Золотые цепи (гет)

Неделя в Элленгорне пролетела оглушительно быстро.

Андрианна едва успевала дышать в эти бесконечные и вместе с тем мимолётные дни. Сеньора Маргрете без устали и жалости проверяла, как Андрианна умеет ходить, есть, пить чай, танцевать, делать реверансы и улыбаться, цеплялась к внешнему виду, начиная от выбора платьев для каждого случая и заканчивая вплетёнными в волосы лентами, сеньора Каталина слушала, как Андрианна поёт и играет на лютне и клавикордах, и непрестанно поправляла и делала замечания, приводя Андрианну тем едва ли не в отчаяние, а дяденька Сержиус (в его доме следовало называть его «доном Сержиусом» — Андрианне не сразу удалось это запомнить) заставлял Андрианну читать и пересказывать книги по истории Элара в целом и Элленгорна в частности и декламировать стихотворения и баллады, и порой довольно подолгу эмоционально сокрушался, что пани Лижбета Казицини не позволила ему в должной мере озаботиться образованием племянницы раньше... Каждый вечер после ужина Андрианна готова была упасть от усталости прямо где-нибудь на лестнице, и с каждым новым днём пробуждения давались ей всё труднее.

Самыми приятными мгновениями прошедшей недели стали две утренние прогулки с Марийкой — к огромному белому фонтану, в который следовало бросать монетки, чтобы загадать желание, и к закрытым в столь ранний час торговым рядам неподалёку от дома дяденьки Сержиуса, — когда Андрианне приходилось заворачиваться в марийкин плащ от макушки до пят, чтобы никто не мог случайно её, Андрианну, узнать. Самыми неприятными — написание писем маменьке и папеньке, превратившееся в одночасье из, в целом, доставляющего радость занятия в сущую пытку.

Сеньора Маргрете не желала видеть, выведенные на бумаге «вольные» обращения (писать «маменька» и «папенька» на её взгляд было совершенно неприлично), выражения искренней и горячей любви и нежной привязанности (поцелуи, объятия и лобызания сеньора Маргрете находила пошлостью) и провинциальные выражения («ксанинок» и «ксанинов» следовало заменить на безликое «ксанин», «моуросок» и «моуросов» — на «моурос», предметы гардероба во многом стоило называть иначе и не выражать столь душевной привязанности к слугам). Письма с подачи сеньоры Маргрете живо превращались в вежливые и безукоризненные с точки зрения этикета послания, в которых Андрианна не могла бы найти ничего своего, даже если бы очень постаралась.

Сначала она думала даже писать по два письма в день — одно согласно правилам сеньоры Маргрете, а второе по-своему, — но почти тут же обнаружила, что гербовая бумага для писем в доме дяденьки Сержиуса (а Андрианне, не проявлявшей больших успехов в живописи, другой не давали) подлежала учёту, так что провернуть подобное без ведома дяденьки Сержиуса и сеньоры Маргрете, которой было доверено воспитание светских манер Андрианны, не представлялось возможным.

Так что, с этой пыткой Андрианне, горячо возмущавшейся первые два дня столь бесцеремонным вторжением в личное пространство, пришлось в итоге смириться. Как и со всеми другими ограничениями, возникшими в Элленгорне словно сами собой. В Элленгорне Андрианна чувствовала себя запертой в клетке пташкой — той, что так радостно пела на просторах родной Шелярты, порой забираясь в своём уютном гнёздышке под тёплое крылышко маменьки. Нельзя было выходить на улицу — с этим ограничением, правда, скоро должно было стать покончено, ибо сегодня утром сеньора Маргрете объявила, что завтра же, на день гортензий, Андрианне следовало появиться (вместе с сотней других девушек из достойных семей ксанин) в королевском саду на пышном праздновании, — нельзя было упоминать за столом любые темы, кроме погоды или угощений (при чём, угощениями надлежало лишь восхищаться)... Нельзя было громко смеяться, нельзя было при всех бросаться на шею Марийки, нельзя было даже делать поясные поклоны в знак уважения — их должны были заменить реверансы...

