Рождённый под странной луной (джен)

С двух лет Гаррет стал помогать Бабуле в лаборатории: сначала он уговаривал змей поделиться ядом и с деловитым видом подставлял под клыки стеклянные склянки, потом стал помогать подготавливать ингредиенты. Мальчик перетирал в ступке сушёных пауков, нарезал маленьким ножичком грибы, от которых в воздух поднимались чёрные споры, сортировал панцири жуков по цвету и узору.

Позже Бабуля доверила ему маленький котёл, и Гаррет стал варить зелья, повторяя за ней. Его котёл стоял рядом с её огромным чугунным, словно игрушечный брат-близнец, но мальчик относился к нему с полной серьёзностью. Он учился правильно мешать — по часовой стрелке для ядов и против часовой для эликсиров — и бросать ингредиенты в нужный момент, хотя иногда спешил и кидал всё сразу. Тогда варево закипало с яростным шипением, выплёвывая из себя густые пузыри. Но вскоре проявилась одна странность: у Гаррета все зелья, даже самые безобидные — вроде успокоительного настоя или простейшего отвара от кашля, — превращались в нечто опасное. В его руках эликсир начинал дымиться едким ядом, становился кислой жижей, способной прожечь дерево, или источал сладковато-тлетворный запах, от которого дохли мухи.

Бабуля была в восторге. Наблюдая, как очередное зелье пытается сбежать, прожигая чугун, она набила трубку и с довольным вздохом раскурила её. Воздух наполнился тяжёлым ароматом ладана, вперемешку с кисловатым дымом котлов — терпкое облако, в котором Гаррет чувствовал себя так же естественно, как другие дети чувствуют себя на лугу. Бабуля пристрастилась к ладану после случайного похода на воскресное собрание в церкви неподалёку: на улице её когда-то заманили внутрь дружелюбные старушки, и хотя сама проповедь её до зевоты утомила, запах ладана она полюбила всем сердцем и с тех пор неизменно наполняла им всё вокруг.

— Великолепно, мой мальчик, — произнесла она сквозь струйку дыма, изогнув тонкие губы в довольной ухмылке. — У тебя дар не лечить, а разрушать. Настоящий Аддамс не может иначе.

Гаррет гордо расправил плечи. Котёл в этот момент громко вскипел, словно откликнулся на его гордость, и выплеснул за край густую бурлящую тёмно-зелёную жижу. Та прожгла дерево стола, и по полу пополз едкий пар. Мальчик невольно захохотал, а Бабуля лишь радостно хлопнула в ладоши, словно ребёнок сделал первые шаги.

— Пусть мир дрожит, — сказала она, — у нас растёт новый мастер ядов!

Несколько недель Бабуля проверяла, можно ли направить силу Гаррета в мирное русло. Она давала ему самые простые рецепты — успокоительный настой с ромашкой, укрепляющий кости эликсир, крововостанавливающее. Но какой бы ингредиент мальчик ни брал в руки, какой бы последовательности ни придерживался, всё равно получалось нечто опасное. Успокоительный настой с ромашкой, призванный даровать спокойный сон, приносил кошмары. Укрепляющий эликсир вызывал у испытуемых болезненный рост костей, из-за чего суставы выворачивало наружу. А крововостанавливающее зелье сворачивало кровь прямо в жилах, превращая её в густую чёрную массу.

Бабуля не унывала. Она записывала каждый эффект в толстую тетрадь размашистым почерком, цокала языком и всё больше гордилась внуком:

— Это же редчайший дар, Гаррет! Большинство зельеваров всю жизнь мечтают открыть хоть один новый эффект у зелья или переделать список ингредиентов, а у тебя каждый опыт — открытие.

И в конце концов она предложила ему отказаться от попыток готовить обычные зелья по рецептам и попробовать создать что-то своё. Так родился новый яд, который они окрестили «Прах Вечности». На вид он был прозрачным, словно вода из колодца, но стоило капле попасть в тело подопытной крысы, как та стала вялой, забилась в угол, а через некоторое время её тело и шерсть осыпались серой пылью. Даже ошейник, сделанный из тонкой кожи, обратился в прах, будто время поглотило всё разом. Как выразилась Бабуля: «Мечта любого тёмного мага и кошмар любой уборщицы».

Но Гаррету было мало. Он хотел сделать что-то полезное для мамы, и тогда вместе с Бабулей они создали удобрение — густой чёрный раствор, который убивал сорняки и вредителей, но заставлял розы Мортиши цвести огромными тёмными бутонами, источающими аромат железа и влажной земли.

