The Fallen Angel (гет)

Ужас пробирал ее до костей. Осознание того, что же именно случилось с теми ребятами, тесно переплеталось с мыслями о том, что она догадывалась об этом с самого начала. Первым же, о чем Вероника подумала, услышав новость от своих соседок по комнате, были именно ее слова о том, что таким ублюдкам место есть только в огне. Страх смешался с предвкушением, а желание узнать больше о погибших ребятах побудило ее к тому, чтобы пообщаться с полицейскими или же послушать их предположения издалека. Она слушала их одни и те же вопросы в стиле «Может, вы дружили с погибшими?» или же «Видели ли вы что-то подозрительное?», но все дети как один лишь отрицательно мотали головой. Разом на оба вопроса. Как можно разговаривать с такими ушлепками, что задирали всех и вся в их кругах, кидались яблочными огрызками и дрались за любую вещь? Никак. Морозова бы не смогла с ними дружить и не захотела бы общаться ни при каких обстоятельствах.

И по этой же причине ей совершенно не было их жаль. В их смерти виноваты только они сами. Нечего было так себя вести, избивать детей, забирать их вещи, оставленные, наверное, еще родителями… Морозова до сих пор не могла забыть того, как утешала совсем маленькую девочку, часы которой забрали и сломали у нее на глазах. А то была последняя вещь, оставшаяся у нее от отца, погибшего в автокатастрофе. И смотря за тем, как она своими маленькими дрожащими ручками собирает все до мельчайших осколков и спрашивает: «Н-Ник, а это… эт-то же можно починить?», Вероника… просто не могла сказать ей «нет». В целом, не могла ничего сделать. Только обняла ревущую малышку и посидела так, наверное, с ней минут двадцать, пока к ним все же не подошла воспитательница. И стоило Морозовой потребовать их наказания, рассказать во всех подробностях о произошедшем, как женщина, взглянувшая на нее с безразличием, просто спросила: «Да? Ну и что с того?».

«Скорее всего, ты все-таки права, Рони. И это была просто карма», — когда она только-только поделилась хорошей новостью с лучшим другом, то не зациклилась сразу же на его словах, понимая, что, возможно, у него было полно и своих причин для того, чтобы ненавидеть тех мальчишек. Вероника была только рада, что он принял ее точку зрения и согласился с тем, что те монстры… настоящие выродки, заслужили такого рода наказание. Но потом она задумалась… а почему именно огонь? И чем больше она вспоминала тот роковой день, после которого захотела подружиться с Разумовским, тем отчетливее слышала в голове одну и ту же брошенную ею фразу: «Это такие уроды, как ты, должны сгореть заживо и более не рождаться». Она помнила, как смотрел на нее тогда ребенок. С восхищением. Он улыбнулся ей совсем по-доброму, безмолвно соглашаясь с ее словами, и первым протянул девочке руку, наконец-то назвав свое имя. Но ответить ему она тогда даже не успела…

— И это было самым правильным из всего того, что я услышал в своей жизни, — как и в тот раз… вместе с восхищением, она видела огонек безумия в его глазах. Родной, такой до боли ей знакомый огонек, стирающий напрочь любые возможные границы. Теперь она понимала, что было в них общего. То, что она старается упорно в себе подавить и скрыть, у Сергея выливается наружу. Нет… не у Сергея. У него.

— Прости, — совсем тихо произнесла она, чувствуя одновременно страх и предвкушение. Мальчик же в наглую разваливается на кушетке, положив свою голову ей на колени, что, на самом деле, было для них уже не впервой.

— Ничего, Рони. Но мне было очень больно, — тихо шепчет он, натянуто так улыбаясь. И хотя Разумовский простил ее, о чем ясно дал только что понять, на самом деле, ему не хотелось, чтобы она забывала об этом всем так просто. Ему хотелось, чтобы она чувствовала перед ним свою вину. Хотелось, чтобы Морозова жалела о том, что игнорировала его все это время и правда ломала голову над тем, как все исправить. Ему хотелось, чтобы она думала о нем… — Скоро этот идиот проснется, — с едкой усмешкой произносит он, смотря на девочку, что уже по привычке перебирала его волосы, массируя ему тем самым голову. — И он снова ничего не вспомнит. Ты уж позаботься о нем, хорошо?

— Конечно, — тише произнесла она, слабо улыбнувшись, когда он с точно таким же сарказмом отнесся к его вредной привычке, именуемой как: «Забывать все плохое, что сам натворил». Удобно ли это? Не поспоришь, от части можно было даже ему позавидовать. А ей? Ну… Веронике, честно, было и смешно, и грустно, когда он спрашивал, что было прошлым вечером или жаловался на болячки. — А можно вопрос? — только он собирался закрыть глаза, как чуть склонил голову, заинтересованно взглянув на девочку. — Как ты появился? И почему… ты все помнишь, а он — нет?

— Тряпка всегда бежит от правды, в то время как я ее принимаю даже в самой извращенной форме, — злая усмешка вырвалась тогда сама собой, когда он вспоминал, как маленький Сережа общался с ним и винил во всех своих проблемах, когда, от части… тот всего лишь делал то же самое, что хотел он сам. — Ему было очень скучно, Рони. Я появился из его страха одиночества и нежелания снова оказаться выброшенным. Воображаемый ворон-защитник, что спасет его от всех бед человечества и вернет мир на круги своя, — если сначала «Ворон» говорил серьезно, то сейчас он попытался снова уйти в шутку, пародируя не то мультфильмы по старенькому телевизору в игровой, не то героев с комиксов, которые так ненавидел, но любил Сережа.

