Золотой билет (гет)

Декабрь-январь

С миссии Ханаби вернулась сама не своя. С одной стороны, команда выжила, а с другой — они поступили очень подло. Бросили людей. И что ей теперь делать? Записать Забузу в свои личные враги? Ночами повторять его имя, доводя себя до бессонницы, потому что он убил человека, который был к ней щедр, что бы там ни говорил Обито? А не много ли у нее врагов-джонинов? От воспоминания о Забузе до сих пор дрожь по телу... Как он только ее не убил? Обито, наоборот, хвалил Забузу за неслыханное милосердие, а Кимимару призывал не верить "глупую девчонку в добрых туманников". И она больше верила Кагуе. Ханаби пришла к выводу, что, раз у нее так много людей, с которыми она хотела бы сразиться, то из школы уходить совсем не вариант. Недавний разговор с Кидомару о том, что она в его и своем клане узнает все нужное, казался теперь нелепым и самонадеянным. И все же, не слишком надеясь остаться, она решила поговорить с братом Неджи. Вдруг он из сострадания обучит ее лучшим техникам карате, чтобы она увереннее чувствовала себя, если встретит в жизни таких негодяев, как Забуза. Девочка нашла его на местной тренировочной площадке.

— Тебе не следует бывать в клане слишком часто. — Начал юноша с нравоучения. — У родни складывается впечатление, что ты дома просиживаешь, а на занятия не ходишь. А за тебя плачено. Чего не в общежитии?

— У меня просто было задание по охране. А теперь отгул. Ну, выходной. Брат, я уже десятый раз оправдываюсь. Все спрашивают. — Недовольно произнесла Ханаби.

— А ты возвращайся в Коноху. И живи там, пока учишься. И не будешь оправдываться. — Девочка в ответ скривила еще более недовольную рожу.

— Я хотела тебя попросить кое о чем, это насчет задания... — Неджи вопросительно посмотрел на сестру. — Охрана, — сказала она, — чуть не переросла в настоящий бой. Меня чуть не убили. Было очень страшно.

— И? — Перебил Неджи.

— А я к бою совсем не готовая. Там был нукенин, у него много чакры, как у джонина. Меня даже при одном воспоминании всю трясет. — Сказала девочка с тревогой в голосе.

Неджи пристально посмотрел на нее, будто пронзая взглядом и спрашивая: "Не придумываешь?"

— Да я клянусь! — Обиженно крикнула Ханаби, догадавшись о его сомнениях. — У моего сенсея спроси!

— Тебя товарищи защитили? — Спросил кузен.

— Ну, защитили. — Признала Ханаби. — То есть мне на них всю жизнь полагаться?

— Знаешь, лучше так. — Ответил брат. — Слишком уж ты отчаянная, никто не будет выполнять твои прихоти. Ты — сенсор в команде, и у тебя своя задача. У всех в команде своя специализация. У тебя такая. Бой тебе не нужен. И от джонина тебя это карате не спасет. — Соврал Неджи. — Наоборот, выучишь его и поверишь в свое всемогущество.

— Просто страшно было. — Повторила куноичи.

— А ты иди к тетке Акеми. Она тебя пожалеет, заварит тебе чаю, накормит овсяными лепешками, как в детстве. — Произнес Неджи и со злостью ударил в висевший на тренировочной площадке набитый опилками мешок. — Не люблю я такие разговоры. И когда ты подкрадываешься ко мне так вот внезапно тоже не люблю.

— Брат...

— Чего "брат"? Не выпрашивай чего тебе не положено. Ты же сначала всю семью задолбала, а потом хочешь, чтоб тебе рассказывали фамильные секреты тайдзюцу? И не смей бояться заданий. Это ж какой позор, если родня узнает.

— А если в школе начнут обижать Хинату? — Спросила она. — Я хочу ее тогда защитить.

— И защитишь. — Улыбнулся Неджи. — Ты со всех ног должна бежать ко мне. И сказать имена. Клан ее любит и защитит.

Последняя фраза больно уколола ее гордость. Хинату любят, а ее терпят.

