Багровая нить (гет)

Босиком, в одной пижаме, Гермиона шагала через глухую, занесённую снегом рощу и не ощущала ни холода, ни страха перед темнотой и тем, что скрывалось за ней. Здесь, среди безвольной и чахлой травы, густых зарослей деревьев, что тянули к ней свои кривые ветви, точно пытались схватить девушку за шиворот, среди вмёрзших в лёд луж, стылого ветра и белёсой тьмы все мысли Грейнджер были лишь об одном — не потерять след от алой полоски крови, ведущей её за собой к пику леса.

Едва можно было сказать, что гриффиндорка осознавала себя в своём сне. Разум её был как в тумане, чувства притупились, словно принадлежали не ей, а другой Гермионе из грёз. И пусть настоящая она находилась очень далеко отсюда, ощущения хрустящего снега и замёрзшей колючей листвы под ногами казались почти реальными.

Не первый раз она находилась здесь, не единожды шагала по этой запутанной тропе. И от этого становилось только тревожней. Вдруг это никогда не закончится? Вдруг придётся бесконечно блуждать по этому лесу в поисках того, кто тянет её сюда каждую ночь на протяжении последних двух месяцев? Что если эти сны не имеют ничего общего с её потерянной памятью и день за днём просто сводят её с ума? И всё же, если это действительно так, почему кровь в них — главный путеводитель? Почему она вообще слышит её зов и, не в силах сопротивляться, следует за ним?

Прошло немного времени, и Гермиона заметила вспыхнувшие среди тьмы яркие красные глаза. Точно два огонька они мелькнули впереди и тут же скрылись за деревьями. Поглощённая лишь одной жаждой — жаждой узнать, кто их хозяин, — Грейнджер подобрала края ночного одеяния и сорвалась на бег. Остановилась лишь тогда, когда кровавая нить привела её к одинокому охотничьему домику на пике леса. Тот был ветхим и, казалось, редко встречал гостей, однако, глядя на него, сердце гриффиндорки каждый раз болезненно сжималось, появлялось странное и трепетное волнение, что приятными мурашками бежало по коже.

Она была почти уверена, что именно Долохов ждал её внутри старой хижины, что это его тень мелькала в плотно занавешенных окнах. Непонятным оставалось лишь одно: почему в своём сне другая она не испытывала ни ненависти, ни страха перед ним? Почему с таким рвением летела на заведомо губительный огонь?

Пожиратель отобрал у неё гораздо больше, чем просто воспоминания. Он отобрал у неё покой, выскоблил душу по известной лишь одному ему причине, оставив внутри глубокую кровоточащую рану, что как зияющая дыра — чёрная и бездонная — медленно разрасталась в её груди все эти годы, и нечем было её заполнить.

Так откуда же взялось это любопытство и приятное волнение? Почему его голос, внезапно раздавшийся у неё за спиной, когда она вошла, согревал и обезоруживал, а пронзительный взгляд красных глаз обжёг затылок и заставил забыть, как дышать?

— Вот мы и встретились, ведьмочка.

Дверь за Грейнджер тихонько захлопнулась и больше не пропускала ни единого лучика света в комнату. Пламя от свечи, одиноко стоящей на громоздком столе из тёмного дерева, дрогнуло в такт его словам. Тишина первой встречи после долгой разлуки тяжёлым грузом нависла над ними, и, уловив в ней знакомые отголоски опасности, Гермиона не решилась нарушить её. Закрыв глаза, она попыталась дать себе время на то, чтобы успокоиться, но сердце зашлось, стоило мужской фигуре вырасти позади, соприкоснуться с её спиной и осторожно коснуться её плеча, провести ладонью вниз по руке.

— Не бойся. Посмотри на меня.

Гермиона из сна хотела этого больше всего, но чувствовала, будто ей приставили нож к сердцу. Она медленно обернулась, но, как бы не старалась, не могла разглядеть лица хозяина хижины: оно точно обрывок давно забытого воспоминания начинало расплываться и ускользать, стоило ей взглянуть на него.

— Не могу… — она нахмурилась и поджала губы от разочарования, на миг отвела взгляд в сторону и, снова подняв его на него, уточнила: — Не могу вспомнить тебя. Скажи мне, кто ты и почему меня так тянет сюда?

Глаза мужчины хищнически сверкнули. Он с едва различимой ухмылкой обвёл её взглядом.

— Всё просто, Грейнджер. Наше время пришло.

