Под Созвездием Дракона (гет)

Примечание: Таймлайн — «Таня Гроттер и Золотая Пиявка», 9 глава. Сразу после того, как Сарданапал вернулся из Магщества и после той самой сцены, где Медузия “нежно и совсем не по-дружески поцеловала академика в макушку”.

Музыкальная тема: Eliott Tordo Erhu — Samidare (cover by PianoDeuss)

— Я так скучал, — после долгого молчания едва слышно сказал Сарданапал.

Он провёл ладонью по руке Медузии, покоившейся на его левом плече, и поцеловал тыльную сторону. Он скучал… Невыносимо скучал всё то время, что находился в Магществе Продрыглых Магций. Он каждый день искал возможность побыстрее закончить с этими бесконечными докладами и вернуться к ней.

Медузия вновь с особой нежностью провела пальцами свободной руки по его волосам и поцеловала академика в макушку. Если бы он только знал, как сильно она скучала… Как она просиживала все вечера в своей комнате в надежде, что завтра он точно вернётся… Как надоедал ей Кощеев своими намёками и ухмылочками. Она безумно скучала по нему…

— Я перестала спокойно спать, когда ты уехал. Не могла уснуть до глубокой ночи, поэтому проверяла магсертации всех своих магспирантов. Бедные дети, им досталось больше всего.

В голосе её прозвучала нотка смеха, но Сарданапал понял, что она даже и не думала шутить.

— Неужели ты так привыкла? Я ведь часто засиживаюсь до поздней ночи за бумагами и отчётами.

Он снова поцеловал её ладонь и, сам того не замечая, сжал её чуть крепче обычного.

— Я просто привыкла, что ты всегда рядом. Даже если ты засиживаешься за бумагами, я знаю, что ты рядом, и я могу увидеть тебя в любую минуту.

Сарданапал не ответил, лишь продолжил гладить её ладонь. Её запястья пахли вишней и ещё чем-то сладким. Он никогда не мог понять, чем именно, но всегда узнавал это сочетание ароматов.

Несколько столетий назад, когда они были моложе, Медузия любила по-детски подкрадываться к нему со спины и закрывать ему глаза ладонями. Она никогда не понимала, как Сарданапал так быстро мог её узнать, но именно этот аромат выдавал её больше всего. Он выучил её наизусть. Её духи, её прикосновения, её интонации и чуть приподнятые уголки губ. Он знал её всю: от и до.

— Я так ждала тебя.

Она прошептала это так тихо и осторожно, словно говорила не ему, а впервые призналась в этом самой себе. С лёгкой опаской и как будто бы с ноткой страха в голосе. Так, словно только сейчас осознала то, насколько она к нему привязана. И снова поцеловала его в макушку…

— Я слышал, матч с Джиннами произвёл фурор. Как Таня?

— Она была на высоте, если ты об этом.

Сарданапал не мог видеть, но отчётливо услышал улыбку в её голосе. Разговоры об их дочери всегда вызывали в ней тонну нежности и радости. Он одновременно радовался и грустил, когда видел эту улыбку на её лице. Он слишком часто задавался вопросом: «Почему им суждено держаться вдали от собственного ребёнка? Почему их дочь обречена жить с мыслью о том, что родных, любящих её людей просто нет? Почему судьба так жестоко обошлась со всеми ними?»

Он чувствовал огромную ответственность за всё происходящее, потому что ему Древнир сделал то самое пророчество первому. Хоть Медузия и говорила ему, что ей Древнир сказал то же самое, Сарданапалу от этого легче не становилось. Он не мог отделаться от мысли, что, если бы она не связала свою судьбу с ним, ей бы не пришлось пережить столько страданий. Но к собственному стыду он всегда ясно осознавал, что он слишком сильно её любил, чтобы поступить иначе. Если бы ему предложили вернуться в прошлое и что-то изменить, он никогда бы не отказался от неё и их дочери.

Чёртов эгоист…

Он с самого начала был готов обречь её на страдания, только бы быть с ней рядом. С самого начала знал, что их ребёнок будет обречён жить с чужими людьми и не знать любви и ласки, но всё равно позволил этому случиться. И позволил бы снова. Жизнь их дочери стоила любых страданий.

— Перестань думать об этом… Пожалуйста… — едва слышно прошептала Медузия, проводя по его щеке кончиками пальцев и заставляя его посмотреть ей в глаза.

