Хроники магдармерии Святогорья (джен)

Магдармерия Святогорья

Старший унтердарм

Пирогова Дарья Владимировна,

отряд Веди

Вольный протокол происходящего 13, 14 и 15 сентября 1924 года, в полнолуние

Для личного пользования

Давно же я не была в театре. Ну примерно с Колдотворца. Там ежегодный выгон школьников до Святогорского театра на что-то из классики мои чувства не особо задевал. Школьные спектакли — и тем более. Ну, курса до шестого. Там я несколько поумнела, начала соображать, но подготовка к экзаменам, а потом магдармские курсы забрали время, а затем меня пожрала работа.

Моё общение с театром кончалось регулярным проходом мимо, если там был маршрут патрулирования. Ну или пьяным актёром, которого выкидывали из кабака с разбитым рылом, а по дороге до отделения и знахарского центра (благо, они рядом), мне были исполнены арии из оперы или монолог Коша из пьесы о храбром богатыре.

А тут мол «Приходите, господа магдармы, покажем фрагмент величайшей пьесы, поставленный…» Ну, дальше я не особо слушала, потому что Огинский всё равно сказал «Пойдете».

Казалось, в театр набилось полгорода, считая цыганский табор. Хотя я приметила лишь пару цыганят и крепкого, бородатого в ярком жилете цыганского барона. Частого гостя Магдармерии, надо сказать.

У сцены встала Доброгнева Бориславовна Скрябина, профессор ритуалистики в Колдотворце, и начала рассказывать, сколько гениальное произведение мы сейчас увидим. Затем раскрылся занавес.

На полу лежало Чудовище с букетом красных цветов в лапищах. Из-под маски очень красноречиво торчала курчавая шевелюра Пашки Добронравова. В его изголовье, скрестив руки, стояла строгая, как гендарм при исполнении, Маргарита Писарчук.

— Настенька, дочь меньшая, любимая, простилась с родными не дождавшись единой минуточки и надела на палец кольцо золотое… — вещала Доброгнева Бориславовна поставленным голосом.

На сцену выбежала встревоженная, как давешняя бабка с пропавшей козой, Любава Генриховна Летова. Сделала два круга по сцене под комментарии Скрябиной о том, что ищет она своё любимое чудовище, зовёт его и не слышит ответа.

Играла она достоверно, я поверила, а уж когда она бросилась на колени к бесчувственному чудовищу и начала причитать, что полюбила она его, друга ненаглядного…

Гендарм при исполнении… тьфу, госпожа Писарчук, надменно промолвила:

— Что ж ты медлишь-то? Забирай сокровища, весь замок твой. И Аленький цветочек забирай. И уходи.

— Нет! — сказала «Настенька». — Только Чудище лесное я люблю.

И бросается к нему на грудь обнимать и целовать.

Пашка, то есть Чудище, скинуло маску и поднялось на ноги, поднимая Любаву, то бишь, Настеньку.

— Полюбила ты меня как Чудище лесное. А я принц и буду я женихом твоим.

— А замок и цветочек Аленький мне не нужен.

И протянула она букет Маргарите.

Как же тут грохнуло! Меня ослепила болезненная вспышка. Кто-то завопил. Я автоматически вытащила палочку, но применять её, когда ты не видишь не только бессмысленно, но и опасно.

— Дарья! Вы где?! Всем оставаться на месте!

Голос первым продрался сквозь шум.

— Здесь, Платон Евпатьевич! Дмитрий Евгеньевич? Дмитрий Олегович?

Ерофея Силыча я уже услышала, и шипел он рядом что-то очень нелестное в адрес театра.

Кое-как продрав глаза сквозь туман мы все двинулись к сцене. Толпа смирно торчала по своим местам, видимо уже утихомиренная зычным голосом.

На всех актеров было страшно смотреть. Я едва узнала Любаву и Павла. У обоих лица иссекли морщины, они сгорбились, глаза поблекли. На Маргарите это отразилось чуть меньше, но и она выглядела гораздо старше.

— Добронравова с Летовой в знахарский центр, Писарчук — к нам на допрос! — скомандовал Дмитрий Евгеньевич. — Как свидетеля.

Я отдала честь и мы с Платоном повели актрису в отделение.

— Сходили в театр! — проворчал Ерофей Силыч, оставшийся на месте. — Потрясающее представление! Что и как вы натворили-то?

* * *

Привычная процедура. Платон задаёт вопросы, а я спешно записываю. Речь у Маргариты красивая, поставленная, но разговор часто уходит на оханья и причитания о том, что «как же я в таком виде жениху покажусь?!». Да, ни жалобы, ни моё мнение, о том, что в Лес такого жениха, в протокол записывать не надо. И высказывать я его тоже не буду.

Из знахарского центра привели Пашку с Летовой. Они выглядеть лучше не стали, но и их опросить надо было.

Ну и Ерофей Силыч привёл Скрябину. Та, вздыхая и охая, покаялась, что актеры, дети неразумные, взяли для реквизита цветок с её стола, который был подарком Бабы Яги. И отказавшись от него, обидели старого мифического персонажа, за что и получили по шее.

— Что делать-то теперь? — осведомился Ерофей Силыч.

— Что-что? Прощения просить. Ритуал надо, обратиться, чтоб она услышала. Да прощения просить. Да искренно, от всей души.

— А кто просить-то будет?

— Кто натворил, тот и будет.

Доброгнева Бориславовна, прихватив корзинку с оханьем утрепала готовиться.

А к нам явился Мирослав Святозарович Огинский. Как всегда торжественный и строгий. Он прилетал как из другого мира, давал втык, раздавал задания и снова улетал в него плести интриги, договариваться и вершить судьбы.

— Что у вас творится? Докладывайте!

Дмитрий Евгеньевич Соколов, мой начальник. Немногословный, сдержанный и требовательный как к себе, так и к другим доложил о том, что произошло. И сообщил, что нынче вечером мы идём с ним к госпоже Скрябиной в гости. По приглашению. На чашечку чая.

— Вот и договоритесь, чтоб цветок этот без присмотра не оставался. А то ещё какое безобразие натворит. И у нас тут два приезжих. Зарегистрируйте.

Шансы навести красоту таяли с каждой минутой расспроса двух франтовато одетых господ. Что-то они уклончиво отвечали. То Айзек позабыл дома письмо с приглашением, то литовец вообще обошёлся без приглашения. И прибыл «в исследовательских целях». Знаю я их исследовательские цели! Потом разгребай, драку разнимай. Или девицу «похищенную» ищи. И это в лучшем случае. А их ищи-свищи!

Тем временем, Дмитрий Олегович Шарапов: высокий, крепкий младший унтердарм, пришёл и доложил о том, что госпожа Скрябина проводит ритуал и просит прощения у Бабы Яги.

— Проследите, чтоб никто не помешал.

* * *

Святогорье на самом деле город небольшой. Все друг друга знают хотя бы в лицо. Меня в Южном Загородье точно в лицо хорошо знали. Сегодняшним вечером я шла в парадной блузе, юбке и с навитыми кудрями, а не в магдармской форме с аккуратным пучком на голове. И даже не в спортивных шароварах с битой для лапты. Я-то всех узнаю. А меня — не сразу. Но как узнают, кожуру от семечек под скамейку ногой задвигают.

Главное, не сорваться на строевой шаг. Или на бег. Как правильно во всём этом ходить? Забыла совсем. И улицы оглядывать не обязательно. Особенно в тот вон тёмный переулок соваться не надо. Без личного оружия-то. На бег всё же пришлось. Опаздывала. Пока только к воротам дома Соколова.

Дмитрий Евгеньевич посмотрел на карманные часы и кивнул. Всё же вовремя. Мне из окна махнула рукой его любезная рыжая супруга, Ядвига Аскольдовна, полтора месяца назад ушедшая с поста штатного алхимика Магдармерии в отпуск. Длительный. Напрямую никто не говорил, но по некоторым намекам понятно, что в семействе Соколовых весьма вероятно пополнение.

На чай к госпоже Скрябиной явились многие. И мы не были первыми из Магдармерии. Платон Евпатьевич нас опередил. Он уже договорился о сопровождении Аленького цветочка в спецхран Магдармерии до той поры, когда Скрябина сможет сделать подходящий ящик для него. С нас было взято слово Цветочек и Бабу Ягу не обижать. Да разве ж мы будем обижать?

Тут же мы послушали и про открытие выставки волшебных полотен.

— Завтра сходим, — сказал Соколов. — Посмотрим, что там творится.

— Вы не в восторге, Дмитрий Евгеньевич, — заметила я.

— Где я, и где искусство. — Он выпил чай. — К тому же, чую, что завтра отбоя от посетителей не будет. У нас. Да, Огинский велел гнать всех особо впечатлительных в шею. Все работы утверждены Госсоветом и лично царём. Они безопасны, но все имеют волшебные эффекты.

Я разделяла эти ощущения.

Платон убрал документы в сумку и тоже получил чашку чая. В гостеприимный дом госпожи Скрибиной завалились шумные и весёлые Укротительницы, чем очень оживили остановку. Туда же пришли и гости из-за рубежа…

Платон дисциплинированно защёлкнул папку. Мы заново познакомились с гостями из Англии и Литвы и начали никуда не ведущий трёп о магии, традициях, устройстве мира.

Я сперва чувствовала себя не в своей тарелке. Дело в том, что перед Доброгневой Бориславовной я в своё время очень сильно провинилась.

* * *

Было мне тогда лет четырнадцать. Мы играли в лапту на заднем дворе Колдотворца. Удар у меня всегда был нехилый, но если меня раззадорить, то я била так, что мяч улетал очень далеко. И тут я что-то размахалась и мой мяч, описав дугу, исчез за крышей крыла замка. И это был, пожалуй, мой рекорд. Пока я провожала мяч, стоящий со мной рядом приятель тоже попросил кинуть мяч и замахнулся битой. Второй мяч сделал столь же примечательную дугу и пропал. Приятель кинул биту и побежал выручать мячи.

Мы пошли их искать. А нашли мы весьма прискорбное зрелище: статуя на фонтане во дворе нашей школы лишилась щеки и левого уха. И, кажется уже это поняла. Она красноречиво демонстрировала нам здоровенный каменный кулак.

Так мы и стояли, созерцая статую и чувствуя, что сейчас огребём. И хорошо, если не от статуи. Ну если наказание неизбежно, надо хотя бы мячи найти. Первый я и нашла в ближайших кустах. Стоило мне его схватить, как из-за дерева вышел дворник и узрел статую. И меня с мячом и битой.

— Сколько раз тебе сказано, Дарья? Площадка для игры на заднем дворе!

— Извините, мы нечаянно, — виновато произнесла я.

— Не мы, — заявил приятель, пряча руки. — Это всё Пирогова!

— Как так?! Мы оба кидали! — возмутилась я.

— Бита и мяч у тебя.

— Может для начала разберёмся, чей мяч? — возмущение кипело, застилая глаза.

— Ты что ли магдарм, чтобы разбираться? — подначил приятель. — Мяч у тебя. И бита у тебя.

— А чтоб и нет?

Он меня достал! Пятый раз какая-то ерунда происходит, третий раз из пяти он пытается нас кинуть. А магдарм у него главная дразнилка, особенно для меня. Леший его знает, что меня так зацепило!

— Ты опять забыла, что девка? Не берут в магдармы девок!

Этого я не простила. И прямо при дворнике метнула в приятеля мячом. Зараза! Он-то увернулся, а вот мяч неотвратимо летел в окно кабинета профессора Скрябиной. Ни вынуть палочку, ни как-то его остановить, я не смогла. Со звоном разбилось стекло.

— Теперь ты не только в магдармы не пойдёшь, но и Колдотворец не закончишь, — усмехнулся приятель и сгинул в кусты.

А я стояла, понимая, что к профессору я пойду виниться сама. Другого выхода нет, не было и не будет.

Потом, когда я разбирала осколки под бдительным присмотром Доброгневы Бориславовны, которая наверно присматривала во мне жертву для следующего ритуала, на мяче оказалась моя метка. Я их все метила, чтобы потом легче было выяснять, чей мяч набедокурил.

По-настоящему я оценила мерзость этого козла, когда выловила в фонтане второй мяч. И тоже с моей меткой.

