Те же и Платон: Крым (гет)

От Севастополя до Керчи Сальников доехал поездом, до Героевки автобусом. По оставленному на всякий случай Платоном адресу никого не обнаружилось, а пожилая хозяйка после короткого разговора отправила его на соседнюю улицу. Здесь уже всё было знакомо, да и Оксану Петровну он сразу узнал, как и она его. За шутливым разговором дождались Платона и Римму с племянницей, и тут оказалось, что Римма ему не рада. Причём настолько, что ей понадобилось с четверть часа, чтобы сказать, наконец, что-то приветливое.

Это было неожиданно. В Харькове Сальникову показалось, что она ему симпатизирует, чисто по-человечески так точно, иначе он не попёрся бы на другой край полуострова. Нет, сразу было понятно, что тётя Платоновой Марты крепкий орешек и быстро она к нему в объятия не упадёт. Что будет долго присматриваться, чтобы понять, что он за фрукт или даже овощ и каким боком вписывается в её жизнь. И пусть бы, он совсем не против был, а только за. Обстоятельства знакомства, а также Платонова протекция позволяли ему подойти к женщине на дистанцию, достаточную для того, чтобы им обоим было по крайней мере интересно. А там видно будет.

Римма была хороша, внешне так на его вкус даже слишком красива. Шестнадцать лет назад ушедшая жена, Танюшка-Таточка, русоволосая, голубоглазая и курносая радость была ему в самый раз. А красавицы... ну их. Самой красивой женщиной, которую он когда-либо видел вблизи, была Августа Штольман, так он её как-то даже побаивался. Как такую любить и с такой жить, знал только Яков, но не рассказывал, потому что обычно мало пил. Но Римма была другое дело: вот вроде бы и цену она себе знала, и мужским вниманием явно обижена не была, но никакой стервозности он в ней не увидел и холода не почувствовал. Правильная у Марты была тётечка, великодушная и со стержнем, иначе они обе не выжили бы.

Сальников очень хорошо понимал, как это — осиротеть в одночасье. Тут уж всё равно, самолёт ли упадёт или пьяный водитель грузовика на встречную полосу выедет. Он точно знал, что спился бы после гибели жены, если бы не Машутка и не Яков со своим занудством, пусть он будет здоров и живёт сто лет. Не спившись, он после год за годом пытался заполнить зияющую пустоту в их с дочкой жизни, и видимо, у него получилось, раз Маша выросла шебутной и светлой, вся в мать, ну и в него самую малость. У Риммы получилось тоже, девчушка-солнечный зайчик тому подтверждение, вон Платон млеет прямо, даже забавно на это смотреть. Овдовев в тридцать четыре года, Владимир Сергеевич так больше и не женился, потому что Маша где-то через полтора года после смерти жены попросила у него несусветное: "Пап, я всё понимаю, ты живой человек, но только мачеху в дом не приводи". Так что жил он уже шестнадцать лет весёлым вдовцом. Живой человек, но неженатый. И Римма, скорее всего, была одна по схожей причине. Родственная душа, в общем, так что он подумал, а почему бы и нет?

Но Римма была ему не рада. Настолько, что как-то одеревенела вся, и племянница то и дело поглядывала в её сторону, удивляясь такому нетипичному для тёти поведению. У него есть три-четыре дня, чтобы понять, почему он пришёлся ей настолько не ко двору. Благо, она не из тех, кто будет юлить и голову ему морочить. У таких, как Римма, "нет" и означает "нет", а не "попробуйте ещё раз". Жалко, если ничего не получится, ему давно уже никто так не нравился.

Владимир Сергеевич по совету Платона ушёл договариваться насчёт жилья на Рубежную 22, куда Римма с Мартусей так и не переехали. Обещал вернуться к обеду часа через два. Явно колебался, но девочка его уговорила, спасибо ей. Платону Оксана Петровна принесла свежего дёгтя, так что он занялся собачьей будкой, а они с племянницей — борщом. Мартуся поняла, что разговаривать Римма не настроена, но расспрашивать пока не стала, проявила деликатность. Резала овощи и тихонько что-то напевала под нос, будучи явно в чудесном настроении. Римма ей даже как-то по-хорошему позавидовала. Сама же она пребывала в самых что ни на есть растрёпанных чувствах. Понять бы ещё, почему так.