Горячие… Её пальцы были горячими. Впрочем, как и всегда. Её прикосновения всегда были обжигающими, и именно это всегда вызывало в нём особый трепет.

Медузия никогда не любила подзеркаливать и крайне редко делала это. Но ей и не нужно было подзеркаливать Сарданапала, она слишком хорошо его знала, чтобы догадаться, что значила долгая пауза после упоминания имени их дочери.

— Я столько раз говорила тебе, что в этом нет твоей вины.

Она никогда и ни в чём его не винила, напротив, всегда разделяла их бремя на двоих. Что бы ни случилось, она всегда была его главным маяком, который не давал затонуть кораблю его мыслей в океане самокопаний и бесконечной вины.

Откуда в ней столько сил, чтобы утешать его, когда у неё у самой была такая дыра в сердце? Откуда столько мужества? Он всегда восхищался этой женщиной.

Столько лет прошло… Столько тысяч лет… А она так и осталась той, кто не даёт ему упасть. Сколько раз она говорила, что он спас её? Десятки? Сотни? Тысячи? Он уже давно сбился со счёта. Но дело было не в том, сколько… Дело было в том, что на самом деле это она спасла его в те времена, когда он готов был опустить руки. То, что он сделал — пустяк. Всего лишь вернул её голову на место и воспользовался простейшим штопающим заклинанием. Но она… Она сделала гораздо больше. Она спасла его от отчаяния, и продолжает делать это до сих пор. Она всегда была его светом в царстве мрака, его маяком. Она была и остаётся женщиной, которую он всецело любил… Женщиной, которую он будет бесконечно любить на протяжении целой вечности и даже больше.

— Прости меня, — едва слышно прошептал академик, перехватывая её ладонь и поднося к губам.

Медузия не поняла, за что именно он извинялся: за свою очередную хандру, которую позволял себе крайне редко, или за то, в чём считал себя виноватым. Но не найдя ничего лучше, снова поцеловала его в макушку, в надежде хоть как-то облегчить его ношу.

— Я даже не знаю, когда он увидел то пророчество.

— Когда ты привёз меня в Тибидохс, — как-то слишком быстро и легко отозвалась Медузия.

Сарданапал вопросительно поднял на неё глаза, как будто спрашивая, откуда она знает. Ему Древнир никогда не говорил этого. Даже когда Сарданапал напрямую об этом спрашивал. Но Медузии, видать, отчего-то сказал. Она нежно улыбнулась ему и провела кончиками пальцев по его щеке.

Он любил этот жест. Каждое её прикосновение всегда успокаивало его и давало силы идти дальше. Но именно это прикосновение кончиками пальцев всегда было каким-то особенным.

— Он сказал мне… Когда дал мне то самое пророчество. Ты привёз меня в Тибидохс, и мы с тобой тогда зашли в Зал Двух Стихий. Помню, меня тогда так потряс тот резкий контраст белого и тёмного в одной комнате, что я не знала, на какую половину ступить, и долго стояла, не решаясь войти. Ты рассказывал мне историю замка и то, что в подвалах на большой глубине прямо под нами лежит волос Древнира, который и разделял этот Зал на две части.

Медузия на мгновение замолчала, продолжая нежно водить пальцами по его щеке. Сарданапал так и не осмелился спросить, что было дальше, боясь разрушить ту особую атмосферу, которая витала в воздухе. Но ему и не надо было, Медузия продолжила через несколько секунд:

— На другом конце Зала за преподавательским столом сидел Древнир. Я тогда подумала о нём: «Какой-то дряхлый старичок». Но он с таким вниманием смотрел на меня, как будто видел что-то ещё. Мне тогда стало не по себе от этого взгляда, но я сильно не придала этому значения. Теперь я понимаю, что тогда он и увидел то пророчество. Он рассказал мне об этом через три сотни лет.

— Я столько раз спрашивал его о том, когда он увидел это, но он так и не сказал мне.

— Он с самого начала знал, что это будет наш ребёнок… что мы будем вместе.

Сарданапал на мгновение задумался и слегка улыбнулся своим мыслям, как будто вспомнил что-то далёкое и очень-очень забытое. А потом снова поднёс ладонь Медузии к губам, поцеловал тыльную сторону и тихо прошептал:

— «Судьбою ты прикована ко мне навеки…»

Медузия нежно улыбнулась и в порыве чувств припала к его губам, оставив лёгкий поцелуй, после чего как будто бы смутилась и опустила глаза.