До конца учебы потом я зубрила эти ритуалы, пытаясь хоть как-то в них вникнуть, чтобы только у меня вышло «хорошо» за год. И спасибо, что ни в одном ритуале я не выступила жертвой.

А козла я потом ещё самого из фонтана вылавливала. Но уже в городе, десять лет спустя. В стельку пьяного. Хотя сперва приняла его за мёртвого. Эта мерзость облевала мне новые форменные штаны. Уже с желтой опушкой отряда Веди.

* * *

— Да ладно, Дарья, что было, то было. — Похлопала меня по плечу профессор Скрябина. — Детские шалости — они такие.

— Детские шалости, — согласилась я.

Тем не менее, после этих слов мне стало гораздо легче. Я даже начала смеяться, особенно когда баба Зина — самое болтливое и надоедливое привидение города — начала трепаться про её пять мужей. Раньше их было три, а под конец вечера число мужей увеличилось до десяти.

Утро наступило пожалуй даже слишком быстро. Стоило мне закрыть глаза, как их надо уже открывать и идти. И даже не к месту службы, а на центральную площадь, где сегодня будет открытие выставки. А ещё вручение государственных наград. Госпожа Чижова перед отъездом бегала, собирала данные для «представления к государственной награде». В том числе и с меня.

Так что форма сегодня была тщательно отглажена, туфли начищены и голова убрана. Даже на фуражке пуговицы натёрла, чтобы блестели. Это стоило мне часа сна, но ударить в грязь лицом перед Его Величеством и Госсоветом не хотелось.

По пути я встретила Платона Евпатьевича и Дмитрия Евгеньевича. Оба явно отнеслись к наградам куда спокойнее, чем я. Потому что у Соколова уже были две или три награды, но он их постоянно не носил, только по особому случаю. У Платона тоже было, но он следовал примеру своего начальника. А для меня это была первая медаль.

И первая серьёзная битва, надо признать. Понятия не имею, сколько там багинок попадали под моей саблей (есть вероятность, что ни одной). Наверное, на пятой минуте боя, а то и меньше, меня пропороли когтями. И кроме багинки, насаженной на мою саблю, я больше ничего и не помню.

Платон потом рассказал, что когда нас всех уже вывели из строя, появился господин Огинский и огненным вихрем снёс всю нечисть, только благодаря этому нас не затоптали и не сожрали. И лекарскому центру было из чего нас восстанавливать.

Мы выстроились по одну сторону площади. По другую — местные жители.

Его Величество государь Дмитрий III вышел на сцену и объявил о начале церемонии награждения. Я судорожно перечисляла, что нужно делать. Пройти четко строевым шагом, принять медаль, сказать «Служу Святогорью», вернуться и встать по стойке смирно. Что очень трудно, когда дрожат колени. Хорошо хоть слова благодарности не потребовали, а то бы я точно там где-то запнулась.

Сослуживцы рядом спокойные. Или тоже волнуются, но скрывают более удачно, чем я. Услышав свою фамилию, я, к счастью, выполнила всё положенное. Награждением не закончилось. Продолжилось тем, что господину Чаянову был присвоен титул, а тот в свою очередь сделал предложение Маргарите Писарчук. Она после ритуала прощения выглядела даже моложе, чем была. Как же трогательно!

Ну и конечно открытие выставки, куда мне тоже велено сходить.

Гордая и довольная я вернулась в отдел и первое, чем я занялась: повесила грамоты всего отряда Веди на стену. Да, пусть гордость берёт.

Брала бы больше. Если бы в первом же слове на грамоте не было опечатки... В общем-то уже через некоторое время мне на это было плевать с самой высокой башни Колдотворца.

Отправили на выставку не нас с Дмитрием Евгеньевичем, а нас с Дмитрием Олеговичем Шараповым. Молодой парень, только после ефрейтерства. Выше меня на целую голову, хотя я не из маленьких, широк в плечах, улыбчив и прост. Он служил в отряде Добро под начальством Ерофея Силыча и неплохо справлялся, говорят.

— Что ж, посмотрим, что там. Может, там есть полотна этого художника, которого в лесу нашли.

Художник Ростопчин пропал три месяца назад. И вот, две недели как его тело нашли укротительницы в лесу. Изрядно погрызенного волками, лисами и ещё неведомо каким зверьем, его опознали скорее по одежде и содержимому карманов. В подробности Укротительницы не сдавались, поскольку я спросила об этом вчера за ужином. Но проводить в лес согласились.

* * *

Выставочный зал был полутёмным, магический свет горел только возле картин, так они выглядели более впечатляющими. Перед выставкой висело сообщение, что осторожно, картины волшебные, впечатление от искусства может быть разное. В Магдармерию жаловаться мол не бегать. Опасаясь оказаться «впечатленной» и выпасть из рабочего состояния, я старалась не задерживаться возле картин дольше, чем на тридцать секунд.

Слева от входа стояла золотая статуя в посеревшей тоге. Работа была настолько искусной, что мне вначале показалось, что там в самом деле стоит человек, даже оглянулась и прикинула описание для портрета: высокий, атлетического телосложения, волосы короткие, особых примет нет. Только что золотой.

Рядом с ним была витрина с экспонатами с Троп. О! А вот эти пузырьки я видела. Десять штук разного размера и цвета, внутри жидкость и в одной плавают еловые ветки. «Неизвестная алхимическая субстанция». Безвредная. Должна быть. И портрет того вон брюнета с голубыми глазами и горбатым носом тоже мне известен. Висел на Тропах в зале с разорённой лабораторией. Мы ещё думали, не намудачивший ли это основатель Колдотворца? Нет, оказался Кощей. Записки оттуда же, картина с мёртвой русалкой.

Над картиной «Табор» я даже хохотнула. Оценила юмор. Лес, поле с маками и никого. Табор ушёл.

Я вернулась к мёртвой русалке.

— Как думаешь, Дмитрий, наше дело или нет? Вон на боку рана...

— Это к Укротителям, — резонно заметил он.

— Или скорее к коллегии по связям с разумными существами.

Русалок на картине стало больше. Они медленно выплыли из воды и начали танцевать. Причем не только в картине, но и у меня перед глазами. Прекрасные и изящные завораживающие движения...

— Ууу! Я пошла, — пробормотала я и спешно покинула выставку, не вглядываясь в оставшийся портрет.

Русалки танцевали на лестнице, на центральной площади, возле дверей Магдармерии... Сидели на протоколах, которые в это время перебирали, планируя, кого куда сегодня посылать. Надо двигать дело о Богохульстве, надо разбираться с трупом Ростопчина, надо...

Чёртова русалка! Красивая. Сидит прямо перед глазами, прогибается и машет хвостом, показывая свою сверкающую чешую, перебирает зеленоватые волосы...

Я оторвала листок и начала её рисовать. Последний раз я рисовала что-то не для дела лет в десять. И по-моему это был магический бой, поэтому вышло ну очень коряво. Русалка из картины обиделась, махнула хвостом и наконец пропала.

Проклятье! Ростопчин! Надо посмотреть, что там на выставке его... Только не русалок.

Там стало несколько тише. Утром народу толпилось довольно много. Я снова глянула на шкафчик, где стояли бутылочки с троп… И заметила следы взлома на замке.

Вопрос «всё ли на месте?» поставил экскурсовода в тупик и она тут же пошла в архивы и записи о хранении. Правда, сначала её надо было расспросить, чем я и занялась. Кстати, работ Ростопчина на выставке нет. Неизвестные художники, царевич Дмитрий, но Ростопчина, будь он неладен, нет. Значит, ни в чём она нас не продвинет. Но у нас новое дело.

Уже заполненные протоколы осмотра места происшествия и магический след я понесла начальству. Надо было распознать его, расшифровать, понять...

Стоило мне покинуть выставку, как оттуда украли ещё и «Табор». Конечно, не цыганский табор, он-то как раз на месте. Вон по площади цыганята бегают, Платона поймали и загадки загадывают. А картину «Табор».

* * *

Я записывала показания экскурсовода Рехтиной о том, когда последний раз видели картину, кто ещё был в зале, а Дмитрий Евгеньевич с Шараповым осматривали выставку, разыскивая следы и улики.

— Ну вот, три девушки были. — Рехтина махнула на картину. — Одна из них упала в обморок, я на неё отвлеклась. А потом нет картины и всё тут.

Соколов обернулся на меня и кивнул. Я поняла, что обморок — это неплохой способ отвлечь внимание.

— Искусство всегда впечатляет. А эта девушка видимо оказалась очень чувствительной.

— Вы бы хоть посетителей регистрировали... А где эти девушки? И как они выглядели?

— Они пропали, — буднично сообщила Виктория Александровна.

— Куда?

— Их затянуло в картину. — Очевидно, она оценила мой немой подбор выражения, уместного в культурном месте. — Искусство, знаете, затягивает.

Надеюсь, искусство хотя бы потом отпускает, а то получается похуже той самой трын-травы, о которой вчера трещала Баба Зина.

По описанию девушек я не узнала, но описание занесла в протокол. Потом же искать придётся.

Тем временем Шарапов что-то шепнул Дмитрию Евгеньевичу и почему-то закашлялся.

— Тут ещё и кровь, — сообщил Соколов, смотря на пол возле статуи.

— Это тоже впечатление от искусства? — спросила я.

— Ох, не знаю… — Виктория Александровна всплеснула руками. — Утром не было.

Я молча внесла в протокол то, что возле статуи обнаружена кровь.

— Я Платона пришлю, — произнёс Дмитрий Евгеньевич, уводя надсадно кашляющего Шарапова.

Протоколы кончались, когда к нам пришёл Платон Евпатьевич. Я ему всё передала.

Вслед за ним явились вампиры в лице Лорда Аллара и Анастасии Батори. Она остановилась возле портрета неизвестной и начала откровенный скандал, что этот портрет принадлежит ей и потребовала его вернуть.

Один экспонат хлеще другого.

Пока весь сыр-бор, внезапно возле картины под названием «Пруд» возникли три девушки: Маргарита Писарчук, Елена Грайворона и Василиса Тихомирова. Маргарита сразу осела на пол, а Василиса прижалась к стене, зашипела и высунула язык.

— С вами всё нормально? — глупо спросила я, оторвавшись от протокола.

— Вссссё нормально. Ссссс... Нам надо к ззззнахарям, — прошипела Василиса.

Я передала все протоколы и перья Платону.

— Я отведу.

Василиса шагала, перебирая руками по стенке, извиваясь и шипя на косяки и прохожих. Маргарита была просто очень бледна и еле переставляла ноги. Прочнее всех держалась Елена, поэтому после сдачи пострадавших в знахарский центр, я допросила именно её.

— Мы посмотрели на картину и оказались в лесу.

— Где именно?

— Да просто в лесу. Мы оттуда еле выбрались.

Когда я с результатами допросов вернулась на выставку, Платон всё ещё сидел с документами. Пока я передавала результаты допроса, мой глаз зацепил, что на выставку пришёл Паша Добронравов. Шустрый и любознательный молодой человек года на два меня младше. Он остановился возле картины «Пруд».

Что произошло дальше, я не поняла. Пашка вдруг схватил меня за локоть. Я только и успела уронить протокол, как меня куда-то потянуло, словно пропихивая тесто через соломинку. Это скорее тягомотно и противно, чем больно. Примерно то же происходит, когда осваиваешь трансгрессию.

— Где мы?

Мой голос немного глушил шум водопада. Мы оказались в гроте с небольшим почти прозрачным озером, в которое падал тонкий поток воды. Сталактиты и сталагмиты освещались бледным голубоватым светом. Возле озера наверх вели довольно старые вырезанные в камне ступеньки.

— Наверное, в картине, — Паша повел плечами под объёмным пончо.

— Поразительно! И как отсюда выбраться? — я подняла волшебную палочку, готовясь к тому, что из-за какого-нибудь угла что-то на нас полезет. Но пока не лезло. Девушки говорили, что их перекинуло в лес. Но нас видимо в другое место… — Держись рядом, посмотрим, что тут.

Я осторожно поднялась по ступенькам.

Короткий коридор привёл нас в небольшой кабинет. В камине медленно тлели угли, большой дубовый стол завален бумагами, вдоль стен — книжные шкафа. А над камином висло несколько портретов Кощея, один из которых я видела на тропах и в выставочном зале.

