Какие-то паранормальные явления (джен)

Чёрт по имени Сатмонг исчез. Зато появился Остин — странноватый человек с алой кожей, козлиными ногами, ослиными ушами, двумя изящными острыми рогами и длинным тонким хвостом с кисточкой на конце. К новой жизни он привыкал очень быстро, и неординарный внешний вид нисколько ему не мешал. По вечерам Остин любил делиться впечатлениями с Хьюстон, по-прежнему не выходившей из особняка.

— Иду я, значит, с работы, и вдруг вижу, у одного здания толпа стоит. И все нарядные такие. — увлечённо рассказывал он, снимая веником паутину с потолка. — Тут меня одна девочка останавливает: «Можно с вами сфоткаться?» А мне что? Я всегда рад. Можно, говорю. Тут все остальные увидели, тоже давай фотографироваться и костюм мой хвалить. А я понять никак не могу, что за костюм. Я ж в шортах с футболкой. А потом выяснилось, что у них там сходка косплееров. Я говорю им, мол, ошибочка вышла, я не косплеер, я ваш местный чёрт. Они ещё сильнее обрадовались. Про тебя, кстати, спрашивали.

— И что же это они про меня могли спрашивать? — пробурчала Хьюстон из противоположного угла комнаты, где она разбиралась с очередным шкафом.

— Как дела у тебя, почему в город не выходишь.

— А ты им что?

— А я им правду.

— Какую ещё правду? — Хьюстон вскочила на ноги. — А ну говори, какую ещё правду!

— Что ты стесняешься.

— Я стесняюсь?! — голос Хьюстон даже осип от возмущения.

Остин сделал вид, что ничего не услышал, только развернулся и продолжил заниматься паутиной. Хьюстон ещё какое-то время буравила злобным взглядом его затылок.

— Ладно, допустим, я стесняюсь. Но зачем про это всем рассказывать?

— А что я ещё мог ответить? — совершенно бесхитростно заявил Остин.

— Да без понятия, что угодно. Это же совершенно незнакомые люди.

— Это для тебя они незнакомые, а ты для них местная знаменитость.

— Ты хотел сказать, я для них ходячий цирк уродов?

— Ну зачем ты так? — Остин отложил веник и сел на табуретку, на которой только что стоял. — Между прочим, кто-то даже верит, что ты заколдованная принцесса.

— А ты значит, заколдованный принц?

— Я-то как раз расколдованный, если ты забыла. И то, что у меня рога и хвост, ещё ничего не значит.

— Ладно, давай закроем тему, — Хьюстон устало приложила руки к вискам. — Посмотри-ка лучше на этот хлам, — она кивнула в сторону коробки рядом со шкафом. — Если тебе ничего оттуда не надо, то я это выброшу.

Остин не хотел так просто прекращать начатый разговор, но он знал, как сильно может испортиться настроение у Хьюстон, так что не стал спорить и заглянул в коробку. Тем более, что он получал неподдельное удовольствие от перебирания старинных безделушек. Правда, конкретно эти при первом же рассмотрении оказались не такие уж старинные: выцветший советский фен, плойка, которая скорее напоминала приспособление для пыток, одинокий старый ботинок, несколько пар садовых перчаток с рассохшимися резинками, банка с ржавыми гвоздями и множество прочих, не привлекающих даже внимание Остина, отживших свой век вещей.

— Как ни прискорбно это признавать, но похоже здесь всё отправляется на мусорку, — с выражением мрачной торжественности на лице провозгласил Остин. Но только Хьюстон собралась унести коробку как он запротестовал. — Стой-стой-стой! Подожди! А это вон что такое?

— Это? — Хьюстон вынула разломанную картинную раму.

— Да, но я уже и сам вижу. А вот это зелёное что?

— Не знаю, кусок брезента какой-то.

— Дай-ка глянуть.

Хьюстон закатила глаза, но Остин не обратил на это внимания. Как только он взял березент в руки, сразу понял, что в него что-то завёрнуто.

— Ну что там? — Хьюстон заглянула через плечо Остина.

На его ладони лежал металлический кругляшок размером с крышку от баночки из-под хрена. На нём были выгравированы три прямоугольника, расположенные по уменьшению, будто это была диаграмма. Наверху кругляшка торчал маленький ребристый выступ. Но когда Остин перевернул предмет, всё сразу встало на свои места. Это оказались карманные часы.

Циферблат слегка пожелтел, а возможно, он и раньше был такого цвета. Изящное, но без излишеств начертание цифр гармонировало с двумя чёрными строгими стрелками, которые сначала слегка расширялись, а потом резко сужались и концу становились тонкими, как ниточки. Третья, секундная, была вынесена на отдельный маленький циферблат внизу.