Одним из немногих — помимо Марийкиного ободрения и тех двух прекрасных утренних прогулок — утешений были сладости, которые готовила дяденькина повариха. Повариха смотрела на Андрианну ласково и с радостью ставила перед ней тарелки то с сладкими трубочками из теста, наполненными орехами и каким-то кремом, то с знаменитым эрнхаэмским кремом из сливок, яиц, сахара и чего-то ещё, то с турроном, то с песочным печеньем... И иногда Андрианна, к своему стыду, съедала сладкого куда больше, чем следовало бы. Только вот отказаться от творений дяденькиной поварихи было выше андрианниных сил.

Именно за сладостями в кухню Андрианна и пыталась прокрасться — признаваться дяденьке и дуэньям (и даже верной Марийке) в своей детской любви к подобным угощениям было даже более стыдно, чем примерять одно за другим новые платья под придирчивым взглядом сеньоры Маргрете, — когда услышала в столовой беседу сеньоры Маргрете и дяденьки Сержиуса.

— Следовало привезти девочку в столицу гораздо раньше, хотя бы на год раньше, — голос у сеньоры Маргрете был строгий, резкий, и Андрианна, сообразив, что речь идёт о ней самой, затаила дыхание и осторожно шагнула чуть ближе к двери, чтобы лучше слышать разговор, — а не за пару недель до почти назначенной свадьбы! Я не спорю, что сеньорита весьма хороша собой и усваивает уроки вполне быстро, но этого было бы довольно, будь в запасе год или два, а не несколько недель! Обучение манерам, изящным искусствам и истории могло бы пройти куда мягче и приятнее для сеньориты Андрианны, если бы мне и Каталине не приходилось бы пытаться вложить в её голову и тело за считанные дни то, что в хорошенькие пустые головки большинства девушек из Элленгорна вкладывают годами, а то и десятилетиями!

Андрианна замерла, боясь пошевелиться или вздохнуть. За пару недель до почти назначенной свадьбы... Андрианна чувствовала себя потерянной и ужасно испуганной при одной мысли о том, что всё, кажется, уже было решено. Почему это так пугало её теперь, если ещё в Шелярте Андрианна знала, что поездка в Элленгорн была связана с поисками жениха для неё?.. Андрианне хотелось обнять себя руками и по-детски топнуть ножкой, сердясь на дядю, дуэний и даже маменьку с папенькой.

Ответ пришёл в голову тут же — потому что тогда, в Шелярте, Андрианна была уверена, что сможет выбрать себе мужа сама, пусть и советуясь по поводу и без с дяденькой Сержиусом. В сердце в то же мгновенье поселилась зависть к Людмитке, небогатый и неказистый муж которой раньше вызывал только гадливое чувство жалости — Людмитка выбрала мужа сама, настояв в разговоре с папенькой и маменькой на том, что выйдет замуж именно за Бориса Триницкого. И пусть Андрианна в жизни не посмотрела бы в сторону такого, как Борис, теперь ей ужасно хотелось решать свою судьбу самостоятельно.

— Думаете, сеньора Маргрете, я не упрашивал брата отпустить дочерей ко мне? — недовольно отозвался дяденька Сержиус, застучав пальцами по столу. — Только вот супруга моего дорого братца не желает отпускать от себя своих драгоценных малюток без крайней на то необходимости. В противном случае я бы привёз в Элленгорн трёх старших племянниц ещё лет двадцать назад.

— Может быть, не слишком удачная партия, выпавшая старшей дочери, заставит сеньора Анжея и его супругу пересмотреть свои взгляды на то, как стоит воспитывать девушек, вступивших в брачный возраст? — холодно поинтересовалась сеньора Маргрете. — Если я когда-нибудь стану их дуэньей, мне бы хотелось иметь хотя бы чуточку больше времени в запасе. И я уверена, что любая сеньора в столице скажет вам те же слова, дон Сержиус.

Послышался стук каблуков и шорох юбок сеньоры Маргрете. Семь шагов по направлению к двери, за которой пряталась Андриана... Андрианна замерла, затаила дыхание и прикрыла глаза, понимая, что вот-вот попадётся за подслушиванием... Сердце Андрианны заколотилось так сильно, что одно это, казалось, должно было её выдать. Как стыдно будет попасться!.. Наверное, многие недели после этого Андрианна не посмеет показаться на глаза дяденьке Сержиусу и дуэнье...