Глаза у Павла лихорадочно загорелись и он кинулся к книжному шкафу, схватил наугад одну из книг, резко побледнел, теряя свою жизнерадостность и захлопнул её.

Я искала выход. Никаких других дверей, проёмов, арок или чего-то ещё. Зато со стороны камина на потолке появилось чёрно-красное пятно... Очень похоже на то, что по ту сторону стены что-то горело и огонь уже пробирался сюда.

— Эксфламма! — Павел, тоже заметивший это, взмахнул палочкой, но ничего не произошло. И вместо того, чтобы бежать, он снова кинулся к столу с бумагами.

Становилось жарче. То, что я вначале приняла за камень, тлело всё сильнее и пятно поползло вниз.

— Агуаменти, — я попыталась направить поток воды в стену. Думала, что если даже не потушу, то сделаю преграду для огня.

С палочки не сорвалось даже капли воды. Я сперва подумала, что неправильно сделала отточенное ещё на первом году учёбы движение, или допустила ошибку при произнесении слова. Но нет, всё так… Всё правильно. Ошибка чувствуется иначе. Я просто здесь лишена магии.

— Ясно, — сказала я себе и убрала палочку, сменив её на кинжал. Мало ли что здесь вылезет.

Павел спешно заталкивал в сумку какие-то бумаги, швыряясь в остальных. Он хватал их и бросал снова.

Так, на случай, если я здесь надолго, а то и насовсем: бумаги Платону отдала, про Грайворону сказала, про то, что через картину попадают в лес — это сказала… Если что, всё записано в протоколах. Бате про всё сказала, у него ещё трое сыновей, они с матушкой справятся.

Павла надо отсюда забирать.

Он тем временем схватил бутылку и выплеснул её в камин. Запахло хорошим, дорогим вином, каким напивались обычно титулованые. Их надо было максимально деликатно препроваживать домой, но их в основном быстро забирали слуги.

Угли продолжали тлеть, как и стена. Стало сложно дышать.

Павел снова кинулся к книжному шкафу, а я поймала его за шкирку и бросилась бежать.

В гроте было уже так же жарко, как и в комнате. Мы оба начинали задыхаться.

Пещера? Выхода нет!

Водопад? За водопадом — камни. Тоже выхода нет. Сталагтиты?

Я сделала круг по пещере, становилось ещё жарче.

— Так! — Я вскочила на бортик пруда. — Павел, следуй за мной!

Я приготовилась к прыжку.

— А, постой! Если со мной что-то случится, то ищи другой выход.

Павел, сжимая что-то под пончо, кивнул.

Плюх!

Я даже не почувствовала сырости.

Меня вынесло на середину выставочного зала.

— Павел! За мной! — крикнула ещё раз я, пытаясь «вынырнуть» обратно.

Картина была занавешена белым полотном. Платон ухватил меня за плечо.

— Платон! Там Павел остался! — вскрикнула я. — Занавесили? Ну и хорошо! Я сказала ему выбираться, он должен же за мной последовать.

Надо было его вперёд толкать, или брать с собой. Прямо за его пончо. Но я не могла это сделать, потому что не была уверена, что я не утону или вода в озере не окажется ядовитой. Или, надо было намочить его пончо… Догадается ли он до этого? Надеюсь, он догадается всё-таки прыгнуть со мной.

Я лихорадочно перебирала варианты и, возможно, что-то я сказала вслух Платону, но в отделении нас уже собрали. Над всеми нависал очень злой хищной птицей Мирослав Огинский.

— Итак, я получил бумагу, которую хочу вам зачитать.

Пашка, блин! За мной надо следовать, за мной! Что, если он там погибнет?

— «Платон Волков, пользуясь именем Царя, потребовал завесить картину пруд»… Скажите, мы подписываем что-то именем Царя? Ерофей Силыч?

— Нет, — твердо ответил он.

— Дима?

— Нет, — так же твёрдо ответил Шарапов.

— Даша?

— Там остался Павел Добронравов, — вместо нужного ответа произнесла я.

— Как вернётся, доложить. Так что?

Я просто стыдливо промолчала.

Мирослав Святозарыч повернулся к Дмитрию Евгеньевичу, вытянувшемуся по струнке.

— Волков?

— Виноват…

— Может ты, Соколов, что-нибудь мне скажешь?

— Виноват, недосмотрел.

— Именем Царя открыта эта выставка. Все экспонаты проверены и все безопасны. Работе выставки не мешать. Идите и работайте.

Павел, твою налево! Почему ты за мной не пошёл?! Где его теперь искать? Как его искать? Он там один, в беде!

С полотна на выставке сняли белую ткань и даже не повесили предупреждающую табличку.

Павел всё же вывалился из картины. Прямо в руки своей матери. Он был жив. Обожжённым тоже не выглядел, но был слаб и бледен. Слава Дивьим людям! Жив!

«Турнир по боевой магии», — гласило объявление на городской доске. В списке уже были Батори, Соколов, Шаромпокатский и Маркус Девейлис, я туда дописала «Пирогова Д.В.», поставила свою подпись и вернулась в отделение. На турнир обещали отпустить, но я представления не имела, насколько мне через некоторое время будет плевать на турнир.

Без меня уже вычислили, что магический след, найденный мной, принадлежит Василисе Тихимировой. Тоненькая девушка в простом зелёном платье смущённо мялась перед Платоном Евпатьевичем.

— Позовите доктора Белозёрского, он всё скажет, — прошептала она. — Я… нездорова… Со мной… не всё в порядке. Я росла в маленькой деревне, мой отец священник… Я боролась, но у меня не получается… Никак. Даже доктор дал лекарство… Вот оно.

Она выложила на стол круглый пузырёк с чем-то чайного цвета.

— Что ж, я вас уже задерживал много лет назад, — произнёс Платон, записывая всё в протокол. — При каких обстоятельствах вы украли пузырёк?

— Он был на выставке. Я его взяла… — она пожала худыми плечами.

— А картину?

— Тоже взяла потом. Потом мы с Маргаритой и Еленой провалились в картину.

— А где пузырёк и картина?

— Вот.

Она вытащила пузырёк из тёмного стекла с гребнем на крышке.

— А картина?

— Не знаю, — она сжалась ещё сильнее. — Я правда не знаю. Не помню. Помню, что мы потом попали в картину.

— Понятно, — Платон посмотрел на неё пронизывающим взглядом. — Выложи все артефакты.

В компанию к двум пузырькам присоединился ключ и колье с белыми цветами довольно тонкой и интересной работы.

Платон резко изменился в лице. Его взгляд застыл на колье и больше от него не отрывался. Казалось, он больше не замечает никого и ничего.

— Это моё, — взгляд Платона мог вколотить в стену любого. — Ты украла его у меня при прошлой встрече. Ты посчитала смешным украсть вещь из кармана магдарма?

Василиса не шелохнулась, только ещё больше побелела.

— Возьмите у меня это дело. Я не могу продолжать её допрос по личным причинам, — Платон сгрёб в руку колье и быстро вышел.

— Соколов? — спросил Мирослав Огинский.

Дмитрий Евгеньевич проводил Платона взглядом и кивнул мне на стул перед Василисой. Что ж, Платону надо прийти в себя, но дело не ждёт.

— Итак, когда вы взяли картину? Что дальше?

— Мы провалились в другую картину, — бормотала Василиса. — Я не знаю… Позовите Белозерского, он всё скажет…

Серафим Михайлович Белозёрский всегда нёс с собой дух спокойствия, интеллигентности и вселенского терпения. Он работал в Доме для Умалишенных. Когда я передавала ему психов, они рядом с ним быстро успокаивались, послушно пили все микстуры и шли на разговор. Даже те, которые до этого кусались, царапались, пинались и грозили сжечь всё в адском пламени.

— Вы поймите, у этой несчастной девушки страшный недуг. Это связано с тем, что у неё просыпается анимагическая сущность сороки, пока не получится её разбудить, она будет воровать… Но есть способ это немного приостановить, — Белозёрский вздохнул. — Что ж, вы, голубушка, не приняли то, что я вам дал.

Василиса пожала плечами.

— Куда же делась картина? — спросила ещё раз я.

— Не знаю.

— Видимо, придётся применить ментальный допрос, — Дмитрий Евгеньевич поджал губы. Ему никогда не нравилась эта процедура и применял он её только когда никакого другого способа не было. Вообще никакого другого.

Белозёрский нахмурился, ему тоже идея явно не нравилась.

— А со мной ничего не случится? — спросила Василиса.

— Не должно, — Дмитрий Евгеньевич почесал подбородок.

— Вы мне можете обещать? — она посмотрела на Белозёрского.

— Я должен кое-что проверить, — Белозёрский поднялся. — Надеюсь, вы отпустите Василису под моё поручительство?

— Пожалуй, да.

* * *

После обеда я патрулировала центральную площадь, когда услышала шум возле кабака. И в этом шуме я услышала голос Платона. И услышала то, что я никак не ожидала и даже в самом страшном сне не могла предположить, что услышу от Платона.

— Лорд Аллар, я вызываю вас на дуэль!

— Твою мать! — по-моему с Дмитрием Евгеньевичем мы это сказали вместе. Вероятно, я куда эмоциональнее. Я бросилась через толпу к Платону и чуть ли не отпихнула его.

— Что происходит?

— Магдарм Волков нанёс мне и моему клану оскорбление и вызвал меня на дуэль, — медленно и холодно произнёс лорд Аллар.

«Да он рехнулся!» — чуть не сказала я. Но при собравшейся толпе сомневаться в адекватности обердарма не следовало. И выражения покрепче стоило приберечь, потому что он, зараза, старше меня по званию.

— Я знаю, что дуэли на территории Святогорья запрещены, поэтому наша встреча произойдёт за пределами города. У нас будет одинаковое оружие, мы не будем использовать особые способности. Того же жду и от вас, господин Волков.

Платон решительно кивнул, не обращая внимания ни на убийственный взгляд Дмитрия Евгеньвича, ни на мои попытки его отпихнуть.

— Никакой дуэли! — Соколов, кажется, думал примерно в тех же выражениях, что и я. Но тут из толпы вышел Ерофей Силыч.

— Заберите у обердарма Волкова оружие и палочку, — велел он. — И под арест.

Лорд Аллар неторопливо покинул площадь перед кабаком. Почти сразу за ним пошёл и Дмитрий Евгеньевич.

В отделении я уже подумала, что Платона поколотят. Сама бы дала по щам, чтобы привести в чувство. Но пока был задан главный вопрос:

— Ну нахрена?

— Эти вампиры слишком обнаглели, — ответил наконец Платон. — Им покровительствует Госсовет. Надо было их как-то призвать к ответу.

— Плохой способ, — сурово произнёс Шаромпокатский.

— Если я выиграю, то потребую допроса Грайвороны.

Хоть что-то пойдёт на пользу делу.

Мой взгляд упал на браслет, поблескивающий из-под рукава гимнастёрки. Точнее, это было колье, которое он забрал у Василисы, просто Платон надел его как браслет. Любина вещь! Неужели она заставляет его творить полную дичь?

— Младший состав, идите следите за порядком, — велел Шаромпокатский.

Не знаю, каким местом он почуял приближение Мирослава Огинского, но мы с ним чуть не столкнулись на выходе.

Мы с Шараповым ушли в патруль. Дмитрий хоть и был очень озадачен, но моих метаний не разделил. Впрочем, наверное, он делал и думал гораздо правильнее, чем я. Он занимался порядком в городе, а моё внимание было полностью поглощено дуэлью. Так что Дима меня отпустил на некоторое время уже через полчаса. Дождавшись, когда Платон останется один, я прошмыгнула в отделение.

Платона заперли не в камере, а в нашем кабинете. Он там сидел на диване. Сосредоточенный и суровый. Бес его знает, что в его голове творится! Не знаю я что сказать. Бить я его точно не буду. И ругать тоже. На это дело вон, целое начальство есть. Второй раз за день по шапке получать — не всякому врагу пожелаешь.

— Что с тобой происходит? — спросила я.

— Со мной всё в порядке, — заверил Платон.

— Нет. Что-то не так. Ты никогда таким не был, — возразила я.

— Ты уверена, Дарья? — он усмехнулся. — Так ли ты хорошо меня знаешь?

— Платон, ты всегда был умным и сдержанным. И всегда думал головой и не лез на рожон просто так.

