Прекрасное их погубило (гет)

— Итачи, — раздался знакомый тихий голос над ухом. «Мама», — подумал он, слабо улыбнувшись, продолжая спать. Тёплая, мягкая ладонь легла на лоб. «Какой приятный сон», — сказал он себе, перевернувшись набок, и натянул одеяло. Тело казалось лёгким, почти бесформенным, словно он был водяным туманом, парящим над постелью. — Ты весь горишь, — нежные руки прошлись по его щеке.

— Мама, — пробормотал он, утыкаясь в подушку, представляя себя восьмилетним ребёнком, слёгшим с температурой, перед экзаменами.

— Ещё и бредишь, — встревоженно зазвенел голос и рука приносящее умиротворение тут же исчезла. Ощутив смятение и пустоту, Итачи с трудом открыв отяжелевшие веки, попытался разглядеть человека рядом. Всё вокруг расплывалось и при попытках сфокусироваться появлялась неприятная резь, отчего на глаза наворачивались слёзы.

Изуми сидела на коленях подле его головы и обеспокоенно смотрела. Её маленький аккуратный нос насупился, брови нахмурились, придавая лицу серьёзный и немного недовольный вид. Это напомнило ему первую с ней встречу.

Мелкие потасовки между классами были обычным явлением. Он старался никогда в них не ввязываться, считая бесполезной тратой времени и сил. Со своими одноклассниками он не особо ладил, с ними зачастую было неинтересно и скучно. Поэтому, что в своём классе, что в параллели его считали «высокомерным ублюдком» и нигде не любили. Однако было странно, что именно его выбрали старостой класса, наверное, при всех его недостатках, он производил впечатление довольно надёжного парня; либо выбрали в корыстных целях, думая, что из-за своей нелюдимости он будет делать всё сам. Дружба со старшеклассником — Шисуи, его какое-то время спасала от нападок, но в последнее время он всё чаще и чаще получал записки, или ловил угрожающие взгляды в свою сторону. Решив проучить школьников, и разработав план с другом, он поддался на провокацию и пришёл на стрелку в условленное время. Шисуи стоял за углом и незаметно снимал на камеру отца, которую они недавно нашли, разбирая коробки на чердаке. Ему нужны были неопровержимые доказательства их преступления, чтобы потом выдвинуть свои условия за молчание. Перетерпеть пару ударов — небольшая плата за спокойную школьную жизнь. Удар, ещё удар и вот он уже сгорбившись упал на колени. Пинок в бок, и он уже лежит на асфальте на заднем дворе школы. Удары не прекращались, парни не на шутку разбушевались, чувствуя свою власть. Итачи прикрыл голову руками и стиснул зубы, сдерживая себя от дикого желания встать и навалять как следует.

Раздался чей-то девичий крик и школьница в два счёта разогнала возбуждённую толпу мальчишек, попутно раздав пару подзатыльников. Девушка склонилась над ним, вся взмыленная и растрёпанная, и с сочувствием протянула руку, помогая встать. Он непонимающе смотрел на неё, недоумевая, как ей удалось и кто она такая? Раньше он никогда её не видел, но судя по школьной форме она училась в той же школе, что и он. Он отряхнул пиджак и вспомнил, что Шисуи упоминал про новенькую, которая перевелась в их школу посреди учебного года. Странно, что до сих пор они не встречались, хоть и учились в параллели. А вот Шисуи, напротив, несколько раз на неё натыкался и сообщал, что она довольно симпатичная, но не более того. Для Шисуи «быть довольно симпатичной» — значило ничем не примечательную внешность, без выдающихся форм. Однако, какие формы могут быть у восьмиклассницы? Но в то же время, она ему чем-то запомнилась, раз он не раз упоминал её при разговоре и даже узнал её имя. С неподдельным интересом рассматривая её, он частично согласился с оценкой друга. Девушка действительно была непримечательной, тем не менее невзрачной, он бы её не назвал. У неё были мягкие черты лица, тёмные глаза испуганной лани и крохотная родинка под глазом придавала очарование. Фигура у неё была неказистой и казалось, она утопает в школьной форме. Несмотря на весь внешний вид, была она не из робкого десятка, раз смогла разогнать толпу мальчишек.

