Князюшка, да тута и смертушка (джен)

Агирись-эква, дочь Солвала до шестнадцати лет жила, как все вогульские девочки ее возраста: плела сети, шила рубахи, собирала ягоды, била из ружья мелкого зверя. Гадала на суженого, чтобы выйти замуж, как ее старшая сестра Бойтэ, и родить быстроногого сына-охотника. В 16 лет она заболела шаманской болезнью: перестала спать по ночам, слышала шум в ушах, теряла зрение, чувствовала зов родовых духов. Агирись пыталась убежать от страшного призвания. Просила отца, чтобы он принёс Торуму в жертву самого большого оленя — уговаривала великого духа отпустить её. Торум жертву принял, но Агирись не отпустил. А ей с каждым днем становилось всё хуже. Все четыре мира звали её: огонь в печи-чувале звал: иди ко мне, я пересотворю тебя, дам новые руки. Река звала её: иди ко мне, я пересотворю тебя, дам новые глаза. Земля звала её: иди ко мне, я тебя пересотворю,

дам новые быстрые ноги, чтобы доставлять весть из страны предков. Ветер звал её: я тебе крылья дам, чтобы духи из верхней страны спускались к людям на твоих плечах.

Но Агирись не хотела быть шаманкой. Она хотела откупиться от четырёх миров, от верхних и нижних духов, чтобы остаться человеком. И пришлось бежать. С ружьём, в рубашке из налимьей кожи, в мягких беличьих сапожках и парке Агирись ушла из родной деревни. Хотела жить в тайге вдали от родовых духов: они звали её, требовали себе новую шаманку. Из каждого водоёма, из пламени костра, с неба и земли каждый день на неё смотрел дух — и звал.

Агирись пыталась откупиться. Она собирала красные таежные ягоды, смешивала их с собственной кровью и бросала в огонь, раскладывала на берегу беличьи кости, закапывала в песок еловые тушки перепелов, обмотанные прядями ее волос — но духи всё равно звали.

Агирись, охотница-вогулка поставила четырёх деревянных богов вокруг своей избы, чтобы каждому из них подарить по одной из душ: синица-душа, лебедь-душа, окунь-душа и ящерица-душа. Свою же человеческую душу она намеревалась сохранить подальше от духов рода, от четырёх миров, но и лесным духами отдавать её не пожелала. Каждый день вогулка поила деревянных богов своей кровью и за это они щедро одаривали её ягодой, грибами, а также пушным зверем: белками и зайцами.

Агирись еще в деревне научилась плести сети и ставить фитили, но до последнего не хотела рыбачить: боялась, что богатыми дарами речные духи смогут её соблазнить на шаманство. Она построила себе избу на дереве, покрыла её снаружи и изнутри оленьими шкурами, повесила у входа ружье и начала готовиться к зиме: собирала ягоды, снимала шкурки с белок и зайцев, которых добывала невероятно легко — но духи всё равно звали.

Маленькая вогулка пошла на реку и поставила сети.

В первый раз принесло несколько крупных муксунов и две щуки. Но она не поддалась. А духи всё равно звали.

Агирись не знала, какую ещё жертву она могла бы им принести. Как откупиться. Она изрезала себя,

напаивая кровью лесных богов — они щедро делились с ней зверем и перепелами.Она отдала огню свою рубашку — и огонь хранил её жилище от волков. Она закидывала сети и духи щедро делились с ней рыбой — но продолжали звать.

Агирись прогневала духов воды, когда отняла у них жертву. Жертвой должен был стать лесной человек.

Первый раз она увидела его в березовой роще. Лесной человек в длинной рубахе, как носят русские мужчины, стоял на коленях посреди рощи и что-то говорил шёпотом, но не березам, а кому-то, кого он видел, а Агирись- нет. У лесного человека были длинные волосы, борода и очень большие руки. Он трогал свой лоб, затем живот, а после правое и левое плечо странно сложенными пальцами.