Ну да, я всегда восхищалась тем, что он делает. Всегда сосредоточенный, дисциплинированный, всё по полочкам, всегда готов и найдёт выход. Первый год я вообще за ним и Соколовым бегала, как восторженная собачка. И главное, где спокойствие? Где продуманные действия?

Платон сгрёб в кучку протоколы.

— Да, я люблю порядок. Все эти бумажки... Мне нравится заполнять их, перебирать, подшивать в аккуратные папки, — он двумя пальцами поднял протокол допроса Василисы, лежавший сверху. — Разве это не красиво?

Я кивнула, не перебивая.

— Мне казалось, что я могу контролировать что-то в этом мире.

Я снова подтвердила. Мы делаем очень важное дело. Не даём Святогорью перегрызться друг с другом, не даём безнаказанно вредить людям... Но всё это ещё не тянет даже на повод для дуэли, не говоря уже о причине.

— Но, куда ни ткни, мы натыкаемся на привилегированное положение вампиров. Если они совершают преступления, мы же не можем сделать ровным счётом ничего. У них связи с Госсоветом, допрашивать их нельзя, проверить ничего нельзя. Если они что-то натворят, мы же ничего не сделаем! Вызвать их главу на честный бой — лучший из вариантов.

Не то, чтобы я совсем не верила в Платона, но Аллар — вампир. Вампиры в принципе сильнее, быстрее, выносливее. Их трудно убить. Не говоря уже о том, что у Аллара опыт обращения с оружием больше, чем у всей Магдармерии вместе взятой.

— Если ты погибнешь, это ничего не сделает лучше.

— Тогда так тому и быть, — решительно сказал Платон.

«Рехнулся» — подумала я, а то и покрепче что подумала.

Повисла пауза. Наверное, Платону было обидно, что я не верю в его победу. А я из пустоты пыталась выудить хоть какие-нибудь слова, которые что-то изменят. Хоть что-нибудь. Слова вряд ли, но я хочу кое-что проверить.

— Могу я…? — я протянула руку к его кисти, на которой висел браслет.

Платон пожал плечами, позволив мне прикоснуться к браслету.

— Это Любина работа.

Ничего особенного. Как будто потускневшие кристаллы, оправленные в серебро. Никаких особенных знаков, никаких особых камней. Я ничего не почувствовала. Но это ни о чём не говорит. Любовь делала артефакты. И порой довольно мощные, насколько я слышала. Я-то её даже ни разу не видела.

— А что в нём?

— Ничего. Просто он мне дорог.

— Я понимаю. Но могу я одолжить его. Ненадолго.

— Только верни. Он мне очень дорог.

— Обещаю, — кивнула я.

* * *

Первый артефактолог, которого я поймала, оказалась никто иная, как Светлана Игоревна Хованская, которую временно подселили к нам в магдармерию для работы в лаборатории и исследования артефактов с Троп. Что ж, тем лучше. Почтенная очень симпатичная дама действительно понимала в артефактах больше, чем кто-либо. Правда, пришлось дождаться, когда она закончит обедать.

— Светлана Игоревна, что вы можете сказать про эту вещь?

Я выложила на стол браслет.

— Красивая работа, — она рассмотрела цветы и серебро.

— А как она влияет?

— Никак, — Светлана Игоревна пожала плечами. — Это безделушка. Нет на ней ни малейшего магического следа.

— Спасибо.

Но почему-то же Платон рехнулся! Значит, не за ту ниточку я потянула. А никакой другой нет. Придётся возвращаться с пустыми руками. А браслет верну Платону. Всё же ему эта вещь правда дорога.

Платон в это время беседовал с Соколовым, я лишь передала браслет и ушла, не вмешиваясь. У друга и старшего офицера куда больше шансов вывести причину такого поведения и воззвать к разуму, чем у младшей по званию бабы.

К тому же моё присутствие понадобилось на турнире. Как раз начался первый этап и у барьера меня ждал Маркус Девейлис.

Мне понадобилось немало усилий, чтобы переключить работу головы с дуэли Платона на мой собственный турнирный поединок. И, если быть честной, то мне вообще всё равно, вылечу ли я с турнира на первом же этапе, или пройду дальше.

Я даже удивилась, когда с разбитым носом и почти не действующей левой рукой я всё-таки смогла уложить иностранца ничком последним заклинанием.

Отлично! Надо узнать, как там Платон.

Я соскочила с барьера, Благодаря магии, наложенной на место турнирных поединков, я уже была цела. Весь ущерб как мой, так и Маркуса просто исчез. Хотя ощущения были вполне натуральные.

— Вы подождите, — вежливо сказал Маркус. — Бой будет засчитан после двух побед.

— А, ну да. — Пришлось лезть обратно, надеясь, что там не случится новой катастрофы хотя бы без меня.

Ох, насколько бы мне было сложнее, если бы заклинания не были отработаны до автоматизма! Да и спасибо регулярным тренировкам с Дмитрием Евгеньевичем. Не смотря на подпалённую физиономию, вывихнутое плечо и второй раз разбитый нос, несчастный Маркус снова лёг.

Мы пожали друг другу руки и разошлись. Турнир даже побезопаснее, чем выставка, надо заметить. Отсюда ещё в знахарский центр никого не увели. А с кем я буду биться на следующем этапе? Ой, даже и не посмотрела. Он в любом случае будет потом, уже после дуэли.

Платону тем временем уже вернули оружие и палочку, но, увы, дуэль не отменилась. Я застала как раз цыганского барона Рамира Казибеева: солидного статного мужчину с лукавым взглядом. Он как раз предлагал решить вопрос вместо дуэли с помощью «древнего и благородного искусства». Кулачного боя.

— Я уже предоставил выбор оружия лорду Аллару, — ответил Платон.

Барона очень настойчиво вытолкали за дверь.

Итак, дуэль всё же состоится, но не до смерти (уже лучше), если, разумеется, Платон принесёт свои извинения. Взгляд Платона говорил «это ещё кому придётся приносить извинения», но он молча кивнул.

* * *

Маргарита Писарчук явилась в Магдармерию в свадебном платье. Но вовсе не для того, чтобы выйди за кого-то из магдармов замуж, а для того, чтобы продемонстрировать его подруге, Василисе, что до сих пор сидела у нас. Мы посмеялись, но пустили. Посмеялись впрочем вяло… Ещё не отошли.

А пока Платону вернули палочку и оружие, а от работы не отстранили. Белозерский напомнил, что хорошо бы бедную девушку отпустить. Под его поручительство, разумеется. На что ему предложили присутствовать при ментальном допросе, который должен был вести Дмитрий Евгеньевич.

Он поправил мундир. К ментальным допросам он обычно готовился тщательно, но приступал к ним с большой неохотой. А тут ещё Василиса… Она конечно дала согласие, но очень занервничала. И как только Дмитрий Евгеньевич взял её за руки, она тут же вырвалась и начала метаться по кабинету. Чуть не снесла сидящего с протоколом Платона, налетела на меня и уронила кулон в серебряной оправе с красным камнем.

— Это ещё что? — Платон поднял его с пола. — Что у тебя ещё есть?

— Ничего! Нет у меня ничего, — она задрожала и замахала руками.

— Мы вынуждены вас полностью обыскать, — произнёс Ерофей Силыч.

Новый обыск ничего не дал. А артефакт мы тут же сдали на анализ Хованской, хотя та сразу ничего сказать всё равно не смогла.

Белозерскому пришлось Василису долго успокаивать и даже увести в знахарский центр. Про то, где находится украденная картина, она всё равно не помнила. И извлечь это из её памяти оказалось не только невозможным, но и опасным.

— А вам не кажется, что кто-то просто умело воспользовался болезнью Василисы? — спросила я.

Возможно, эту мысль озвучивали уже один раз, а может и не один, но без меня.

* * *

Наша задержанная/подопечная/пострадавшая(нужное подчеркнуть) Василиса Тихомирова стояла в центре круга, обозначенного бечёвкой. Доброгнева Бориславовна бормотала речетативом слова над бумажным журавликом. Рядом снова крутился Пашка Добронравов, заламывала руки Маграрита Писарчук… А мы наблюдали, чтобы не случилось ничего с этим ритуалом. По крайней мере ничего неправильного. Теоретически должно быть пробуждение анимагической сущности, а всё остальное — непорядок.

Пока вроде всё шло, как надо. И на лицах проводящих ритуал было спокойствие или восхищение. Василиса присела и по-птичьи повела головой, потом снова поднялась, раскидывая руки в широком жесте. Руки изогнулись в характерном движении крыла, волосы начали превращаться в чёрно-белые перья, тело сжалось до размеров кулачка, потом снова выросло. Посреди круга запрыгала сорока. Некоторое время она просто крутилась на месте, взмахивая то одним крылом, то другим. А потом взмыла в воздух и принялась с радостным клёкотом кружить над нами, подлетать к Доброгневе Бориславовне, что-то свистеть и улетала на несколько метров.

— Хорошо тебе? Ну полетай, полетай, дорогая! Почувствуй свою свободу.

Птица взмыла под небеса.

— Что ж, она полетает немного. Скоро она вернётся в свой облик, — Доброгнева Бориславовна собрала свои вещи в корзинку. — Господа магдармы, вы не хотели бы поучаствовать в ритуале поклонения Дивьим людям на закате?

— Может мы лучше последим, чтоб порядок был, да ваш ритуал никто не порушил? — предложила я. — Мы от высоких материй далеки…

— Ничего-ничего, Дарья Владимировна. Нам тут все нужны. И магдармы тоже. Чем больше мы разных людей соберём, тем лучше. В общем, приходите в Заповедную рощу. Там уж договоримся.

Но сначала нам надо пережить дуэль с минимальным ущербом.

* * *

Холод собачий. Утром было не так. Или так же, но я об этом не думала. Или за городом всегда холоднее. А так, почти всё так же.

Магдармерия стоит, вытянувшись по струнке, но только не в один строй. Мы рассредоточились по всей поляне, чтобы отделить всех наблюдателей. Мы бы обошлись без них, но куча народу попрятались за кустами и деревьями. Местное пацаньё, кто-то из жителей, Рамир тоже был, даже с женой и детьми. Близко их, естественно, не подпускали. Любава Генриховна тоже тут, но она не скрывается, стоит рядом с Огинским. Мёрзнет. Даже видно, что зубы стучат. На дереве сидит сорока, переминает лапами. Не Василиса ли?

Перед дуэлью нас собрал Мирослав Святозарыч и велел нам прочитать листок гербовой бумаги. Приказ царя. Как только господа изволят закончить драться, а госпожа Летова озвучит приказ, что мы только что прочитали, палочки к бою. Если кто-то будет сопротивляться — постараться нанести поменьше травм. И привести нарушителей в Магдармерию. Всё это было очень спокойно и буднично, отчего к прочим эффектам добавился назойливый звон в ушах.

Платон и Аллар стояли напротив друг друга в центре нашего круга. Держали совершенно одинаковые сабли. Аллар по-прежнему неторопливый и вальяжный. Платон — сосредоточенный и собранный в струну. Дмитрий Евгеньевич — между ними, назначенный секундантом Платона, тоже сосредоточенный и собранный. Шарапов с Ерофеем Силычем стоят суровые. А меня — трясёт. Почти как утром, но ощущения не те. И я вынуждена признать одно: мне страшно. Да, я на службе. Да, магдарм не должен бояться. Но, чёрт бы всех побрал, мне страшно!

А ещё приказ царя.

Нет, если Платона серьёзно ранят, Аллару придётся прибить сначала меня. Хотя вмешиваться в дуэль — это верх безрассудства. Или дно. Чёрт их разберёт!

Хорошо, я начинаю злиться. Со злостью ужас отступает. Заодно сейчас придумаю, чем бить в случае нападения на нас, представляя, что всё это пускаю в Аллара.

— К бою!

Платон и Аллар приготовились.

— Бой, — скомандовал Мирослав Огинский.

Сабли скрестились. Раз, два. Платон отбивает один удар Аллара, затем второй. Третий проскальзывает по руке, оставляя глубокую рану.

— Стоп!

Противники отступили, перетоптались на месте и снова присели в боевую стойку. На снег упало несколько капель крови.

— Бой!