Мортиша, увидев цветы, погладила сына по волосам и похвалила:

— Ты мой маленький садовник!

Клеопатра тоже была рада — удобрение привлекало мелких грызунов. И Мортише даже пришлось временно переселить её в гостинную, так как любимица объедалась до того, что едва могла шевелить лианами.

Время шло и, когда Гаррету было шесть лет, играя с Пагсли в парке, он наткнулся на котёнка. Маленький, худой, с торчащими рёбрами и огромными жёлтыми глазами, он доверчиво тёрся о ноги мальчика, урчал и принимал из его рук принесённые кусочки еды. С тех пор Гаррет возвращался туда каждый день: приносил молоко, которое воровал с крыльца соседей, кормил и играл с новым другом, пряча его от Пагсли, который заинтересовался «а как коты реагируют на петарды».

Неделя тянулась счастливо, пока однажды, придя в парк, Гаррет не нашёл котёнка лежащим неподвижно у скамейки. Шерсть его потускнела, дыхания не было. Он был лёгким, словно сделанным из одних косточек. Мальчик поднял его на руки и, несмотря на холодное тельце, отказался отпускать. Он принёс находку домой, упрямо прижимая к груди.

— Фу, да он совсем мёртвый, — с восхищением сказал Пагсли, ткнув пальцем в котёнка. — Можно я его разрежу, как в школе лягушку? Я видел в книжке, как делают!

Но Гаррет так злобно сверкнул глазами, что брат тут же попятился.

В гостиной Гаррет уселся на диван, положил котёнка на колени и разрыдался, упрямо отказываясь слушать слова Бабули о том, что смерть естественна. Слёзы катились по его лицу, но он упорно не позволял никому прикоснуться к котёнку.

Вскоре в дверях появилась Мортиша. Гаррет по крови и воспитанию был настоящим Аддамсом, но временами происходило нечто, что напоминало ей: когда-то он принадлежал другой семье. Эта упрямая привязанность к хрупкому телу, эти слёзы — чуждые дому, где смерть всегда была источником восторга, а не печали. Уэнсдэй в его возрасте уже ставила ловушки на воронов, Пагсли смеялся при виде отрезанных голов кукол и травил кротов динамитом. А Гаррет — прижимал мёртвого котёнка к груди и плакал так, будто его собственное сердце разрывалось вместе с этим маленьким телом.

На миг Мортиша позволила себе задуматься: быть может, в нём, в его крови ещё теплилась память о той жизни, где горевали над могилами и страшились вечного сна? Но потом она слегка улыбнулась, тенью скользнув в гостиную. Что бы там ни было в его прошлом, он был её сыном — их с Гомесом сыном. И, если он хотел оплакать смерть котёнка — она могла лишь поддержать его.

Она опустилась рядом, коснулась плеча мальчика и сказала мягко, почти шёпотом:

— Ma lune, не стоит плакать. Смерть приносит покой, а покой — это прекрасное завершение земных страданий. В своё время всё живое возвращается к земле. Хочешь, мы похороним его в саду?

Но Гаррет лишь молча покачал головой, уставившись на тело котёнка. При первой встрече он ощутил, что его тянет к нему, и собирался забрать того себе, но не успел. Однако, успокоившись, он понял: связь никуда не исчезла. Она теплилась в груди, горячая и упрямая, как маленький огонёк, который не затушить слезами.

Он протянул ладошку и коснулся шерсти — холодной, жёсткой, но всё равно родной. В этот миг что-то в нём дрогнуло, словно невидимая дверь приоткрылась. Воздух в комнате потяжелел, свечи затрепетали и начали гаснуть одна за другой. Потянуло сыростью.

Мортиша и Бабуля, затаив дыхание, наблюдали, как Гаррет интуитивно, направил свою внутреннюю силу на маленькое существо.

Котёнок вздрогнул. Сперва едва заметно, будто по телу прошла тень. Потом лапы дёрнулись, и из приоткрытой пасти вырвался сиплый, прерывистый звук. Его глаза распахнулись — мутные и неестественно-зелёные.

Гаррет всхлипнул и заулыбался, вытирая мокрые щёки. Связь, которую он чувствовал, ожила — теперь не только в его сердце, но и в крошечном существе на коленях.

Мортиша провела пальцами по его волосам и произнесла с мягким восхищением:

— Гаррет, ты не отпустил его… и он вернулся.