— Что это значит?

Видя её изумление, мужчина не смог устоять и поддался ближе, вмиг оказался настолько близко, что Гермионе пришлось отступить назад, чтобы не столкнуться с ним. Казалось, прошло совсем немного времени, а их разговор уже вышел на знакомую тропу, от которой у гриффиндорки сводило желудок.

— Боюсь, это значит, что ты умрёшь, если не найдёшь меня.

Пожиратель смотрел на неё, не мигая, и Грейнджер поняла — он не шутит. От этого стало трудно дышать, мозг отказывался воспринимать услышанное, а язык перестал повиноваться ей.

— Нет, это неправда. Ты лжёшь мне.

— Не лгу, и ты сама это знаешь, — он зазвучал более грозно и убедительно, сбил гриффиндорку с толку, снова вторгшись в её личное пространство. Гермиона не успела отстраниться и от напора упёрлась спиной в дверь. Мужские пальцы властно легли ей на подбородок, большой палец очертил краешек нижней губы, когда он произнёс: — Вспомни, Грейнджер. Ты сама решила построить для нас этот склеп, но одна заполнишь его, если оставишь всё, как есть. Отныне для нас нет обратного пути и никогда не было. То, с чего всё началось, так или иначе закончится, но только тебе решать, чем: смертью, болью или… любовью.

— Я ничего не понимаю… Откуда ты всё это знаешь?

Вместо ответа он взял её за руку и положил себе на грудь, в область сердца. Гермиона не сопротивлялась — чувствовала, что глубоко внутри сама нуждалась в этих прохладных касаниях. Таких мягких и одновременно трагичных. Пропитанных чем-то знакомым и одновременно далёким.

— Знаю, — продолжил мужчина и сжал её пальцы чуть крепче. — Потому что здесь такая же запачканная кровью дыра, как и у тебя. Ты тоже нужна мне.

Сердце девушки предательски ёкнуло, но она сдержала смятение. Сейчас для неё всё казалось слишком тяжёлым и запутанным, но рядом с ним — её главным врагом — ей почему-то было спокойно, и это пугало больше всего. Разумом она понимала, что тот, кто стоит перед ней, ей абсолютно чужой, что она ничего толком не знает о нём. Однако внутреннее чутьё воспринимало его как кого-то близкого. Родного. Того, из-за кого невидимые шрамы на сердце начинали ныть слишком сильно.

Между ними повисло напряжение. Надо было что-то сказать, но никто не мог подобрать слов и не знал, что делать дальше… Может, обнять? Поцеловать? Или отпустить руки?

Прикосновение затянулось. Странное чувство дежавю сбивало Грейнджер с толку, а томная обстановка и призывающий взгляд предполагаемого Пожирателя только усиливали волнение. В итоге Гермиона не выдержала, откашлялась и осторожно отняла руку, убрав её за спину.

— Прости, я не помню тебя, но… хочу вспомнить.

Мужчина довольно усмехнулся, на мгновение перестал выглядеть устрашающе, приблизился ещё немного и едва коснулся локтя девушки.

— Тогда найди меня.

— Или ты меня. Упрости нам обоим задачу.

— Боюсь, для меня это невозможно, Грейнджер.

— Почему?

— Я не совсем он. Лишь его малая часть, что сохранилась в тебе.

Бровь девушки дёрнулась от недоумения:

— Что ты имеешь в виду?

Гермиона хотела бы возмутиться, узнать большее, но в комнате вдруг стало стремительно тускнеть. Тени на стенах, колеблющееся от слабого пламени свечи, начали сливаться в одну большую и медленно затягивать всё окружение во мрак, концентрируясь за фигурой Пожирателя. От этой картины гриффиндорку прошиб холодный пот, мурашки побежали по телу.

— Кто ты такой? — одними губами спросила она.

Мужчина ничего не ответил и медленно отпрянул назад. Гермиона не спускала с него взгляда, затем увидела, как его руки и тело начали странным образом разматываться на тонкие неестественно бардовые нити. Ошарашенная этим зрелищем, она не шевельнулась и даже не моргнула, а после, сама того не ожидая, вдруг испугалась, что он сейчас просто исчезнет и… снова оставит её одну?

— Скажи мне, кто ты? Прошу. Я ничего не понимаю.

— И не нужно, ведьмочка. Просто спи, и тогда я приведу тебя туда, где ты должна быть.