Ещё несколько ударов друг другу по саблям, противники кружатся, пытаются пробиться через защиту. Аллар по-прежнему расслаблен. А из Платона можно уже ковать гвозди. И удар Аллара снова соскальзывает с сабли Платона и сильно бьёт ему по бедру.

— Стоп!

Аллар оглянулся на стоящих перед ним магдармов.

— Я не желаю смерти ваших людей, — лорд Корвенов посмотрел на Огинского. Если господин Волков готов принести извинения, то я готов уступить.

Взгляды устремились на Платона. Его выражение не было злобным. И ран он похоже пока не заметил.

— Я приношу свои извинения вам лично, Лорд Аллар, и вашему клану. Не знаю, что на меня нашло, — произнёс он. Не то, чтобы виновато, без вызова. С достоинством и достаточно равнодушно.

— Что ж, извинения приняты.

В этот момент, как положено благородной даме, я могла упасть в обморок. От облегчения. К счастью, кто-то меня толкнул под локоть, напоминая держать палочку наготове. К тому же, когда это я стала благородной дамой?

— Любава Генриховна, будьте добры, зачитайте этот приказ, — Огинский передал стоящей рядом Любаве жёлтый листок.

Его я уже читала перед выходом. Арестовать обоих участников дуэли и отдать под суд.

Разоружить Аллара и Платона, забрать палочки (палочка Платона и так уже у меня за поясом). Я приняла из его рук саблю.

— Ты живой, — я улыбнулась, задержав руку дольше, чем положено.

— Конечно. Что со мной сделается?

* * *

Платона привели в Магдармерию вместе с Алларом, зачитали им приговор Царя. Подписка о невыезде и предстоящий суд. Платона по-прежнему не отстранили, а заставили работать дальше. На благо общества Святогорья. Собственно, и это тоже неплохо.

Тем временем продолжался турнир по боевой магии. Меня пнули, что настала моя очередь снова выходить на арену. На этот раз напротив меня стоял Каспар Блок. Обычно его можно было встретить при знахарском центре в вечном тёмном фартуке, и когда мне везло туда попадать (в основном с доставкой пострадавших, сама — реже), он занимался в основном мелкими травмами. Проходя мимо, залечивал сломанный нос или разбитую голову и уходил куда-то дальше к себе в подсобку. До этого я с ним почти не общалась.

Первый удар прошел в молоко для нас обоих. Впрочем, этот бой оказался даже сложнее, чем предыдущий. Ещё бы, второй этап, я билась с сильным противником, который уже кого-то победил. И, честно признать, я оба раунда была на грани поражения, но удалось выстоять.

Каспар поднялся, пожал плечами и ушёл, ничего особо не сказав. А я, как дура, простояла пару секунд с протянутой рукой. Ну и леший с ним. Главное, чтобы не отыгрался, когда я к нему снова заявлюсь в знахарский центр.

А пока идёт бой за выход в финал между Ерофеем Силычем и Дмитрием Евгеньевичем. Кто бы ни победил, за первое — второе место я буду биться с победителем этого поединка. Очень стремительного, с отменной реакцией у каждого. Ну да, шансов немного, но всё же стоит попытаться. Тем более, был случай, когда я каким-то чудом смогла Дмитрия Евгеньевича победить в тренировочном поединке. Сама удивилась и не поверила тогда. Вот тут мне хотя бы не проиграть сильно позорно…

— Как твои успехи на турнире? — спросил подошедший Платон Евпатьевич. Ему самому было явно не до турнира, а я записалась ещё до дуэли.

— Да неплохо, — я пожала плечами. — Маркуса и Каспара положила. Кажется, сейчас будет финал.

Платон похлопал меня по плечу.

— Что ж, неплохо, продолжай… те.

Он ушёл в дозор.

В конце концов, после довольно долгого сражения, минуты в четыре, Ерофей Силыч таки рухнул. А Дмитрий Евгеньевич удержался. Они пожали друг другу руки с лёгкой усмешкой. Похоже, оба были вполне довольны.

Встать в позицию. Всё, как учили. Дмитрий Евгеньевич много сильнее и опытнее, так что на моей стороне может быть только удача, ловкость и мозги. Помню, первое время мне даже было страшно бить сильными заклинаниями в людей, даже в случае дуэли, когда все эффекты не настоящие. Но выглядят и чувствуются очень натурально.

Первый же удар я пропустила. Это было глупо и больно. Меня обдало жаром, но мой удар, хоть и со второй попытки, всё же прошёл. Дмитрий Евгеньевич чуть усмехнулся, хотя ему наверное тоже было больно. Что ж, дальше…

Сражение казалось долгим, но шло не больше минуты. В конце концов у меня померкло в глазах, и я упала. О, меня победили…. Я смотрела в потолок, дожидаясь, когда он перестанет качаться.

— Вставайте, Дарья, — Дмитрий Евгеньевич дал мне руку. — Ещё раунд.

Раз, два, три… Движение палочки и заклинания были отработаны отлично, не зря я по ночам морозила или пыталась подпалить стену сарая, а вот собрать их в единый продуманный танец, как получалось у Дмитрия Евгеньевича, я так и не смогла. Особенно удручал напущенный туман, из-за чего заклинание улетало чёрт знает куда и если борешься вдвоём, то ещё может попасть и в своего. И снова темнота, туман и медленно из него выплывающая люстра.

— Вы победили, Дмитрий Евгеньевич, — я собрала глаза в кучку.

— Держалась достойно, — улыбнулся он, снова протягивая мне руку.

Я встала. И только когда я спрыгнула с арены, до меня дошло: я заняла второе место на турнире по боевой магии. Я? Серьёзно?! Кажется, я всё же завизжала от восторга, когда мне вручили приз, Зелье «Феликс Фелицис» и сертификат на дополнительное обучение. Что ж, когда-то оно мне понадобится. Я сразу припрятала зелье в потайной карман сумки. Время неспокойное, мало ли где мне понадобится удача… А она мне понадобилась. Очень!

— Достойно, — Дмитрий Евгеньевич похлопал меня по плечу. И это мне тоже было нужно.

В шесть вечера, на моё облегчение, закрылась выставка. Правда, перед этим обнаружились следы магического воздействия возле статуи, пропала бумажная птица с ритуала Скрябиной, а так же хомяк у Светланы Иордаче. А потом случилось ещё кое-что похуже.

Я только полезла в личные дела, чтобы сопоставить магические следы, как в Магдармерию прибежали девчонки из Укротительниц. Они насели на Ерофея Силыча, но что они хотели, я не сразу поняла.

— Что ж, я могу предоставить вам лучших людей, — с усмешкой произнёс он. — Дарья!

Работавший рядом Дмитрий Евгеньевич кивнул мне, мол иди. Я и пошла.

— Вот. Заняла второе место в турнире по боевой магии. Покажи, что можешь, — Ерофей Силыч чуть ли не подпихнул меня.

— Куда идти-то?

— В лес. По дороге всё расскажем, пошли.

В лес обычно ходил Казимир Богданович, как знакомый с работой Укротителей и знакомый с Лесом, но сегодня он по случаю полнолуния на больничном. А я в лес пока ни разу не ходила. Не довелось. В старые Шахты — ходила, а вот в Лес — ни разу.

Волнительно? Не то слово. Тем более, без старших товарищей. Спасибо, что опытные укротительницы если и смеялись, то как-то очень по-доброму.

Поэтому я по дороге послушала лекцию на тему «Как вести себя в лесу» и уж заодно про Волколаков. Даром, что плакаты по всему городу висели. Лекецию-то я пропустила. А потом уж и выслушала, что стряслось:

— Да у нас тут профессор Скрябина, Пашка Добронравов и ещё кто-то упились. Их какого-то чёрт в лес понесло, — Василиса отодвинула ветку и проследила, чтобы мы все под неё не попали. — Следуй за нами, не отходи. Тварь никакую не трогай, пока она на тебя не нападает.

Я кивнула. Я больше перебирала в уме атакующие заклинания.

Лес сильно отличался от того, в который мы с бабушкой по грибы ходили. Тот был светлый, иссечённый тропками да просеками, небольшими овражками да мелкими ручейками. Этот же — густой, древний, большинство стволов просто не обхватишь, кроны переплетаются и закрывают солнце. Под ногами — ни локтя ровной земли. Всё в бугорках, кочках, поваленных стволах, мхах и каких-то лозах. Дальше, чем на сто шагов не просмотришь, всё загораживает кустарник. Ягод я и половины не знаю, хотя в обычном лесу бабушка меня учила отличать каждый куст.

— Недалеко осталось, вон следы, — Арьяна осторожно развела посохом мох. — Хоть бы они на ту зверюгу не наткнулись.

— Какую? — уточнила я.

— Потом расскажу. Вон кажется.

Я не увидела ничего, но Алевтиина, шедшая сзади легонько подпихнула меня в плечо, предлагая ускориться, что я и сделала.

Когда мы выскочили из-за кустов, всю поляну заполонили крошечные человечки в красных колпаках, вооруженные короткими ножиками. Пашка уже валялся на бревне огромного дерева, Скрябина медленно сползала по стволу старой берёзы. Поскольку мне показалось, что до Скрябиной я дотянусь быстрее, первое «ступефай» полетело в карликов вокруг неё. Некоторых я просто распинывала ногами, пробираясь к пострадавшим, за что и поплатилась.

— Фламма! — огонь заставил разбежаться карликов от Павла и Василиса, пробравшись к нему, тут же затушила костёр. — Проклятье!

Она наткнулась ещё на какую-то крупную тушу в коричневой тужурке, не сильно отличимой от бревна.

Карлики кинулись было к нам, но мимо них пронёсся огненный смерч. В их рядах началась паника. Далеко в кустах я заметила белый мундир.

«Мирослав Святозарыч?» — успела подумать я и тут же отвлеклась, распинывая уже паникующих карликов. Через несколько минут поляна оказалась свободной, хоть и обгоревшей.

Я перевернула тушу… Распутин. Валентин Григорьевич. Пришлый, берёт поденную работу и зарабатывает «массажными потискиваниями». Охальник страшный, но привлечь его было, к сожалению, не за что. Одна радость: он меня в большинстве случаев принимал за мужика. Я не спешила его переубеждать. И вообще, никогда так этому факту не радовалась. не спешила его переубеждат

Здоровенный мужик уже потерял сознание от ран.

— Мобиликорпус, — тело Распутина поднялось на полметра над землёй. — Его надо к знахарям.

— Нам всем надо к знахарям, — зашипела Василиса. — И тебе тоже.

— Я превращусь в лошадь, грузите на меня двоих, — сказала Алевтина.

Показывать нам превращение она не стала. Зашла за куст и вышла оттуда уже лошадью.

На спину к ней мы закинули Павла и Доброгневу Бориславовну. Времени у нас было немного, чтобы доволочь их до знахарского центра. И где-то на третьем шаге я заметила, что у меня по штанине стекает кровь.

«Ерунда, не сильно», — подумала я. И повела палочкой. За мной двинулось бесчувственное тело Распутина. Укротительницы тут же профессионально выстроились. Василиса — впереди. За ней — лошадь-Алевтина с ранеными, я, Распутин и Арьяна. Впереди и сзади те, кто знают лес. Для них в этом даже особо необычного ничего не было. Они спешили, но по дороге подшучивали. В том числе и надо мной. Беззлобно и скорее в качестве поддержки.

К выходу из леса нога у меня распухла и начала отказываться идти. Чёртова нога! Чёртовы палки и неровные мостовые! Какие же уродские у меня ботинки! Выбросить их к чертям, да подальше. Дайте только дотащиться до знахарского центра, тут же отправлю в мусорный бак! А то и сожгу к чертям.

Впереди болтался хвост пегой лошади. Хотелось наподдать ей по заднице, чтобы двигалась быстрее. Не могу я уже держать проклятый мобиликорпус! К чёрту этого Распутина! Приличных девиц охальными шутками в краску вводит и успокоиться не может. Оставить его чертям на растерзание вот прямо здесь.

Наконец, крыльцо Знахарского Центра. Проклятая дубовая дверь. Здоровенная, приходится её задом всегда подпирать, а потом пострадавшего протаскивать. Да ещё эти ступеньки! На последней нога отказалась меня держать и я свободной рукой ухватилась за перила. Из меня вырвалось несколько неприличных слов.