Бабуля затянулась трубкой и, выпустив колечко дыма, кивнула:

— Некромагия. Дар, который давно не появлялся у Аддамсов.

Так у Гаррета появился фамильяр, которого он назвал Мрак. Пагсли был от него в восторге и часто устраивал громкие погони, в которых окрепший и поумневший Мрак с удовольствием участвовал.

Бабуля же размышляла, где им найти учителя по некромагии для Гаррета. Она прекрасно знала: в современном волшебном мире такие знания официально относились к запретным искусствам. В Британии и Европе некромагия была под строжайшим запретом — Министерства магии относились к ней так же, как к чёрной магии, и карали за одно лишь упоминание в учебниках.

В Америке дело обстояло не лучше. МАКУСА любила громко трубить о «защите общественной безопасности» и запрещала всё подряд: от колдовских дуэлей до варки ядов без лицензии. Некромагия же значилась в списках преступлений рядом с кровавыми ритуалами и призывами демонов. Но Бабуля знала правду: стоит отъехать чуть южнее, в Луизиану или глубже в Аппалачи, и найдутся целые кланы, что веками общаются с мёртвыми, шепчутся с духами и носят кости предков в карманах. Там некроманты были не преступниками, а хранителями силы рода.

И всё же афишировать такой дар было небезопасно. Слишком много ушей в МАКУСА, слишком много фанатиков, которые мечтают показать свою добродетель на костре чужой судьбы. Но старых некромантов никто не трогал. Их боялись, как древние проклятые реликвии: обойти стороной — да, уничтожить — нет. Имя старого мастера могло служить надёжной защитой, ведь даже самые рьяные авроры не рискнули бы сунуться в дом, где за обеденным столом сидит человек, способный поднять армию мертвецов.

Если внук унаследовал такой сильный тёмный дар, значит, скоро в их двери постучит кто-то из тех, кто давно идёт по этой дороге.

Долго ждать не пришлось. Через неделю вечером над поместьем разразилась гроза. Гром катился над крышей, как смех древних духов, окна озаряли ослепительные всполохи молний, а дом дышал привычным уютным мраком. Семья собралась в гостиной: Мортиша вязала, Гомес полировал шпагу, Пагсли с Уэнсдэй чинили электрический стул, а Гаррет играл с Мраком. Бабуля задумчиво попыхивала трубкой, выпуская кольца дыма и то и дело поглядывая на внука: его дар был слишком редким, чтобы оставлять без присмотра.

И вдруг раздался стук. Тяжёлый, гулкий, будто кто-то костлявыми кулаками бил в двери дома. Ларчу не пришлось даже открывать — створки сами распахнулись от порыва ветра, и на пороге, освещённый молнией, показался высокий старик в мятом халате и с длинными усами. Его глаза блестели, как два уголька, а за спиной тянулся шлейф кладбищенской сырости.

— Ну наконец-то в семье появился некромаг, — проворчал он, стряхивая капли дождя с плеча. — Надоело уже разговаривать с червями.

Все замерли. Даже Уэнсдэй с Пагсли перестали щёлкать рычагом электрического стула. В гостиной повисла тишина.

Старик приосанился, усы его дрогнули, и он произнёс, словно объявляя тост:

— Эмброуз Аддамс. Ваш сколько-то прадед, живой, хотя вы, похоже, давно обо мне забыли.

— Добро пожаловать домой, дедушка Эмброуз, — с лёгкой улыбкой поприветствовала предка Мортиша, вставая. Её голос прозвучал так естественно, словно старик каждый вечер приходил ужинать вместе с ними.

Эмброуз вскинул брови и чуть смягчил хмурое выражение лица.

— Ну хоть кто-то ещё помнит манеры, — проворчал он, оглядываясь по сторонам. — Дом пахнет плесенью и смертью… великолепно.

Гомес театрально приложил руку к сердцу:

— Ах, какое счастье видеть нового Аддамса! Cara mia, мы просто обязаны устроить банкет!

Уэнсдэй склонила голову набок, рассматривая предка так, будто прикидывала, насколько он крепок для экспериментов.

— А вы умеете вызывать души? — спросила она. — У меня есть список.

Но Эмброуз не обратил на них внимания. Его взгляд остановился на Гаррете и Мраке. Глаза старика прищурились.

— Вот оно… Я почувствовал, что кровь снова проснулась, — пробормотал он, подходя ближе, а затем, спросив разрешения, коснулся фамильяра. — У тебя настоящий талант, дитя.

