Мрак. Фарфоровая девочка (гет)

Я бы ни за что не захотела рассказывать правду, даже если бы её знала, такому, как Ярослав. Но дочь Стампа почему-то решила, что другие захотят этого непременно. Она поднялась на ступеньку и громко хлопнула в ладони, а к этому прибавила ещё и властное:

— Внимание, — как будто так твёрдо верила, что просто обязана сделать все, чтобы отдать гостей ему в руки. — Пока мы ждём полицию, вы можете поговорить с детективом. Если вы сомневаетесь в чем-то или ещё не выстроили в своей голове событий, это отличный случай, чтобы подготовиться, так что я очень надеюсь, что вы им воспользуетесь. Для этого подойдите сюда, к дивану, который, конечно, сейчас освободится.

При последних словах она бросила холодный взгляд на Сергея, а тот как будто снова оцепенел. Из его глаз больше не лились слезы, но сам он не шевелился.

Он не шевелился и совсем никому не отвечал, и Мик Урри, с ещё алеющим отпечатком на щеке, склонился, чтобы тряхнуть его за плечи.

Я же перевела взгляд на Тутти, а он — на опекунов. Очень негромко они ответили на наш вопрос:

— Вам ни к чему быть как все гости. Вы все расскажете дома.

Это была лишь отсрочка, но я чувствовала, что у Тутти она вызвала облегчение. А значит, я тоже этому рада.

Когда Сергей все-таки встал с места, ещё недавно плакавшая Нина подошла к дочери Стампа. Выглядела она при этом такой решительной, будто бы никаких слез и не было. Удивительно, как быстро у всех здесь высыхают слезы. Если Тутти расстроить до слез, он не сможет даже говорить ещё полдня точно, а его глаза будут краснеть до следующего утра…

— Зоя, — начала Нина, но сегодня ей совсем не везло, и Зоя ответила резко:

— Соболезнования не принимаю.

— Я не хочу приносить соболезнования, — возразила Нина, словно она вовсе не плакала. Словно она даже и не считала, что могла бы сожалеть. Теперь её недавние слезы казались мне ещё более странными. Я бы не сумела плакать о том, о чьей смерти не сожалею.

— Поздравления — тоже.

Я посмотрела на Тутти и поняла, что нас обоих это не удивляет. Мы ведь ничего не знаем об этом доме. Если бы господа Трифат были убиты, мы бы поздравляли с этим друг друга. Даже Суок пришла бы и поздравила нас тоже. Если Зоя лишь ждала, пока освободится, как мы, поздравить её было бы совсем не странно.

Но Нина думала иначе:

— Я не считаю, что вас есть с чем поздравлять.

— А что тебе надо?!

— Я говорила с вашим отцом недавно. И он говорил о смерти. О такой же, какая ждала его самого.

О смерти… Тутти тоже, иногда, если совсем расстраивается, рассуждает о смерти. Но он говорит о ней со мной, только со мной, а вовсе не с чужими девушками, для которых его смерть не была бы причиной ни для соболезнования, ни для радости.

— Что он говорил?! — во всяком случае, Зое сразу же стало интересно.

— О человеке, которого убили так же. И о том, что при таком убийстве много шансов, что на самом деле человек жив.

Жив?..

Я посмотрела в глаза Тутти, а он лишь плотнее сжал губы, как будто этот разговор ему не нравился.

— Но шеф-то мертвее мёртвого, — мрачно заметил Мик Урри, и пока эта мысль ложилась в головах, снова влез Ярослав:

— А как звали того, убитого?

Ну какое ему дело?

— Даров Алексей Петрович, — сказала Нина, и я вдруг почувствовала, что что-то в этом имени задело наших опекунов. Они как будто потяжелели ещё сильнее, стали громче дышать. Они что-то знают об этом человеке?.. Может, они сами велели его убить? Они могли. Они такое могут.

— Какая разница?! — вскричала Зоя. — Урри, если ты участвовал в идиотском розыгрыше, я сама убью вас обоих! Я иду наверх!

Я оцепенела, хотя многие другие бросились к лестнице следом за ней. Розыгрыше? Какая мерзость. Гадость. Даже наши опекуны не пошутили бы так, а ведь они горазды на гадости.

Я вжалась в Тутти, но все же заметила, что Ярослав, к счастью, убежал вместе с Зоей. А с ним и злобная Герда, и румяная Ольга, и строгая Нина, и подавленный Сергей, и охранник, который отказал мне в танце.

Мне было тягостно и неприятно какое-то время, дыхание опекунов, тишина, шёпот между Миком Урри, Виктором и вторым, нерадивым охранником, осторожное приближение женщины, сходной с крысой, и госпожи Сноквин, молчание Тутти…

А потом вдруг все это ушло. Мне стало легко. Я поняла: мистер Стамп разыграл нас всех! Конечно, это гадко, но главное не это, а то, что ничего не случилось!

