Не проверялось на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Я живу в очень красивой коробке. Она розовая и мягкая внутри. Она стоит глубоко в большом шкафу, и слугам запрещено к ней прикасаться. Но даже если любопытство привело бы их к нарушению запрета, они бы не нашли меня, потому что обычно я нахожусь снаружи.
Рядом с Тутти. Как и должно быть.
Тутти нельзя оставлять одного, нет-нет, нельзя. Но Суок совсем этого не понимает. Она уходит рано утром и возвращается поздно ночью, и не подходит к нему, и не целует.
Я бы хотела сказать ей, но Тутти запретил мне ей такое говорить. Тутти её жалеет, но она не жалеет Тутти.
Она отадала его на растерзание нашим опекунам, и упорхнула…
Опекуны три горы, а глаза их — шесть точек, едва крупнее бусин на моих юбках. Как бусины они не двигаются и не смыкаются, и смотрят лишь прямо. Губы их будто никогда не должны размыкаться и каждый раз отрываются с трудом друг от друга, но когда отрываются, пытаются убежать далеко. И мне всегда кажется, что однажды они съедят нас с Тутти.
Тутти очень им нужен. Тутти — наследник. Тутти всем будет владеть. Но они почему-то очень хотят, чтобы Суок тоже всегда была на виду у них.
Поэтому, всегда на виду у них — я. И Тутти, конечно.
Знаю, что для него это невыносимо. Всё, что они говорят ему, все, чем заставляют заниматься, все, чему учат. Но он не может уйти. Не сможет забрать свое, и не сможет жить без всего.
Я слишком глупая кукла, чтобы понять, почему. Но знаю одно: Тутти всегда говорит, что нужно ещё подождать. А значит, так оно и есть. И я готова ждать, сколько угодно ждать. Всегда.
И он благодарит меня. Благодарит, как никого. Он позволяет мне быть с ним, быть его. Позволяет делать все, чтобы он был счастлив.
Так бывает только ночью. Он всегда сам берётся за сложные завязки на моем платье, вытягивает каждый шнурочек, гладя меня сквозь ткань.
Он не позволяет себе пошлости, и руки его никогда не проникают под юбки, и никогда не сминают моей груди прежде, чем она окажется освобождена.
Он любуется, он дорожит. Каждый его поцелуй от кромки чулок до мыска узких туфель — трепетен.
И полон восторга его взгляд, когда, разметав светлые кудри по подушкам, он сжимает мои бедра.
Он никогда не спешит. Этого мне и не нужно. Мы сливаемся и это длится вечно, вечно, вечно, до нового утра.
Вот так. Медленно вверх — медленно вниз.
Так течёт наша жизнь от ночи до дня, и от дня до ночи.
Примечания:
Пожалуйста, если вы начинаете читать эту историю, не читайте отзывы ?
Мне эти отзывы дороги, но они могут проспойлерить вам что-нибудь)
Я сидела у Тутти на бёдрах, но ничего не делала, лишь любовалась им, а он — любовался мной. Он был внутри, глубоко, и казалось поэтому мы — единое целое. Неразрывное.
Его волосы блестели тяжестью золота, вились и казались выписанными художником прошлого… А глаза блестели серебром и были как всегда печальны. И как всегда в его бледной тонкой груди таилась грусть, несмотря на его улыбку, несмотря на его неспешность. Я всегда точно знала, что у его тоски нет никакой границы.
Но именно потому он и любил меня.
Да. Меня.
Вовсе не Суок, как сама она считала… Я помню её ужасный крик, когда она узнала об этом. О нашей с ним близости.
Я помню, как она привела своего мужчину, и он кричал тоже. Они пугали Тутти вдвоём, злобно и упорно.
Я защищала его, насколько это было возможно, но когда ты лишь кукла, многого не сделаешь. Если не позволят. А Тутти отчего-то не хотел позволять мне. Тутти все-таки её любит. Просто не так, как меня.
— Когда задумываешься, ты особенно красивая, Кукла, — вдруг прошептал Тутти.
Я улыбнулась и тряхнула головой. Ощущение того, как волосы скользят по голой спине и плечам всегда меня забавляло…
— А ты всегда особенно красивый.
— Всегда быть особенным нельзя.
— А тебе можно.
— Ты все-таки дурочка, Кукла.
— Я ведь кукла, — легко согласилась я. Куклам незачем быть умными. Мы не для этого созданы.
— А Суок говорит, что ты должна быть очень умной куклой, потому что ты не обычная кукла.
Я отвела взгляд. Почему он помнит её в такой миг, почему, почему? Ей я точно ничего не должна! Но Тутти расстроится, если я скажу о ней плохо.
И я заставила себя улыбнуться.
— Суок… Не создаёт кукол сама. Она просто не совсем знает.
— Я знаю, — сказал Тутти, вдруг очень серьёзно. — Знаю, что сегодня вечером ты глупой не будешь ни в коем случае.
— А что будет вечером?
— Вечером будет наш шанс.
— Шанс?
— Сама знаешь, — ещё серьёзнее сказал Тутти. — Тебе это не главное. Твоя задача только быть милой и полезной вечером.
— Но я всегда такая, — я улыбнулась, но Тутти не улыбнулся в ответ.
— Нет. Ты такая только со мной. А нужно будет с другими. С гостями. Так, чтобы они тебя видели так, чтобы они тебя помнили. Чтобы никто не сомневался, что Суок была там. Это значит, что тебе нельзя будет сидеть со мной, нельзя будет молчать.
— Нельзя… — тихо повторила. Я буду для всех, а не для Тутти. Это очень сложно. Сложно. Сложно. Я не понимаю. Почему? — Но зачем?
— Чтобы меня спасти. Чтобы мы получили другую жизнь. Ты больше не станешь изображать Суок, а Суок больше не будет убегать из дома.
— И ты… Больше не будешь смотреть те ужасные фильмы, которые опекуны приносят? Терпеть учителей? Не будешь? — все это сейчас кажется нам невозможным и далёким. И таким вдохновляющим, если смотреть на это, как на возможность. Мелочи, но эти мелочи мучают Тутти. И я, конечно, счастлива сделать все, чтобы его от всего этого избавить.
— Именно, Кукла, именно! — теперь он улыбался, но не так радостно, как мне хотелось бы. — Нам очень повезло. Они не возьмут с собой Ярослава(1).
Не возьмут! Не возьмут, не возьмут! Я вся задрожала, сжимая Тутти.
Мне было липко и противно о нем думать. О его чёрных, стеклянных, безумных и злых глазах. Он — надзиратель. Он служит нашим опекунам и не знает доброты. Он не старше нас или, по крайней мере, ненамного, но намного сильнее и опаснее — точно. Он ужасно смеётся и все время, когда может, звонит тому, кого зовёт дядей. Если опекунам нечего ему поручить, они оставляют его следить за нами. И он следит. Так внимательно…
Он узнал о нас с Тутти. И без стыда, напрямую сказал, что выдаст, если только мы сделаем что-то не так.
Каждый вечер мы боимся, что его снова пришлют. И если точно известно, что сегодня его не будет — это большая удача.
— Не волнуйся, Тутти. Я поняла тебя. Я все сделаю. Я обещаю! — хотя ему не нужно обещаний. Он знает, что я ему не солгу. Никогда. Ни за что. А ради его спасения сделаю все. Невозможное. Даже то, что мне совсем не хочется делать.
Тутти успокоенно прикрыл глаза и, гладя меня по спине, все-таки двинулся, погрузив сразу же меня в нестерпимую сладость.
— Вот и хорошо, Кукла. Вот и хорошо.
1) Персонаж книги «Приключения Растяпкина»
Я держала Тутти за руку и знала, что он расстроен. И не знала, чем его утешить.
Он сам нарядил меня. В пышное, но короткое синее платье. Сам натянул на мои ноги чёрные чулки. Сам заколол бант в волосах. Сам застегнул черную ленту-ошейник.
Мой облик точно не был причиной его огорчения.
Я заглянула Тутти в глаза и улыбнулась. Но это не помогло, и он лишь с печалью погладил мою ладонь.
Опекуны шли впереди, так что мы не могли поговорить толком, так, чтобы понять друг друга.
Мы шли в гости к мистеру Стампу(1).
— Это плохой человек, Кукла, — сказал мне Тутти, прежде, чем мы ушли. — Просто ужасный. Но хорошие нам уже не помогут. Ты должна очень ему понравиться. Когда он спустится, постарайся, чтобы он тебя видел.
— Хорошо, Тутти.
Конечно, я согласилась. Я не могла бы отказать ему. Но я шла, объятая холодом. Мне так не хотелось привлекать внимание других. И особенно такого, как мистер Стамп. Ведь Тутти он противен, а значит, ему может стать противно и со мной.
Я зажмурилась, а Тутти обнял меня за пояс.
— Все хорошо, Суок, — мягко произнёс он, но мне было больно слышать его голос, называющий меня чужим именем.
И мы шагнули в светлую залу.
Здесь тихо звучала музыка, но все молчали. Стало заранее тяжело.
Мне нужно быть заметной. Расшевелить недвижную трясину.
Опекуны прошли к дивану и заполнили его целиком.
Я сжала ладонь Тутти. Он строго взглянул в ответ.