Выскочившая на крыльцо Алиса перехватила мой Мобиликорпус и втащила внутрь Распутина. Профессор Белозёрский махнул палочкой и перетащил Скрябину.

— О, Дарья, вернулась, — Платон как раз проходил мимо. — Как поход в лес?

Я, скрипя зубами, заволокла ногу на верхнюю ступеньку.

— Внутрь, — велел он, заметив моё состояние.

— Посидите в приёмной! И так много народу! — предупредил Белозёрский. — Нога? Возьмите бинт.

Чёртов холёный хлыщ! Очки свои протри!

Что со мной? Я никогда про него так не думала. Профессионал своего дела, чистый и интеллигентный.

— Дарья, сядь. Я тебя сейчас перевяжу, — Платон пихнул меня в плечо, заставляя сесть на диван в приёмной. — Всё нормально.

— Ты меня бесишь, — сказала я. Более чёткой мысли не было. Только то, что Платон мне не нравится. Ни глаза, ни волосы, ни нос, ни рот, ни рост, ни вес. Ни отглаженный мундир, ни пуговицы на нём, ни карманы мне не нравились. И вообще…

— Плохо дело, — констатировал Волков, заматывая мне в бинты ногу.

— Я вас ненавижу.

— Да-да. Только сиди тихо.

В дверь зашёл Шарапов.

— Сказали, из леса пришли. Как там Дарья? Что случилось?

— Ты дылда! — вырвалось у меня.

Что со мной? Как я могу так разговаривать с коллегами? Мне с ними в случае чего в бой идти, им спины прикрывать. И вообще они все замечательные.

Ногой я всё же дёрнула, бинты разлетелись. Но одно утешение: встать и набить Шарапову морду я не могла.

На шум заглянул и Шаромпокатский. Эта огромная туша закатилась в приёмную вместе со своим огороменным посохом.

— Палка у вас дурацкая!

— Всё понятно, — Ерофей Силыч даже не разозлился, хотя остатки моего разума панически заметались, ожидая нехилых люлей. — Отберите у неё палочку. Она заняла второе место на магическом турнире. Озвереет, не остановим. Шарапов, иди скажи, что у нас ярь.

Дима постучался к знахарям и сообщил эту "замечательную" новость.

Чёртовы костоправы сказали, что у них лекарство кончилось. «Уж потерпите как-нибудь. Вас много, вы удержите".

Я терпела. Такое впечатление, будто боль в ноге не давала остаткам разума погаснуть, а сама рана не давала сдвинуться. Шаромпокатский ушёл по делам, а Платон продолжал терпеливо бинтовать. Урод!

Из-за двери вразвалочку вышел Каспар и с усмешкой посмотрел на меня.

— Что такое?

— Нога раненая. И ярь, — сообщил Платон.

— А, ну тогда, — Каспар достал палочку. — Вультатем.

Нога перестала болеть, рана затянулась вместе с остатками трезвого сознания.

— Она же сейчас встанет, — первым понял Платон.

Что я и сделала. И ближе всех был именно он.

— Конфундо, — произнёс Платон, направив на меня палочку.

Я рухнула обратно на скамейку. Меня покинули силы, всё утонуло в белом тумане. Звуки долетали как через подушку, язык и челюсть вовсе перестали слушаться. Вот урод! На меня «Конфундо»! Это чтоб я его не прибила что ли? Зассал?

Коллеги о чём-то говорили. Меня продолжал бесить белый потолок и магические огни. В поле зрения был только Шарапов. Платон, кажется, сидел рядом. В какой-то момент я почувствовала на своих волосах осторожные поглаживания. Ах ты хорёк ушастый! Куда руки тянешь?

Снова проснулись остатки сознания. Они бессовестно наслаждались. Что-то и они тоже какие-то нетрезвые. Наверное, мой разум остался в лесу.

— А что она всё ещё лежит? — Каспар возвращался обратно, пряча что-то в кармане фартука.

— Сказали же, ярь, — раздраженно отозвался Шарапов.

Он на меня злиться? Я что, виновата? Я ж ему сейчас...

— Держим её под конфундо.

— Ну… — Каспар пожал плечами. — Фините.

Я набросилась на Шарапова. Шага не успела дойти.

— Конфундо, — снова произнёс Платон. Я тут же застыла столбом. Секунда промедления: — Конфундо.

Каспар врезался в стену, дзынькнув содержимым фартука. Очнусь, засуну ему эту бутылку так, что вытащить он её больше не сможет!

Платон снова сопроводил моё безвольное тело на грёбаный отвратительно мягкий и скрипучий диван.

Заглянул Дмитрий Евгеньевич.

— Что происходит?

— Ярь, — отозвался Платон, сидящий рядом.

— Конфундо? — профессиональным взглядом оценил Соколов. — Так себе…

— Я думаю, она меня простит.

Когда в меня влили зелье, похожее на мерзко переслащённый чай, немного отпустило. Я увидела, что дверь в Знахарском центре крепкая и надёжная, потолок чистый и коллеги — отличная команда. Я тогда не только Платону «Конфундо» простила, но ещё и извинилась перед всеми. Отвратительное состояние, когда твой разум застилает нечто и ты не можешь контролировать саму себя.

А вот Каспару «фините» не простила. Но и бутылку засовывать никуда не стала. Ещё объяснительную потом писать... Ну его.

* * *

Оказалось, что пока я ходила в лес и терроризировала Знахарский центр, Золотая статуя на выставке начала кровоточить ещё сильнее. Шарапов и Платон нашли там следы Маркуса Девейлиса, его и вызвали на допрос. Тот только виновато пожимал плечами и утверждал, что он просто проводил с этой статуей пару экспериментов. Ничего такого страшного с ней не случилось. Увы, задержать его было не за что, поэтому отпустили через полчаса допроса. А я сходила-таки домой поужинать.

По возвращении меня «обрадовали» новостью»:

Маркус Девейлис пошёл к вампирам и его убил замок Вороново Крыло. Тут же явился лорд Аллар. Выглядел он не просто неважно, а очень и очень плохо. Весь ободранный, казалось, на нём нет живого места. Только чёрные глаза по-прежнему сверкают, прежние плавные движения. Но трость ему в этот раз понадобилась явно не для красоты. Слышала, что раны на вампирах заживают быстро, даже видела это. Эти пока вели себя как обычные раны.

Дмитрий Евгеньевич с Ерофеем Силычем тихонько посовещались и ушли вместе с вампирами смотреть место происшествия.

А я всё думала о том, что мы всего пару часов назад говорили с Маркусом. А тут вот как… Тем более, он пришлый. Наверное, ужасно так отправиться в чужие земли и погибнуть там. Тем более, так глупо.

Доброгнева Бориславовна заглянула в магдармерию осторожно и почти робко.

— Ох, ребятушки, — она уселась на стул, поставив себе на колени свою корзинку. — Зелёный змий увлёк меня в Мёртвый лес. Извините уж, ребятушки!

— Ничего, — говорю. — Дело житейское. Но вы уж больше не злоупотребляйте. Опасно это. Не к добру приводит.

Знаю я, куда этот Зелёный змий уводит. Дед мой под ним немало набедокурил, не тем его Боги помяните. Мне-то его больше помянуть нечем. С Андрейкой (старшим братом) он хоть кораблики мастерил, а я его трезвым вообще не помню. И сколько я в начале работы в магдармерии этих уведённых по канавам и кабакам собирала — это уж считать замучаешься!

— Да чтоб я ещё раз! — старая преподавательница покачала головой. — Я ведь к вам не только за этим пришла. Тут дело такое. Святогорье в беде! Забыли мы совсем наших древних богов, Дивьих Людей, покровителей, принёсших в Святогорье магию. Гляди того и вовсе магия исчезнет из нашего мира, если мы к Богам-то не обратимся.

— Доброгнева Бориславовна, я ж никогда в вашем деле не блистала, — призналась я. — Но, если что, могу рядом постоять, проследить, чтобы в ритуал ваш никто не вмешался.

Скрябина покивала, она-то наверняка помнила, что моё участие в простом школьном ритуале не то, чтобы гарантировало провал, но его не улучшало. Я не путала ингридиенты, редко путала знаки, не ломала преграды. У меня вызубрено было примерно всё.

Но вот настройки души не хватало. Ну не видела я тех тонких нитей мироздания, которые всё это связывают. Закрывая глаза, я видела лишь темноту. Мне б руками потрогать, глазами увидеть, понюхать, след найти…

— Что ж, охрана нам тоже нужна. Вообще всякие люди нужны. А часть тех, с кем мы договаривались, сейчас на выставке статую допрашивают. Спешить бы надо.

Платон тоже сложил бумаги, с которыми работал и кивнул. Патрулировать оставили Шарапова.

* * *

Опушка леса в свете полной луны казалась прозрачной и даже очень светлой. Белые стволы берёз казались прозрачными, с них уже облетели последние листья и шуршали под ногами. По небу рассыпались яркие звёзды. Жители Святогорья собрались на поляне. Разные. Титулованные и Дюженные, бедные и богатые, старые и молодые… Кого тут только не было! Скрябина только обрадовалась, что столько разного народу. Вместо алтаря был украшенный лентами пенёк посреди поляны.

Доброгнева Бориславовна разложила бечёвку по большому кругу, достала свою корзинку и начала раздавать указания и предметы.

— Рамхат. Бог небесного суда и порядка, — Доброгнева Бориславовна помахала листком и белой лентой. — И кому? О! Это вам. И нужен клинок, обмотанный белой лентой.

— Подойдёт? — я вынула из-за пояса кинжал.

— В самый раз!

Таким образом, я всё же попала в ритуал поклонения Дивьим людям. Я аккуратно наматывала на лезвие своего кинжала белую ленту и читала текст, который мне надо будет произнести. Платон Евпатьевич рядом тоже взял в руки яблоко и горсть семян. В круге было целых одиннадцать человек. Оставшиеся встали рядом. Я видела, как Василиса Совина-Медведева отошла в сторонку и облокотилась не берёзу, наблюдая за нами.

Думать во время ритуала «как бы ничего не перепутать» — гиблое дело. Надо настроиться на то, чтобы принять божественную силу. Что там, небесный суд и порядок? Это как раз то, чем мы и занимаемся в магдармерии. Защищаем невинных, находим виновных, не даём преступлению остаться незамеченным, а преступнику — остаться безнаказанным. С небесным они потом сами разберутся, а мы пока на земле порядок наведём.

Шесть шагов посолонь. Воздеть руки к небу, «призываю», «принимаю». Всё нормально, всё как должно и быть. Все выходили, повторяли слова, клали на алтарь что-то важное. Арьяна решительно срезала прядь волос, Платон бережно положил на алтарь пару яблок и горсть семян. Пришла и моя очередь.

Зачитать слова, положить на алтарь кинжал. И почувствовать себя немного беззащитной. Слишком привыкла к оружию. Хорошо, что у меня осталась палочка.

— Призываю. Принимаю.

Странное ощущение, как будто за плечом встал кто-то сильный и мудрый, который подскажет на ухо что делать, если не знаешь. Поддержит, если ошибаешься. И в случае чего поможет и защититься. Но если будешь делать что-то непотребное, выпишет такой подзатыльник, что мало не покажется. Наступила тишина. Сработало или не сработало, я в начале не поняла, но свет луны вдруг побледнел.

Я не то, чтобы слышала голос. Я скорее погрузилась в ощущения и запахи. И это ощущение дома. Запах дерева, пирогов и смородины. Тепло и забота. Даже если ты домой приходишь после очередного своего косяка, с плохой оценкой, или до тебя уже принесли новость о разбитом окне соседи, всё равно тебе смажут ссадины, поддержат, хотя могут и отругать. Но без злобы, с желанием помочь и подсказать.

— Вы слишком разобщены, — словно мне батя выговаривает за ссору в соседнем дворе. И оправдаться нечем. — Вы никак не можете найти согласия и поговорить друг с другом. Мы с вами, мы вас не покинем, но решения и старания за вами. И учитесь. А пока женщины не смогут говорить, а мужчины — слышать.

Свет луны снова вернулся, одновременно с этим раздался вой. Я выхватила палочку и, не разбираясь, в первую же серую тень попыталась кинуть ступефай.

