Золотой билет (гет)

Сентябрь.

Урок Какаши начался. Стоял необычно жаркий сентябрь. Кидомару видел, что все окна в аудитории раскрыты. И именно на этот день Какаши-сенсей назначил свой сверхважный тест по типологии ниндзюцу. Уж кому о них знать, как не Какаши, ведь техник он выучил целую тысячу. Средней своей правой рукой во время контрольной Кидомару умудрился достать шпаргалку, и результативность шестирукого юноши сильно повысилась. Другой рукой он провел по коленке сидевшей рядом Ханаби, и это был знак. Хьюга внезапно разволновалась. У нее активировался бьякуган, и теперь она смотрела вперед, на доску и учителя, а видела шпаргалку Кидомару.

— Вам плохо, Хьюга-сан? — Спросил ее заметивший изменения во внешности Хатаке.

— Все хорошо, просто тест — это всегда так волнительно... — Отвечала она, и Кидомару понял, что это — его шанс. Хатаке на время отвлекся от других учеников и теперь читал мораль Хьюге. Кидомару заканчивал перекатывать шпаргалку.

— Представителям вашего... вида, Хьюга-сан, учить надо лучше, и тогда не будете волноваться. Посмотрите хотя бы на сестру. — Посоветовал Какаши. — Она почему-то очень редко волнуется до такой степени на моих уроках, разве что, когда я говорю о вас, Хината-сан неизменно краснеет.

— Я научусь справляться с волнением. — Ответила младшая.

— Надеюсь. Пишите тест. Не смею вас отвлекать. — Поняв, что потратил слишком много времени на вспухшие вены Хьюги, Какаши стал следить за тем, как пишут свое задание другие кадеты.

"И зачем только нелюдям с улучшенным геномом разрешают учиться в старшей школе, пусть и платно? — Подумалось Хатаке. — Как будто клановых школ им недостаточно? Вот скажем, зачем Кидомару восьмой и девятый классы?" Чтобы с ним общались дети?"

На переменах Какаши видел, как они общаются, а потом ему приходилось освобождать ребят, связанных паутиной. Разве можно вообще связывать детей не в воспитательных целях?

Кидомару слышит новую тему: Какаши рассказывает о типах гендзюцу. Он оживляется, пытается не пропустить ни слова, поймав идеи учителя в сеть своего ума. Техники Кидомару довольно специфичны. Но вот о гендзюцу в его клане расскажут только, когда будут изучать прием "Кай!" О том, насколько он "эффективен", Кидомару знает не понаслышке. Своего преподавателя, Какаши, он боится да и как не бояться джонина и гендзюцу мастера. Кидомару заметил, что Хатаке отвлекся от темы, и перестал записывать, а теперь мастер рассказывал о системе образования в Конохе. Даже немного критиковал ее в рамках позволенного любимчику Минато и доверенного лица Хирузена.

— При Тобираме у него трава была зеленее. — Шепчет на ухо Ханаби. Ее дыхание дразнит юношу, и совсем отвлекает его от мыслей о Хатаке и о том, что там было при Тобираме.

— А вам, Хьюга, неинтересно? Это напрямую связано с нашей темой про гендзюцу, потому что именно при Тобираме были проведены значительные опытные исследования по воздействию чакры на органы чувств. — Сделал замечание преподаватель.

Кидомару почувствовал, как Ханаби демонстративно отдалилась от него и даже стала что-то записывать в тетрадь. Только, зная ее характер, нельзя было быть полностью уверенным, что там у нее: новая записка ему или лекция.

— Знаете, чтобы понимать специфику гендзюцу, мало одной самурайской семилетки, этому не научат в художественной школе или на курсах волонтера-поисковика. — Тут Какаши посмотрел в дальний угол, на предпоследнюю парту, где сидела Ханаби. А ее сестра в этот момент была красная от стыда. — Достаточно бывает самой малости, чтобы попасть под эту коварную технику... — Жара становилась все нестерпимей. Кидомару увидел, как Хьюга стащила с себя легкую спортивную куртку, повесила ее на стул. Ей стало немного получше, и девчонка расслабилась. В этот момент Ханаби подумалось, что Какаши не самый неприятный из преподавателей в школе. Самыми злыми, по мнению младшей Хьюги, были те, кто слишком рьяно относился к соблюдению приличий и на этом основании отказывал ей в праве посещать ее курс. А Какаши казался "нормальным". Он на многое прикрывал глаза. Девочка связывала это с тем, что он был не кабинетный ученый с вылизанной биографией, а ветеран войны.

— Кадеты! — Обратился к детям Какаши. — Сейчас мы посмотрим некоторые особенности техник гендзюцу на практике, потому что война — вещь сугубо практическая, и, если составители учебных программ, которые всю жизнь просидели в кабинетах, этого не понимают... — Кидомару поднял руку.

— Что? — Нервно спросил Какаши.

— А ничего, что не все могут сложить печать "кай". Если вы сейчас используете гендзюцу, то как же те, которые даже по природе своей не могут его развеять? — Спросил Кидомару Кумо. — Как же те, кто в принципе неспособен к иллюзиям?

— А я не похож на общество призрения инвалидов, Кумо-сан. — Бросил в ответ Хатаке. — Если здесь есть настолько уязвимые к гендзюцу, то зачем они нужны школе? Мы здесь выбираем лучших. Не угодно ли вам, Кумо-сан, составить под таких учеников индивидуальный план? Не угодно ли спрашивать с них не как со всех, а с учетом их недостатков? Только не надо потом удивляться, что они получат диплом, а их убьют, да и общий уровень преподавания упадет, — тут он сделал многозначительную паузу, — чего, конечно, в нашей славной школе никогда не случится.

— Но нам тринадцать. — Сказал Кидомару. — Мы — еще подростки. А всякое гендзюцу вре... — Какаши перебил его.

