Каникулы главы ДК (джен)

Если бы ещё пару недель назад Саваде Тсунаёши сказали, что он будет ужом скользить по коридорам школы, боясь попасться на глаза кому-либо кроме редких членов Дисциплинарного Комитета, он бы рассмеялся или же покрутил пальцем у виска — кроме обидных прозвищ со стороны одноклассников опасаться ему было нечего. Порядок в средней Нами всегда был на максимальном уровне, и единственной угрозой считался тот, кто этот порядок поддерживал.

Глава Дисциплинарного Комитета, Хибари Кёя.

Но это было ещё пару недель назад, а вот после его отставки обстановка в школе резко и кардинально изменилась.

Всё началось с банальных прогулов, которые сначала были редкими и осторожными — хулиганы и не желающие прилежно учиться личности пробовали свободу на вкус, — а спустя несколько дней стали новой нормой. Заставить учеников посещать занятия оказалось делом не из простых, так как угрозы оставить злостных прогульщиков на второй год не возымели эффекта, а звонки родителям оказались действенными лишь в сорока процентах случаев. К сожалению, исключать учеников средней школы в отличие от старшей было нельзя, поэтому директор и новый глава ДК — Кусакабе Тетсуя — активно обсуждали новые возможные методы воздействия на упрямых личностей. Кусакабе, наученный опытом прошлых лет, попытался намекнуть, что физический способ воздействия, активно применяемый бывшим Главой, — весьма действенный, но директор и слушать ничего не желал. «Эпоха правления тирана окончена, и в нашей школе наступила новая эра» — несмотря на то что пересказал речь директора Тетсуя в несколько поэтичной форме, общий смысл остался неизменным. Хотя, справедливости ради, слова «деспот» и «новая эра» действительно были.

В итоге было вынесено решение отстранять прогульщиков на неопределённый срок и писать негативный отзыв в личные дела. Новое наказание несколько приструнило хулиганов, но лишь несколько, так как большинство из них не особо пеклись о своей будущей карьере и вероятность, что их не возьмут на хорошую должность не очень-то их и пугала. Всё-таки первоначально средняя Нами носила репутацию школы для «трудных подростков» и учеников в неё принимали не самых порядочных.

Тсунаёши осторожно выглянул из-за угла, убедился, что опасных личностей не наблюдается, и бегом миновал открытый участок, останавливаясь у нужного кабинета. По расписанию это должен был быть урок биологии, но теперь ходило на него всего двенадцать человек из тридцати одного. Зато эти сорок пять минут были самыми тихими и спокойными.

— Извините, сенсей, я опоздал.

— Ничего, Савада, присаживайся.

Молодая учительница, пришедшая в школу всего три месяца назад, приветливо кивнула и попросила учеников открыть учебники на сто семидесятой странице. Тсуна послушно зашелестел страницами и, найдя нужную, прикрыл рот ладонью. Это был самый страшный для него раздел биологии, единственный, который начал приходить в кошмарах задолго до того как до него дошли. Анатомия. Человеческие органы (да и вообще органы), пусть и нарисованные или же фотоснимки, приводили его в состояние священного ужаса. Тсунаёши действительно начинало подташнивать при взгляде на них, а ещё почему-то начинала кружиться голова.

«Врачом мне точно не стать», — про себя посмеялся подросток, желая хоть немного отвлечься. Зачем он вообще пришёл на урок, знал же, что страшный раздел близок. Но радовало одно: на подробное изучение строения человеческого тела отводилось не так много часов и страниц школьного учебника, а значит, эта пытка не будет длинной.

Открытое окно донесло до класса пение птиц и шум ветра, а также чьи-то крики и вопли: видимо, начались очередные разборки местной «элиты». Тсуна передёрнул плечами. Не любил он насилие и был прирождённым пацифистом, несмотря на то что являлся первым кандидатом на пост Главы Вонголы. Ему до сих пор не верилось, что его семья оказалась связана с мафией, порой даже казалось, что всё произошедшее — дурной сон, вот только проснуться никак не удавалось. Это было печально, это было страшно, но вместе с тем это давало надежду: если он станет Десятым Боссом, может быть сможет изменить теневой мир? Реборн на его мысли вслух реагировал предсказуемо: пинал в бок и заводил речи на тему «какой он (Тсуна) беспомощный и олух». Вот только если репетитор и сыпал оскорблениями и ставил синяки на его тощем теле, Тсунаёши чувствовал, что в душе тот разделял его мнение. Даже в преступном мире, где выстрелы, кровь и смерть — обычная рутина — устали от бесконечных разборок между Семьями и желали мира. Пусть и временного.

