Сага о Сакши́. Книга 2. Здравствуй и прощай (гет)

"Чжан Чанцин меня любил... — подумала Вилан. — А Юй Цзилинь, даже не любя, спас, заслонил собой... Это просто сон, такого никогда не было, но они мне почему-то дороги... Странно, оба выглядели в точности как А-Лин. И почему он такой злой...".

Она проснулась утром в одиночестве, как и заснула. Бай Лин объявил её своей супругой при всех, а потом, ни слова не сказав, притащил обратно в шатёр и ушёл. И до сих пор его нет.

Что ему сказать, она не знала. Все слова пропали. Нет больше юноши, за которого она вышла замуж. Нет юноши, напоминавшего зиму. Нет того, кто вышивал её свадебное покрывало и кому она подарила свадебную шпильку. Нет того, с кем она говорила о любви.

Молодой мужчина, который вчера назвал Вилан официальной супругой императора, был немного похож на него. Но его красота ослепляла и поражала, как поражает пронзающий сердце меч, созданный великим мастером. Он был безупречен, как безупречен последний штрих, как точка в конце всего. Как что-то окончательное и завершённое. Эта безупречность обособляла и ставила его выше всех окружающих.

Черты его лица утратили прежнюю плавность, казались чётче, резче, конкретнее, в них появилось что-то безжалостное. Прежде каштановые, волосы стали чёрными, светло-карие глаза превратились в тёмные и непрозрачные, приобрели зеркальный блеск и в сочетании с матовой белоснежной кожей, алыми губами, почти идеальным сложением, удивительной статью и грацией производили попросту убийственное впечатление.

Короткие боковые пряди по обеим сторонам лица, носить которые принято Чунхуа, теперь убраны под роскошную гуань, словно отныне Бай Лину больше не нужно скрывать лицо. Две нижние пряди, спускавшиеся по плечам ниже пояса, заплетены в косы, часть верхних, сколотых заколкой-короной, и нижних волос тоже заплетена в тонкие косы, украшенные серебряными звёздами. Похожую причёску носит король кочевников, припомнила Вилан. А его наряд — ханьфу из чёрного бархата, украшенное мехом серебристой лисы, верхнее платье и плащ из газовой ткани цвета кармина, приколотый к плечам и развеваемый порывами ветра, — сто́ит, вероятно, больше, чем целая деревня вместе с её жителями. В его облике нечего отнять или добавить. Воплощённая завершённость.

Манеры его тоже изменились, появилось царственное величие, спокойная уверенность, властность, жёсткость; от него исходило ощущение огромной, необоримой силы, оно не давило, но вполне ясно говорило, что этот противник мало кому по зубам. Однако тепла в нём по-прежнему не наблюдалось. Словно душевное и физическое тепло и император существовали порознь, не имея друг к другу отношения.

Больше не было пятнадцатого принца Линь. Даже следа его не осталось. Только голос ещё тот. Отныне, глядя на императора Юшэнга, ей приходилось вспоминать о том, кем он был, будто это два разных человека.

Вилан принесли горячую воду для умывания, заменили остывшие жаровни. Всё с нижайшими поклонами, с приговором: "Доброе утро, повелительница!", "Как вам спалось, госпожа супруга императора?". Ух, какое почтение. А вчера была никем. От завтрака она отказалась, только умылась, причесалась и выпила горячий чай. Ещё хорошо, что захватила из дома второе платье. Женщин в лагере нет, как оказалось. Скучно-то как сидеть тут арестованной. Что, вот это и есть теперь вся её семейная жизнь? И вот за это она выходила замуж... Вчерашняя ярость прошла, на смену ей пришли уныние и удручённость.

Через час явился император. Вилан не хотелось разговаривать. Прежней близости нет, они чужие, лишь на миг однажды согревшие друг друга. И всё-таки она спросила:

— За что ты ненавидишь меня?

Бай Лин стремительно пересёк расстояние между ними, обнял её, прижал к себе, погладил по волосам. Обнял так крепко, как будто она была чем-то жизненно важным и необходимым. Как будто нуждался в ней. Как будто ближе её нет.

— Не ненавижу, Ви.

— Ты сделал мне так больно, — не смогла удержаться Вилан. Не упрекнула, просто высказала, что было на душе.

— Прости, что причинил тебе боль, — ответил Бай Лин, по-прежнему не разжимая рук. — Это больше не повторится, обещаю.