— И не смотри на меня так. — Ответил Неджи. — Иди к Акаме, прорыдайся у нее на плече. И возвращайся в общагу. Кстати, как у тебя дела в школе?

— Не пойду я ни к какой Акаме. — Зло ответила Ханаби. — И плакать не буду. — Голос ее дрожал.

— Заработала хоть что на задании? — Спросил двоюродный брат. Ханаби отрицательно покачала головой. — Ладно... Случается... — Снисходительно ответил он. — Подойти ко мне. — Попросил Неджи. Хьюга нерешительно выполнила его просьбу. — Не стоит просить у других тайдзюцу-мастеров потренировать тебя. Они отведут тебя к Главе, и тебя будет ждать выволочка.

— А ты... ты тоже сейчас к нему пойдешь? — Спросила она.

— Не пойду... Если договоримся по-братски. Я забуду про разговор, а ты — про тайдзюцу. Если я нажалуюсь, то тебя с картофельных полей больше не выпустят. Но я не хочу хоронить свою сестренку. И никто этого не хочет. Ты здесь чья-то кузина, чья-то племянница, чья-то внучка, — Неджи не сдержал улыбки. — И уже чья-то двоюродная тетя... А ты из-за этого тайдзюцу обязательно во что-нибудь ввяжешься.

Про "рис сажать" и отправить "на картофельные поля" Ханаби не поверила. Побочная ветвь ее не удержит. Только ее и видели... Единственное, что могло бы ее тогда спасти от побега из хьюговских угодий — нежелание создавать проблемы деревенским родственникам. Только надолго ли ее желания хватит?

Возвращалась в Коноху она грустной. С Неджи ничего не получилось, да и про других взрослых Хьюг он был прав. Только они еще и Главе клана нажалуются. А ей это надо? Когда она подходила к своему общежитию, то поняла еще одну печальную для нее вещь. Она ее как-то совсем забыла, будто намеренно забросила в дальний уголок своей памяти. Неджи смягчал. Она вспомнила, что обещал ей Глава на Чаячьем острове, что он говорил, что на следующий раз ее как позор семьи убьют. И даже показал, как. И это было жутко. А Неджи не хотел лишний раз ее пугать, особенно, когда она призналась, что ей было страшно на задании. О той неприятной сцене на острове он не хотел ей напоминать. Можно было, конечно, попросить о помощи Кимимару, но Кимимару она побаивалась, да и кто знает, чему учит его отчим? А отчим его был жуткий. Примерно такой же жуткий, как виденный ею один раз Чаячий Мастер. Поэтому она считала, что правильно сделала, что обратилась за помощью к старшим, а не к "папе" Кимимару и не попыталась второй раз сбежать на Чаячий остров. В итоге она потратила вечер на встречу с братом, который ее отругал и учил жизни. А об особом Хьюговском карате можно было забыть.

* * *

На следующей неделе судьба подарила ей еще один шанс. Была перемена перед уроком японского. Вернее, у ее класса это час японского был, а вот Ханаби знала, что лицемерная тварь, которая ведет занятие, влепит ей либо прогул, если она просто его пропустит, либо выговор и прилюдно из класса выгонит, если Ханаби туда заявится.

Темноволосая ее преподавательница, Юхи Куренай, перед уроком нашла ее и видно решила поиздеваться, потому как сама Ханаби уже месяц к ней не заявлялась, зная, что ее прогонят.

— У меня к тебе разговор. — Сказала она. — У тебя проблемы. Женщина раскрыла табель, где было отмечено больше десяти пропусков. Ханаби даже не успела сосчитать, сколько их точно было, как длинноволосая брюнетка захлопнула у нее журнал перед носом. — Что делать будем?

— Вы же сами гоните... — Запротестовала Ханаби. Учительница вздохнула. — Повторяю для особо одаренных: вот эта форма, — она легонько поддела Ханаби за рукав, — только для физкультурных занятий и военной подготовки. Тебе разве не объясняли? А школьная форма для гражданских занятий... она у тебя где? — Объяснила Куренай. — На занятия тебя пустят только в подобающем виде, а иначе исключат, когда накопишь прогулы.