Да, Римма была уверена, что до возвращения в Ленинград она капитана Сальникова не увидит. Отложила решение на потом и успокоилась. А он взял и приехал. Зачем? За курортным романом? Так не может быть и не будет никакого курортного романа на глазах у детей, как он не понимает?! А если понимает, то зачем? "Например затем, сестрёнка, — неожиданно отозвался брат, — что человек в обычной жизни много и тяжело работает и ухаживать за тобой сможет разве что урывками. А тут море, солнце... Раздолье". Ох, молчи, Женька, не хочу тебя слушать. И так всё из-за тебя! Из-за него? А почему, собственно? Или... из-за дара? Который то ли есть, то ли нет, но всё равно плохо. Если никакого дара нет, а она слышит голоса и видит отрывки чужой жизни, значит медленно — хорошо, если медленно! — сходит с ума, и зачем тогда Владимиру Сергеевичу с ней связываться? А если дар есть, то есть и всё остальное. И, наверное, нельзя просто отмахнуться от того, что сказала тётя Зина, считавшая себя оракулом, о Сальникове: "Хороший мужик, но не тот". Хотя... сама Зинаида Ивановна была замужем четыре раза. Значит, у неё все четверо были "те"? Или, наоборот, "не те"? Да ведь она, Римма, сама не своя сегодня не из-за приезда Владимира Сергеевича, а из-за этого видения, страшного, но в то же время такого пронзительного и чистого. Что ей делать теперь? Верить или не верить? Если не верить, то по возвращению в Ленинград надо идти к психиатру, лучше всего к кому-нибудь из тех, кто ещё маму помнит. А если верить, то надо понять, для чего ей показали то, что показали.

— ...Риммочка, что с тобой? Что ты делаешь? — Голос Мартуси выдернул её из водоворота смятенных мыслей, и она поняла, что помидоры давно порезаны, а она просто, пугая девочку, стучит ножом по доске. В голове, впрочем, как-то сразу просветлело.

— Мартуся, — Голос её звучал почти спокойно. — Ты можешь попросить Платона, чтобы он взял нас с собой на завод?

Племянница смотрела на неё своими дивными широко распахнутыми глазами, в которых плескалось сейчас море сочувствия и больше понимания, чем Римма могла себе представить:

— Конечно, я могу. Это из-за сна?

Римма кивнула.

— Из-за сна. Я хочу увидеть этот мотобот.

Владимир Сергеевич вернулся через два часа с бутылкой хорошего массандровского вина и роскошной гроздью тёмного винограда для Мартуси, и у Риммы даже получилось приветливо и, кажется, естественно ему улыбнуться и протянуть руку, которую он пожал с видимым удовольствием. Она только сейчас заметила, что за неделю, что они не виделись, мужчина заметно загорел, а волосы наоборот выгорели на солнце — и то, и другое шло к его светлым глазам и молодило. Римме вообще приятно было на него смотреть, это она ещё в поезде поняла. Хотя сейчас она не столько смотрела, сколько слушала, как забавно и настойчиво расспрашивает его Мартуся — про Севастополь, дочку, внуков.

Обедать сели, как только дождались Платона. Его, закончившего возиться с дёгтем, не терпящим возражения тоном отправила в летний душ Оксана Петровна. Сама же хозяйка ушла к соседке на именины, так что к борщу они приступили вчетвером. Попробовав несколько ложек, Мартуся простонала: "Как вкусно-о!", Платон истово закивал с полным ртом, а Сальников сказал:

— Нет, это не просто вкусно, это — шедевр. Я честно скажу, настроен был хвалить в любом случае, пересол, недосол — всё равно. Но тут хвалить мало, тут бы неплохо воспеть.

— Овощи просто очень хорошие, — улыбнулась Римма. — Из таких плохо не приготовишь...

— Ну, конечно, — кивнул мужчина понимающе. — Скромность украшает.

