Хроники магдармерии Святогорья (джен)

Доброгнева Бориславовна заглянула в магдармерию осторожно и почти робко.

— Ох, ребятушки, — она уселась на стул, поставив себе на колени свою корзинку. — Зелёный змий увлёк меня в Мёртвый лес. Извините уж, ребятушки!

— Ничего, — говорю. — Дело житейское. Но вы уж больше не злоупотребляйте. Опасно это. Не к добру приводит.

Знаю я, куда этот Зелёный змий уводит. Дед мой под ним немало набедокурил, не тем его Боги помяните. Мне-то его больше помянуть нечем. С Андрейкой (старшим братом) он хоть кораблики мастерил, а я его трезвым вообще не помню. И сколько я в начале работы в магдармерии этих уведённых по канавам и кабакам собирала — это уж считать замучаешься!

— Да чтоб я ещё раз! — старая преподавательница покачала головой. — Я ведь к вам не только за этим пришла. Тут дело такое. Святогорье в беде! Забыли мы совсем наших древних богов, Дивьих Людей, покровителей, принёсших в Святогорье магию. Гляди того и вовсе магия исчезнет из нашего мира, если мы к Богам-то не обратимся.

— Доброгнева Бориславовна, я ж никогда в вашем деле не блистала, — призналась я. — Но, если что, могу рядом постоять, проследить, чтобы в ритуал ваш никто не вмешался.

Скрябина покивала, она-то наверняка помнила, что моё участие в простом школьном ритуале не то, чтобы гарантировало провал, но его не улучшало. Я не путала ингридиенты, редко путала знаки, не ломала преграды. У меня вызубрено было примерно всё.

Но вот настройки души не хватало. Ну не видела я тех тонких нитей мироздания, которые всё это связывают. Закрывая глаза, я видела лишь темноту. Мне б руками потрогать, глазами увидеть, понюхать, след найти…

— Что ж, охрана нам тоже нужна. Вообще всякие люди нужны. А часть тех, с кем мы договаривались, сейчас на выставке статую допрашивают. Спешить бы надо.

Платон тоже сложил бумаги, с которыми работал и кивнул. Патрулировать оставили Шарапова.

* * *

Опушка леса в свете полной луны казалась прозрачной и даже очень светлой. Белые стволы берёз казались прозрачными, с них уже облетели последние листья и шуршали под ногами. По небу рассыпались яркие звёзды. Жители Святогорья собрались на поляне. Разные. Титулованные и Дюженные, бедные и богатые, старые и молодые… Кого тут только не было! Скрябина только обрадовалась, что столько разного народу. Вместо алтаря был украшенный лентами пенёк посреди поляны.

Доброгнева Бориславовна разложила бечёвку по большому кругу, достала свою корзинку и начала раздавать указания и предметы.

— Рамхат. Бог небесного суда и порядка, — Доброгнева Бориславовна помахала листком и белой лентой. — И кому? О! Это вам. И нужен клинок, обмотанный белой лентой.

— Подойдёт? — я вынула из-за пояса кинжал.

— В самый раз!

Таким образом, я всё же попала в ритуал поклонения Дивьим людям. Я аккуратно наматывала на лезвие своего кинжала белую ленту и читала текст, который мне надо будет произнести. Платон Евпатьевич рядом тоже взял в руки яблоко и горсть семян. В круге было целых одиннадцать человек. Оставшиеся встали рядом. Я видела, как Василиса Совина-Медведева отошла в сторонку и облокотилась не берёзу, наблюдая за нами.

Думать во время ритуала «как бы ничего не перепутать» — гиблое дело. Надо настроиться на то, чтобы принять божественную силу. Что там, небесный суд и порядок? Это как раз то, чем мы и занимаемся в магдармерии. Защищаем невинных, находим виновных, не даём преступлению остаться незамеченным, а преступнику — остаться безнаказанным. С небесным они потом сами разберутся, а мы пока на земле порядок наведём.

Шесть шагов посолонь. Воздеть руки к небу, «призываю», «принимаю». Всё нормально, всё как должно и быть. Все выходили, повторяли слова, клали на алтарь что-то важное. Арьяна решительно срезала прядь волос, Платон бережно положил на алтарь пару яблок и горсть семян. Пришла и моя очередь.

Зачитать слова, положить на алтарь кинжал. И почувствовать себя немного беззащитной. Слишком привыкла к оружию. Хорошо, что у меня осталась палочка.

— Призываю. Принимаю.