— Буду звать тебя Птицей, — несмотря довольно-таки забавную актерскую игру, Вероника просто не смогла засмеяться, когда узнала то, что… кажется, не должна была и спрашивать. — Спасибо, что поделился со мной правдой.

* * *

И на следующий же день между друзьями завязался нешуточный спор, в котором Сережа чувствовал себя белой вороной. Он растерянно смотрел на Рони, а потом, с испугом, на Олега, не понимая, от чего оба так завелись и спорят уже как второй час подряд. Ну, точнее, с перерывами, как видятся, но из-за того, что эта тема прокручивалась у них на протяжении всего дня, Разумовскому, на самом деле, она даже начинала уже надоедать. Но он не знал, как об этом им сказать. Один громкий жуткий экстраверт, да и вторая… ничуть ему не уступала. А ведь с виду еще совсем маленькая… но то, сколько раз она вступалась за ребят, уже неоднократно убеждало их в том, что Вероника куда сильнее, чем кажется на первый взгляд. Характером так точно. Упертая настолько, что остановить ее мог лишь только один единственный человек, и это…

«Не я», — мальчик смущенно опустил глаза в пол. За столько лет дружбы ребята привыкли, что если Нику и мог кто-то угомонить или заставить что-то сделать, то этим человеком, непременно, был Сергей. Она избегала встреч с психологом, не любила тесты и всю учебу в целом, как и школу, но посещала ее лишь благодаря Сереже. И то, ему вовсе не приходилось ее как-то уговаривать или вообще предпринимать что-либо. Он просто с легкой улыбкой протягивал ей руку, а она, отводя взгляд, тихо бурчала о том, насколько ей это не нужно, но в итоге все равно сжимала его ладонь в своей и уже шла с ним к ближайшему учебному заведению, что даже больше походило на тюрьму, чем их детский дом. И ее единственной мотивацией «не доставлять проблем» было то, что после школы они обязательно где-нибудь гуляли, если Олега не наказывали и не оставляли для чего-то после уроков. В таком случае оба дожидались его либо у кабинета, либо возле школьного забора у одного из запасных выходов, где школьников, обычно, было всегда меньше.

И несмотря на то, что Ника с Олегом во многом были даже похожи, мальчишка учился, на удивление, даже лучше нее самой, в то время как Сережа был у них круглым отличником, возможно, отстающим только по физкультуре или тому же изобразительному искусству, где предвзятые учителя смиряли его леденящим душу взглядом и всегда, сколько он помнил, занижали оценки. И услышав про очередное «Ну, я вообще не готовился и рисовал на уроке», Морозова лишь закатывала глаза, прекрасно зная о том, что даже если оно действительно было так, то после контрольной ее друг все равно вернется с отличной оценкой вне зависимости от того, слушал ли он учителей или не слушал, и чем занимался вообще.

— Лис, — вырвало его одно единственное слово из размышлений, и мальчик тут же обернулся к Волкову, не понимая, чего он его зовет и что, собственно, происходит вообще.

— Птица, — тут же ответила Вероника, едва заметно улыбнувшись, когда Олежа тяжело вздохнул, не понимая, сколько ж ей придется доказывать другое.

— Да какая ж Птица, Ник? — возмутился он, действительно не понимая, с чего она взяла всю эту тему. Впрочем, если присмотреться, Серого, и правда, можно было сравнить с незрячим птенцом, когда его задирали, но… учитывая то, что речь шла сейчас не о нем, а о его «воображаемом друге», это прозвище просто ни в какие ворота не лезло.

— Пернатая, — важно ответила она, на что мальчишка только прыснул со смеху.

— Ясен пень, что не общипанная.

— Фу! — она представила сначала это, а уже затем куриную тушку, от чего возмущенно встрепенулась и стукнула друга по плечу.

— Сама начала, — усмехнулся Олег, даже не обратив внимания на ее удар, когда раньше показательно мог скрючиться от боли, будто та и правда могла что-то ему сделать. Но сейчас, когда он проигнорировал это, будто ничего и не было, Вероника забавно надула щеки, что точно так же пародировал Волков, нахмурившись при этом и изображая хомяка. — Кстати… а ты, получается, Ворона.

— Смеешься?

— Да нет, серьезно. Верон, Ворон… созвучно же, — продолжил Олег, от чего подруга, кажется, все же поняла, что сказал он это уже не с целью ее разозлить.

— Волк, Лис и Ворона… — мальчик невольно усмехнулся, все-таки встревая в их спор, когда он начал надоедать уже не только Сереже, но и ему самому. — Странная басня, не находите?

— Во-от, даже Сергей признал, что он Лис.

— Не говорил он такого, — моментально ответила Морозова, закатив глаза, можно сказать, практически одновременно с Птицей. — Да и с чего ты взял, что Лис? Только из-за цвета волос?

— Да ты посмотри в его хитрые глаза и скажи еще раз, что не Лис, — на этой фразе она намеренно остановилась и взяла Сережу за руку, некоторое время всматриваясь в его карие глаза, что совсем немного отливали золотым.

«Даже странно… еще совсем недавно мне казалось, что они были голубыми», — подумала она, только затем смущенно отведя взгляд в сторону, когда мальчишка вопросительно склонил голову в бок.

— Не Лис, — из вредности произнесла она, стараясь не смотреть на Разумовского больше вообще, но руку он ее уже не отпустил.

— Серый, а ты сам что скажешь? — понимая, что с Вероникой спорить бесполезно, Волков решил поступить мудрее и спросить у самого их друга, что тем временем сжал ладошку девочки и лишь безразлично пожал плечами, прямо-таки давая понять лишь то, что ему было на это просто все равно…