На озере (гет)

Володе опять стало трудно рассказывать, и он заговорил медленнее, тщательно подбирая слова. Платон слушал, глядя в пространство, лицо его казалось Римме сейчас очень взрослым и строгим. Теперь уже Мартуся обнимала его двумя руками, стараясь согреть и утешить, прижималась к груди щекой, словно слушая стук его сердца. Ох, ничуть эти двое не стали осторожнее после всех разговоров, а впрочем, сейчас не до осторожности было. Прав был Володя, тяжёлая оказалась история.

— ...Августу раз в день к Якову пускали ненадолго, а нас с Платоном — нет, там вообще очень строго было. Всё остальное время можно было сидеть только в приёмном покое, но всё равно из больницы они давали увести себя только на ночь, когда закрывалось всё.

— Мы были там нужны, — сказал парень серьёзно.

— Конечно, — согласился Володя. — А вот я, к стыду своему, долго в этом самом приёмном покое не выдержал. Совсем я не умею... сидеть и ждать. Августа почти всё время молчала, очень как-то в себя ушла, а Платон мне в первый же день уже сказал, чтоб я шёл преступников ловить. Я говорю: "Так поймали же уже!" — "Всех?" — "Нет, конечно..." — "Вот видите". Ну, и отправился я в конце концов следователю Крюкову помогать, тем более ему моё содействие ох как было нужно. Наведывался в больницу два раза в день: в одиннадцать после обхода, когда лечащий врач Якова выходил поговорить, и в восемь вечера, чтобы Августу с Платоном в гостиницу отвезти. Звонил ещё несколько раз в день сёстрам на пост, узнать, нет ли чего нового. Нового не было целую неделю: "Состояние критическое", и всё. Когда на восьмой день Яков пришёл в себя, на это, по-моему, кроме нас уже никто не надеялся. Его врач выглядел очень удивлённым. Сказал, что Штольман не в рубашке родился, а в кольчуге, что он просто очень хотел очнуться, вот и очнулся, а с медицинской точки зрения это объяснить сложно...

Володя замолчал довольно резко, глубоко вздохнул, посмотрел в сторону — на озёрную воду и окаймлявший её осенний лес. Как будто усилием воли возвращал себя в реальность ясного субботнего дня и семейного пикника. Но осталась, повисла в воздухе некая недосказанность. Что-то ещё было в ту страшную неделю семидесятого года, о чём он сейчас не захотел — или не смог — рассказать.

— Ладно уж, дорогие мои, — сказал он хрипло, — всё хорошо, что хорошо кончается. Яков Платонович не только выкарабкался, но и вернулся в профессию. Тому, кто на него напал, повезло меньше, его расстреляли в начале 1971 года.

— Кто это был, дядя Володя? — спросила Мартуся.

— Олег Парамонов, кличка Паром. Бандит- рецидивист, отсидевший в общей сложности четырнадцать лет за грабёж, разбой и тяжкие телесные повреждения. Поначалу он признал только нападение на Якова, да и то потому, что там было пол-автобуса свидетелей, от всего остального решительно открестился и довольно долго на допросах молчал, только зубы щерил. Зато запел соловьём напуганный участью своих подельников Тарасюк. Он рассказал следователю, что Парамонов подловил их с дружками, когда они попытались взять его на гоп-стоп. Отметелил всех троих, припугнул, сказал, что с них теперь должок, и пообещал непременно за ним вернуться. И вернулся, как раз после танцевального конкурса в Доме культуры. Предложил за хорошие деньги похитить для него Любу Гордееву, на которую он якобы "запал". Сказал, что муж у неё моль бледная и ни на что не годен, а если женщина у него окажется, то быстро растает. В общем, история почти как в "Кавказской пленнице", только не смешно совсем. Предложение Парамонов сделал так, что "шахматисты" отказаться никак не могли, даже если бы захотели. Первая, плохо подготовленная попытка похищения в парке у них сорвалась, потому что Гордеева оказала неожиданно активное сопротивление, громко кричала, а поблизости оказались люди. После этого они какое-то время следили за молодожёнами и даже проводили их в поход, почти до места стоянки. Сочли это идеальной возможностью, сообщили Парамонову. Они хотели напасть на палатку ночью, мужчину оглушить и увести женщину, но когда Гордеев сорвался со скалы, а Люба пошла за помощью, всё оказалось ещё проще — они перехватили её по дороге, запихнули в спальный мешок, передали Парамонову в оговоренном месте на трассе, а штормовку бросили в озеро, чтобы запутать тех, кто будет её искать. Когда милиция вышла на Бекетова, и он смог вывернуться на первом допросе, то пришёл к Парамонову требовать больше денег за молчание. И сам замолчал — навсегда, после чего пришёл черёд Чижова. На очной ставке с Тарасюком Парамонов подтвердил, что действительно скрутил и припугнул эту троицу сопляков, попытавшихся его ограбить, но больше ни разу с ними не встречался. Зачем они похитили девушку и куда её дели, он, по его словам, не имел ни малейшего понятия. Свидетелей, видевших Парамонова с Бекетовым и его дружками, у нас так и не нашлось, а время шло. Но тут выяснилась очень странная вещь. Оказалось, что Парамонов вполне официально работал водителем у высокопоставленного человека — директора крупнейшего в области совхоза Александра Борисовича Щедрина.