Да, я должна. И бояться нечего, ведь это не я, это Суок. А Тутти сам этого хочет.
Я отошла от Тутти на несколько шагов.
Встала в центре зала. Закрыла глаза. Вслушалась в мелодию. Не очень танцевальная, но красивая, и я медленно пришла в движение.
Я медленно танцевала и кружилась, но скоро почувствовала ладонь на своей талии.
— Тутти…
— Что ты делаешь? — шикнул он мне на ухо.
— То, что ты сказал: привлекаю внимание, — отозвалась я, рассеянно.
— Ты, — строго ответил он и повлек меня за собой, но не вернул к опекунам, а притворился, что танцует со мной. Я почти обрадовалась… — Выглядишь глупо! Или ещё хуже! Будто ты не гостья, а работница!
— Тутти, — мне стало ужасно стыдно, — прости, пожалуйста. Но я совсем не знаю, как ещё…
— Ну хотя бы позови кого-то танцевать с тобой. Кто-то должен видеть, что ты рядом. Что ты здесь.
Я подумала, что меня и так видят, ведь вдвоём с Тутти мы очень красивые и всем хочется на нас смотреть…
Но он хотел, чтобы именно другие видели меня, и я не стала спорить.
Мы закончили танец и некоторое время стояли вдвоём, рядом с опекунами.
Я осмотрела зал, неохотно и медленно. Здесь мало гостей. А мужчин — ещё меньше. Всего только трое.
Двое темноволосых и хмурых. И один — светлый, но слишком легкомысленный на вид. Никто из них и близко не стоит к Тутти. Но тем лучше, наверное. Это будет убедительнее.
Я жалобно взглянула на Тутти, но он не смягчился. И не мог, конечно. Ведь это очень важно.
И я отошла от него, и двинулась медленно в сторону стола и дверей.
Первым на пути был мужчина с застывшим бледным лицом. Это выражение было так неприятно, что убивало все его шансы на то, чтобы быть симпатичным. Он почти пугал меня.
Но я улыбнулась и спросила его:
— Не хочешь потанцевать?
Он не успел ответить. Женщина за его спиной с почти комичным возмущением воскликнула:
— Потрясающее бесстыдство!
Я удивлённо моргнула и хотела спросить её, что такого я сделала, но тут… Вперёд вышла девушка с совершенно белыми волосами и лицо её выражало злобу.
— Слушай, мне, конечно, все равно, но ты ведь и так пришла сюда не одна. Затем тебе чужой парень?!
Я отступила на несколько шагов, чувствуя ужасный холод внутри.
Страшно. Страшно от её гнева.
— Но… Но… Я пришла с братом…
— Мне все равно, — отрезала она. А он, будто поддерживая, её обнял.
— И мне все равно.
Я крепко сжала губы и отошла от них. Мне совсем не хотелось идти дальше. Хотелось вернуться и спрятать лицо у Тутти на груди.
Но он расстроится. А это все ради него. Я должна идти дальше.
И с трудом перебарывая себя, я двинулась вперёд.
Следующий парень тоже был не один. С ним были две женщины, старая и молодая. Старая всем своим видом напоминала затаившуюся крысу, но молодая была весела и румяна, и глотала шампанское, будто не знала, что от него пьянеют.
Но важен был лишь парень. Суок он бы понравился. Волевой, строгий взгляд из-под тяжёлых бровей и в полоску сжатые тонкие губы.
И этот взгляд словно пытался сжечь меня. Я и рта не могла открыть. Что? Ну что я такого сделала, чтобы разозлить столько незнакомых людей?!
Я обернулась на Тутти, но его лицо выразило страдание. Будто он не мог понять, почему это я так мешкаю и подвожу его.
И я решилась. Нельзя мне не решаться.
— Ты со мной станцуешь? — просто спросила я.
— Нет, — отрезал парень.
Как мне ни было стыдно перед Тутти, я почувствовала облегчение.
Но девушка зачем-то вмешалась и жалобно обратилась к нему:
— Гурд(2), — будто он её саму обидел.
— Нет, — но он остался непреклонным.
Это начинало становиться обидным, и я поспешила уйти.
Оставался третий. Вообще-то он был лучше предыдущих, но мне почему-то это претило сильнее всего.
Весёлый, голубоглазый блондин. А женщина с ним рядом, кажется, совсем его не слушала.
— Могу помочь? — он сразу повернулся ко мне, улыбаясь.
— Да, — я бросила взгляд на его собеседницу, но она даже не взглянула на меня толком. — Я думала, если здесь звучит музыка, значит, можно танцевать. Если бы ты…
— Я тут, чтобы развлекать гостей. С радостью.
Он действительно умел танцевать. Даже слишком хорошо. Скучно как на уроке танцев. И я не была до конца уверена, что это то, что нужно Тутти. Он хотел, чтобы меня запомнили гости, а это — работник.
Но я недолго об этом переживала. Тутти бы остановил меня, будь это проблемой.
Мой партнёр склонился ко мне ближе.
— Вот эта злюка с белыми волосами, которая так вас напугала, — мягко и очень тихо проговорил он, — Герда. А её спутник — Кай. Они всегда такие, не принимайте на свой счёт. Госпожа Сноквин, их опекун, и очень за них переживает.
Мне не было интересно, но я благодарно кивала.
— А милая девочка, в красном, это Ольга. Они с Гурдом и их наставницей из "Зеркального королевства", очень уважаемого в городе. А вот эту, — он кивнул на тонкую, сжавшуюся девушку в самом углу, — в зелёном, я, признаться, совсем не знаю. Очень жаль. А та, с которой я стоял — Нина. Богатая наследница, и, обычно, с ней весело, — видимо, он сожалел, что сегодня она другая. А я не сожалела. Будь она весела, и, может, мне не удалось бы даже его позвать.
Танец закончился, и я отошла от Виктора — так он назвался.
Он не казался усталым и, наверное, мы могли танцевать весь вечер. Но мне почему-то казалось, что этого недостаточно.
Я не решилась вернуться к Тутти, но не знала, о чем могла бы говорить со здешними девушками.
Из них всех дружелюбной казалась лишь Ольга, но после реакции мрачного Гурда, мне не хотелось к ним подходить. К тому же, меня раздражало в ней все: красное платье, мягкие щеки и весёлые глаза.
И тогда я решилась на другое. Здесь был ещё один.
Я открыла дверь на улицу и, снова улыбаясь, подняла глаза на охранника.
У него были синие глаза и рыжие волосы, довольно приятное лицо.
— Простите, что отвлекаю. Вы не могли бы потанцевать со мной? — спросила я, и почувствовала себя совсем неуместной дурой.
— Сожалею, но мне запрещено покидать пост, — без улыбки сказал он. И правда, что он ещё мог ответить?
Я вернулась в зал. Виктор уже был рядом с бледной женщиной, госпожой Сноквин. Той, рядом с которой были Кай и Герда… Были. А сейчас их уже не было. Ушли? Это к лучшему.
Я вернулась к Тутти. Он был недоволен. Очень недоволен. И я скоро поняла, почему.
— Суок, мы не разрешили тебе выходить за пределы этого зала. Нас беспокоит твоё поведение.
Опекуны не любят говорить лишний раз. И то, что они так стараются значит, они — злы.
— Простите, — опустила голову я.
— Похоже, не следует выводить вас в свет без помощи учителей…
— Но я не убегала!..
— Ты ведёшь себя странно и неприлично.
— Мне жаль…
— Мистер Стамп впервые пригласил нас и мы должны произвести благоприятное впечатление.
— Но… Учитель танцев всегда говорит, что красивая девушка производит лучшее впечатление, когда танцует.
— Это так, Тутти?
— Да.
— Хорошо. Ты можешь танцевать, Суок. Но не смей подходить к дверям, — казалось, весь их вес лёг на мои плечи.
Мне страшно было пошевелиться. Я бросила взгляд на Тутти. Он хмурился.
Я заставила себя повернуться к залу. Но что сейчас я могла сделать?
Много долгих тихих минут и мучительное громкое дыхание опекунов.
И я почти не стыдилась неожиданной радости, когда по лестнице вниз спустился новый мужчина.
Он был намного лучше других. Почти похожим на Тутти. Золотые кудри и печальные глаза, только чёрные. И он явно старше нас.
Он спустился, но тут же прошёл мимо и скрылся за дверью.
Вот, и этот шанс ускользнул. Я опустила голову, а Тутти обнял меня за плечи и прошептал беззвучно, на ухо:
— Он не похож на прислугу. Он вернётся, надо подождать. Раз он пришёл сверху, значит, видел хозяина.
Тутти очень умный. И он оказался прав. Через несколько минут тот мужчина вернулся и растянулся на соседнем диване, уверенно, по-хозяйски.
Я поспешила подойти. Он точно здесь один. И, кажется, у него хорошее настроение. Во всяком случае, он улыбается. Но нужно убедить его.
— Здравствуйте. Вы со мной не станцуете? Здесь почему-то никто не хочет веселиться, — работник не в счёт, и это звучит убедительней, жалобней.
Он приподнял бровь и встал на ноги.
— Давайте станцуем. Только вначале познакомимся. Сергей.
— А я — Суок, — почти с облегчением улыбнулась я.
— Рад знакомству, — лжет. В его глазах нет радости. — Только я не видел вас тут прежде.