— Вы, молодой чело... — Тут Хатаке понял, что было бы странно называть Кидомару "человеком" и поправился. — Вы, юноша, никогда не были на войне. А когда мы воевали, нам было столько же, сколько вам сейчас. И нам никто соломки не подстилал. Представьте, Кумо-сан, что у вас не класс, а отряд. И вот в вашем отряде некоторые не могут сопротивляться гендзюцу... по природе. Они, дескать, калеки. — Какаши ухмыльнулся. — Разве вы не попытаетесь спасти хотя бы остальных? А "спасти" в моем случае означает научить, показать на примере для тех, кто еще не безнадежен. Итак, чтобы продемонстрировать вам действие этой коварной техники на начальном уровне... мне потребуется доброволец. — Сказал Какаши. — Может, вы, Хьюга-сан? — Обратился Хатаке к Ханаби. — ПроЯвите заинтересованность к моему предмету.

Кидомару обеспокоенно взглянул на свою подругу. Та внезапно позабыв и вещи, и куртку на стуле, вскочила на подоконник, а затем сиганула в открытое по случаю жары окно.

"Вот и пускай этих дикарей в школу", — подумал Хатаке. Хината на этот раз не залилась красной от стыда краской, она была бледной от страха.

— Я пойду, приведу ее обратно. — Произнес Кидомару. — Он стоял возле окна и глядел на убегавшую с урока девчонку.

— Ну, приведи. — Сказал Какаши. — Я этой хамке хоть в глаза посмотрю. За занятие ей два. А побег будем считать за прогул. Пусть научится хотя бы спокойно сидеть на уроке, как сестра.

— Я знаю, куда она могла побежать. — Ответил Кидомару Кумо. Он отправился на поиски беглянки, а Какаши продолжил урок.

— Есть добровольцы? Я спрашиваю... — Класс молчал. — Стыдно. — Вздохнул Какаши. — В группе перед вами было целых трое. Ну, Отомо... иди ты, ты смелый.

— А Ласка всегда такая. — Рассмеялся девичий голос. — Она, наверное, своими глазами добычу увидела, мышку там или ящерку, вскочила на четвереньки и теперь ее гоняет. А ваши уроки слишком возвышенны для такой... особы. — Класс засмеялся, а Какаши через маску улыбнулся.

Однако то, что урок Какаши — отличное время для охоты, внезапно решила не только Ханаби-Ласка, а еще и Акамару. Он вырвался из-за пазухи Кибы, а тот принялся его по всему классу ловить. Пес выскользнул в дверь, а Инузука кричал:

— Стой, Акамару, я же тебе объяснял, что у нас сейчас урок! Почему ты не слушаешься?! — Киба и сам теперь по-собачьи бежал за ним, пытаясь догнать странно ведущего себя щенка.

Какаши оставалось только закрыть лицо руками. Он никогда не поймет этих жутких импульсивных дикарей из Хьюга или Инузука. Хатаке сбился с мысли, начал что-то объяснять прежде, чем вызвать "добровольца". Он расстегнул джонинскую куртку. Духота стояла невероятная. Наверное, поэтому Хината Хьюга почувствовала себя плохо. Она зарекомендовала себя как девочка способная, но вот физической подготовки ей не хватало, да и нервы у нее были шаткие.

— Хинате дурно! — Воскликнула Ино и вместе с несколькими ученицами вытащила ее из-за парты, положила ее на пол, расстегнула блузку.

"Все-таки в такую жару надо занятия отменять, а не ссылаться на то, что ученики с помощью Воли Огня ее перенесут, — размышлял Какаши, когда понял, что урок был сорван. — А еще нельзя пускать в класс животных, — подумал он."

Сначала эта Ханаби устроила представление, сбежав с половины урока, хотя он был к ней добр, позволив присутствовать на занятии.

"Возможно, чрезмерно добр. Слишком уж он с учениками либерален." — Подумалось Хатаке.

Потом сорвался с места, как ужаленный, Акамару. Хинате Хьюге стало плохо из-за жары или, напротив, не из-за духоты, а потому что младшая сестренка-бестолочь вымотала ей все нервы.

Спустя некоторое время Хината пришла в себя, и девочки под обе руки потащили ее в медпункт.

"Если так дальше продолжится, то она и учиться не сможет", — подумалось Какаши.

Хатаке удалось восстановить порядок в классе, но он тут же заметил, что на месте снова не все.

— А где Чоджи-кун? — Спросил он.

— А он очень разволновался, когда все началось, и в общем ему... приспичило. — С задней парты бросил Нара.

Класс снова разразился смехом — ребятам нужно было выместить накопившееся тягостное напряжение.

Кидомару вернулся только к самому концу сорванного урока и сказал, что никого не нашел.

* * *

Сакура была очень рада, что смогла помочь старосте. Если честно, то Харуно немного не понимала, как у такой замечательной ученицы могла быть такая безалаберная и даже диковатая сестра, которая посмела устроить такое "представление" посреди урока. Воспитывали-то их наверняка одинаково. А ведь из-за нее все началось. И она, Сакура Харуно, из-за младшей Хьюги не узнала материал новой важной темы, которую теперь оставили на самостоятельное изучение. А у нее к гендзюцу талант. Ей так сказали. А как сам новую тему изучишь без практики и только по учебникам, когда у Какаши-сана авторский курс? Но вот теперь Хината лежит на кушетке в медпункте, и Харуно могла вернуться к занятиям.

— Девочки, я на урок пойду! Может, успею еще! — Сказала она.

— Сакура-чан, побудь, пожалуйста, со мной. — Попросила Хьюга. — Мне что-то не очень хорошо.

— Конечно, нехорошо. — Ответила Сакура. — Ты ж хлопнулась в обморок посреди занятия. А все из-за того, что сейчас такое марево, что сколько не проветривай, в классе прохладней не становится. Но с тобой лучше Ино-чан останется, а я пойду. А еще тут медсестры рядом. Они помогут.