Странное ощущение, как будто за плечом встал кто-то сильный и мудрый, который подскажет на ухо что делать, если не знаешь. Поддержит, если ошибаешься. И в случае чего поможет и защититься. Но если будешь делать что-то непотребное, выпишет такой подзатыльник, что мало не покажется. Наступила тишина. Сработало или не сработало, я в начале не поняла, но свет луны вдруг побледнел.

Я не то, чтобы слышала голос. Я скорее погрузилась в ощущения и запахи. И это ощущение дома. Запах дерева, пирогов и смородины. Тепло и забота. Даже если ты домой приходишь после очередного своего косяка, с плохой оценкой, или до тебя уже принесли новость о разбитом окне соседи, всё равно тебе смажут ссадины, поддержат, хотя могут и отругать. Но без злобы, с желанием помочь и подсказать.

— Вы слишком разобщены, — словно мне батя выговаривает за ссору в соседнем дворе. И оправдаться нечем. — Вы никак не можете найти согласия и поговорить друг с другом. Мы с вами, мы вас не покинем, но решения и старания за вами. И учитесь. А пока женщины не смогут говорить, а мужчины — слышать.

Свет луны снова вернулся, одновременно с этим раздался вой. Я выхватила палочку и, не разбираясь, в первую же серую тень попыталась кинуть ступефай.

Моё горло не издало и звука. Проклятье! Кинжал на алтаре, обмотан белой лентой. Арьяна взмахнула посохом, видимо тоже обнаружила свою беспомощность. Одна Василиса, кажется, творила чары. Рядом Платон почему-то осел и спешно пополз под куст.

«Одолжи саблю», — я снова не издала ни звука, но и ответа не стала дожидаться. Если бы Платон мог сражаться, он уже это бы и делал.

Волколаки сбежались видимо со всей округи. Одного я полоснула саблей по лапам, и он со скулежом ускакал куда-то в темноту. Второй уже на кого-то нападал и получил саблей по хребтине. Третий — прижал к земле Евдокию Романовну. Я полоснула ему саблей по боку и оттолкнула. Он не спешил убегать, выщерился на меня окровавленной пастью. Я практически проткнула ему саблей бок, не давая сдвинуться с места. Кто-то уволок госпожу Добронравову. Только тогда я снова подняла саблю. Волколак бросился кривыми прыжками в лес. Железо ему не сильно повредит, раны он свои залижет, а человек утром вообще ничего не вспомнит.

Убедившись, что волколаков больше нет, я бросилась к Платону и помогла ему встать. Заметных ран не было, но видимо ритуал для него всё же пошёл не так, поскольку он был бледен.

«Держись… Да твою налево!», — я снова ничего не могла сказать, лишь ухватила Платона Евпатьевича под руку и побежала в город, потому что там тоже раздался вой.

* * *

После боя потрёпанные, но не покусанные, мы сидели в трактире за крепким чаем и горячим ужином. Я вернула Платону саблю и попыталась жестами объяснить, что благодарна ему за это. Дмитрий Евгеньевич сидел хмурый и даже расстроенный. Он только сказал, что не смог применить против волколаков инфламаре. Ведь это люди. А я его понимаю, но слов поддержки высказать всё равно не смогла, только похлопала его по плечу.

Тут подошёл какой-то городской обалдуй и спросил.

— А что тишина какая? Не слышим? Ой беда какая! А чем это запахло? Не магдармы ли…

Я повернулась и красноречивым жестом показала, что я всё прекрасно слышу и без заклинания «силенцио» заставлю его помолчать. Не у всех получается хорошо говорить со свёрнутой челюстью. Проверено.

Он спешно ретировался. Возможно, не от меня, а от очень красноречиво кашлянувшего Ерофея Силыча и нависшего внушительной тенью Шарапова.

— Тут такое дело, господа, — гендарм уселся рядом с Соколовым. — У цыган есть кое-что для нас очень нужное. Но они просят за это плату.

— Я так понимаю, не деньгами, — у Соколова были очень нехорошие подозрения.

— Именно. Зрелищами. А желает он увидеть кулачный бой между двумя отрядами магдармерии, — Шаромпокатский усмехнулся. — Экий затейник.

— Мне не нравится эта идея, — покачал головой Соколов. — Это должно быть что-то очень нужное.

Шарапов закусил губу.

— Это для расследования смерти моего отца, — сказал он.

Соколов взглядом оценил сначала Шаромпокатского и Шарапова, затем меня и Платона.

— Без серьёзных травм, — Дмитрий Евгеньевич остановил взгляд на мне.

Я сказать не могла ничего, но показала жестами, что готова постоять за честь отряда. Ну и что, что женщина. Столько лет работала, значения не имело. И тренировки те же проходила.