— То есть вы вышли на товарища Саахова? — не выдержал Платон.

— Сначала мы не поверили, что такое может быть не в кино. Тем более, что человек был очень известный и уважаемый — член партии, депутат, делегат, руководитель передового высокоэффективного предприятия. Но как такой человек умудрился взять на работу матёрого уголовника, было совершенно непонятно. Ведь Парамонов жил под своим именем и проверить его подноготную ничего не стоило. Да у него все руки были в татуировках, в конце концов! Стали искать, что этих двоих могло связывать, и выяснили, что оба они родом из посёлка Крестцы в Новгородской области и учились в одной школе, даже в одном классе. С этим уже можно было идти к Щедрину, что мы и сделали. Принял нас товарищ директор совхоза в перерыве между двумя совещаниями, выслушал следователя с каменным лицом. Сказал, что действительно взял на работу своего бывшего одноклассника, хотел дать человеку второй шанс, поскольку тот свой срок отбыл и вину искупил. Если он ошибся и Парамонов вновь оказался в чём-то замешан, то он его немедленно уволит. Поблагодарил нас за службу и попрощался. Мы уже почти ушли, когда меня как дёрнуло что-то, и я прямо от двери уже спросил его, знакома ли ему Любовь Гордеева. И тут он испугался. Пока речь шла только о Парамонове, он был совершенно спокоен, но тут, пусть и совсем ненадолго, дал слабину. Я вернулся к столу, чтобы показать ему фотографию Любы, он бегло на неё глянул, сказал, что никогда эту девушку не видел, но тут не понадобилась бы Штольмановская интуиция, чтобы понять, что он врёт. Виду мы никакого не подали, но, как говорится, взяли след. Крюков побоялся докладывать о наших подозрениях начальству, не имея никаких доказательств на руках, так что за Щедриным мы начали следить на свой страх и риск. У него был большой частный дом с участком под Старой Руссой, где он жил совсем один, семьи у него не было. И располагался этот дом всего в десятке километров от того места, где вышла на дорогу из леса вторая девушка, Светлана Рудакова. Это нам, конечно, тоже показалось подозрительным. Следили мы за ним вчетвером, парами, подменяя друг друга: я, Крюков и два молодых новгородских оперативника. И вот в субботу, в районе пяти утра, он вроде как на рыбалку собрался. Грузил в машину всякий рыбацкий инвентарь, прямо как мы с Яковом — и удочки, и котелок, и палатку, вот только ещё тюк какой-то увесистый на заднее сидение закинул, донельзя подозрительный. Мы насторожились, конечно, и поехали за ним. Вот только накануне сильный дождь прошёл, дороги развезло, а он как будто нарочно просёлки поплоше выбирал, "волгу" свою не жалел. В конце концов, мы в одном месте ненадолго застряли, толкать машину пришлось, а потому еле успели. Он уже всё своё имущество в надувную лодку загрузил и отчалить собирался. Когда мы на эту прогалину у воды выскочили, вид у него был, будто перед ним земная твердь разверзлась. Я к тюку в лодке, а он шевелится. Открыл, а там Люба. Первое, что она у нас спросила, когда мы кляп у неё изо рта вытащили, было: "Где Игорь? Что с моим мужем?"