Он ли это? Вилан не помнила, чтобы принц Линь когда-нибудь извинялся перед ней.

— И ты прости, что огорчила тебя.

В его руках Вилан колотило мелкой дрожью. Она и сама не знала, то ли от зимней стужи, то ли от переживаний. Пожалуй, от всего сразу. Всё, что случилось с ней в последние дни, само по себе уж слишком, а его одежда была морозной с улицы.

— Ви, ты дрожишь... Боишься меня? — спросил Бай Лин, отстраняя её и заглядывая в лицо жены.

— Боюсь, — честно ответила Вилан, решив, что откровенность в этот раз не повредит.

— Почему?

— Все последние наши встречи ты на меня ругаешься, орёшь и грозишься убить.

— И это пугает тебя.

— Я не знаю, чего от тебя ждать. Не знаю, на что ты способен. Ничего о тебе не знаю. А кроме того, расстояние между нами всё увеличивается. Однажды мы отдалимся настолько, что уже не для чего и некуда будет возвращаться.

Бай Лин усадил её на кровать, закутал с ногами в одеяла. Так, как раньше она его согревала. Подошёл к столику с напитками, налил цветочного вина в два серебряных бокала, сел рядом, протянул ей один и отпил из своего, глядя куда-то перед собой.

Она тоже сделала глоток. Оно было лёгким, напоминавшим вина альвов, сладким, и от него мягкая теплота растекалась по всему телу, не ударяя в голову. Бай Лин протянул руку и перелил часть своего вина в её бокал. "Обряд называется "единением чаш", он скрепляет супружеский союз...".

— Тогда давай поговорим, — он повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза.

— Давай, — Вилан кивнула и в знак ответного жеста перелила несколько капель своего вина в бокал мужа. — Но будешь ли ты слушать? Услышишь ли?

Оба, не сговариваясь, отпили понемногу. Бай Лин поменял их бокалы местами.

— Ты моя жена. Я поверю всему, что ты скажешь.

Вилан изумилась такой покладистости. Уж не подменили ли? Бай Лин, которого она знала до сегодняшнего утра, буквально трясся от гнева и ревности, желания отомстить ей и утолить свою ненависть, изводя угрозами и придирками. Он не хотел прощать и мириться. И даже долгая разлука ничего не изменила. Но вот он сидит рядом, демонстрируя, что прежде всего он муж, она жена и что сначала "мы", а мир подождёт. Он готов слушать и, возможно, даже понять. Что с ним случилось за эту ночь? Кто прояснил его разум?

— Хорошо. Давай начнём с того, где закончили. Дар.

— Ви... Я верю, что ты ни в чём не виновата.

— Нет уж, — засмеялась Вилан, качая головой. — Если я не объясню сейчас, ты всю жизнь будешь меня подозревать, а моей вины здесь и в самом деле нет.

— Говори.

— Я выросла с Даром и Мальви. Они младшие дети короля Эллана, и с самого детства я росла в их компании. Нам не нужны тысячи слов, чтобы понимать друг друга, достаточно двух-трёх. Не представляю, как ты услышал наш с Даром разговор, но если не знать того, о чём я только что говорила, в самом деле, легче лёгкого принять нас за влюблённых. Он спрашивал, по любви ли я вышла за тебя, я ответила, что да, и, в свою очередь, спросила, любит ли он свою невесту. Я была помехой на их пути лишь из-за желания его отца, чтобы все наши "крылья" остались в семье Владыки Эллана. Дар грезит только Доланной — она была на нашей с тобой свадьбе. Мы с ним никогда не любили и не принимали друг друга иначе, как друзья или брат с сестрой, а у нас было очень много времени, чтобы определиться в своих чувствах. Доланна была и есть его единственная любовь. Конечно, поженившись, мы стали бы примерными супругами, но между нами не было бы главного, а это непростительная расточительность в мире, где так не хватает любви. Таким образом, для нас обоих всё сложилось более чем удачно. Ты меня понимаешь?

— Да.

"Что мешало ему выслушать меня сразу же? — подумала Вилан и сама себе ответила: — Моя обида и его ревность. Оба хороши!".

— Ви, ты можешь бывать, где захочешь, видеться с кем угодно... Я ни о чём не спрошу и не упрекну. Но если узнаю однажды, что ты неверна мне...