Настоящая Гермиона знала, что это не сулит ей ничего хорошего, но во сне у неё не было иного выбора. Парящий в воздухе клубок из плоти и крови, минуту назад ещё бывший человеком, не спрашивая разрешения, сковал девушку своими нитями, вонзил ледяные волокна прямо в сердце, на месте которого вдруг образовалась пустая дыра, и начал раскурочивать её, словно желал подчинить её себе, раз за разом всё больше погружая гриффиндорку в состояние агонии.

Терпеть боль было невозможно. Слёзы заструились по щекам. Казалось, это мучение не закончилось бы так скоро, если бы в сон не ворвался звук разбитого стекла. Услышав его, Грейнджер тут же распахнула глаза и нашла себя у входной двери собственной прихожей. На полу, недалеко от её ног, на придверном коврике, что в темноте казался чернильно-чёрным, поблёскивали осколки разбитого зеркала, слетевшего со стены в тот момент, когда она, не осознавая себя, пыталась обойти запирающее заклинание и выйти из дома наружу.

Третий раз за неделю.

Кого-то это бы напугало или как минимум ошарашило, Гермиона же не испытывала ничего подобного. Тело её ныло, грудь жгло, отзываясь на боль сознания, но никаких эмоций не было. Словно душа её давно омертвела, и только тело помнило, какой живой она была недавно во сне.

Да, жить без плохой памяти оказалось довольно непросто. В такие моменты ты понимаешь, что должен быть счастлив, но в итоге не ощущаешь ничего, кроме смятения, пустоты и постоянного чувства, будто тебе чего-то не хватает. Будто то, что когда-то делало тебя собой, вырвали с корнем и надёжно спрятали. Вопросы неумолимо копились, ответов не было — со временем это разрушает.

Рассчитывал ли Долохов на такой результат, Гермиона не знала и знать не могла. Его поступок, как и её послание самой себе были для неё загадкой без ответа. На протяжении долгих лет она считала себя сиротой, выросшей в приюте, пыталась приспособиться к новой жизни «героини войны», которую, казалось, даже не знала. Будто всё, что когда-то происходило, было не с ней, а с Гермионой из совершенно другой вселенной. В тайне от всех она разыскивала пропавшего без вести Пожирателя, чтобы узнать правду, которую все вокруг неё тщательно скрывали, точно желали уберечь её от чего-то плохого, что могло окончательно сломить её. Из-за всей этой лжи часто ощущала тревожность, апатичность, временами ни с того ни с сего выходила из себя, а, когда полностью выгорела, стала желать лишь одного — вернуть себя прежнюю. Только это держало её на плаву, не позволяло сойти с ума.

Она ненавидела Долохова всем сердцем за то, что он сделал с ней. Но каждый раз глядя на своё вялое, почти восковое лицо в зеркале, вспоминала сон и видела за пустым, безжизненным взглядом что-то другое. Отражение каких-то странных, едва заметных чувств, в которых можно было бы утонуть, если бы она только могла заглянуть в них.

— Мерлин! Да что с тобой не так?

Она кричала на своё отражение в восстановленном заклинанием зеркале, но в который раз не почувствовала ничего, кроме пустоты, огромной усталости и потерянности. В такие моменты всегда думалось о смерти, в голове раздавались щелчки револьвера, монотонное вращение барабана, но выстрела никогда не было, а это значит, что что-то живое ещё оставалось внутри неё.

Сдавшись, Гермиона бросила палочку на столе в гостиной и направилась в ванную, там наскоро умылась и вернулась обратно в зал. Сев на диван, решила перечитать собственное послание, но бросила взгляд на балкон. На перилах висел чёрный зонт, который она по какой-то причине не хотела убирать оттуда. Какое-то неуловимое, знакомое чувство всколыхнуло сознание и тут же исчезло.

Грейнджер нахмурилась, стараясь не поддаваться апатии, затем выдохнула в пустоту обманчивое:

— Я справлюсь.

* * *

— Итак, мисс Грейнджер, вы по-прежнему утверждаете, что все ваши эмоции ненастоящие?

Колдомедик, к которому Гермиона ходила последние несколько месяцев по распоряжению Министра, сделал запись в своём блокноте и наконец взглянул на отстранённо сидящую перед ним девушку.

— Нет, вчера я пришла к выводу, что у меня их нет и… возможно, не было. Возможно ли, что меня всё-таки прокляли в тот день?