— С тобой всё хорошо? Идти можешь? Или я сейчас …подожди, позову кого-нибудь, — голос был приятным и нежным. Руки несмотря на костлявость — мягкими и тёплыми.

— Всё хорошо. Не надо никого звать, — притворно прокашлявшись сказал он, похлопав по пыльным брюкам, стряхивая пыль.

— Тебе нужно в медкабинет. У тебя губа разбита и это, — осторожно коснувшись пальцами его скулы, с серьёзным лицом, продолжила, — тут небольшая ссадина. Нужно обработать.

— Ооо, что с тобой дружище? — протянул Шисуи, выходя из-за угла, и, разыграв беспокойство, подхватил его за локоть, — Изуми, верно? — сказал он, переводя взгляд на растерянную школьницу, — я Шисуи, его друг. Не беспокойся, я о нём позабочусь.

— А…да, хорошо, — неуверенно сказала она им вслед, слегка наклонив голову, — ах… подождите, я с вами, — догнав их, запыхавшись, проговорила она и попыталась подхватить Итачи за плечи.

— Эм.кажется прозвенел звонок…а, тебе разве не нужно на урок? Ваш классный довольно строго наказывает за опоздание, — возразил Шисуи, пытаясь избавиться от девушки. Его густые брови изогнулись, а глаза хитро прищурились. Изуми тут же отпрянула, и встревоженно посмотрела на окна школы, затем прижав кулак к груди, спокойно сказала:

— Да, мне лучше идти. Извините.

— Ну вот теперь будет считать тебя слабаком. Говорил, что это не лучшая идея, — проговорил друг, когда девушка быстро побежала к школе.

— Можешь уже меня отпустить. Я в состоянии и сам дойти. Мне всё равно, главное, чтобы от меня отстали. Если бы я решил кулаками махаться, то конца не было бы этим разборкам.

— В этом отчасти ты прав, — сказал друг, когда они вошли в здание. — Ууу, а тебя неплохо так побили, — сказал Шисуи взяв его за подбородок, и слегка повернул лицо, прям напротив медкабинета. — Останется шрам, наверное. Хотя до свадьбы заживёт, — захохотал он, и быстро увернулся от удара в живот. — Ладно, я побежал…дальше сам справишься. А девчонка ничего такая. Хорошенькая, — сказал он, похлопав его по плечу.

«Хорошенькая», было что-то новенькое и Итачи теряясь в догадках, как это расценивать, открыл дверь.

Медсестра в неизменном белом халате с подозрением скосилась на него, не веря в случайное падение с лестницы, но затем обречённо вздохнув, осмотрела его, обработала ссадины, перебинтовала руку и разрешила ему остаться в кабинете до окончания уроков. Пообещала не сообщать директору и родителям о том, что случилось, и сообщила классному, что у него лёгкое недомогание. Зашторив шторку, он уснул, обрадовавшись, что не получил никаких переломов.

Он изредка открывал глаза, когда слышал звонок и закрывал их, погружаясь в дрёму. В скором времени, он почувствовал, что подле него кто-то сидит и тихо дышит. Он слегка приоткрыл глаза, чтобы не было заметно, что не спит и из-под опущенных ресниц, стал наблюдать. Это несомненно была та девушка, что спасла его, видимо, обеспокоенная его состоянием, пришла проведать. Лица он не видел, только острые коленки с мелкими беловато-розовыми шрамами; длинные, тонкие пальцы, неаккуратно обстриженные под корень ногти с заусенцами, которые цеплялись за края тёмно-синей плиссированной юбки. Ему не хотелось с ней разговаривать и отвечать на вопросы о своём самочувствии, поэтому он продолжил притворяться, что крепко спит. Потеряв терпение, или просто устав ждать, она подняла рюкзак с пола и поставив на колени, достала блокнот с ручкой. Итачи наблюдал как маленький милый брелок чёрного котика, прикреплённый на замок, покачивается из стороны в сторону и тихо позвякивает. Закончив писать, она, аккуратно сложив записку, оставила её рядом с подушкой и ушла. Как только дверь закрылась, он потянулся за листком и раскрыл. Почерк у неё был мелкий и округлый, похожий на бусины.