— Да. Мистер Стамп раньше не приглашал мою семью.
— Зря. Вы и ваш…
— Брат, — спешно выдала я и невольно взглянула на Тутти. Он показался мне грустным. — Тутти.
— Вы и ваш брат так красивы, что делаете все здесь лучше.
Он улыбнулся и потянул меня в центр зала.
С ним танцевать было приятнее, чем с Виктором, но я слишком переживала из-за Тутти. Что его так расстроило?..
Я думала лишь об этом и почти не видела глаз Сергея. А затем, вдруг, холодная боль завладела моей грудью: Тутти тоже вышел танцевать. С девушкой в узком зелёном платье. Если бы не Виктор, я бы её даже и не заметила. А Тутти заметил.
Почему? Почему? За что?..
Кажется, танцевать стали и другие. Но я думала лишь о Тутти, и перестала отличать лица одних от других.
Тутти, Тутти… Ты ведь сам хотел, чтобы я танцевала с ним.
Сергей, наверное, заметил мою тревогу. И мы сели на диван. Я хотела бежать к Тутти, но… Боялась. Он разозлится.
Нужно было заговорить, но вдруг сверху раздался невыносимый визг.
Секунда и у лестницы явилась перепуганная темноволосая девушка.
— Сыроежкин! Ты! Ты! — её голос срывался. От него хотелось убежать.
— Зоя? — но Сергей не убежал. Он был спокоен.
— Зачем ты это сделал? — она упала на перила локтями и поехала вниз. Я боялась — сейчас упадёт, но ноги ещё успевали за ней.
— Сделал?..
Всё застыло в страхе перед ответом.
— Убил.
1) «Приключения Электроника»
2) «Королевство кривых зеркал»
Воздух зазвенел. Казалось на плечи мне бросили ледяную накидку. Я была так напугана, как ещё никогда. Не смела даже шевельнуться.
А Сергей, сидевший напротив, тоже не двигался. Застыло даже его лицо, даже глаза. И только слезы текли по его щекам, как вода по камням у водопада.
Нет. Если бы он убил мистера Стампа, он бы не плакал так. Он бы не застыл так.
— Кого?! Кого он убил?! — с криком метнулась к лестнице Оля.
— Стампа… Отца, — Виктор поймал обессилившую Зою, если я правильно запомнила её имя.
Я повернулась к Тутти, но он, очень бледный, не сводил глаз с неё.
Мы никогда не знали мистера Стампа и не могли бы его жалеть.
И я почти готова назвать это первым убийством, с которым мы столкнулись. Но правда в том, что не первое. Только когда было первое, Тутти было всего пять лет, и он не взял меня с собой. Тогда…
Убили моего создателя.
И они заставили Тутти смотреть. Он вернулся, дрожа, заплаканный.
А они… Они продолжали мучать Тутти, все эти годы. Показывали ему ужасные фильмы про смерть.
Будто и сюда привели его только за тем, чтобы заставить ещё раз посмотреть на убийство. Чтобы ещё раз испытать Тутти. Чтобы потерзать его.
Я ещё раз обернулась на Сергея. Он ещё не очнулся. Он ещё плакал. Он пугал до холодной дрожи.
И я решилась. Встала и вернулась к Тутти, взяла его за руки. Сейчас, я уверена, уже можно.
Но Тутти не взглянул на меня.
Он застыл, где-то внутри своего страха.
А опекуны уже говорили с кем-то по телефону.
— Убит Стамп. Ты должен разобраться в этом. И быть здесь до полиции.
Голос сквозь трубку звучал глухо, я не разобрала слов, но узнала его.
Они позвали Ярослава. Как будто все здесь было недостаточно плохо.
Я взглянула на Тутти в отчаянии. Он тоже был несчастлив. Только ничего не мог сделать, конечно.
По залу раздались надрывные рыдания. Я невольно обернулась. Это плакала Нина. Наверное, она, приехавшая сюда сама, вращающаяся в тех же кругах, что и Стамп, знала его хорошо. Может даже любила его, хоть мне не понять любви к старым мужчинам.
Суок бы поняла.
Рыдания Нины казались такими искренними…
Отчего неожиданный крик:
— Заткнись! — казался ещё бессердечнее. Слова Виктора о Герде обретали вес.
— Отстань! Он ведь умер! Умер!
— Твое нытье ему не поможет!
— Заткнитесь обе! — крикнула дочь Стампа. Странно, но даже сочувствуя плачу Нины, Зое я сочувствовала больше. Плакать на публике трудно и очень противно, если твоё горе вызывает больше эмоций у чужих. — Витя, иди и уйми!.. Урри! Урри! Скотина!..
— Его нет, Стамп отослал его.
Зоя что-то бессильно простонала, пока Виктор уводил Нину к окну, утешая.
— Олег! Сейчас же иди сюда! Запри дверь и никого не выпускай! — рыжий охранник вошёл в комнату. — Звони в полицию! И скажи Макару, чтобы тоже все закрыл!
Я не должна была, но была рада этому приказу. Ярослав не войдёт. Его здесь не будет.
— Урри! — как бы голос её не погиб от этого крика. — Возвращайся сейчас же! Сию же минуту! Не смей задерживаться!
Зоя побежала вниз по лестнице, и этим вывела Тутти из ступора.
— Суок, обними меня, пожалуйста, спрячь меня, — жалобно попросил он, и я протянула руки, чтобы укрыть его от криков и плача в этом зале.
— Тутти, — прогромыхали голоса опекунов. — Веди себя как мужчина. Не прячься за юбкой сестры. Это отвратительно.
Но Тутти не был расстроен. Он рассердился на них. Его что-то беспокоило. Он что-то хотел.
Тогда я жалобно всхлипнула и прижалась к нему сама, пряча голову. А он… Вытащил телефон и пихнул его мне в руки.
— Суок не надо сюда приходить, — шёпотом произнёс Тутти, сжимая меня.
Я спешно напечатала сообщение. Я знала, что опекуны не смогут расслышать, хотя мне было все равно страшно, что их голоса снова прогремят.
Не прогремели. Прячась на груди у Тутти, я рассеянно слушала, как Зоя кричит на Сергея. А Сергей… Сергей уже пришёл в себя, раз отвечал ей.
— И наверху никого больше не было? — спросил он, спокойно.
— Никого, раз уж Урри отослали! — а вот Зоя спокойствия так и не обрела. Да и могла ли? Как странно, что хоть кто-то на это способен в такой момент.
— Но тебе откуда знать? Лучше спросить Гусева, он охранял чёрный вход.
— Скажи ему идти сюда, Олег. Немедленно!
Но названный Гусевым совсем не появился «немедленно». Прошло, наверное, пять минут или даже больше того. Всё это время нервные пальцы Тутти гладили мои волосы, кажется, из уложенных, обращая в растрепанные. Это было неважно. Я все равно была рада, что оказалась в этих объятиях. И невольно вздрогнула, когда мимо нас прошёл высокий, рыжий мужчина… Которого Зоя встретила гневным криком:
— Где ты был?!
Но я не успела услышать ответ. Опекуны снова заговорили, хотя куда тише, чем привыкли:
— Тутти, возьми телефон и напиши сообщение Ярославу.
Я быстро отдала ему телефон. Тутти поднял печально-строгий взгляд на них.
— Что написать?
— Напиши, что охранника нет у дверей. Пусть войдёт и скажет, что он тоже был здесь.
Да кто в это поверит?! Хоть бы он не смог. Хоть бы его поймали за шиворот и вывели отсюда. И отдали полиции.
— Нет. Внутри дома только, но так, на два шага.
— Ты запирал при этом дверь?
— Да за кого вы меня тут держите?!
— За охранника в доме, где случилось убийство! — кажется, голос её готов был сорваться на такой звук, которого людям не услышать. Слишком тонкий и высокий.
А охранник молчал, будто сбитый с толку.
— Как убийство?.. Это… Шефа, что ли?
— Что ли! А вы все клювами щелкали! И Урри додумался, уехал в город! Так… Ну а до? До того, как Сыроежкин вошёл, все шли по списку?
— Шли. Одна даже не явилась.
— Это кто же такая? — как будто колючками оплели её голос. Но лишь на этот миг. — Потом мне расскажешь. Теперь ты видишь, Сыроежкин?
Лишь теперь я подумала… Неужели, я одна видела его слезы? Но теперь, при его ровном тоне, при его почти наглости, трудно было поверить, что он действительно плакал. Может быть, мне показалось? Но нет. Это было так удивительно чётко и так страшно, что я не могла бы такое себе придумать.
— Что вижу-то? Тебя? Гусева? Зал с толпой гостей, при которой ты голосишь? Дальше что?
— То, что никто, кроме тебя, не мог!..
— Ты могла.
Задохнувшаяся тишина. Я не знала толком эту девушку, дочь Стампа. Но при её поведении сейчас, мне казалось, если она и могла убить, то лишь так, что все бы несомненно услышали. Громко. Эмоционально. И, может быть, даже не до конца — ведь не все убийцы могут закончить начатое, порою. Иногда им не хватает сил.
— Ты смеешь?.. — не поверила Зоя.
— А ты что думала? Я буду сидеть и молчать? Тебе самой это выгодно. И на меня свалить удобно, — Сергей, конечно же, злился.