— Знаю. Ты никогда меня не простишь, и ничем хорошим это не кончится. Тогда и я скажу. Ты — император, имеешь право на целый гарем. Так вот, я уйду тут же, как только появится вторая, каким бы ни был её статус и твоё к ней отношение. И никогда не вернусь. Если для тебя это неприемлемо, скажи сразу, и не будем обманывать друг друга.

Бай Лин приложил пальцы к её губам.

— В моём гареме есть женщина, набор закрыт. Об этом тоже будет объявлено.

— Я верю тебе. Теперь скажи, что это за пост такой — распорядительница твоих покоев. И что от меня требуется. Может быть, я напрасно сердилась.

— Напрасно, — Бай Лин терпеливо улыбнулся. — Фактически я назначил тебя хозяйкой моих личных покоев. Это значит, что везде, где я буду жить, ты должна быть рядом со мной неотлучно. Исключение — военный лагерь, туда я тебя с собой не возьму.

— О! Стало быть, моя обязанность — заботиться об особе императора и выполнять все его поручения?

— Именно. Надеюсь, ты понимаешь, что на эту должность я могу назначить только ту, чья преданность не вызывает сомнений?

— Понимаю, — Вилан хотела ухмыльнуться в ответ на слова о её преданности, но вовремя сдержалась. Бай Лин так ясно дал понять: "Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности". Его доверие дорогого стоит. — Но насчёт военного лагеря не зарекайся. Я всё равно поеду с тобой.

Бай Лин вздохнул, взял её за плечи и прижался лбом к её лбу.

— Я тоже не хочу расставаться. Но тебя могут ранить или убить. Не нужно рисковать.

"Мы ещё поговорим об этом, — пообещала себе Вилан. — Я слышу речь земли и ветра и могу быть полезна. И я росла не изнеженной принцесской, а дочерью своего отца. Есть ли у него люди, обладающие подобными силами?".

Бай Лин взял её руки в свои. Они по-прежнему были холодны, наверное, Ви просто не чувствует, что мёрзнет. Но её тело всё равно испускало тепло, и сквозь воздух, сквозь ткань одежды и одеял оно текло к Бай Лину, нежно касалось его кожи, словно ластилось, струилось вокруг него. Он старательно собирал это тепло, втягивал, вбирал в себя, присоединял к своему собственному. А потом направил обратно мягкой плавной волной — через свои руки и руки Ви в глубь её тела.

От волнения, когда она догадалась, что только что случилось, у Вилан сбилось дыхание.

— Это ты?.. Ты умеешь такое?!

Бай Лин кивнул. Вилан засмеялась, восхищённо оглядывая его.

— Ты потрясающий!

— Правда? — император опустил глаза, не в силах удержать улыбку. Было заметно, как приятен ему комплимент от трудноуловимой жены. Он слышал от неё мало ласковых слов и потому берёг и перебирал в памяти каждое из них, каждый знак её внимания. Больше такого ему никто никогда не говорил и не делал.

"Как это мне показалось, что ты стал чужим? Мы никогда не были так близки, как сейчас. Всё в тебе побеждает меня без боя, без сопротивления. Что бы я ни делала, чего бы ни хотела. Едва увижу тебя — в душе́ распускаются золотые цветы, и хочется сделать так, как ты говоришь... Только бы не потеряться в третий раз...".

Снова принесли поднос с едой.

— Чем ты займёшься сегодня? Возьмёшь меня с собой? Обещаю не мешать, притворюсь камешком.

— Возьму, если съешь всё.

Бай Лин наслаждался, видя, что Вилан всё так же мало преуспела в овладении палочками, они её совсем не слушаются. Ему уже не хотелось пенять на её неуклюжесть. Эти маленькие моменты, когда они сидят рядом и разговаривают, когда сам кормит её, слушает её голос, держит её руки в своих руках, касается её волос и лица, — это то, что люди называют счастьем? Отчего он чувствует такое облегчение, что хочется смеяться и слёзы наворачиваются? У него и прежде было всё это, когда они поженились. Отчего тогда он не понимал этого, а понял только сейчас? Если бы эти мгновения длились всегда! Если бы можно было остановиться, замереть в них навечно...

Было далеко за полдень, когда император вернулся к убежищу древних драконов. От лагеря до горы Сюли идти по лесу было всего минут десять.

Любуясь миром, засыпанным хрустящим под ногами снегом, Вилан обеими руками поддерживала полы ханьфу, в которое — одно из своих утеплённых — её укутал Бай Лин. Из-за ощутимой разницы в росте полы тянулись за ней, как шлейф, и цеплялись за всё подряд.