— И как мы будем? По одному или стенка на стенку? — продолжил Дмитрий Евгеньевич.

— Сейчас решим, — Ерофей Силыч тоже посмотрел на меня. Похоже, гендармы намеревались меня от этого безобразия отстранить.

Заметив, что Платон Евпатьевич молча смотрит на нас и не особо понимает, что происходит, я показала на Шарапова, изобразила несколько ударов кулаками.

— Зачем бить Дмитрия? — громко спросил Платон и ещё раз постучал себе по ушам.

Я ткнула на него, себя и Дмитрия Евгеньевича, затем показала пару ударов и показала на Ерофея Силыча и Дмитрия Олеговича.

— Силой что ли меряться? Почему бы и нет?

В назначенный час на площади перед кабаком стоял улыбающийся Рамир Казибеев, и к нему прямо в лапы и под ехидный взгляд пришла магдармерия.

— Что ж, выбирайте чемпиона от своего отряда, — усмехнулся он. — Покрепче да помоложе.

Самыми молодыми были мы с Шараповым. И если от отряда Добро избрали именно его, то от отряда Веди шёл сражаться Платон. Меня не пустили, хотя привести аргументы вслух я уже могла. Но Дмитрий Евгеньевич сделал такое лицо, с которым спорить — всё равно что прошибать лбом кирпичную стену.

Зрелище обещало быть впечатляющим. Высокий и широкоплечий Шарапов и невысокий плотно сбитый Волков встали друг напротив друга. На этот раз мне уже не было так страшно наблюдать дуэль Платона. Тут в конце концов просто кулачный бой по строгим правилам, когда люди могут в любой момент остановиться. И уж точно никто не собирался делать это до смерти. Заживляющим зельем мы конечно запаслись, но имели все основания надеяться, что оно не понадобится.

Дело в другом — посмотреть на это зрелище снова собралось полгорода. И, кажется, кто-то делал ставки. Не ради ли этого Казибеев затеял развлечение? Ну не только же для собственного удовольствия.

Младший унтердарм и обердарм увлечённо мутузили друг друга, красноречиво демонстрируя силу молодецкую и удаль. Шарапов был явно моложе и крупнее, поэтому его удары были сильны, хоть и не всегда попадали в цель. Платон, практически собравшийся в боевой вариант шарика, ударов почти не пропускал и бил почти наверняка. Раз! И Дима шлёпулся в снег.

Платон, улыбаясь, помог ему подняться. Победу засчитали Платону.

— Спасибо, брат! — Дима хлопнул ему по плечу. — Что ж, полагаю, мы заслужили награду.

Довольный донельзя Рамир выдал Шарапову бутылку с зельем.

* * *

Полная луна над городом. Не смотря на то, что волколаков из удалось выгнать, большинство добропордочных, не очень добропорядочных, не добропорядочных и очень недобропорядочных граждан Святогорья предпочли прятаться по домам и закрыть ставни. Наше дежурство вроде как закончилось, но домой лично я пока не спешила.

К расслабленно разместившейся за столом магдармерии подошла Арьяна.

— Тут такое дело. К нам тут кентавры обратились за помощью. Да и весь лес в принципе. В лесу завелась некая тварь. Огромная, с два этажа, злобная…

— Ну и пусть себе там в лесу сидит, — Ерофей Силыч скрестил руки.

— Боюсь, что она не долго будет в лесу сидеть и придёт в город.

— И что вы предлагаете?

— Убить эту тварь там, в лесу, — предложила Арьяна.

— И как мы на это чудище пойдём?

Ерофей Силыч начал довольно спокойно и цинично считать нас и прикидывать, скольких из нас убьют до того, как мы сможем этому чудищу достаточно сильно навалять. Арьяна жарко уговаривала, что всё будет нормально, кроме кучи народу мы ещё зелий возьмём, да ещё какую-нибудь помощь. Ерофей Силыч продолжал считать боевых магов в городе. Я мысленно перебирала подходящие заклинания. Никто не собирался отказываться, просто считали…

К тому же идти ночью в лес с волколаками — отвратительная идея. Мы рисковали не дойти до чудища. Так что было решено ждать утра.

— Я пойду тогда домой схожу, — я слезла со стула. — Поспать.

Надеюсь, не пойдут слухи об утреннем походе в лес, а то придётся, как на вступительный экзамен, через окно вылезать. Или хотя бы не дойдут до батюшки с матушкой.

Прямо на выходе мне попался Маркус Девейлис. Вполне живой, розовенький и бодренький. Совсем не похожий на умертвие.

— О! Маркус! Как же вы выжили?

— Семейные секреты, — усмехнулся он и пошёл отмечать.