— Ты!.. Ничего. Не думай, что полиция не разберётся.
И тут-то случилось. Дверь рядом с нами открылась и я, отстранившись от Тутти, увидела. Ярослав все-таки явился. Как всегда, самоуверенный, наглый и как будто отсутствующий для всего, что происходит. Злой.
Он едва ли не улыбался.
Как он вошёл? Ах, ну конечно, ведь он беспринципен! Конечно, он взломал замок, а охранника как раз не было на месте! Мы его предупредили…
Но ему не удастся скрыть правду, верно? Он пришёл не один. С ним был другой, тоже весь в чёрном. Но будто более лёгкий, более живой.
— Эй, новая госпожа, — сказал последний и… Тут же получил за это пощёчину.
— Почему ты не был здесь? Почему?.. Мик!..
— Шеф… Велел проверить сигнал. Его хотели видеть в городе, вроде, по очень ему интересному делу.
— И ты поверил?
— Шеф настаивал. Прямо-таки видеть меня не хотел. Ругался.
— Не надо было ему верить. Он и так отослал всех слуг, мы остались… Одни, а без тебя!.. как будто голые.
— Мистер Урри, — прервал их эмоциональную беседу Ярослав. Он ничего не знает о такте и вежливости. — Вообще-то, вы были там, наверху?
— Естественно.
— Как умер мистер Стамп? — неестественно прямо спросил Ярослав. Кажется, ему все равно, что этот человек был им дорог.
— Его задушили ремнем. И он как будто даже не сопротивлялся.
Снова повисла тишина. Даже куда более густая тишина, чем прежде. Нина Леонидовна перестала плакать. Тутти не вдыхал.
Всем было жутко от этих слов. Не сопротивлялся. Сдался. Дал себя убить.
— Сыроежкин! Ты!.. Как ты его убедил?! — прокричала Зоя. Я почему-то думала, что она сама не верит своему вопросу. Просто ей страшно и больно. И она хочет хоть как-то успокоиться.
— Убедил дать себя убить? По-твоему, такое возможно? — холодно спросил Сергей. Как будто капля упала на птицу, Зоя дёрнула плечами.
— Не для тебя, — выплюнула она.
— Мисс Стамп, — снова влез Ярослав. — Кажется, я не представился? Ярослав. И так как я детектив, я хотел бы поговорить с вашими гостями, если не возражаете. Если вы их попросите, уверен, они охотнее станут вступать в диалог, — не думаю я, что хоть кто-нибудь охотно вступит с ним в диалог. Кем бы он ни назвался.
— Лицензия?
— Конечно, — конечно, она не настоящая. Её купили ему сразу, как он устроился к нам. Даже странно, что наши опекуны так им дорожат.
— Ладно. Я им скажу.
Примечания:
Да, эта глава шла тяжело (не чисто у Куклы, а в целом). Вероятно, потому, что говорят тут, в основном, пара герорев, а остальные на фоне
Я бы ни за что не захотела рассказывать правду, даже если бы её знала, такому, как Ярослав. Но дочь Стампа почему-то решила, что другие захотят этого непременно. Она поднялась на ступеньку и громко хлопнула в ладони, а к этому прибавила ещё и властное:
— Внимание, — как будто так твёрдо верила, что просто обязана сделать все, чтобы отдать гостей ему в руки. — Пока мы ждём полицию, вы можете поговорить с детективом. Если вы сомневаетесь в чем-то или ещё не выстроили в своей голове событий, это отличный случай, чтобы подготовиться, так что я очень надеюсь, что вы им воспользуетесь. Для этого подойдите сюда, к дивану, который, конечно, сейчас освободится.
При последних словах она бросила холодный взгляд на Сергея, а тот как будто снова оцепенел. Из его глаз больше не лились слезы, но сам он не шевелился.
Он не шевелился и совсем никому не отвечал, и Мик Урри, с ещё алеющим отпечатком на щеке, склонился, чтобы тряхнуть его за плечи.
Я же перевела взгляд на Тутти, а он — на опекунов. Очень негромко они ответили на наш вопрос:
— Вам ни к чему быть как все гости. Вы все расскажете дома.
Это была лишь отсрочка, но я чувствовала, что у Тутти она вызвала облегчение. А значит, я тоже этому рада.
Когда Сергей все-таки встал с места, ещё недавно плакавшая Нина подошла к дочери Стампа. Выглядела она при этом такой решительной, будто бы никаких слез и не было. Удивительно, как быстро у всех здесь высыхают слезы. Если Тутти расстроить до слез, он не сможет даже говорить ещё полдня точно, а его глаза будут краснеть до следующего утра…
— Зоя, — начала Нина, но сегодня ей совсем не везло, и Зоя ответила резко:
— Соболезнования не принимаю.
— Я не хочу приносить соболезнования, — возразила Нина, словно она вовсе не плакала. Словно она даже и не считала, что могла бы сожалеть. Теперь её недавние слезы казались мне ещё более странными. Я бы не сумела плакать о том, о чьей смерти не сожалею.
— Поздравления — тоже.
Я посмотрела на Тутти и поняла, что нас обоих это не удивляет. Мы ведь ничего не знаем об этом доме. Если бы господа Трифат были убиты, мы бы поздравляли с этим друг друга. Даже Суок пришла бы и поздравила нас тоже. Если Зоя лишь ждала, пока освободится, как мы, поздравить её было бы совсем не странно.
Но Нина думала иначе:
— Я не считаю, что вас есть с чем поздравлять.
— А что тебе надо?!
— Я говорила с вашим отцом недавно. И он говорил о смерти. О такой же, какая ждала его самого.
О смерти… Тутти тоже, иногда, если совсем расстраивается, рассуждает о смерти. Но он говорит о ней со мной, только со мной, а вовсе не с чужими девушками, для которых его смерть не была бы причиной ни для соболезнования, ни для радости.
— Что он говорил?! — во всяком случае, Зое сразу же стало интересно.
— О человеке, которого убили так же. И о том, что при таком убийстве много шансов, что на самом деле человек жив.
Жив?..
Я посмотрела в глаза Тутти, а он лишь плотнее сжал губы, как будто этот разговор ему не нравился.
— Но шеф-то мертвее мёртвого, — мрачно заметил Мик Урри, и пока эта мысль ложилась в головах, снова влез Ярослав:
— А как звали того, убитого?
Ну какое ему дело?
— Даров Алексей Петрович, — сказала Нина, и я вдруг почувствовала, что что-то в этом имени задело наших опекунов. Они как будто потяжелели ещё сильнее, стали громче дышать. Они что-то знают об этом человеке?.. Может, они сами велели его убить? Они могли. Они такое могут.
— Какая разница?! — вскричала Зоя. — Урри, если ты участвовал в идиотском розыгрыше, я сама убью вас обоих! Я иду наверх!
Я оцепенела, хотя многие другие бросились к лестнице следом за ней. Розыгрыше? Какая мерзость. Гадость. Даже наши опекуны не пошутили бы так, а ведь они горазды на гадости.
Я вжалась в Тутти, но все же заметила, что Ярослав, к счастью, убежал вместе с Зоей. А с ним и злобная Герда, и румяная Ольга, и строгая Нина, и подавленный Сергей, и охранник, который отказал мне в танце.
Мне было тягостно и неприятно какое-то время, дыхание опекунов, тишина, шёпот между Миком Урри, Виктором и вторым, нерадивым охранником, осторожное приближение женщины, сходной с крысой, и госпожи Сноквин, молчание Тутти…
А потом вдруг все это ушло. Мне стало легко. Я поняла: мистер Стамп разыграл нас всех! Конечно, это гадко, но главное не это, а то, что ничего не случилось!
И мне стало так хорошо, что захотелось улыбаться, и петь, и танцевать. Танцевать!
Я обвела взглядом зал и увидела в нем злого Гурда, злого Кая и ту, в зелёном. Она вся сжалась у стенки. Она такая слабая и трусливая, и она никак, никогда не смогла бы быть с Тутти. Мне нестерпимо захотелось показать им всем, что они… Совсем не победили меня. А я — победила их.
Чтобы Тутти танцевал со мной, и обнимал меня, и целовал.
— Потанцуем, Тутти? — тихо попросила я.
Он удивлённо посмотрел мне в глаза и твёрдо, хоть и тоже тихо, ответил:
— Это неуместно.
— Почему? — сдерживая улыбку, спросила я.
— Человека убили…
— Но ведь это розыгрыш, — горячо сказала я. — Понимаешь? Он живой.
Ведь Тутти всегда был куда умнее меня. Конечно, он понимает, но, может быть, его голова занята чем-то более серьёзным и важным, вот он и не успел осознать.
Тутти печально улыбнулся.
— Какая же ты все-таки дурочка, — выдохнул он и погладил меня по волосам.
Я все-таки улыбнулась и прижалась к нему изо всех сил. Мне совсем нестрашно быть глупой, ведь я — кукла. Главное, чтобы ему это нравилось. А ему это нравится.
Он продолжал гладить меня и оставался печальным и строгим. Постепенно, я поняла его. Беда не в том, что мистер Стамп «умер», хотя это было бы ужасно. Беда в том, что наш шанс на свободу потерян. День пропал. Прошёл напрасно.