От раздумий о Судьбе и попыток нарисовать образ крутого себя, стоящего на страже порядка и правосудия Тсунаёши отвлёкло лёгкое соприкосновение комка бумаги со лбом. Встрепенувшись, подросток бросил взгляд на учительницу, убедился, что та что-то упорно рисует на доске, и аккуратно развернул бумагу.

«Если хочешь присоединиться, впиши своё имя»

Первая строка вызвала лёгкое недоумение, и Савада непроизвольно изогнул бровь. Это напоминало какой-то тайный сговор, в котором он, простой парень из не очень простой семьи, случайным образом оказался втянут. С момента ухода Хибари из ДК в стенах школы воцарилась анархия. И слабые, не умеющие постоять за себя ученики начали прятаться по углам и кабинетам, ходить исключительно с кем-то из друзей (ни в коем случае не в одиночку) и стараться лишний раз не напоминать о своём существовании любому, кто так или иначе мог быть связан с «элитой». На деле эта «элита» являла собой обычное сборище гопников и личностей весьма недалёких, но имеющих неслабо развитую мускулатуру. Вступать в полемику с такими выходило себе дороже, и унять их можно было исключительно грубой физической силой, коей долгое время были тонфа Главы Дисциплинарного Комитета.

Правда, сами члены ДК не очень напоминали порядочных личностей и были скорее такими же хулиганами, с которыми боролись, но получившими власть.

Тсуна поморщился, вспоминая, сколько тумаков ему доставалось за извечные опоздания, порванную форму или бег по коридорам. Приятного в этом было мало: всё же он обычный человек, подросток, которому нужно куда-то выплеснуть свою энергию. И всё равно, что он хилый, не в ладах с физкультурой и вообще простужается при малейшем колебании температуры — у него тоже порой «ноги чешутся» побегать и снять накопившееся напряжение. К сожалению, аргументы на Хибари Кёю редко когда воздействовали, но — тут надо отдать ему должное — он никогда не бил девушек и тех, кто разве что в обморок не падал, заметив его поблизости. На «Никчемного Тсуну» это правило тоже распространялось, но — увы — ровно до того момента, как Хибари не стал хранителем Облака Вонголы и не узрел его настоящую силу. С тех самых пор школьная жизнь Савады Тсунаёши кардинально изменилась и не в лучшую сторону. Кёя словно бы желал нагнать все не случившиеся удары и цеплялся к каждой мелочи. И не объяснить ему, что та сила, появляющаяся в теле будущего Дечимо, была исключительно из-за дурацких «пуль возрождения», коими его пичкал Реборн.

«Мы решили написать Хибари-сану в Mixi коллективное письмо, в котором попросим его вернуться. И в школу, и на пост ГДК. Для составления текста встретимся в парке возле фонтана в субботу в 10:30»

Чуть ниже был длинный список, в который входили не только его одноклассники, но и ребята и девушки из параллельных классов, а также первогодки и третьегодки. И если с последними всё понятно — как-никак, три года друг друга знают, то такой ажиотаж среди новичков был Тсунаёши непонятен. Хотя интуиция его размышлениям противоречила, заявляя, что как раз таки реакция первогодок наиболее понятна: поступали в нормальное учебное заведение, а теперь даже на уроки ходить страшно.

Почесав себе щеку кончиком карандаша, Тсуна без колебаний вписал своё имя в список, подумал немного и вписал ещё и Гокудеру. Хранитель Урагана тоже не был в восторге от текущего положения дел и со стопроцентной вероятностью поддержал бы обращение, вероятно, поворчав сперва для поддержания имиджа.

