Республика метеоров (джен)

Это наказание, думал Кроули.

Пули на мне одежду порвали

Но мои чувства целы остались

Наши жизни зависят от металлических касок

Среди царства удушья я засыпаю

Я мечтаю, будто тысячу лет проживу

Сегодня мне больно, завтра я лгу

Скажи, как ты там спишь без меня?

Скажи, каково засыпать без меня?

Indochine, «Un ange à ma table»

Это наказание, думал Кроули. Вероятно, Хастур или его ищейки видели, как Кроули передавал Азирафаэлю саквояж с книгами на развалинах церкви, и Хастур радостно унёсся ябедничать начальству. Он делал это при каждом удобном и даже неудобном случае и не уставал жаловаться на Кроули и остальных демонов по любому поводу. Иногда, как сейчас, Вельзевул принимала жалобы во внимание. Хорошо, что претензии вроде «Кроули отдал мне отчёт без должного уважения» чаще её веселили. Иначе многие демоны не вылезали бы из озёр с расплавленной лавой и были бы у других, менее провинившихся демонов, на побегушках. Потому что об уважении Хастур мог лишь мечтать. Никто не любит ябед.

Увы, Кроули не удалось объяснить Вельзевул, что искушения на поле боя не имеют смысла. Смерть — великий уравнитель. И те, кто защищал свою страну, и те, кто выполнял приказ командира, помня о присяге и воинском долге, после пережитых мучений попадут в Рай. Кроули считал, это так себе утешение, но его мнения не спрашивали. Смерть в бою списывала все грехи, а Кроули ненавидел зря тратить силы. Артель «Напрасный труд», это было не про него.

Вельзевул его доводы слушать не стала.

— Выполняй приказ. И радуйся, что проведёшь на задании неделю, а не месяц, как предлагал Хастур.

Неделя, слава французским блинчикам, подходила к концу. Кроули скучал по Лондону, по беседам с Азирафаэлем и хорошему вину и чаю. Ту бурду, что пили солдаты, чаем назвал бы совсем уж отчаявшийся. Ну, по крайней мере, он был горячим.

К серьёзным проступкам Кроули никого не подталкивал. Бунт в виде пикника из сухпайков прямо в окопе и мелкие пакости в духе «насыпь землю вместо табака своему товарищу в кисет» его вполне устраивали. В отчётах он, разумеется, опишет иные события. В первый раз, что ли?

…Бомбы врезались в землю, перепахивали её, смешивали с кровью и костями. А потом, будто этого было мало, раздался крик:

— Химическая атака!

Кроули так и не понял, какая из сторон решила пустить газ. Он отключил дыхание и сердцебиение. Если он развоплотится, вряд ли новое тело выдадут быстро. Спасибо, Хастур, удружил.

Люди вокруг хрипели и задыхались. Противогазы не помогали. Кроули закусил губы. Он не мог никого спасти, не мог исцелить. Но его лучшим оружием было воображение. И у него хватит сил, чтобы в свои последние минуты солдаты мысленно прожили ту жизнь, которую у них отобрала война.

Милосердие или жестокость? Он предпочитал думать, что милосердие.

Кроули закрыл глаза и сосредоточился.

Хрипеть и задыхаться солдаты не перестали. Они просто больше не чувствовали боли и умирали с улыбкой на губах.

Сам Кроули представил книжный магазин, Азирафаэля в кресле с пледом на коленях и «Рождественской песнью» Чарльза Диккенса в руках, поднимающийся от чашек с чаем пар и хрустящую корочку чуть подгоревшего пирога.

Скоро ему придётся вернуться в суровую реальность. Но пока у него был этот сон и всё время мира: целых пять минут.