— Сакура-чан, Хината дело говорит. — Вдруг произнесла Ино. — Давай вместе с Хинатой пока побудем, а потом вдвоем пойдем на следующий урок.

— Да что с вами такое, девчонки!? Хинату еще понять можно, но тебе-то я зачем, Яманака-сан? Хочешь, чтоб я тему пропустила? Я же не эта... — Хината покраснела и прикрыла глаза. Она поняла, о ком говорит Сакура. — Я здесь восемь лет учусь, и ни разу никогда...

— Останься, пожалуйста, — Попросила Ино. — Гендзюцу не шутка. Он там опыты ставит на людях. Зачем туда ходить? Пусть себе других "добровольцев" ищет. Сама же слышала, что достаточно мимолетного влияния на нервную систему. Кто знает, что он там для оставшихся приготовил? — Голос Ино был нежный и даже какой-то заботливый. Ей верилось. Поэтому Харуно осталась.

* * *

— Думал не найду тебя. — Сказал Кидомару, держа в ладони паука-сенсора.

— Я умею хорошо спрятаться, если захочу. Мы такую важную тему пропустили, — с деланной грустью сказала Ханаби. — Нет, я серьезно. Я бы хотела узнать побольше, ну чтобы...

— Понятно. — Бросил Кидомару Кумо.

— Просто не такой ценой. Я испугалась очень. Я решила, что он моего согласия спрашивать не станет, и прилетит мне иллюзия за то, что я у него "любимая ученица". Какаши в войну санитарку убил. Мне это тетка рассказывала, которая меня самурайскую школу "конвоировала", Хана-сан. Она говорила, что медсестра ему не дала... ну, понимаешь, — лукаво посмотрела на Кидомару Ханаби, — он ее и грохнул. Рука не дрогнула. А тут "всего лишь" гендзюцу.

— Жесть. — Ответил Кидомару. — Правильно ты поступила. Я, как мамку свою вспомнил, сразу "тебя искать" отпросился.

— А тему-то придется наверстать. И еще вещи у одноклассников забрать. Я же все там бросила... Ками-сама, как же было страшно. — Произнесла Ханаби. — Ну, я знаю одного человека, у которого тьма тьмущая книг и статей про иллюзии, галлюцинации и все такое.

Девчонка долго водила его путанными улицами, пока они не вышли к огромному дому, по виду очень богатому, особняку с прилегающим к нему садом.

— А нас туда пустят? — Спросил Кидомару, глазея на такое великолепие, которого не видел ни в своем клане, ни в угодьях Хьюга, ни даже в квартале, где жил глава белоглазого клана. Ханаби кивнула. — Откуда у тебя такие знакомые?

— Этот человек — учитель ниндзюцу, а еще рантье. Он — дядя Саске-куна. — Объяснила девочка. Они ждали этого знакомого учителя довольно долго, пока он не появился в паланкине и окружении десятка слуг.

— Обито-сенсей! — Учихе помогли выбраться из паланкина, и он зазвенел металлическими набойками на обувь о мостовую. Джонин взглянул на двух подростков. Кидомару он напомнил пирата из кинофильма: пираты тоже часто теряли в бою конечности. Кумо представил этого солидного человека бравым корсаром в какой-нибудь киноленте.

— У вас же есть в семейной библиотеке книги по гендзюцу? — Спросила Ханаби.

— А что библиотека закрылась, а тебе нужно срочно к завтрашнему числу написать сочинение? И вообще... — Обито немного поморщился. — Кто это с тобой?

— А, это — мой одноклассник и хороший друг, Кидомару-кун. — Ответила ученица.

Кидомару хотел было протянуть одну из своих рук в знак приветствия, но постеснялся.

— Здравствуйте, — сказал он. Обито иронически посмотрел сначала на него, а потом на Ханаби, державшую в своей левой руке одну из его паучьих лап.

— Нам бы позаниматься. — Объяснила она.

— В библиотеке нет нужных книг, — соврал Кидомару и подумал, что, может, добрый господин, действительно, посочувствует их беде.

Но в этот момент Ханаби сказала нечто совсем другое:

— Нас из общественной библиотеке выгоняют. А Кидомару-куна даже не записали туда. — Кидомару с силой дернул ее за руку.

Обито решил, что его знакомство с паукообразным мальчиком и так затянулось, да и стоять на пороге дома невежливо и некрасиво, поэтому пригласил ребят внутрь. Учиха также понимал, что пускать детей в саму библиотеку нельзя: вдруг они прочтут что-то слишком опасное, а Ханабино прозвище "Ласка" получит неожиданную основу. Поэтому Обито решил позволить ребятам заниматься не в библиотеке, а в гостевой комнате. Учиха отыскал две-три книги по иллюзиям для старших школьников, еще одну книгу по сенсорике, где тоже может быть написано что-то полезное, и отдал детям. Пусть теперь пишут свой реферат. По-хорошему он, конечно, должен бы выяснить, почему они обременяют его и что случилось в общественной библиотеке, потому что ребята сказали ему разные версии того, почему им потребовалась его помощь...

Кидомару подумал, что Обито оказался хитер, и в свою библиотеку никого не пустил. Реферат-то они напишут, а вот никаких тайн про иллюзии не выведают. С этой точки зрения, можно было пойти в читальню в клане Хьюга, где тетушка Ханаби, гораздо более добрая, чем этот господин, подобрала бы нужную литературу для племяшки, которую "перевоспитала" с помощью любви к книгам.

