Неправильно... или? - 6. Здравствуй, реальная жизнь... (джен)

С трудом досидев до конца занятий, я первой выскочила из класса, едва не позабыв на столе сумку с учебниками. Домой забегать не стала, поскольку мне совершенно в другой конец. Так, Джордж сказал, что мне нужен старый музыкальный класс. Хорошо, где этот музыкальный класс искать? По старым поблекшим указателям я все же нашла нужный коридор, а сам кабинет искать не пришлось — достаточно было идти на громкий девичий смех.

Переступив порог заброшенного класса, я обомлела. Здесь так уютно и красиво! В горшках на подоконниках размещены цветы, изготовленные из яркой бумаги, на столе у стены возвышается рабочий проектор, на той же стене натянуто белое полотнище, служащее экраном. На каждой из пяти тумбочек присутствовали красивые, вязаные крючком салфетки разных цветов. На сиденьях кресел, одно из которых было свободным, располагались такие же вязаные подушки, чтобы не сидеть на жестком. На полу — ни следа пылинки, а рядом со входом, у стенки, стоит ряд тапочек, одни из которых — совсем новые. Тапочки переделаны, судя по всему из старых ботинок — просто удалены каблуки и голенища, а внутри проложены мягкие и теплые стельки. Обстановка в старом музыкальном классе совсем не вязалась с тем, что я ожидала увидеть и невольно мне стало стыдно за то, что я явилась сюда, не причесавшись и не переодевшись в другую одежду. Хотя, какая разница, какой из комбинезонов с номером надевать — все равно они все одинаковые! А у ребят вещи были совершенно... не "убежищными" — связанные свитера и явно сшитые самостоятельно джинсы. Неужели Ханна это все сама сделала? Надо же... Такой порядок...

— Эм... Я...

— Тебя как раз и ждали! — Дик, сидящий ближе всех, кивком головы указал мне на тапочки. — Переобувайся и заходи давай.

— А? Да... Конечно же, я...

— Так, у тебя какой размер одежды? — деловито уточнила Ханна.

— Эм... Ну...

— Так, ну если что — штанины подкатаешь, — девочка схватила меня за руку и потянула за собой, в неприметную дверь в конце комнаты. Ух ты! Да это же... Самый настоящий зал! С матрасами на полу, с "шведской стенкой" и канатами, а еще — с большим книжным стеллажом у дальней стены, на котором, судя по всему, находились вполне уместные журналы и книги на спортивную тематику.

Плотно закрыв дверь, Ханна зашла мне за спину и следующее, что я почувствовала — расстегивающаяся молния на комбинезоне.

— Эй!

Моих возмущений никто не слышал — повалив меня на пол и стянув комбинезон с ног, девочка все также спокойно надела мне через голову симпатичный голубой пуловер со схематично вышитым котенком. На ноги предлагались такие же джинсы, как и у остальных в группе. Джинсы были перешиты из старого комбинезона, но смотрелись куда лучше, чем новый, только из упаковки, привычный прикид жителя убежища.

Рука Ханны осторожно потянула резинки с моих волос. Впрочем, два моих хвостика тут же закрепили другими, красивыми резинками. Такие же, как и мои, только обвязанные и с симпатичными цветочками. Смутившись, вспоминаю о своем раздолбайстве...

— Ханна, я это... Не надо... Я все равно часто вещи рву или теряю.

— Красивые вещи сама рвать не захочешь. И следить будешь, чтобы не потерять. А этим пронумерованным убожествам только в утилизаторе и место, — деловито заявляет девочка, после чего жестом приказывает мне подняться на ноги и, обойдя вокруг, смотрит на плоды своих трудов. — Ну вот, другое дело. Пойдем к остальным.

Дик, увидев меня, довольно присвистнул. Марк и Джордж, переглянувшись, хлопнулись в ладоши.

— Может... Объясните, наконец, что происходит?

— Присоединишься к нам?

— А...

— Так, давайте лучше я ей все объясню, ладно? — Джордж кивком головы предложил мне сесть на стул, таким образом, я оказалась прямо напротив него.

Парень один за другим выложил передо мной на стол пять учебников.

— Думаю, на примере математики будет понятно, тебе ведь знакомо все, что в этих учебниках написано, верно? Начни с самой старой книги, пожалуйста.

Голоса ребят звучали до странного серьезно и торжественно. Что же я должна увидеть в этих учебниках? Беру первую книгу, открываю заглавие, читаю. Потом — второй учебник, также просмотр заглавия и нескольких тем. Уже на третьей книге я понимаю, что именно хотели мне показать ребята, на пятой же мои сомнения окончательно развеиваются.

— Обучающая программа тупее с каждым годом. Те книги, по которым учились дети, попавшие на самые первые годы заселения сразу после того, как убежише закрыли изучали в пятом классе то, что нам будут преподавать только в десятом.

— Именно. Как думаешь, зачем это делается?

Собственные рассуждения, наблюдения... Вдруг я понимаю, что всем этим я могу поделиться с ребятами, потому что... Да, потому что мы мыслим одинаково.