А пока я понимала, Крыса и госпожа Сноквин совсем подошли. А где-то недалеко встал и злой Гурд, как будто думал, что его не видно.
— Господа Трифат.
— Господа Трифат.
Улыбки обеих были ужасны, отвратительны и неестественны.
— Не успели толком поздороваться, все эта бурная молодость.
— Да, совершенно неприлично бурная.
— Но теперь, когда мы остались в тишине, надо решить, что нам делать.
— Мы совсем не знаем этого мальчишку.
— Мы знаем, — прогремели опекуны. — Это наш мальчишка.
— Ваш?
— Ваш? Но тогда… — госпожа Сноквин помедлила, но улыбка её стала более довольной. — Ему можно доверять?
— Конечно. Он предатель.
Они неприятно засмеялись все вместе, а у злого Гурда исказилось лицо.
Нам с Тутти было это легко понять. Конечно, им, творящим свою волю помимо воли закона, нельзя доверять честным людям. Только предателям, продающим все что угодно за деньги.
Все это гадко, гадко, гадко. Но в то же время, хорошо. Теперь они будут к нему приставать, а злой Гурд будет злиться на него. А нас с Тутти никто не тронет.
— Кроме того, — гордо прибавили опекуны, — у нас есть то, без чего ему не обойтись. Он не посмеет расстроить наших друзей.
Обе женщины понимающе улыбнулись, а Тутти сжал мои плечи крепче. Я поняла, о чем он думает. Вот бы нам узнать, без чего Ярослав не может обойтись. Вот бы нам этим завладеть. Тогда мы были бы совсем в безопасности и он не смел бы нам угрожать. И чтобы это сделать, надо только-то внимательно смотреть и слушать. Я это могу. А потом расскажу все Тутти, а он найдёт ответ. И мы будем свободны. Так и будет.
* * *
Вниз спускались не все: не хватало Сергея и охранника, а Зоя кричала с лестницы, чтобы Мик Урри шёл к ней.
Но Ярослав точно спустился, и я даже ждала, что он пойдёт к нам, чтобы сказать, что мистер Стамп действительно жив. Но он не подошёл. Он следовал за повеселевшей Ольгой. Я повернула голову к Тутти. А Тутти ответил мне:
— Это значит, что мистер Стамп совершенно точно мёртв…
Я закрыла глаза. Ну как же так? Почему?..
Но я не успела ещё глубоко уйти в это переживание, когда услышала громкое и злое:
— Не приближайся к нам! Мы не отвечаем на вопросы поганых предателей.
Ольга, конечно, его не понимала. И даже Ярослав выглядел совсем сбитым с толку. Меньше будет наглеть.
— Гурд?..
— Его хозяева хвастались другим только что. Гордятся этим, как ничем другим!
— Что ж, это, конечно, умно, — только вот растерянность Ярослава быстро уступила ещё большей наглости. Он улыбнулся. Улыбнулся, как будто и сам тоже гордился собой! — Ваше дело, заставить не могу. Но один вопрос все-таки задам. Живи ты в маленьком королевстве, захваченном тираном, и узнай в один день, что этот тиран заточил твоего отца за то, что тот смел говорить правду, ты бы отца бросил?
Это был, казалось, ни с чем не связанный вопрос, но я почему-то чувствовала в нем ловушку. И в то же время что-то… Странное. Что-то важное, по-настоящему важное.
— Нет, — резко ответил Гурд.
— Вот как, — и не нужно было слушать дальше, чтобы понимать, что Гурд попался. Ярослав был так доволен, словно схватил его когтями за горло. — Но если бы ты стал служить тирану, чтобы украсть у него ключ и узнать, где держат отца, а затем, освободив отца, сбежал, кем бы тебя объявил тиран? Героем? Или, все же, предателем?
Я тихо ахнула, а Тутти сжал мою ладонь в своей. Но ведь это все ложь, ложь, верно? Не знаю, как он мог её придумать так скоро, но ведь он точно не такой. Никого он не спасает. И вовсе он не может быть…
— Ты служишь свиньям! — неосторожно выплюнул Гурд. Но наши опекуны как будто даже не слышали.
— А кому ты служишь? — насмешливо ответил Ярослав, прежде, чем уйти от его гнева подальше. Он так скоро оказался на другой стороне стола, что я бы посчитала это смешным, если бы только следующей он не решил допросить ту, в зелёном.
Тут уже я не могла пропустить и слова, даже запретила себе думать. Но они не говорили ничего интересного. Разве что я узнала, что девушку зовут Лизой. Что ж, эта Лиза так боялась маленького Ярослава, так дрожала и так жалась к стене, что мне стало совсем смешно. И я бросила выразительный взгляд на Тутти. Такая с ним бы не смогла быть! Никогда!
Тем более, она так перепугалась, что назвала Ярослава красивым. Очевидно, вот ей какие нравятся. Таких, как Тутти, она просто не достойна.
Правда, одна вещь в её словах меня все же удивила:
— Тут, за шторой, была девушка! Она исчезла, когда все стали танцевать. Ей бы как раз хватило времени…
— Как она выглядела?
— У неё… Были синие глаза.
Я снова повернулась к Тутти. Тутти кивнул.
— Да, я тоже её видел, — сказал он. — Но она совсем не шевелилась и была одета в какую-то рубашку, так что я думал, это что-то вроде манекена. Безобразная.
Жуть какая, на самом деле. Таинственные девушки за шторами, похожие на манекены… Что творится в этом доме?
Приехала полиция, и лишь тогда Ярослав подошёл к нам. Судя по всему, он сам этого не хотел. Но и мы не были ему рады.
— Что ты нам скажешь? — прилагая усилия к тому, чтобы говорить негромко, спросили опекуны. Он не стал смотреть им в глаза, а вот я видела, что взгляд его горит чем-то упрямым и недобрым.
— Фанатики оставляют послания. Думаю, на сей раз речь о чем-то более личном. Кто-то устал ждать или разозлился на него. Вам вряд ли есть о чем беспокоиться.
— Хорошо, — бесстрастно приняли его ответ опекуны. Так они беспокоятся? Не только думают о том, что убийство Стампа — это ужасно, но ещё… Они боятся, что убийца придёт и за ними? Теперь, вдруг, мне и самой захотелось знать, что же это был. Может быть, помощь нехорошего мистера Стампа нам и вовсе не потребуется?.. — Тем не менее, мы хотим, чтобы ты убедился в этом.
— Разумеется. Выясню все, что можно.
— Как только нас отпустят отсюда, ты поедешь по адресу улица Фантазий, дом тринадцать. Войдёшь в четвертую квартиру. И спросишь нашего друга, выпустил ли он тварь.
— В три часа ночи? — Ярослав явно пытался звучать спокойно, но у него не получалось. Интересно, о какой твари речь. Мы с Тутти о ней ничего не знаем, но наши опекуны, конечно, связаны со всякой грязью в городе…
— Да. Время нечисти, такой, как ты и он. Его зовут Ляпус.
Ляпус. Он не приходил в наш дом. Но, кажется, я видела его имя где-то… Может быть, на визитной карточке? Нужно вспомнить. Влезть в память и вспомнить.
И очень хорошо, что домой мы поедем без Ярослава. А то не избавились бы от него до глубокой ночи. А то и до следующего утра.
Примечания:
Я не хочу делать главы слишком большими, но при этом, при отбивке абзацами, они выходят большими слишком быстро. Так что, по сути, у меня есть ещё одна глава Куклы (и напрасной надежды тоже), но пока что иду к Герде)
Я немногое могла сказать полиции. Опекуны хотели, чтобы я им говорила, будто Ярослав был с нами, но они уже знали, что это неправда. Наверное, я сделала только хуже, но это не главное. Ведь я не была виновата — мне так приказали.
Потом нас отпустили. Едва выбравшись на улицу, Тутти весь загорелся ожиданием и волнением, и я не вполне понимала, что с ним случилось. Он сжимал мои пальцы так сильно, что его собственные совсем покраснели. Казалось, он готов был проделать путь до дома бегом — здесь совсем близко, но наши опекуны совсем не любят гулять, так что, конечно, мы приехали на машине. В такой темноте мне бы и самой не хотелось гулять.
Мы забились на свои сидения, и я тут же обняла Тутти, стала гладить его по волосам, стараясь утешить. Он часто дышал и был напряжен. Я думаю, он ужасно устал и испугался, но не мог позволить себе выплеснуть этого, пока мы не выберемся. И даже сейчас ещё не мог, ведь опекуны рассердились бы.
— Вот что случается, Тутти, когда ослабляешь хватку в нашем мире. Никогда не давай слабины. Этим воспользуются, вне всяких сомнений, — сказал опекун Ото. Я немного отличала их друг от друга, иногда, очень редко. Ото больше всех любил поучать нас.
— Стамп и вправду сотворил что-то глупое, — поддержал его опекун Отто. Он чаще остальных жадничает и упрекает. — Позвал гостей, а слуг отослал, и охрану оставил слабую. Он выжил из ума. Может быть, мы и зря звали мальчишку… — да, зря. Ярослав ничего хорошего не сделал! Только всех распугал.
— А я подозреваю, — опекун Панкрац всегда что-нибудь подозревает, — что такой человек, как Стамп, скорее уж что-то замыслил, чем позволил себя убить за просто так.
