Мрак. Ледяная девочка (гет)

Я посмотрела на Кая, но ему было все равно. Он ничего не говорил и ничего не выражал.

Конечно. Ведь я лучше, чем та Герда. Её побег ничего не значит.

Госпожа Сноквин тоже посмотрела на Кая, нервно, почти панически улыбаясь. Все потому, что безвольная. Хозяйка дома, а доказать этого не может. И не может сказать «Нет», хотя сама не робот.

Но Кай молчал, как и должен был, и она перевела весь свой страх в гнев.

— Вы куда смотрели?! Ну ничего нельзя доверить! Из дома выйти нельзя! — запричитала она торопливо и так же торопливо кинулась к лестнице.

От того, что туда бежать, другая Герда там не появится.

Но Кай пошёл тоже, а я — за ним.

А старшая снежинка в серебристом — они все отличаются друг от друга только оттенком платьев и волос — летела за госпожой Сноквин, что-то спешно объясняя. Зря старается, все равно, гсспожа Сноквин обязательно устроит скандал. А впрочем, мне все равно.

Другие снежинки семенили следом как дети, спешащие, чтобы не быть наказанными. Но эти будут. Упустить Герду — чудовищный проступок, его им не спустят с рук.

Что-то все ещё было не так, и, спустившись туда, где держали Герду, я не смогла повернуть.

Я шла и шла, и наступила прямо в бассейн. Упала, под визг госпожи Сноквин и снежинок. Платье вздулось вокруг и все, что под ним, обнажилось до груди, но это не имело значения.

Я не могла остановиться. Уперлась в один из бортиков, но все равно шагала, не двигаясь с места.

Кай встал надо мной и безразлично смотрел, как я иду. Я тоже безразлично смотрела на него.

Госпожа Сноквин раздражённо вздохнула.

— Ну как она могла сбежать?!

— Госпожа, — наименее бестолковая из снежинок, в прозрачно-синем, заговорила слишком уверенно. — Я уверена, что ей помогли.

— Помогли?! Как?! Кто посмел?! — госпожа Сноквин так всполошилась, что это ей следовало бы погулять в бассейне. А потом она станет утверждать, что устала до смерти. — Нет-нет-нет, Эли, кто это мог ей помочь?!

— Не знаю, — спокойно ответила Эли, — но я нашла это.

— Это что?! — мне было не видно, что же это. А Кай молчал.

Все молчали.

Пока госпожа Сноквин полу истерически не крикнула:

— Это же!.. Это адрес мистера Стампа! Где… Кто ей его дал?!

Гнев госпожи Сноквин нарастал.

Мне все равно.

Но Эли сказала, твёрдо и прямо:

— Судя по почерку, это Рози, — конечно, другая снежинка. В прозрачно-розовом.

— Что?! — госпожа Сноквин уже почти набросилась на эту Рози, но главная снежинка встала перед ней.

— Нет. Это не она, это я сделала.

— Нет, не ты! Мы все втроём! — закричали две оставшиеся. Бестолковые. Теперь ведь все втроём получат.

Госпожа Сноквин издала истеричный смешок.

— Все втроём?! И это после всего, что я дала вам?! Да как вы… Осмелились?! Бессовестные девчонки!.. Вы!..

— Простите нас, госпожа, — твёрдо попросила старшая снежинка. — Но мы больше не могли этого выносить. Просто отвратительно то, что вы делали с бедной девочкой.

— Но мы не предали вас! Мы не пошли в полицию!

— Мы просто помогли ей уйти!

— Ах вы… Вы!.. А ты, Эли, где была?!

Мне все равно. Но с ответом Эли не спешила, а ответила не так твёрдо, как обычно:

— Вы ведь не разрешаете нам работать в одних и тех же комнатах, если нет особой нужды…

— Ах… Ух… Вы все!.. Нет, Эли, конечно, не ты, раз уж… А вы трое — уволены! Чтобы ноги вашей не было в моём доме! Ни в одном приличном доме! Проследи за этим, Эли… Ах… Это невыносимо… И вытащи Герду из бассейна…

* * *

Я стояла прямо, положив руки по швам и поставив ступни ровно носок к носку и пятка к пятке. Кай ушёл, но оставил внутри меня свое семя. Теперь оно вытекало на белье.

Мистер Теллер вошёл в комнату очень быстро.

Посмотрел на меня и издал непонятный, низкий и длинный звук.

Мистер Теллер — так было имя моего создателя, но госпожа Сноквин его почему-то звала по-другому: Нытик, Ничтожество, Жалкий болтун, Немужчина.

— Эллен, Эллен, здесь ли ты, бессердечная женщина?!

Она была здесь. Почти здесь. В комнате рядом. И она сразу вышла к нему, улыбаясь.

— Ах, это ты… — небрежно протянула она и опустила взгляд на свою руку, на блестящие кольца. — Что ты кричишь? Сейчас всего десять утра, я спала.