И мне стало так хорошо, что захотелось улыбаться, и петь, и танцевать. Танцевать!

Я обвела взглядом зал и увидела в нем злого Гурда, злого Кая и ту, в зелёном. Она вся сжалась у стенки. Она такая слабая и трусливая, и она никак, никогда не смогла бы быть с Тутти. Мне нестерпимо захотелось показать им всем, что они… Совсем не победили меня. А я — победила их.

Чтобы Тутти танцевал со мной, и обнимал меня, и целовал.

— Потанцуем, Тутти? — тихо попросила я.

Он удивлённо посмотрел мне в глаза и твёрдо, хоть и тоже тихо, ответил:

— Это неуместно.

— Почему? — сдерживая улыбку, спросила я.

— Человека убили…

— Но ведь это розыгрыш, — горячо сказала я. — Понимаешь? Он живой.

Ведь Тутти всегда был куда умнее меня. Конечно, он понимает, но, может быть, его голова занята чем-то более серьёзным и важным, вот он и не успел осознать.

Тутти печально улыбнулся.

— Какая же ты все-таки дурочка, — выдохнул он и погладил меня по волосам.

Я все-таки улыбнулась и прижалась к нему изо всех сил. Мне совсем нестрашно быть глупой, ведь я — кукла. Главное, чтобы ему это нравилось. А ему это нравится.

Он продолжал гладить меня и оставался печальным и строгим. Постепенно, я поняла его. Беда не в том, что мистер Стамп «умер», хотя это было бы ужасно. Беда в том, что наш шанс на свободу потерян. День пропал. Прошёл напрасно.

А пока я понимала, Крыса и госпожа Сноквин совсем подошли. А где-то недалеко встал и злой Гурд, как будто думал, что его не видно.

— Господа Трифат.

— Господа Трифат.

Улыбки обеих были ужасны, отвратительны и неестественны.

— Не успели толком поздороваться, все эта бурная молодость.

— Да, совершенно неприлично бурная.

— Но теперь, когда мы остались в тишине, надо решить, что нам делать.

— Мы совсем не знаем этого мальчишку.

— Мы знаем, — прогремели опекуны. — Это наш мальчишка.

— Ваш?

— Ваш? Но тогда… — госпожа Сноквин помедлила, но улыбка её стала более довольной. — Ему можно доверять?

— Конечно. Он предатель.

Они неприятно засмеялись все вместе, а у злого Гурда исказилось лицо.

Нам с Тутти было это легко понять. Конечно, им, творящим свою волю помимо воли закона, нельзя доверять честным людям. Только предателям, продающим все что угодно за деньги.

Все это гадко, гадко, гадко. Но в то же время, хорошо. Теперь они будут к нему приставать, а злой Гурд будет злиться на него. А нас с Тутти никто не тронет.

— Кроме того, — гордо прибавили опекуны, — у нас есть то, без чего ему не обойтись. Он не посмеет расстроить наших друзей.

Обе женщины понимающе улыбнулись, а Тутти сжал мои плечи крепче. Я поняла, о чем он думает. Вот бы нам узнать, без чего Ярослав не может обойтись. Вот бы нам этим завладеть. Тогда мы были бы совсем в безопасности и он не смел бы нам угрожать. И чтобы это сделать, надо только-то внимательно смотреть и слушать. Я это могу. А потом расскажу все Тутти, а он найдёт ответ. И мы будем свободны. Так и будет.

* * *

Вниз спускались не все: не хватало Сергея и охранника, а Зоя кричала с лестницы, чтобы Мик Урри шёл к ней.

Но Ярослав точно спустился, и я даже ждала, что он пойдёт к нам, чтобы сказать, что мистер Стамп действительно жив. Но он не подошёл. Он следовал за повеселевшей Ольгой. Я повернула голову к Тутти. А Тутти ответил мне:

— Это значит, что мистер Стамп совершенно точно мёртв…

Я закрыла глаза. Ну как же так? Почему?..

Но я не успела ещё глубоко уйти в это переживание, когда услышала громкое и злое:

— Не приближайся к нам! Мы не отвечаем на вопросы поганых предателей.

Ольга, конечно, его не понимала. И даже Ярослав выглядел совсем сбитым с толку. Меньше будет наглеть.

— Гурд?..

— Его хозяева хвастались другим только что. Гордятся этим, как ничем другим!