Платон фыркнул и закашлялся, Мартуся ласково похлопала его по спине и попросила:

— Воспойте, Владимир Сергеевич, мы просим!

— Оду? — переспросил Сальников. Мартуся радостно кивнула. — Ну, я не по этому делу вообще-то. Если только просто совсем: Запах, цвет, вкус, букет...

— Просто голоден поэт, — парировала Римма.

— Мастерству предела нет, — продолжил мужчина.

— От льстецов спасенья нет, — не уступила она.

— Вот вы, значит, как... — прищурился он, принимая вызов. — Пару минут дайте мне.

Сальников замолчал, раздумывая. На лице у него при этом играла озорная улыбка, а пальцы правой руки отстукивали на столе какой-то ритм. Платон усмехнулся и преспокойно продолжил есть, в то время как Мартуся, наоборот, отложила ложку в азартном ожидании. Да и самой Римме, честно говоря, было любопытно и весело.

— Ладно, поехали, — сказал капитан минуты три спустя и принялся декламировать:

Что же съесть нам на обед?

Что украсит наш банкет?

Винегрет, омлет, паштет?

Борщ — вот это наш ответ!

Будь ты немец, русский, швед,

Эстебан, Иван, Ахмед,

Молод иль преклонных лет...

Он вдруг запнулся и задумался.

— Сыщик или ортопед, — вставил Платон. Марта рассмеялась, а Сальников кивнул, показал парню большой палец и продолжил:

— ...Сыщик или ортопед,

Книговед или атлет,

Сердцеед или аскет,

Одинок иль тет-а-тет, -

Всяк у нас борщом согрет!

Борщ не подорвёт бюджет...

Здесь снова возникла пауза.

— Не испачкает манжет? — нерешительно спросила племянница.

— Неплохо, — поощрительно кивнул Владимир Сергеевич. — Но лучше так:

— ...Борщ не подорвёт бюджет,

Не испортит силуэт,

И украсит ваш манжет

Благородный этот цвет.

Долголетья в нём секрет,

Витаминов в нём букет -

Будет крепким ваш скелет,

Сильным ваш иммунитет.

Мной сегодня борщ воспет,

Нынче я борща поэт,

В этой оде лести нет,

Есть восторг и пиетет...

— Вот это да! — Сияющая Мартуся прижала ладони к щекам. — Как же замечательно у вас получилось!

— Правда, здорово, — согласилась Римма, смеясь.

— Дядя Володя, вы воспроизвести-то это сможете ещё раз? — не без иронии поинтересовался Платон. — Я бы записал.

— Отцу, что ли, процитировать хочешь? — хмыкнул Сальников. — Порадовать? Только про то, что ты сыщика сюда сам приплёл, сказать не забудь.

— Так и быть, не забуду, — согласился парень.

— Владимир Сергеевич, — вмешалась Римма, — вы ешьте, догоняйте нас. А то шедевр совсем остынет и будет уже не таким... шедевральным.

Сальников кивнул и взялся за ложку.

— А говорили, что не по этому делу, — сказала Мартуся некоторое время спустя.

— Это дядя Володя поскромничал, — отозвался Платон. — У них с Машей раньше такая игра была: Она придумывала рифмы почудесатее, например, Лорелея-бакалея, Бармалей — прохиндей, январь — сухарь, а дядя Володя четверостишия сочинял...

— Вот-вот, — подтвердил Сальников, — издевалась над отцом, как хотела.

— Я бы про Лорелею и бакалею послушала, — мечтательно сказала Мартуся.

— Увы, чего не помню, того не помню, — развёл руками мужчина. — Для тебя готов сочинить заново, но только уже завтра, если позволишь. На сегодня моя муза выдохлась.

Платон с Мартусей загадочно переглянулись, после чего девочка сказала в некотором смущении:

— Платон говорит, что это я — муза...

— Ого! — Владимир Сергеевич посмотрел на них обоих чуть насмешливо, и в то же время ласково. — Так это ты, наверное, его персональная муза, так что не распыляйся... Вы мне лучше расскажите, чем вы занимались в моё отсутствие. Расследовали что-нибудь?

— Да почему сразу расследовали?! — возмутилась Римма.