— Это исключено, мы проводили исследования, вы полностью здоровы. То, что вас мучают проблемы со сном — лишь итог затянувшейся депрессии. Просто продолжайте пить выписанные вам снадобья, побольше проводите времени на свежем воздухе и с друзьями, а главное не сидите дома, и тогда всё придёт в норму.

«Не придёт», — подумала про себя гриффиндорка, но для приличия всё же кивнула. Казалось, медик просто не воспринимал её слова всерьёз, а считал их лепетом истеричной девчонки, что в свои двадцать шесть не может понять себя и от этого выдумывает себе новые проблемы.

Хотя, возможно, в чём-то он и был прав, она действительно не знала, что с ней, да и выписанные лекарства уже не помогали. Жизнь просто потеряла все краски, мысли клубились, как чёрные облака, и ничто не могло развеять их.

— Поймите, то, что вы пережили очень непросто… Тяжело проснуться и забыть половину своей жизни. Обливиэйт — заклинание тонкое. К такому внезапному удару не подготовишься, и всё же ваши друзья говорили, что у вас и прежде была депрессия, а значит вылечить её будет гораздо тяжелее. Просто потерпите. На всё нужно время.

Гермиона вспомнила сон и усмехнулась, но как-то совсем не по-доброму.

— Время? Да я восемь лет просыпаюсь разбитой и не знаю, как это исправить. Только и делаю, что без конца притворяюсь, будто со мной всё в порядке, чтобы, как вы утверждаете, скорее вернуться в норму. Но что если… если на самом деле этой нормы нет и я зря борюсь с собой? Никто не знает, как мне всё это осточертело. Я не чувствую себя собой. Я будто пуста внутри, понимаете?

— Значит, ваши друзья не в курсе вашего состояния? Вы пробовали говорить об этом с ними?

— Нет, — она безапелляционно сложила руки на груди.

— Почему?

— Потому что мы отстранились друг от друга. Точнее, это я отстранилась от них.

— Зачем? Вы же всю жизнь были отличной командой, и все это знают.

— Были. Пока он не сделал меня такой. Но они мне не верят, думают, я сама наложила на себя это заклинание. Я слышала, как они говорили об этом, и это… начало отталкивать меня от них. И всё же они не сдаются, пытаются сделать так, чтобы всё было как раньше. Особенно Гарри. Он так переживает за меня, а я… я…

— Вам одиноко среди них?

Мужчина попал в цель, и Гермиона, присутствующая здесь лишь наполовину, наконец полностью оторвалась от собственных мыслей и обратила свой взгляд на него. Хотела ответить, но воротник облегающей белой водолазки с коротким рукавом, казалось, надавил ей на горло, и все слова застряли в глотке. Не сразу она заметила, что всё это время у неё подрагивали колени, поэтому она поспешила прикрыть их гранатового цвета юбкой и придавить сверху руками.

— Я… не знаю. Всё, что мы вместе пережили, будто было не со мной. И мне крайне неудобно из-за этого. Рядом с ними я чувствую себя самозванкой. Порой мне кажется, что я и вовсе исчезаю из этого мира, когда все начинают говорить о прошлом, в котором меня не было.

Мужчина в халате на минуту задумался, а затем, прочистив горло, ответил:

— Думаю, вам стоит поговорить с Министром Кингсли, пусть даст вам отпуск. Съездите куда-нибудь, либо потратьте это время, чтобы наладить свои отношения с друзьями. Не будьте одна.

— Да, хорошо, — она встала, чтобы как можно скорее уйти из этого кабинета, но внезапно раздавшийся голос медика заставил её ненадолго задержаться в дверях.

— И ещё, мисс Грейнджер… То, что вы перестали любить своих друзей, не делает вас плохим человеком.

— Знаю. Просто мне нужно больше стараться, чтобы снова стать для них хорошей.

— Достаточно будет и того, что вы перестанете притворяться. Будьте честны с ними и с самой собой.

— …

— Мисс Грейнджер?

— Я подумаю над этим.

Выходя из кабинета, она решила, что больше не вернётся сюда.

Взять отпуск? Ну что за бесполезная идея?! Только работа и отвлекает её от ежедневно гнетущих мыслей. К тому же у Поттера и Уизли своя жизнь. Гарри женат на Джинни, и у них уже появились дети, за которыми нужно присматривать. Рон собирается уходить из авроров и работать вместе с Джорджом в «Вредилках». Их семья только начала отходить от смерти Фреда, так зачем лезть к ним со своей личной трагедией?