«Думаю, Хибари-сан обрадуется нашему письму, даже если виду не подаст. Но как отреагирует директор, если он вернётся? Разве что если мы все навалимся на него и не потребуем вернуть школе прежние вид и репутацию…» — Тсуна неловко постучал грифелем о парту, слегка прикусив губу. Что бы кто ни говорил, а единственным человеком, обладающим реальной властью в обители средней Нами был именно директор. Хибари Кёя просто не сможет вернуться на свой пост, если Минакото Тоура будет против. Но интуиция подсказывала, что упёртость директора не перевесит здравый смысл и, ещё максимум недельку — и мужчина сам будет ждать возвращения Хибари как манны небесной.

* * *

Тёплый ветер приятно ласкал кожу и развевал волосы, сдувая с глаз мешающуюся чёлку. Зажав чёрную прядь между средним и указательным пальцами, Кёя мимолётно подумал, что надо будет посетить парикмахерскую, пока волосы не отросли до конца шеи. Он когда-то решился на такой шаг, но быстро пожалел: они мешались и вечно лезли под воротник рубашки, раздражая кожу. Да и не шло ему. Пластиковый стакан с лимонадом с лёгким стуком опустился на столик местного кафе под открытым воздухом, привлекая внимание сидящего рядом мужчины с ёжиком серебристых волос.

— Ну и как тебе отдых? — Алауди подпёр подбородок кулаком и немного подался вперёд, наклоняясь. Кёя неопределённо пожал плечами и запихнул в рот оставшийся кусочек вишнёвого желе. Взгляд серых глаз задумчиво поплутал по несколько прозрачной фигуре Алауди и остановился на руках мужчины, в которых тот сжимал золотистые карманные часы, периодически открывая и закрывая крышку.

Полторы недели прошло со дня его прилёта, и буря на душе подростка заметно поутихла, можно было даже сказать, почти сошла на нет. И как ни странно, посодействовал этому ни доставучий Оливьеро, ни периодически звонящий Аркобалено, ни Тетсуя, а Алауди. Предок в десятом поколении оказался замечательным человеком: довольно проницательным, с обострённым чувством справедливости, не без юмора и при всей своей силе довольно добрым. Он охотно переводил Хибари непонятные вывески или брошенные прохожими фразы, мог порекомендовать зайти в какое-либо кафе или магазин, ему приглянувшиеся, а также служил персональным гидом по центру и закоулкам Парижа. На каком-то моменте юноша понял, что те несколько столетий после своей физической смерти Алауди провёл за изучением родной страны и её изменений в общем и в столице в частности. Это объясняло, почему мужчина так хорошо ориентировался в видоизменившемся за столько веков городе. Хотя его словоохотливость несказанно удивила Кёю: он был уверен, что детектив окажется тем ещё молчуном… Да что там, Первый хранитель солнца ведь прямо сказал, что характеры Алауди и Хибари совпадают почти на сто процентов, а юноша никогда не превышал свой лимит в пару-тройку предложений в общении с обычными смертными. Хотя, ни он, ни тем более Алауди не были обычными, да и если хорошенько подумать, Кёя признавал, что, выпади ему шанс поведать кому историю Намимори — он бы тоже не сдержался и пустился во все известные ему подробности.

Кстати о разговорах. Судя по внимательному взгляду, Алауди надеялся получить от подростка более внятный ответ и терпеливо ждал.

— С меня словно бы мешок камней свалился, теперь так спокойно. — подросток тщательно собрал с краёв чаши остатки десерта, коих оказалось практически на ещё одну ложку.

К такой щепетильности приучили в интернате, хоть и пробыл он там всего около месяца. Кёю до сих пор передёргивало, стоило увидеть в супе или ещё в какой еде варёную луковицу — с самого детства он недолюбливал этот овощ, а после интерната и вовсе возненавидел всей душой. А причина была до нельзя банальная — нужно было съесть абсолютно всё, что положили в тарелку. И всем было плевать, что ребёнка выворачивало наизнанку от одного вида этой разбухшей, полупрозрачной луковицы. Её просто насильно запихивали в рот и не позволяли никуда уйти, пока не проглотит. Теперь бы Кёя без зазрения совести врезал наглой тётке, издевающейся над ним, на крайний случай, укусил или плюнул этой луковицей ей в лицо, но тогда он был растерянным, не понимающим, почему оказался в таком месте ребёнком, единственным желанием которого было вновь увидеть родителей и вернуться домой. Он даже не дрался ни с кем, надеясь, что те простят его взрывной характер и вернутся. Но чета Хибари так и не вернулась, а, когда он не сдержался и таки врезал особо наглому старшему мальчику, воспитатели наказали его одного и обозвали некрасивыми словами. Даже большие дяди в форме, чьей работой было следить за соблюдением прав несовершеннолетних, как-то пришедшие проведать его, обозвали «выродком», заявив, что его родители поступили весьма благоразумно, избавившись от него.