— Дома она. На крючке висит. — Ответила Ханаби и вырвала рукав из руки учительницы. Вышло даже как-то слишком дерзко. В ответ Хьюга поймала недоверчивый взгляд преподавательницы.

— Знаешь, если дома у тебя, скажем... сложная ситуация, и ты, скажем так, "потеряла" свою матроску, то ты завтра приходи ко мне.

— Зачем это? — Задала вопрос Ханаби.

— У меня дочь примерно твоего возраста. У нее есть старая форма. Она ее больше не носит. А тебе подойдет.

Хьюга фыркнула. Куренай заметила это.

— Ну и на разговор приходи. Надоело мне тебе за пропуски неуды ставить. Придешь или испугалась? — Спросила женщина.

— Я приду. — Ответила Ханаби.

* * *

Девочка оказалась внутри еще одного большого дома. Такие пространства ее пугали. Ей казалось, что во всех этих комнатах могли бы поселиться несколько десятков ее родственников. Она шарахалась от огромных и несомненно дорогих ваз с живыми цветами, а пока слуги витиеватым путем провожали ее к госпоже, рассматривала лепнину на высоченных потолках.

"Раз уж правила мне запрещают пускать тебя в класс, поговорим у меня. — Сказал знакомый женский голос. — Ну, рассказывай, что это за фарс в академии? Что за счастье платить за школу и не посещать половину предметов? — Ханаби неловко переминалась с ноги на ногу. — Ну, говори! Мы не в классе. Гнать тебя не стану. — Произнесла Куренай. — Я тебя гнать не должна. И я тебя слушаю.

— Ну... я считаю, что это... — Куренай ждала, смотрела на нее строго, испытующе и ждала объяснений. — Я считаю, что фарс это вы здесь устраиваете. — Юхи не могла скрыть удивления. — Какая разница, в чем пришел ученик, раз он пришел учиться? А у вас получается, что вы цените только внешнее.

— Форма, деточка, в нашей прекрасной школе существует затем, чтоб таких, как ты, не травили. Ну, не таких... Поумнее... — Объяснила Куренай.

— И я против лицемерия, и... — Начала было возражать Ханаби.

— Вылетишь ты через три месяца. Может, и раньше. — Куренай встала, достала какую-то книжку с полки и предложила Ханаби сесть за прочный стол из дорогого дерева. — Что будешь делать, когда выгонят? — Перед девочкой оказалась ручка и двойной листок бумаги.

"Как на контрольной". — Подумала она.

— Может, не выгонят! — Хмыкнула Ханаби.

— Такую, как ты, обязательно. Все на тебя жалуются. -

Куренай раскрыла книгу на заранее заложенном месте и сказала: "Пиши".

— Чего писать? — Спросила недоумевающая девчонка.

— Диктант. — Ответила преподавательница и принялась зачитывать вслух.

"Сумасшедшие были одеты в одинаковые халаты мышиного цвета. Большая

комната из-за этого казалась еще мрачнее. Одна сумасшедшая усердно играла

на фисгармонии гимны. Другая посередине комнаты танцевала или, скорее,

прыгала. Он стоял рядом с румяным врачом и смотрел на эту картину. Его мать

десять лет назад ничуть не отличалась от них. Ничуть... В самом деле, их

запах напомнил ему запах матери..."

Когда импровизированный диктант был закончен, ее вывели в другую комнату и сказали подождать. Пришлось ждать долго, на сердце было тревожно. Затем она услышала, как едва скрипнула дверь в комнату, где она осталась одна, и сквозь щель на нее глядела пара любопытных глаз. Девочка за дверью заметила, что ее обнаружили, и тут же скрылась в темноте другой комнаты, а дверь затворилась. Затем Ханаби позвали. Перед ней лежал лист бумаги, сильно исчерканный красным. Под текстом стояла писаная красными чернилами тройка.

— Твоя настоящая оценка. Видишь? — Спросила Куренай. — Если не будешь придуриваться, будешь получать такие. По крайней мере, на моем уроке. — Ханаби по-дурацки улыбалась и ничего поделать с собой не могла. Обычно ее табель по гражданским предметам такими успехами не радовал.