«Жить тяжело», — вздохнув, подытожила девушка и, пройдя по длинному коридору первого этажа Министерства, завернула за угол, где располагался лифт.

— Простите.

Не дойдя до него, она столкнулась плечами с высоким мужчиной в тёмном полосатом костюме. У него были чёрные волосы с небольшой проседью, вытянутое бледное лицо и глубокие залысины на лбу. Он придержал её рукой, чтобы она не упала.

— Это вы меня простите, сэр. Иду и летаю в своих мыслях. Никого не вижу.

Грейнджер деликатно отступила назад и принялась поправлять одежду. Брюнет тем временем с интересом рассматривал её и не сразу решился продолжить начатый разговор.

— Нет, это я заплутал. Не подскажите, где зал для слушаний? Мой друг должен быть уже там.

— Я тоже туда иду, так что могу проводить вас. Как ваше имя?

— Сангвини. Мы как-то встречались на вечере у профессора Слизнорта.

— Простите, не припоминаю.

— Что ж, может, оно и к лучшему.

Они добрались до зала, не говоря ни о чём важном, лишь затронули пару тем из общего прошлого, что задело всех и, к счастью, было давно позади. Также из диалога выяснилось, что Сангвини первый раз посещал Министерство, поэтому не мог упустить возможности, чтобы не спросить о пойманных Пожирателях.

— Думаю, об этом вам лучше спросить кого-то из авроров. Я не владею такой информацией.

— Правда? — мужчина усмехнулся. — А я слышал, вашего друга — мистера Поттера скоро назначат на должность главы Управления. Неужели вы совсем не обсуждаете с ним свою работу?

— А что насчёт вас? Вы первый раз в Министерстве, а уже собираете слухи? Разве это так интересно?

— Просто ваш друг известная личность, впрочем, как и вы сами. У вас троих много заслуг и вашему слову доверяет вся Англия, так что не вините меня за излишнее любопытство. В конце концов, вы такая же, может, даже полюбопытнее меня будете.

— Откуда вам это знать? Мы виделись только один раз.

— Верно, но я знаком с вашей биографией, мисс Грейнджер, чтобы спокойно утверждать это. Таким, как мы, стоит почаще напоминать себе, что чрезмерное любопытство до добра не доводит, не так ли? Так что будьте осторожны, не переходите черту.

Гермиона почувствовала за его словами какой-то подозрительный намёк, но не успела вставить слово, как они оказались у нужной двери. При этом она не могла избавиться от навязчивого ощущения, что Сангвини уже знал дорогу, ибо весь путь ей казалось, что это не он следовал за ней, а она за ним. Точно под каким-то слабым гипнозом.

— Кажется, мы на месте. Благодарю за сопровождение.

Они вошли в зал вместе, но разминулись у входа. Мужчина, точно его что-то спугнуло, быстро поклонился девушке и ушёл искать своего друга. Гермиона же задержалась у дверей и неожиданно вздрогнула, когда на горизонте вдруг появились Гарри и Рон.

— Кто это был?

— Просто встретились в коридоре. Этот человек был на вечере Слизнорта.

Парни внимательно присмотрелись к отдаляющейся высокой фигуре.

— О, так это же тот вампир, который пугал девчонок! — вспомнил его Рон.

— Точно, друг того профессора… Уорпла, кажется. Они ещё подходили ко мне с какой-то книгой. Интересно, зачем Кингсли пригласил их?

Рон пожал плечами. Гермиона же, услышав знакомую фамилию, с минуту подумала над тем, где она её слышала, а затем вспомнила один из старых заголовков «Пророка» и быстро сообразила в чём дело.

— Вспомнила. Он тот самый профессор, что годами вёл исследования о вампиризме. О нём ещё как-то писали в «Пророке». Наверное, Министр хочет послушать о результатах его работы и решить, стоит ли переносить эту информацию в новые учебники Хогвартса или нет.

— Чепуха, — Уизли поднял бровь в недоверительном жесте и сложил руки на груди. Когда двое друзей обратили на него свои взгляды, немного замялся над ответом: — То есть, он ведь наверняка пишет там только про своего вампира, так? А, как известно, судить обо всех вампирах лишь по одному нельзя.

— Будто ты знаешь много людей, кто рискнёт дружить с вампирами, Рональд?

