Мрак. Ледяная девочка (гет)

Мне все равно. Но сегодня Герда кричит громче, чем обычно.

Я спустилась в подвал. Там в одной комнате заперта Герда, а в соседней находятся бассейн и ещё тренажёры.

Я вошла к ней. Она была прикована, как обычно, за левую ногу, в центре комнаты — цепь достаточно длина, чтобы ходить до каждого угла. Но, не как обычно, ещё и привязана за руки к кровати.

Голая, как и всегда, поскольку одетой проще бежать. А над ней — Кай. Она кричала и пыталась его отпихнуть, а он сжимал её бедра.

Увидев меня, правда, он отпустил.

— А, Герда, — да, меня тоже зовут Гердой. Только я лучше. Все знают, что я лучше. Никто ведь даже не спросил, почему изменился цвет волос, когда я встала на её место. — Она просто была ближе.

— Мне все равно, — сказала я.

Герда надрывно рыдала. Она такая эмоциональная. Вот почему я лучше. У меня нет никаких эмоций.

— Тогда я возьму тебя, — Кай встал и подошёл ко мне.

— Мне все равно. Бери.

Так бывало всегда. Он поднял мою юбку вверх.

— Кай! Кай, остановись! Очнись! Опомнись! — Герда не переставала рыдать и пыталась вырваться.

— Дурочка, я в себе, — безразлично ответил он.

Мне все равно. Но то, как быстро он проникает, могло бы навредить человеку. Его движения грубы и быстры, и для устойчивости он вжимает меня в стену сильнее, чем необходимо.

Мне все равно. Он лишь ускорялся, не слушая криков Герды. Я могла бы сделать все ещё быстрее, но знаю, что это скорее навредило бы.

Он закончил сам и оставил меня. Я расправила юбку. Все всегда происходит так. Для Кая есть лишь то, что он хочет, и это вполне естественно. Он главный. Я не могу его ослушаться. И Герда тоже не может, хотя и старается.

Мне все равно. Я — робот.

А женщина, которая привела меня в дом — дура. Она всегда говорит, что нет ничего лучше безразличия, но сама так эмоциональна, так истерична, что даже Герда на её фоне смотрится приличным человеком.

— Пойдём, Кай, госпожа Сноквин хочет тебя видеть.

— Мне все равно, — отрезал Кай. — Я ещё плаваю.

— Мне тоже все равно, но она кричала, что если ты не придёшь, она найдёт себе другого.

— Не найдёт.

Разумеется, не найдёт. Такая как она никому не нужна. Такая плаксивая, такая громкая, вечно меняющая свои решения. Вечно лезущая в опасности, лишь бы кто сказал ей, что её любит.

Единственный человек, странный человек, который говорил ей это, хотя и так презирал её, за её дела, умер.

Его звали мистер Теллер⁽¹⁾. Он надеялся отговорить её от того, чтобы «творить зло». Он даже подарил ей меня, глупец.

Ему одному было не все равно. Вот его и не стало.

А ей вовсе и не надо было его любви. Она — дура. Она ждёт любви от Кая. Поэтому, она все ему отдаёт, все, что у неё есть. И ничего не получает. И ничего никогда не получит. Скоро её порвёт от ревности, ведь Каю нужна только я.

— Она сказала, это касается мистера Стампа⁽²⁾.

Кай нахмурился. Герда взволнованно дернулась. Мне все равно, но откуда она знает эту фамилию? Этот человек — владеет городом. И этот человек близко «дружит» с госпожой Сноквин.

— Тогда все-таки пойдём. Прибери здесь потом.

Он запер дверь, но плач Герды был ещё долго слышен нам на ступенях.

Глупая. Она никогда не выберется.

---

Примечания:

Я не уверен, была ли такой задумка фильма. Но вполне может быть. Для меня то, как часто они с Каем говорили "мне все равно" является признаком того, что это ложь. В смысле, это не выглядело естественно, но оно и понятно

---

1) Голос сказки

Вернуться к тексту

2) шеф бандитов из фильма «Приключения Электроника»

Вернуться к тексту

Госпожа Сноквин как всегда выглядела томно-уставшей. Она возлежала на софе, стекая ногами на пол, и опираясь щекой на ладонь, изображая усталость, страдание и головную боль.

— О, Кай, мой дорогой мальчик. Почему так долго? — при виде него, она, конечно, оживилась. — Выпьешь что-нибудь? — у неё, конечно, наготове его любимый коктейль.

— Я плавал, — но его этим не купить. Ему все равно.

Он сел на стул, а я встала рядом.

— Зачем ты нас звала?

— Сегодня приём у мистера Стампа. Он очень хочет видеть тебя. И Герду, — она бросила короткий и небрежный взгляд на меня.

Мне все равно, но часто я думаю, что она несправедливо относится ко мне. Но это потому, что жалкая. И не может выносить рядом кого-то лучше себя.

— А зачем её?

— Он не сказал. Но он мой друг, так что я не могу ему отказать, — торопливо прибавила она. Конечно, может, но не хочет, потому что слабая трусиха.

— И это все? Ты ради этого звала нас? — холодно спросил Кай.

— Это важно!

— Это могло подождать, — он взял коктейль и сделал несколько глотков. — Хотя мне все равно. Идём, Герда.

— Идём, Кай.

— Наряди её прилично! — отчаянно, но робко крикнула госпожа Сноквин нам вслед.

* * *

Но Кай её не послушал. Он выбрал для меня короткое белое платье, подчеркивающее грудь. Не вырезом, а скорее резинкой под ней. Мне все равно, но, видно, Кай решил сделать так, чтобы я Стампу понравилась. Это было бы неразумно, ведь Кай не может долго без близости тел. А Стамп — старик, ему и такой, как госпожа Сноквин хватит.

Мы приехали не первыми, хотя все равно были самыми важными из них. Послы Зеркального королевства⁽¹⁾ — насколько мне известно, это заведение особого уровня, хотя в сущности просто бордель — это всего лишь трое слуг. Зашуганная девчонка в углу — явно просто никто. А разодетая как дешёвая проститутка Нина Колесникова⁽²⁾ — всего лишь богатая девочка. Без мозгов.

Госпожа Сноквин выбрала себе кресло, а теперь выбирала жертву. Только мужчин тут мало, выбирать не из кого. Блондин и брюнет, оба ни о чем. Блондин ещё и работник, так что завоевать его слишком легко и совершенно невозможно. Но до Кая ей не добраться, вот и цепляется за всех подряд.

Ждёт любезностей. А не от кого. Даже этому работнику, Виктору⁽³⁾, интереснее с Ниной. Она молода, а не только богата.

Наверное, как вернёмся, нас ждёт очередной концерт. Ей будет очень скучно, ведь девушки, что не служат госпоже Сноквин, её только раздражают. А их тут с избытком.

Я посмотрела на Кая. Он молчал и явно был недоволен, а это значило, что с мистером Стампом он дружелюбным не будет.

Что ж, мне все равно. Все равно, где быть.

Некоторое время спустя дверь открылась, и вошли ещё пятеро. Трое преогромных мужчин, едва вошедших в дверь, а с ними двое хилых и жалких на вид. Мальчик и девочка, но запросто можно было решить, что оба — девочки. У мальчика были золотые кудри, а у девочки темно-красные. Оба на вид безвольные и бесхарактерные.

Они помялись рядом со своими старшими, затекшими в диван. Дивану, конечно же, конец. Даже наша дура, без самоуважения, не пойдёт к таким разговаривать. Да и она им не нужна.

— Это господа Трифат⁽⁴⁾, — вполголоса рассказала госпожа Сноквин Каю, кривя губы. — Очень богатое семейство. Впервые их вижу у Стампа. Дети их — Тутти и Суок. Не родные, конечно, но по документам, — она повела бровями, будто мы с Каем были у неё не на таких же правах.

— Мне все равно, — отрезал Кай.

Я тоже не понимаю, что в этом интересного.

Но так как Кай ничего от меня не требовал, я наблюдала именно за ними, потому что они были новыми.

Суок недолго стояла на месте. Она вышла в центр зала. Некоторые так сильно любят внимание. Но ничего из себя не представляя, привлекают его лишь глупостью. И она тому доказательство. Улыбаясь и ни на кого не глядя, она стала танцевать. Как кукла в шкатулке.

Кай даже тоже посмотрел на неё, когда не выдержал её брат и подошёл, но… Почему-то не увёл за руку, а обнял за талию и присоединился к танцу. Они кружились где-то с полминуты, кажется, что-то обсуждая, и лишь затем ушли.

Но концерт не был окончен.

Суок подошла к нам. С глупой улыбкой посмотрела на Кая.

— Не хочешь потанцевать?

Мне все равно. Но это мне показалось возмутительно неправильным. Разве она не видит, что он со мной?!

— Потрясающее бесстыдство, — то ли восхитилась, то ли возмутилась госпожа Сноквин. Это значит, что она хочет растерзать её прямо своими ногтями, но не может, потому что мы на людях.

А я не собиралась пропускать это так же легко.

— Слушай, мне, конечно, все равно, но ты ведь и так пришла сюда не одна! Зачем тебе чужой парень?!

— Но… Но… Я пришла с братом.

Тоже мне проблема. Герда зовет Кая своим братом, но как она за него держится. Зубами. Завлекает как может, даже теперь.

— Мне все равно, — отрезала я. Нет оправданий таким жалким попыткам красть чужое.

Кай обнял меня за пояс, касаясь ниже приличного.

— И мне все равно, — сказал он.

Приставала ушла, и тут же прилипла к другим. А потом ещё к одним. Работник Виктор, конечно, ей не отказал. Какое достижение, ей под стать.

Но мне было все равно, ведь Кай так и не убрал руки. Он сжимал её. Он хотел и его не волновали чужие глаза.

— Кай, — но госпожа Сноквин как всегда не могла сидеть спокойно. — Идите хоть в сад, ну что это такое?!

— Все равно.

— Все равно.

— А ну живо! — она пихнула нас в спину. Ну и ладно.

* * *

В саду мы нашли скамью. Кай не спешил. Ему хотелось трогать. Сжимать почти злобно, изо всех сил.

Я не помогала ему, он не просил. Я смотрела в небо, чёрное и низкое, беззвездное.

Всё равно и ничто не имеет значения.

Быстрые голодные движения, как будто он ждал днями. Этот выход из дома его вывел из себя.

Ему все равно, если кто-то увидит. Тот, кто пробежал мимо не заставил нас даже повернуть голов.

Мы чуть не упали со скамьи. Кай так сильно хочет… Только меня.

И закончили очень быстро.

— Холодно. Вернёмся, — сказала я ровно.

— Все равно.

— Все равно, — но я потянула его обратно, в зал. Когда Кай болен, это неудобно.

На секунду мне показалось, что я вижу тень в окне второго этажа, но даже мой глаз не сумел уловить изображение толком. Наверное, это мистер Стамп. Или его гость.

Мы подошли. Рыжий охранник спокойно открыл дверь и сказал мне:

— У вас чудесные белые волосы.

Но я не ответила и Кай тоже не сказал ни слова.

Мы встали рядом с госпожой Сноквин, а она сморщила нос, будто хотела отчитать нас, но не могла: ведь все-таки Виктор попал ей в руки.

Её желания роли не играют.

Через пару минут, пока мы слушали глупости, все та же дура Суок нашла новую жертву для танца.

— Мне все равно, — сказала я, — но она совсем обнаглела.

— Мне тоже. Но здесь скучно. Идём тоже.

И мы пошли, чтобы показать, что мы это можем куда лучше.

Но остальные даже и не старались, будто это им все равно, а не нам.

Мы ещё танцевали, и я снова чувствовала, что Кай думает о большем, чем танец.

Но как бы безразличны мы ни были, визг на втором этаже заставил нас повернуться.

— Сыроежкин! Ты! Ты!

— Зоя?

— Зачем ты это сделал? — девушка с длинными чёрными волосами выбежала на лестницу, истерично рухнула на перила и покатилась вниз.

— Сделал?..

— Убил.

---

1) «Королевство кривых зеркал» в данном сеттинге

Вернуться к тексту

2) Нанолюбовь

Вернуться к тексту

3) Виктор Смирнов, приключения Электроника

Вернуться к тексту

4) Три толстяка

Вернуться к тексту

Мне все равно. Но так, как в день, когда убили мистера Теллера, сейчас я слушала с особым вниманием. Мне почти хотелось все узнать. Несмотря на обилие дурацких эмоций, убийства всегда открывают так много правды, от которой обычно отворачиваются. Правда — интересная вещь.