Кёя нахмурился, снова почувствовав внутри злость и обиду. В интернате он дрался исключительно в целях самозащиты — на взрослых рассчитывать не приходилось — поэтому такое отношение к себе считал незаслуженным. Он до сих пор не мог понять своих родителей: почему те вдруг решили отвести его в то жуткое место, что он такого сделал? Да, характер у него был не простой, но ведь и отец — насколько он помнил — тоже мог внезапно устроить в семье скандал или вмазать нахамившему ему или маме незнакомцу. Кстати о маме: её тоже нельзя было назвать тихой. Маленький Кёя порой боялся её куда больше, чем разгневанного отца, грозящегося дать сыну воспитательный подзатыльник.

— Рад, если так, но сейчас-то что случилось?

— А?

Юноша встрепенулся, понимая, что растворился в своих воспоминаниях, позабыв про реальность. А предок тем временем наблюдал за каждой его эмоцией.

— Сначала ты выглядел умиротворённым, потом вдруг промелькнуло отвращение, далее — злость и обида, а под конец ты выглядел просто растерянным. Так что ты надумал? Вряд ли это рандомная смена эмоций.

Это… напрягало. Но винить Алауди в наблюдательности было бы глупо, да и он сам виноват, что потерял связь с реальным миром и ушёл в свои мысли. Но вот отвечать совсем не хотелось. Почему-то был страх, что не поймут, что посмеются или — ещё хуже — скажут, что заслужил. Он не знал, чем было вызвано это чувство, но не собирался его показывать.

— Ничего такого… так…

Хиберд, перелетевший ему на голову, спас от придумывания правдоподобной отмазки, отвлекая внимание на себя. Кенар редко показывался Алауди на глаза, а потому мужчина тотчас забыл о Кёе, сосредотачиваясь на птице. Тот что-то возбуждённо чирикнул, распушился и прикрыл глаза, окончательно становясь похожим на крошечный перьевой комочек. Алауди непроизвольно залюбовался им. Он всю жизнь питал слабость к животным, и эта черта характера сохранилась и после физической смерти.

— Когда-то у меня был ручной жаворонок, Моцартом звали.

Кёя удивлённо округлил глаза, а потом быстро посмотрел в сторону, боясь рассмеяться. Дома он покопался в интернете прежде чем согласиться на предложение Реборна, а потому «alauda» — «жаворонок» с французского прочно засело в голове. Это было даже иронично, учитывая, что «Hibari» на японском означает тоже самое. Но Кёя на дух не переносил, когда его так называли и принципиально не читал ничего про этих пернатых певцов, а потому комментарий предка пробудил в нём странные чувства. Улыбка грозилась пробиться сквозь маску безразличия, и ей это практически удалось.

Порыв ветра пробрал до костей, забрался под футболку и заставил кожу покрыться мурашками. В принципе погода была тёплая, даже жаркая, но так как сидели они совсем рядом с водой, нет-нет да чувствовалась прохлада и хотелось ёжиться. Солнце скрылось за невероятно большими облаками, бросая на землю тень, даря временную прохладу. После очередного порыва ветра Кёе стало всё равно на мнение окружающих, и он решительно снял обвязанную вокруг пояса кофту, набросил её на плечи.

— Сколько ему уже?

— Года три, думаю. Когда я его подобрал он уже взрослый был.