Моё горло не издало и звука. Проклятье! Кинжал на алтаре, обмотан белой лентой. Арьяна взмахнула посохом, видимо тоже обнаружила свою беспомощность. Одна Василиса, кажется, творила чары. Рядом Платон почему-то осел и спешно пополз под куст.

«Одолжи саблю», — я снова не издала ни звука, но и ответа не стала дожидаться. Если бы Платон мог сражаться, он уже это бы и делал.

Волколаки сбежались видимо со всей округи. Одного я полоснула саблей по лапам, и он со скулежом ускакал куда-то в темноту. Второй уже на кого-то нападал и получил саблей по хребтине. Третий — прижал к земле Евдокию Романовну. Я полоснула ему саблей по боку и оттолкнула. Он не спешил убегать, выщерился на меня окровавленной пастью. Я практически проткнула ему саблей бок, не давая сдвинуться с места. Кто-то уволок госпожу Добронравову. Только тогда я снова подняла саблю. Волколак бросился кривыми прыжками в лес. Железо ему не сильно повредит, раны он свои залижет, а человек утром вообще ничего не вспомнит.

Убедившись, что волколаков больше нет, я бросилась к Платону и помогла ему встать. Заметных ран не было, но видимо ритуал для него всё же пошёл не так, поскольку он был бледен.

«Держись… Да твою налево!», — я снова ничего не могла сказать, лишь ухватила Платона Евпатьевича под руку и побежала в город, потому что там тоже раздался вой.

* * *

После боя потрёпанные, но не покусанные, мы сидели в трактире за крепким чаем и горячим ужином. Я вернула Платону саблю и попыталась жестами объяснить, что благодарна ему за это. Дмитрий Евгеньевич сидел хмурый и даже расстроенный. Он только сказал, что не смог применить против волколаков инфламаре. Ведь это люди. А я его понимаю, но слов поддержки высказать всё равно не смогла, только похлопала его по плечу.

Тут подошёл какой-то городской обалдуй и спросил.

— А что тишина какая? Не слышим? Ой беда какая! А чем это запахло? Не магдармы ли…

Я повернулась и красноречивым жестом показала, что я всё прекрасно слышу и без заклинания «силенцио» заставлю его помолчать. Не у всех получается хорошо говорить со свёрнутой челюстью. Проверено.

Он спешно ретировался. Возможно, не от меня, а от очень красноречиво кашлянувшего Ерофея Силыча и нависшего внушительной тенью Шарапова.

— Тут такое дело, господа, — гендарм уселся рядом с Соколовым. — У цыган есть кое-что для нас очень нужное. Но они просят за это плату.

— Я так понимаю, не деньгами, — у Соколова были очень нехорошие подозрения.

— Именно. Зрелищами. А желает он увидеть кулачный бой между двумя отрядами магдармерии, — Шаромпокатский усмехнулся. — Экий затейник.

— Мне не нравится эта идея, — покачал головой Соколов. — Это должно быть что-то очень нужное.

Шарапов закусил губу.

— Это для расследования смерти моего отца, — сказал он.

Соколов взглядом оценил сначала Шаромпокатского и Шарапова, затем меня и Платона.

— Без серьёзных травм, — Дмитрий Евгеньевич остановил взгляд на мне.

Я сказать не могла ничего, но показала жестами, что готова постоять за честь отряда. Ну и что, что женщина. Столько лет работала, значения не имело. И тренировки те же проходила.

— И как мы будем? По одному или стенка на стенку? — продолжил Дмитрий Евгеньевич.

— Сейчас решим, — Ерофей Силыч тоже посмотрел на меня. Похоже, гендармы намеревались меня от этого безобразия отстранить.

Заметив, что Платон Евпатьевич молча смотрит на нас и не особо понимает, что происходит, я показала на Шарапова, изобразила несколько ударов кулаками.

— Зачем бить Дмитрия? — громко спросил Платон и ещё раз постучал себе по ушам.

Я ткнула на него, себя и Дмитрия Евгеньевича, затем показала пару ударов и показала на Ерофея Силыча и Дмитрия Олеговича.

— Силой что ли меряться? Почему бы и нет?

В назначенный час на площади перед кабаком стоял улыбающийся Рамир Казибеев, и к нему прямо в лапы и под ехидный взгляд пришла магдармерия.

— Что ж, выбирайте чемпиона от своего отряда, — усмехнулся он. — Покрепче да помоложе.

Самыми молодыми были мы с Шараповым. И если от отряда Добро избрали именно его, то от отряда Веди шёл сражаться Платон. Меня не пустили, хотя привести аргументы вслух я уже могла. Но Дмитрий Евгеньевич сделал такое лицо, с которым спорить — всё равно что прошибать лбом кирпичную стену.

Зрелище обещало быть впечатляющим. Высокий и широкоплечий Шарапов и невысокий плотно сбитый Волков встали друг напротив друга. На этот раз мне уже не было так страшно наблюдать дуэль Платона. Тут в конце концов просто кулачный бой по строгим правилам, когда люди могут в любой момент остановиться. И уж точно никто не собирался делать это до смерти. Заживляющим зельем мы конечно запаслись, но имели все основания надеяться, что оно не понадобится.

Дело в другом — посмотреть на это зрелище снова собралось полгорода. И, кажется, кто-то делал ставки. Не ради ли этого Казибеев затеял развлечение? Ну не только же для собственного удовольствия.

Младший унтердарм и обердарм увлечённо мутузили друг друга, красноречиво демонстрируя силу молодецкую и удаль. Шарапов был явно моложе и крупнее, поэтому его удары были сильны, хоть и не всегда попадали в цель. Платон, практически собравшийся в боевой вариант шарика, ударов почти не пропускал и бил почти наверняка. Раз! И Дима шлёпулся в снег.

Платон, улыбаясь, помог ему подняться. Победу засчитали Платону.

— Спасибо, брат! — Дима хлопнул ему по плечу. — Что ж, полагаю, мы заслужили награду.

Довольный донельзя Рамир выдал Шарапову бутылку с зельем.

* * *

Полная луна над городом. Не смотря на то, что волколаков из удалось выгнать, большинство добропордочных, не очень добропорядочных, не добропорядочных и очень недобропорядочных граждан Святогорья предпочли прятаться по домам и закрыть ставни. Наше дежурство вроде как закончилось, но домой лично я пока не спешила.

К расслабленно разместившейся за столом магдармерии подошла Арьяна.

— Тут такое дело. К нам тут кентавры обратились за помощью. Да и весь лес в принципе. В лесу завелась некая тварь. Огромная, с два этажа, злобная…

— Ну и пусть себе там в лесу сидит, — Ерофей Силыч скрестил руки.

— Боюсь, что она не долго будет в лесу сидеть и придёт в город.

— И что вы предлагаете?

— Убить эту тварь там, в лесу, — предложила Арьяна.

— И как мы на это чудище пойдём?

Ерофей Силыч начал довольно спокойно и цинично считать нас и прикидывать, скольких из нас убьют до того, как мы сможем этому чудищу достаточно сильно навалять. Арьяна жарко уговаривала, что всё будет нормально, кроме кучи народу мы ещё зелий возьмём, да ещё какую-нибудь помощь. Ерофей Силыч продолжал считать боевых магов в городе. Я мысленно перебирала подходящие заклинания. Никто не собирался отказываться, просто считали…

К тому же идти ночью в лес с волколаками — отвратительная идея. Мы рисковали не дойти до чудища. Так что было решено ждать утра.

— Я пойду тогда домой схожу, — я слезла со стула. — Поспать.

Надеюсь, не пойдут слухи об утреннем походе в лес, а то придётся, как на вступительный экзамен, через окно вылезать. Или хотя бы не дойдут до батюшки с матушкой.

Прямо на выходе мне попался Маркус Девейлис. Вполне живой, розовенький и бодренький. Совсем не похожий на умертвие.

— О! Маркус! Как же вы выжили?

— Семейные секреты, — усмехнулся он и пошёл отмечать.

Никогда ещё в жизни мне не снилась такая жуть, как в эту ночь. То ли огненный вихрь, то ли огненный дождь, то ли просто полная темнота. Половину утра меня слегка потряхивало. У Пироговых, надо сказать, есть свои семейные секреты. Пусть они и не помогут мне в случае чего подняться с того света, но вытащить из поганого настроения и остатков столь же поганого сна — это запросто.

Матушка для меня припрятала блины в устье печки и кринку малинового варенья под полкой. От них как-то спокойнее стало, так что до работы я дошла вполне бодрая. И готовая идти в лес на неведомую тварь. Для начала нас с Шараповым послали охранять ритуал, который проводил Паша.

Он разместился в кабаке за самым большим столом. Из-под объёмистого пончо он извлекал нитки, какие-то щепки, бутылочку с клеем, продолговатый жбан и две палочки, на конце которых был намотан войлок.

— Кто же хочет поучаствовать? — спросил он, усаживаясь за стол. — Ничего сложного не требуется.

За стол подсел крутившийся рядом Распутин, затем Айзек, один из приехавших иностранцев. Я подтолкнула под локоть Шарапова.

— Иди ты, я поохраняю. Я всё же вчера в ритуале участвовала.

Суть ритуала я поняла не сразу, тем более не поняла его эффект. Результат я вообще узнала лишь в лесу. Павел показал, как нужно накручивать нитки на скрещенные палки. Пояснял, что цвета нужно брать те, которые хочет душа. В результате эта штука должна стать выражением тебя и потом её следует сплести с прочими судьбами…

— Не страшно, если получается неидеально, — успокаивал Павел. — Мы все разные и получаем разные узоры.

У Распутина нитки сплетались в что-то продолговатое и яркое. У Шарапова получался плотный и крепкий белый клубок.

— Вы можете присоединиться. На нас не должны напасть, — Паша указал место рядом с собой.

Подумав, я тоже уселась и взяла в руки нитки. Белые мне показались наиболее привлекательными.

— Белый — чистота, цвет первого снега…

Павел взял жбан и начал по нему постукивать палками. Жбан отзывался задумчиво-мелодично.

У меня белые нитки ложились неожиданно ровно, создавая какое-то подобие щита. Когда мне показалось их достаточно, я взяла и красные.

— У меня не осталось места на серый, — мой щит оказался заполненным до самых краёв щепочек. Серый просто некуда было наматывать.

— Что ж, значит в тебе нет пепла. Много огня, чистоты, но нет пепла.

— Ну, посчитаю, что это хорошо, — я пожала плечами.

Мимо проходивший лорд Аллар, весь свёзся.

— Какую же гадость вы творите, — произнёс он. — Не подходите ко мне с этим.

«Отлично! — подумала я, понадёжнее закрепляя нитку. — Надо будет ещё разочек такую штуку сплести».

То, что не нравится вампирам, должно же быть чем-то хорошим. Ну не обязательно хорошим, но если вампиры перестанут ко мне подходить — это уже подарок. Я завершила щиток из ниток и взялась за оружие. Мало ли, что там удумали кровососы, не помешают ли они?

* * *

Команда по отлову и уничтожению неведомой твари, терроризирующей лес, оказалась неслабой. Ко всей магдармерии и всем Укротительницам присоединился ещё Павел Добронравов со своим ловцом снов наперевес, Елена Грайворона с посохом, Айзек из Британии с серебряным мечом. И почему-то Распутин. Причём последний даже без оружия. Зато его снабдили зельями, и какое-то там у него было. Причём, по-моему, любовное. И чем оно вообще могло помочь?

Я же достала бутылку с Феликс Фелицис и зажала в ладони. Выпью, как только зайду в лес. Там мне везение понадобится. До твари уж ждать не буду. Вдруг не успею…

Лес, судя по всему, с нетерпением нас ждал. Деревья расступились, показывая ровную и широкую дорогу.

— План такой, — говорила Василиса. Она тащила на плече очень подозрительный мешок. — Чудовище не убивать…

— Что?! — возмутился Ерофей Силыч. — Ещё вчера Арьяна говорила, что это чудище вообще не очень живое и его надо уничтожить.

— Концепция изменилась, — Алевтина пожала плечами. — Это несчастное больное животное. Его надо вылечить.

— Слушайте план: у нас есть приманка, начинённая мощнейшим снотворным и лекарствами, — продолжала Василиса. — Её надо заставить съесть. Как только оно заснёт, мы вольём ему остатки того, что нужно.