— Кого?! Кого он убил?! — девчонка из Зеркального королевства бросилась к дочери Стампа, пока Виктор ловил её же.

— Стампа… Отца.

Наигранная трагедия, очень забавно. Как будто можно удивляться смерти такого человека и тому, что она была насильственной. Но эта девочка, Зоя, строит тут из себя. Будто не ей на голову упали огромные деньги.

Хотя, правильно делает. Точно, правильно. Мне не нравится смотреть на такое, но это умно. Люди склонны прощать эмоциональных. Жалеть их. Так её не заподозрят.

Но через миг зарыдала другая. Нина. Вот зачем это ей, мне не понять. Но она всегда была эмоциональной дурой, прямо как наша госпожа Сноквин.

Чудо, что она ещё не истерит. Хотя уже мечется и морщится, готовясь начать.

— Заткни её, — Кай не хотел терпеть криков Нины.

Я прошагала к ней на большой скорости.

— Заткнись! — процедила я.

Но эта дура зарыдала ещё громче.

— Отстань! Он ведь умер! Умер! — как будто это кому-то было неясно, прокричала она.

— Твое нытье ему не поможет! — а может это значит, что она виновна?

Нарядилась как проститутка, подсыпала яд, а завещание на её имя уже заверено и подписано.

На вид она слишком глупа для такого плана, но многие хитрые девушки притворялись дурами, чтобы что-то получить и ничего за это не отдавать.

— Заткнитесь обе! — взвизгнула Зоя. Она уже стояла сама. — Витя, иди и уйми!.. Урри! Урри! Скотина!.. — Урри ещё один слуга в этом доме, конечно. Странный, вечно весёлый и вечно строящий из себя клоуна. Но госпоже Сноквин он, конечно, по душе и она утверждает, что он к Стампу ближе, чем кто-либо ещё.

— Его нет, Стамп отослал его, — Витя сбежал вниз и попытался увести «безутешную» Нину подальше.

Она продолжила рыдать, но тише, а я вернулась к Каю.

Кай не был доволен.

Вероятно тем, что госпожа Сноквин судорожно за него цепляется.

— Принеси мне воды, Кай!

— Принеси ей, Герда, — кажется, он был окончательно раздражен. Слишком много эмоций. Это странно.

Я пошла к столу.

— Олег! Сейчас же иди сюда! Запри дверь и никого не выпускай! Звони в полицию! И скажи Макару, чтобы тоже все закрыл!

Во всяком случае, Олег ни о чем не спросил. При таких криках, он, наверное, все слышал.

— Урри! — теперь дочь Стампа кричала в телефон. — Возвращайся сейчас же! Сию же минуту! Не смей задерживаться!

Удивительно, как при таких эмоциях, она ещё не швырнула телефон об пол. Госпожа Сновкин так бы и сделала. Она постоянно это делает, и постоянно покупает себе новые. Уверяет Кая, что он её наследник, но будет ли ему что наследовать — ещё вопрос.

— Ну, Сыроежкин?! Тебе не отвертеться! Двери закрыты! Говори!

Хоть мне и безразлично, но я хотела услышать, что он скажет. Только Кай вдруг сжал мою руку изо всех сил.

— Почему нас здесь заперли?! Я не хочу здесь оставаться!

— Кай, о, Кай, ну что ты, надо потерпеть, — тревожно улыбаясь попыталась его отвлечь госпожа Сноквин.

— Я не хочу терпеть!

— Кай, Кай, — она гладила его по руке, но он отдернул её. — Дорогой мой, выпей шампанского.

— Не хочу!

— Герда! — редко она обращается ко мне. Значит, она в отчаянии.

— Кай, мне все равно, но почему ты так волнуешься? — спросила я, заглянув ему в глаза.

Он тоже смотрел на меня, и его пальцы стискивали моё плечо все крепче.

— Мне не нравится сидеть в заперти, Герда, — грозно проговорил Кай.

— Это ненадолго, Кай, — пообещала я. Какая ему разница, где быть? Мы и так не могли отсюда уйти, даже если двери не были на замке.

Госпожа Сноквин даже потрудилась встать сама. И пихнула мне в руки бокал, улыбаясь крайне натянуто.

А я прижала бокал к губам Кая.

Глоток, два. Пламя в глазах Кая угасало, уступая место привычному спокойствию.

И лишь тогда я смогла снова слушать, о чем говорят дочь Стампа и главный подозреваемый.

Нет, этот Сыроежкин тоже довольно глуп, но не настолько, как я считаю.

— Скажи ему идти сюда, Олег. Немедленно!

И, как будто назло, этот «он» совсем не хотел послушаться. Ждать его пришлось очень долго.

Мне все равно, но зачем мистер Стамп взял двоих именно рыжих охранников, мне неясно.

— Где ты был?! — и снова дочь Стампа кричала.

— Так, ну… Закрывал все. Как вы и велели.

— Ты!.. Болван, — странно, что она поняла это только сегодня, а не когда взяла его на работу. — Ты после Сыроежкина кого-нибудь сюда впускал?

— Никого. Рано ещё.

— И ты никуда не отходил?

— Нет. Внутри дома только, но так, на два шага.

— Ты запирал при этом дверь?

— Да за кого вы меня тут держите?!

— За охранника в доме, где случилось убийство!

Так он умудрился об этом не услышать?

— Как убийство?.. Это… Шефа, что ли? — но хотя бы не голосит. Можно сказать, что он, хоть и болван, поприятнее.

— Что ли! А вы все клювами щелкали! И Урри додумался, уехал в город! Так… Ну а до? До того, как Сыроежкин вошёл, все шли по списку?

— Шли. Одна даже не явилась.

— Это кто же такая? — дочь Стампа окинула всех нас строгим взглядом, что тоже было глупостью. Сюда нельзя войти просителю, не побывав у мистера Стампа, это знаю даже я, хотя мне незачем. — Потом мне расскажешь. Теперь ты видишь, Сыроежкин?

— Что вижу-то? Тебя? Гусева? Зал с толпой гостей, при которой ты голосишь? Дальше что? — даже удивительно разумно отозвался Сыроежкин.

— То, что никто, кроме тебя, не мог!..

— Ты могла, — хорошо, что не только одна я это понимаю. Обычно, Сыроежкин не выглядит способным на такие мысли.

— Ты смеешь?.. — она переигрывает.

— А ты что думала? Я буду сидеть и молчать? Тебе самой это выгодно. И на меня свалить удобно, — вот именно. Зря только он говорит это ей, а не полиции.

— Ты!.. Ничего. Не думай, что полиция не разберётся.

Истерика прервалась.

И тут же в зал ворвались двое в чёрном. Один из них был этот самый Урри.

Впрочем, мне все равно.

— Эй, новая госпожа, — беззаботно сказал Урри.

И истерика тут же вернулась, вместе со звонкой пощечиной.

— Почему ты не был здесь? Почему?.. Мик!.. — как будто это могло что-то изменить. Уж точно не завещание мистера Стампа.

— Шеф… Велел проверить сигнал. Его хотели видеть в городе, вроде, по очень ему интересному делу, — так вот, дочери такое интересное дело придумать легче.

— И ты поверил?

— Шеф настаивал. Прямо-таки видеть меня не хотел. Ругался.

— Не надо было ему верить. Он и так отослал всех слуг, мы остались… — дочь Стампа старалась изо всех сил, но все-таки, себя выдавала. Кто, кроме неё мог знать, что слуг нет? Разве что, этот Урри и охрана. — Одни, а без тебя!.. как будто голые.

Некоторое время даже царила тишина, правда Нина продолжала упорно рыдать. Мне все равно, но кто-то ей должен сказать, что плакать так много невозможно, если не заставлять себя и не давить слезы намеренно.

Благо её слезы прервал другой неприятный звук. Звук голоса.

— Как умер мистер Стамп?

— Его задушили ремнем, — мне все равно. Всё равно. Только я знаю, что мистера Теллера убили точно так же. — И он как будто даже не сопротивлялся.

— Сыроежкин! Ты!.. Как ты его убедил?! — закричала дочь Стампа.

Даже при моем безразличии, не думаю, что позволила бы себя задушить. Что-то тут нечисто.

— Убедил дать себя убить? По-твоему, такое возможно?

Дочь Стампа недовольно фыркнула. Провалились её попытки всех убедить, что виноват точно Сыроежкин, конечно, она не рада.

— Не для тебя.

— Мисс Стамп, — тот, второй в чёрном, встал с дивана. — Кажется, я не представился? Ярослав. И так как я детектив, я хотел бы поговорить с вашими гостями, если не возражаете. Если вы их попросите, уверен, они охотнее станут вступать в диалог.

Мне все равно, но думать, что кто-то захочет во всем ему признаться — очень самонадеянно с его стороны. Уверена, Кай ему ничего не скажет. И мне это тоже не нужно. Разве что, госпожа Сноквин — слишком она любит молодых мужчин, чтобы им отказывать.

Дочь Стампа сделала вид, что ей интересно мнение Урри, но устала играть и переключилась раньше, чем его получила.

— Лицензия?

— Конечно, — карточка у него нашлась. Некоторых, более наивных, вероятно, это убедит.

— Ладно. Я им скажу.

Дочь Стампа продолжала делать вид, что ей больше всех хочется знать, что же случилось и так старалась привлечь гостей к детективу, что даже выделила ему отдельный диван.

Который Сыроежкин освободил только тогда, когда его чуть ли не вышвырнули силой. Мне все равно, но его ненависть к дочери Стампа почти смешная.

— Зоя, — как и ненависть дуры-Нины к тому, чтобы быть далеко от центра внимания. После рыданий самое время поговорить с временной главой дома.

— Соболезнования не принимаю, — отрезала дочь Стампа. Конечно, она должна блистать одна, вот и не подпускает ворующих внимание.

— Я не хочу приносить соболезнования.

— Поздравления — тоже.

А поздравлять рано. Никто ещё тебе не поверил, дочь Стампа, кроме полных идиотов, но они ничего не решают.

— Я не считаю, что вас есть с чем поздравлять.

— А что тебе надо?! — слишком легко вышла из себя дочь Стампа.

— Я говорила с вашим отцом недавно. И он говорил о смерти. О такой же, какая ждала его самого.

Мне все равно. Но это — забавный факт. Мистер Стамп хотел остановить эту дуру-Нину, но она все равно его убила? Едва ли он полагался на то, что она защитит его от дочери. Разве что, на то, что её глупость не даст убийце её заподозрить в знании чего-то важного.

— Что он говорил?! — всполошилась дочь Стампа.

— О человеке, которого убили так же. И о том, что при таком убийстве много шансов, что на самом деле человек жив, — очень странное высказывание. Я сама видела, никакой надежды нет, как бы этого в тот момент не хотелось госпоже Сноквин.

— Но шеф-то мертвее мёртвого, — выплюнул опоздавший к спасению своего хозяина Урри. Он так уверен, да ещё подчёркивает это, да ещё был наверху. Может, это он порвал поводок?

— А как звали того, убитого? — совсем невпопад влез детектив.

— Даров Алексей Петрович.

Это имя не звучало в доме госпожи Сноквин. Значит, это никто. Но с чего это такой, как эта Нина, знаться с никем? Возможно, не лишнее это проверить.

— Какая разница?! — заверещала дочь Стампа. — Урри, если ты участвовал в идиотском розыгрыше, я сама убью вас обоих! Я иду наверх! А ты останешься здесь. И не смеешь подниматься, пока я не скажу!

Розыгрыш? Вот уж надо придумать такую глупость! Только здешние идиотки и могли в такое поверить. И все как одна, исключая только Суок и трусливую дуру в углу, ринулись проверять. И с ними детектив, Сыроежкин и охранник главного входа. Никому из них доверять было нельзя, у большинства и мозгов-то не наблюдалось.

Я посмотрела на Кая, потом на госпожу Сноквин.

— Мне все равно. Но нам тоже надо знать, жив ли Стамп, — сказала я.

— Ох… Иди, иди, Герда, — отмахнулась госпожа Сноквин. А Кай ничего не сказал. Значит, он позволяет.