— Вот как…

Кёя кивнул, растерянно закусив внутреннюю часть щеки. Как-то разом исчезли все идеи для разговора. Ещё несколько дней назад его бы это ничуть не смутило — общался он редко, но теперь, когда появилась возможность поговорить обо всём — буквально — он отчаянно искал тему. Стихший минуту назад ветер подул с новой силой; рукава кофты колыхнулись назад, а после и сама вещь слетела с плеч подростка, падая на песок. Кёя недовольно скривил губы, поднял и отряхнул кофту от пыли и вновь накинул на плечи, правда, в этот раз связав меж собой рукава. Получилось нечто наподобие матроски только однотонного светло-серого цвета. Алауди вскинул брови, что-то явно прикидывая в уме, и хитро прищурился.

— Вроде бы школьный пиджак не намного тяжелее, так с помощью какой магии он не слетал даже в драках?

«Нитки и иголки!» — едва не ляпнул подросток, но вовремя спохватился.

— Волшебники не раскрывают свои секреты. — Эту фразу он услышал ещё в детстве при просмотре какого-то мультика, названия которого уже не помнил. Тогда она ему показалось весьма остроумной и он искал причину применить эту фразу в реальной жизни, но — увы и ах — повода так и не нашлось. Зато удача улыбнулась теперь, когда ему исполнилось семнадцать. От осознания на щеках подростка появлился лёгкий румянец, и Кёя поспешил сменить тему:

— А что за собаки на полотне в твоей комнате? Похожи на служебных.

— Так и есть. — Алауди согласно кивнул и закинул ногу за ногу. — Чёрного звали Рой, он был моим напарником на особо опасных заданиях. А вторая — его дочка. Добрейшей души существо, Альфа.

Кёя вопросительно выгнул бровь.

— Самой крупной и бойкой в помёте оказалась. — Пояснил мужчина и попытался потрогать уже пустой стаканчик из-под сока. Пальцы на долю секунды коснулись объекта, но практически сразу прошли сквозь. Алауди недовольно фыркнул. Всё-таки он очень надеялся, что благодаря слишком большим запасам энергии своего приемника сможет хоть ненадолго становиться материальным. Иногда хотелось снова почувствовать себя живым. — Но хозяином себе она выбрала не меня, а дочку. Может из-за пола, может ещё почему — не знаю. Но эти две прямо не разлей вода были.

— Это она на той фотогра… картине? — Исправился Кёя, в любопытстве подперев щеку ладонью и подавшись вперёд. Появилась возможность узнать о далёких предках из первых уст, и он не хотел упускать её.

Алауди улыбнулся, покачав головой:

— Нет, это жена.

«Так я был прав!» — Хибари победно сжал под столиком кулак.

— Глупо так с ней познакомились… — мужчина прикрыл глаза рукой и скривился в смущённой улыбке. Интуитивно Кёя понял, что тот хочет рассказать свою историю, но не желает навязываться. Ну, подросток не имел ничего против получше узнать Первого хранителя, а потому уселся поудобнее, кивнув детективу продолжать.

— Я тогда уже присоединился к Джотто и «Виджиланте», а потому с Роем практически не расставался. Мы гуляли одним ранним утром, когда он вдруг перестал реагировать на мои команды. Оказалось, течная рыжая девочка бегала неподалёку… Но я тогда не сразу понял, а когда сообразил — Рой уже скрылся с ней в лесу. Бежать за ними было бесполезно, поэтому пришлось вернуться домой и молиться чтобы этих двоих никто не подстрелил. Вернулись они только вечером, причём вместе, уставшие, но дово-о-льные.

Алауди усмехнулся, в очередной раз попытался коснуться стаканчика и, ничего не добившись, вздохнул и оставил эти попытки.