Но каблуки сеньоры Маргрете застучали вновь. Андрианна едва сдержала выдох облегчения — сеньора Маргрете почему-то шагала в обратную сторону. К дяденьке Сержиусу, разговор с которым, казалось, был уже окончен. Сеньора Маргрете, между тем, остановилась.

— Пойдёмте в ваш кабинет, дон Сержиус, — услышала Андрианна громкий вздох своей дуэньи, — нам с вами ещё следует обсудить, какая символика должна быть вышита на свадебном платье Андрианны.

— Нам нужно поговорить, Андрианна, — мягким и вместе с тем не терпящим возражения тоном сказала сеньора Маргрете, постучавшись в комнаты Андрианны ближе к вечеру, когда все уроки на сегодняшний день уже были завершены. — Надеюсь, вы простите мне мою внезапность, но откладывать больше нет возможности, и я считаю, что лучшим решением в этой ситуации будут максимальная честность с моей стороны и максимальная внимательность — с вашей.

Сеньора Маргрете, не дожидаясь приглашения, шагнула в андрианнины покои, огляделась столь же придирчиво, как и обычно, взглянула привычно холодно на стоявшую посреди комнаты Марийку, замерла на мгновенье, но тут же взяла себя в руки.

— Сбегай к портному, девочка, — деловито распорядилась сеньора Маргрете, обратившись к Марийке, — и узнай, в каком состоянии находится платье сеньориты Андрианны для верховой езды. Оно понадобится через пару дней. Хотелось бы быть уверенной, что всё уже готово.

Марийка бросила на Андрианну вопросительный взгляд, а потом молча кивнула и покинула андрианнины покои, осторожно притворив за собой дверь. Только теперь взгляд сеньоры Маргрете стал чуточку теплее. Казалось, теперь дуэнья смотрела на Андрианну почти что жалостливо, и от этой жалостливости Андрианне стало противно.

Сеньора Маргрете присела на краешек дивана, оправила подол своего жёлтого вдовьего платья и жестом попросила Андрианну сесть в кресло напротив. Андрианна послушалась. Она села напротив дуэньи, покорно сложила руки на коленях и выпрямила спину. Поза скорее шеляртская, чем элленгорнская, пусть и вполне уместная и в Элленгорне. Во всяком случае, сеньора Маргрете никак не показывала своего недовольства ранее, когда Андрианна садилась так.

— Я знаю, что вы подслушали сегодня мой разговор с вашим дядей, так что, не думаю, что есть смысл откладывать разговор, который следовало завести ещё в вечер нашего с вами знакомства, — сказала сеньора Маргрете, не обращая внимания на то, что щёки её воспитанницы вспыхнули от стыда. — Дон Сержиус желает, чтобы вы вышли замуж за короля и стали королевой. И, если вы согласитесь, произойдёт это очень скоро. Слишком скоро, на мой взгляд.

— Короля? — переспросила Андрианна едва слышно, чувствуя себя так, будто все мысли разом вышибли из её голову. — Я правда стану королевой?

В голове вдруг пронеслись одна за другой картинки из любимых баллад и поэм — красивые дамы в роскошных платьях, королевы, одна изящнее другой, одетые в бархат и шелка, с тиарами в прекрасных волосах... Неужели дяденька Сержиус действительно считал, что Андрианне суждено стать королевой?.. Почему же в таком случае он не сказал ей об этом ещё в Шелярте? О, Андрианна бы восприняла бы придирки сеньоры Маргрете и сеньоры Каталины куда легче, если бы только знала, какую судьбу готовит ей дяденька!..

Сеньора Маргрете вздохнула, словно этот разговор давался ей тяжело. Она разговаривала с Андрианной так, словно говорила с ребёнком, подумалось вдруг. Взгляд зелёных глаз дуэньи стал, казалось, почти ласковым.

— Да, Андрианна, если вы согласитесь на этот брак, вы станете королевой Элара, — ответила сеньора Маргрете чересчур мягко, а потом, после некоторой паузы, добавила. — Хотя я не уверена, что вам стоит соглашаться.