— Дело не в этом, Гермиона, а в том… — Уизли на миг прервался, стоило компании бывших слизеринцев пройти мимо, затем мазнул по каждому пристальным взглядом, и только после продолжил: — В том, что сейчас особое внимание нужно уделять не тем, кто у нас почти не водится, а сынкам Пожирателей, которых недавно восстановило в статусе Министерство.

Гермиона окинула глазами упомянутую толпу, среди которых ей были знакомы только трое: Малфой, Нотт и Паркинсон. Все как один, вели себя непринуждённо, так, будто давно оставили прошлое позади, но при этом не лишились присущей им чистокровной гордости. И пусть никто не видел в их выражениях истины, тот, кто всегда притворялся сам, мог разглядеть то, как притворяются другие, и понять, что всё это лишь иллюзия. Глупо искать в ней внутреннюю силу, но ещё страшнее, когда притворство превращается в норму.

Стараясь отвлечься от надвигающихся мыслей, Гермиона быстро отвела взгляд от слизеринцев и снова воззрилась на друга:

— Прошло столько лет, а ты до сих пор не доверяешь им?

— И никогда не буду. Из-за таких, как они, умер Фред, профессор Люпин, Добби и, быть может, даже твои…

— Рон! — Гарри вовремя спохватился и отдёрнул друга. Гермиона же нахмурилась и замерла в ожидании.

— Мои «кто»? — спросила она.

Уизли замолчал, точно то, что он собирался сказать, было под запретом, а затем сказал следующее:

— Не знаю… Знакомые? Или, может, подруги, о которых мы с Гарри не знаем.

Снова ложь.

— Может, не будем о плохом и лучше займём себе места? — Поттер сжал плечо Уизли, в то время как у Гермионы свело живот от нервов. Она знала, что если эти двое что-то утаивают от неё, то точно ничего не скажут. Такое уже было и не раз. Поэтому, чтобы не портить отношения с единственными оставшимися в её жизни друзьями, она старалась время от времени дистанцироваться от них.

— Вы идите и садитесь, а я отойду на пару минут.

— Тебя проводить?

— Не нужно, Гарри.

— Уверена?

— Да.

Стоило девушке скрыться из виду, как двое гриффиндорцев скрестились взглядами.

— Хватит опекать её! — начал Уизли.

— А ты перестань бросаться намёками. Знаешь ведь, каких усилий мне стоило убедить Кингсли полностью стереть ей память о родителях.

— Да знаю я.

— Тогда в следующий раз будь осторожнее со словами.

— Ладно-ладно, прости, что сглупил.

Гарри одобрительно кивнул, после чего оба гриффиндорца с облегчением выдохнули и направились на поиски мест.

Обманывать Грейнджер было трудно. Никто из них не хотел возвращаться к тому, что было в начале, когда спустя полгода после выписки из Мунго Гермиона вдруг начала себя странно вести. Сперва это проявлялось в постоянных расспросах о Долохове. Подруга была уверена, что именно он наложил на неё Обливиэйт и убил её родителей. Только вот прямых доказательств этому не было так же, как не было известно, жив он или нет. Ко всему прочему вампиры, как было известно, колдовать не умели, из-за чего они с Роном сделали единственный вывод, что Гермиона, поддавшись отчаянию, просто выдумала всё это. И спустя год эта догадка укрепилась только сильнее.

Грейнджер тогда взяла отпуск и решила отправиться в Россию. Они с Уизли долго отговаривали её, даже подключили к этому Джинни, но всё было безнадёжно. Если Гермиона что-то решила, этот поезд было не остановить. Как и ожидалось, назад она вернулась ни с чем. Неудача подкосила её, но она не опустила руки и стала пробиваться в Азкабан, чтобы поговорить с заключёнными. Они с Уизли не вмешивались. По крайней мере, пока однажды не решили навестить её у неё дома и не нашли подругу с окровавленными руками. На вопрос: «зачем она порезала себя», она ответила, едва соображая:

«Мне казалось, что что-то должно было произойти».

Эта картина так напугала Гарри, что следующим утром он отправился в Министерство, чтобы поговорить с Кингсли. Тот не сразу согласился подправить Гермионе воспоминания, ибо всегда оставался риск того, что кто-то мог случайно раскрыть ей правду о родителях и запустить цепочку проблем повторно. И тем не менее они рискнули, в первую очередь предупредили тех, с кем Грейнджер сталкивалась ежедневно. Вскоре каждый в Министерстве знал правду, но молчал, потому что то была малая просьба самого Гарри Поттера. А он редко о чём-то просил.