— Но это до ужаса неправильно занижать балл за внешний вид, за поведение и все такое... — Возмутилась пришедшая в себя девчонка.

— Ты нарушаешь правила. — Ответила Куренай. — И получаешь за это. А там, где ты училась раньше, разве не было правил?

Ханаби вспомнила, что были. И проблемы, которые у нее из-за этих правил были, тоже вспомнила. Только Хьюга считала, что уже взрослая, раз семилетку закончила и даже поработать успела.

— Ну, были, — утвердительно ответила девочка.

— А ты их выполняла? — Спросила преподавательница.

— Не всегда... — Честно сказала младшая Хьюга. — У меня по большинству предметов все равно ничего не изменится. Программа сложнее, чем в самурайской школе, а я еще и не сразу после школы сюда поступила. Хината училась, а меня в поисковый отряд взяли... А теперь у меня еще и пропусков дофига...

— Значит, прощайся со знакомыми там, с друзьями... Тебя скоро исключат. — Вдруг сказала Куренай.

— Ну, может и не настолько все плохо. — Насупилась Ханаби. — Я всегда стараюсь пристроиться на задание и пропускаю занятия по уважительной причине. В прошлом месяце уехала с сенсеем на недели три.

— И как? — Заинтересованно спросила Юхи.

— Ну, еле живые выбрались. Зато за эти три недели прогулов у меня нет. — С иронией произнесла девочка. — Практика. Так, что, может, не выгонят.

— Но ты ведь не училась в это время и в школе не была, и ничего нового не узнала. — Пристыдила ее Куренай, а юная куноичи согласилась.

— Обито-сан сам учил меня. Рассказывал, какие ловушки могут ставить диверсанты и где. Даже чертил схемы.

— Он знает, что у тебя проблемы? — Спросила Куренай.

— Да, знает. Но не все. Ему ведь на меня тоже жаловались. — Призналась Хьюга. — Он советовал мне нанять репетитора.

— Ты уже об этом подумала? — Спросила Юхи.

— Я вообще-то хотела пистолет. — Тут Ханаби поймала на себе недобрый взгляд преподавательницы. — Но мы все равно за три недели ничего не заработали, так, что и говорить не о чем, и лучше б я на картошку поехала. — Сказала она.

— И что думаешь делать? — Вновь спросила Куренай и сама продолжала размышлять вслух. — Вот ты вроде не дура... И сестра у тебя хорошая. У нее бы совета спросила.

— Я как-нибудь сама справлюсь. — Ответила девочка.

— Только знай, что ты устава в школе своими выходками не изменишь. — Произнесла Юхи. — Это тебя школа либо прожует, либо выплюнет.

— Я в самурайской школе... вы не поверите... семь лет отучилась. И в художке тоже. И в поисковом отряде работала, и в мануфактуре, — нигде меня из-за военной формы не гнали. — Рассказала Ханаби.

— Тяжело тебе привыкать к жизни здесь. А надо. Слышишь? — Произнесла Куренай.

— А еще моя форма удобная. — Продолжала говорить девочка. — Ее трудно порвать или извозить в грязи так, что не отстираешь. — Куренай взглянула на нее строго и удивленно. — Для меня это важно. — Добавила Ханаби. А матроску порвать очень легко. Например, если я забудусь и сразу после уроков мы сговоримся с ребятами отправиться в поход на холм Хидака или ... вот на болотах тоже бывает интересно.

— А тебе зачем? — Спросила Куренай и поняла, что задала очень правильный вопрос.

Ханаби подошла к рюкзаку, покопалась там и протянула альбом. Он был весь в рисунках горных пейзажей, болотных птиц, насекомых. Изображения иногда были мелкими, будто художник видел их сильно издали, другие, наоборот, подробные и точные, даже детальные, гипертрофированно приближенные к зрителю.

— Увлечение у меня такое. — Буркнула она. — Друзей здесь мало, и заняться нечем, поэтому... — она замолчала и не договорила.

Куренай листала страницы. Некоторые рисунки ее даже немного пугали. Это были будто бы увеличенные и чересчур подробные изображения пауков. Она пролистнула их, а дальше увидела писанный будто с натуры скелет птичьего крыла.

