О воспитании (гет)

Римма вернулась домой к восьми часам вечера. От Володи они вышли вместе, вместе проехали часть пути. И даже когда его место рядом в автобусе опустело, он всё равно остался с ней. Она смотрела в тёмное оконное стекло, за которым мелькали вечерние огни, и улыбалась, перебирая детали сегодняшней восхитительной мозаики — слова, взгляды, интонации, прикосновения... День и ночь, равно наполненные любовью и светом. Наверное, по её лицу можно было многое прочитать, ну и пусть, она слишком хотела думать и вспоминать. Чуть не проехала свою остановку, спохватившись в последнюю минуту. Потом было метро, трамвай, их заснеженная улица с двумя жёлтыми фонарями... Володя был с ней всю дорогу. Он теперь будет с ней всегда.

Дома её встретила только Клавдия Степановна, позвала попить чаю с мороза. Римма не любила чужого любопытства, но и обижать соседку не хотела. Впрочем, та и не стала сходу ни о чём расспрашивать, наоборот, сама отчиталась о том, как дети день провели: свитер примерили, снег во дворе убрали, часа два катались на санках, обедали, долго сидели с какими-то задачками, ещё и соседскому мальчишке Вовке Никифорову с уроками помогли, минут двадцать назад ушли гулять с собаками. Вели себя прилично, скоро вернутся. По поводу приличного поведения Римма усмехнулась. Обязанности дуэньи при Марте с Платоном Клавдия Степановна совершенно добровольно возложила на себя осенью, когда сама Римма впервые осталась у Володи ночевать. Относилась соседка к своим обязанностям серьёзно, но без фанатизма, так что пока никто не жаловался. Марта молча закатывала глаза, Платон улыбался. Римма же думала порой, что вряд ли смогла бы так улыбаться в похожей ситуации. Терпения и мудрости у парня было не по возрасту, и это не могло не радовать, потому что в отношениях с племянницей это самое терпение ему было необходимо.

Вопрос прозвучал, когда Римма согрелась, расслабилась и перестала ждать подвоха:

— А сама-то ты долго ещё так ездить собираешься?

Слова "Это не ваше дело!" уже готовы были сорваться с губ. Римма удержалась просто чудом, глубоко вздохнула, отодвинула почти пустую чашку.

— Клавдия Степановна, я вас очень прошу...

— Да ладно тебе злиться, — махнула рукой соседка. — Ты-то не Марта, блюсти твою мораль я точно не собираюсь, живи как знаешь...

— Спасибо большое!

— Только зачем так, если можно нормально? Был бы прохвост какой-нибудь, только для одного дела пригодный, то и ладно, а так ведь Владимир Сергеевич — явно хороший человек, для семьи лучше не придумать, причём ты и сама это понимаешь, иначе в дом его не привела бы. И чего тянешь тогда?

Такого поворота разговора Римма не ожидала и немного растерялась.

— Почему вы решили, что я тяну?

— А что, он, что ли? Ну, так это оттого может быть, что он сильно тебя старше и потому не считает, что он для тебя главный приз. Не понял ещё, что с твоим характером лет пятнадцать разницы с мужем — самое оно...

— Клавдия Степановна, сделайте одолжение...

Соседка фыркнула:

— Вот умеешь ты: слова самые вежливые, а на лице написано: "Закройте рот!" Я и закрою, когда выскажусь. Матери твоей давно нет, тётушки далековато и не видят, что происходит, а у меня под носом всё. Все годы как было? Субботним или воскресным днём Марту к тётушкам определила, платьице парадное надела, марафет навела, духо́в капнула и фьють, нет тебя. Но в полвосьмого дома, не позже. И на лице ничего не написано, не поймёшь, может, ты на концерте или выставке была, такая красивая. А в этот раз по-другому всё: глаза горят, без него себе места не находишь, когда в гости собираешься, не сумочку дамскую с собой берёшь, а две авоськи с продуктами, и главное, Марта в курсе, где и с кем ты время проводишь.

— Клавдия Степановна, вы зачем мне всё это говорите?!