— Пока оно не съело нас, — шёпотом отметил Ерофей Силыч.

Я случайно столкнулась плечами с Еленой Грайвороной. Она почему-то поморщилась и посторонилась.

— Вы как паутиной облеплены. Совсем не хочу к вам подходить.

На ум пришла поговорка про то, что подальше от помоев лучше пахнет, но ссорится с человеком (пусть даже и вампиром) прямо перед боем — так себе идея. Мало ли, придётся друг друга прикрывать? Так что вместо ответа я выпила ещё зелье удачи.

Мы шли всё дальше, а лес становился темнее и замшелее. Появились крупные валуны, стало сложнее двигаться, потому что шли мы в гору.

Чудище выступило из-за деревьев внезапно.

На вершине холма среди множества туш мёртвых драмарогов высилось нечто высотой с двухэтажный дом, и покрытое шипами. Причём не тот двухэтажный, что выстроили наши соседи: что на первом, что на втором этаже я головой балки собираю. А тот, что в Вертограде или Пелыни, чтоб люстра выше меня помещалась.

Над поляной поднимался смрад мертвечины и громкое чавканье.

— Доставай, — Арьяна пихнула под локоть Василису.

Мы осторожно рассредоточились по окружности. Кинжал я не стала доставать, только приготовила палочку. Всё равно кинжалом я этой твари даже царапины не нанесу.

Существо повернуло уродливую голову с огромными рогами. Оно нас заметило, зарычало. Да так, что у меня не только по коже побежали мурашки, я присела… И чихнула так, что сопли отдались в барабанных перепонках.

Грань между везением и невезением — очень тонкая. Я видела, что некоторые охотники, в том числе и Ерофей Силыч застыли столбом с совершенно белыми лицами. Рык имел какой-то магический эффект. Что ж… Действуем!

Алевтина выхватила у застывшей Василисы мешок и вытряхнула на землю трупик овцы. Заклинанием она подбросила её поближе к чудищу.

Чудище одной лапищей всё ещё держало обкусанного драмарога, остальные три были свободны. Оно повело носом, но не обратило никакого внимания на новое угощение.

Платон, тряхнувший головой, повёл палочкой, поднялся ветер, подгоняя запах овечьей тушки в сторону твари. Тварь снова не обратила внимания на подачку, она обводила взглядом окруживших поляну странных существ. Кажется, заметила Ерофея Силыча, выщерилась на него. Швырнула тушу драмарога в Алевтину. Затем — махнула лапой, сшибая с ног Елену.

Павел взвизгнул. Подскочив на ноги, прямо под ногами этой твари, он кинулся к Елене, на ходу расстёгивая рубашку. Я чуть было не заорала «куда лезешь, придурок?!», но тварь на него не обратила никакого внимания. Под чьим-то заклинанием наживка-овца сделала красивую дугу вокруг головы этой твари и упала к моим ногам.

Распутин выхлебал из маленькой бутылочки зелье. Наверно, для храбрости.

Дохлая овца лежала возле моих ног, тварь поворачивалась сюда. Всё складывалось, как нельзя лучше. Эта скотина не видела ни Пашку, ни Распутина… Хотя и тот, и другой были чуть ли не в её прямом доступе. Они участвовали в ритуале, а значит она вряд ли заметит и меня.

Я схватила тушу овцы и каким-то чудом смогла свернуть её поудобнее. Так, чтобы она была похожа на мяч. Выскочила прямо перед тварью…

Да прибудет со мной весь опыт игр с мячами за моё детство! Был бы кролик и бита, было бы легче.

Я замахнулась… Стоило твари открыть пасть, чтобы броситься на кого-то, как я подпрыгнула и со всей силы метнула овцу ей в зубы.

Раздался только звучный «клац!».

Тварь задумалась всего на секунду. Я считала, что сейчас она закатит глаза и рухнет на землю. Ерофей Силыч попытался её связать «Алисисом», ничего не вышло. Тварь словно не заметила. Шарапов колданул «ступефай». Тоже ничего. Только один эффект. Скотина заметила Ерофея Сылича. Её голова пронеслась мимо меня и насадила гендарма на рога.

Шарапов, для которого Ерофей Силыч был учителем, просто позеленел и достал саблю. Айзек повёл палочкой, снимая с рогов бесчувственное тело.

— Сюда! — замахала руками я. — Сюда!

Почти одновременно тварь махнула хвостом, насаживая на него Платона.

Мне на мгновение показалось, что хвостом проткнули меня. Я почувствовала в груди что-то чужое и холодное. В ушах зашумело, а тело закостенело.

Чудище ухватило зубами Дмитрия Евгеньевича.

Елена с воплем запрыгнула чудовищу на загривок и ударила посохом в глаз. Оно выплюнуло Дмитрия Евгеньевича и выпрямилось. На спину ему карабкался Распутин. Дерябнул он явно какой-то настой мухоморов, поскольку физиономия была совершенно неадекватная.

Я получила чувствительный тычок в бок от Шарапова.

— Ты — его, я — его, — Дмитрий показал на Ерофея Силыча и Дмитрия Евгеньевича. Он явно сохранил больше самообладания и уже держал в руках зелье лечения.

— А Платон? — застонала я чуть ли не со слезами.

— Я в порядке, — он отплевался несколькими сгустками крови. — Ну подожди, тварь… Инкарцеро!

Я тряхнула головой, заставляя себя снова действовать. Получилось. Подползла к Ерофею Силычу и залила в него зелье.

Тварь взмахнула лапой, Платон отлетел на несколько метров в сторону.

Когда лицо Ерофея Силыча приобрело хоть какой-то жизненный оттенок, он тут же сжал боевой посох.

— Ты доигралась, тварь! — произнёс он, поднимаясь. — Инфламаре!

Надеюсь, что это не мне. Я ещё раз познала относительность везения, поскольку споткнулась о бревно и сгусток пламени от «инфламаре» не опалил мне даже волосы. Весь он ушёл на широкую спину Шарапова.

Тварь пнула Дмитрия Евгеньевича, рухнула на землю и начала кататься, стряхивая с себя Распутина и Грайворону. Из травы поднимал голову Пашка. У него кровило плечо, но физиономия у него была почему-то довольной. Он по-пластунски пополз к Дмитрию Евгеньевичу, на ходу доставая белую тряпку.

Тварь прокатилась по поляне, протыкая мёртвых драмарогов своими шипами, шарахнулась от полосы огня перед отрядом Укротителей. И замерла в дальнем конце.

Распутин, весь израненный шипами, выглядел как обкурившийся с отрубленным пальцем: кровавая улыбка, вытаращенные глаза с расширенными значками. Елена, поморщившись, поднялась на ноги.

* * *

Не помню. Больше ничего не помню. Смутное «спасибо», кажется, от Лешего. Или от самого леса. Я с помощью «мобиликорпуса» несу Шарапова, рядом хромает Ерофей Силыч. Бесчувственный перебинтованный Дмитрий Евгеньевич плывёт под тем же мобиликорпусом. Кто-то из укротительниц несёт Платона.

Я — единственная из всех магдармов целая и невредимая. Вроде где-то рядом Василиса и Арьяна… А может, они там остались на поляне. Что-то ищут по лесу. Паша и Елена точно оставались. Айзек — не помню.

Наверное, когда кончилось действие зелья удачи, я начала спотыкаться и чуть не расплакалась. Старательно прятала слёзы от коллег… И то, что меня трясёт. И то, что мы можем дойти до знахарского центра слишком поздно.

Бой не был страшен. Он длился от силы несколько минут. Да и зелье удачи выдуло из моей головы все мысли, о том, что может пойти не так. На обратном пути все страхи, сомнения и ужас от возможной потери друзей и коллег меня догнал.

Только к границе города я смогла совладать с собой. Никто вроде бы не заметил плачущего магдарма. Может, только Арьяна… Но она никому не скажет.

Знахари нас ждали, как и всегда. Мы передали им пострадавших. Сложили их на кровати, я села в приёмной. Ждать.

Первым выпустили Ерофея Силыча.

— Не убивать тварь, не убивать тварь, — процедил он. — Отныне все взаимодействия с Укротителями только через Мирослава или госсовет по ПИСЬМЕННОМУ распоряжению. Письменному! — он подчеркнул последнее слово ударом посоха.

Отправили отдыхать Шарапова. Тот выглядел бледным, но уже не подпалённым.

Я пробралась в палату, проведать коллег. Дмитрий Евгеньевич лежал с перевязанным плечом под какими-то лекарствами. Алиса Владимирова и Белозёрский метались от стола к больным и обратно, все обсыпанные красными пятнами.

— Что с вами? — спросила я, присаживаясь рядом с Платоном. Тот уже сидел, хоть и держался за бок. И немного даже улыбался.

— О, это профессиональное, — улыбнулась Алиса. — Просто ведьмина сыпь. Слишком много сварили зелий. Так бывает, когда заработаешься. Сама-то цела?

— Ни царапины, — ответила я.

Дмитрий Евгеньевич поднялся, хотя Белозерский попробовал его удержать.

— Дарья Владимировна, принесите мне перо, бумагу и чернила, — велел Соколов, деликатно отстраняя Белозерского.

— Есть!

Я быстро слетала в магдармерию за всем необходимым, хотя предчувствия были нехорошие. Дмитрий Евгеньевич написал несколько строчек, решительно сложил в два раза и приказал нести Огинскому.

Я взглянула на Платона. Тот уже чувствовал себя бодрее. Мне на сердце стало спокойнее. Дыры от хвоста у него в груди не было. Знахари сказали, что всего несколько сломанных рёбер. Значит, мне показалось, его всего лишь сшибли. Волков ободряюще улыбнулся.

А я пошла искать Огинского. К сожалению, в кабинете его не было. И во всей магдармерии тоже. Не идти же к нему домой? А может, стоит? Или оставить на столе? Нет, надо лично в руки.

Главу магдармерии я так и не нашла. Осталась бороться с соблазном подсмотреть, что там написал Дмитрий Евгеньевич. Победила я, а не соблазн. Тем более Дмитрия Евгеньевича отпустили раньше. Он забрал у меня листок. И через несколько минут пришёл Огинский. Он получил доклад о произошедшем, а затем бумагу от Дмитрия Евгеньевича.

— Это что?! — лицо его вытянулось.

— Унтердармы, выйти! — велел Ерофей Силыч.

Я поняла, что там рапорт об отставке. У меня подогнулись колени. На них я и вышла.

Дмитрий Евгеньевич ни разу не попрекнул меня тем, что я женщина (что в постовой делали весьма часто), все мои косяки приписывал мне, а не моему полу. Это редко встретишь. Смотрел даже без надменности. Всегда вежливый, сдержанный, полный достоинства и требовательный. Он отличный человек. И отличный начальник, с которым мне очень повезло. Как же его не будет?

Надо найти Платона! Платон — один из его близких друзей. Он точно знает, что делать и как уговорить Дмитрия Евгеньевича остаться.

Из знахарского центра Платона уже отпустили, или, что скорее, он сам сбежал. Причём в кабак. Я подсела к нему. Мне тут же налили вина.

— Платон Евпатьевич, мне кажется Дмитрий Евгеньевич пытается сделать глупость, — прошептала ему на ухо я, чтобы никто не слышал.

— Дмитрий Евгеньевич и глупость? Это вряд ли, — усмехнулся Платон.

— Он принёс Огинскому рапорт об отставке, — пояснила я.

— Так Огинский и пустил его в отставку! — Платон поставил стакан.

В кабаке стоял громкий хохот. Распутин в другом углу вещал, описывая бой с чудищем. Точнее то, что он рассказывал, было мало похоже на бой. Он настойчиво утверждал, что «удовлетворил» лесную тварь. Очередные срамные шутки. Переубеждать никого не пойду.

Василиса Тихомирова и профессор Скрябина что-то нашёптывали гуслям-самогудам. Они наигрывали одну мелодию за другой.

Да никуда не денется Дмитрий Евгеньевич… И мы все живые. И Платон живой. Вон, блаженно улыбается, чуть разомлевший от вина. Тварь то ли померла, то ли вылечилась, в общем, не побеспокоит нас она. И боги с нами.

Я допила стакан и под набирающий темп мотив подала Платону руку.

— Станцуем? — предложила я.

— Что б и нет?

Он спрыгнул со стула и подхватил меня под локоть.