Агирись долго наблюдала за лесным человеком: он постоял, пошептал, а потом встал на ноги, взял посох и ушёл куда-то в чащу. Когда ушёл, она сама пошла на то место, где стоял на коленях лесной человек: хотелось спросить о нём березу. Но береза не хотела говорить без жертвы, и Агирись пришлось сделать маленький надрез на руке, чтобы покормить её. Береза не знала, откуда пришёл лесной человек, но зато знала его силу и на миг дала Агириси её почувствовать. Также знала береза, что Лесной человек служит не богам, не духам лесным, а какому-то одному Богу, великому и непонятному. Непонятному тем более, что, как услышала от него береза, однажды этот Бог стал человеком и принял смерть. И Агирись того не понимала: зачем Богу давать себя убивать? Разве что верховные боги обиделись на него и принесли в жертву?

Увы, о силе Лесного Человека знали и водные духи.

Да, она помнила, как он сам пришёл на берег: зов услышал. Духи звали Агирись, теперь позвали его. Она бросила в воду несколько ягод и взмолилась; увы, жертвы маленькой вогулки оказались слишком ничтожными: лесной человек стоял над обрывом, раскачивался, словно молодое дерево и что-то шептал, трогая пальцами лоб, живот и оба плеча. Духи воды звали его не так, как её- они готовили великую трапезу и обещали лесному человеку блаженство в объятьях речных дочерей ... но его Бог оказался сильнее и он не бросился с обрыва. Агирись подумала: береза не обманула, в лесном человеке действительно слишком много силы. И духи воды на эту силу зарились. Она могла бы немного взять у него... и тем самым спасти себя.

И маленькая вогулка не захотела, чтобы водяные духи забрали лесного человека. Он ей нравился- такой большой, стройный, на тонких ногах, как молодой олень. У него была одежда, как у русских, но глаза почти что как у вогулов, бело-серые, изогнутые книзу, как тонкая лунница. Она подбежала к краю реки, выставила вперёд руки и изо всех сил толкнула несчастного прочь от обрыва. Видимо, он был пьяный — пошатываясь, сделал несколько шагов, оступился и упал на траву. Агирись обошла лесного человека кругом, села подле него на корточки и взглянула в лицо. От лесного человека пахло дымом, тайгой и русской водкой.

"Нет, — поняла вдруг вогулка, — это не духи позвали его. Это он сам захотел умереть. "

И она обратилась к странному незнакомцу по-вогульски:

-Здравствуй, лесной человек.

-Здравствуй, идольница, — ответил тот, не произнося ни звука.

-Не надо умирать тебе, лесной человек, — продолжила Агирись и вдруг увидела слезы на его глазах. "Он кого-то любил." — почувствовала вогульская девушка. -"Но не женщину. Кого-то маленького."

-А что делать мне? — он говорил с ней без слов, потому Агирись хоть и не знала русского языка, но понимала речь лесного человека.

И она почему-то вспомнила свою старшую сестру Бойтэ. Сестра хвасталась девушкам за работой возле печи-чувала, как жарко любит её в новом чуме молодой муж — быстроглазый охотник Ялтан. Как целует её в губы и глаза, как косы расплетает и красной ягодной водой изо рта поит, как всю ночь стонет она под пологом, сладкую песню поет и до утра его от себя не отпускает. Девушки слушали, вздыхали, качали головами, а Агирись краснела и убегала, но в душе мечтала, как сама станет молодой женой и тоже будет всю ночь стонать в новом чуме, словно сладкую песню петь. И она погладила лесного человека своей маленькой рыжей рукой по краю бороды цвета речного песка:

-Ты люби меня, лесной человек. Я буду тебя целовать в губы и глаза, поить ягодной водой изо рта и никуда не отпущу. Ты красивый: у тебя глаза от воды, а тело — от огня.

-Но как мне любить тебя, идольница? — отвечал лесной человек, не произнося ни звука, — Ведь у меня есть жена, и она ждёт меня. А еще я сегодня похоронил свою маленькую дочь. Я пропащий человек. Пьяница. В моем селе люди говорят, что я колдун. Я умею слышать помыслы и лечить словом.