Император не раз подумывал послать кого-нибудь во дворец за одеждой и служанкой для Ви. С другой стороны, возможно, сегодня-завтра ему удастся пробудить земляных драконов, и тогда все они отправятся домой. Может, велеть кому-то увезти Ви в столицу? Ей здесь, по сути, делать нечего. И сам себе отвечал: ни за что. Он не может её отпустить. И вдруг — вдруг? — она тоже не захочет покинуть его, пусть даже и ненадолго?

За ночь выпал новый снег, а утром подморозило. Но в узком тёмном ущелье было тепло из-за поднимавшегося откуда-то из земных недр пара.

Вилан устроилась на камнях неподалёку. Некто поспешил предложить подушку, чтобы сидеть было не жёстко, и она с радостным удивлением поблагодарила за заботу.

Император закрыл глаза, сосредоточиваясь на древних драконах. И неожиданно до него дошло то, чего раньше он не замечал. Драконы поглощают энергию земли, это она питает и поддерживает их во время спячки, и так может длиться ещё много тысяч лет. Вот отчего никакие внешние раздражители их не беспокоят. Они практически неуязвимы для воздействия извне. Что, если прервать эту их связь с землёй?

Бай Лин оглянулся на своего придворного колдуна и обнаружил, что тот бочком подходит к сильфиде. Какие у оборотня дела с его женой? Сакши напряг слух, не скрывая своего внимания, готовый в случае малейшего поползновения убить У Юня на месте.

Вилан заметно напряглась. На её лице появилось насмешливо-насторженное выражение, взгляд стал колким и враждебным.

— Госпожа Вилан! — с преувеличенным почтением поклонился У Юнь, сгибаясь всей спиной и гадко посмеиваясь. — Супруга императора Юшэнга...

— У Юнь.

Как будто смертельные враги раскланиваются перед боем. Не возникало ни малейшего сомнения в том, что это именно враги.

— Как я рад видеть госпожу... хе-хе... живой и даже невредимой.

— Ты же не надеялся, что я перестану следить за тобой?

— Что вы, ваша пресветлость, я опасался утратить ваш интерес к моей скромной особе.

— Не прибедняйся, — крайне недружелюбно оборвала Вилан. — Ты сделал всё, чтобы привле́чь наш интерес к своей "скромной" особе.

Бай Лин, заложив руки за спину, слушал эту пикировку, переводя взгляд с одного собеседника на другого. В ладони вспыхивал и переливался приготовленный огненный заряд. А те не сводили глаз с лиц друг друга. Воздух чуть не искрился между ними. Рядом со своим повелителем стояли Су Лу и Сунь Чжао и тоже пристально наблюдали за оборотнем.

— Что же, высокая госпожа, всё остаётся по-старому, — голос У Юня стал совсем тих и зловещ. — Я здесь только оттого, что Его Величество так пожелал. А в остальном... не попадайтесь мне в тёмном лесу. Иначе могу — случайно, разумеется, — не признать.

— А ты мне нигде не попадайся, — так же тихо и ненавистно ответила Вилан. — Иначе это очень сильно сократит твои дни.

— У Юнь! — повелительно окликнул Бай Лин. — Займёмся делом.

— Готов служить Вашему Величеству, — мгновенно отвернувшись от Вилан, отозвался оборотень и поспешил к императору.

Драконы спали. Самец и самка. Их тела цвета красной глины и дыхание испускали потоки внутреннего тепла. Тепло плыло по воздуху. Прежде оно задерживалось вокруг них, но теперь, почуяв неподалеку того, кто чуял его, оно устремилось к тому единственному, кто знал, что с ним делать.

Если хочешь овладеть Пламенем, нужно признать его, и тогда оно признает тебя. Сама жизнь — это тепло. Корни и стебли трав, животные и птицы, деревья в лесу, сама земля — всё источает потоки тепла. А тепло — основа огня. Если сосредоточиться, можно ощутить тепло даже одной травинки.

Чтобы создать внешний огонь, нужно собрать и осторожно втянуть в себя волны тепла из воздуха. Тело пламенного дракона — это горнило, в нём есть пустоты, куда можно впустить эти потоки. И потом, когда тепло преобразуется в огонь, не позволяя ему задержаться внутри, чтобы не сжечь себя заживо, нужно тут же выпустить во что-нибудь.

