Моя семья и другие волшебники (джен)

Сказать, что Юлия Владимировна была обескуражена случившимся, означало очень сильно преуменьшить психологическое состояние несчастной женщины.

Юля была в ярости, она хотела рвать и метать, но стоило ей легонько пошевелить головой, как тотчас же нахлынивала мерзкая дурнота, которая пугала до одури: а вдруг это всё же конец. Ей что-то вкололи, но это явно было не болеутоляющее, потому всё тело у Юли уже который час нещадно ломило. Даже мысли причиняли невыносимую боль. Поэтому Юля дисциплинированно лежала солдатиком, хотя ей хотелось то ли ругаться матом (что было ей несвойственно), то ли жаловаться (знать бы кому) и то и требовать вернуть её обратно (знать бы у кого).

Спустя пару столетий лекарство всё-таки подействовало, и Юля смогла тихонько пошевелить конечностями. Но ей тотчас же пришлось стиснуть зубы, чтобы не напугать своими стонами местную нянечку и невидимую в ночной темноте соседку по палате. И всё равно, эта боль Юлю порадовала: она в сознании и всё же не парализована, а значит есть все шансы выкарабкаться. Оставалось только понять, откуда и куда. Юля постаралась абстрагироваться от окружающего на данный момент мира и принялась вспоминать, как она допадалась до жизни такой.

В тот день ничего не предвещало беды. На работе царил самый обыкновенный предпремьерный бедлам. По громкой связи постоянного кого-то куда-то требовали. Самым бредовым, по мнению Юли, было указание немедленно отловить и выдворить за пределы театра постороннего полосатого кота, который объел рабочих сцены (а вот нечего бутерброды с колбасой без присмотра оставлять), пометил декорации и изодрал какой-то реквизит. Но кот был неуловим, к вящему негодованию объеденных и недоглядевших.

В коридоре время от времени слышались причитания помрежа Виталика. Этот немолодой мужчина обладал настолько тонкой творческой натурой, что не представлял свою жизнь без трагедии. Он уже несколько раз врывался в пошивочную, распространяя запах высокоградусного успокоительного, застывал в дверях и пафосным тоном восклицал: “Ну почему ТАК долго?! У нас генеральный прогон!!!” На эти вопли Алла Марковна только заламывала левую бровь, одного этого жеста было достаточно для временного усмирения Виталика. Помреж выразительно вздыхал и убегал портить свои нервы в другом месте. С заведующей костюмерным цехом никто не решался связываться.

Примерка и приём костюма Елены Викторовны дано завершились, но прима и не думала уходить. Они с Юлией отгородились ширмой и, попивая чай, неспешно разглядывали довоенные журналы мод. Елена Викторовна настолько вжилась амплуа грандам⁽¹⁾ , что даже в повседневности предпочитала наряды в стиле Любови Орловой, которые невероятно шли сухощавой, полной внутреннего достоинства моднице.

- К закрытию сезона я обязательно закажу у тебя что-то летнее, летящее, — мечтательно произнесла актриса. — Вот как только ты мне ткань подходящую найдёшь, и приступим. Мне поклонница подарила просто замечательные белые кружевные перчатки. Она их сама крючком связала. Только представь, как я буду выглядеть.

- Как всегда замечательно, Елена Викторовна.

- А как иначе, положение обязывает, — с довольной улыбкой приняла комплимент актриса. Но, вглядевшись в свою собеседницу, Елена Викторовна заметила: — Юленька, что-то ты мне не нравишься, бледная какая-то. Ты часом не заболела?

- Просто душно очень, — открестилась Юлия. Окна мастерской выходили на юг, поэтому в комнате, несмотря на распахнутые настежь окна, было жарко и без единого намёка на дуновение ветра.

- Это да. Как себе в кабинет современный кондиционер поставить, так это пожалуйста. А как в другие помещения, так сразу нельзя. Это, дескать, испортит внешний вид памятника архитектуры, — оседлала любимого конька Елена Викторовна. Ругать директора она любила и занималась этим при любой возможности. — Прогуляйся-ка ты на обеде, свежим воздухом подыши.