-Так ты великий шаман, лесной человек? — Агирись испугалась, но и обрадовалась: ведь он мог бы помочь ей откупиться от духов. — Прошу тебя, сходи в Верхнее Царство к Торуму и скажи, что я не хочу быть шаманкой — а я стану твоей второй женой и рожу тебе быстроногого сына- охотника.

-Я не шаман, идольница. — ответил он. — Я православный христианин, которому Бог слишком много отсыпал любви. А кому много дано, с того много спросится.

-Тогда скажи, что я должна сделать, чтобы духи оставили меня. — взмолилась Агирись.

-Уверуй во Господа Иисуса Христа, пришедшего во плоти. И прими Святое Крещение.

-Ты добрый, лесной человек. Но я не знаю твоего Бога. Береза сказала мне, что Он пришел на землю, стал человеком и дал дурным людям себя убить. Мне не нужен такой слабый Бог, наш Торум победил бы дурных людей и послал их души в зайцев и налимов. Но у тебя мягкое сердце, и оно болит. Я хочу любить тебя. Чтобы твоё сердце больше не болело. Просто не уходи — и не отталкивай. Я сошью тебе рубашку из молодой крапивы и беличьи рукавицы. Ты высокий, стройный, как таежный кедр, у тебя длинные ноги и глаза, как у настоящего воина-манси. Ты красивый, лесной человек- ты будешь самый красивый.

Агирись нежно прижалась носом к колючей щеке лесного человека и поцеловала его в губы. На секунду почувствовала горький привкус русской водки и запах незнакомого ей терпкого дыма — табака, что курили в русских селах. Лесной человек ответил на поцелуй и обнял маленькую вогулку за плечи.

Агирись проснулась на берегу реки, влажная от песка, среди ила и выброшенных волнами кувшинок, в объятьях лесного человека. Она осторожно освободилась из его длинных и крепких рук, взяла самый большой цветок жёлтой кувшинки и положила ему на плечо. В последний раз посмотрела на своего первого мужчину и ласково потерлась щекой о его грудь в редких рыжеватых волосках.

"Ты красивый, лесной человек " — прошептала Агирись, -"Ты будешь самый красивый ", — маленькая вогульская женщина одела платье, умыла руки и лицо в речной воде и ушла в тайгу.

Прошёл день, два, три, и Агирись с радостью осознала, что больше не слышит зова духов. Шаманская болезнь прошла — а значит, можно было вернуться в родную деревню, к батюшке Солвалу и старшей сестре Бойтэ. А потом выйти замуж за сильного воина-манси и родить ему быстроногого сына-охотника. "Лесному человеку его Бог дал так много любви, что он поделился ею со мной и исцелил. — думала Агирись, — Если бы он взял меня второй женой, я бы каждую ночь пела ему сладкую песню, мыла бы его в бане своими волосами и мазала губы красной пьяной ягодой. Тогда лесной человек полюбил бы меня так же сильно, как первую жену. А старшая душа его дочери ушла бы в Верхнее Царство к Торуму и переродилась в великую шаманку."

Агирись вернулась в родное село не с пустыми руками: с ней были её беличьи и заячьи шкурки, солёная рыба-муксун и две рубашки из молодой крапивы. Старый охотник Солвал был рад возвращению дочери, а старшая сестра Бойтэ собрала подруг у костра и устроила настоящий праздник.

Девушки пели песни, танцевали, пили сладкий мед с красной и синей ягодой. Оказалось, что старшая сестра Бойтэ была беременна, потому не плясала со всеми, а только жарила на костре перепелок, добытых Агирисью.

-Скажи, Бойтэ, — приставала маленькая вогулка к старшей сестре, — Ялтан по-прежнему все так же ласков с тобой? По-прежнему всю ночь в новом чуме сладкую песню поешь? А косы так же расплетает?

-Ялтан великий охотник, — отвечала Бойтэ, — рано утром он с мужчинами уходит на промысел и возвращается только к вечеру. Он по-прежнему добр и ласков, и великий шаман Шакула- ойка видел, как его лебедь-душа несёт весть предкам, а синица-душа зажигает таежные огни.