— «Молния», — прочитал Остин название фирмы. — Чьи они?

— Не знаю. Может, дедушкины. Я сама их в первый раз вижу.

Остин попытался их завести — безрезультатно. Хьюстон тоже попробовала, но и её попытки не увенчались успехами.

— Что ж, видимо, они сломаны, — констатировала девушка и бросила часы обратно в коробку.

— Ты что! — Остин кинулся доставать их. — Это тебе не какой-то там фен! А вдруг их можно починить?

— Ладно, валяй, если тебе не лень этим заниматься.

Остин протёр часы краешком футболки и унёс их в свою комнату к другим старинным вещицам, спасённым от произвола Хьюстон, а потом надолго забыл про них.

Прошло несколько месяцев. Приближался декабрь. Хьюстон начинала нервничать. Впервые за четырнадцать лет ей предстояло встретить Новый год не в одиночестве. Эта перспектива равно волновала и пугала её, поэтому она решила подготовиться к предстоящему событию со всей ответственностью. Ещё в ноябре она спросила всех своих знакомых по переписке о том, что они обычно дарят дорогим людям, и пришла к неутешительным выводам — универсального подарка не существует. В глубине души она и сама об этом подозревала.

Так что, Хьюстон начинала потихоньку от Остина листать маркетплейсы и прикидывать, что бы такого можно было ему подарить. И вот однажды к ней пришла гениальная и ужасающая идея — починить что-нибудь из той кучи старья, которую Остин героически спас от погребения на дне мусорного бака. Ужасающая потому, что почти наверняка требовала выходить из дома.

С приближением Нового года Остин стал всё дольше пропадать на работе. В театре ставили «Ночь перед Рождеством», где у него была, как он считал, самая главная роль. Поэтому, пока его не было, Хьюстон не составило труда заглянуть в его комнату. Остин оказался на удивление разборчив. Со стороны можно было подумать, что он тащит к себе всё что ни попадя, но разглядывая его сокровища, Хьюстон поняла, что все они в хорошем состоянии. Пожалуй, только у фарфоровой статуэтки, которая поразила Остина своей красотой, была отбита рука. Но такое как починишь? Разве что, можно было отбить вторую, и получилась бы почти Венера Милосская.

Тут-то Хьюстон и вспомнила про «Молнию». Да, это был бы идеальный сюрприз. Карманные часы — это тебе не фен какой-нибудь, это всё-таки статус. Тем более, что Остин точно не мог бы ожидать от неё поход в мастерскую. Идти было решено уже завтра.

К походу Хьюстон готовилась полдня. В основном подходила к двери, открывала её, закрывала и уходила обратно. После обеда она поняла, что больше тянуть нельзя, бросила прощальный взгляд в коридор и переступила порог. Движение вперёд всегда требует немалых сил.

Улица встретила её ветром и пасмурным декабрьским небом. Людей вокруг было немного, но все непременно оборачивались на Хьюстон. От этого было неприятно и даже страшно. Она всеми силами старалась не обращать внимание ни на что вокруг, шла по улице так быстро, как только могла, уткнувшись в экран телефона и сверяясь с навигатором гораздо чаще, чем требовалось.

Вот, наконец, и мастерская. Хьюстон открыла дверь и услышала мелодичный звон колокольчика. Внутри было тепло, помещение заливал ярко-жёлтый свет, отовсюду доносилось тиканье. Этот звук она не слышала уже давно — все часы дома были электронные.

— Здравствуйте! Чем могу… помочь? — поприветствовал её мастер, заметно поникнув в концу фразы.

— Мне нужно починить часы, — Хьюстон медленно подошла к стойке и показала «Молнию».

Мастер взял их. Было видно, что его переполняют два чувства: профессиональный интерес и страх перед необычным посетителем. Хьюстон подошла к витринам и отвернулась в надежде, что это поможет разрядить обстановку. Очень скоро мастер сообщил:

— Сломана ось маятника.

— Это можно починить? — спросила Хьюстон не оборачиваясь. Она не хотела показаться невежливой, но от чувства давления боялась расплакаться при взгляде на чужого человека.

— Такую сейчас трудно найти. Я возьмусь за них, но это может занять много времени.

— А у вас получися успеть до Нового года?

В отражении витрины Хьюстон увидела, как мастер покосился на висевший на стене календарь.

— Подарок? — спросил он.

— Да. Для дорогого человека, — голос предательски задрожал.

— Я очень постараюсь.