- Обязательно, Елена Викторовна.

По мастерской распространился густой валериановый дух — это напарница Юлии не выдержала напряжения. Ведущая героиня отличалась вздорным характером и высоким (по мнению почти всей труппы) самомнением и превращала каждую примерку в ад. В присутствии заведующей она ещё как-то сдерживалась, но стоило Алле Марковне уйти, пускалась во все тяжкие. Вот и теперь: довела Ингу до слёз пустыми придирками, испортила костюм и рада. Елена Викторовна тяжело вздохнула и с видимым сожалением поднялась. Приятное времяпрепровождение было испорчено.

- Пойду я, Юленька, меня в гримёрных поди уже заждались. А ты береги себя.

На проверку свежий воздух оказался недоступной мечтой. Вначале Юля помогала Инге довести до ума разорванное платье. Они даже пообедали на скорую руку, чтобы успеть к генеральной репетиции. Потом Юлия сражалась с забастовавшей швейкой, та по непонятной причине стала петлять и путать нитки. Получив разрешение Аллы Марковны, Юлия разобрала и почистила машинку. А потом, вдохновлённая успехом, занялась другими, заодно навела порядок в ящиках и на полках. Как говорится, если в вас вселился дух Золушки — не сопротивляйтесь и пользуйтесь моментом.

Лишь когда сердцебиение начало отдавать в горло, а в глазах потемнело, Юлия решила, что на сегодня трудовых подвигов с неё хватит. По громкой связи раздалось: “Игорь Петрович, доложите по коту”. На это из коридора послышалось издевательское гортанное: “Уау-у-у-у”. Дескать, всё в порядке, вот он я, в наличии. Кошек Юлия любила и прекрасно знала, на что способна одна пушистая морда в ограниченном пространстве отдельно взятой швейной мастерской. Поэтому, руководствуясь принципом “Не поймаю, так отгоню”, Юлия Владимировна резко встала со стула, чтобы в это же мгновение рухнуть на пол.

То, что люди под наркозом видят сны, Юля знала, а вот обморочные видения стали сюрпризом. Грезилось ей странное.

Вот юная фанатка Гарри Поттера крутится перед ней в мантии. Весьма просто скроенной, между прочим. И руки бы той портной оборвать, которая из плотной шерсти сшила карнавальный костюм. Ребёнок ведь упарится в нём за считанные минуты.

Вот над ней склонилась рогатая корнетка монахини, в обрамлении которой видно лицо пожилой женщины. Она утирает Юлии бегущие по щекам слёзы и что-то говорит. Наверняка что-то утешающее.

Вот сверкнули тёмные глаза бывшего мужа. Олег, как всегда, чем-то разозлён и ходит из угла в угол. О чём он говорит, тоже не слышно. И слава Богу. Юлия наизусть знала все его претензии к миру в целом и к ней в частности и не имела никакого желания выслушивать их ещё раз. Десяти лет с избытком хватило.

Какая-то незнакомая комната, а перед собой Юлия видит высокого рыжеволосого мужчину в аляпистой рубашке с острыми длинными углами воротничка и густыми усами. Рубашка узкая, а брюки — клёш. Стильный такой мужчина. Он улыбается, как ясно солнышко, легонько пританцовывает и идёт ей навстречу, чтобы спустя секунду обнять и крепко поцеловать. И хоть усы ужасно щекочутся, целоваться с мужчиной Юлии понравилось. Хорош, чертяка.

Две девочки в коротких платьях убегают прочь, оглядываясь на ходу, чтобы удостовериться, что она бежит за ними следом с вытянутыми руками и якобы не может поймать. Юля даже остановилась от удивления, детей у неё не было, племянниц тоже. Она сроду ни за кем так не бегала, разве что только в летнем лагере, когда работала вожатой. Но там дети школьниками были, а тут крохи совсем, лет пять, не старше.