«Мне очень жаль, что мои одноклассники поступили так с тобой. Прошу, прости их. Они глупы и не знают, что натворили. Я поговорила с ними, они (обязательно извиняться перед тобой), принесут свои извинения, как только ты поправишься и больше тебя не обидят. Я понимаю, что они должны быть наказаны и понести ответственность за свои поступки, но не мог бы ты не разглашать их имена и простить. Просто не хочу чтобы из-за такого пустяка их исключили из школы. Конечно, ты имеешь полное право на них заявить и я не вправе тебе указывать, как поступить. Но прошу, подумай какие последствия могут быть у твоего решения.»

Записка была сумбурной, от робкого извинения до почти взрослого наставления. Её вины в том, что его побили мальчишки из её класса не было, вероятно, как староста, она ощущала долю ответственности, и хотела исправить чужие ошибки. Она его удивила, позабавила и разозлила. Ведь он и так не собирался ни на кого доносить, а теперь всё выглядит так, что он прислушался к её словам, хоть ему по большому счёту было всё равно, что будет с теми парнями. Да и к тому же теперь, наверное, пойдут шутки, что его охраняет какая-то девчонка. Закатив глаза, он простонал, не зная, как исправить ситуацию.

— И.зу.ми, — сипло, произнёс он. Горло неприятно саднило и проглотив вязкую слюну, поморщился от боли. Потерев лоб и сухие глаза, он сбросил с себя одеяло.

— Не стоило пить ледяную воду в такую жару, — с упрёком, которое свойственно матерям, сказала она. Покраснев от смущения, она быстро отвернулась. Заметив свою оплошность, Итачи снова накрыл себя одеялом и стал взглядом выискивать, брошенные где-то штаны. Изуми поднялась с пола, — и эти твои купания по ночам, видимо, сказались. Принесу жаропонижающие.

От лёгкого головокружения Итачи опрокинулся на подушку, удивляясь тому, как умудрился заболеть. Он вообще не помнил, когда последний раз болел. Кажется это было в школе. Подложив ему под голову несколько подушек, и прислонив стакан с водой с шипучим аспирином, она вновь дотронулась до его лба, убрав влажные волосы. Выпив всё, он посмотрел на часы, было два часа.

— Чёрт, — выругался он. К трём должны были прийти рабочие и ему нужно было открыть дом и подробно изложить объём работы, — мне нужно идти.

— Никуда ты не пойдёшь в таком состоянии, ты же сам понимаешь. Я схожу, дай ключи.

— Посмотри в карманах, — он указал на спортивные штаны, которые небрежно были брошены на кровать. Изуми поднялась и оглянувшись, стащила одежду, запустив руки в карманы, она достала ключи и улыбнулась, когда несколько фантиков от шоколадных конфет упали на одеяло. Итачи, словно его поймали на невесть каком преступлении, закусил губу и отвернулся.

— Ты всё такой же сладкоежка.

— Нет, — сказал он как-то по-детски, чем вызвал тихий смех. Он понял, как сильно любил, когда она так беззаботно смеялась, — да, — передумав ответил он, как-то странно ему, уже мужчине, было отпираться и глупо оправдываться, что они по чистой случайности там оказались. Пора было признать, что он сладкоежка и быть им совсем не стыдно.

Наклеив охлаждающий пластырь на его лоб и покормив с ложки как маленького ребёнка, она ушла, сказав, что скоро вернётся. В ней всегда была эта тяга помогать бедным и обездоленным. Когда она чувствовала, что в ней кто-то нуждается, она вся расцветала и окутывала заботой. Она не стала врачом, потому что это было его мечтой, как говорила её мать. Она стала врачом потому, что в глубине души всегда этого желала. Если он хотел спасать жизни, то она просто хотела помогать и чувствовать себя нужной, полезной. Он это понял ещё тогда, при первой встрече. Таблетки сморили его, и подмяв под себя подушку, он снова заснул. Ему снились обрывки его жизни в Конохагакурэ, университетские годы, больница, пациенты. На лице его иногда проскальзывала лёгкая улыбка, а иногда брови его хмурились, одинокая слеза катилась по переносице и падала на подушку.