— Ответ "ничего" я тоже охотно приму, — сказал примирительно Сальников, удивлённый её бурной реакцией.

— Вообще-то, — вздохнул Платон, — нам надо разобраться в ситуации с сегодняшним Мартусиным пришельцем. Согласитесь, Римма Михайловна, что история странная.

Римма неохотно кивнула. Возразить было нечего.

— Вот скажите, дядя Володя, вы мужа Оксаны Петровны хорошо помните? — продолжил парень.

— Более или менее. А что?

— Его можно было бы со спины за меня принять?

— Э-эм, скорее нет, чем да, — протянул Владимир Сергеевич. — Похудеть он, теоретически, мог, но вырасти сантиметров на пятнадцать и кудри на лысине отрастить — вряд ли. Ну-ка, поведайте мне, что за пришелец...

Выслушав рассказ Платона и Мартуси, Сальников сразу подобрался и посерьёзнел.

— Хозяйку предупредили? — спросил он.

— Нет, — покаянно вздохнула Римма. — Мы её с утра не видели. Воскресенье же, отсыпалась она, наверное. А когда с рынка вернулись, то с ней уже были вы, Владимир Сергеевич, и как-то мы все отвлеклись.

— Предупредить нужно — и её, и участкового. В прежние времена он, помнится, тут прямо напротив жил, — Мужчина кивнул в сторону калитки. — И заодно поинтересоваться у него, похож ли кто-нибудь из местных со спины на Штольмана-младшего.

— Почему из местных? — спросила Мартуся.

— Да просто начинать с чего-то надо, — объяснил Сальников. — А постоянных обитателей Героевки участковый обязан знать наперечёт, тут всё-таки, считай, деревня. С отдыхающими сложнее, особенно с теми, что на турбазах живут.

— А ещё приручить собаку, особенно такую злобную, как Трезор, дело непростое и небыстрое, — добавил задумчиво Платон. — По-настоящему приручить, чтобы ластилась. Две-три недели, а именно столько обычно проводят здесь отдыхающие, для этого едва ли хватит.

— Резонно, — согласился Владимир Сергеевич. — Вот среди местных сначала и поищем. Тут ещё вопрос, конечно, насколько сходство с Платоном вообще имело место быть. Не то чтобы я тебе не доверял, — немедленно успокоил он готовую возмутиться Мартусю, — но ты этого человека видела совсем недолго, в утренних сумерках, да он ещё и на корточках сидел, так ведь? — Девочка кивнула. — Поэтому не думаю, что на это сходство можно полагаться, как на надёжную и единственную примету...

— Примета, скорее всего, достаточно надежная, — возразил Платон и объяснил: — Просто Марта не единственная, кто за последние пару дней со спины принял какого-то человека за меня. Один из моих мальчишек, Шурка Бочкин, тоже позавчера так ошибся, значит, там должно быть вполне очевидное сходство.

— Но... ты не говорил ничего, — удивилась Мартуся.

— Не говорил, — подтвердил Платон как-то виновато. — До сегодняшнего утра это было неважно.

Римме показалось, что парень почему-то не хочет развивать эту тему, но капитан Сальников уже расследовал вовсю и поэтому прямо спросил:

— Я правильно понимаю, что и твой Шурка человека в лицо не видел?

— Нет, не видел, — Платон тяжело вздохнул, потянулся через стол и зачем-то взял Мартусю за руку. — Он принял за меня кавалера Натальи Власенко, поварихи с турбазы. Видел их поздно вечером вместе на крыльце её домика, а потом через занавеску на окне...

При этих его словах выражение лица у племянницы сделалось каким-то совершенно непередаваемым.

— А ты?! — выдохнула она.

— А я в это время был здесь, а потом у тёти Лизы и дяди Паши Руденко, — Теперь Платон разговаривал только с Мартой, как будто их с Владимиром Сергеевичем и вовсе за столом не было. — Зашёл к ним насчёт жилья поговорить после... недоразумения с Оксаной Петровной и за чаем с пирогом и наливкой рассказывал о своём житье-бытье, иначе не отпускали. И как оказалось, хорошо, что так. Зато теперь у меня алиби есть. Железное.