Я пошла по лестнице со всеми остальными. Дура из Зеркального королевства чуть не свалилась наверху, и чуть не сшибла до этого детектива Ярослава, прилипшего к дуре-Нине.

— Эй Стамп не говорил больше ничего любопытного? Кстати, как вас зовут? — нашёл кого спрашивать. Если бы был настоящим детективом, выбирал бы свидетелей, у которых мозги в наличии. Очевидно, он тут чтобы вертеть хвостом перед богатыми дурами.

— Нина. Наш с ним разговор не относится к делу, — впрочем, эта Нина все-таки меня удивляет: слишком разумно с её стороны не трепать о том, что говорил ей Стамп.

— Вы ведь думали так и про разговор о Дарове, правильно я понимаю? — не унимался детектив. — И лишь когда зашла речь, вспомнили. Но не сомневайтесь, в расследованиях бывают и более «маленькие, незначительные, не относящиеся к делу» вопросы, которые в действительности очень важны.

— Если мистер Стамп жив, расследования не будет, — Нина, определённо, стала какой-то не такой. Но так ей лучше. Будет хотя бы тихой дурой, если правда верит, что Стамп жив.

— Если Стамп жив, то такими шутками вполне заслуживает раскрытия своих тайн.

— Он обещал сюрприз вечером.

— Ну, сюрприз, конечно, удался на славу, — протянул детектив. Обычно, сюрпризы в таких домах куда скучнее. Может, он собирался сделать эту дуру своей женой? Скорее всего, что-то вроде этого. — А почему он заговорил с вами об этом? Об убийстве удушением?

— Даров был моим другом. А сам мистер Стамп надеялся, что выжил кто-то другой, но он не сказал мне. Думаю, он хотел понимания.

Мне все равно, но я думаю, что понимания от такой, как она, никто бы не захотел. Если ты понятен дуре, ты и сам не очень умен.

Девчонка из Зерального королевства — мне все равно, но раз уж от неё долго не отделаться, можно вспомнить её имя, Оля, Ольги она не заслуживает — так перепугалась, что сбежала в туалет, вместо того, чтобы посмотреть на Стампа.

Дочь его тоже едва открыла дверь и отскочила. Как будто она первый раз его не увидела, чтобы начать голосить! Но детектив этим воспользовался и вошёл первым.

Я — за ним.

Я никогда не была в комнате у Стампа. Здесь было темно, хотя мне все равно.

Стамп был мёртв, я знала это, хватило взгляда. Теллер лежал с таким же лицом.

Я стояла у входа и была как будто не в себе. Что-то полностью идиотское мной завладело. Я смотрела на закрытые окна, на стены, на шкафы, думала о том, что мистер Стамп был скромнее госпожи Сноквин, и предпочитал тёмные, тёплые цвета. Смотрела, как Ярослав вертится вокруг Стампа, а сама подойти не могла.

Мне все равно, но это противоречит действительности. Я могу. Я легко могу.

Отбрасывая глупость со всей решительностью, я спросила:

— Что ты делаешь? — поскольку Ярослав уже что-то пытался вытянуть из бокала мистера Стампа.

— Собираю образец. Беспокоиться не о чем, полиции останется большая часть. Кстати, советую здесь ничего не трогать, — прибавил он, как будто это было и без того неясно. Но, значит, он думает, что Стампа ещё и опоили. Конечно. Это соответствует факту того, что он не сражался за свою жизнь.

— Начните с себя, — вмешалась дочь Стампа.

— Как скажете.

— Мы здесь только с одной целью, — продолжала она. Ей не удастся скрыть свою вину, если она продолжит так откровенно мешать осмотру. Но видеть здесь нечего. Совсем ничего не бросается в глаза.

— У вас есть сомнения?

— Нет. Он мёртв. А это значит, мы идём обратно, — мне все равно. Но её настойчивость на грани глупости.

— А эта дверь, куда она ведёт? — как и нежелание детектива заметить, что раз его гонят, значит что-то есть здесь. Детективы все бестолковые. Убийства моего создателя никто так и не раскрыл, хотя это тоже не имеет значения.

— Это комната Урри. Он должен был быть всегда готов прийти на зов шефа.

— Вам не кажется, госпожа Стамп, что лучше будет осмотреться толком? — мне все равно, но если бы мне было нужно все здесь проверить, я бы не говорила так вкрадчиво и осторожно.

— Мне кажется, что я толком не знаю вас, Ярослав, — стояла на своём дочь Стампа. — Я доверяю Мику, поэтому, не против, чтобы вы поговорили с гостями. Но совать свой нос в вещи отца я вам не позволю, — значит, среди этих вещей что-то есть. Что-то есть.

— Хотя бы… Убедиться, что в комнате мистера Урри никого нет?

— Открывайте. Но ничего не трогайте.

Пока он шумел там, я все смотрела на комнату. Без прикосновения тут ничего не найти, как видно. Кроме одной вещи, выбивающейся цветом: серебристой одежды. Явно не по размеру Стампу. Но это никак не поможет узнать, кто виноват. Убийцы не раздеваются на месте преступления.

Ярослав так шумел, что любой преступник давно бы сбежал и даже не прячась. И, конечно же, этот идиот ничего не нашёл.

— На этом все, — отрезала дочь Стампа.

Что ж, я ничего не нашла. И вышла в коридор. Сыроежкин стоял так, как замороженный, а охранник — с ним рядом. Он, этот охранник, вдруг посмотрел мне в глаза, но тут же отвёл взгляд. Мне все равно. Но все вполне ясно. Он хочет того же, чего Кай. Но не получит. Я ему не принадлежу.

Я пошла вниз, не дожидаясь других. Дошла до Кая и заглянула в его мутные глаза. Мне все равно, но что-то не так. С ним. Со мной. Со мной ничего не может быть не так.

Госпожа Сноквин опустилась ниже прежнего и убежала к господам Трифат, пока меня не было. Жалкая дура.

— Стамп умер? — вяло спросил Кай.

— Мне все равно, — ответила я.

— Да. Мне тоже, — кивнул он.

Мы простояли в этом безразличии до приезда полиции. Что-то все же было не так. Все идиотские разговоры до шли мимо меня. Я заметила только, что Ярослав поругался с мастером из Зеркального королевства, Гурдом, но не поняла, из-за чего. И услышала, что запуганная дура в углу назвалась Лизой и пыталась убедить детектива, что девчонка с синими глазами стояла за шторой. Дура явно бредит от страха, вот и все.

Но что-то было не так. Я совсем ничего не смогла сказать полиции. Я повторяла на все вопросы только одну правду: «Мне все равно», — и даже как будто раздражалась от того, что не могла сказать больше ничего вообще. Но это не правда. Мне все равно. Мне всегда все равно.

Полицейские велели госпоже Сноквин напоить меня сладким чаем, уложить спать, а лучше сводить к врачу. Она, конечно, взъелась на это и эмоционально причитала всю дорогу до дома:

— Еще этой сломаться не хватало, несносная девчонка!

Но Кай молчал. И я молчала. Если я сломалась, то мне все равно. Если я перестану функционировать, то мне все равно. Но хотелось бы узнать прежде, чем вызвана эта поломка. Со мной ничего не случалось. Чтобы сломать меня, нужно бросить хотя бы с высоты десяти этажей.

Мне все равно… Но кроме моего создателя, сможет ли кто-то меня починить? Вряд ли. Госпожа Сноквин не станет даже стараться.

В доме было тихо. Слишком тихо.

Дурехи-снежинки, — служанки, которые вечно глупо хихикают, вечно сменяются в доме и вечно должны выполнять каждый каприз, вплоть до эротического массажа, госпожи Сноквин, — стояли все вчетвером, в своём запуганном бесцветии. Госпожа Сноквин заставляет их носить светлые линзы и высветлять волосы или использовать парики.

— В чем дело? Что вы натворили?! — госпожа Сноквин, конечно, готовилась падать без сил. Мне все равно.

Главная из снежинок вышла вперёд, дрожа.

— Герда… Сбежала.

---

Примечания:

Конец первого эпизода. Всего их будет шесть. Количество глав в каждом эпизоде будет разное

Однако, следующий эпизод, как раз, отдан Герде, вернее, скорее уж госпоже Сноквин, но не суть

Я посмотрела на Кая, но ему было все равно. Он ничего не говорил и ничего не выражал.

Конечно. Ведь я лучше, чем та Герда. Её побег ничего не значит.

Госпожа Сноквин тоже посмотрела на Кая, нервно, почти панически улыбаясь. Все потому, что безвольная. Хозяйка дома, а доказать этого не может. И не может сказать «Нет», хотя сама не робот.

Но Кай молчал, как и должен был, и она перевела весь свой страх в гнев.

— Вы куда смотрели?! Ну ничего нельзя доверить! Из дома выйти нельзя! — запричитала она торопливо и так же торопливо кинулась к лестнице.

От того, что туда бежать, другая Герда там не появится.

Но Кай пошёл тоже, а я — за ним.

А старшая снежинка в серебристом — они все отличаются друг от друга только оттенком платьев и волос — летела за госпожой Сноквин, что-то спешно объясняя. Зря старается, все равно, гсспожа Сноквин обязательно устроит скандал. А впрочем, мне все равно.

Другие снежинки семенили следом как дети, спешащие, чтобы не быть наказанными. Но эти будут. Упустить Герду — чудовищный проступок, его им не спустят с рук.

Что-то все ещё было не так, и, спустившись туда, где держали Герду, я не смогла повернуть.

Я шла и шла, и наступила прямо в бассейн. Упала, под визг госпожи Сноквин и снежинок. Платье вздулось вокруг и все, что под ним, обнажилось до груди, но это не имело значения.

Я не могла остановиться. Уперлась в один из бортиков, но все равно шагала, не двигаясь с места.

Кай встал надо мной и безразлично смотрел, как я иду. Я тоже безразлично смотрела на него.

Госпожа Сноквин раздражённо вздохнула.

— Ну как она могла сбежать?!

— Госпожа, — наименее бестолковая из снежинок, в прозрачно-синем, заговорила слишком уверенно. — Я уверена, что ей помогли.

— Помогли?! Как?! Кто посмел?! — госпожа Сноквин так всполошилась, что это ей следовало бы погулять в бассейне. А потом она станет утверждать, что устала до смерти. — Нет-нет-нет, Эли, кто это мог ей помочь?!

— Не знаю, — спокойно ответила Эли, — но я нашла это.

— Это что?! — мне было не видно, что же это. А Кай молчал.

Все молчали.

Пока госпожа Сноквин полу истерически не крикнула:

— Это же!.. Это адрес мистера Стампа! Где… Кто ей его дал?!

Гнев госпожи Сноквин нарастал.

Мне все равно.

Но Эли сказала, твёрдо и прямо:

— Судя по почерку, это Рози, — конечно, другая снежинка. В прозрачно-розовом.

— Что?! — госпожа Сноквин уже почти набросилась на эту Рози, но главная снежинка встала перед ней.

— Нет. Это не она, это я сделала.

— Нет, не ты! Мы все втроём! — закричали две оставшиеся. Бестолковые. Теперь ведь все втроём получат.

Госпожа Сноквин издала истеричный смешок.

— Все втроём?! И это после всего, что я дала вам?! Да как вы… Осмелились?! Бессовестные девчонки!.. Вы!..

— Простите нас, госпожа, — твёрдо попросила старшая снежинка. — Но мы больше не могли этого выносить. Просто отвратительно то, что вы делали с бедной девочкой.

— Но мы не предали вас! Мы не пошли в полицию!

— Мы просто помогли ей уйти!

— Ах вы… Вы!.. А ты, Эли, где была?!

Мне все равно. Но с ответом Эли не спешила, а ответила не так твёрдо, как обычно:

— Вы ведь не разрешаете нам работать в одних и тех же комнатах, если нет особой нужды…

— Ах… Ух… Вы все!.. Нет, Эли, конечно, не ты, раз уж… А вы трое — уволены! Чтобы ноги вашей не было в моём доме! Ни в одном приличном доме! Проследи за этим, Эли… Ах… Это невыносимо… И вытащи Герду из бассейна…

* * *

Я стояла прямо, положив руки по швам и поставив ступни ровно носок к носку и пятка к пятке. Кай ушёл, но оставил внутри меня свое семя. Теперь оно вытекало на белье.