— Затем, что тебе замуж пора! А если мужчина сомневается, то надо ему намекнуть, а то и прямо сказать, что любишь и предложения ждёшь. Увидишь, он тебе его тут же сделает и сам не свой от радости будет! И гордость твоя тут ни при чём. Ведь ты подумай, ты же ещё родить от него можешь, а если продолжишь тянуть, то через три года у тебя уже будут внуки, а собственных детей так и не будет. Не пожалеешь?

Ну, нет, обсуждать нечто настолько сокровенное Римма точно не собиралась ни с кем, кроме любимого. Едва справившись со сложным коктейлем чувств, она медленно поднялась, возмущённо глядя на соседку, сказала гневно: "Вы что, в самом деле, Клавдия Степановна!", и ушла к себе.

В комнате она даже свет включать не стала, просто присела на диван, прижав руки к груди, чтобы хоть так успокоить растрепыхавшееся сердце. На самом деле сказанное соседкой не столько рассердило её, сколько взбудоражило. Клавдия Степановна не знала о том, что предложение сегодня уже было сделано и принято, но в остальном она опять разглядела много — слишком много! — такого, о чём сама Римма до сих пор не задумывалась. Например, что в их с Володей истории гордость почти не играет роли. В их отношениях Римма не была "упрямой гордячкой", как её однажды назвали. С Володей это было... совершенно не нужно. Поговорив с ним вчера по телефону, она просто собралась и поехала к нему незваной, в полнейшей уверенности, что с ним это можно и даже правильно. И прямо ночью получила предложение руки и сердца. Она сделала шаг навстречу, и её поймали в объятия. Что касается их разницы в возрасте, то Римма обычно её совершенно не чувствовала, но эта разница была и имела значение. Римма обожала Володины истории: увлекательные, сочные, живые и мудрые, они никогда не были бы такими, если бы не полвека за его плечами. Именно его несомненный опыт и очевидное знание людей и делали его советы, которые он, кстати, не слишком торопился ей давать, такими весомыми, что ей хотелось к ним прислушаться. И потом, разве сумел бы он так быстро и полностью принять её вместе с видениями и духами, если бы не видел в жизни всякое разное, пусть и не мистическое? Вряд ли. Нет, Володя — именно такой, как есть, со сложной и опасной работой, нелёгким багажом и десятком шрамов на теле и на душе — и был её главным призом и самой большой удачей. Римма ему об этом уже говорила. Она обязательно скажет ему об этом ещё...

И наконец, ребёнок, о котором вдруг завела речь Клавдия Степановна, преступив все возможные границы. Римме сейчас не хотелось сердиться на соседку, ей хотелось додумать эти мысли — неожиданные, острые и обжигающе желанные — до конца. Раньше её такие мысли не посещали. Давным-давно, когда она сильно и горячо любила, она была ещё слишком молода. После предательства долго приходила в себя, жила и дышала вполсилы, казалось, внутри что-то треснуло, и если разогнаться опять, душа может на осколки рассыпаться. Летом шестьдесят второго года, в последние месяцы перед рождением Мартуси, Римма завороженно наблюдала за беременной невесткой. Света носила свой быстро увеличивающийся живот с удивительной лёгкостью и счастливой гордостью, так что думалось, глядя на неё, как же хорошо, что всё это есть, пусть не для самой Риммы, пусть для других. Мартуся родилась смешной и сразу рыжей: кудрявый хохолок, нос кнопочкой, маленькие кулачки. Девочка-огонёк, "солнечный зайчик", как как-то назвал её Володя. Рядом с малышкой были счастливые родители, сияющая бабушка... Римма тогда оказалась как-то немного в стороне. Десять лет спустя всё изменилось — упал самолёт, и она приняла на себя заботу об осиротевшей племяннице. Это было страшно, ведь казалось, что она ничего такого не умеет. Но Марта долго болела, Римма медленно её выхаживала, и в круговороте бессонных ночей и бесконечных медицинских процедур потерялись и страх, и сомнения. Мартуся стала её ребёнком, роднее невозможно. Часть её души навсегда отдана девочке.