— Хорошо тебе спится? — резко спросил он.

— Замечательно, — она зажмурилась и потянулась. — А ты решил мне помешать? — она зачем-то делала длинные паузы между словами.

— Я решил спросить, есть ли у тебя совесть?!

— Совесть? Какая… Совесть?

— Которая спросила бы тебя, зачем ты меня обманула?! Зачем заставила создать это безразличное, бездушное чудовище?! Настоящая Герда жива!

— Заставила?.. Я просила тебя как женщина, — она коротко улыбнулась. — Но ты так и не способен быть мужчиной и не ныть о подарках, что мне принёс…

— Верни мне её. Я её уничтожу.

— О, как о жалко, — она скривила губы. — Нет уж. Она моя. Она создана на мои деньги. Хотя, деньги… Деньги ерунда. Верни мне годы, когда я чего-то ждала от тебя, я потрачу их на кого-то другого, и тогда — пожалуйста, уничтожай все, что хочешь!

Он остался стоять, а его лицо сморщилось со всех сторон, и губ стало не видно.

— За то, что я создал эту куклу, меня убьют, Эллен.

— И ты ждёшь, что я брошусь к тебе на шею и тут же позволю все, что ты хочешь? Ты ничтожество, Теллер. Уходи из моего дома и не возвращайся никогда.

Он стоял. Она улыбалась, теребя кольцо.

— Тебе это не принесёт счастья, Эллен, — сказал он, уходя.

— А мне все равно! — крикнула она ему вслед.

Она спустилась ко мне и осмотрела с ног до головы.

— Что значит «безразличное?» — спросила я. — Это негативное слово?

— Нет, — она улыбнулась, поправляя на мне платье. — Это очень даже позитивное. Отличное слово. Это когда тебе все равно, кто бы что ни говорил или ни делал. Самое лучшее состояние, с которым должны рождаться мужчины и к которому должны стремься женщины. Полное счастье.

* * *

Мне все равно. Я включилась в своей комнате — здесь все прозрачно-голубое, такое, как голубой отблеск на снегу. То, что в отключенном состоянии я прокручивала в голове прошлое — странно. Прошлое не имеет значения.

Я уже пыталась узнать, почему мистер Теллер считал, что его убьют из-за меня, но ничего не узнала. И мне все равно.

Я села. Кай лежал рядом. Он не спал, а смотрел в потолок, безразличнее, чем всегда.

Значит, нет причины что-то делать.

Все равно.

Но долго оставлять все так никто не собирался. Эли вошла к нам.

— Госпожа желает вас видеть, Герда, — ровно сказала она.

Я поднялась. Мне все равно. Представляю, какая сейчас начнётся истерика. Но если не идти, она явится сама, и Кай будет раздражен.

Госпожа Сноквин уныло обнимала бокал с водой.

— Герда, — торопливо морщаясь, произнесла она, — наконец… Очнулась?

— Да, я в полном порядке.

— Только посмотрите, дом кувырком, а она — в полном порядке! Вот что — Кай плохо себя чувствует после… После этого ужаса. Ему нужно принимать порошки, чтобы прийти в себя. Возьми. Растворяй в воде каждые два часа. По одной. Я, пока что, занимаюсь выбором новых снежинок, и это немыслимо тяжело.

Тяжело. Когда ты безвольная, а у тебя на столе список идеально подобранных за месяцы кандидаток.

— Завтра мы соберём здесь всех, кто был у мистера Стампа. Кто-нибудь мог видеть Герду, надо заставить их сознаться! Особенно, дочь Стампа. Ну не стой, быстро, быстро!

Я взяла поднос. Порошки лежали просто на бумаге, без упаковки. Мне все равно, но Кай — мой хозяин, и я должна знать, что он принимает.

— Что это?

— Лекарство.

— Какое?

— О… Чтобы он не начал выходить из себя! Ты же знаешь, что бывает, когда это случается! — всполошилась госпожа Сноквин.

Я знала. Кай становился странным, когда выходит из себя. Начинал кричать, ломать что-то. Приходил к Герде и требовал, чтобы она признала, что это и есть он. Хотя теперь её тут нет, нельзя допустить, чтобы он стал таким.

— Хорошо, сейчас я дам ему лекарство.

— И быстро! Немедленно, Герда! — за этим последовал звук мучения и истощения, реагировать на которые я не собиралась.

Я вернулась к Каю.

— Кай, тебе надо попить.

Кай ничего не ответил. Его безразличие было безупречно.

Я заставила его сесть и выпить порошок. Хотя, порошка было не видно, потому что очень уж хорошо он растворился. И очень быстро.

Кай остался сидеть. Мне все равно, но, думаю, он правда нездоров. Очень некстати в такое время искать снежинок и устраивать приёмы.

Но мне все равно.