— Думаешь, Гастон вспоминал нас, когда писал свой роман?⁽¹⁾

— Он не мог вспоминать нас. Заклинание было слишком сильным, при всём желании он не смог бы нас вспомнить, — Сарданапал грустно вздохнул, вспоминая упитанного мужчину лет сорока, который всегда ходил по Буяну с блокнотиком и карандашом. Им пришлось стереть ему память, чтобы он не рассекретил их местоположение в своих книгах. — Но возможно, какие-то отголоски памяти сработали, и что-то всплывало в его сознании. По крайней мере, так он говорил только о нас, а потом эта фраза появилась в его книге. — Сарданапал чуть помедлил, а потом, сильнее сжав её ладонь, сказал: — Я люблю думать, что так он говорил только о нас и на краткий миг, когда писал книгу, вспомнил именно нас.

— Он вспомнил… Иначе быть не могло.

Медузия мягко улыбнулась ему и нежно провела кончиками пальцев по его щеке. А затем снова поцеловала его в макушку. Её переполняли эмоции. Она так сильно по нему соскучилась, словно его не было целую вечность. Она прикасалась к нему с такой жадностью, будто весь мир рухнет, если она не сделает этого. Будто никогда больше не сможет прикоснуться к нему… Обнять… Поцеловать… Её никак не покидало ощущение, словно они не виделись сотни лет и теперь она пытается снова вспомнить каждую черту его лица, каждую морщинку, запечатлеть в памяти шероховатость его кожи, изгиб губ. Она пыталась запомнить всё, впитать все воспоминания о нём, насладиться им сполна.

Она любила его…

Тысячи лет, проведённые рядом с ним, казались одним лишь мгновением. Ей всегда было мало времени. У них была целая вечность, но она дорожила каждым мигом, боясь, что одной лишь вечности им не хватит.

— Прости меня… За то, что расстроил в такой замечательный день.

Медузию захлестнуло волной нежности. Вот он: её вечно переживающий академик. Вечно заботящийся о её благополучии и настроении. Он всегда боялся её расстроить и огорчить, всегда оберегал от любых невзгод. И сейчас его слова стали последней каплей, удерживающей её на грани здравого смысла.

Она. Просто. Хочет. Быть. С ним… Только и всего.

К чёрту её хвалённое самообладание! К чёрту вечный образ собранной и строгой грозы всей нежити! К чёрту всё! Она хочет быть рядом с ним. Всегда.

— Я люблю тебя.

Она прошептала это с такой лёгкость, с такой пылкостью. Она словно опьянела от одного его присутствия… От одного лишь прикосновения… От одного его голоса. Она так крепко прижималась к нему в необъяснимом желании стать ближе. Ей было мало… Мало прикосновений, мало поцелуев, мало слов. Она старалась и не могла насытиться им.

«Я люблю тебя…»

Пятнадцать. Она произнесла это в пятнадцатый раз… Пятнадцать раз за три тысячи лет, что они знали друг друга. И он помнил каждый. Они так редко говорили эти слова друг другу, боясь обесценить их постоянным повторением. И никогда не отвечали ими же на признание. Сарданапал всегда говорил, что любовь измеряется не в количестве произнесённых слов, а в количестве поступков, которые заставляют другого чувствовать себя любимым. О любви не нужно знать, любовь необходимо чувствовать, иначе это не любовь вовсе.

И вот уже пошёл четвёртый десяток столетий, как он изо дня в день делал всё и даже больше, чтобы Медузия даже не усомнилась в его любви… Чтобы она и на миг не задумалась о том, что его чувства могут угаснуть или их может не быть вовсе. Справедливости ради, сама же госпожа Горгонова, будучи холодной и строгой внешне, никогда не стеснялась в проявлении своих чувств к академику… За закрытыми дверями, разумеется. Их любовь всегда была тихой и недоступной чужому взору и складывалась из целого множества мелочей: таких как эти прикосновения, слова поддержки и минуты откровений.