При последних словах он уже улыбался, как всегда криво и обаятельно.

— Да ну тебя! — воскликнула Марта и отняла у него руку. Судя по всему, она испытывала сразу и облегчение, и острое желание его поколотить.

Тут Римма её вполне понимала. Рядом с ней выразительно кашлянул капитан Сальников, прерывая эту почти семейную сцену:

— Складываем два не слишком надёжных свидетельства и получаем одно надёжное, — констатировал он невозмутимо. — Значит, ищем среди местных высокого, широкоплечего, кудрявого мужчину. Для начала примет достаточно.

— Среди местных и археологов, — дополнил Платон.

— Это с Нимфеева городища, что ли? — удивился Сальников. — Неужели копают до сих пор?

— Копают, конечно, — подтвердил парень, — и в экспедиции тут по несколько месяцев проводят, так что их тоже нужно проверять. Мы, кстати, сегодня на костёр к ним собирались.

— С проверкой? Или за играми и песнями, как все нормальные люди?

— Собирались, как нормальные, — дёрнул подбородком Платон, — но придётся, похоже, совместить приятное с полезным...

— Римма Михайловна, — вдруг обратился к ней Сальников, — а вы песни под гитару любите?

Им стоило большого труда уговорить Оксану Петровну пойти к участковому. Мартусин рассказ не произвел на неё особого впечатления, а предъявленный след на заднем дворе привёл хозяйку к неожиданному выводу, что они её разыгрывают. Она даже с подозрением воззрилась на Платоновы кеды, вот только невооружённым глазом было видно, что размер ноги у парня больше. Если бы не капитан Сальников, убедить женщину им бы не удалось. Но Владимир Сергеевич в какой-то момент заговорил с ней иначе, без привычной уже иронии и прибауток, серьёзно и убедительно, даже строго. "Нет, отравить собаку не проще. В этом случае вы непременно забеспокоились бы, пожаловались соседям и, вероятно, сами пошли бы к участковому. И вы, и люди вокруг вас стали бы внимательней, а вору — если это в самом деле вор — это совершенно не нужно". "Это вам самой кажется, что брать у вас нечего, а со стороны видно, что вы крепкая хозяйка и целый начальник почтового отделения. Вон и кролики у вас, и сад-огород ухоженный, и постояльцев берёте регулярно. Рубероид на крыше новый, ворота свежевыкрашенные. Вывод — деньги водятся". В конце концов, хозяйка притихла, помрачнела и уже без возражений отправилась с Сальниковым к участковому. Вернулись они минут двадцать спустя в сопровождении грузного, обильно потеющего, лысоватого, брыластого и почему-то заспанного дяденьки, которого даже предствить в милицейской форме было трудно. Дяденька покорно выслушал Мартусю, полюбовался на пресловутый след и на Платона со спины, ничего путного не сказал, но обещал подумать и опросить соседей, и убыл догонять Морфея. "Толку не будет, — сказал Платон после его ухода, — всё самим придётся", и Владимир Сергеевич с ним согласился. Обозлившуюся на "дармоеда в погонах" Оксану Петровну Римме с Мартусей пришлось умиротворять борщом.

К археологам на городище Нимфей они отправились все вчетвером и пораньше, часов в шесть, чтобы видами насладиться. Долго шли вдоль пляжа, а потом, когда за турбазами он стал совсем диким и каменистым, тропинка поднялась по склону наверх, где царили разнотравье, уже незлое солнце и небо невероятной голубизны. Мартуся, щебетавшая всю дорогу, завороженно затихла и взяла Платона за руку. Римма же, залюбовавшись, непроизвольно замедлила шаг, так что дети ушли вперёд.

— Нагонять пока не будем? — напомнил несколько минут спустя о своём присутствии Владимир Сергеевич. Надо отдать должное, молчалось с ним совершенно непринуждённо.

— Нет, — покачала головой Римма. — Они же вообще одни хотели идти, вот и пусть...