Мистер Теллер вошёл в комнату очень быстро.

Посмотрел на меня и издал непонятный, низкий и длинный звук.

Мистер Теллер — так было имя моего создателя, но госпожа Сноквин его почему-то звала по-другому: Нытик, Ничтожество, Жалкий болтун, Немужчина.

— Эллен, Эллен, здесь ли ты, бессердечная женщина?!

Она была здесь. Почти здесь. В комнате рядом. И она сразу вышла к нему, улыбаясь.

— Ах, это ты… — небрежно протянула она и опустила взгляд на свою руку, на блестящие кольца. — Что ты кричишь? Сейчас всего десять утра, я спала.

— Хорошо тебе спится? — резко спросил он.

— Замечательно, — она зажмурилась и потянулась. — А ты решил мне помешать? — она зачем-то делала длинные паузы между словами.

— Я решил спросить, есть ли у тебя совесть?!

— Совесть? Какая… Совесть?

— Которая спросила бы тебя, зачем ты меня обманула?! Зачем заставила создать это безразличное, бездушное чудовище?! Настоящая Герда жива!

— Заставила?.. Я просила тебя как женщина, — она коротко улыбнулась. — Но ты так и не способен быть мужчиной и не ныть о подарках, что мне принёс…

— Верни мне её. Я её уничтожу.

— О, как о жалко, — она скривила губы. — Нет уж. Она моя. Она создана на мои деньги. Хотя, деньги… Деньги ерунда. Верни мне годы, когда я чего-то ждала от тебя, я потрачу их на кого-то другого, и тогда — пожалуйста, уничтожай все, что хочешь!

Он остался стоять, а его лицо сморщилось со всех сторон, и губ стало не видно.

— За то, что я создал эту куклу, меня убьют, Эллен.

— И ты ждёшь, что я брошусь к тебе на шею и тут же позволю все, что ты хочешь? Ты ничтожество, Теллер. Уходи из моего дома и не возвращайся никогда.

Он стоял. Она улыбалась, теребя кольцо.

— Тебе это не принесёт счастья, Эллен, — сказал он, уходя.

— А мне все равно! — крикнула она ему вслед.

Она спустилась ко мне и осмотрела с ног до головы.

— Что значит «безразличное?» — спросила я. — Это негативное слово?

— Нет, — она улыбнулась, поправляя на мне платье. — Это очень даже позитивное. Отличное слово. Это когда тебе все равно, кто бы что ни говорил или ни делал. Самое лучшее состояние, с которым должны рождаться мужчины и к которому должны стремься женщины. Полное счастье.

* * *

Мне все равно. Я включилась в своей комнате — здесь все прозрачно-голубое, такое, как голубой отблеск на снегу. То, что в отключенном состоянии я прокручивала в голове прошлое — странно. Прошлое не имеет значения.

Я уже пыталась узнать, почему мистер Теллер считал, что его убьют из-за меня, но ничего не узнала. И мне все равно.

Я села. Кай лежал рядом. Он не спал, а смотрел в потолок, безразличнее, чем всегда.

Значит, нет причины что-то делать.

Все равно.

Но долго оставлять все так никто не собирался. Эли вошла к нам.

— Госпожа желает вас видеть, Герда, — ровно сказала она.

Я поднялась. Мне все равно. Представляю, какая сейчас начнётся истерика. Но если не идти, она явится сама, и Кай будет раздражен.

Госпожа Сноквин уныло обнимала бокал с водой.

— Герда, — торопливо морщаясь, произнесла она, — наконец… Очнулась?

— Да, я в полном порядке.

— Только посмотрите, дом кувырком, а она — в полном порядке! Вот что — Кай плохо себя чувствует после… После этого ужаса. Ему нужно принимать порошки, чтобы прийти в себя. Возьми. Растворяй в воде каждые два часа. По одной. Я, пока что, занимаюсь выбором новых снежинок, и это немыслимо тяжело.

Тяжело. Когда ты безвольная, а у тебя на столе список идеально подобранных за месяцы кандидаток.

— Завтра мы соберём здесь всех, кто был у мистера Стампа. Кто-нибудь мог видеть Герду, надо заставить их сознаться! Особенно, дочь Стампа. Ну не стой, быстро, быстро!

Я взяла поднос. Порошки лежали просто на бумаге, без упаковки. Мне все равно, но Кай — мой хозяин, и я должна знать, что он принимает.

— Что это?

— Лекарство.

— Какое?

— О… Чтобы он не начал выходить из себя! Ты же знаешь, что бывает, когда это случается! — всполошилась госпожа Сноквин.

Я знала. Кай становился странным, когда выходит из себя. Начинал кричать, ломать что-то. Приходил к Герде и требовал, чтобы она признала, что это и есть он. Хотя теперь её тут нет, нельзя допустить, чтобы он стал таким.

— Хорошо, сейчас я дам ему лекарство.

— И быстро! Немедленно, Герда! — за этим последовал звук мучения и истощения, реагировать на которые я не собиралась.

Я вернулась к Каю.

— Кай, тебе надо попить.

Кай ничего не ответил. Его безразличие было безупречно.

Я заставила его сесть и выпить порошок. Хотя, порошка было не видно, потому что очень уж хорошо он растворился. И очень быстро.

Кай остался сидеть. Мне все равно, но, думаю, он правда нездоров. Очень некстати в такое время искать снежинок и устраивать приёмы.

Но мне все равно.

Кандидатки явились в обед. И тут же потеряли свои имена и естественные цвета. Теперь они были: Ини, Мили и Олли. Зелёная, фиолетовая и красная снежинки.

Жалкая госпожа Сноквин выбрала их мне назло: все они были на меня похожи внешне. Разве одна только Ини была поменьше, и все равно, крепкой и с фигурой, не похожей на тростинку-соломинку.

Но меня нельзя унизить, поставив в ряд с похожими. Потому что я все равно останусь лучшей из них для Кая.

Кай никуда не вставал, кроме туалета.

А меня заставили объяснять все снежинкам, хотя на это есть Эли с её собачьей верностью.

Лучше бы отправили искать Герду, это было бы логичнее. Но у госпожи Сноквин на это ума не хватило.

Естественно. Ведь тогда у её концерта стало бы меньше зрителей.

Изо всех сил она делала вид, что жаждет угодить гостям, а не себе самой. Достала лучший столовый набор, по её мнению.

Её мнение менялось несколько раз, и каждый раз снежинки с немой покорностью брались оттирать до блеска тарелки, вилки и бокалы.

Потом, когда ей надоело выбирать лучший, она его спрятала до завтра, сияющим и свежим, и взялась искать худший.

Это был ещё более истерический процесс, потому что, конечно, вкус госпожи Сноквин так безупречен, что назвать хоть один купленный ей предмет плохим никак нельзя.

Вещи летали и падали.

Госпожа Сноквин ломала пальцы и руки, рыдала и истерила. Мне все равно, но все наборы, которые лишь предполагались как «более плохие», она твёрдо решила выбросить. И даже тот, который поставит перед завтрашними гостьям, как только они уедут.

В этих-то гостьях она скоро и нашла корень всех бед: конечно, приедут ведь красивые девушки, даже эта Нина в её наряде проститутки.

— Ну как? Ну как мне это вынести?!

Мне все равно, но причитания эти повторялись по кругу, а новые снежинки не знали, что же им делать. И только Эли была спокойна и даже всерьёз думала, чем помочь.

Мне все равно, но время она тратила зря — такой, как госпожа Сноквин ничем не поможешь, потому что ничего приятного в ней нет.

— А что если… Что если я буду в трауре? — вдруг осенило её. Ненадолго истерика сменилась весёлой истерикой. — Это покажет, как мало эти девчонки понимают в уважении, и… Ах, нет, — снова трагедия, естственно. — Этот ужасный чёрный цвет изуродует меня совершенно…

— Но, госпожа, — Эли не хватало лишь высунутого языка. И хвоста. — Траур это не только чёрный.

Траур надо носить по содержанию головы госпожи Сноквин. Там звенящая пустота. Ведь после этих слов она ещё долго хохотала, пела и танцевала.

Мне все равно. Как только стали гадать, сколько человек уместится за столом напротив господ Трифат, я нарисовала прямо на столе сколько места они займут (так много, что рядом с ними, в лучшем случае сядут ещё только двое), и ушла к Каю.

Кая пришлось кормить с ложки. Ему будто стало совсем все равно, до того, чтобы легко отказаться от жизни.

Мне все равно. Но больше я не дам ему ни грамма этого «лекарства».

Иначе я стану совсем не нужна.

* * *

В пять утра Кай проснулся. Мне все равно, но лекарство уже навредило ему. Его глаза потемнели и утонули глубоко. Он очень долго сидел и смотрел на меня, не двигаясь, но не так, как вчера. Это было странное, небезразличное бездвижье.

— Подойди, Герда, — его голос изменился. Его голос стал тяжёлым.

Мне все равно.

Я подошла к нему. По утрам он часто хотел секса.

— Залезай на кровать.

Я поднялась и опустилась к нему.

Он смотрел мне в глаза. Он был зол, как и ждала госпожа Сноквин.

Мне все равно. Но на что ему злиться?

Он ничего не сказал, а как всегда резко поднял подол моей юбки.

Мне все равно. Все как всегда.

Все не так.

Он не вошёл. Он схватил меня за волосы и дёрнул так сильно, что я наклонилась и почти упала. Я могла бы не падать, просто я не ждала, и мне все равно.

— Тебе больно, Герда? — спросил он.

— Нет. Мне все равно. Но если ты вырвешь мои волосы, я стану некрасивой.

Кай рассмеялся.

Мне все равно. Но я давно не слышала, чтобы он смеялся.

— А ты и так некрасивая. Я в жизни не видел никого уродливее!

Мне все равно. Я ведь копирую Герду, а не родилась такой. Но раньше ему нравилось.

Я ничего не понимаю. Это совсем не похоже на Кая, быть таким эмоциональным.

— Кай…

— Заткнись! — с силой он дёрнул ещё. Сжал руки на шее.

Мне все равно. Меня задушить нельзя.

Но дверь открылась.

Вошла Ини, так, словно её кто-то звал.

— Госпожа Сноквин звала вас, Герда.

Кай засмеялся и упал на кровать.

Я поднялась.

— Зачем?

— Сегодняшний приём.

— Я пойду, Кай.

— Не возвращайся.

* * *

Мне все равно. Кай не сможет стоять на таком приказе долго. Я не понимаю, в чем ошиблась и что сделала не так.

В тёмной кухне не было никого.

Только Ини встала у стола и долго пялилась на меня.

— Где госпожа Сноквин?

— Спит.

— Ты обманула меня.

— Ну конечно, я тебя обманула, — твёрдо заявила она. Нашла чем гордиться. Неужели тоже решила добраться до Кая? — Чтобы обмануть его. Ты вовсе не должна терпеть такое обращение.

Нет. Я должна. Ведь другого смысла во мне нет.

— Мне все равно.

Её брови жалко сломались.

— Он этого не стоит.

— Тебя это не касается, — наглая служанка, дня не провела в доме, а уже думает, что может указывать. Или думает, что Кай на неё посмотрит?! — Я существую для него.

— Вовсе нет, Герда! Разве ты не помнишь Ойви, разве ты не помнишь свою жизнь?!

Ах вот оно что. Эта нелепая — шпион. Только опоздала. Опоздала и даже не поняла этого.

— Мне все равно. Но я не та Герда, которую ты ищешь. Та Герда — сумасшедшая, и её здесь больше нет. Так что пусть все твои Ойви берегутся. И ты берегись, если ещё раз полезешь в наши дела.

И я ушла. Потому что мне все равно.

* * *

Мне все равно. До самого приезда гостей Кай не впустил меня и не вышел сам.

— Ну и хорошо, речь ведь пойдёт… О Герде, — улыбнулась госпожа Сноквин.

Жалкая дура.

Гости решили, что никаких серьёзных дел в их жизни никогда не существовало, и явились почти все сразу. Первым явился рыжий охранник Олег и его долгий взгляд означал, что он так все и думал обо мне.

Затем — дочь Стампа со свитой, чтобы доказать, что не одна наша дура такая умная: все в трауре.

Но у этих ещё логично.