После этого Аддамсы до поздней ночи провели в гостиной, расспрашивая дедушку Эмброуза о его жизни. Тот в ответ интересовался тем, как сложилась судьба его дочерей. Бабуля рассказала как каждая из дочерей Эмброуза нашла свой путь. Двое стали могущественными колдуньями и открыли свои практики в Европе, одна основала клан на Карибах, а младшие остались в Америке. Она отметила, что в итоге каждая из сестёр нашла себе спутника по душе.

Эмброуз кивнул, выслушав её рассказ, и выражение его лица смягчилось, в глазах мелькнула скрытая гордость, а потом поведал почему прятался в своём склепе.

— Скажу вам, пришлось построить этот склеп, чтобы, наконец, отдохнуть от этих гарпий! Пять дочерей — пять ходячих бедствий. Как же мне хотелось тишины, а женихи, если можно их так назвать… Даже некромагия бы не помогла этим бедолагам. Последние восемь — просто жалкое зрелище, и все посмели умереть до свадьбы!

Оказывается, он построил себе склеп на семейном кладбище и, едва строители закончили, заперся там. У него было пятеро дочерей, которые никак не хотели выпорхнуть из семейного гнезда. Женихи не переводились — даже после того, как последние восемь умерли вскоре после помолвки.

— Дедушка Эмброуз, — поинтересовался Пагсли, — а почему ты их не выгнал, если они так тебя донимали?

Эмброуз улыбнулся, его глаза хитро блеснули.

— Ах, дитя, нельзя быть грубым с собственной кровью! Иногда проще уйти самому и наслаждаться покоем. Поэтому я и построил себе склеп, а затем сделал вид, что умер, и позволил всем поверить в это. И знаешь, Пагсли, — он ткнул костлявым пальцем в воздух, — сработало! Ни визгов, ни дурацких свадеб, ни бесконечных споров о нарядах и «правильных женихах». Только я и мои книги. Настоящий рай для уставшего от семьи мужчины.

Мортиша, откинувшись на спинку кресла, сказала с мягким восхищением:

— Как изысканно. Ложная смерть ради настоящего покоя.

— Cara mia! — Гомес схватил Мортишу за руку, поднёс её к губам. — Давай и мы построим себе склеп, один на двоих! Только ты и я.

Мортиша чуть склонила голову, её губы изогнулись в едва заметной улыбке.

— Ах, Гомес… мысль о том, что мы будем покоиться бок о бок в мраморной прохладе вечности, волнует меня не меньше, чем твои поцелуи.

Гомес застонал, заключил её в объятия и принялся выцеловывать длинную шею с таким пылом, будто в последний раз.

— Фу, — протянула Уэнсдэй, кривясь так, словно увидела что-то ужасное, и отвернулась от родителей. — Каждый раз одно и то же.

Эмброуз хмыкнул, поправляя халат:

— Ха! Вижу в вас много страсти, но не советую делить один склеп на двоих, — пробормотал он. — Совместное жильё с живыми — уже пытка, а представьте совместный склеп на вечность…

Мортиша повернула голову и с томной усмешкой посмотрела на мужа.

— Ты слышал, Гомес? Дедушка Эмброуз сомневается в нашей преданности.

— Пусть весь мир обрушится, querida, мы будем вместе в жизни и в смерти! — вскричал Гомес, выхватывая шпагу и делая несколько стремительных выпадов.

Эмброуз с интересом посмотрел на Гомеса, который вёл воображаемый бой, перемещаясь по гостиной, а затем перевёл взгляд на Гаррета, всё ещё державшего на коленях Мрака. Котёнок ничем не отличался от живого и не походил на поделку некромага-недоучки, что говорило об огромном таланте и силе. Эмброуз задумчиво потер подбородок, потом тяжело вздохнул, будто на что-то решившись.

— Этот мальчик поднял мёртвое создание на одной интуиции, — произнёс Эмброуз, и его голос прозвучал торжественно. — Я решил, что возьму Гаррета в ученики.

Бабуля, лениво выпустив струю дыма, хмыкнула:

— Вот и наставник нашёлся.

— Я хотел тишины, но, видно, покой мне не светит. Если судьба привела меня сюда, значит, я останусь. Гаррету нужен учитель, а мне… — он обвёл взглядом гостиную, наполненную Аддамсами, — пожалуй, снова нужна семья.

Гомес замер, стоя на спинке дивана, и метнул шпагу в стену.

— Великолепно! Сейчас же обзвоню всех! Устроим банкет!

И под грохот молнии за окнами семья Аддамсов встретила нового жильца.