"Ничего себе у девочки увлечения... Жуть... — Подумала Юхи. — Вот же зараза. Надавать бы ей по мозгам, чтоб за ум взялась да по болотам не шастала, а вроде как и не за что."

— Любая одежда от моих увлечений через пару дней в тряпье превратится, — Продолжала объяснять девчонка, не очень замечая, что Юхи Куренай все свое внимание перевела на альбом с рисунками. — А эту и чистить легче, когда в грязи по пояс приходишь.

— Учитель рисования знает? — Спросила Куренай, временно отложив все вопросы про поведение ученицы.

— У меня по этому предмету пять. — С гордостью ответила Ханаби, а потом грустно добавила, — кажется, единственная за гражданские предметы. Учитель рисования пускает меня на уроки. Вот он не лицемер, а оста...

— Пожалел он тебя, глупую. — Вздохнула Юхи.

— Есть у меня одна идея. — Решила поделиться Хьюга.

— Выкладывай. — Потребовала Куренай беспокойным голосом.

— Так я вам и сказала. Я сначала сделаю, все проверю. Но если у меня все получится, я прибегу и вам все расскажу. — Ответила Ханаби.

— А если не получится? — Спросила Юхи.

— Тогда не скажу ничего. Надоело чужим людям о неудачах рассказывать. — Сказала девочка.

— Это опасно? — Куренай встревожилась еще больше, а Ханаби рассмеялась.

— Ну, разве может дядя Изао быть опасным? — Спросила ученица, а Куренай не знала никакого "деда Изао", но реакция Хьюги немного успокоила ее.

— Пойдем, я тебя провожу. Тебе уже пора. — Учительница встала и путаными коридорами повела Хьюгу. Тут она увидела высунувшуюся из своей комнаты рыжую девчонку.

— Мама, а это — та девочка, которую все преподаватели гоняют? — Спросила она.

— Таюя, я кому сказала сидеть у себя, когда я занимаюсь с учениками? — Сделала ей замечание Куренай. — И еще... Нехорошо говорить людям такие вещи в лицо. — Она потянула Ханаби за руку, вывела из дома, а затем сказала:

— Это — моя дочь. У нее тоже трудный характер.

Ханаби эта "Таюя" не слишком нравилась. И она была чересчур непохожа на Куренай. Хьюгу так и подмывало спросить про отца девчонки. Юхи поняла это.

— Ты так смотришь... спросить что хочешь? — Произнесла она, а та помотала головой.

— Вам почудилось... я пойду лучше. — Сказала Ханаби.

— Ну, ступай. — Отпустила ее учительница.

— Я вам расскажу, обязательно расскажу, чем у меня все закончилось. Я еще приду.

— Приходи. — Согласилась Куренай. Только на урок и в нормальном виде. Надеюсь, мы с тобой договорились. Лучше тебе в школе учиться, чем в семье.

* * *

Ханаби, действительно, все поняла. Куренай давала ей какой-то странный и призрачный шанс остаться в школе. Только таких лицемеров, как Какаши или Ирука тоже пришлось бы терпеть. Да и отставание от других было не наверстать. А брат сказал ей не ходить к местным старейшинам клана, потому что они ее выдадут, но девочка решилась. Нужно было поговорить с Изао-саном. Она пришла в его мастерскую. Ханаби потянула воздух ноздрями — приятно пахло чакрокраской.

— Дядька Изао, это я, Ханаби. — Позвала она родственника.

Тот появился из глубины мастерской и вид имел недовольный.

— Тебя вроде в город учиться услали. — Сказал он. — Вот и учись там. Нечего здесь болтаться.

— А вы возьмете меня в помощницы? — Перешла сразу к делу Ханаби, затем, увидев его удивленное лицо, она сбавила напор и добавила, — ну или в ученицы?

Изао крепко задумался. Он был умным человеком и без слов понял, что дела в школе идут очень плохо. А также он имел достаточно такта, чтобы не спросить это в лоб.

— Ты хочешь на следующий год? — Спросил он.