За ними приехала и дура-Нина. Тоже в чёрном, и мужчина, которого никто не звал, тоже в чёрном. Но госпожа Сноквин, естественно, его впустила, закрыв глаза на сходство с монстром Франкенштейна. Конечно, ведь он мужского пола, ещё и сын очередного важного — Давицкого.

Гости почему-то не захотели даже опоздать. Все появлялись, без пауз.

Все в чёрном.

Мне все равно.

Но я видела, как странно появилась даже зашуганная, жалкая Лиза из угла, и как пялилась на снежинок.

Я заметила, как сбежали противные наследники Трифат, и как их детектив тоже пялился на снежинок, как будто в них было что-то интересное.

А Оля из Зеркального королевства пялилась на них так долго, что Мили пришлось впихнуть её в зал, под предлогом помощи с застежкой на платье.

Все собрались. Мы тоже вошли в зал, и госпожа Сноквин тут же схватила меня за плечи, улыбаясь, как идиотка.

Она встала на неудобной, короткой части стола, зато с мужчинами с обеих сторон. И даже не велев подать ничего, заговорила:

— Очень рада вас всех видеть. Спасибо, что нашли возможность собраться, ведь… Приглашение было таким неожиданным.

— Разумеется, мы приехали, потому что это касается дела Стампа, которое интересно нам всем. Верно? — даже господа Трифат не поверили в её дкрацкую улыбку. А ее объятия и вовсе глупая ложь.

— Да, само собой. Но… — она замолчала. Так ей никто не поверит. Ничего не добьётся, кроме проблем. — Не совсем.

— Надеюсь, вы понимаете, — даже уродливая женщина из Зеркального королевства, ниже и слабее, считала себя в праве отчитать, — что нам всем пришлось отложить важные дела ради вашего приглашения, госпожа Сноквин? Мои хозяева будут огорчены, если им пришлось отпустить меня и нашего главного мастера зря.

— Нет-нет, не поймите неправильно! Возможно, это очень важно и тогда я знаю, кто убил мистера Стампа! — дура. Герда не смогла бы такое сделать. Слишком глупа и слишком мягкосердечна. Она не смогла даже здесь ничего поделать.

Так что теперь все ещё и будут ждать зря, надеясь, что узнают правду. Хотя, мне все равно. Это её проблемы.

— Но мне придётся начать… — все эти кокетливые паузы только делали хуже. — Немного издалека. Вы все знаете, что Кай и Герда не мои дети и не мои племянники… Я усыновила их троих…

— Троих? — резко переспросил детектив. Отличная команда, наша дура и этот, делает все, как по сценарию дешёвой драмы. Ещё и с таким энтузиазмом.

— Именно… Ах… — госпожа Сноквин скатилась в совсем театральную глупость. — Я долго молчала… Но теперь нет смысла скрывать. Их трое. Трое. Но одну вы ни разу не видели, да и Каю нездоровится сегодня. Но дело в том, что Герда — она не одна. Её две.

Мне все равно. Но эта формулировка самая идиотская из всех. Да никто и не поверит, что госпожа Сноквин любила ту, другую Герду. Достаточно увидеть, как сильно она боится и ненавидит меня, по тому, как впились её ногти в моё плечо.

— Это как понимать?

— Что значит «две»?

— Имеете в виду близнеца? — хоть на что-то детектив да сгодился, и немного унял подявшийся шум.

— Ну конечно… Конечно…

— Так и сказали бы! Заодно сказали бы имя этой второй Герды…

— Ах… Ну подождите, подождите! Имя тут не при чем, точнее... Оно у них одно на двомх. Впрочем, на нашем языке, конечно, оно пишется с разными буквами, но на вашем выходит то же самое. Дело не в именах! — теперь, из-за её безалаберности, появится чушь, вроде Херды или Джерды. Пусть только посмеет назвать меня так. И как бы ни было мне все равно, я заставлю её пожалеть. — У второй только вот волосы потемнее, коричневые... Я не об этом собиралась говорить! Вы же понимаете, я не просто так молчала о ней. Вторая Герда, она… Она сумасшедшая. Совершенно. Невменяемая, бедняжка.

«Бедняжка». Она всего лишь дура. Она давно могла все решить. Она не хотела ничего решать, только быть с Каем. Только сейчас чуть поумнела, раз ушла.

— Так вот, я всегда её берегла, прятала от людей. Врачи не могли помочь. Но… — никто не верил в геройский и бескорыстный подвиг, но госпожа Сноквин продолжала на нем настаивать. — Когда я была у мистера Стампа, глупенькие служанки — я прогнала их всех, конечно же, — придумали себе, что Герда — пленница, узница. Они дали ей сбежать. И они дали ей адрес мистера Стампа. Так что, может быть… — жалкая попытка отвлечь внимание от слова «пленница». — Он решил ей помочь, а она убила его. Безумие делает людей сильными, я слышала. Так вот... Ну вот я и хотела спросить у вас, у всех, не видел ли ее кто в доме мистера Стампа!

Детектив, которого зачем-то посадили к нам так близко, очень тихо прошипел:

— Вы что, не могли по телефону сказать, что проблема важна исключительно для вас? — я же говорила, что никто не поверит.

— Если бы вы вчера посчитали меня важным свидетелем, и явились, вы бы тоже были в курсе дела сегодня, — сквозь зубы улыбаясь ответила госпожа Сноквин. Мне все равно, но каждый раз она умудряется падать все ниже. Теперь даже внимание этого низенького и бесполезного детектива ей необходимо.

Заговорил Урри, судя по виду, питая не больше интереса, чем я:

— Ну, будь ваша воспитанница в нашем доме, мы давно бы вам её вернули. Шеф был не в восторге от сумасшедших, да и мы все — тоже. Но даже не будь ваша вторая Герда безумицей, или сумей она убедить шефа в этом, все равно, вы — его друг, а она девочка без денег.

— Ну-у-у, — только слепой бы не увидел, что госпожа Сноквин даже сама знает, что порет чушь, пытаясь оправдать саму себя. — Она ведь молодая девушка, очень собой хороша… Могла бы заплатить за укрытие иначе.

Нет. Стамп бы не захотел её. Да и она по-идиотски отказала бы: она ведь всегда делала вид, что не хочет, даже с Каем, не то, что с таким как Стамп.

— Шефу? — этот Урри так старался выглядеть по-дурацки, что у него получалось. — Боюсь, нет. Его совсем не привлекала такая плата от сколько угодно прекрасных женщин.

Мне все равно. Я, в общем, знала, что бывают и такие мужчины.

— Это так надо понимать, что мистер Стамп был геем? — снова влез детектив.

— Мильенпроцентным, — согласился Урри.

— Отлично.

Мне все равно. Но я не вижу в этой информации никакой практической ценности. Ведь он же мёртв.

— Ничего тут отличного нет! — Но госпожа Сноквин, конечно, не упустила шанса закатить истерику. — Какая… Гадость! Чтобы такой мужчина, и все напрасно…

— Ну, это для кого как, — детектив Ярослав как будто был только рад её припадкам. — Тем не менее, для расследования это отлично. Раз уж мы все собрались, давайте обсудим одну интересную вещь, — он встал на ноги, но остался на том же самом уровне. — Мистер Стамп, как нам рассказала Нина, интересовался той же смертью, которой и умер. Он назвал имя, но не того, о ком сожалел. Так вот, мне удалось найти ещё пятерых, чья смерть случилась в тех же условиях: их задушили ремнями, и их тела похитили из морга. Все эти люди, сколько я мог понять по весьма скудной информации, учёные. Так вот, из этих пятерых только одна — женщина. Её звали Виолетта Фейрвинг. Поймите ещё одно, — и все-таки, он решил, что истерики больше не надо и остановил её заранее, — то, что у мистера Стампа был мужчина-любовник уже установлено и сомнений не вызывает. Так что нам удобно, что хотя бы один человек исключен из списка. Может, и не очень важно, кто был дорог ему, но выяснить это неплохо. Так вот, остальные четверо: профессор Нивен Теллер…

— Нет! Нет! — госпожа Сноквин так истошно завопила, что я почти ничего не успела подумать. Мне все равно. Но мой создатель — один из тех, кто интересовал Стампа? Я ведь помню, Стамп хотел зачем-то видеть меня. Неужели, как госпожа Сноквин, хотел поныть про горькую любовь? Мерзость. — Нивен хоть и был ничтожеством, но он был мужчиной! — а ей как всегда. Жив, умер. Главное то, может ли быть с ней. А если не может, то сразу в мусор, как и всех женщин. Только вот от Кая отлипнуть не может. От каждого, кто ещё не прогнал её.

— Очень рад, что вы знали его достаточно близко, чтобы быть в курсе его половой принадлежности, однако противоречий не вижу, — мне все равно, только это очень завуалированное обвинение в правде. В том, что она готова быть в курсе половой принадлежности любого. — Один мужчина любит другого, в этом суть геев. Но если вы имеете в виду, что мистер Теллер был гетеросексуалом, то противоречий все ещё нет: мистер Стамп мог любить без взаимности.

— Отвратительно.

Как будто это что-то сейчас изменит.

— Вернёмся к делу, — совсем махнул на неё рукой детектив. — Оставшиеся трое: профессор Михаэль Флейм, мастер Ульян Татьянович Боев, и, наконец, профессор Виктор Иванович Громов, умерший спустя год после всех других.

Повисла тишина. Кажется, даже новые снежинки, даже противная Ини, замерли, не дыша. Чего они все так побледнели? Это странно. Это подозрительно. Хотя мне все равно.

— Это что такое?! — но пока все удивлялись, Урри схватил Сыроежкина на руки, а тот и не подумал помешать. Ну и игры. Самое время. Как глупо, когда тебя обвиняют в убийстве, позволять носить себя на руках у всех на глазах у того, кто, скорее всего, только и ждал смерти Стампа.

— Человеку плохо, — без капли смущения ответил Урри. Сыроежкин молчал. — Здесь есть гостевая или… Все равно, что, главное, чтобы было, куда уложить?

— Ну… Отведи их, Олли, — очень неохотно бросила госпожа Сноквин.

— Просто это… Громов — он был его дядей, — как-то неуместно и бесцельно вздохнул второй рыжий охранник из дома Стампа.

— Надо же, какой чувствительный. Дядя, тринадцать лет назад умер. А Герда в бегах сегодня, но я же не… — мне все равно. Только это смешно, говорить, что она «не». Такую истерику, еще и с приглашенными звездами могла устроить одна она. И из-за неё разговор об учёных вечно обрывается. А я хочу знать.

— Госпожа Сноквин, — теперь её презирал даже детектив. Даже ненавидел, как будто, — я вас прошу, не позволяйте себе больше таких шуток, — и она замолчала. Вот бы такого затыкателя ей на постоянной основе. А он продолжил, забыв о ней напрочь: — Что ж, тогда выйдет, что уже трое из гостей мистера Стампа были связаны с убитыми, что…

— На самом деле… — перебила его Оля, тоже поднявшаяся на ноги. — На самом деле, не трое. Михаэль Флейм, он работал у нас, в Зеркальном королевстве. Он… Он был одним из… И все думали, что он очень глупый, но они были совсем не правы! Он был почти волшебником… — как много лишней информации. И лишних взглядов на жалкую Лизу. — И…

— Профессор Фейрвинг была другом моей семьи! — теперь и эта вскочила. Как будто её так не видно. Когда дрожала в углу, она нравилась мне больше.

За ней подхватил и безвольный Тутти. Сам он этого решить не мог, лишь под взглядом опекунов заговорил.

— Мастер Боев — это наш с Суок родной дедушка, — объявил он хмуро. — И тебе, Ярослав, следовало спросить у нас, прежде, чем поднимать эту тему.

— Конечно, если бы меня хотели слушать, так бы оно и было, — себе под нос возмутился детектив, и тут же заговорил громче: — Выходит, мистер Стамп собрал всех. И, со слов Нины, обещал сюрприз. И если бы он был жив, то сюрприз бы состоялся, — он сделал паузу, видно, для глупых. Все было ясно, кроме того, зачем. — Мистер Стамп торжественно и неожиданно сообщил бы всем и каждому из близких убитых, кто был виноват в смерти учёных.

— Славно, что не успел… — глупо выдохнула госпожа Сноквин. Мне все равно, но очень по-дурацки с её стороны так сильно не хотеть знать.

— Почему это? — детективу тоже не понравилось. Никому, кроме неё самой.