Проблема библиотеки клана Хьюга состояла в том, что там было несколько тысяч томов, как обычно бывает в провинциальной читальне, только среди них встречалось много художественной литературы, школьные и специальные учебники, книги рассказывавшие о географии и экономическом устройстве других стран, тома, посвященные самым разным областям, от архитектуры до описания диалекта страны Снега, от буддистских гимнов, исполняемых на Обон, до пособий по рыболовству. Далеко не все книги были посвящены ниндзюцу, рукопашному бою, сенсорике. Клан был большой, и библиотека опиралась на интересы самых разных людей. Она не обязана была давать готовых рецептов по тому, как стать великим шиноби. Кроме того, часть фонда относилась к детской литературе, и больше не могла принести пользу таким взрослым и состоявшимся шиноби, как Кидомару с Ханаби.

Кидомару Кумо библиотека клана Хьюга нравилась. Как может не нравиться читальня, под которую отдано целое здание? Вот и думали ребята, что в доме Обито не только напишут доклад, но и получат эксклюзивные знания, а он отдал им пособия для новичков.

* * *

Ханаби вспомнила, что за те два года, которые она ходила в клановую читальню, она перечитала весь детский отдел, который был совсем небольшим, а потому была особенно рада взрослому читательскому билету, который ей вручила добрая тетушка Сатоко в тринадцать лет. Сатоко считала, что именно она помогла трудному подростку встать на путь исправления. Ханаби не мешала ей так думать. Она не была книгочейкой, не хотела стать эрудитом, но зато очень хотела жить, а после того случая с лодкой, попыткой бегства на Чаячий Остров, и скандалов с дядей библиотека оказалась чуть ли не единственным способом провести свободное время после школы, а потом и после мануфактуры и показать, что она добрый, хороший, миролюбивый и вовсю исправляющийся ребенок.

Может, именно поэтому ее отправили на платное обучение в восьмой класс в Большую Коноху. Ее двоюродный дедушка, когда она прибежала к нему с дипломом об окончании семилетки да еще со свидетельством о завершении курса в художественной школе, где в ней видели перспективы и потому дали доучиться, несмотря на ее выходки, горячо обнял ее и сказал, что ее, наверно, и в старшую школу отправят, а затем, может, и в институт.

Это слово звучало совсем страшно для Ханаби. Она слушала Изаму-дзи, а сама ревела, и думала, что теперь, наверное, чакро-чайкам не скормят. А про институт и вовсе не думала. Это Хината все училась и к чему-то там готовилась за несколько лет до поступления. Сама она не знала, как сможет пробиться через конкурс в десять человек на место. А в жизни вышло странно. Странно для ее дедушки, а для нее — вполне нормально. У нее вместо восьмого класса случилась мануфактура. Там она трудилась полгода и проработала, наверное, бы и больше, если б дядя не накопил на обучение детей в Большой Конохе. Иногда ей давали миссии и отправляли вместе с поисковым отрядом пригонять назад пропавший скот да искать заблудившихся детей. Вот и все обучение после школы.

У Ханаби были подозрения, что на самом деле глава клана хотел дать лучшее образование ее сестре, а она... Девочка подумала, что в клане решили не разделять ее и Хинату. Очевидно, рассчитывали на то, что они будут присматривать за друг другом, и это лучше, чем отправлять к незнакомым людям детей поодиночке. Потом у младшей Хьюги родилась еще одна версия того, как она попала в восьмой класс: в клане волновались, как она переживет расставание с сестрой, и думали о том, не испортится ли снова ее характер, перечеркнув все их старания по адаптации девчонки. Ханаби думала, что это не она заслужила право отправиться в старшую школу, а это клан дал ей огромный аванс.

Вот и получается, что Хината старше ребят на год. Недаром, она стала там староста. Наверное, из-за возраста им ее проще воспринимать, как сенпая. Ханаби тоже немного переросток. Таких детей много. Особенно среди бесклановых. Не все успевают получить хорошее коноховское образование сразу и вовремя.

И хотя жизнь Ханаби уже была немного другой, упускать эту возможность поучиться в старших классах она не стала: когда еще такой шанс выпадет?! Только вот успеваемость ее была совсем не такой, как в самурайской дзюку, где она своевременно исправляла оценки, закрывала пропуски и как-то вытягивала на четверки. И причин этому было много.

Во-первых, между провинциальной школой и элитным военным интернатом была разница. В том числе и в программе. И новые нагрузки тянуть было сложно. Преподавателями были джонины, которые отбирали там самых сильных ребят и присматривали себе учеников, да и учили детей часто по своим авторским курсам. А поэтому слабаки были не нужны. Во-вторых, за полгода в мануфактуре она серьезно подзабыла академические гражданские предметы, а Хинате в это время дали возможность учиться и готовиться. В-третьих, в провинциальной самурайской школе были вещи, на которые учителя закрывали глаза. Но в столичной престижной школе такое терпеть было невозможно. Например, внешний вид учащихся должен был соответствовать статусу весьма уважаемого учебного заведения. А с ним у Ханаби начались проблемы. Ее стиль совсем не соответствовал тому, как должна была выглядеть прилежная японская ученица элитной школы. А потому были преподаватели, которые в таком "непотребном" виде даже на занятия ее не пускали. Число прогулов росло, хотя прогуливать Ханаби и не собиралась. Да и с поведением были проблемы, и они отражались сначала в дневнике, потом в личной характеристике: кто-то же делал пакости самым высокомерным учителям. И это была не Хината и не Ино.

Вообще-то Ханаби помнила времена, когда была "хорошей девочкой". Класса до четвертого. Тогда ее тетка Тэруко зорко следила за ней, и в школу Ханаби тогда ходила, как положено, в "матроске", и была она гораздо спокойней, а потом ребенка будто подменили: начались ссоры с двоюродными братьями, потому что девочка стала подмечать, что ее тетка любит их больше, а к ней, действительно, относится только как к племяшке. А случилось это оттого, что после похищения Хинаты Глава Клана решил, что полезно девочкам, дочерям Хиаши, пожить у своих менее родовитых родственников. Решил, что так безопаснее.

