Мой Саурон (гет)

Отсчёт пошёл. Двое всадников вышли из Мордора — Майрон и Анна. За сутки с небольшим долетели до Бельфаласа на чёрных моргульских конях. При этом не свалиться с них стоило девушке больших усилий.

— Я живу здесь, а это мой сад, — проговорила Анна, когда они подошли к её дому. Анна еле держалась на ногах, голод обжигал изнутри. Пока девушка исчезла за дверью домика, Майрон огляделся на улице. Садом она называла три яблони, полторы грядки каких-то овощей, кусты и цветы, хаотично посаженные вокруг дома и во дворе. Посреди этого двора ближе к обрыву рядом с лавкой лежали обгоревшие головешки в кучке пепла, растасканного ветром. Пепелище было окружено камнями. Место в целом могло бы быть даже уютным, если бы не порывы горного ветра.

— Чем богата, — проговорила Анна, протягивая Майрону вилку и глиняную тарелку с горячей картошкой и соленьями, — Я сама солила. Хотя.. Какая разница, — девушка устроилась на лавке, начиная поедать картошку. Майрон последовал её примеру.

— Ты если и дальше не будешь спать, то не проживëшь оставшиеся дни, — проговорил майа, подозрительно глядя в тарелку и тыкая вилкой в огурец. Не получив ответа, он бросил на Анну свой горящий испытывающий взгляд.

— У меня есть вопросы, — продолжала Анна, доев картошку.

— Завтра, — отрезал майа, отвернувшись. Анна вздохнула, поднимаясь с лавки.

— Там софа..

— Я разберусь, — рявкнул Майрон.

Анна повесила плащ с кольцом на крючок. Немного полегчало. "Какая же гадость это кольцо. И понадобился же ему этот поганый крестраж". Но надо ли говорить, что девушка провалилась в глубокий сон до следующего дня?

"Не будет лишним узнать порабощаемых существ таким образом". Майа осматривал плато, обустроенное Анной — не нашёл ничего особенного. К существенным плюсам он отнёс расположение — дорога сюда не была протоптанной и очевидной, зато с возвышенности окрестности были видны, как на ладони. Внутри дома обстановка была очень простой, пожалуй, за исключением пëстрых вязанных пледов на двух софах друг напротив друга в своеобразной гостиной. До спальни Анна не дошла, расположившись на софе. Майрон почувствовал близость Кольца, закрыл глаза и сосредоточился. "Оно здесь". Сделав несколько медленных шагов в сторону плаща Анны, майа остановился. В памяти всплыла битва на склонах Роковой Горы, когда даже при Кольце не удалось ничего добиться, кроме развоплощения и позора. Майрон не мог спать, просто глядя в окно и лëжа на софе напротив спящей Анны. Трудно, вообще, вспомнить, когда в последний раз он спал.

— Ты как-то изменился, — Анна сидела на лавке, повернувшись к Майрону и потягивая травяной чай.

— Не лучшая идея разгуливать по Средиземью в более заметном облике, — проговорил майа, немного отпив чай и поморщившись. Вроде и не соврал, но и правду не сказал — Майрон и сам до конца не понимал, почему изменился внешне. Сейчас он был больше похож на обычного человека, но выдавала сероватого цвета кожа и огненные зрачки. Недлинные тёмные волосы выглядели жёсткими и непослушными.

— Я играла и пела тебе больше двух дней, а ты ничего не сказал, — девушка глянула на кончики своих пальцев со свежими ссадинами.

— Я был наслышан о тебе и ранее, — отвечал Майрон, — Ты хотела что-то спросить.

— Да, — кивнула Анна, — Ты сказал, что хочешь упорядочить Средиземье. В каком смысле?

— Чтобы все народы служили единому порядку, никаких распрей и междоусобиц, как это происходит с начала времён.

— То есть, чтобы служили только тебе?

— Ты путаешь причину и следствие, — Майрон осушил чашку залпом.

— Совсем не понравилось? — расстроилась Анна.

— Ничего особенного, — майа посмотрел на девушку. Она только вздохнула.

— Хорошо, то есть, твоё единоличное правление — это лишь средство и следствие? — продолжала Анна.

— Да.

— Ты уверен, что ты стараешься для других, а не для удовлетворения собственного эго?

Задавать такие вопросы было страшновато, конечно же. Но пути назад не было — и так слишком многое уже пройдено. На вопрос девушки Майрон снова ответил только испепеляющим взглядом. Но вопрос был резонный, он тоже это понял.

— Я считаю, что ты ошибаешься в главном, — продолжала Анна, — Ты видишь только плохое в природе существ Средиземья. Ты настолько увлëкся нашими недостатками, что не видишь хорошего. Не видишь, ради чего хочется жить. Я хочу поделиться с тобой, показать тебе то, что я люблю. А тебе даже чай не понравился.

— Я не... — закатил глаза Майрон.

— Не сейчас, так не сейчас, — Анна забрала чашку из рук майа, — Тут недалеко есть лес.

— У тебя странное понимание сада и леса, — проговорил Майрон, когда они с Анной вошли в небольшой зелёный оазис у подножия горной косы.

— Другого нет, поэтому так, — отвечала девушка, протягивая майа горсть красных ягод.

— А чего ты хочешь? — Майрон пристально посмотрел на Анну, забирая ягоды. "У каждого есть своя слабость. Не желание власти, так чего-либо ещё. Бессмертия, например".

— Мне грех жаловаться, наверное, — задумалась Анна.

— Ты одинока, — молвил майа, продолжая всматриваться в глаза девушки, — До такой степени, что пришла к самому Саурону, которого все боятся и ненавидят.