— Боюсь, это была его слабая тема. В тот год, когда убили Громова, он стал винить всех нас, каждого из тех, в чьих руках была власть. С чего это ему взбрело в голову — не понимаю… — ну, винить её правда незачем. Она бы никогда не убила Теллера, как бы ни ругала его. Он все ещё был мужчиной и все ещё её любил, а ей, естественно, такое терять было неудобно. А на шестерых ума бы не хватило. И желания. Разве что они все были геями, а эта Фейрвинг увела у неё кого…

— Точно так, мистер Стамп даже угрожал моим хозяевам, — согласилась женщина из Зеркального королевства. Трифат лишь кивнули.

— Мне также известно, что он подозревал моего отца, — добавил до того молчавший монстр Франкенштейна.

— А ваш отец?..

— Думаю, вы слышали о Давицком, — на это детектив ему кивнул. Больно тесный круг выходит. И вообще, до этого момента Давицкого дело не касалось, а тут вдруг он решил влезть и подослал к нам сына. Это странно.

— Ну что говорить, — снова попыталась стать центром внимания госпожа Сноквин, — мистер Стамп буквально уничтожил Лиловоглазых из-за всей этой истории… — мне все равно. Об этом я не знала и не слышала. — Так что, начни он говорить об этом, наверное, снова полетели бы головы, и снова совершенно зря.

— Почему ему вас подозревать? — детектив, видно, тоже не верил, что в этом есть смысл.

— Да только потому, что они работали на нас, и больше причины нет! — снова закричала госпожа Сноквин. А то ведь не все знают, что она умеет кричать. — А ведь сам работал с этим Громовым!

— Отец не был уверен, сговорились ли все, — влезла дочь Стампа. Ей, конечно, очень удобно использовать эту тему, чтобы отвести от себя подозрения, — вы, госпожа Сноквин, вы, господа Трифат, ваши хозяева, госпожа Асырк, ваш отец, Вадим Николаевич, и Лиловоглазые, существование которых само по себе было гадким преступлением, или кто-то один из вас заказал это убийство. Но он не сомневался в том, что связь есть.

— Что ж, — детектив и тут не дал ей оставить внимание на себе, — какие выводы сделал мистер Стамп, такие мог сделать и другой. Вот что у нас выходит: если все это связано с гибелью учёных, если Лиловоглазые не пришли мстить, тогда… Мистера Стампа убил или тот, кто прикончил учёных. Или тот, кто рассуждал точно как он, и решил отомстить за них. И тогда, отвечая на ваш вопрос, господа Трифат, теперь я уверен: все из списка подозреваемых мистера Стампа — в опасности.

Мне все равно. Но бестолковый детектив своего добился. Вместо того, чтобы работать, он хотел слушать истерики со всех сторон. И он их получил. Естественно, солировала госпожа Сноквин, с визгом требовавшая снежинок окружить её, и скорее, как можно скорее, всех Снежных мужчин (охрану в доме), собраться прямо здесь. О Кае она, конечно же, не думала. Никто ни о ком не думал, но это мне безразлично.

Господа Трифат звучали, но только звучали, твердо:

— Ты уверен в этом?

Мне все равно. Но зачем паниковать, пока никто не уверен? Я думала, только нашей дуре это доставляет удовольствие, какого мужчины не хотят ей дать.

— Уверен. Мистер Стамп собрал лишь причастных, а теперь и нам известно, что они причастны. Значит, и мы можем узнать правду, поэтому… Так или иначе, опасность есть.

Мне все равно. Опасность — это не интересно. Правда — это важно. Но она не интересует здесь никого, похоже.

Я отошла от госпожи Сноквин с её паникой. Я все решила. Я должна быть с Каем, а не здесь. Но мне нужно знать.

— В таком случае, мы уезжаем, — решили господа Трифат. Госпожа Сноквин схватилась с истерикой за них.

А я подошла к детективу.

— Если ты узнаешь что-то ещё об учёных, мы с Каем будем на третьем этаже. Зайди к нам, когда закончишь здесь.

— Идёт, — безразлично кивнул он.

Я повернулась и пошла к лестнице.

Мне все равно. Шум не имеет никакого значения. Пусть уезжают, приезжают, делают все, что угодно. Меня это совсем не касается.

Есть только Кай, и то, что он хочет.

«Все равно, как».

Я вступила на лестницу.

Меня нагнали. И рука, чужая, обвилась вокруг талии.

— Уходишь?

— Я иду к Каю, — мне все равно. Я шагала дальше, вверх. — Убери руку.

— Почему? Тебе не нравится?

— Мне все равно. Но ты не Кай.

Смешок. И на ухо:

— Но и ты не Герда.

Он отпустил.

Мне все равно, но я повернулась. И остановилась. Все снова было не так: я никого не увидела.

Мне все равно. Я — Герда. Я правильная Герда. Та, которая и нужна.

Но если я не вижу того, кто был, я все ещё сломана? Быть сломанной неудобно. Но я все равно должна быть с Каем.

Я вошла в его комнату. Он все ещё сидел в постели. Он смотрел на меня, снова не так, как всегда.

— Вернулась, Герда?

— Да, Кай.

— Сними эту тряпку. Мне не нравится.

Я сорвала платье. Мне все равно, что носить. Мне все равно, даже если ничего на мне не будет.

Кай встал с постели и подошёл. Он схватил меня сзади за бедра и заставил повернуться лицом к стене. В стену и вдавил.

Мне все равно.

Он сжал и заставил разойтись в стороны мои ягодицы. Широко-широко, и тут же попытался войти.

Мне все равно. И все равно, какое отверстие он использует.

— Это может навредить тебе, Кай, если ты не используешь ничего для смазки.

— А тебе, Герда? Тебе это навредит, скажи мне?! Тебе будет больно? Тебе будет плохо?

— Нет. Мне будет все равно. Мне не бывает больно.

Мне все равно. Но он не послушал меня и все равно вошёл. Его выдох вряд ли был знаком удовольствия.

Он сжал мою грудь, так, будто хотел, чтобы она лопнула в его руках.

— Куда. Делась. Герда?!

— Я — Герда.

— Лжешь! — он дёрнул всем телом, так, что ударил мной по стене.

Мне все равно. Я не понимаю, чего он хочет. Он может навредить себе.

Он основился.

— Значит, тебе не больно?

— Нет. Мне все равно.

— А когда мы занимаемся сексом обычно, тебе это нравится?

Мне все равно. Но Кай никогда не спрашивал меня об этом. Я думала, он все понимает.

— Зачем ты задаёшь этот вопрос? Я — робот. Мне все безразлично. Мне ничего не нравится.

— Может быть, ты любишь меня?! — он схватил меня за волосы и ударил по стене теперь только моей головой. Мне все равно. Так меня не сломать.

— Я не умею любить, Кай. Но Герда велела мне тебя любить, и я тебя люблю, — потому что она полная дура! Жалкая идиотка! Сама не знала, чего хочет, и никогда не могла быть правильной!

— А что ещё она тебе велела?

— Делать все, что ты хочешь.

— Вы обе обманули меня! Запутали! Предали! — он снова ударил моей головой об стену, и вышел так же резко, с криком.

Звякнула «молния».

Мне все равно. Но Каю никто не лгал. Никто. Никто.

Он все знал сам. Все мог видеть. Все мог слышать. И всем управлять.

Кай вышел за дверь.

И я пошла за ним. Нагнала в один миг, ведь не было причины сдерживать свою скорость.

— Куда ты идёшь, Кай?

— Я ухожу.

— Тогда я пойду с тобой, — ведь мне все равно, где быть и что делать. Но Кай — главный, и он может решать.

— Ты мне там не нужна. А раз ты делаешь все, что я скажу… Больше не бегай так быстро. Двигайся медленно, как человек! Хотя нет, ещё медленнее. Ходи, как будто по лезиям ножей, как Русалочка. Ты слышишь?!

— Я слышу, Кай, — мне все равно. Мне совсем не понятно, что происходит. — Но я тоже знаю эту сказку. Русалочка все равно бегала и танцевала. А если бы я ходила по ножам, мне бы это не мешало, потому что я не чувствую боли.

Кай остановился. Он окинул меня взглядом. Таким взглядом, от которого Сноквин задрожала бы.

— А я хочу, чтобы ты стала чувствовать боль. Я хочу, чтобы тебе было больно.

— Зачем?

— Потому что я ненавижу тебя! Тебе обидно это слышать?

— Мне все равно… — но я совсем не понимаю. Это потому, что я сломалась? — Чувств у меня тоже нет, я думала, ты знаешь.

— А я хочу, чтобы они появились! Чтобы ты почувствовала и поняла! Так что, выполняй!

Он сбежал вниз, в зал. И я — за ним, все равно.

Все равно. Я не могла исполнить его приказ, потому что у роботов не бывает чувств.

Но я не могла его отпустить.

И мне все равно, кто что думал и кто что видел.

Поднялся визг и вой.

Все равно.

Я бежала за Каем, а Кай старался бежать все быстрее.

— Кай! Кай! — не понимаю. Не понимаю. Ничего не понимаю!

Так неудобно бежать как люди. Так медленно, так сильно мешает все вокруг, и идиотские звенящие туфли!

— Кай!

Он выскочил за двери дома. Я следом.

Он перепгрыгнул ступени. Я тоже. Я протянула руку. Он отбросил её.

— Не смей идти за мной!

— Почему?! — я не узнала свой голос. Он тоже сломался, он поднялся. Все не так, не так, не так. — Я ведь правильная Герда!

— Ты вообще не Герда! Ты не нужна мне! Ты — кукла, и ты не смеешь за мной гнаться!

Тело содрогнулось. Все было не так. Я упала на колени, но как полная дура продолжала кричать и звать Кая.

— Кай! Кай! Кай!..

Как если бы это могло иметь хоть какое-то значение.

Мне все равно и не может быть по-другому.

Но почему, почему, почему?!

Ведь я точно… Все делала правильно.

Он был стареющим, в морщинах по всему лицу. У него были ещё хорошие волосы, а зубы уже портились. Его звали Нивен Теллер. И он стоял передо мной.

— Это очень грустно, Герда, — говорил он, — бедная девочка, на которую ты так похожа, умерла. Замёрзла. А её названный брат не может с этим смириться. И ты ему нужна.

— Я ему нужна, — повторила я ровно.

— Ты должна выполнять волю этой девочки. Её звали Гердой. И тебя — тоже будут так звать. Откликайся.

— Я буду откликаться на имя Герда, — этот приказ полностью понятен. — Но ваш первый приказ мне неясен. Я создана для Кая. Почему я должна выполнять волю мёртвой Герды?

Профессор Теллер шире открыл глаза и поднял брови.

— Потому что ты — продолжение этой несчастной девочки, и нужна Каю именно поэтому. К тому же, так ты создана.

— Я поняла. Я заменю её, потому что я тоже Герда, а поэтому я буду делать то, что хочет Герда. Но как мне узнать, что хочет Герда?

Профессор Теллер дал ответ не сразу, а спустя несколько минут, и его лицо изменилось, но я ещё не могла сказать, что означает его выражение:

— Она бы хотела сделать все, чтобы её брат был счастлив. Ты понимаешь?

— Да. Я должна добыть для него препараты, вызывающие химическую реакцию в организме, чтобы он всегда был счастлив. Но я должна предупредить, что употребление таких препаратов нанесет вред его здоровью и приведёт к тому, что он не сможет быть счастлив естественным путем. Но раз такова воля Герды, а я должна выполнять её волю, я пренебрегу этим вредом, даже если это приведёт к гибели Кая. Но что мне делать, когда он умрёт?

— Что ты такое говоришь?! — его голос стал громче и изменил тональность, а брови сошлись вместе. — Как это вообще пришло в твою голову?!

— В соответствии с вашей программой и задачей исполнять волю Герды.

— И ты думаешь, такая у неё воля?!

— Да. Так я вас поняла.

Он прижал руки к голове резким и не очень выверенным движением.

— Сотри из своей головы даже саму возможность! Это просто чудовищно, я слышать не хочу!..

* * *

Он был противоречив. Я не всегда его понимала. Он часто поднимал голос, дёргал себя за волосы и считал мои решения «ужасными», то есть, плохими настолько, что они не должны были существовать вовсе. Объяснять почему так, ему казалось тоже неправильным, потому что, по его мнению, такие вещи очевидны.