— Как можно что-то затевать, если ты умер? — осторожно спросил Тутти, глядя на них совершенно беспомощно.
Но они рассмеялись, недобро.
— Ты слишком юн, Тутти. Ты слишком наивен, Тутти. Ты недальновиден, Тутти. Ты не знаешь, кем был мистер Стамп на самом деле. Он был силен. Скучать по нему не будут, но без его власти город изменится. Важно то, кто займёт место Стампа. Если эта девчонка, его дочь, пожалуй, это будет очень удобно. Будет очень хорошо, если ты с ней подружишься, Тутти. Да, подружись с ней, Тутти. Если она не наследница или не удержит власть, ты всегда сможешь её покинуть.
— Нет! — выкрикнула я, очень тонко и резко. Я знала, что нельзя. Я знала, что за это нас обоих обругают. Но я не смогла промолчать. Слишком ужасно, чтобы Тутти притворялся влюблённым в эту Зою!
— Молчи, Суок.
— Мы не разрешали тебе говорить, Суок.
— Ты уже вела себя дурно сегодня, Суок.
— Ты женщина, Суок, и не тебе решать этот вопрос.
Они гремели, Тутти прижимал меня к себе, дрожа, а я молчала, виноватая, но почти злая. Да, я женщина. Женщина, а у них женщины никогда не будет. Никогда не было. Поэтому они и говорят так. Поэтому они и думают, что это так легко — влюбить в себя того, кто тебе неинтересен.
— Если у Стампа другой наследник, если это мужчина, тебе самой придётся искать его внимания.
— Не нужно, дядюшки, — теперь не сдержался Тутти. — Если у Стампа есть наследник, то он, конечно, ужасный грубиян и…
— Это не имеет значения. Уже давно пора что-то изменить, а вы как раз, наконец, взрослые.
Машина остановилась. Неприятность повисла в воздухе. Ещё одна неприятность. Сколько их они нам уже учинили? Сколько ещё мы можем соглашаться и смириться? Если меня попытаются отделить от Тутти, я… Я!..
Он нервно сжал мои пальцы снова.
— Доброй ночи, дядюшки.
— Завтра в двенадцать этот детектив придёт, чтобы вы рассказали ему все, что видели. Будьте готовы и ничего от него не прячьте.
— Да, дядюшки, — мы вдвоём поклонились им, а затем, когда нас отпустили, побежали к себе.
Тутти ворвался в комнату. Лицо его мучительно исказилось, но он сдержал крик и плачь.
Он поспешно обошёл все комнаты, одну за другой из тех, что принадлежали нам и Суок. Я ходила за ним тенью. Суок дома, конечно, не было, и это как будто приводило Тутти в отчаяние.
Наконец, он схватил телефон и стал звонить ей. Она ответила.
— Суок! Суок! Где ты?.. — пауза. — Почему? Вернись! — пауза. — Суок!.. Суок… — тишина.
Тутти опустошенно смотрел на меня. А потом, вдруг, снова порывисто схватил за руки. Глаза его блестели почти страшно и, наверное, он сдерживал слезы.
— Помоги мне, Кукла! Помоги мне!
— Что мне сделать, Тутти?..
— Верни её. Найди её. Она что-то видела, я знаю. Узнай, почему она не идёт домой и верни её. Я пошёл бы за ней сам, но если опекуны заметят, что меня нет, они лишат нас всего, выставят всех нас из дома. А если не будет лишь Суок, я уверен, они будут мягче. Они лишь лишат её части денег, но Суок и сама давно от них отказалась, а я, ты ведь знаешь, не оставлю её, когда стану здесь главным, и тебя не оставлю, никогда. Верни её.
Я была растеряна, потеряна и расстроена. Тутти любит её так сильно. Так сильно, что даже обидно. Но если я не сделаю, как он просит, он погибнет от тоски. Придётся идти. Придётся искать.
— Но как мне её найти?
— Она, наверное, на улице Артистов, где всегда гуляет… Со своим… Иди. Иди, Кукла. Узнай все. Верни её. И возвращайтесь к утру.
* * *
Я поцеловала Тутти на прощание и вылезла так, как Суок это делала всегда: через маленькое окно в ванной, с помощью «лестницы» из старых простыней. Я почти упала на землю, а Тутти втянул простыни назад и закрыл окно. Пути назад не было.
Ночь показалась мне невыносимо густой. Ни луны, ни звёзд, только тёмные тучи. Платье, в котором рядом с Тутти я чувствовала себя уверенной, здесь и сейчас казалось невозможно коротким, слишком открытым, незащищающим. Я шла и дрожала, хотя не знала холода. До улицы Артистов далеко, а улицы безлюдные и все беднее и беднее с каждым новым поворотом. И все это ради Суок.
Суок. Суок совсем не любит Тутти. Иначе она была бы дома. Или сама бы пришла. А он… Как он о ней беспокоится всякий раз!
От расстройства, я зашагала быстрее, и была уже довольно далеко от дома, когда услышала резкий, противный и слишком однозначный свист.
Не оборачиваясь, я почти побежала. А затем и побежала, когда услышала, что чужие шаги тоже ускорились. Я бежала, но лишь на человеческой скорости, ведь Тутти уже давно запретил мне выдавать правду о своей природе. Но что же теперь?.. А если я не смогу, не смогу убежать? И куда я бегу?! У меня нет ни одного пристанища вне дома, и ночью негде прятаться!
А человек, да ещё в красивых туфлях, просто не может бежать быстрее!
Я не смогла сдержать крика. Я не могла решить! Расстроить Тутти так или иначе! Что он простит мне скорее?!
Казалось, никакого выхода не было, но за поворотом вдруг я увидела яркий свет. Это был костёр и вокруг него множество людей. Я бросилась к ним, и… Почти упала на вышедшего вперёд высокого мужчину. Я узнала его. Это был Тибул, мужчина, который увёл с собой Суок.
— Это что?! — удерживая меня за плечи, спросил он резко, вглядываясь во тьму. Но теперь даже я уже не могла бы там что-то увидеть. Преследователь скрылся. Если он и правда был.
— Эмпи(1)?! — а от костра уже поднялась и сама Суок. Как она одета, на это больно смотреть! Просто жалкое рванье… Никакого изящества. Как и в имени, которое она мне дала. Тутти говорил, что оно тоже означает «кукла», но сам им никогда не пользовался, и я догадывалась, что в нем есть оскорбительный смысл. — Что ты тут делаешь?!
И правда, делать тут мне было нечего. Здесь и домов толком не было, лишь остатки каких-то старых. А больше фургоны и палатки… И, кажется, все их обитатели, похожие на уличную свору, здесь, у костра.
— Тутти хотел знать, почему ты не пришла домой.
Суок поджала губы, но не выдержав, все же выкрикнула:
— Я сделала для него все, что смогла. Сегодня я собиралась помочь, но он струсил. И теперь уже не может от меня ничего ждать.
Я просто не знала, что сказать ей от возмущения. У меня горло сжалось от такой несправедливости! Но я, выпрямившись очень гордо, сказала ей строго:
— Если Тутти и испугался, то лишь того, что тебя обвинят в смерти Стампа!
— Что?.. — растерялась Суок.
— Да, — ещё увереннее отозвалась я. — Стампа убили как раз перед тем, как ты к нему пришла. Если бы не Тутти, ты бы поднялась к трупу! Он защитил тебя!
Суок молчала, и я знала, что ей стало стыдно. Но это не относилось к её друзьям. Один рыжий парень с ужасно громким голосом спросил:
— Так старика Стампа убили? Остались ещё смелые и честные люди на свете!
И случилось вдруг именно то, о чем говорила Зоя. Поздравления. Ликование. Казалось, каждый здесь лично ждал, чтобы мистера Стампа не стало. Как будто такому как он есть дело до их палаток и фургонов.
Только Суок осталась тихой и долго слишком прямо на меня смотрела.
— Тогда возвращаться тем более глупо. Это был наш последний вариант и тот — противный. Остаётся бежать и лучше пусть Тутти идёт сюда, чем я — обратно. Так и скажи ему.
— На улицу, в эту нищету! Конечно, он откажется!
— Тогда нам не о чем говорить. Я ничем не смогу ему помочь. Иди домой, Эмпи.
Домой! Просто так домой, ничего не получив! Нет, я не могу. Я не имею права.
— Хотя бы скажи, видела ли ты что-нибудь! — выкрикнула я. Мне не хотелось её упрашивать. Она не стоила того! Но Тутти!.. Тутти должен знать.
— Я… — Суок отвела взгляд и нахмурилась. — Знаешь, Эм, мистер Стамп, может, и мог нам помочь, но хорошим человеком он не был. То, что с ним случилось, ужасно, но понятно. И я не хочу… Может быть, это правда был хороший, честный человек, который просто не мог не убить его. Может, от этого зависела ещё чья-то жизнь. Я…
— Но что, если от этого зависит жизнь Тутти? — прервала её я. Какая же она!.. Думает обо всех, но только не о Тутти. И как будто совсем не понимает. — Опекуны испугались, они думают, что этот человек и за ними придёт. А значит, он может и Тутти навредить! Ведь… Все наверняка думают, что он такой же, как наши опекуны!