-А не видел ли великий шаман душу лесного человека? — Агирись лукаво улыбнулась и сестра заметила её улыбку.

-Лесной человек? Кто это?

-Он живёт на том берегу реки, — отвечала Агирись, — он высокий, стройный, красивый. Он умеет слышать помыслы и лечить людей.

-Откуда ты знаешь его? — Агириси показалось, что сестра Бойтэ недовольна.

-Я встретила лесного человека на берегу, где ставила сети. Он потерял дочь и хотел уйти вслед за ней, но я объяснила ему (Агирись придумывала на ходу), что если он это сделает, Торум не примет ни одной его души. Он заставит тело лесного человека ходить по земле и есть маленьких детей за то, что тот своим поступком не дал старшей душе своей дочери переродиться.

-И он послушал тебя? — Бойтэ не верила младшей сестре: чувствовала, что та сочиняет.

Агирись посмотрела на красивую беременную сестру в вышитой рубашке и новой беличьей парке и прошептала:

-Он добрый. Но он не знает наших богов, он верит русским шаманам. Ему его Бог дал слишком много любви. И я взяла немного. Лесной человек жарко любил меня на берегу реки, а я всю ночь пела ему сладкую песню и не отпускала от себя, как ты — Ялтана.

Бойтэ улыбнулась и ласково погладила сестру по длинным белым волосам:

-Теперь духи будут ещё больше любить и оберегать тебя, маленькая женщина Агирись-эква.

Но словам старшей сестры Бойтэ не суждено было сбыться. В ту же ночь, когда в честь возвращения Агирись девушки устроили праздник, на вогульскую деревню напали русские разбойники из беглых каторжан. Мужчины-охотники отстреливались, шли в рукопашную, но разбойников было слишком много, к тому же они подожгли дома и бедные вогулы не успевали спасать своих женщин, детей и стариков. Агирись сумела схватить и перезарядить ружьё, даже ранила огромного рыжего разбойника в плечо, но он успел добраться до упавшей от страха на землю Бойтэ и перерезал ей горло.

-Ялтан!!! — кричала Агирись, продолжая отстреливаться, — она ещё не знала, что муж Бойтэ погиб одним из первых, защищая родную деревню.

Когда стало понятно, что в живых разбойники никого не оставят, маленькая вогулка, не выпуская ружья из рук бросилась бежать в тайгу, где бы её никто не смог обнаружить. "Русские разбойники не знают леса", — повторяла она про себя.

Утром Агирись проснулась на кочке возле сломанной ели. Вокруг никого не было. В ружье оставалось всего три патрона — запас иссяк, и если в ближайшее время она не добудет новые, то умрет с голоду. Агирись решила поохотиться прежде, чем вернуться в сгоревшую деревню; наверняка, разбойники не оставили живых, забрали мех, ножи, ружья и ушли дальше по тракту.

Она набрала в горсть голубики и отправилась на промысел.

За день Агириси удалось добыть двух белок и одного тетерева: пули ложились точно, словно духи леса отпустили Агирись-шаманку и приняли Агирись-охотницу. Она решила, что нужно будет раздобыть лодку; если духи воды будут благосклонны, она наловит рыбы и сможет продать или обменять на патроны в ближайшей деревне. Маленькая вогулка закинула ружье на плечо и пошла по тропинке, ведущей на тракт.

По дороге до неё долетали разговоры встречных путников о том, что какие-то беглые преступники за ночь сожгли вогульскую деревню, не оставив ни одного человека в живых. Также она услышала, что на берег Туры прибывает пароход с богатыми путешественниками: купцом Щетининым и его людьми. И Агирись решила попытать счастье: со всех ног кинулась на причал — встречать купца, который, возможно, купил бы ее белок, а если повезёт — то и тетерева.