— Я хочу, чтобы у меня был выбор, куда пойти, а не только в поисковый отряд или мануфактуру.

— В мануфактуру тебя никто не гонит. Оставайся в Конохе. Там у тебя комната. — Ответил Изао. Ханаби покаянно повесила голову, а когда она подняла глаза, Изао все понял по ее виноватому взгляду.

— Я хочу, — повторила Ханаби и закатала рукава, — тоже быть, как вы. И уметь на бумаге рисовать печати призыва... И на коже тоже. Это же последнее, что я не умею из клановых художественных техник.

— Тогда тебе придется учиться целый год, — предупредил ее мастер. — Но это — предел того, чему даже я могу тебя научить. А в школе тебя бы ждали новые возможности.

Ханаби вся засветилась от радости, слова про школу вообще прослушала, закивала головой в знак того, что она согласна учиться хоть сейчас.

— Здорово, Изао-сан!- Воскликнула она.

Изао еще не согласился. Он думал. Он понял, что Ханаби на школу вообще не надеется. И поэтому Изао даже не спрашивал, как она будет совмещать уроки у него и занятия в Большой Конохе. Он, конечно, мог взять ее за руку, отвести к главе клана да и рассказать ему все о планах девочки. Но зачем? Все и так рано или поздно вскроется. А вот то, что Ханаби прибежала именно к нему, Изао, когда у нее случились проблемы, это хорошо. Учитывая ее прошлое и то, какая это девочка, она запросто могла бы сбежать, чтобы искать сильного учителя. Во второй раз. И умереть. Но она пришла за помощью к своим. Значит, она научилась извлекать уроки и делать правильные выводы. Брать ученицу, да и такую взбалмошную, которую только волевым решением Главы клана не отправили в Корень, потому что ее родные не заведомые убийцы, ему не хотелось. Он взглянул на девчонку еще раз. Радость потухла. Взгляд был нервный, выжидающий.

— Ты хочешь научиться рисовать свитки птичьего призыва? — Переспросил он.

— Ну, это же вершина нашего мастерства. — Ответила Ханаби.

"Если он ее сейчас оттолкнет, она попытается найти еще кого-то, — подумал Изао. — А тогда последствия могут быть самыми неприятными".

— Хорошо. Научу тебя рисовать свитки призыва белоглазок. — Ответил он.

— И я буду помогать вам? — У Ханаби загорелись глаза. — И можно будет работать не в мануфактуре, а прям с вами, здесь?

— Посмотрим. — Сухо сказал Изао. — Будешь плохо стараться — отправишься свитки-сумки мастерить.

— Я согласна! — Крикнула Ханаби и повисла на шее у Изао. Хоть что-то хорошее произошло у нее сегодня.

— Ты мне шею свернешь, ребенок! А ну отцепись, Ласка. Не то убьешь меня ненароком, и люди придумают про тебя легенду, что жила, мол, как идиотка, и угрохала единственного человека, согласившегося ее учить.

Ханаби отошла от Изао на почтительное расстояние, развесисто поклонилась, так что выглядело это не то чрезмерно уважительно, не то нелепо, и сказала:

— Да, сенсей.

"И ведь не поймешь ее. — Подумал Изао. — То ли правда из кожи вон лезет, чтоб казаться хорошей, то ли смеется над тобой, дураком".

От ее поклона в мешковатой и не очень-то чистой военной форме веяло каким-то гротеском: перед ним стояла странная взъерошенная онна-бугейся, слишком разболтанная для военного, слишком серьезная для подростка.

Затем он вкрадчиво поинтересовался у девочки, которая на радостях с новоявленным сенсеем могла быть откровенной:

— У тебя какая-то беда?

— Да нет, с чего бы... — Замялась Ханаби, и вся ее непосредственность вдруг улетучилась. — Я просто вот могу ходить-ходить к вам учиться после школы вечером, а потом раз... — Тут она сделала "жуткое" лицо, — и... скажем, в июне, выяснится, что мне надо устраиваться заново в мануфактуру. А потом... ну совершенно случайно окажется так, что я должна буду вернуть клану деньги, потраченные на мое образование в городе. До такого, конечно, вряд ли дойдет, но ведь Изао-сан должен согласиться, что в жизни может всякое произойти.