Скандалы с Тэруко и Мэнебу, ее мужем, оставили на память Ханаби сеченую спину и привели к тому, что в пятом классе ее "взяли к себе погостить" уже другие родственники. Хината тогда решила уйти вместе с сестрой. Приютившие их родственники дали понять, что для них главное это — примерное поведение и хорошая учеба. А Ханаби в тот момент остро переживала соперничество с сестрою и в пику Хинате решила стать онна-бугейся. Тогда родился ее стиль: пристрастие к военной или тренировочной форме (в такой одежде все прочие занимались боевой подготовкой, но редко носили в обычной жизни) в противовес изящным вещам "слишком женственной" Хинаты, которая в те годы стала, по мнению сестры, стыдиться того, что она Хьюга, когда появлялась в Большой Конохе. Хината скрывала свои особенности, Ханаби выставляла их напоказ.

С одной стороны, с помощью "военки" Ханаби удавалось провоцировать "недалеких" взрослых, для которых внешний вид был важнее дел человека, с другой, — шокировать непривыкших к ее облику учеников, а это младшая Хьюга любила, а также вызывать у Хинаты острое чувство стыда за нее, когда их водили куда-то вместе, что вообще было бесценно.

Для себя свою причуду она объясняла тем, что такая форма больше подходит для ее образа жизни, потому что она не только на тренировках везде лазает, всюду суется и может залезть туда, где не только школьная форма порвется, но и любая другая одежда, кроме специальной, извозится так, что потом не отстираешь, а новой взамен испорченной ей не купят. Призывы Хинаты быть просто более аккуратной в жизни и не всюду соваться, где ей интересно, она не слушала. Ску — чно!

В пятом классе Ханаби болезненно хотела стать сильнее и не только среди ровесников, у нее появилось желание вообще стать самой сильной в клане. Ведь если быть онна-бугейся, то быть лучшей. Те, кто ее воспитывал, объясняли это возрастом, пока за год это стремление не стало чрезмерным и не закончилось очень скверно. А младшая дочь Хиаши только благодаря милосердию Главы Клана осталась жива. Он и забрал, наконец, обеих девочек обратно в господский дом. С тех пор Ханаби с сестрой больше не переезжали.

Вот и вышло, что "матроску" Ханаби носила когда-то давно. Она казалась ей отголоском неприятного воспоминания из детства. А другие ее воспитатели не стремились сразу менять ее стиль в одежде, когда надо было заниматься более важными вещами: пытаться менять ее поведение, объяснять опасности быстрого и неразумного роста в силе, давать ребенку мирные интересы и помогать находить общий язык с братьями и сестрами.

А потом она выросла. И на миссиях в поисковом отряде никому бы и в голову не пришло способную ученицу ругать за внешний вид. В мануфактуре ей выдали специальную рабочую одежду, но никто не мешал ей потом заявляться в читальню в том виде, как она привыкла. Тетушка-библиотекарь на нее нарадоваться не могла, а в душе опасалась возможных срывов из-за такой ерунды.

* * *

А вот в Большой Конохе все вдруг стало сложным и неоднозначным, и Ханаби никак не могла к этому привыкнуть. И формальные соответствия приличиям оказались значимы. А она совсем не вундеркинд, чтобы прощать ей дисциплинарные нарушения. Были учителя, которые занимались с ребятами физической подготовкой, учили их маскировке и владению оружием, и с ними у девчонки не было проблем. Они только немного удивлялись, видя ее не на тренировке в шинобской форме. Ханаби отвечала им тем же и удивлялась, например, тому, что ее преподаватель по кендо, впервые увидев девочку в таком наряде не на физкультуре, подозвал будущую куноичи, а после ее объяснений, почему она выбрала именно такой стиль, он как будто хотел что-то сказать, да махнул рукой, только сунул ей в карман яблоко. Сочное такое. А вот другие учителя относились к ее поведению куда строже: в результате половину курсов она посещать не могла. Хината пару раз советовала ей взяться за ум. Да и мысли самой Ханаби о дальнейшей своей судьбе были совсем неутешительны: если все так продолжится, она живо из школы вылетит.

* * *

Обито ушел, оставив их одних. Гостевая комната ребятам очень понравилась: мозаики, гобелены, образцы изысканной каллиграфии, висевшие на стенах. Было там много всего интересного, так что Кидомару и Ханаби не сразу начали заниматься, а рассматривали комнату, как будто это был музейный зал. Наконец, приступили и к работе, только вот она никак не шла. Не мог Кидомару сосредоточиться на том, что происходит, когда чакра специалиста по гендзюцу поражает слуховой нерв, когда сам то заслушивался голосом Ханаби, то засматривался на гобелены такой красоты, которой до этого и в жизни не встречал. Все-таки комната для гостей должна была их в каком-то смысле развлекать, расслаблять, радовать глаз приятными картинами, создавая должное впечатление о хозяине, а вот для занятий ребят, которые в Большой Конохе недавно, она не очень подходила.

— Ханаби-чан, — вдруг сказал ей Кидомару. — Ты на половине уроков не бываешь... Ты думала... ну, о том, как быть дальше?

-Ну, думала, конечно. — Ответила она. — Когда тебя на занятия не пускают, знаешь, как обидно? Вот сидишь на скамейке и думаешь...

— И чего надумала? — Заинтересованно спросил он.

— Вообще-то мне хорошо бы здесь остаться. В клане поставили условие, что я обязательно должна выбрать только мирную специальность. А тут этим меня никто не парит. Ну, кроме сестры, конечно. Но она — зануда. — Ханаби состроила гримасу, показывая какое обычно выражение лица у Хинаты, когда та "читает ей мораль". — А здесь я бы изучала то, к чему лежит душа. Ну, и тут полно предметов по военной подготовке, на которые можно записаться, а потом сделать невинные глаза перед родными и сказать: "Ой, они были в обязательной программе, и я должна была им учиться, чтобы меня не исключили".