Девочки пропали, откуда-то сбоку вышла мама. Лицо — суровее некуда, губы скорбно поджаты, на плечах длинная шаль с бахромой. Вот уж кого Юлия видеть не хотела почти также сильно, как бывшего мужа. Родительница будто почуяла это, взмахнула руками-крыльями и превратилась в яркую большую птицу, которая понеслась прямо на женщину.

Юлия увернулась от птицы, чтобы в следующее мгновение встретиться с собакой Баскервилей. Огромный пёс медленно, как в слоумо, нёсся на неё из темноты с вывалившимся набок языком, смешно взмахивая лапами. Один в один Плуто из старого мультфильма, только пегий и длинношерстный. Пёсель стал прыгать вокруг неё, ластиться, но когда Юлия его погладила, под рукой почувствовала не шесть, а жёсткий ворс ковра.

Теперь вокруг неё была привычная обстановка: родная квартира, старый истрепавшийся советский ковер и россыпь яиц и курицы на всех поверхностях. Ближайшая к ней несушка встрепенулась и приподнялась, демонстрируя свежеснесённую золотую монету, чистенькую и сверкающую в лучах солнца.

“Что за бред”, — подумала Юлия и резко пришла в себя. Чтобы ничего не почувствовать, вообще ничего и никак. Точнее не так. Юля слышала смутные звуки; они доносились до неё словно разговор соседей из-за стены. К ней кто-то прикоснулся, в глаза ударил яркий свет, но ни моргнуть, ни дёрнуть головой у Юлии не получилось. Как не вышло пошевелить руками. “Инсульт?.. Твою дивизию, только бы не инсульт”, — испугалась женщина. Прожить оставшуюся жизнь мыслящим кабачком ей не хотелось. Её судорожный вздох услышал светящий в глаза гад и погасил наконец-то фонарик. Вокруг опять поднялась какая-то суета. Юлю хватали за руки, за ноги; очевидно, что проверяли рефлексы. Она старалась что-то сделать, но у неё не получалось: тело по-прежнему было чужим. К тому же от волнения сердце опять забилось в горле, перекрывая дыхание. Юля попыталась глубоко вдохнуть, но потеряла сознание. К её счастью, больше ей ничего не снилось.

Когда Юля пришла в себя, первым ей на глаза попался потолочный светильник. Она долго рассматривала его, пытаясь понять, чем же он так привлёк её внимание, пока не поняла: она его видит. Она, для которой глупая фраза: “Я не вижу ваших рук, у меня зрение минус шесть”, — была горькой правдой жизни. Теперь же Юлия могла без проблем рассмотреть в полутьме и старенький светильник, и потолок в трещинах, и одинокого паучка в углу. Куда бы она ни скашивала глаза — видела всё кристально ясно и чётко. Странно, вроде бы от ударов головой по полу зрение не восстанавливается, иначе бы офтальмологи не брали таких денег за корректировку.

Устав разглядывать потолок, Юля аккуратно, прислушиваясь к себе, повернула голову набок, и ей это удалось. Палата была странной, вроде бы чистенькая, но что-то странное цепляло сознание, заставляя изучать окружающую обстановку. От этого в очередной раз разболелась голова, и Юлия прикрыла глаза.

Очевидно, она задремала, потому что, пришла в себя из-за чужих прикосновений. Пожилой мужчина в белом халате измерял ей пульс, отсчитывая время по антикварным карманным часам. Юлия прекрасно видела поблёскивающую на свету цепочку, которая крепилась к пуговице на… жилете? Это показалось Юлии странным, с каких это пор у врача под белым халатом не форменная одежда, а старомодный костюм?..

Доктор заметил, что пациентка пришла в себя и очень этому обрадовался. А вот Юлия внезапно почувствовала, как сердце сжалось в нехорошем предчувствии. Подобное происходило всего пару раз до этого, и ещё ни разу предчувствия её не обманули.