— Как ты? — спросила она, заходя в его комнату. Он только недавно проснулся и вяло натягивал штаны.

— Лучше, — ответил он, приглаживая вспотевшие волосы. Взглянув на неё, он заметил, что серая футболка и шорты были слегка мокрыми, а волосы влажными.

— На улице дождь?

— Был…небольшой. Ты голоден? — Итачи кивнул, — подождёшь немного, я приготовлю быстро. Там совсем немного осталось доварить.

— Я пока приведу себя в порядок, — голова перестала болеть, и температура спала, оставив после себя только вялость в движениях. Хотелось ополоснуться и смыть с себя противный запах пота.

Наваристый куриный бульон был очень вкусным и самым лучшим средством, чтобы придать сил и избавить от першения в горле. Мать тоже всегда его готовила, когда они с братом болели, посылала отца за свежей курицей, а сама в это время то и дело заходила к ним в комнату с ароматным травяным чаем и меняла компрессы.

— Можешь не беспокоиться, — сказала Изуми, пододвигая к нему картофельный салат, — я всё показала.

— Спасибо. Ты меня спасла.

— Не за что. Пустяки.

— Суп очень вкусный.

— Правда, — просияла она и в глазах заискрилась неподдельная радость, — не слишком солёный?

— Нет, самое то, — девушка с облегчением вздохнула.

— Если завтра не станет лучше, сходи в больницу, чтобы выписали рецепт.

— Хорошо.

— Изуми, — начал было он, сомневаясь задавать ли вопрос. Однако, ему было интересно, что за сложности у неё с парнем, раз она скрывает отношения от матери. Почему когда получает сообщения, погружается в себя и печаль отражается в её глазах. Ему хотелось как-то помочь, сделать её немного счастливой, хотелось чтобы она раскрылась перед ним, поплакала на его плече. Чтобы ей стало так же легко, как и ему. Он хотел… хотел, чтобы она в нём нуждалась… Хотел узнать о её парне побольше, чтобы убедиться, что она в надёжных руках. Ведь она была замечательной и ей нужен был кто-то достойный, понимающий, кто-то вроде…вроде кого?

— Да?

— Я лезу не в своё дело, и ты имеешь полное право меня заткнуть, но…— она озадаченно нахмурилась, замерев с ложкой у рта, — почему ты скрываешь свои отношения от матери, — ложка выскользнула из рук со звоном, ударившись о стол.

— Потому что она не одобрит мой выбор и возненавидит. Лучше пусть думает, что я одинока.

— Он что женат? — вырвалось у него, вспоминая, что её отец бросил их семью ради любовницы. Она подпрыгнула от этих слов и в ужасе распахнула глаза, побелев как полотно.

— Ты…откуда…откуда ты узнал? — прошептала она, неразжимная губ.

— Значит, женат, — закрыв глаза и проведя рукой по лицу, сказал он, подтверждая свою догадку, — и сколько это длиться?

— Больше трёх лет.

— Изуми, ты же не дура и понимаешь, что он…

— Нет. Он не такой, — качнула она головой, утирая тыльной стороной ладони проступившие слёзы, — он хороший и самый честный человек на свете!

— Честный? — удивился он, приподняв брови.

— Да, честный, — твёрдо возразила она, посмотрев на него с укором. — Из-за его честности, мы и не можем быть вместе.

— Я не понимаю…разве можно назвать честным — человека, который обманывает жену и крутит роман на стороне…

— Он не обманывает её… их и семьёй трудно назвать. Он не любит её, а она его…

— Но есть некие обстоятельства, по которым, он не может её бросить, — закатил он глаза и, встав из-за стола, подошёл к ней, чтобы обнять и вразумить. Эта схема была стара как мир. А женщины всё ещё велись на неё.

— Я знаю — звучит избито, но ты не знаешь всего.

— Изуми, — она оттолкнула его и выбежала из кухни, сильно захлопнув дверь, разозлившись.

«Влез куда не следует и сделал ещё хуже. Наверное думает, что я её осуждаю», — сказал он про себя, ощутив боль в груди, Итачи присел на стул и прислонился лбом к прохладному стеклу. На зелёных упругих листьях застыли капли дождя, отражая закатное небо.