И всё же было и то, что избранный никак не мог понять: почему Гермиона каждый раз вспомнила о Долохове? С какой стати этот мерзкий Пожиратель, что дважды нападал на них, так прочно засел в её мыслях? И почему сама она стала закрываться от них с Роном? Если бы Поттер только знал о её записке, давно бы сжёг проклятую бумажку, сводящую его подругу с ума. Но он не знал, но всё же был уверен в одном: как бы сложно им не было, они как и прежде будут держаться вместе.

* * *

Начало слушаний, в которые вошли такие темы, как международное сотрудничество магов и политические нововведения в правах маглорождённых, пролетели для Гермионы почти незаметно. Когда же за трибуну встал пожилой профессор в сопровождении своего протеже Сангвини, время для Грейнджер будто замерло. Она даже не заметила, как сидящий по соседству Рон хмыкнул и по привычке свёл руки — всё её внимание было приковано к другим.

— Добрый день, товарищи волшебники, — начал свою длинную речь Уорпл. — Не знаю, помнит ли меня хоть один из вас, ведь долгое время я затворничал, постепенно теряя интерес к общению с людьми и всё глубже погружаясь в собственные исследования, чтобы все мы и новое поколение детей-волшебников однажды могло изменить своё представление об окружающем нас мире и тех угрозах, которые тот в себя включает.

Темой моего исследования стал «Вампиризм и методы его излечения путём образования кровной связи». Лично мной было обнаружено два пути возникновения подобной связи: первый — естественный, образуется посредством укуса вампира, находящегося в состоянии тяжелого физического и пищевого истощения, второй — искусственный, образуется путём воздействия ферментов, выделяющихся из редких цветков Кровоцвета. Попадая в кровь человека, эти ферменты изменяют её вкус и аромат, делая его чрезмерно привлекательным для вампира. Когда же они смешиваются с его кровью, ментальный блок вампира полностью поднимается, и волшебник, владеющий даже самой слабой способностью к легилименции, может легко подчинить его себе. Подобное не доступно маглам, но этим не стоит гордиться, ибо последствия у каждого вида связи могут быть разными и не всегда обратимыми.

Профессор на миг прервался, чтобы выпить стакан воды перед следующей частью доклада. Когда же его взгляд случайно упал на Грейнджер и её друзей, старик тут же отвернул голову, будто не хотел смотреть на них. Гермионе это показалось странным, особенно с учётом того, что Сангвини поглядывал на неё, не переставая, точно опасался чего-то.

— Итак, на чём я остановился? — профессор поставил стакан на трибуну, после чего продолжил свою речь: — Обратимость кровной связи. Обратимая связь обычно возникает на этапе зарождения связи, когда между человеком и вампиром ещё не существует сильной привязанности. В этот период волшебник может легко оборвать её без риска для собственного сознания, в противном случае эта граница начинает постепенно стираться, а связь становится необратимой.

Необратимая связь, напротив, характеризуется высоким уровнем ментальной привязанности и каждый случай в ней по-своему уникален. Общим результатом для всех является лишь несколько изученных и испытанных мною факторов: первый — регулярно употребляя кровь одного и того же волшебника, вампир может обратно становиться человеком. Моему другу Сангвини понадобилось примерно двадцать с лишним лет, чтобы начать стареть. Я предполагаю, что такая медлительность процесса может быть связана с тем, что в своей прошлой жизни он не был волшебником. Если же вампир новообращенный и прежде был магом, то этот процесс пойдёт гораздо быстрее. Разрыв связи в необратимом периоде опасен. Особенно если протекает в одностороннем порядке.

— Погодите, вы хотите сказать, что их действительно можно излечить? — спросил кто-то из зала, на что исследователь ответил:

— Боюсь, что это так.

— Простите, но в это слабо верится. Думаю, всем нужны более реальные примеры, чтобы поверить в это.

Профессор посмотрел на Сангвини, и этого взгляда было достаточно, чтобы вампир понял его без слов. Он тут же достал небольшой нож из-за пояса и на глазах у всего зала порезал себе ладонь. Даже спустя пять минут рана не затянулась. Кровь пропитала рукав вампира, капала на трибуну, и от этого зрелища у Гермионы закружилась голова.

— Видите, у него почти исчезла регенерация! — воскликнул Уорпл, после чего обратил всё своё внимание на друга и предложил ему чистый платок. Сангвини едва заметно улыбнулся, принял его и, пока зал затих, осмысляя увиденное, пристально взглянул на застывшую Гермиону.