Но женщину, которой он меня отдал, понять было ещё труднее. В первую очередь, я не понимала того, почему отдана ей и почему она считает, что я ей принадлежу, если я принадлежу воле Герды, а значит, Каю.

Она сама говорила, что любит Кая до беспамятства. Наверное, это правда, потому что она забывала очень многое.

Забыла и то, как целовала моего создателя за то, что он меня сделал.

Не проходило и дня, чтобы она не говорила мне слов, считающихся оскорбительными и злыми среди людей. Она была мной недовольна, но все равно, она давала меня Каю. Каю это нравилось, так что, все было правильно, и я выполняла программу. Но сама госпожа Сноквин почему-то была не рада и этому.

Мне трудно было понять её логику.

Она говорила, что то, что со мной делает Кай — это секс, это естественно и очень нужно всем нормальным мужчинам. Какие мужчины нормальны она не сказала.

Вместо этого, она использовала разные слова, считающиеся плохими и неприличными, чтобы назвать ими меня за то, что я помогала Каю с этой естественной потребностью. Я так и не смогла понять или узнать, почему так.

Не могла я понять и её отношения к моему создателю. Когда он обещал забрать меня назад и выключить, и когда он приходил просто так, на чай, она говорила, что я — замечательная и очень важна. Но когда он занимался мной, проверял или чинил, донастраивал, начинала ругать и его, и меня.

— Знаешь что, Теллер, — в один из дней настройки произнесла она, — есть такая сказка: «Принцесса и свинопас».

— Я знаю все сказки, и такие грустные — тоже, — ответил профессор Теллер, не отвлекаясь.

— Ну тогда скажи, как уже двое мужчин могут быть так глупы, как принцесса, любившая все искусственное? Что вы оба возитесь с Гердой? Это ведь… Это ведь манекен и не больше!

— Эллен… Мне кажется, ты не маленькая девочка. Герда — тонкий механизм, и она тревожит меня. И то, чему ты её учишь — особенно. Зачем ты даёшь Каю её использовать в постели? Она совсем не такая кукла.

Недавно он говорил об этом и со мной. И снова ужасался тому, что я согласна заниматься с Каем сексом, и что я верю, что это — часть воли Герды. Я так и не смогла понять, что тут не так, ведь Кай становится счастливым и ему не причиняется никакой вред.

— Ха! Ханжа! Ты ведь создал её с такой возможностью не просто так, — госпожа Сноквин растянула губы широко по лицу. Я каждый раз сомневалась, точно ли это то, что называется улыбкой. — А Кай парень, здоровый, молодой, ему это очень нужно.

— И именно с искусственной копией мёртвой сестры и подруги, по которой он скорбит?

— Естественно! В первую очередь! Хотя, куда тебе понять это, верно? Но я подскажу, подскажу, так и быть: он насытится и пресытится, чувство потери уйдёт. И тогда он вернётся к настоящим людям и настоящим женщинам.

— И что же тогда станет с Гердой?

— Не все ли равно? Ты получил за неё деньги, остальное моя печаль. В конце концов, я не против безупречной служанки, которая днем, ночью и в любую погоду, и без сюрпризов в подоле.

Профессор Теллер что-то хотел сказать, я видела по движению его губ. Но я сказала сама:

— Я не могу быть служанкой, это не моя задача. Я должна выполнять волю Герды и делать счастливым Кая.

Госпожа Сноквин издала звук, очень громкий.

— Ну вот, уже говорит как влюблённая дурочка!

— «Дурочка» носит менее негативную окраску, чем «подстилка».

Теллер дернулся. Госпожа Сноквин подпрыгнула. И улыбнулась.

— А все потому, что Кай и правда мужчина. В такого даже робот влюбится.

— Значит, поэтому, поэтому, а не из сострадания ты решила ему помочь?.. — голос профессора Теллера стал тише.

— А ты и размечтался? — а голос госпожи Сноквин — громче.

Я же сказала им ровно:

— Нет. Я не могу любить.

И профессор Теллер, после целой минуты молчания, сказал на выдохе:

— Не можешь. В тебе нет и капли тепла. И это ужасно.

* * *

— Профессор Теллер умер, — сообщила я. Это сообщение было вредным, оно что-то ломало и портило. Как будто я не выполнила приказ и должна была что-то сделать. Но с этим ничего нельзя сделать.

Госпожа Сноквин издала смешок. Это тоже имело странный эффект. Словно я была неисправна.

— Ну и что? Что я должна? Заплакать? Умер? Ну и ладно, мне все равно!

Нет. Это не я неисправна. Это она. Это она неисправна!

— Теперь, если я сломаюсь, меня не смогут починить.

— Да кому какое дело, Герда?! Ты просто кукла и не больше. Железная дура. Ломайся на здоровье.

— Это ты — дура. Если я сломаюсь, не значит, что «умру». Я могу навредить тебе, если сломаюсь. Я могу навредить Каю. Я могу навредить очень многим и очень сильно.

Она скривила все лицо. Как будто его стянуло в кольцо.

— Металлическая уродка! Идиотка! — она вскочила с места. Я стояла и смотрела на неё прямо. Я не должна приходить в неисправность. Профессора Теллера больше нет. — Нужно… Нужно было дать ему тебя уничтожить!

— Уже поздно.

— Развинтить, разобрать, взорвать! И тогда, тогда он был бы жив! — она вдруг упала на стол и зарыдала.

Все такая же нелогичная. Раньше говорила, ей его жизнь ничего не стоит. Дура. Дура. Она дура. И все её поведение не имеет смысла, а значит, значения. — Ненавижу тебя!

Но я поняла: неважно. Ни капли неважно.

— А мне все равно, — сказала я.

И это было правильно. Логично. Пропало все беспокойство. Ничего я не могла сделать. Ничего я не могла изменить. Ни на что я не могла повлиять. Это неважно. Я робот, и мне все равно. Все, что ни есть.

Но кто убил моего создателя я все-таки узнаю.

Кай. Я была создана для него.

Я стояла в платье с широкой шуршащей юбкой. Он смотрел на меня, не отвлекаясь ни на что другое.

Он был высоким относительно меня и черноволосым. У него были розовые щеки, а вот губы — бесцветные. Голубые глаза. Я стояла и запоминала его до черточки, каждая деталь могла играть роль в том, чтобы выполнить программу. Он тоже занимался именно этим, я знала. Он меня изучал и запоминал.

— Совсем как она… — сказал он, повернув голову к госпоже Сноквин. — Только волосы…

— Ну, — госпожа Сноквин улыбалась. — Это был мой маленький каприз, Кай. По-моему, так лучше, ты так не считаешь?

Он ещё раз посмотрел на меня.

— Да… Так лучше, — сказал он.

Госпожа Сноквин засмеялась.

— Не нервничай так, милый Кай. Ты можешь поговорить с ней. Ты можешь взять её на прогулку.

— Она умеет ходить?

— Она умеет все, что тебе нужно.

* * *

Я не понимала цели прогулки, но я шагала с Каем. Я не была уверена, что он счастлив. Его глаза и брови выражали что-то другое, не радость и удовлетворенность. Он задавал мне вопросы, очень много вопросов, один за другим.

— А все-таки… Ты живая или не живая?

— Меня нельзя отнести к живым. Я могу только имитировать жизнь.

Он молчал и смотрел на меня.

— Значит, у тебя нет стыда, как у простых девчонок?

— Нет.

— Значит, ты можешь снять эту кофту с себя, прямо при мне?

— Могу. Зачем?

— Я хочу посмотреть.

— Это сделает тебя счастливым?

Он моргнул. Он улыбнулся, но не очень широко. Сделал шаг назад. А потом — два вперёд.

— Сделает, — зрачки в его глазах сузились, хотя светлее вокруг не стало.

— Ты боишься, Кай?

— Что?! Я ничего не боюсь! Снимай!

— Как скажешь, Кай.

Я расстегнула пуговицы, но не успела стянуть рукава с плеч. Кай сделал ещё один шаг и схватил обе моих груди. Он сделал это с агрессией, очень быстро и сжал крепко.

Я не понимала. Я ждала.

Он сминал и тянул их, смотрел не отрываясь. Его дыхание было не так уж здорово, слишком часто.

Кофта упала на землю. У Кая дрожали руки.

— Ты болен, Кай?

Он зачем-то сделал прыжок от меня. Стоял и смотрел. Потом улыбнулся опять, но криво, стянув губы влево.

— Юбка, — быстрее, чем другие слова, сказал он.

Я его не поняла.

— Подними юбку, вот что.

— Хорошо, Кай, — я потянула вверх.

Кай следил, поднимал глаза вслед за краешком юбки. Только когда она оказалась совсем высоко, у моей груди, Кай вскинул руки и закрыл лицо, а потом побежал от меня. Побежал, крича.

Я осталась стоять. А из окна засмеялась госпожа Сноквин.

В следующий раз Кай не сбежал. В следующий раз он велел спустить и белье. В следующий раз, он был так же груб и так же обеспокоен. Но когда я спросила его, он сказал мне, что теперь счастлив.

* * *

С того дня, как мне стало всё равно, мне больше не удавалось делать Кая счастливым. Я изучила его. Я запомнила. Я знала, что он не счастлив, а потому резок и груб. Я не знала, как это исправить и как продолжить выполнять свое назначение, особенно теперь, когда моего создателя не было.

В один день Кай вырвал из моей головы клок волос и ушёл.

Я сидела и расправляла волосы, которых уже не могла бы вернуть на место. В этом не было смысла, но у меня не было другого указания или дела.

— Ведьма! — голос Кая звучал далеко, наверное, на несколько этажей выше.

— Неблагодарный мальчишка!

Я поняла. Он кричал на дуру госпожу Сноквин. Это она была виновата в том, что Кай не счастлив. Но я должна была сидеть и слушать — мой создатель умер, но он точно говорил мне, что нанесение вреда тем, кто мешает делать Кая счастливым недопустимо, запретно и вообще сломает меня саму, а Кая счастливым не сделает.

И я продолжала распрямлять вырванные волосы, а они почему-то не поддавались и деформировались ещё хуже.

— Сколько всего я дала тебе? Что сделала? А эта гадкая кукла?! Хоть знаешь, чего она мне стоила?!

— Мне все равно! Подавись ей, мне она не нужна! Я ухожу, навсегда, домой!

Не нужна. Каю я не нужна.

Это значит, что я сделаю его счастливым только если меня не будет рядом с ним. Но что мне делать без него?

— Никуда ты не уйдёшь! — я слышала, что Кай закричал и что-то ударилось о пол или о стены. — Ты останешься здесь и будешь делать все, что тебе велят, пока не отплатишь за все, что получил.

Кай теперь мычал, без слов. Громко.

— А если ты перестанешь слушаться или сбежишь, твоя настоящая Герда и твоя бабушка — обе умрут.

Через несколько минут двое Снежных мужчин свели Кая вниз по лестнице, но не остались на том же этаже, где была я.

Потом спустилась госпожа Сноквин.

— А ну встань, кукла.

— Я не твоя кукла, дура. Что ты сделала с Каем?

— То, что давно пора с ним было сделать. То же давно пора сделать и с тобой. Я знаю, как Нивен тебя устроил. Что ж! Только посмей меня ослушаться, или оскорбить, и я с каждым разом буду делать Кая все несчастнее. Я сделаю его непоправимо несчастным.

Я встала.

— Я поняла. Я буду делать то, что ты говоришь, — но от этого ты не перестанешь быть дурой.

— Надо же, как все может быть просто! — она всплеснула руками. — Нужно было с самого начала сделать так, а не миндальничать!

* * *

Дни сменялись днями. Никто не был счастлив, я это знала. Кай не был счастлив.

Я носила ему еду, убирала у него, но старалась не попадать ему на глаза, раз он не хочет меня видеть, раз я не нужна и раз я не делаю его счастливее.

Каждый день госпожа Сноквин громко смеялась, но каждую ночь она или устраивала громкую истерику, или рыдала чуть тише.

Я понимала — не только Кая, но и саму себя она делать счастливой не умеет. Мне все равно. Но я все-таки знаю.

Она пыталась заменить это издевательствами, отдавала унизительные приказы и заставляла одеваться как одна из её снежинок.