— Что ж, это, конечно, умно, — только вот растерянность Ярослава быстро уступила ещё большей наглости. Он улыбнулся. Улыбнулся, как будто и сам тоже гордился собой! — Ваше дело, заставить не могу. Но один вопрос все-таки задам. Живи ты в маленьком королевстве, захваченном тираном, и узнай в один день, что этот тиран заточил твоего отца за то, что тот смел говорить правду, ты бы отца бросил?

Это был, казалось, ни с чем не связанный вопрос, но я почему-то чувствовала в нем ловушку. И в то же время что-то… Странное. Что-то важное, по-настоящему важное.

— Нет, — резко ответил Гурд.

— Вот как, — и не нужно было слушать дальше, чтобы понимать, что Гурд попался. Ярослав был так доволен, словно схватил его когтями за горло. — Но если бы ты стал служить тирану, чтобы украсть у него ключ и узнать, где держат отца, а затем, освободив отца, сбежал, кем бы тебя объявил тиран? Героем? Или, все же, предателем?

Я тихо ахнула, а Тутти сжал мою ладонь в своей. Но ведь это все ложь, ложь, верно? Не знаю, как он мог её придумать так скоро, но ведь он точно не такой. Никого он не спасает. И вовсе он не может быть…

— Ты служишь свиньям! — неосторожно выплюнул Гурд. Но наши опекуны как будто даже не слышали.

— А кому ты служишь? — насмешливо ответил Ярослав, прежде, чем уйти от его гнева подальше. Он так скоро оказался на другой стороне стола, что я бы посчитала это смешным, если бы только следующей он не решил допросить ту, в зелёном.

Тут уже я не могла пропустить и слова, даже запретила себе думать. Но они не говорили ничего интересного. Разве что я узнала, что девушку зовут Лизой. Что ж, эта Лиза так боялась маленького Ярослава, так дрожала и так жалась к стене, что мне стало совсем смешно. И я бросила выразительный взгляд на Тутти. Такая с ним бы не смогла быть! Никогда!

Тем более, она так перепугалась, что назвала Ярослава красивым. Очевидно, вот ей какие нравятся. Таких, как Тутти, она просто не достойна.

Правда, одна вещь в её словах меня все же удивила:

— Тут, за шторой, была девушка! Она исчезла, когда все стали танцевать. Ей бы как раз хватило времени…

— Как она выглядела?

— У неё… Были синие глаза.

Я снова повернулась к Тутти. Тутти кивнул.

— Да, я тоже её видел, — сказал он. — Но она совсем не шевелилась и была одета в какую-то рубашку, так что я думал, это что-то вроде манекена. Безобразная.

Жуть какая, на самом деле. Таинственные девушки за шторами, похожие на манекены… Что творится в этом доме?

Приехала полиция, и лишь тогда Ярослав подошёл к нам. Судя по всему, он сам этого не хотел. Но и мы не были ему рады.

— Что ты нам скажешь? — прилагая усилия к тому, чтобы говорить негромко, спросили опекуны. Он не стал смотреть им в глаза, а вот я видела, что взгляд его горит чем-то упрямым и недобрым.

— Фанатики оставляют послания. Думаю, на сей раз речь о чем-то более личном. Кто-то устал ждать или разозлился на него. Вам вряд ли есть о чем беспокоиться.

— Хорошо, — бесстрастно приняли его ответ опекуны. Так они беспокоятся? Не только думают о том, что убийство Стампа — это ужасно, но ещё… Они боятся, что убийца придёт и за ними? Теперь, вдруг, мне и самой захотелось знать, что же это был. Может быть, помощь нехорошего мистера Стампа нам и вовсе не потребуется?.. — Тем не менее, мы хотим, чтобы ты убедился в этом.

— Разумеется. Выясню все, что можно.

— Как только нас отпустят отсюда, ты поедешь по адресу улица Фантазий, дом тринадцать. Войдёшь в четвертую квартиру. И спросишь нашего друга, выпустил ли он тварь.

— В три часа ночи? — Ярослав явно пытался звучать спокойно, но у него не получалось. Интересно, о какой твари речь. Мы с Тутти о ней ничего не знаем, но наши опекуны, конечно, связаны со всякой грязью в городе…

— Да. Время нечисти, такой, как ты и он. Его зовут Ляпус.

Ляпус. Он не приходил в наш дом. Но, кажется, я видела его имя где-то… Может быть, на визитной карточке? Нужно вспомнить. Влезть в память и вспомнить.

И очень хорошо, что домой мы поедем без Ярослава. А то не избавились бы от него до глубокой ночи. А то и до следующего утра.

Примечания:

Я не хочу делать главы слишком большими, но при этом, при отбивке абзацами, они выходят большими слишком быстро. Так что, по сути, у меня есть ещё одна глава Куклы (и напрасной надежды тоже), но пока что иду к Герде)