Хьюстон оставила свой номер телефона, расписалась на квитанции и, снова звякнув колокольчиком, вышла на улицу. После тёплого помещения здесь было холодно и неуютно. В лицо летела неприятная морось. Вроде всё прошло хорошо, но откуда это чувство опустошённости? Как один короткий разговор мог забрать столько сил? Хьюстон прошла всего несколько метров и неожиданно для самой себя остановилась. Она оглядела город, бледный, сырой, промозглый, с серыми домами и голыми деревьями. Совсем такой, каким он ей запомнился.

— Чё встала посередине дороги? — оттолкнул её случайный прохожий, и, заглянув в лицо, выругался. — Твою ж мать!

По дороге обратно Хьюстон заметила ещё много подобного. Люди оборачивались и провожали её недобрыми взглядами. Кто-то выкрикнул вслед проваливать поживее. Одна старушка крепче схватила свою внучку за руку и потащила её прочь. Даже на безлюдных улицах Хьюстон казалось, что за ней кто-то наблюдает. Едва вернувшись домой, она мешком упала на свою кровать и не поднималась ещё несколько часов до самого возвращения Остина. Знала ведь, что всё будет так.

За ужином она словно невзначай спросила:

— И как только ты можешь выходить на улицу?

— Да нормально. Ты драматизируешь, — ответил Остин, гоняясь вилкой за последней макарониной.

— А если там… ну, например, все будут пялиться на тебя?

— Ну и пусть пялятся. В каком месте это моя проблема?

— Это неприятно.

— Их тоже можно понять. Им интересно, и страшно, и так сильно хочется понять, что я такое. Пусть смотрят. Я разрешаю им собой любоваться.

— А если кто-то будет тебя оскорблять?

— А кого не оскорбляют? Наступил случайно кому-нибудь на ногу, и вот ты уже мудак. Если посмотрел не на тот ценник и узнал об этом только на кассе, то сразу превращаешься в дибила. Зашёл в автобус с большой сумкой? Поздравляю, теперь ты олух. Никаких рогов не надо.

Хьюстон завидовала той лёгкости, с которой Остин говорил обо всём этом. Она настолько сомневалась в своей способности снова выйти на улицу в ближайшее время, что даже успела пожалеть о выбранном подарке, ведь за ним придётся идти обратно. Но к тому дню, как мастер сообщил, что часы готовы, она уже всё для себя решила.

Хьюстон не признавала примеров и авторитетов очень долгое время — даже не те четырнадцать лет, которые она прожила одна в пустом доме, а практически всю жизнь. И тут вдруг на её голову свалился этот чёрт, который очень хотел стать человеком. И стал. Оставалось только гадать, что было более самонадеянным: его «дуэль» с бесом или непоколебимая вера в достижение своей цели. На таком фоне маленькая прогулка по городу уже не казалась большим достижением. Но Остин оценит, это она точно знала.

В день, когда Хьюстон отправилась забирать часы, с белого неба падал первый снег и таял, едва коснувшись земли. Мастер, видимо, был уже готов ко второй встрече, а вот посетитель, который находился в мастерской, когда туда зашла Хьюстон, испуганно отшатнулся. Ну и пусть, его трудности.

Получив «Молнию» обратно, она бережно убрала её во внутренний карман пальто и почувствовала, как рядом с её сердцем забилось ещё одно. Какая разница, сколько косых взглядов она поймает по пути? Подарок стоил того.

По дороге домой Хьюстон старалась не разглядывать прохожих, но одна фигура всё-таки привлекла её внимание. Ещё издалека она заметила напряжение в позе девушки, стоящей перед витриной музыкального магазина. Проходя мимо, Хьюстон неожиданно для себя остановилась и спросила:

— Чего не заходишь?

Девушка обернулась, но ничего не ответила. Только смотрела на неё, как будто не до конца верила тому, что видит.

— Сколько ты уже тут стоишь? — эта реплика удивила Хьюстон ещё больше предыдущей. Язык, видимо, решил, что ему больше не обязательно советоваться с мозгом.

— Минут пятнадцать, — тихо ответила девушка.

— Хочешь что-нибудь купить? — В этот момент Хьюстон решила отпустить ситуацию. Может быть, речь Остина тоже не всегда была обременена особым мыслительным процессом?

— Гитару.

— Меня, кстати, Хьюстон зовут.

— А меня Есения.

— Так чего ты всё-таки не заходишь?

— Они все будут смеяться. Я не умею играть, я обязательно сделаю что-нибудь не так.

— Да они сами ничего не умеют, — Хьюстон подала Есении раскрытую ладонь. — Смотри, какая мы идеальная пара: у тебя человеческая голова, а я умею играть на гитаре. Если ты боишься, мы можем пойти вместе.

Хьюстон не признавала примеров и авторитетов, но сегодня ей очень хотелось быть похожей на одного странноватого человека с ослиными ушами, который показал, как важно двигаться вперёд.