Кожей спины Бай Лин ощущал волны живого тепла Вилан. Теперь он знал, каково тепло её тела, и по нему мог бы отыскать её где угодно. Рядом находились генералы и оборотень. И от них к нему тоже тёк нежный ласковый жар, оплетавший его самого. Собирая всё это в воздухе по клочку, по лепестку, по капельке, Бай Лин готовился сделать то, чего не делал никогда.

За прошедший год он впитал силу стольких артефактов, что без труда поднял в воздух две громадные туши, разрывая их контакт с землёй, — их матерью и кормилицей. И вместе с ними поднимался сам. Ущелье не выпустит земляных драконов из своих уютных объятий, не даст их в обиду, и потому император поднимался всё выше, подталкивая вверх, в ослепительную ледяную синеву, двоих рептилий. Следом поднимались два генерала, готовые подстраховать повелителя в случае чего.

Подняв голову, Вилан долго наблюдала за тем, как они устремляются в небо, а потом поняла, что здесь, внизу, остались только она и У Юнь. Найдя его взглядом, она увидела вспыхнувшие кроваво-красным блеском глаза оборотня, неотрывно глядящие на неё, услышала низкое булькающее рычание. Похоже, У Юнь решил свести с ней счёты прямо здесь и сейчас.

В следующий миг он прыгнул на неё, но сильфида успела ногами оттолкнуть его, и, отлетев, он впечатался в противоположную неровную стену. Если бы ей было страшно, можно было бы кинуть этого выродка и улететь, хотя это лишь отсрочит решение проблемы. Но Вилан была рада нападению. Она не рассчитывала на чью-либо помощь и не видела смысла оставлять его в живых: такой монстр — страшное бедствие для всех и каждого, потому что не только зверски убивает, не испытывая никакого сочувствия к своим жертвам и наслаждаясь их муками, но и превращает в таких же чудищ, как он сам. Он в своём уме, и как раз это ужаснее всего.

Секунды, которые потратил У Юнь на "полёт" и очухивание, Вилан использовала, чтобы скинуть ханьфу и вытащить два кинжала, которые хранила в своем теле в виде резервного запаса энергии и могла материализовать как привычное оружие. Едва ли он сильно пострадал. Это в человечьем обличии он выглядит как отвратительный старик, на самом деле, в нём сил не меньше, чем в драконе среднего возраста. Его зубы опасны в любом облике, а тело крепкое, жилистое, невероятно сильное и поразительно вёрткое.

У Юнь набросился на Вилан, цепкими пальцами схватив за запястья и отталкивая от себя руки с оружием. Он старался прижать её к отвесной стене, чтобы ударами вышибить клинки из её рук и оглушить, но Вилан ударила его головой в челюсть, и он отлетел на середину ущелья. К сожалению, времени у неё хватило только, чтобы и самой отскочить от стены и подобраться к нему. Когда она сумела полоснуть оборотня по плечу, тот взревел так, что отражённый стенами рык чуть не лишил сильфиду слуха. Сшибив её с ног, невероятной для тощего тела массой он придавил женщину к земле; он тянулся к противнице отвратительно длинными редкими жёлтыми зубами, в намерении вцепиться во что-нибудь и, если не убить, то превратить в подобие себя. О, как это будет забавно, когда лицемерная праведница станет такой, как он сам, будет добывать себе пищу таким же способом и сражаться за собственную жизнь, как сейчас сражается У Юнь.

Вилан изловчилась, вывернувшись под ним в немыслимом усилии, ударила оборотня коленями в живот и снова отбросила от себя. Коротко взлаяв, У Юнь почти в воздухе поменял обличье, став мерзкого вида волком с выпирающими отовсюду костями. Да, сколько бы и кого бы он ни жрал, жира ему это не добавляло, вдобавок он почти никогда не чувствовал насыщения. Вся его жизнь была посвящена набиванию своего ненасытного желудка. Этой девкой тоже не наешься. Кабы их было хоть пяток... Да дело не в этом, а в том, что бой затянулся; император вскоре закончит свои дела там, в небе, и, если У Юнь к этому моменту не покончит с альвой и не уберётся как можно дальше, жить ему, в лучшем случае, не больше минуты, а в худшем, — долгие дни и недели, пока этот гадёныш не натешится, пытая его.

Он рванулся мимо неё и всё-таки ухватил зубами за плечо. Ткань треснула, и в его зубах остался большой лоскут. У Юнь чуть не заревел от досады, и тут его бок пронзила захватившая дух боль — он пропустил момент, когда свистнул в воздухе кинжал и вошёл в его плоть. Он хотел разорвать альву на части, уже не заботясь об удовольствии и потехе, но тут другой кинжал воткнулся ему прямо в глаз. Истекая кровью, оборотень рухнул на землю, тело начало возвращаться в человеческий вид.