Именно поэтому один раз меня поймал Кай, поймал за слишком пышную юбку. Конечно, услышал, как звенят глупые туфли и притворился, что спит.

— Здравствуй, Кай.

Он выглядел больным. Не спавшим и, конечно, не имевшим ни свежего воздуха, ни достаточного простора, чтобы двигаться.

— Знаешь, Кай, если это сделает тебя снова счастливым, я могу сломать все двери и порвать все цепи, из тех, что есть в этом доме.

Он уставился на меня не мигая. Он засмеялся.

— А с чего это, Герда? Столько дней ты служила ей, помогала держать меня, а теперь предлагаешь? Перестала обижаться за волосы?

— Нет, я и не обижалась за них. Я не умею обижаться, Кай. Ты можешь вырвать все мои волосы, если так хочешь. Но я служу Сноквин потому, что иначе она сделает тебя несчастным. А ещё ты сказал, что я больше тебе не нужна, но это не отменяет моей программы. Я вижу, что перемен к лучшему нет.

— Перемен к лучшему?! Постой… Какая у тебя программа?

— Выполнять волю Герды. Делать тебя счастливым.

— Герда… Герда… — он вдруг отпустил меня, обнял руками голову и заплакал. Но плакал недолго и вдруг встал на ноги. — Не ломай дверей и не рви цепей. Уходи из этого дома сама, и найди мою Герду, увези её и бабушку как можно дальше отсюда, и только тогда возвращайся.

— Тогда ты будешь счастлив?

— Тогда я буду счастлив.

* * *

Герда жила на улице Весенних Роз. Комната была маленькая и тесная, тёмная и довольно пустая. И самой Герды здесь тоже не было. Я спросила некоторых её соседей, но они сказали одно — можно только ждать. И я ждала её несколько дней, почти не двигаясь.

На третий она и правда пришла.

Устало села на кровать и, заметив меня, долго сидела не двигаясь и широко раскрыв глаза.

Только потом — закричала, закрылась руками.

Я ничего не делала.

Потом сказала:

— Здравствуй, Герда, — кода она стала тихой.

— Здравствуй, — очень тихо ответила она.

— Я пришла от Кая, он хочет…

— Значит, это правда? — перебила она.

— Что — правда?

— Что ты существуешь. Что ты все это время с Каем заместо меня, — она чуть заметно качалась, мотала головой, но смотрела прямо.

— Да. Я была с Каем. Я делала его счастливым. Но сейчас…

— Он занимался с тобой любовью?.. — её голос стал ещё тише.

— Нет, только сексом, — ответила я. — Его поведение никогда не было похоже на любовь и стереотипы о ней.

Герда уронила лицо в ладони и замычала, потом — завыла, пряча голову в руки все глубже, сжимая волосы ладонями.

— Кай попросил меня, — снова попыталась сказать я.

Герда встала. Глаза у неё были красные.

— О чем? Чего он ещё не получил?

— Попросил увезти тебя отсюда, из города, как можно дальше. И бабушку тоже. Потому что Кай в плену и если он сбежит, вас обеих убьют.

Герда остановилась. Несколько слезинок скатилось по её лицу вниз.

— Кай в плену?..

— Да. У госпожи Сноквин.

— Я ведь говорила ему! Я говорила!.. — она отвернулась и молчала. Потом опустила плечи. — Бабушки… Уже нет, — перейдя на шёпот, сказала она. А потом громче, почти с криком добавила: — А я давно не живу уже здесь, в городе. Заходила только из-за него, только бы знать, что он…

— Значит, его приказ уже выполнен, и он должен быть счастлив, — сделала вывод я. Нужно только сказать Каю, и все.

— Как же он может быть счастлив, если он в плену?! — всплеснула руками Герда.

— Он сказал, что будет счастлив, если я увезу вас, а потом вернусь к нему.

— Нет, это какая-то ерунда! При чем тут вообще его счастье?!

— Я создана, чтобы выполнять твою волю, и мне сказали, что твоя воля в том, чтобы делать Кая счастливым.

Герда сдвинула брови и долго молчала.

— Нет, — снова сказала она. — Нет… А если бы тебе назвали другую мою волю?

— Я бы её исполнила. А в чем твоя воля, если не в этом?

Она помолчала ещё. Потом сжалась, потом громко выдохнула.

— Нет, конечно, я хочу, чтобы Кай был счастлив… Если бы только он… — она обняла себя за плечи и теперь сжалась ещё сильнее.

— Всё, что ты повелись, Герда.

— Мне не нужна такая власть. Но Кай… Он прислал тебя, чтобы защитить меня и бабушку. Он в плену… — она сжимала саму себя слишком крепко, и, должно быть, это было больно. Но она не кричала и не плакала. Она посмотрела куда-то в стену. — Мы с тобой пойдём и спасем его.

* * *

Ночью мы вошли в дом госпожи Сноквин, спустились к Каю в подвал.

И только тогда я увидела, каким он бывает, когда счастлив. Ей достаточно было прийти, чтобы это случилось.

Я не понимала, почему. В чем между ней и мной была разница, если ей достаточно было только прийти, чтобы он был счастлив. Но, с другой стороны, все равно. Главное, что программа выполнена. Остаётся ждать новой воли Герды.

Долго ждать не пришлось.

— Нужно уходить, Кай. Раз уж она существует, раз все так… Она выведет нас из дома. Верно? — она повернула голову ко мне.

— Я сделаю то, что ты скажешь.

— Надо выбираться, Кай, — повторила Герда.

Кай не стал возражать, хотя как-то странно медлил.

Мы выбрались — очевидно, госпожа Сноквин не так сильно хотела удержать Кая, как говорила. Конечно, у нее ведь нет никакой логики.

За воротами Кай остановился и долго стоял на месте.

— Ну не обращайся ты в соляной столб, Кай! Пойдём!

— Да, Герда. Идём. Но… Как бы я хотел всегда жить здесь. С тобой.

Она свела брови. Он продолжил:

— Представляешь? Ты бы носила меха и дорогие украшения, и…

— Нет, Кай. Никакой мех в этом ужасном холодном доме меня бы не согрел. Перестань!

* * *

Мы вернулись в их дом. Герда достала большой чемодан.

— Вот. Моих вещей здесь уже нет, собери те, что тебе нужны. Утром мы сядем на автобус и на этом все.

Кай выдвигал ящики, открывал шкафы и собирал вещи.

Я стояла и смотрела.

— Значит, мне ты не предложишь решать, куда именно ехать? — спросил он.

— А ты не нарешался ещё, Кай? — тихо ответила Герда. — У нас не так много денег, и я не предлагаю тебе ехать в город, не предлагаю искать гостиницу или квартиру. Единственное место, куда мы можем спрятаться, это… Это лес у Ойви.

— Ойви?! Разве ты до сих пор с ней?!

— Да, Кай. Все это время, и так будет дальше.

Счастье полностью исчезло. И я уже сомневалась в том, что доставлять его Каю истинная воля Герды. Но я молчала и смотрела, потому что другого повеления не было.

— Тогда зачем ты пришла за мной?!

— Потому что мне не все равно! — прокричала она. Ей не все равно. И, похоже, это действительно ведёт лишь к несчастью.

— Как и мне, а Ойви — воровка с большой дороги, и ты!..

— Да, она воровка. Но не больше, чем твоя Сноквин, только не скрывает! Когда ей говорят «нет», она это слышит, злится, но железную копию ни у кого не выклянчивает!..

— Если она тебя волнует, зря, Герда, мне плевать! Она теперь полностью твоя, делай с ней, что хочешь! — Кай кричал, но Герда как будто его не слушала. Она кричала поверх его крика.

— А самое главное, она выбирает меня, а не каждую «какой неженский склад ума»! Знаешь что, Кай, хочешь неженский — заведи себе парня!

И он её ударил. По щеке ладонью, звонко.

Она не закричала. Она остановилась и молча смотрела на него. А потом сгорбилась, обняла себя за плечи.

— Ты делал это постоянно, каждый раз, Кай. Я устала. Я уже никогда не смогу любить тебя. Мне не нужна твоя кукла, можешь сам заниматься с ней, чем хочешь.

Он бросился на неё. Бросился так, как бросался на меня раньше. Но Герда вела себя не так, как я, и кричала, и вырывалась, и кусала его.

Потом её крик стал другим:

— Помогите! Помогите!.. — потому что Кай был сильнее.

Я должна была выполнять её волю. И я была уверена, это и есть её воля в тот момент.

* * *

Кай все ещё кричал за стеной. Герда плакала в кухне, и я стояла рядом с ней. Я запуталась, и я многого не понимала.

Даже того, что правильнее: ждать приказа или продолжить выполнять приказ делать Кая счастливым. Но это противоречило бы воле Герды: когда я обездвижила его, она сказала, что видеть его больше не хочет.

— Что ты стоишь? — когда перестала плакать, спросила Герда.

— Я жду, что ты мне прикажешь.

— У меня нет для тебя дела.

— Кай хотел заняться с тобой сексом?

Её лицо странно дернулось, стало очень кривым, покраснело. Но через миг вернулось в норму.

— Он хотел меня заставить…

— Но я не понимаю, зачем. И я не понимаю, почему ты вырывалась. Ведь это естественная потребность для мужчин.

Герда разозлилась.

— Если для кого-то заставлять и мучить других — естественная потребность, то это очень плохой человек!

— Кай плохой человек? — это было неправильно. Это было очень неправильно. Профессор Теллер хотел, чтобы я действовала хорошо, и так был недоволен всеми неправильными решениями, но он ведь сам велел мне сделать счастливым Кая.

— Нет. Нет! Он не плохой, он — глупый. Сноквин не первая какая. Каждый раз он верил таким, как она.

— И ты каждый раз ему помогала?

Она замерла. Думаю, это был ужас на её лице.

— Мы были детьми. Но теперь уже… Теперь уже… Теперь я знаю, что существуешь ты. Хорошо. Пусть так и будет. Ты кукла, и ничего не понимаешь, но ты можешь его защитить. Так я уйду, а ты останешься с ним.

— Но что мне делать с ним?

— Любить.

— Это ещё непонятнее, чем «делать счастливым», я не знаю, как это.

— Никто не знает… Защищай его. Не дай ему погибнуть. Будь с ним рядом. Исполняй его желания.

— Такова твоя воля теперь, несмотря ни на что? — спросила я. Это было неправильно. Снова неправильно.

— Да. Такова моя воля, Герда.

Я закрыла глаза. Впервые с тех пор, как была создана — прежде не было причины, а теперь что-то мне мешало. И что-то сразу после скатилось по щеке вниз. Наверное, что-то не так с маслом. Наверное, что-то не так.

— Я просто кукла, я ничего не понимаю, — сказала я. — Я не понимаю тебя. И я не понимаю Кая. Не понимаю, почему ты так сильно ему нужна, и почему ты так сильно ему нравишься. Ведь ты, — я снова открыла глаза и теперь видела ясно. Герда была напугана, — такая глупая.

* * *

Я ждала, что Герда отменит свой приказ. Отдаст новый. Я ждала. Но она стала безмолвной. Она не реагировала ни на что.

Кай кричал и злился.

Все это вступало в противоречие и было неправильно. Герда не хотела быть с ним, но она хотела, чтобы я выполняла его желания. А его последнее желание было всегда быть с ней, в доме госпожи Сноквин.

Но мне все равно. Я просто робот и выполняю приказ. Если бы Герда отдала новый приказ, тогда я бы знала, что её воля другая.

Когда я объяснила все Каю, он нахмурился.

— Нет, вечно жить в доме этой ведьмы… — замолчал. Улыбнулся. — А хотя, ты права, Герда. Мы будем жить в её доме. Пусть теперь она заплатит по счетам! Пусть теперь сама сидит в подвале!

Профессор Теллер не одобрил бы того, что мы сделали с ним дальше.

Но мне все равно.

Мы напали на дом госпожи Сноквин. Никто из её охраны не мог и не хотел драться со мной.

В слезах, крича, с истерикой госпожа Сноквин поняла, что выбора не остаётся. Она отдала Каю лучшую комнату. Она слушала его и не смела оскорблять меня больше.

Гнев Кая не проходил. Герда молчала.

В честь возвращения Кая к ней, госпожа Сноквин устроила праздник.

И тогда Кай обрёл то же счастье, что и я.

Ему стало полностью, совершенно все равно.