— А потом я пошёл искать хозяев девочки и так и познакомился со своей будущей женой. Она сначала налетела на меня с криками, а потом, узнав, что это её Линда как-то через забор сиганула и бросилась на поиски жениха, успокоилась. Щенки тогда не были нужны, но, к счастью, ни топить ни закапывать не пришлось — мёртвые родились. Зато мы с Агнес стали чаще видеться, общаться и, в итоге, поженились. Через год у нас родились мальчишки-близнецы, а ещё через два — дочка. Малая и старший сын нормальные были, спокойные, а вот младшего мне частенько прибить хотелось: всюду лез — куда надо, куда не надо, со всеми дрался, выделывался. Но вообще добрый был: всегда за слабых заступался, всех бездомных котов и собак в округе подкармливал. Мы с женой часто злились за это: тут бы своих прокормить, а он… У Роя и Линды тогда как раз новые щенки родились. Четыре штуки. Двоих мы пристроили, один себе шею свернул и умер, а одна у нас осталась. Волей случая. Линда всегда за женой хвостом ходила, обожала её, а однажды бросилась защищать, когда лошадь на дыбы встала и… Короче, закопал я Линду на заднем дворе. Вот так и решили Альфу себе оставить, всё-таки она копия матери с характером отца была. Дочка с ней постоянно возилась. А потом дети выросли, создали свои семьи… Ты от мелкого нарушителя спокойствия, кстати.

Алауди фырнул, перевёл на разом смутившегося потомка весёлый взгляд. Мальчишка своими выходками очень напоминал ему сына, который, как бы он ни пытался отрицать, характером пошёл полностью в него. И поэтому было в разы забавнее наблюдать как на юных щеках расползался румянец.

— Ну… прости, наверное.

— За что?

— За то что наследник от нелюбимого сына.

Тишина и искренне удивлённый взгляд от Алауди заставили Кёю пересмотреть свои слова, но ничего странного юноша так и не отметил. Так почему же предок смотрел на него как если бы он сказал что солнце зелёное или что песок можно есть? Он же правду сказал. Разве нет?

— Дайон частенько выводил меня из себя своим поведением, но это никак не умаляло моей любви к нему. Он же мой ребёнок. — Алауди улыбнулся, и его взгляд смягчился. Заметив по-прежнему недоумевающее лицо мальчишки, откинулся на спинку стула, поднял глаза на небо. — Подожди, появятся свои дети — поймёшь о чём я.

— Вряд ли они когда-нибудь появятся.

— Почему это? — Алауди вернулся в исходную позицию и нахмурился, не совсем понимая, к чему вёл мальчишка. Кёя лишь безразлично пожал плечами и отвернулся. Судя по тому как он пробубнил эту фразу себе под нос, он совершенно не ожидал, что предок его расслышит. Но вернуть время вспять не мог, потому молчал.

Вот только мужчина не был согласен с таким решением и настойчиво интересовался, с чего вдруг его потомок не хочет создавать семью.

— Кому я нужен, если даже родители бросили?! — Кёя вовсе не собирался повышать голос, но эмоции постепенно завладевали им, и он ничего не мог с этим поделать. Но вот реакция предка оказалась далеко не такой, как он успел себе представить.

Вместо полного безразличия мужчина вдруг нахмурился и вопросительно приподнял бровь.

— Ты что-то путаешь, парень. Ни мать, ни отец тебя не бросали.

Алауди звучал абсолютно искренне, а потому Кёя растерялся. Предок упоминал, что периодически наблюдал за своими потомками, а значит не доверять ему было глупо, но в этот раз его убеждения кардинально разнились с Кёиными. Подросток заморгал, не зная, что ответить.

Он прекрасно помнил, как родители отвели его в тот интернат, как обняли, сказали, что скоро вернутся и… так и не пришли. Наверное, тогда бы он обиделся на них, затаил злобу, но накануне случившегося он сильно подрался с соседским мальчишкой, которому вздумалось пошвырять камнями в бродячую кошку. Девятилетний Кёя этого не стерпел и врезал хулигану, поставив на его теле десяток красивых больших синяков. Родители тогда отругали за драку, но похвалили за заступничество кошки. Вот только на просьбу отказаться от рукоприкладства Кёя ответил решительным отказом:

— Если будут так делать — снова врежу!

А спустя два дня он оказался в интернате.

Было ли это совпадением, или же его родителям надоело с ним уживаться маленький Хибари не знал, но первое время искренне верил, что мама и папа за ним вернутся, если он станет покладистым и тихим. Но этого так и не случилось. А потом просто стало жизненно необходимо пускать в ход кулаки, если он хотел сохранить ясность ума.

Хорошо, что тётя нашла его и забрала.