Кидомару пристально посмотрел на подругу, но ничего не сказал.

— Блин, у меня проблемы не из-за того, как я выгляжу... ерунда это все, только... — Ханаби нервно дернула себя за воротничок. — На меня в характеристике знаешь, сколько всего, наверное, уже понаписали?!

— А план у тебя есть? — Поинтересовался юноша. — Ну, что делать собираешься?

— Да, планов полно, штуки три. — Бодро рассказывала Ханаби. — Только во всех моих планах выходит, что меня все-таки отсюда вышвырнут. В оптимистическом — я как-то доучусь восьмой класс на тройки. И раз я сдам годовые контрольные хоть как-нибудь, то на каникулы меня отпустят в деревню. Только я скажу родным, что еду к вам. Может, так у меня появится возможность изучать арахнологию. У вас же есть летние курсы?

— Есть. — Завороженно ответил Кидомару. — Тебе так нравятся пауки, да? — С надеждой добавил он и сам не заметил, как облизнулся.

— Ну, у вас же, в основном, их изучают, верно? Вдруг, у меня получится? — Ответила вопросом на вопрос Ханаби. — Просто я чувствую, что здесь все плохо закончится, не в этом году, так в следующем. Диплома-то все равно не видать. И я сейчас соображаю, у кого и чему можно еще поучиться: вот и думаю то про твой клан, то про братца Неджи, то про Сатоко-сан, это наша библиотекарша... Не откажется же она от меня после неудачи. Но знаешь, я сейчас размышляю и думаю, что все по п... пессимистическому плану пойдет. Ни до каких курсов летних я здесь не дотяну и на контрольных мне "параши" влепят, а в родном клане учиться-то больше и негде. Только в мануфактуру возвращаться. Меня даже на сестринские курсы не пустят после такого позора в Большой Конохе. Весь клан скажет, что Хината хорошая, а я опять плохая. Только это нифига не честно, когда Хината училась, а я... и теперь нас сравнивают.

Кидомару решил, что второй план намного хуже. И для него в том числе. Ему хотелось, чтобы соклановцы отпустили Ханаби на лето в его деревню изучать пауков. Было бы весело и полезно. А если сбудется второй план, то Ханаби предстоит тяжело трудиться все лето, отрабатывая потраченные впустую на Коноховскую школу деньги. Да и целый год она потеряет.

— Ну, а третий план? — Спросил Кидомару.

— Еще хуже. — Бросила Хьюга. Потом задумалась. — Нет, глупость, если по третьему пути пойти, то выйдет, что я ничего не смогла и сама сдалась.

— Ну, хоть расскажи, в чем суть. — Попросил Кидомару.

— Ну, я могла бы сама написать семье, что совсем не справляюсь, ни с жизнью здесь, ни с программой, а потому мне совестно брать у них деньги за обучение, чтоб эти павлины карманы себе набивали. Смысл в том, что получится, как будто я сама ушла. Не так стыдно. Только, как об этом родным сказать, чтобы без скандала... — Она задумалась, а потом добавила. — Да и как-то это слишком трусливо...

* * *

Ребята занимались докладом, как вдруг Хьюга неожиданно спросила:

— Слушай, Кидомару-кун, а как сделать так, чтобы в одном месте собралось много-много пауков?

Вообще-то Кидомару не хотел отвлекаться от важной темы, раз уж им разрешили заниматься в таком роскошном месте, но уж слишком ему нравилось, когда Ханаби спрашивала его о паучьей жизни. Таких интересующихся девушек не из его клана он встречал довольно мало. Ведь даже представительницы побочной ветви из клана Хьюга предпочитали выходить замуж за тех, у кого паучьего облика не было, а улучшенный геном оставался непроявленным из-за "спящих" рецессивных генов. Они и сами были такие.

— Есть самки чакро-пауков, — рассказывал Кидомару. — Они источают феромоны и привлекают множество самцов. Смекаешь? — Ханаби озорно подмигнула ему. — А значит, — продолжал он, — если ты хочешь, чтобы в каком-то месте было много-много пауков, они там окажутся.

— А ты можешь достать мне одну такую ненадолго? — Спросила девчонка.

— Да хотя бы и надолго. — Ответил Кумо. — В клане таких множество.

Ханаби чмокнула юношу в щеку. В этот момент вошел Обито.

— А я смотрю вы, дети, тут у меня... учитесь, можно сказать, занимаетесь... только никак не пойму, чем.

— А мы уже закончили. — Ответил Кидомару.

— А мне кажется, только начали... — Произнес Обито. Кидомару будто бы даже отсел от своей подруги, только вот средней своей рукой все равно приобнимал девчонку за талию. А она и рада.

Учиха в этот момент подумал: "А не предоставил ли он этим двоим придуркам место для свидания среди столетних гобеленов?" Он резко подошел к столу и, посмотрев на парочку, прошипел: "А ну не балуй!" И не пояснил, к кому именно были обращены его слова, но каждый из молодых людей принял их на свой счет.

Обито взял со стола реферат, принялся читать. Они, действительно, написали заданную работу. Обито выдохнул. Ну, хоть не два часа они тут обжимались, пока он оценивал потери в доме от побега Саске с рядом семейных ценностей и совсем забыл про подростков, чего в обычной ситуации делать было ни в коем случае нельзя. Учиха решил, что пока для ребят, наверное, учеба еще важна, да и сказывался страх исключения из старшей школы. Он сделал несколько поправок, чтобы его любопытство к их работе по гендзюцу не выглядело бестактным, а затем попросил ребят удалиться.

Для Кидомару неожиданная гостьба у Обито закончилось хорошо: доклад они с Ханаби написали, она живо интересовалась не только иллюзиями, но и арахнидами, вела с ним пошлые разговоры про размножение у пауков и в конце поцеловала.