Пазл в голове гриффиндорки начал постепенно складываться, но, чем ближе к ней была ужасная истина, которую не хотелось принимать, тем больше возникало сомнений. В конце концов, жажда узнать ответ на свой главный вопрос победила и заставила её подняться с места:

— Скажите, сэр, а вампир может заново научиться колдовать?

Гарри и Рон переглянулись. Старик несколько секунд помолчал, обменялся взглядами с вампиром, после чего ответил:

— Я не наблюдал таких случаев.

— Тогда… — Гермиона не хотела отступать, вдобавок привлекла к себе всеобщее внимание, раньше её это не волновало, но сейчас она чувствовала, что начинает задыхаться. — Тогда, может, ваш друг сможет ответить на этот вопрос?

Сангвини усмехнулся.

— Вы слишком любознательная барышня, мисс Грейнджер, но боюсь, мой ответ будет таким же. Эта теория не проверена.

— Но вероятность этого существует?

— Скорее нет, чем да.

Она чувствовала его ложь, желание скрыть ото всех что-то важное, но не могла объяснить причины этого. А может, они хотели скрыть это только от неё?

Нет, глупости. Если Долохов в действительности стал вампиром, судя по последней информации о нём, то вряд ли пошёл бы с этой проблемой к профессору. Да и другому не было смысла покрывать его.

Может, она и правда ошиблась? Может, ей почудилось, что это был он, а на самом деле это был совершенно иной человек? Но она столько лет была уверена в этом, даже сны намекали ей на это. Ошибки быть не могло. Точнее, она была не готова забыть обо всём и принять её.

— Я знаю, вы о чём-то умалчиваете, — сказала гриффиндорка, не сводя с них пронзительного взгляда, — но не понимаю, почему.

— Потому что наука не терпит догадок, мисс Грейнджер.

Девушка свела брови, но больше ничего не сказала. Рон тем временем дёрнул её за руку, призывая сесть. Она послушалась, но передумала, чем заставила профессора устало вздохнуть.

— Ещё вопрос, мисс Грейнджер?

— Да. Последний.

— Спрашивайте.

— Расскажите подробнее о связи и в особенности о её разрыве.

— Всё самое главное я уже рассказал. Если вас что-то сильно интересует, вы можете подойти ко мне лично.

— Хорошо.

Она села на место, но вопреки словам профессора не смогла найти ни его самого, ни Сангвини в зале после слушаний. Более того, оказалось, что восемь лет назад они сменили адрес, и найти их теперь было невозможно. Гермиона использовала всё: связи, магию, но не добилась никаких результатов, будто жильё Уорпла скрывалось под Фиделиусом.

Тем временем сны продолжали мучить её, и от этого гриффиндорка с каждым днём всё больше походила на призрака и всё больше ждала, когда исследования Уорпла будут полностью преданы в Министерство, надеясь, на повторную встречу с мужчиной хотя бы в пределах рабочих стен. В конце концов, его выступление заинтересовало Министра и помогло открыть в Подразделении существ новый сектор, который она и возглавила. Пусть и экспериментально.

В первый же вечер Грейнджер изучила весь имеющийся текст исследователя, пыталась провести взаимосвязь своего состояния с находящимися внутри фактами и чем дальше погружалась в чтение, тем страшнее открывалась перед ней правда.

«Исследовано, что при наличии крепкой связи и её последующего разрыва у обоих объектов повышается общая тревожность, появляются проблемы со сном. Оба объекта тянутся друг к другу, и со временем связь между ними восстанавливается. Я открыл это экспериментально, когда мой друг однажды попал под воздействие скрывающей магии. Тогда я чувствовал, будто умер наполовину. Когда же связь восстановилась, и я нашëл его, моё состояние пришло в норму».

— Нет, это невозможно.

Гермиона перечитала этот отрывок несколько раз, после чего рьяно отодвинула от себя записи.

Всё сходилось: её состояние, сны, записка. Не укладывалось только одно — причина, по которой она связала себя с Пожирателем. Она была уверена, что никогда бы не поступила подобным образом, и всё же должна была знать наверняка, как и когда это случилось.

Убрав все бумаги, она выключила свет в своём кабинете, после чего наконец отправилась домой. Было уже поздно, в Министерстве в это время оставались лишь единицы, и всё же в Атриуме ей довелось встретиться и заговорить с тем, кого она совсем не ожидала увидеть.