«Я люблю тебя…»

Они произносили эти слова лишь в те минуты, когда их переполняли эмоции настолько сильно, что совладать с ними уже было невозможно… Произносили их на пике своих чувств. Они негласно сделали эти слова особенными, и оба помнили каждый раз, когда говорили их. Каждый такой раз отпечатывался в их памяти незабываемыми и свято хранимыми воспоминаниями… Каждое «Я люблю тебя» отпечатывалось золотыми буквами на их сердцах.

«Я люблю тебя…»

В последний раз Медузия произносила эти слова двенадцать лет назад, когда на свет появилась их дочь. Её тогда захлестнуло волной нежности и любви. Она лежала в постели, уставшая и измотанная, и прижимала к себе крохотный свёрток, оказавшийся только что рождённым младенцем. Усталость не чувствовалась, её переполняло от бесконечной любви к собственному ребёнку… И единственному в мире мужчине, который подарил ей самое ценное на всём белом свете. Сарданапал опоздал. Ему сообщили слишком поздно, и он из Тибидохса мчался в таёжную глушь в дом Гроттеров, где спрятал самое ценное, что у него было: любимую женщину и их ещё нерождённого ребёнка. Он мчался, боясь опоздать, боясь не быть рядом в самый нужный для неё момент.

И опоздал.

Он застал Медузию уже с ребёнком на руках… Малышка спала, изредка хмуря личико, а Медузия безмятежно улыбалась, едва ощутимо проводя кончиками пальцев по лицу ребёнка и целуя малышку в лобик. Её переполняло самое настоящее счастье.

Она прошептала: «Я люблю тебя» сразу же, как только увидела Сарданапала на пороге комнатки. Он опустил глаза на их дочь, и по его взгляду она поняла всё… Она поняла, что он чувствует то же самое.

Это был единственный раз, когда он ответил этими словами на её признание.

Сарданапал вспоминал тот день, когда на свет появилась их дочь. Он помнил, как, запыхавшись, забежал в дом и увидел их... Его захлестнуло волной любви к этим двум женщинам. Именно в этот момент он понял, что сделает для этих женщин всё, и даже больше, чтобы обезопасить их.

Они сидели в этой маленькой комнатке в обветшалом доме, стоящем где-то в центре таёжного леса. В доме без адреса и соседей. Втроём… Где-то там на Буяне и во всем магическом мире пылала война. Чума-дель-Торт… Это имя знали все, и все в равной степени боялись его произносить. За ней стояли целые толпы нежити. Она была единственной, кто смог подчинить себе нежить и собрать их в толпу. Защитные куполы Буяна не выдерживали. Ученики Тибидохса вместе с преподавателями каждый день латали купол и избавлялись от пробившейся сквозь защиту нежити. Никто из них уже не нападал и не воевал. Все они пытались защитить школу, укрепляя купол, неизвестно чего ожидая. Никакого спасения не предвиделось, но все они упрямо пытались продержаться ещё чуть-чуть…

Во всём мире кипела война… В ушах звенело от криков нежити, скрежета когтей о защитный купол, взрывов искр из магических колец… Стонов умирающих… Они уже забыли, что такое тишина и что она вообще существует. И сейчас впервые за долгое время всё вокруг замолкло, замерло. Время словно бы остановилось. Они остались втроём. В этом доме. В этой тишине. Весь мир словно сомкнулся до них троих. Сарданапал слушал тихое сопение своей дочери и едва слышный шёпот Медузии и не мог поверить в своё счастье.

Таня родилась в разгар войны, но своим рождением она скрепила их союз ещё больше. Если бы Малютка Гроттер только знала, каким долгожданным и желанным ребёнком она была и остаётся для своих родителей.

Мысли Сарданапала плавно перетекли к своему ещё более раннему признанию в любви. Это было чуть меньше, чем за год до рождения Тани. В тот день он был весь на нервах. Близился приезд Кощеева из Магщества Продрыглых Магций, да ещё и нежить стала кучковаться в подвалах. Дело пахло жареным, и Сарданапал нервничал. Они не виделись с Медузией весь день, и только ближе к вечеру она зашла к нему, и он сразу понял, что что-то не так. В ней что-то как будто бы изменилось.

Это «что-то не так» спустя пару минут превратилось в слова: «У нас будет ребёнок»… Глаза у Медузии светились скрытым счастьем, а улыбка так и норовила нарисоваться на её лице. Сарданапал застыл на несколько секунд, не в силах поверить в то, что у них в правда будет ребёнок. Их ребёнок.