* * *

Через несколько дней у Ханаби в руках была очень крутая чакро-паучиха, и осталось только во время большой перемены подложить ее в сумку к Какаши-сенсею в отместку за "практику по иллюзиям на добровольцах". Она даже смогла отыскать его вещи. Ханаби рассматривала паука на свету, держа его на ладони.

"Ну, что, дорогая, тебе пора в новый дом: к Какаши-сенсею в сумку. Здесь будешь жить ты, а скоро и сотни твоих братьев". И в этот момент она задумалась о том, что подложить Какаши-сенсею паука, конечно, здорово, даже на грани гениальности, только вот подумают-то не на нее, а на Кидомару, и у него будут крупные неприятности. А вот это уже несправедливо. А если она признается, что "украла" паучиху, то ей с великой радостью отрубят палец или два за воровство, которого не было. Хината в общем-то верно говорила, что " ты в школе третью неделю, а все только и ждут, когда ты крупно оступишься". Сестра ее, конечно, лицемерка и трусиха, но здесь она и сама нелюбовь преподавателей чувствует.

— Чего делаешь, сестрица? — Не обещающим ничего доброго голосом спросила вошедшая в класс брюнетка. Младшая Хьюга так глубоко задумалась о последствиях своей шалости, что не заметила сестру.

— На паука любуюсь, не видно что ли? Хочешь, со мной посмотрим? — Ханаби протянула его сестре на вытянутой руке. Знала, что откажется. Зато Ханаби ведет себя так, как велят родители: пытается наладить взаимопонимание с сестрой, и это Хината отказывается и проявляет себя как нетактичный человек, не понимающий других.

— Ты б лучше не разглядывала своего паука рядом с вещами Какаши-сенсея, а требования его выполняла. И не только его. Тебе в который раз сказали, что это форма для военной подготовки? — Хината слегка потянула ее за рукав зеленой куртки. — Он уже даже звереть стал в последнее время. Чуть тебя не изувечил.

— Пойдем, найдем Кидомару-куна. — Ханаби ушла от прямого разговора с сестрой. — Мне надо ему кое-кого вернуть. Я налюбовалась.

Октябрь

Для Обито собирать команду было дело непростое: никто не хотел ни в ученики к Учихе, ни в команду к Саске. А ведь очевидно, что Обито возьмет в группу своего племянника. После резни в клане все больше слухов ходило об звериной жестокости Учих, а еще больше о том, как Обито-сану и Саске единственным из всей семьи удалось выжить. А племянника после всего увиденного, после того, как он стал свидетелем массовых убийств в клане, долго водили к детскому психиатру. Тот заключил, что самого страшного, то есть гендзюцу, на ребенке нет, но вот ужасов Саске насмотрелся на всю жизнь. Так, что в команду к мальчику, у которого была справка из лечебницы, не очень хотели отпускать других учеников, поэтому Обито решил набрать свою группу любой ценой, и раз сам он был тоже "учитель с увечьем", то решил в просьбе об ученичестве никому не отказывать. Вышло даже лучше, чем планировалось с самого начала: все дети в команде были клановые, хотя какие еще согласятся учиться с Саске? Можно сказать, чтобы войти в новую группу Обито, нужно было в каком-то смысле быть монстром. Вот и взял Обито девчонку из маргинального клана. Ее никуда не принимали из-за того, что к нелюдям часто относились с подозрением, из-за того, что думали, что в крови у нее наследственное непокорство, из-за того, что общалась она с людьми с такой же репутацией, какая была у нее самой, из-за того, что в биографию ее "пятнала" мастерская, а к такой работе многие воины-джонины относились по традиции презрительно, считая ремесло недостойным занятием, и, наконец, из-за трудностей в учебе и дурного нрава. А Обито нужен был боец поддержки, которому деваться некуда, и который будет закрывать глаза на его увечье и недостатки характера его племянника. В душе Обито теплилась надежда, что два проблемных подростка найдут общий язык, и у Саске будут друзья. У самого Обито тоже испортился характер после войны из-за находящих на него время от времени фантомных болей. И такого учителя, как он, тоже нужно было терпеть и не бояться разных слухов, ходивших о нем по Конохе. Все-таки не может же пользоваться хорошей репутацией гендзюцу мастер, ведь у ученика такого человека всегда есть риск, что преподаватель использует против генина иллюзию. Вот и принял в свою группу Обито хулиганку-Ханаби от отчаяния, а она от отчаяния к нему пошла.

Обито спросил, чего она хочет изучать, а та ответила, что хотела бы заниматься военным делом. Учиху тогда еще поразило, что ответила она ему шепотом, будто боялись, что ее услышат. Обито в этой мелкой, худенькой, до ужаса нескладной, но с живыми синими глазами, взглядом пронзительным и любопытным, солдата не видел. Она могла бы стать разносторонней куноичи поддержки, да и уже начала изучать некоторые направления ниндзюцу в клане, но никак не была бойцом. Зато Учиха понял, почему она так стремилась в армию. В клане военного образования девочке почему-то недодали, и она явно пыталась наверстать упущенное в военном интернате. Самый большой страх Обито заключался в том, что девчонка все-таки откажется, а осторожность в ней победит тягу к образованию. Ученица вылетит из интерната, вернется в клан, где возможностей совсем мало, зато это будет куда разумнее и безопаснее. Только вот если раньше времени вылетит она, команду расформируют, и образования не получит его дражайший племянник. А это уже проблема.

Когда Ханаби познакомили с составом команды, она была удивлена, ведь обычно клановых детей отдают чужому учителю, чтобы ребенок социализировался, а не замыкался в рамках своей семьи. Логичным было бы, чтобы Саске учился у Обито до совершеннолетия. А потом его надо кому-то передать, а этого не произошло. Значит, Саске, как и она, оказался не слишком-то нужен другим учителям, капитанам команд. И в ее клане ходили слухи, из-за чего этого мальчика чурались воспитатели.