Щёки Андрианны вновь вспыхнули. На этот раз от обиды, горькой и болезненной настолько, что слёзы едва не брызнули из Андрианниных глаз. Сеньора Маргрете словно выдернула её — грубо и бесцеремонно — из самых сладких грёз, окунув вновь в реальные будни Элленгорна, оказавшиеся не столь чудесными, как то, что Андрианна ожидала от них. Захотелось немедленно прогнать дуэнью. Заплакать, позвать громко-громко Марийку и разрыдаться у неё на плече. Только вот Марийка была далеко-далеко... Сеньора Маргрете послала её к портному.

— Вы считаете, что я недостаточно хороша, чтобы стать королевой? — спросила Андрианна несколько менее вежливо, чем полагалось.

Сеньора Маргрете почему-то улыбнулась. Мягко-мягко и почти что грустно, и от этого Андрианне непременно стало бы стыдно, не чувствуй она себя в данный момент столь глубоко оскорблённой. Но в груди Андрианны клокотала обида, которую не могли потушить нежные и грустны улыбки. Андрианна убрала руки с колен и вцепилась пальцами в подлокотники, словно только это могло не позволить ей вскочить и натворить глупостей.

— Не спорю, вы очаровательная юная девочка, Андрианна, с прелестным личиком, открытым взглядом и нежными ручками, но, поверьте мне, этого достаточно для невесты барона, графа или даже герцога, но не для невесты короля, — терпеливо, словно маленькому ребёнку, сказала сеньора Маргрете. — Быть королевой — это не только носить драгоценности и красивые платья, Андрианна. Главный долг королевы — быть поддержкой и опорой короля, даже если будет казаться, что он не прав. И иногда это означает пойти наперекор себе, своей гордыне и своему сердцу. Вы уверены, что правда готовы на это?

Сеньора Маргрете поднялась с дивана и неторопливо, шурша жёлтыми юбками, подошла к окну. Замерла у него, уставившись вдаль. Повисло молчание. Андрианна цеплялась пальцами за подлокотник своего кресла и не смела это молчание прерывать. Молчали они обе, должно быть, долго. Пока сеньора Маргрете не повернулась к Андрианне вновь.

— Если вы станете королевой, Андрианна, в вашей жизни появится множество ограничений, и это вам не понравится (кому могут понравиться ограничения?), но как-либо изменить это будет невозможно, — голос дуэньи сделался почти суровым. — Графиня может быть простушкой, маркиза может позволить себе некоторые вольности, а баронесса может быть полной дурой, но королева должна быть во всех отношениях безупречна. Вы это понимаете, Андрианна?

Андрианна, голова которой кружилась от услышанного за сегодняшний день, неуверенно кивнула. Она всё ещё не могла поверить в происходящее. Дяденька Сержиус взаправду желал видеть её супругом — самого короля? От одной мысли об этом голова могла закружиться! Подумать только!.. И сеньора Маргрете, что, казалась, вознамерилась заставить Андрианну отказаться от такой судьбы!.. Это сбивало с толку. Заставляло сердце биться чаще, а грудь сжиматься то ли от страха, то ли от предвкушения, то ли от горькой обиды.

В голову Андрианне вдруг пришла мысль, что возможно, у самой дуэньи были на выданье племянницы или какие-нибудь иные родственницы, которых она хотела бы видеть в роли супруги короля Элара куда больше, чем какую-то шеляртскую провинциальную девицу. Это бы сделало сегодняшний разговор куда более понятным.

— У вас будет ровно неделя, пока вы ещё сможете отказаться от этого брака и от роли, что может оказаться вам не по силам, — вздохнула сеньора Маргрете, вновь подойдя к Андрианне. — И я очень прошу вас подумать над этим вопросом хорошенько, пока вы ещё можете выбрать, какую судьбу вы для себя хотите. В тот день, когда король публично пришлёт вам брачные дары, отказываться будет уже поздно.

— Я обещаю подумать над вашими словами, сеньора Маргрете, — ответила Андрианна, поднимаясь с кресла и приседая перед дуэньей в реверансе.