— И ты хочешь ко мне на отработку? — Прямо спросил ее дядя. Ханаби повесила голову.

— К вам.

— А сколько ты чисто случайно можешь задолжать клану? — Спросил он.

Ханаби вместо ответа достала из рюкзака блокнот, вырвала оттуда лист и на обороте написала: "Сто шестьдесят тысяч йен".

— Долго же тебе придется бесплатно батрачить. — Сказал Изао. — Ну, конечно, не убьют, и миску риса в день ты тоже получишь. А вот про уважение в клане можешь забыть. В семье, знаешь ли, лишних денег нет.

У Ханаби горели щеки, лицо пошло красными пятнами, как будто она уже сделала какую-то гадость.

— В мануфактуре платят меньше, чем здесь, а так я быстрее все исправлю. — Произнесла она.

— Ты, значит, дичь будешь творить, а я тебе клановое образование давать? Здорово это ты придумала! — Расхохотался Изао. — Ты репутацию свою гробишь, а я должен заботиться о том, чтоб ты не свитки штамповала, чего ты заслуживаешь, а новое узнавала!

— Я вовсе и не против просто сумки делать, — сникла девочка. — Отправят и буду... — Затем она помолчала и добавила. — Но сейчас же все хорошо.

— Я возьму тебя на условии, если и дальше будет все хорошо и если ты не вылетишь из военной академии. — Ханаби тускло улыбнулась и пообещала. Ей нужна была поддержка клана и семейные дзюцу. На государственную программу в школе она уже не надеялась, хотя своими детскими обещаниями немного успокоила дядю. Но она утаила от своего учителя, что в личные ученицы ее никто в академии не брал. И с чем бы это могло быть связано? Уж не с тем ли, что учителя по гражданским предметам считали месяцы до ее исключения, а о том, что девочка перейдет в девятый класс никто всерьез и не думал. А раз так, то зачем вкладываться в двоечницу?

Беседы с близкими людьми оставили у Ханаби двойственное впечатление: брат отказался помогать, но и не выдал. А вот дядюшке Изао она, кажется, пообещала то, что не сможет исполнить. Пока еще не обманула, но дела-то плохи... Да и от разговора с Куренай на душе было скверно. Хьюге не нравилось, что она говорит неправду людям, которые ей сочувствуют и пытаются помочь. Это — гадость. А значит она не лучше этого павлина Ируки или Какаши. А еще она обещала рассказать Юхи-сенсей, как прошел ее разговор с дядей, но почему-то говорить об этом с Куренай-сан ей было стыдно.

Но с образованием все, кажется, налаживалось: личный учитель у нее появился, поэтому ей было не так обидно. О том, что он клановый, а не школьный она старалась не думать. В академии-то это все равно считаться не будет, разве, что одноклассникам будет, что ответить. Только чувствовала она, что дядя взял ее в ученицы не за успехи и заслуги, а чтобы она не натворила бед, почувствовав себя брошенной. Но это ее гордость уже не задевало. Да и ребятам она этого не скажет.

* * *

Вот и стала Ханаби оставаться после занятий в мастерской Изао. Он выделял для ее обучения пару часов в день после того, как мастерская закрывалась для клиентов. А иногда и вовсе занятий несколько дней не бывало, а Изао нагружал новоиспеченную ученицу альбомами с изображениями печатей из библиотеки да еще и вручил ей целую сумку книг. А в конце недели проверял, как Ханаби усваивала материал и исправлял ее ошибки.