У Вилан подкашивались ноги от напряжения. Она тоже готова была потерять сознание и упасть рядом с чудовищем, когда тот, выпростав из-под себя лапу, схватил её за щиколотку и рванул, подтаскивая к себе. Силы его слабели с каждой секундой, но их было ещё достаточно, чтобы уволочь её с собой на тот свет. Другой ногой Вилан пнула его в морду, задев застрявший в глазнице кинжал, и У Юнь заскулил. А сзади в спину чудовища вонзился чей-то меч, пробивая сердце насквозь, и этот последний удар наконец оборвал жизнь ужасного существа.

— Повелительница! — прозвучал бесстрастный голос, к Вилан протянулась рука, и за неё она ухватилась, поднимаясь на дрожащие ноги.

— Благодарю, господин Су, — пробормотала она. Внутри была пустота, изгнавшая разом все эмоции. Ни страха, ни гнева, ни боли. Только усталость.

— Вас поднять к Повелителю?

Вилан посмотрела на бездыханное тело оборотня. Кто знает, вдруг оно ещё затрепыхается, почуяв, что она снова одна. Чудовищная сила изверга вымотала её. Что за жизнь в последнее время — сплошные схватки. То на мечах, то на словах...

— Нет... Мне бы просто наверх, посмотрю оттуда. Сама я не поднимусь.

Прислонившись к стволу большого дуба, Вилан наблюдала за мастерской работой могущественного чародея, в которого превратился её муж.

Удерживая спящих драконов высоко над лесом, там, где власть земли уже совсем не ощущалась, Бай Лин вытягивал тепло из них, забирая только часть его. Золотыми нитями и всполохами оно стремилось к нему и исчезало в его теле. Раскинув руки и закрыв глаза, он поглощал жар драконов, весь отдавшись невероятному удовольствию процесса.

Огромный самец беспокойно зашевелился во сне. Ему становилось зябко. Исчезла баюкающая влажная нега земли, его тело тоже стремительно остывало. Он попытался туже свернуться, нащупать нагретое местечко, но это не помогло. Дракон ёжился и ёрзал, сонно сопя, а потом придвинулся к самке, но её чешуя остыла и не грела никого. В конце концов, он открыл один глаз, потом второй и увидел себя и подругу висящими в воздухе вне облюбованной пещеры. А перед его мордой парил человек. Человек!

Драконы гневливы. Их ярость, способная разрушить полмира зараз, взметается подобно урагану. Ударом хвоста они могут разбить в щебень гору, не спрашивая, не разбираясь, не интересуясь, не сомневаясь. Дракон цвета красной глины набрал воздуха во всю ширь лёгких, открыл пасть и с оглушительным шумом выдохнул, сминая человечишку, развеивая по ветру. Земляные драконы не пышут огнём и не замораживают в кусок льда. Они выпускают струю воздуха сокрушительной силы. Проснувшаяся самка наблюдала за происходящим.

Впервые им встретился кто-то способный противостоять их ужасной силе. Человек протянул руки, ладонями останавливая воздушный удар, оборачивая его вспять. Самца отшвырнуло, он едва сумел затормозить, молотя крыльями по воздуху. Вернувшись, он вдохнул и снова направил в казавшегося слабым человека струю воздуха, равную удару гигантской дубины. Развлечения ради подруга присоединилась к нему. Уж вдвоём-то они должны бы одолеть самоуверенного выскочку. В этот раз отбросило их обоих. Оторопело тараща глаза, они уставились на противника. На том месте, где только что парил человек, блистая золотой чешуёй, извивался дракон, а немного позади завис сизый ночной. Золотой дракон выдохнул пламя, и земляные еле успели увернуться и прыснули в разные стороны, едва не превратившись в драконий шашлык.

— Вы долго спите, — раздался вымораживающий внутренности голос. — Я устал будить вас.

Золотой дракон снова принял человеческий облик, и земляные последовали его примеру. Мужчина и женщина в одеждах цвета красной глины упали на колено.

— Владыка!.. Сакши!!!

Минуту назад они стремились к убийству из ярости и любопытства, теперь их лица светились радостью и торжеством. Они приветствовали своего господина и клялись служить до последнего вздоха.