— Вот видишь! Я же говорила, что у них всё по-настоящему! — выдохнула Марта с огромным облегчением.

— Ты всё правильно говорила, малыш, — усмехнулся Платон нежно. — Ты — умница...

— Да, ребята очень хорошие оказались. Сцена их воссоединения у Гордеева в больнице — из тех, что душу греют. Люба вообще молодец: несмотря на все злоключения не потеряла ни присутствия духа, ни воли к сопротивлению. Ещё и поэтому всё обошлось относительно благополучно. Зато остальные фигуранты по тому делу — на редкость омерзительные, ещё и фальшивые насквозь — что комсомолец-атлет, что депутат-делегат. Зла не хватает! Когда мы Щедрина в первый раз допрашивали, то чувство было, будто пластинку заезженную слушаем. Оказывается, этот деятель тоже был в Доме культуры, наблюдал за конкурсом твиста исподтишка и пал жертвой Любиных чар.

— Низко пал, как я понимаю, — сказал Платон желчно.

— Ниже некуда. Сначала попросил Парамонова аккуратно разузнать, кто эта "звезда" и откуда. Через пару дней приехал в те места опять, в надежде как-нибудь с девушкой познакомиться. Ему повезло, удалось в парке благородно защитить её от хулиганов.

— Так это он подзатыльники раздавал?

— Он самый. Потом, правда, этого благородного спасителя разобрала такая робость, что до знакомства со спасённой "звездой" дело так и не дошло, проводил её до турбазы молча и всё.

— Это всё подстроено было, да? — спросила Мартуся.

— Да наверняка, — кивнул Сальников. — Парамонов и подстроил, он вообще в этой истории был главный кукловод, вершитель судеб, а Щедрин и Бекетов с компанией вообще друг о друге не знали. Как бы то ни было, а завести с Гордеевой нормальное знакомство сразу после "спасения" Щедрин не сподобился, и впал по этому поводу в глубокую меланхолию. Он клялся, что не просил Парамонова никого похищать, а тот сам решил своему шефу "угодить". Когда пару дней спустя Щедрин вернулся с работы, Люба Гордеева уже сидела у него в сарае связанная и с кляпом во рту. Он так и не смог ответить на вопрос, почему же он немедленно не отпустил девушку и не вызвал милицию. Мямлил, что испугался, что его заподозрят в соучастии, и ещё, что был так сильно в неё влюблён, что просто хотел, чтобы она была рядом...

— Рядом? В сарае с кляпом во рту? — уточнила Римма.

— Ну, кляп он ей вынул, руки и ноги развязал и даже в дом на ужин пригласил, но Люба, едва оказавшись во дворе, немедленно попыталась сбежать, и сбежала бы, если б не Парамонов. Поэтому Щедрин снова запер девушку в сарае...

— Действительно, почти "Кавказская пленница", — пробормотал Платон.

— Вот только там трёх убийств в сценарии не было, — покачала головой Римма.

— Ну, вот что он от неё хотел? — спросила Мартуся. — Я не понимаю... Нет, то есть я понимаю, не маленькая, но...

— Да нет, солнце, ты как раз не понимаешь, — ответил Володя тепло. — Не понимаешь, и правильно делаешь. Нормальному человеку, ещё и... знающему кое-что о настоящих чувствах, — Тут Марта заметно смутилась, а Платон посмотрел на Володю укоризненно, — понять логику этого мерзавца совершенно невозможно.

— Может, он псих? — тихонько спросила девочка.

— Экспертиза признала его полностью вменяемым. Да и для психа он слишком ловко выкручивался и слишком методично всё на Парамонова валил. Многие даже рады были поверить в его версию.

— Поверить во что? — удивилась Римма. — Он же девушку чуть не утопил.

— Что ты, ни в коем случае! — возразил Володя. — Он её только попугать хотел, чтобы молчала, а потом отпустил бы.

— Это он так сказал?

— Конечно. Мы-то со следователем Крюковым были другого мнения, потому что он весь в синяках был, которых ему Люба наставила, когда он её для рыбалки "упаковывал". А ещё он в лодку, кроме всего прочего, положил верёвку и камень.

— Камень?

— Да. Чтобы концы в воду.