Изао думал, что делает благое дело. Так у племянницы оставалось меньше времени, чтобы хулиганить. А то, что она — девчонка озорная и непоседливая, весь клан знал. Но вот не хватало еще, чтоб в Академии начали на это жаловаться. Первым месяцем работы он был доволен: девочка освоила совсем простенькие печати "тори" и теперь могла призывать белоглазок не только с помощью татуировки на руке, но и через свиток. Тут Изао схитрил. Эту технику из-за татуировки Ханаби и так знала, поэтому ничего нового и тем более опасного в ней заключаться не могло, Ханаби просто научилась не только использовать готовую технику, которую ей "подарили" в клане, но и сама с нуля рисовать эту печать. Но с другой стороны, все было по-честному. Он обещал учить ее чему-то, кроме свитков-сумок? Он и учит. И после того, как она освоит эти печати на бумаге, он показал ей, как переносить уже известные ей знаки на свиную кожу. Пусть оттачивает умение. Все равно ставить татуировку живому человеку ей никто не даст, разве что через пару лет таких тренировок на пергаменте. Зато так он доказывал девчонке, что клан о ней заботится и дает образование. Даже такое, которое не каждому у них доступно. С другой стороны, в татуировочном деле Ханаби еще никто и, если она вылетит из школы, то вернется в мануфактуру, и тут уж он ей не помощник. Будет по десять часов в день делать сумки всю жизнь, раз пользы для себя не разумеет. Может, это ее дисциплинирует... А с него и взятки гладки, если она окажется в военной школе плохой ученицей. Зато у Ханаби появился опыт небольшого, но успеха с новым учителем. А еще добавляло мотивации. Это сегодня она рисует свитки на чакробумаге, и радуется, что через них можно призвать белоглазку, а когда-нибудь... Ханаби мечтала о больших перспективах: стать фуиндзюцу мастером. Она чувствовала, что становится немного самостоятельнее в этой области знаний.

А за Изао-сана пришлось еще и оправдываться, когда заведующая учебным процессом начала ее доканывать на тему того, что девчонка еще не устроилась к личному учителю, который бы был связан со школой и Большой Конохой.

— Клановое образование всегда вызывало у нас много вопросов. — Сказала заведующая. — И, увы, вы только подтверждаете наши опасения. То, что вас учит какой-то человек с непонятной квалификацией, конечно, замечательно, потому что вы хотя бы осознаете необходимость учиться. Но кто знает, как и чему нелюди учат свой выводок? И насколько их уровень ниже программы нашей прекрасной школы? Даже представить трудно...

Девочке хотелось рассказать, какой Изао-сан замечательный, сказать, что он даже денег с нее не берет, сказать, что он лучше их всех... Только почувствовала Ханаби, что эту грымзу-преподавательницу не переубедить. И клановое образование тоже хотелось защитить. Просто она не могла. Не могла двоечница доказать, что их образование тоже хорошее, просто узкоспециальное. И она может что-то найти или заметить любого на расстоянии нескольких километров, попасть в мишень из лука или сенбоном, одолеть кого-то в спарринге, только вот вне военной подготовки ее похвалят только по рисованию. А раз она не могла доказать, то заведующей хотелось врезать, чтобы она сразу ощутила превосходство кланового обучения в области физкультуры. Но это было недопустимо. По крайней мере, так ей говорили ее родственники. А еще она знала, что никогда не расскажет об этом разговоре Изао-сану.

* * *

Войдя в дом, Обито Учиха почувствовал, что в особняке что-то произошло. В доме не хватало вещей, но впечатления, что его жилище подверглось налету грабителей, не было. В библиотеке его подозрения усилились. Он не смог бы сдержать эмоций. Дом точно обворовали: как раз исчезло много хороших книг по гендзюцу, дорогих и редких. Мерзавец, совершивший кражу, знал, что брать. В основном, это были трактаты про устройство шарингана.

Обито прошел в свой кабинет и нашел небрежно нацарапанную на листе бумаги записку: "Я в этом доме больше не останусь ни дня, предатель. Если у вас не болит сердце за свою семью, то я не такой. Я отправляюсь к Какаши-сенсею, который поможет мне в моем деле. Не уважающий вас, Учиха Саске". Вот так неожиданно его драгоценный племянник отреагировал на разговор о бессмысленности мести за родню.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ты здесь чья-то кузина, чья-то племянница, чья-то внучка, — Неджи не сдержал улыбки. — И уже чья-то двоюродная тетя... — По отношению к детям старших двоюродных братьев и сестер

2. Тест диктанта — Отрывок из Рюноске Акутагавы. "Жизнь идиота".