— Деликатно у вас получается, уважаю, — усмехнулся Сальников. — Я точно не смог бы. Да мне и не пришлось. Маша в день своего восемнадцатилетия меня сразу наповал сразила: "Здравствуй, папа, спасибо за поздравления. Знакомься, это Игорь, мы сегодня подали заявление в загс". Как я своего будущего зятя сразу не пришиб, не знаю, проявил невиданные чудеса выдержки. До сих пор собой горжусь. Кстати, потом оказалось, что вины его вообще никакой не было. Это Маша твёрдо решила не волновать меня заранее, а он, несмотря на это, несколько раз приезжал, чтобы со мной познакомиться, и домой, и на работу, но не застал. Хороший парень оказался, стоящий, повезло с ним доче. Но тогда я страшно на неё разобиделся, что просто взяла и поставила перед фактом. Прямо кипел весь, на работе шороху навёл...

— И как вы помирились?

— Ну, как... Сначала Яков их в городе увидел и сказал мне, что мой будущий зять похож на меня как младший брат и дочь мне большего комплимента сделать не могла.

— И что, правда похож?

— Есть такое, конечно, и внешне, и по характеру. Но это я позже уже понял. А тогда просто Машка измаялась, меня в таком раздрае наблюдая, испугалась, что на свадьбу не приду, и решила мириться: "Пап, не злись, я так тебя люблю". Лаской любого можно взять, сами знаете... Вас Платон-то чем подкупил?

— Да всем, наверное, — подумав, ответила Римма. — Вы знаете, как они познакомились?

— В общих чертах. Рыцарь в сияющих доспехах? Благородный спаситель и его пёс?

— В том-то и дело, что нет. То есть Мартуся наверняка его в том числе и так воспринимает, но Платон сам себя — точно нет. Да и если со стороны посмотреть, рыцари не лежат часами под ванной, ремонтируя проржавевшее колено, или, вон, собачьи будки не конопатят. Он столько всего сделал для нас за этот год с небольшим, такая постоянная деятельная забота, что невольно научишься и доверять, и полагаться. И при этом сам он вовсе не считает себя для нас этаким подарком судьбы. Думает, что меня сильно беспокоит их с Мартусей разница в возрасте.

— А вас не беспокоит?

— Ну, сейчас уже намного меньше, чем ему кажется. Только я ему этого не скажу, — Римма улыбнулась, а Сальников и вовсе рассмеялся. — После Нового года Мартуся гнойную ангину где-то поймала и совсем разболелась. Так он ей апельсины носил, книжки читал. Да даже не в этом дело, а в том, что он извёлся совершенно. С лица спал за неделю, что она температурила под сорок. Я тогда и поняла, насколько он серьёзно к ней относится, а про мою девочку мне давно всё ясно было. Может, это странным кажется...

— Мне не кажется, — Владимир Сергеевич решительно мотнул головой.

— Почему? — Римма поняла, что ей действительно важен ответ на этот вопрос.

— Личный опыт, — Мужчина печально и в тоже время светло улыбнулся. — Мне было столько лет, сколько вашей Мартусе, когды мы с моей будущей женой окончательно всё для себя решили и даже помолвку в детдоме отпраздновали. Нам, правда, от нашей педагог-воспитательницы попало, она тут же в этом аморальщину углядела и потащила нас к директору, но тётя Настя, так мы директора нашего называли, сказала: "Нет, пусть празднуют. Праздники всем нужны". Компот из сухофруктов нам сварили. Тогда война была, сорок третий год...

Римма только родилась в сорок четвёртом. Получалось, что Сальников старше её лет на пятнадцать, а она как-то этой разницы совершенно не чувствовала. Владимир Сергеевич внимательно посмотрел на неё, явно догадываясь, какие она сейчас производит в своей голове вычисления, и продолжил:

— Во-от, и поженились мы, как только обоим по восемнадцать исполнилось, а в двадцать два я уже отцом стал. Платон сейчас уже старше. Так что нет, раз серьёзно, то на мой взгляд не рано и не странно. Присматривать надо, конечно, так это у вас много лучше получается, чем у наших педагог-воспитателей.

— Спасибо за комплимент. Хотите сказать: присматриваю, но не подслушиваю и не подсматриваю?

— В точку. Похоже, мы пришли...