Алауди наблюдал за реакцией подростка, внимательно вглядываясь в каждую проскользнувшую эмоцию. Он понятия не имел, откуда у того взялись мысли, что его бросили, но мог со стопроцентной уверенностью заявить, что это вовсе не так. Он наблюдал за ними в тот вечер, и был в курсе случившегося с четой Хибари. Вот только наблюдая за потомками, он совершенно упустил из виду самого младшего. А за то время ему вполне могли сформировать ложные воспоминания.

— Родители отвели тебя в интернат, потому что им угрожала опасность. Так они пытались защитить тебя.

— Что? От чего защитить? — На лице юноши читалось неподдельное удивление и смятение. Родители покинули его с улыбками, не было и тени страха или нервозности. Он бы это запомнил. Обязательно!

— Клан Говалетти был главным противником Вонголы и, в особенности, CEDEF, на которую работала твоя мама. Не знаю каким образом, но они узнали, что у тебя есть пламя и пожелали убить. Твои родители отвлекли внимание на себя, предварительно оставив тебя в таком месте, где никто бы не додумался искать — в интернате для трудных детей. После их гибели даже Вонгола не сразу нашла тебя, а когда нашла, твоя тётя по отцовской линии уже подготовила документы на опеку. Семья не стала ей мешать, решив, что так ты сможешь вырасти счастливым. Неужели никто не рассказывал?

Кёе хватило сил только отрицательно покачать головой. Он не мог поверить в услышанное. Просто не мог. Это было невозможно! Его родителей убили только потому что у него было пламя облака? Потому что мама была частью мафии? Сердце ускорило ритм, дышать стало тяжелее. Это не могло быть правдой, просто не могло! Но и верить в такую историю хотелось куда больше, чем по-прежнему считать, что был брошен.

Словно угадав его мысли, Алауди решил «добить»:

— Ты был очень желанным ребёнком, Кёя. Они в тебе души не чаяли, а потому никогда бы не бросили. У тебя же остался тот кулон, что мама вложила в руку перед уходом? Внутри фотография и пятизначный номер. Войди через него в базу CEDEF и сам убедись. Я не соврал.

Кёя опустил голову так что чёлка скрыла лицо. Вяло снял с шеи цепочку с кулоном. Он уже и не помнил, что эту вещь дала мама — просто она всегда была с ним и нравилась ему. Маленький лиловый ромбик, ровно под цвет его пламени. Юноша даже не догадывался, что он открывался. Защёлка, искусно заделанная под украшение, сдвинулась, открывая крошечный семейный снимок.

«Это… Мы. Все вместе». — Худенькая молодая женщина в обнимку с мужчиной, на руках которого улыбался четырёхлетний мальчик. Кёя помнил этот снимок. В тот раз они выбрались на пикник, а прогуливающийся фотограф предложил запечатлеть момент на плёнку. — «Хороший был день».

На внутренней стороне кулона действительно оказалось выбито число. 10N18.

— И что оно значит?

У Кёи появились догадки относительно чисел, но вот буква выбивалась из общего порядка, путая мысли. Алауди по-доброму улыбнулся.

— Десять — десятое поколение, N — Nuvola, что с итальянского переводится как «облако», а восемнадцать — так можно записать твои имя и фамилию.

— Понятно. Спасибо, Первый.

— Можно просто Алауди или Ал, всё-таки мы родственники, пусть и в десятом поколении. — хитро прищурился мужчина, протянув руку чтобы взъерошить подростку волосы. В отличие от остального окружающего мира, со своим прямым наследником он мог контактировать на любом уровне. Будь то речь или же касания. Никто из них так и не понял, как это работало, но оно работало.

— Спасибо... Алауди.

Кёя промолчал на растрёпанные волосы, так как в тот момент причёска волновала его меньше всего. Он был счастлив. Очень. Глаза ещё немного покалывали от навернувшихся слёз, но юноша стойко держал их внутри. Не хватало ему ещё разреветься перед предком!

Мобильник в кармане завибрировал, отвлекая от мыслей и извещая о входящем сообщении, оказавшемся от Тетсуи. В нём было всего одно предложение, но, едва увидев смайл, юноша понял, что друг желает сообщить нечто очень весёлое.

«Как будет время, звякни на Скайп, у меня потрясающие новости! (͡• ͜ʖ ͡•)»