Медузия не сдержалась и засмеялась, смотря на его ступор. Слишком хорошо его знала, чтобы забеспокоиться о его реакции. А потом машинально, чисто на интуитивном уровне положила ладонь на ещё плоский живот, и тут Сарданапал осознал весь смысл сказанного.

У них. Будет. Ребёнок.

И Сарданапал не смог сдержаться. Он преодолел расстояние между ними в два шага и крепко прижал её к себе. И через мгновение почувствовал, как она крепко обняла его за шею, а потом кончиками пальцев провела по волосам.

«Я люблю тебя…»

Тогда-то он и прошептал ей эти слова. Она сильнее сжала его плечи, а потом обняла ещё крепче, как будто бы можно было стать ещё ближе к нему. Как будто до сих пор они не спаялись, как два бруска металла, оставленные вместе на пятьдесят лет. Если это было возможным, ей хотелось быть ещё ближе.

Никто из них в тот день не вспомнил о пророчестве…

— Ты тоже вспоминаешь тот день? — едва слышно прошептала Медузия в самое ухо, медленно перебирая пряди его волос.

— День, когда она родилась? Да. И тот день, когда ты мне сказала, — тоже.

Сарданапал улыбнулся. Ему снова стало так тепло от одних воспоминаний. Таня выбрала самый разгар войны, чтобы появиться на свет. Тяжёлое время. Страшное время. Но Сарданапал, несмотря на множество потерь, вспоминал о тех месяцах с теплотой в сердце. Потому что ничто не могло затмить рождение их дочери… Она была его счастьем… Их счастьем. Буквально. Они узнали, что ждут ребёнка, когда война только начиналась и никто ещё не догадывался, что именно грядёт. Война закончилась, когда Тане уже исполнился год. Она закончила эту войну. Только благодаря ей и Медузии Сарданапал не пал духом и выстоял всю войну.

— Я люблю то время… Несмотря ни на что, — прошептала Медузия, оставляя очередной поцелуй на макушке академика и прислоняясь щекой.

— Я тоже.

Медузия о чём-то задумалась на несколько секунд. Сарданапал держал её ладонь в своих руках и водил большим пальцем по тыльной стороне, даже не задумываясь. Это всегда её успокаивало… И его тоже.

Он впервые поймал себя на мысли, что думает о Тане без сожалений и грусти. У них есть дочь… И несмотря ни на что, они сделали всё, чтобы обезопасить и защитить её. Пусть они не нашли путь, чтобы быть рядом с ней, но они сделали для этого всё возможное.

— Когда-нибудь она узнает, — проводя кончиками пальцев по его щеке, сказала Медузия, как будто точно угадывая его мысли. — Наступит день, когда мы сможем ей сказать… А она сможет нас понять. Даже не сомневайся в этом.

И он впервые не сомневался. Что бы им не готовило будущее, у них оставалась надежда. У них была цель идти до конца и вернуть себе дочь. И мысли об этом как никогда толкали Сарданапала идти вперёд.

У них не было возможности воспитывать дочь, но он сделает всё, и даже больше, чтобы сделать Таню счастливой здесь — в Тибидохсе… Чтобы стать ей добрым другом на ближайшие годы. А там… Может быть, когда-нибудь…

Примечание:

Примечание не совсем по теме, скорее, просто констатация факта и желание поделиться радостью. Эту главу я писала очень долго, и она охватила период с октября 2022 года по май 2023 года. Так сложилось, что именно в это время я начала свою карьеру, а именно работу на скорой помощи. На тот момент у меня была небогатая практика, но сейчас, учитывая прошедшее время и полученный опыт, могу сказать, что ситуации бывают всякие и побывать мне довелось тоже на самых разных вызовах. Но речь не об этом. Поскольку в этой главе затрагивается тема рождения Тани, я хотела сказать, что 22 октября 2024 года мне довелось принять роды. Родилась девочка. На момент вычитки главы (которая проводилась в ноябре 2024 года после завершения всей истории), я просто поймала себя на мысли, что, читая про новорожденную Таню, перед глазами вижу ту самую девочку, которую первой держала на руках, пока не передала докторам роддома.

1) Отсылка к Гастону Леру и его легендарному роману «Призрак Оперы», откуда и взята данная цитата.

Вернуться к тексту