Мало того, что доктор был одет в нарушение всех стандартов санитарии и выглядел как-то непривычно, он ко всему прочему разговаривал с ней на английском языке. Возникла мысль, откуда он знает её имя, и исчезла без следа, потому что ей на смену пришло понимание. Доктор Брайт спрашивает, как она, Джулия то есть, себя чувствует. А ещё Юлия знала, что этот самый доктор — почётный ветеран войны и полевой хирург, очень хороший и весёлый человек. И характер у него общительный, и женат он счастливо, и сыновья-подростки у него умницы. Живёт на Поплар-стрит и очень дружен с мистером Додсоном, местным викарием. Просто идеальный английский доктор.

А сама Юлия, то есть Джулия, вчера, или когда это было, упала, когда на неё налетел щенок миссис Бронтипью, и очень сильно ударилась головой. Поэтому, наверное, ей так плохо. Ага, настолько плохо, что она успела за это время выдумать себе новую жизнь, и теперь удивляется тому факту, что про несуществующую личность она всё знает, а настоящую себя забыла накрепко. “Кажется, это называется “фуга”, — успокоила себя Юлия. — И это со временем может пройти”.

Она пыталась как-то отвечать на вопросы доктора, но получалось настолько скверно, что он запретил ей разговаривать и предложил беспроигрышный вариант с морганием. Причём даже эта слабая деятельность так утомила Юлию, что она еле дождалась конца осмотра.

Оставшись в относительном одиночестве, Юля попыталась разобраться в происходящем. Она могла вспомнить, пусть и не сразу, самые обыденные события своей жизни. И даже мельчайшие, никому, кроме неё ненужные детали, будь то потерянная в детском саду заколка, рисунок на парте в кабинете химии, погоду на первом свидании с Олегом, цвет туфель на судье, которая оформляла их развод.

Конечно, что-то Юлия так и не вспомнила, но была уверена в одном: её чувства и переживания были яркими и естественными. Они были живыми. А вот воспоминания о докторе Брайте не были ничем окрашены. Что она к нему чувствовала, что о нём думала? Да ничего, по сути. О самой себе, которая Джулия, она и вовсе ничего не вспомнила. Только имя и причины, приведшие её на больничную койку. Ни страха, ни сожаления, ни злости на собаку, разве что толика недоумения и досады. И то это больше касалось нынешней ситуации, но никак не туманного прошлого.

К ней подошла сиделка, переуложила по-другому, для чего-то расчесала волосы. Женщина при этом что-то говорила, но либо Юлия не могла сосредоточиться на её словах, либо у нянечки был чудовищный акцент вне юлиного понимания.

Для чего были проделаны эти манипуляции стало понятно, когда в дверях появился доктор Брайт. Рядом с ним маячила фигура массивной женщины, которая была вылитой фрекен Бок: шарообразная, с плавным двойным подбородком, переходящим в шею. Только вместо рыжей гульки на затылке у посетительницы была замысловатая причёске: шикарный высокий двойной валик серебристых волос надо лбом. Юлия засмотрелась на эту шикарную даму, иначе эту женщину называть не хотелось, и не сразу заметила щупленькую девочку-подростка.

Она пристально смотрела на Юлию огромными заплаканными глазами, а её пальцы нервно мяли юбку. “Туни так быстро растёт, надо поскорее подол надставить, нечего девочке ходить в куцем платье”, — промелькнула странная мысль. А вслед за ней пришло понимание: это Петуния, и она старшая дочка Джулии.

В палате Петуния с “фрекен Бок” побыли недолго, ведь разговор по независящим от Юлии причинам не получался. Но и этого женщине хватило, чтобы построить догадки, по какому принципу к ней возвращается память. Стоило девочки упомянуть о каком-то событии или человеке, как по нему в голове возникала своеобразная справка. Так Юлия “вспомнила”, кто на самом деле женщина, пришедшая вместе с Петунией.

Миссис Бронтипью. Старая дева, характер соответствующий, активная участница множества местных комитетов. Живёт в доме с красной входной дверью. Владелица щенка Бадди и коллекции фарфоровых пастушек.

Вспомнила, кем она работала, когда была Джулией, где жила. И самым большим шоком для Юлии оказалось понимание, что, помимо Петунии, у неё есть ещё и младшая дочка — Лили, которая не смогла прийти, так как Туни не знала, как сообщить о случившейся беде в школу. Да-да, именно таким тоном это было произнесено, со значением — в школу. И переживающий за жену муж отсутствует по схожей причине. Ну, почти. Мало того, что он в отъезде, так и его адрес Петунии неизвестен. А ещё его зовут Оуэн. Эванс.