Суок ещё помолчала. А потом почти беспомощно посмотрела на Тибула. Тибул спокойно повёл плечами:
— Ты права, Суок, все может быть так. Но может быть и иначе: кто-нибудь из таких же преступников, как Стамп захотел получить что-то от него поскорее. Полиции, конечно, рано об этом знать, но Тутти — твой брат. Ради его безопасности ты можешь сказать ему все, что посчитаешь нужным.
Суок чуть заметно улыбнулась ему. А затем, со вздохом, начала:
— Я видела лишь людей, Эмпи, ничего необычного. Я ждала в саду, между кустов. Там легко спрятаться. Сначала мимо пробежали две девушки. Одна была низкая, блондинка, в ярком красном платье, — я сразу же подумала про Ольгу. Но ведь она никуда не выходила, как мне казалось… — А вторая бежала так быстро, что я заметила только длинный высокий хвост, и рубашку, яркую, розовую, в клеточку. Потом, в другую сторону, пробежал высокий и рыжий парень, — это, конечно, охранник, но только который из них? Скорее всего тот, который долго не мог прийти на зов хозяйки. Гусев. — А на втором этаже, в окне, — тут я пристально посмотрела на неё. Кто-то был на втором этаже! — Тоже был кто-то… Но я не смогла разобрать, Эм. Правда, скорее всего, это была девушка и она чего-то испугалась, но тут, как раз, появился Ярослав и мне пришлось прятаться.
Ах, опять этот Ярослав! Как будто ему только и нужно, что все портить! Но все-таки, если уже он пришёл, напуганная девушка никак не могла быть дочерью Стампа. Остальные гостьи были внизу. Выходит, там был кто-то ещё? А может быть, Суок просто напутала? Вполне верю и в такой вариант. Надо рассказать Тутти, а он все поймёт.
— Что ж, спасибо, — сказала я медленно. Я не была ей благодарна, но ведь Тутти будет сердиться, если узнает.
— Теперь иди домой, Эмпи. Тебе тут совсем не место.
Я была согласна. И рада была уйти. Почти рада. Конечно, от удивления и от пропавшего страха, я почти забыла о том, что едва не случилось. Но ведь дорога назад… Пролегает там же. Но признаваться в своём страхе перед Суок я не хотела и повернулась, чтобы уйти, когда высокий, красивый голос воскликнул возмущённо и строго:
— В такую ночь, одна! Вы что же обе?!
Это оказалась девушка, может быть, тоже бедно, но куда более прилично и даже элегантно одетая. Только волосы у неё были голубые(2).
— Как ты вообще оказалась в таком месте ночью? — продолжила она, приближаясь ко мне.
— Её послал мой брат.
— Брат?! — она всплеснула руками. — А я думала, что уже знаю самого жалкого из мужчин!
— Тутти вовсе не жалкий! Просто он беспокоился за Суок и знал, что я могу себя защитить!
— Только ты делать этого не стала, когда сюда бежала, — тихо заметила Суок. Значит, она видела! Значит, мне не показалось… — Ну почему то, что мальчик немного грустный и пишет стихи, делает его жалким? — повернулась она к той, с голубыми волосами.
— А я вовсе не о нем. Я вот об этом, — и вдруг, при всем своём строгом, величественном виде, она завязала волосы у подбородка, вытаращила глаза и выпятила вперёд живот: — Мальвина, Мальвина, вернись в мой театр, я больше не буду тебя бить, все будет так чудесно! — она так искренне и так смешно заломила тонкие белые руки, что я сама не поняла, как рассмеялась. Смеялись и другие. А Мальвина, поправив волосы, снова выпрямилась. — Оставайся здесь до утра.
— Я не могу. Тутти ждёт меня и переживает!
— Ах! Ну тогда… Пусть её проводят, в конце концов!
Суок, чуть подумав, кивнула.
— Да. Это будет хорошо.
Они послали со мной нескольких мужчин, но я толком не рассмотрела их. Перед моими глазами уже стоял печальный, разочарованный Тутти.
Примечания:
И так. Мрак — это, в своём роде, сериал.
А это конец первого эпизода, которых будет всего шесть, плюс финальный, плюс пролог)
Количество глав на эпизод может отличаться ?
Да, похоже я вас обманул, но вдохновение штука такая
1) от empty — пустой, по сути, означает «пустышка» в данном случае
2) да, это Мальвина
Тутти смотрел на меня так, словно я его предала. Он не закричал, а сказал очень тихо:
— Как ты могла вернуться без неё? — и глаза у него были уже все красные.
Я протянула руки, чтобы поймать его ладони, чтобы погладить их, но Тутти отшанулся от меня.
— Тутти! Она не захотела, она отказалась, она совсем не хочет здесь быть!.. — поспешно и жалобно прокричала я.
Но Тутти не хотел слушать. Он ушёл от меня и запер за собой дверь. И я осталась совсем одна, в комнате Суок. Здесь все мне было невыносимо, но я не решилась шуметь, ведь тогда нас обоих могли бы наказать.
Бедный Тутти… И во всем она виновата, только она!
До утра я бродила по её комнате, перебирая скучную одежду и вещи, которые только и подойдут, чтобы выживать на улице. Все мои платья, все мои туфельки, все мои бантики и ленты были у Тутти, потому что он всегда сам одевал меня.
А утром он открыл дверь. Я бросилась к нему, хотя видела, что глаза его совершенно выплаканные. И обняла его, и стала целовать.
— Прости меня, Тутти, прости, прости меня, но я никак не могла, никак, совсем никак!
— Почему она не хочет сюда?.. — слабо спросил Тутти. — Она боится? Она боится их?
— Конечно, Тутти… — я не могла ему сказать того, что думала. Нет, Суок не боится. Суок не жалеет его. Суок даже назвала его трусом, хотя ещё не знала, что случилось! Она не на его стороне, вот что не так! Но я не скажу такого, ни за что.
— Она… Что она тебе сказала? — грусть его не ушла, но он, верно, проглотил её поглубже. Потому что… Провел ночь один, без меня, и понял, что так намного хуже.
— Она видела трех человек, не считая этого Ярослава. Ту, из-за шторы, мельком. Ещё одну, похожую на Ольгу. И кого-то в окне на втором этаже. И это было уже после того, как вниз сбежала дочь Стампа…
Тутти тихо вздохнул и с шелестом смял меня, так, что немного зацепил волос. Но это было не так важно. Совсем не так важно.
— Мы должны его обмануть, Кукла, — прошептал Тутти, не отпуская меня. — Пускай гоняется за всеми этими… Скажи, что ты видела их в окно, и что слышала кого-то наверху, пока все затихли. В том, что Суок не вернулась, виноват этот гадкий убийца, так что мы с тобой тоже должны его найти. Может быть, наши опекуны боятся его не зря… Хорошо, если мы узнаем, кто он, а они останутся в неведении. Понимаешь?
— Понимаю, Тутти, — я улыбнулась и поцеловала его звонко в щеку. Ничего, что я не так умна, чтобы найти убийцу, и ничего, что мы заперты в этом доме. Главное, пусть Тутти надеется и пусть Тутти будет занят тем, что его утешает.
* * *
Мы тихонько добрались до своего старого класса. Раньше Тутти и Суок здесь учились, но теперь это, наконец, в прошлом, и здесь мы с ним принимаем всех, кто хочет нас видеть. Конечно, если это не опекуны — к ним приходится идти самим.
Соприкасаясь кончиками пальцев, чтобы не выдавать страха, но чувствовать уверенность, мы вошли.
Но никого на обнаружили. Тутти бросил строгий взгляд на часы. Двенадцать, даже двенадцать часов и пять минут!
Прежде такого ещё не бывало, чтобы Ярослав опаздывал или не приходил.
— Он совсем нас не уважает, — раздражённо и огорченно произнёс Тутти. — Совсем!
Я кивнула. Особенно обидно это было потому, что мы уж точно не горели желанием встречи, но мы пришли. А он!..
Но мне хотелось, чтобы Тутти не расстраивался, и я протянула:
— Просто он, наверное, стоит и ждёт у дверей наших опекунов.
Тутти побледнел.
— А они… Тоже будут с ним говорить?..
— Не знаю. Я не видела, чтобы они вообще ему сказали. Значит, это было не при нас.
Тутти всполошился и схватил меня за руку. Мы побежали по коридорам, пропуская мимо всех неудачливых слуг.
У Большой Белой Залы мы замерли вдвоём.
Большая Белая Зала была местом, где принимали наши опекуны. Это была ужасная комната, безразмерная и пустая. Ничего, кроме трех огромных кресел, в ней не было, и всем гостям, и даже нам с Тутти в ней полагалось стоять. А приём мог длиться, длиться и длиться…
Я осторожно приоткрыла дверь и тихо рассмеялась.
— Там никого, Тутти. Никто не пришёл!
Тутти заглянул туда тоже. Облегченная улыбка коснулась и его губ.
Мне очень хотелось, чтобы так продолжалось и дальше, и я осторожно проскользнула в комнату и завлекла Тутти за собой.
Я потянула его кружиться, по-детски, просто держась за руки, и не совсем сразу, не совсем охотно, он мне поддался.