Владимиру Сергеевичу казалось, что дело потихоньку налаживается. По дороге на Нимфей Римма наконец-то сама разговорилась, а не только его слушала. Впрочем, и слушала она хорошо, и молчать с ней было уютно, и наблюдать исподтишка, как она окрестностями любуется, — одно удовольствие. О молодежи она рассказала интересное, подтвердив его собственные наблюдения и выводы. Получалось, что в своём отчёте Якову он ни в чём не ошибся и ничего не преувеличил.

За одиннадцать лет античное городище изменилось почти до неузнаваемости. В шестьдесят седьмом Сальников посещал это место с Машей и Штольманами, и совершенно точно не было здесь тогда ни широких кремовых, основательно утоптанных террас, ни целого лабиринта грубо сложенных стен, эти террасы окаймляющих. По террасам были причудливо разбросаны то ли валуны, то ли плиты, здесь и там взляд отмечал щерблёные ступени, отвесные стены, зияющие колодцы. У ближайшего к ним огороженного раскопа прямо на земле на куске брезента были разложены вполне узнаваемые черепки глиняной посуды, красно-бурые на общем светлом фоне. Платон и Марта, подсаженная им на одну из каменных стен, что-то высматривали впереди. Похоже, их внимание привлекли две стройные белые колонны, будто подрубленные где-то в метре от земли каким-то гигантским мечом. Что ж, теперь это и в правду впечатляло, а какого-нибудь любителя древностей должно было и вовсе повергнуть в экстаз. Владимир Сергеевиич любителем древностей не был, историей интересовался постольку-поскольку. Вот Петровская эпоха или Наполеоновские войны — это да, а ещё Великая Отечественная, в которой по возрасту уже не довелось поучаствовать. Вот и в Героевке его куда больше занимали свидетельства Эльтингенской десантной операции, а не это, как его, "святилище нимф".

Сам лагерь археологов находился чуть в стороне от городища. Между двумя рядами разноразмерных палаток стояла цистерна с водой, на натянутых веревках развевалось бельё, ближе к берегу было оборудовано большое аккуратное кострище, у которого уже суетились две женщины — молодая и постарше. Та, что постарше, в большой широкополой шляпе, вдруг оглянулась, точно почувствовав на себе его взгляд, всплеснула руками и вполне целеустремлённо направилась к ним, непонятно жестикулируя.

— Прогоняет? — удивилась Мартуся. — Мы не вовремя, что ли?

Девочка приветливо помахала ей рукой, но женщина её жест не оценила. Напротив, в какой-то момент она перешла на бег, придерживая шляпу. В сочетании с её нехрупкой комплекцией это выглядело уже почти угрожающе. Преодолев большую часть расстояния между ними в несколько прыжков, она внезапно остановилась и гаркнула:

— Спускайся оттуда немедленно! — Голос, точнее, глас был трубный.

Перепуганная Марта чуть не скатилась кубарем со стены вниз. Впрочем, Платон и тут весьма своевременно проявил заботу, подхватив своё сокровище.

— Написано же: "По кладкам не ходить!"

— Где написано? — заозиралась с виноватым видом Марта.

— Везде! — Женщина подошла уже совсем близко, но громкость не поумерила. — Здесь музей, вы в Эрмитаже тоже по экспонатам ходите?

— Нет, в Эрмитаже мы передвигаемся исключительно по полу, медленно и благоговейно, — вмешалась Римма на удивление приветливо и даже как-то радостно. — Здравстуйте, Нонна Леонидовна!

Женщина замерла и обернулась к ней:

— Риммочка! Какая чудесная неожиданность! — Она буквально бросилась к Римме, немедленно заключив её в обьятия. Та явно не возражала, так что Сальников громогласной женщине даже позавидовал. — Вы какими судьбами у нас?

— Да мы и не знали, что у вас, — улыбнулась Римма. — На отдыхе просто в Героевке, на костёр к археологам пришли...