Уже давно ушли девочка и миссис Бронтибок (или как её там), а солнечные пятна на полу скукожились в размерах. Появлялся-исчезал доктор, приходила сиделка, что-то делала, тормошила пациентку, но женщина не обращала на это внимания. Все её мысли были занятыми одним.

Юлия прекрасно знала, кто такие Петуния и Лили Эванс. Тётя и мама мальчика-который-выжил. Но это в далёком будущем, а пока они ещё подростки, и, если память Юлию не подводила, уже давно в серьёзной ссоре. И по всему выходило, что Юлия Владимировна Гамерман — это теперь Джулия Эванс, в девичестве Придди. Неизвестная и безликая женщина, о личности и судьбе которой в книгах ничего не было сказано. Как и о мистере Эвансе.

Из книг и фильмов женщина знала о популярном явлении попадания в альтернативную реальность или чудесный мир художественного произведения. Хотя в её случае (на что она очень надеялась) мог состояться банальный обмен телами. Вполне рабочая гипотеза, очень уж совпадали исходные данные: сами несчастные случаи, да и имена у них с Джулией почти похожи. И теперь вся память Джулии (по законам жанра) была в полном распоряжении Юлии, осталось только найти самостоятельный способ доступа к ней.

Это предположение был очень интересным, но оно никак не решало основную проблему. Юлии Владимировне ЭТО ВСЁ категорически не нравилось. И даже хорошее зрение больше её не радовало. Юлия хотела оставаться самой собой, в своём теле, пусть даже со своими “минус шесть”. Зря она что ли с нуля выстраивала жизнь после развода. Да она только жить по-настоящему начала: своя квартира, любимая работа. А тут вдруг здрасте, держите чужое счастье.

А вот не нужно ей это счастье, тем более в выдуманном мире. Тем более в Англии, где большую часть года отвратительная погода, нет нормальных смесителей, а в домах зимой постоянная сырость и холод. Не нужна ей чужая жизнь с её проблемами. И муж чужой ей тоже не нужен, он же начнёт от неё чего-то требовать, тот же супружеский долг. Хотя этот не будет, внезапно пришло понимание. На этом фронте у Джулии с Оуэном в последнее время было не то что затишье, а полная и безоговорочная капитуляция, с отводом войск на зимние квартиры. И то хорошо. Для Юлии.

Размышления о превратностях чужой интимной жизни немного её отвлекли, но тревожные мысли никуда не делись. До Юлии внезапно дошло, что она уже почти двое суток в сознании, но до сих пор не чувствует толком своё новое тело. И это обстоятельство начало её серьёзно беспокоить. Насколько сильно ударилась Джулия? А вдруг это паралич? Или нет? Тогда что? И что с ней вообще в таком случае будет? Ради чего вообще произошла эта подмена? Чтобы Юлия умерла в этом теле?!

Предположения резвыми бусинами запрыгали у неё в голове, вызывая дикую боль. Юлия буквально чувствовала, как они сталкиваются друг с другом, рикошетят изнутри по черепной коробке. В лёгких внезапно закончился воздух, а в ушах противно зазвенело.

На её хрипы нянечка привела врача, и добрейший доктор Брайт сделал укол, который подействовал на неё очень странным образом: она наконец-то почувствовала всё своё тело, но это самое тело тотчас же заболело, абсолютно везде. Дескать, боялась Юлечка, что ничего не чувствуешь? Так держи опровержение страхам и больше не жалуйся.

На то, чтобы примириться с происходящим, у Юлии Владимировны ушла почти неделя. В течение которой она пережила ещё несколько приступов, похожих на первый. Они всегда начинались одинаково: с юлиных стенаний по поводу случившегося. И завершались очередным ухудшением состояния. Доктор Брайт недоумевал из-за нетипичных последствий на первый взгляд обыкновенного сотрясения и искренне переживал, что не в состоянии помочь пациентке.