— Потому что с каждым годом потребности жителей убежища сводятся к минимуму. Если в начале заселения стояла цель сохранения человечества со всеми его культурными ценностями, идеалами и стремлениями, то сейчас речь идет лишь о сохранении популяции. Я знаю, глупо когда об этом говорит маленькая девочка...

— Нет, Кэтрин. Это не глупо. Это — страшно. Сама подумай — раз за разом из подрастающего поколения стремятся сделать полное быдло и... посмотри на своих одноклассников и попробуй сказать, что это не удалось?

— Смотрителю не нужны на территории убежища, в замкнутом пространстве, люди думающие, знающие. Смотрите, — я протянула им листок, на котором было написано стихотворение Беатрис. Прочитав этот "стих" вчера, когда отец принес мне его в комнату и сказал, что от подарков отказываться неудобно, я ужаснулась той судьбе, которую женщина мне пророчила. Рабочая пчела... Надо же, как точно. А ведь верно — сейчас, при разговоре с ребятами, обрывки мыслей вдруг приобретали ясность, выдавая удручающую картину. А действительно — разве это нормально: десятилетние дети не интересуются ничем, кроме комиксов и еды, образовательная программа рассчитана только на освоение базовых алгоритмов работы... Медикам, инженерам, учителям повезло чуть больше, но их все равно будут воспитывать ограниченными, узкоспециализированными. При этом прививая поколение за поколением мысль о том, что... что ничего, кроме работы и удовлетворения первичных потребностей им не нужно.

Все это я на удивление ровным и спокойным голосом рассказывала ребятам, словно сдавая некий... вступительный экзамен. Джордж лишь усмехался, Ханна — одобрительно улыбалась, а Марк и Дик сохраняли то странное спокойствие, словно проникнувшись торжественностью момента. Когда я замолчала, воцарилась секундная тишина, которая, впрочем, тут же была прервана Диком.

— Видишь ли то, о чем ты говоришь сейчас, я понял два года назад. Мне было лет столько же, сколько тебе. Мы с Ханной тогда решили, что...

— Не покоримся системе. Так, как можем не покоряться. Мы будем учиться, находить старые учебники и журналы...

— Почему же все эти старые... улики не уничтожили?

— Уничтожать нельзя — таким образом, согласно конституции Америки, ущемляются права граждан убежища. Отбить интерес — намного проще. Сделать так, что никто не полезет на верхнюю полку за старым учебником математики, убрать на верхний стеллаж подборку довоенных журналов, в которых описываются приемы самбо... Как показала практика — все сработало, до нас никто всем этим не заинтересовался, — Ханна обвела руками вокруг, словно показывая мне не учебные материалы, а само помещение. Заметив, что я немного недопонимаю ситуацию, девочка пояснила.

— Смотри, раньше все это крыло было оживленным, буквально гудело, как растревоженный улей. Мы выбрали два самых дальних помещения — спортзал и музыкальный класс, но тут еще очень много комнат, где раньше учили рисовать, шить, вырезать поделки из бумаги и дерева.

— Откуда в Убежище дерево?

— Завезли перед тем как... В общем, часть кружков со временем прикрыли из-за, как сказал прошлый смотритель "недостатка ресурсов". Хорошо, допустим, древесины действительно взять негде, но почему нельзя петь? Танцевать? Драться? Прыгать на скакалке?

— А что такое скакалка? И почему... ну понятно, что вы здесь... но я-то вам зачем.

— Ты такая же, как и мы, — прямо заявил Джордж. — Ты изучаешь программу на пару лет вперед, я это уже заметил. Ну и вчера, в коридоре, ты предпочла не потребительский подход — звать на помощь меня или кого-то из ребят, а попросила научить тебя драться. Присоединяйся к нам! Здесь интересно и можно хоть ненадолго снимать эти жуткие комбинезоны и носить нормальную одежду, общаться на другие темы, кроме работы и уроков. А еще — мы можем научить тебя всему, что знаем сами и учиться дальше вместе. А потом, когда вырастем, начнем учить правильно других детей в убежище! Чтобы смотрителю обломилось.

— Я согласна. Я... Я хочу учиться, — торжественно заявила я. — А... А с чего у вас начинают? Ну, просто я кроме школьной программы и холодного/стрелкового оружия ничего не знаю. Ну, правда, еще кое-что по медицине, но мало совсем...

— И это называется — ничего не знаю? Знаешь много, будешь знать еще больше. Пойдем? — ребята встали со своих мест, после чего взяли какие-то странные длинные веревки. Только это не веревки, а какие-то резиновые...

— Называется скакалка. Пойдем, научим тебя прыгать. Да, кстати, можно называть тебя по-другому? Ну, чтобы не Кэтрин и не Кэт... Просто это банально как-то. Мы друг друга стараемся нестандартными именами называть.

— Ну... Знаете что, а зовите меня Рин!