Дальше последовала процедура знакомства всех со всеми. Нонна Леонидовна с весьма подходящей к её внешности фамилией Грач оказалась старшим научным сотрудником Эрмитажа и руководителем Нимфейской археологической экспедиции. Каким образом они были знакомы с Риммой, Владимир Сергеевич так толком и не понял: то ли Римма для неё книги и статьи в научных журналах переводила, то ли экскурсии для туристов на немецком языке помогала организовывать, а скорее всего, и то, и другое. Ясно было, что последние пару лет они не виделись, и за это время Марта успела подрасти и расцвести. Смущённая девочка извинилась за неподобающее обращение с музейными экспонатами, Нонна Леонидовна её охотно простила и взялась объяснять, почему эти самые кладки так дороги её сердцу. Уже минут через десять стало ясно, что отвертеться от обзорной экскурсии по городищу никак не получится. Впрочем, похоже было, что, кроме него, ни у кого и в мыслях такого не было.

Это была совсем не его тема и поначалу Сальников был не самым благодарным слушателем. Но Нонна Леонидовна дело своё любила и знала до тонкости, поэтому повела рассказ так, что для каждого обнаружилась в нём своя изюминка. Для Риммы с Мартусей в несколько ярких и выразительных штрихов был нарисован романтический образ античного города хлеборобов и виноделов, торговцев и моряков, жемчужины Причерноморья, житницы Боспорского царства. Кремового города с девитисотлетней историей, с уникальным монументальным комплексом культовых сооружений, среди которых самым впечатляющим был храм Афродиты, покровительницы мореплавателей. Правда, Владимир Сергеевич раньше считал, что у Афродиты другой профиль, но она оказалась дамой разносторонней. Платона чрезвычайно заинтересовала развитая система водостоков с колодцами-водосборниками, от одного из таких колодцев где-то восьмиметровой глубины Марта едва смогла его увести. Самого же Сальникова увлекла почти детективная история открытия городища в второй половине девятнадцатого века, начавшаяся с находки великолепных ювелирных украшений, продолжившаяся хищническим кладоискательством, остановленным только благодаря тому, что поместье в Эльтингене было выкуплено у местной помещицы каким-то известным коллекционером и собирателем древностей. А потом Владимиру Сергеевичу пришла в голову парадоксальная мысль, что вся эта исследовательская археологическая работа не слишком отличается от его собственной. Только в его работе нераскрытое преступление пяти- или десятилетный давности — это очень часто безнадёжный висяк, а тут одни археологи открыли какую-то особенно ценную катакомбу в 1905 году, а потом запечалали и потеряли, а другие в 1973 нашли её снова после нескольких лет серьёзных предварительных исследований. Яков свет Платонович наверняка похвалил бы Нонну Леонидовну и её команду за такую результативнось. А ведь это ещё что, тут люди дела двухтысячелетней давности расследуют, хотя и свидетели все давно истлели, и письменных источников считай не осталось, так что в поисках улик приходится рыть землю в прямом смысле слова. В общем, к концу экскурсии он уже почти созрел для оды археологам.

Городище было не слишком большим, но когда они обошли всё, и конец экскурсии, песни и печёная картошка уже замаячили на горизонте, вдруг оказалось, что где-то неподалёку ещё есть "аллея склепов", которую тоже обязательно нужно осмотреть. К счастью, эта перспектива вызвала замешательство не только у него одного. Растерянно переглянулись Платон и Марта, а Римма тихонько вздохнула и нерешительно спросила, не лучше ли это делать при свете дня. Нонна Леонидовна выглядела слегка разочарованной, но проявила понимание, за что Сальников зауважал её ещё больше. Таким образом посещение склепов было отложено до следующего раза.

Примечания:

Здесь можно посмотреть фотографии городища Нимфей: https://azur.ru/kerch/photo/g/64

Все фотографии, конечно, современные. Хороших фотографий 70х годов я, к сожалению, не нашла...

А о самом античном городе и его изучении можно прочитать по ссылке:

https://kerchmuseum.ru/ru/obekty/nimfej.html

Нонна Леонидовна Грач (1929 — 1991) — археолог и историк, долгие годы старший научный сотрудник Государственного Эрмитажа, с 1979 заведующая сектором Северного Причерноморья Отдела античного мира. С 1969 по 1991 год возглавляла Нимфейскую археологическую экспедицию.