Адаптивные способности у Юлии проснулись как-то разом. Ещё вчера вечером она тайком рыдала из-за вселенской несправедливости. А утром, после очередного сна-экскурса в прошлое миссис Эванс, Юлия проснулась с чётким ощущением, что с неё хватит. Что толку плакать над пролитым молоком, пора собираться в кучку и изучать карты, которые сдала судьба-злодейка.

Ведь по всему неплохой расклад выходит. Дочери почти взрослые, муж неглупый и имеет синдром хомячка. А что с курами сглупил, так ведь дело и вправду выгорело бы. Тем более оказалось, что несушки на самом деле были, и друзья мистера Олди его не подвели, а просто решили сэкономить чужие деньги на доставке. Хотели как лучше, а получилось…

Неизбежные изменения в личности и сложности при общении с английской обыденностью можно будет оправдывать последствиями травмы. Близких подруг у Джулии нет, с дочерями она не близка. Конечно, был муж, но он когда ещё вернётся... Если бы не Петуния и Лили — Юлия развелась бы, не дожидаясь его возвращения. Некрасиво, конечно, но притворяться в браке ей больше не хотелось. А быть разведённой матерью двух девиц экономически невыгодно. К тому же Юлия не знала, сможет ли она зарабатывать на жизнь шитьём. Всё же одной иголкой и ножницами не обойтись, нужно огромное количество разнообразной фурнитуры, материалов и приспособлений. И кто знает, вдруг ей придётся заплатить за лицензию на частную деятельность. Денежный вопрос, чтоб его.

С работой в ветеринарной клинике могли возникнуть сложности, Юля всё же швея-закройщица, а не секретарша. Но из воспоминаний Джулии следовало, что стенографией она уже давно не пользовалась, а подсчёт цифр, выписывание счетов и продажа лекарств не представлялась для Юлии чем-то сложным. Осталось разобраться с умением читать и писать по-английски.

В последующие дни Юлия Владимировна в очередной раз убедилась, что некоторые болезни действительно могут быть из-за психосоматики. Стоило женщине примириться со своим положением, как дело пошло на поправку. Всё-таки и излишнее смирение, и упорное сопротивление судьбе не лучшим образом сказывается на жизни в целом. А возможно, что сознанию Юлии Гамерман просто было нужно время, чтобы адаптироваться в теле Джулии Эванс. Постоянная, сводящая с ума боль отступала, внезапные проблески воспоминаний становились всё чаще и постепенно раскрывали тайны чужого прошлого.

Принимать какие-то решения прям сейчас или строить наполеоновские планы по перекраиванию будущего Юлия не стала. Конечно, хорошо, что у неё есть такой шикарный белый рояль в густых зелёных кустах, как знание книжных событий. Но что с этим делать, Юлия пока не придумала.

Ей не хотелось полагаться на ставшую доступной память бывшей владелицы тела, очень уж женщины отличались друг от друга. И характером, и мировоззрением, и способом решения возникающих проблем. К тому же воспоминания Джулии по-прежнему были лишены эмоциональной окраски. Юлия даже не всегда доподлинно могла сказать, что именно миссис Эванс думала о происходящем в её жизни, или как относилась к окружающим. И это было самой главной сложностью для невольной заместительницы.

Особого таланта к импровизации Юлия за собой прежде не замечала, а детектор чтения скрытых эмоций собеседника был давно и безнадёжно испорчен. Оставалось надеяться на память тела. Пару раз Юлия замечала, что она во время тяжёлых раздумий недовольно поджимает губы или щелкает пальцами. И поминает святую Лаурентию.

Поэтому она с удовольствием использовала последние минуты затишья перед бурей, просеивая чужую память, и усердно поправляла здоровье. Судя по всему, оно ей вскоре понадобится. Быть домохозяйкой из рабочего класса в Англии середины семидесятых годов было тем ещё удовольствием.

1) Грандам — амплуа артистки на роли пожилых и знатных дам.

Вернуться к тексту