Ребята согласно закивали. Кид (Дик наоборот), Ани(Ханна), Реджи(Джордж) и Твен (Марк попросил вместо его имени использовать фамилию известного в прошлом детского писателя). А я... Теперь есть две части одной Кэтрин Андерсон. Одна из них — Кэт, девочка-ботаник, замкнутый и не имеющий друзей персонаж, а другая — веселая и компанейская Рин, которая теперь получила нет... даже не друзей — трех братьев и одну умную и красивую старшую сестру.

Именно тогда в сером, противном убежище для меня открылся новый, полный ярких красок мир. Ребята, которые стали моими друзьями, помогли мне узнать много нового. Зачем учиться, казалось бы, если есть все, что нужно, а требуется от тебя не так уж много? Рассуждая таким образом, наши соотечественники... сокамерники, правильней будет сказать, рискуют стать новой популяцией подземных обезьян. Вот будет прикол, если люди будущего этих "обезьян" откопают? Так, стоп! Этого — не будет! Ведь Джордж и остальные ребята сказали, что если мы научимся сами, то потом, когда вырастем, можем научить других детей и, таким образом, выправить эту противную систему общего отупения!

* * *

Прошло всего лишь два месяца с этого злополучного дня рождения. Почему злополучного? К сожалению, десятый день рождения своей дочери я иначе не называю. Ей пришлось драться с радтараканом — маленькой девочке, которая до этого привыкла во всем полагаться на меня. Может быть, что-то в этот момент произошло и она... перестала мне доверять. Потому что в тот момент, когда я ее обнял, мне на секунду показалось, что моя дочь исчезла, а ее место заняло какое-то агрессивное существо, единственным правилом которого было "убей или будь убитым". Осматривая труп радтаракана я заметил, что выстрелы были сделаны... да, слишком точно. Господи, о чем я только думаю — это просто стресс, выброс адреналина. Причем, поговорить с дочерью о том моменте по душам у меня не получилось — Кэт всегда говорила одно и то же: испугалась за себя и за меня, потом как-то само получилось... Господи, получается, что я не верю ее словам? Да, Джеймс Андерсон, у тебя отлично получается себя накручивать. Ну что плохого в ее сегодняшнем поступке, по сути?

Я окинул взглядом сидящий напротив меня предмет размышлений, который, верней, которая, не испытывала никакого раскаянья по поводу произошедшего и разворачивала третью по счету шоколадную конфету, вазочка с которыми стояла у меня на столике.

Единственное, что напоминало в облике дочери о произошедшем — покрасневший нос. Бучу повезло меньше — пришлось промывать ребенку глаза и мазать мазью опухшие веки.

Ах, да, в чем, собственно, дело...

Буч как обычно пристал к Кэтрин, однако девочка, вместо того, чтобы сообщить о произошедшем мистеру Бротчу, вытащила руку из кармана и щедро сыпанула в лицо хулигану горсть молотого красного перца. При этом, конечно же, сама оказавшись неспособной покинуть место преступления по причине начавшегося безостановочного чихания. Как раз в этот момент подошел мистер Бротч, который оценил ситуацию и сразу же привел ко мне заливисто смеющуюся и периодически чихающую дочь, а также принес плачущего от боли, перца и унижения и такого же чихающего Буча.

И вот сейчас я пытаюсь внушить дочери, что ее способ поведения — неправильный, но судя по всему, я почему-то перестал быть для нее авторитетом. Почему, впрочем, я не понимаю. Ведь я всегда старался быть для нее хорошим примером памятуя о том, что дети всегда идут по стопам родителей.

— Кэтрин, солнышко, пойми...

— У солнышка сел аккумулятор.

— Прости, что?

— Я есть хочу, — пояснила девочка, ненавязчиво вытаскивая из вазочки последнюю конфету.

— А, да, конечно... После того, как договорим.

— Тогда договаривай быстрей.

— А что — ты куда-то торопишься?

— Хочу поиграть с друзьями. Это ведь не запрещено пока что, я надеюсь?

Все, я снова наталкиваюсь на странную стену агрессии. Впрочем, возможно, у нее раньше начался подростковый период? Или же просыпаются какие-то женские инстинкты, желание отвоевать себе личное пространство, которого не так много в закрытом убежище?

— Нет, конечно же, не запрещено. Просто я хотел бы избежать в дальнейшем подобных ситуаций.

— Хорошо, пап, я зарежу Буча пластмассовым ножом, а труп съем.

Мои глаза медленно полезли на лоб. Господи, что это за создание и где мой ребенок?

"Создание" тем временем деловито поправило распустившийся было хвостик и уточнило у меня:

— Ну так я пойду, поем? Или у тебя еще конфеты есть?

— Иди, доченька, — вздохнул я, понимая, что отец из меня никудышный. Психолог, впрочем, тоже. Накапав себе в стакан валерьянки, я залпом выпил остро пахнущую жидкость и принялся за рабочие дела, на время забыв о странном отчуждении, которое демонстрировала ко мне Кэтрин, при этом весьма умело прикрывая свои истинные эмоции какими-то жуткими шутками.