Пароход "Сухотин" напоминал Агирись большого подземного зверя — Маммута. Она часто прежде видела пароходы, но не любила их: пароход большой, толстый, шумный, а оленья упряжка быстрая, лёгкая, и нарты на белом снегу похожи на небесную лодку Торума. Купца Щетинина встречали люди на берегу, а он, большой бородатый человек в чёрном камзоле и с золотыми часами на цепочке, важно медлил, спускаясь по трапу. Агирись подошла к нему, буквально растолкав локтями встречающих:

-Купи белок, большой человек.

Он удивился дерзости маленькой вогулки, но не отстранил её, а любезно улыбнулся и спросил:

-Тебя как звать-то?

-Агирись-эква, — отвечала смелая дочь охотника. — Я из рода Солвала. Моя деревня сгорела и мне нужны патроны. Тогда я добуду тебе лисицу и двух соболей. Кроме меня в этих краях больше никто зверя не бьёт.

Купцу понравилась девушка в беличьей парке с длинными белыми звенящими косами до пят и он захотел с ней познакомиться поближе:

-Я дам тебе деньги на патроны сейчас, а после дам ещё, но пообещай, что придёшь этим вечером в гостиницу недалеко от Покровской школы. Там и поговорим.

Вечером Агирись поднималась в номер к богатому купцу Щетинину с ружьём на плече.

-Ты красивая маленькая дочь тайги, — говорил ей купец, подливая вина в бокал, — у тебя маленькие детские руки, наверное, ты очень ласковая.

-Я — охотница. — спокойно отвечала Агирись, — я бью зверя без промаха, я с ранних лет ходила с отцом на волков. Я могу вырвать сердце кому угодно- и я вырву сердца тем, кто убил мою беременную сестру и сжёг нашу деревню.

-И крови не боишься? — спрашивал порядком захмелевший купец.

-Не боюсь.

Щетинин не стал ждать, пока девушка разомлеет: он привлёк её к себе и начал раздевать. Агирись не сопротивлялась: ей хотелось подчинить своей воле этого большого богатого человека, сделать так, чтобы кроме неё он больше никогда никого не любил. Но купец был совсем не таков, как лесной человек: с ним не рождалась сладкая песня и не разливалась по телу звёздная волна, не хотелось прижиматься к нему и нежно тереться лицом о грудь, не хотелось гладить его волосы, совсем не длинные и не густые, как у лесного человека, зато чёрные, курчавые, короткие и колючие. От него даже тайгой не пахло, а тело было тяжёлым и негибким, словно туша свежеубитого медведя. "Земляное тело", — думала Агирись, лёжа на спине и разглядывая потолок в гостиничном номере. — " А глаза — угли."

Прошли две недели, и купец Щетинин настолько привязался к своей новой любовнице-вогулке, что не пожелал её оставлять. Он предложил Агирись ехать с ним в Петербург, и она согласилась. За две недели женщина едва напоминала прежнюю маленькую охотницу: у неё появились платья, драгоценности, она довольно неплохо заговорила по-русски. У неё больше не было семьи, не было дома, не было богов: они остались в лесу хранить её четыре души: синицу-душу, лебедь-душу, окунь-душу и ящерицу-душу. Не было и любви: она только слышала, что лесной человек ушёл куда-то странствовать и лечить людей. Всё, что было у маленькой вогулки — это память. А ещё она узнала имя лесного человека. Перед отъездом Агирись попросила купца подарить ей две ленты:голубую и золотую. Она пошла на тот берег реки, где лесной человек любил её и повязала ленту на ветку ивы, росшей неподалёку. "Глаза твои от воды, тело — от огня".

А в Петербурге купец дал ей новое имя: раба Божия духиня Агния и ввел в общину злыдотников. С ней же отслужил Великую Черную литургию, во время которой его любовница, а ныне Чёрная Богородица сама заколола ритуальным кинжалом жертву — воплощенного Сатану. Он не знал, что в ту ночь на чёрном алтаре погиб не просто очередной убийца — именно этот человек когда-то умертвил беременную сестру его духини.

"За род Солвала" — почти воскликнула, нанося рыжему разбойнику удар ножом в сердце маленькая вогулка, Чёрная Богородица, Агирись-эква. Она никогда не промахивалась.

-