Весело застукали по полу низенькие каблуки наших туфель — Тутти тоже нравилось наряжаться, и вовсе не его вина, что мужская мода отошла от изящества так далеко… Весело взлетали мои волосы, весело шуршали наши одежды, весело блестела огромная люстра. Все стало мне казаться весёлым, даже несмотря на то, что Тутти во всем этом веселье ещё хранил внутри себя печаль.
* * *
Наши опекуны проснулись лишь к шести вечера, а к семи заставили нас участвовать в своём крайне позднем обеде.
К концу его, весьма строго глядя на нас, они заговорили:
— И где этот Ярослав?
Как будто мы были виноваты, что его нет! Но мы с Тутти договорились. Мы и не хотели, чтобы он был здесь, но если сказать именно так, опекуны очень разозлятся и накажут нас.
— Он уже уехал, — твёрдо сказал Тутти, а я кивнула, чтобы они понимали, что мы согласны в своей версии событий. — Вы не велели ему ждать вас, наверное, ему нужно было что-то выяснить поскорее, — пусть сам придумывает, что ему там нужно было выяснить! И, конечно, ему придётся благодарить Тутти, ведь ему досталось бы ещё больше, если бы…
— Значит, он был тут? — что-то было не так в этом вопросе, я чувствовала, и я сжала ладонь Тутти под столом. Но он все равно сказал:
— Да, как вы и приказали, в двенадцать.
— Мы не приказывали ему приходить, — прогремел ответ. — Мы не поднимались, не были здесь в одиннадцать, и он не мог узнать, что должен явиться. Мы ожидали, что ты, Тутти, заставишь его явиться и не позволишь так обращаться с собой. Но ты этого не сделал, не так ли?!
— Сделал, просто он не хочет тратить ваше время этими!..
— Суок! Замолчи и не лги нам! Ты недостаточно умна, чтобы понимать, к чему ведёшь своего брата! Такие лентяи вечно будут лгать ему, вечно будут не знать, вечно не будут исполнять его приказов! Если твоё поручение не исполнили, заставь их. А если и тогда не исполнят, заставь их жалеть, иначе жалеть будешь ты сам! Сегодня ты и твоя сестра проведёте вечер за просмотром фильма, — Тутти побелел, а я с трудом проглотила жалобный крик. Фильмы, которые они показывали нам, никогда не были милыми или хорошими. Это были страшные, злые фильмы. Я вскочила, чтобы просить, но мне не дали открыть рта: — И так будет до тех пор, пока ты не запомнишь. А если вы двое станете с нами спорить, таким будет каждый вечер.
* * *
Это была горестная ночь, и Тутти, не смирившийся ещё с решением Суок, плакал, а я только и могла, что гладить его по волосам.
Поэтому утром, когда нас позвали в Большой Белый Зал, я даже была рада тому, что там был и Ярослав. Потому что очень скоро стало ясно, что настала и его очередь поплатиться. В конце концов, это была полностью его вина, а вовсе не наша!
Все шесть злых бусин были уставлены на него, а он стоял так, словно не мог бы даже представить, что чем-то кого-то рассердил.
— Чем ты был занят вчера? — пролетело по всему Большому Белому Залу.
Я ждала. Я ждала, когда станет заметно, какая маленькая чёрная точка Ярослав на фоне здешней безукоризненной белизны. Но он не спешил признать себя таким.
— Тем, чем велели. В пять часов я был у Ляпуса, он уверил меня, что тварь не убивала мистера Стампа. К восьми я вернулся домой, а в десять проснулся и тщательно проверил, — он смотрел на наших опекунов даже слишком нагло и прямо, — что от вас не поступило никаких новых указаний. Поэтому я занялся поиском информации о профессоре…
— Ты узнал что-то тревожное и ужасное?
Лишь теперь он замешкался.
— Ужасное? Разве что тексты песен Сергея Па…
— Ты потратил время впустую! — я вскрикнула. Это случилось в одно мгновение, они ещё не замолчали, когда тот, что сидел в центре, протянул руку, будто бы чтобы схватить Ярослава за горло. Он увернулся, скользнул вниз, но… Рука успела схватить его. За волосы! И тут же подняла над полом. Путь лишь на миллиметр, но подняла! Он открыл глаза так, словно в миг стал рыбой, выброшенной на сушу. А наши опекуны пророкотали, злее обычного: — Нам звонила госпожа Сноквин! И она в панике, и она требует всех явиться! Она знает что-то, чего ты не знаешь! — и тут же Ярослав был брошен и упал на пол. Тутти сжал мою руку, а я просто не знала… Не могла… — Встань! Если такое повторится хоть ещё раз, ты знаешь, что мы сделаем! А сейчас, проследи, чтобы Суок и Тутти переоделись в траур — такое требование госпожи Сноквин! Скоро мы поедем к ней.
Они перевели взгляды на нас, а мы, не дожидаясь повторения, быстро кивнули и бросились к дверям. Но как мы ни спешили, я все-таки не могла уходить спокойно, и обернулась…
Ярослав следовал за нами, но вид у него был более, чем жалкий. И даже резинка, похоже, не выдержала… Так что теперь, его волосы болтались странно и несимпатично, и кроме того, выдавали, что они длиннее, чем ожидаешь от мужских.
Я не должна была его жалеть, но все-таки мне было очень неприятно от всей этой ситуации. Конечно, я ждала, что его накажут, ждала, но думала, это будет что-то унизительно-глупое! А тут…
Как только мы с Тутти оказались в комнате, я подошла к одному из камодиков и достала из него старую, нелюбимую расчёску, бесполезную для наших с Тутти кудрей. Там же нашла и резинку, от которой давно отвалился бантик. Такие не жалко.
— Кукла, — Тутти подошёл незаметно и так же незаметно навис надо мной. — Что ты делаешь? Траур не значит совсем плохих вещей…
— Я дам их ему, — объяснила я.
— Зачем это? — нахмурился Тутти. — С каких пор тебе его жаль? Он ведь это заслужил.
— Да, Тутти, — я понимала, Тутти все ещё не мог забыть того, что его заставили смотреть вчера. Это было так невыносимо! Так мерзко! — Но я думаю, все-таки… Такое — это слишком. Я ждала, что его заставят мыть большой зал зубной щеткой или что-нибудь такое…
— Если бы ему было больно, он бы кричал, а тут так — напугали. Так что даже легче отделался, чем при твоём варианте. А если ты ему станешь помогать, нас могут наказать снова.
— Или наоборот! Нас накажут за то, что мы пустили его таким растрепанным! — ведь он правда выглядит ужасно, это никому не понравится!
Тутти помолчал, как будто, печалясь все больше.
— Ты слишком добрая, Кукла, — вздохнул он. — Но я не могу тебе это запретить. Хорошо. Иди, только очень быстро. Не веди с ним бесед.
Я улыбнулась и поцеловала Тутти прямо в губы.
И выскочила за дверь. И чуть не вернулась назад в тот же самый миг.
У стены, прижавшись к ней спиной, и держа в руке телефон, был Ярослав, и… Он плакал.
В тот миг он сразу же напомнил мне о Сергее. Только вот Сергей вчера плакал без всяких других эмоций, а Ярослав… Хотя по его лицу и текли слезы, улыбался. Улыбался жутко и ненормально, и вообще казался каким-то замороженым и загипнотизированным.
Но прежде, чем я ушла, он заметил меня. И убрал телефон.
— Что? — спросил он, даже не пытаясь стереть слез.
Мне было ещё неприятнее и страшнее. И я, сжав зубы, вытянула руки вперёд.
Ярослав отшатнулся, но вяло. Словно он и правда предположил на миг, что я могу схватить его так же. А ведь я могу. Могла бы поднять его выше и держать до тех пор, пока волосы не выпадут все до одного.
Но я бы никогда такого не сделала.
Он долго смотрел на меня, а затем, удивлённо подняв брови, шагнул и протянул руку.
— Спасибо… — и так и не сводя с меня глаз, забрал расчёску и резинку.
Он больше ничего не сказал, но он ждал от меня ответа: с какой это стати, зачем, откуда такая милость?
И я выдавила поскорее, чтобы Тутти не переживал:
— Не за что. Просто не хочу, чтобы ты шёл с нами такой неопрятный. Хотя ты сам виноват…
Его лицо странно исказилось ещё одной улыбкой.
— Суок. Я вижу, в тебе больше доброты, чем во мне, — вот уж какой комплимент мне не был нужен! Тем более, от него! — Не становись такой, как твои опекуны, ладно? Люди, какого бы ни были статуса и положения, не могут работать постоянно и беспрерывно. Уверен, господа Трифат вчера сами не встали до вечера.
— Ну ты… Ведь сам выбрал здесь работать, — заметила я.
Он нервно рассмеялся.
— Ты ничего не знаешь, Суок…
— И не надо мне рассказывать твою сказку про тирана из маленького королевства, — поспешила запретить я. А он пожал плечами и сунул руку в карман.
— Не буду. Вот, держи, — и отдал мне… Леденец. — В благодарность.
Я коротко, даже напуганно кивнула и вернулась к Тутти. Мне почему-то стало ужасно и весело в один и тот же миг.
Конфета мне была ни к чему, разумеется. Но эта конфета как будто значила больше. Что хотя бы на шаг, хотя бы на каплю… Наш надзиратель мог быть человеком. А значит, его можно было склонить однажды на другую сторону.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу