Я - Вальбурга Блэк (джен)

Первые месяцы пролетели незаметно. Привыкание к слизеринским порядкам и другому режиму учёбы (не столь интенсивному, как дома) должно было меня увлечь, но очень быстро я поняла, что скучаю по дому, Альфарду и даже Кричеру.

Тоску немного убавляли прогулки в Хогсмид — деревеньку в полумиле от Хогвартса. Первокурсников выпускали дважды в месяц, по субботам, при условии, что за ними присмотрит хотя бы один взрослый родственник.

Благодаря Альфарду, регулярно выбирающемуся на встречи со мной, за право влиться в мою компанию велись «тайные» девчоночьи бои. В чём-то я понимала своих сокурсниц: широкоплечий голубоглазый Альфард с буйными — блэковскими — кудрями, добродушный и весёлый, поражал и гораздо более опытные сердечки.

Так, споры за право набиться мне в компанию в будущую субботу начались ещё в третий ноябрьский понедельник.

— Вальбурга, ты же пойдёшь с Селией? — спросила слишком смуглая для британки Оливия Гойл, бросая взгляд на мою соседку по комнате.

— Нет, я иду отдельно: в субботу обещал прийти мой старший кузен, — улыбнулась та, переглядываясь с Орионом.

— О, тогда я могу сопроводить вас, мисс Блэк? — опередив Оливию, влез в наш разговор Мальсибер, кланяясь мне с нарочитой куртуазностью.

— Малыш Рейнард не боится, что Альфард Блэк выпотрошит его, как оленя на охоте, за нескромные взоры в сторону его миленькой сестрёнки? — ехидно спросила Элоди Марч, четверокурсница с говорящим прозвищем Оса.

— Прекрасная Элоди чересчур строга ко мне, — Мальсибер покаянно вздохнул и опустил голову. Его тут же позвал Абраксас Малфой, вовлекая в обсуждение новой статьи в «Зловреде».

— Хорошо, Оливия, пойдём вместе, — я кивнула радостно улыбнувшейся сокурснице.

— Мои соседки могут присоединиться? Ты наденешь ту чудесную мантию с серебристым мехом? Её ведь подарил твой брат? Мистер Блэк такой заботливый: она очень идёт к твоим глазам.

Прислушиваясь к щебету приятельниц и иногда односложно отвечая, я размышляла об особенностях хогвартской жизни.

Я не знала, какие порядки заведены, например, на Гриффиндоре. Селия Бёрк утверждала, что там чуть ли не казармы, но я в этом сомневалась: их пятикурсницы слыли законодательницами местной моды, а щёголь Генри Поттер с шестого курса считался самым красивым парнем школы. Третьекурсница Дорис Селвин уверяла, что уютнее всего на Хаффлпафе, а башня Равенкло — самая продуваемая во всём Хогвартсе. Впрочем, я понимала, что это больше сплетни: ходить в чужие гостиные и тем более личные комнаты было строго запрещено. Внутри же факультета никто не мог попасть в комнаты противоположного пола.

Сплетни, интриги, романы — вот что занимало умы учеников. И слизеринцы не были исключением. Правда, в отличие от остальных, почитатели Салазара никогда не выносили сор за пределы факультета.

Нетрудно было соблюдать и другие непреложные законы Слизерина, поскольку мне хорошо был знаком этот круг из представителей знаменитых британских фамилий (другие сюда попадали крайне редко). Известны были и общие правила. Например, по имени друг к другу обращались лишь близкие родственники не дальше кузенов, жених с невестой после официальной помолвки и друзья одного пола. Для всех остальных были фамилии (в факультетском кругу равные по положению могли обойтись без приставки «мистер» или «мисс»).

Формально факультетом руководил декан — профессор зельеварения Гораций Слаггхорн. На самом деле власть крепко держала в своих холёных ручках староста Эстер Крауч — рыжеволосая красавица с четвёртого курса, «тайная» любовь небезызвестного Генри Поттера. Второй староста факультета Ксавьер Гойл, брат Оливии, с Эстер предпочитал не спорить.

Были ещё старосты школы — представители факультета в Ученическом Совете и Совете попечителей, но их внимание требовалось лишь по крайне серьёзным вопросам.

Привыкшие к дисциплине с раннего детства, слегка расслаблявшиеся лишь в гостиной факультета, среди своих, слизеринцы за пределами зелёно-серебряных стен казались самыми спокойными и сплочёнными, если не друзьями, то приятелями с пелёнок.

Исключением был Реддл.

Тогда в вагоне купе, познакомившись, мы непринуждённо разговаривали. Увлечённая тем, как легко и свободно я чувствовала себя в его присутствии, я не сразу поняла, что так работает один из даров этого талантливого мальчика — эмпатия. Когда я замолчала, Реддл моментально понял, что я разгадала его уловку, и спокойно сказал:

— Извиняться не буду. Но обещаю: я не буду больше нарочно располагать тебя к себе.

— Это потому, что я уже к тебе расположена? — подозрительно спросила я, расстроенная собственной расслабленностью и потерей бдительности.

— Нет, — ответил он и отказался пояснять свои слова.

Позже я поняла, что напрасно корила себя: обманула меня вовсе не эмпатия Реддла, а наша мнимая схожесть. Чуждость Томаса объяснялась просто: при всей мощи чистокровного мага он не знал своего происхождения и рос в маггловском приюте.

Сначала невольно, потом из желания помочь я попыталась обрисовать некоторые особенности уклада магического мира, пояснила некоторые нюансы, важные для начинающего волшебника.

Реддл поразительно быстро адаптировался. Нет, он не стал своим для слизеринцев, но к нему присматривались без отторжения. Краем уха я слышала шепотки, что Блэки рано или поздно предложат ему покровительство (так, очевидно, трактовали моё внимание). Но потом они как-то быстро сошли на нет, а Реддл перестал быть чужим и нашёл нейтральный круг общения, семимильными шагами постигая курс молодого мага… и не забывая про меня.

* * *

- Ты поразительно небрежна и нечестолюбива для потомственной волшебницы, Блэк, — такими словами встретил меня Реддл, когда я прошла сквозь гобелен в небольшой закуток недалеко от слизеринской гостиной.

— Почему?

— Ты не стремишься блистать, как Крауч, не набрала свиту, как Оса Марч, не хвастаешься каждый день парижскими новинками — хотя бы.

— Зачем мне это? И, Реддл, блистать на первом курсе, серьёзно? — усмехнулась я. — Дай мне фору хотя бы до третьего.

— Напрасные насмешки. Репутация сама себя не сделает. Думаешь мне так уж интересны рассуждения Селвина о гибельном курсе Министра — любительницы магглокровок или самовосхваления Джагсона? Однако если я хочу курсу к третьему основать свой клуб или хотя бы набрать свиту, то должен работать уже сейчас.

— Мои планы не столь всеобъемлющи. И что, к третьему курсу ты сколотишь кружок верных последователей? Последователей чего, кстати?

— Исследователи тайн магии, — высокомерно сказал Реддл, но я не стала над ним смеяться. Не из-за того, что Томас был болезненно обидчив, а из-за подспудной уверенности, что он не сказал всей правды и проверяет меня, как всегда.

— Рыцари Магических Тайн, если получится кружок, или верные псы Томаса Реддла, если будет лишь свита… Звучит?

— Несмешно, — буркнул Реддл. — Договоришься сейчас, и будут Рыцари Вальбурги.

— Тогда моё отсутствующее честолюбие будет вполне удовлетворено. В чём, кстати, я небрежна?

— В прошлый раз тебя заметила Оливия Гойл. К счастью, она слишком хочет войти в твой близкий круг, поэтому не стала следить за тобой.

— Ты поэтому поставил новый пароль на вход?

— И заклинание отвлечения. Но твоими уходами могут заинтересоваться и другие, со старших курсов, против них оно бесполезно.

— Они знают, что эта комнатка в пределах факультетских чар. Всё, что здесь смогут сделать хоть приятели, хоть парочки, — только говорить. Но спасибо за беспокойство о моей репутации.

— Возможно, я не хочу, чтобы Альфард Блэк выпотрошил меня, как оленя на охоте, — сказал Реддл, дерзко взглянув на меня.

— Постараюсь избежать подобного исхода. Смотрю, здесь стало уютнее, — перевела я тему на применение бытовых чар.

Наши странные полуприятельские отношения вроде и оставляли ощущение недосказанности, но я чувствовала, что мы оба не горим желанием добираться до их истоков. Мы оба были скованы: этикетом, законами нового мира, попытками врасти в него, одиночеством, наконец. И на миг ощутить пусть иллюзию, но свободы, побыть бунтарём без последствий становилось облегчением.

Я не обольщалась: Томас был той ещё шкатулкой с секретом. Несмотря на то, что ближе, чем с ним, я ни с кем не общалась, крайне наивно было бы считать его другом.