— Возможно, правда, — отвечала девушка, — О твоём умении видеть человеческие слабости я слышала. Так действительно было много лет назад, сейчас уже лучше.

— Обладая властью, можно решить многие проблемы, в том числе и с одиночеством.

— Это вот так ты вербуешь союзников? — улыбнулась девушка. Анна и Майрон вышли из "леса" и направились в деревню.

— Я тебя не вербую, — строго сказал майа.

— Это получается принуждение, — добавила Анна, — когда тебя уважают не добровольно, потому что что-то в тебе нравится, а из-за того, что ты ставишь в зависимое положение, — затем, чуть помолчав, сказала, — Мы не сможем зайти в деревню, пока у тебя эти твои глаза.

— Меня вообще не заметят, забудь, — проговорил Майрон.

"Странно, — думала Анна, — Ох уж, этот майа".

Майрон вдруг вспомнил Келебримбора, который с таким восхищением и уважением смотрел на него, пока верил в то, что не являлось правдой. И ведь с каким презрением смотрел потом, когда всё открылось. До начала злых дел майа был настолько занят ремесленными заботами, что и не думал о чём-то другом.

Анна и Майрон шли по главной улице в деревне.

— Хлеб этот дарит мне желание жить, — девушка отдала жительнице деревни несколько монет, забирая хлеб, — Он ещё горячий, от запаха с ума сойти можно, — с этими словами Анна отделила половину и протянула майа.

— И ты не думала использовать Кольцо? — Майрон уже не на шутку начал сомневаться в своей былой уверенности в том, что хорошо знал людей.

— Не хочу показаться грубой, — Анна остановилась, глядя на майа, — Но меня не интересует власть и твоё Кольцо. Власть — это слишком большая ответственность, чтобы использовать её на потеху своей гордыни. Я вижу для себя хорошее в других вещах. Как тебе хлеб? Тоже не очень?

— Вполне, — сухо отвечал Майрон, двинувшись дальше по улице. Эльфы были куда искусснее в выпечке, но и этот хлеб был недурëн в сочетании с вечерним сумраком и разговорами сновавших туда-сюда людей, которые пока не подозревали о том, что Майрон собирался их поработить. Поймав себя на этих мыслях, майа остановился и оглянулся на Анну, догонявшую его. "Что происходит?"

— У нас толком нет ничего на ужин, — сказала девушка.

— Отсюда видно всю деревню и горизонт, ночами тут особенно красиво, когда летом высыпают звëзды, — говорила Анна, следя за тем, как румянилось на костре мясо, купленное в дереве, — У меня есть вопрос.

— Ожидаемо, — Майрон сидел рядом с девушкой на лавке перед костром, сложа руки перед собой. Анна хотела спросить о том, как соотносятся благие намерения для Арды с тьмой, в которой должны были быть заключены все кольца. Но, глядя, на Майрона, передумала. Её посетило чувство, что он и без того сильно озадачен, занят мыслями. По крайней мере, со стороны майа выглядел совсем ушедшим в раздумья.

— Ты не будешь против, если я спою что-нибудь? — девушка больше не нашлась, что сказать.

С недавнего времени Майрон не отличался разговорчивостью. Анна искренне верила, что чистого зла, как и чистого добра в природе не существует. А если майа не всегда был таким отморозком, как в последние тысячелетия, то для него есть надежда.

Майа был зол и разгневан прошлыми неудачами, не хотел быть опозоренным на Высшем суде. Весь его благой замысел обернулся какой-то выгребной ямой и убийствами, которые только множились. Такое прекрасное, доброе, умное существо, как Келебримбор, пострадало по чудовищной ошибке. "Невозможно переделать замысел самого Эру Всеотца. Это надо быть им самим. Мелькор не смог. А я даже не Вала. Всё это заведомо было неосуществимо. Неужели она права, и остаётся только искать хорошее? ". Так думал Майрон, пока Анна напевала свадебную песню на эльфийском. Майа взглянул на девушку. А сколько таких уже погибло по его вине?

— Ты знаешь эльфийский? — проговорил он, стараясь стряхнуть гнетущие мысли.

— Нет, конечно, — отвечала Анна прервавшись, — Меня целых два раза приглашали в Ривенделл. Один раз на свадьбу, другой — на день рождения ребёнка. Это было моё праздное желание что-то такое специально спеть. Они там смеялись, — улыбнулась девушка, — Но научили своим песням. Эльфы очень добрые. Правда, едят только растительное. Один раз я была в Эреборе, меня пригласили на коронацию Даина Второго.

— Пела на кхуздуле?

— Нет, не решилась бы, — замотала головой Анна, — Они были вежливы, но нарочито сдержанны. И были будто опечалены. Заплатили щедро, — с этими словами Анна разложила мясо по тарелкам и протянула одну майа.

— Хорошая география, венчаемая Лугбурзом, — отвечал задумчиво Майрон, забирая тарелку.

— Лугбурз?

— Чёрная башня на бурзгаше. Бурзгаш — это чëрное наречие.

— Интересно, откуда взялось это наречие.

— Я его придумал, — отвечал Майрон, откусывая кусок мяса.

— А там есть слово "любовь"? — спрашивала девушка, поедая свою порцию ужина.

— Нет, — после недолгой паузы молвил майа. Девушка только выдохнула, решив больше не раздражать Майрона лишними вопросами.

Среди ночи Майрон вздрогнул от того, что провалился в короткий сон. Этой ночью Анна спала в своей спальне, и майа остался в гостиной один. Уже давным-давно один, где бы и с кем ни был. Бессмертный дух был охвачен смятением, как в лихорадке. Всеотец не простит ему, дальше только одинокий мрак Безвременья и позор.