"Теперь у тебя может быть ещё больше, сестрёнка, — вдруг отозвался молчавший уже много дней Женька. — Ты заслужила и дождалась". — "Но ведь ты говорил мне, что Володя не моя судьба", — прошептала Римма. Она редко говорила с братом вслух, но сейчас получилось именно так. "Я и сам уже не верю в то, что говорил. Ты сейчас очень ярко горишь и сама многое в своей судьбе решаешь... Надо быть слепым, чтобы не видеть, как твой сыщик тебе подходит. Если бы я сам тебе рецепт для полного и окончательного выздоровления и новой жизни выписывал, ингредиенты были бы те же самые". Римма покачала головой. Володю невозможно было разделить на какие-то ингредиенты. Он был ей нужен весь. "Всё так, Риммуль. Он нужен тебе, а ты — ему. Он поймёт, поддержит и сохранит. Да и у Мартуси уже есть её рыцарь, борец с энтропией. Ох и сделал бы мне нервы этот их ранний роман, если бы я был жив. Но отсюда виднее..." — "Женька, ты что, прощаешься со мной?" — "Ещё нет, но скоро. Меня ждут, сестрёнка, а вы больше не нуждаетесь во мне так, как раньше". — "А Мартуся? Ты не хочешь с ней... поговорить?" Пауза, вздох... "Я хотел бы ей кое-что передать, но это в другой раз. Сейчас она придёт. Собственно, она уже здесь". В этот момент дверь в комнату открылась, щёлкнул выключатель. Римма инстинктивно заслонилась рукой от яркого света.

— Риммочка, ты чего в темноте сидишь? — прозвучал взволнованный голос племянницы. — Клавдия Степановна сказала, что ты на неё обиделась. Что случилось?

Мартуся стояла в проёме двери, румяная с мороза, в растегнутой шубке и шапочке, с ёрзающей Гитой под мышкой.

— Ничего страшного. Клавдия Степановна преувеличивает...

Римма встала, подошла к племяннице, сняла её цигейковую шапочку, пригладила совершенно растрепавшиеся волосы. Мартуся нежно потёрлась о её ладонь холодным после улицы носом. Гита возмущённо тявкнула, собачке хотелось на пол, вытереть мокрые лапы и пузико о половики.

— Точно ничего не случилось?

— Случилось, но очень хорошее. Ребёнок, я, кажется, замуж выхожу...

Мартуся восторженно пискнула и ринулась её обнимать. Гита при этом ловко вывернулась, чтобы не оказаться зажатой между ними, и тут же радостно заплясала у их ног.

— Риммочка, это просто чудо, как хорошо! Я так рада, я...

— А сразу нельзя было сообщить? — Напротив полуоткрытой двери стояла улыбающаяся Клавдия Степановна. — Что я тебе, как дура, нотации читаю?

— Я бы сообщила. Сначала Марте, тётушкам, а потом и вам. Но вы меня опередили...

— Хочешь сказать, что полезла не в своё дело, где все взрослые люди и без меня прекрасно разобрались? — усмехнулась соседка.

— Я бы так не сказала.

— Ну, другие слова нашла бы, но по сути... — Клавдия Степановна наклонилась и подхватила с пола Гиту. — Пойду-ка я, вашему-нашему зверю лапы помою. Может, зачтёшь мне в качестве искупления.

— Ты на неё не сердишься? — спросила Мартуся, прикрыв дверь за удалившейся соседкой.

— Уже нет, — ответила Римма, — сегодня такой день, что трудно сердиться.

Мартуся шумно и радостно вздохнула, сняла шубку и... вдруг закружилась по комнате. Римма перехватила её, прижала к себе, поцеловала в висок.

— А дядя Володя где?

— На дежурстве.

— Бедный... Как же он сегодня работать будет?

Последние слова Марта произнесла с явственной лукавинкой, а Римма подумала, и правда, как? Ей сегодня точно было бы не до переводов. Обнимать племянницу было очень уютно, Римма успела соскучиться по девочке за прошедшие сутки.

— Ты уроки сделала?

— Физику сделала и к контрольной по алгебре с Платоном подготовилась. Ещё и немецким дополнительно позанималась вместе с Вовкой Никифоровым. Написала сочинение на тему: "За что я люблю зиму?"

— И за что же?

— За то, что у Платона зимой день рождения, а у тебя будет свадьба... Под ёлочкой?

— Нет, уже позже. Но ёлку Володя, и правда, обещал.

— Большую? — восхитилась Мартуся.

— Надеюсь, не очень. А то ставить нам её совершенно некуда...