Третьего участника не пришлось. Его фактически навязали Обито. К нему обратился сам начальник отдела генетических исследований Оротимару-сама. Он рассказал, что привез из Страны Воды любопытный экземпляр: диковатого мальчика, который несколько лет провел у своих родственников в клетке. Оротимару его адаптировал, и теперь хочет отдать в команду, а тут как раз подобрались похожие ребята, у которых проблема с тем, чтобы влиться в коллектив. Оротимару хотел, чтоб его приемный сын больше общался со сверстниками. Генетик намекнул, что Обито как руководитель может рассчитывать на любую его помощь как каге Мертвого Города, хотя Обито надеялся, что ему никогда не понадобятся услуги такого человека. Отшельник сказал, что Учихе будет трудно найти команду для Саске-куна, как и ему для Кимимару. Так почему бы им, двум мужчинам, воспитывающим мальчиков, не объединить усилия? Ханаби поставили перед фактом, что с ней учится мальчик, который выжил, и приемный сын профессора медицины, про которого ходили леденящие душу истории. Она попросила время, чтобы подумать. Команда была совсем непрестижная и даже чем-то пугающая. Но на дворе стоял конец сентября, всех ребят разобрали по группам, а ее никуда не взяли. А значит, у нее будет "неуд" еще и по всем практическим занятиям. Вообще ни за что. За то, что преподаватели взяли себе других студентов. Ситуация вырисовывалась жуткая: на половине курсов ей исправно ставят двойки за пропуски занятий, на которые сами же ее и не допускают. А тут еще влепят "пару" за невыполненные миссии. И выбор получается только между тем, уходить ли ей самой из академии или ждать отчисления.

Сам Обито и Саске не пугали. Они приходились ей какой-то дальней-дальней родней, и о степени их родства знают только историки, занимающиеся генеалогией. Семья Ханаби считалась рано отдалившейся ветвью клана Учиха, которая сильно ослабла и, с точки зрения многих шиноби, деградировала. Хьюга убеждала себя, что Саске в общем-то нормален, просто много перенес. Она же после своих выходок тоже отправилась на разговор к психиатру, занимавшемуся терапией людей, попавших под гендзюцу. Там ей объяснили, что делают сильные учителя с перспективными учениками, которых хотят оставить при себе. Тогда же она познакомилась с Кидомару.

А вот Кимимару-кун пугал сильнее. Точнее не он, а его отец. Но из команды уходить из-за Кимимару было слишком обидно, да и это не спасло бы ее от этого юноши, потому что у них всех были общие лекции, а это значит, что даже с самыми пугающими людьми надо было уметь общаться. И лучше ей начать этому учиться сейчас. Поэтому она согласилась. Обито был настолько рад, что даже пошел на компромисс и обещал ее научить искать мины. Теперь у старшего Учихи была команда, а это значит, что у Саске не будет проблем с практикой. Однако уже на стадии знакомства с командой выяснилось, что есть много проблем.

— Ребята, вы сейчас расскажете мне о ваших целях и мечтах, — начал Обито. Знакомство решено было провести на пикнике, а дружеские посиделки должны были сблизить детей.

Кимимару рассказал, как он хочет найти новых знакомых в Конохе, что он долго жил не в лучших условиях, что весь его клан был убит Терумией Мей и ее людьми. Обито закрыл ладонью лицо, которое исказило, словно от внезапной сильной боли.

— Тоже хочешь их убить, да? — Оживился Саске. На губах его появилась совсем недобрая улыбка. Она скорее напоминала оскал: мальчик почувствовал родную душу. Ханаби стало горько: и подобралась же у нее такая группа! Будто специально...

— Я тоже мститель. — Сказал Саске. — Я хочу убить Итачи! — Воскликнул он.

Кимимару захотел ему ответить, рассказать, что он не держит зла на Терумию, потому что в клане с ним обращались, как со скотом, и если б не бой с туманниками, то и не выпустили бы его еще долгие годы. Только Обито не дал ему договорить. Старший Учиха поднялся и после внезапного выкрика своего племянника врезал ему по лицу, а затем еще раз. Тот рухнул на землю. Обито поднял Саске, долго тряс его за шкирку.

— Кого ты захотел убить, щенок, а? Да тебя даже инвалид и тот по стенке размажет! — Крикнул он и принялся доказывать при остальных учениках, как искалеченный учитель может превзойти физически здорового ученика. — Я прямо при них из тебя дурь выбью, чтобы все видели, какой из тебя воин. Знаешь, что сделает с тобой твой братец? — Обито поволок Саске к мангалу, в этот момент завязалась драка: Саске перехватил руку своего дяди и вырвался из захвата. Затем шиноби обменялись несколькими ударами.

— Ну, что, дядька Обито, вы не против, если я на вас потренируюсь, не то вы защищаете моего братца больше, чем свою семью? — С едкой иронией в голосе произнес Саске.

-Ты с кем так разговариваешь, сопляк? — Обито размахнулся для удара, да промазал. Все-таки племянник двигался ловчее его. В конце концов, шиноби перевернули мангал, угли рассыпались, зашипели. Пикник был окончательно испорчен.

— Это ты своего мудака-отца не уважаешь, раз так подставляешься! — Выкрикнул Обито и выписал Саске удар под солнечное сплетение. Тот покачнулся, рухнул. Итак, через десять минут драки Саске был привязан к дереву, в рот ему был вставлен кляп.

Ханаби испуганно смотрела на Кимимару и со страхом думала, что это только первый день; они еще даже толком не познакомились, а уже стали свидетелями отвратительной семейной сцены. Кимимару Кагуя же будто и не замечал происходящего, а потом, поймав на себе удивленный взгляд Ханаби, ответил:

— В моем клане было много такого. А я сидел в клетке и смотрел. Это как театр. Только в театре бывает интересно, а там мне было все равно. Если страшно, уходи.

Обито похлопал ладонями друг о друга, стряхивая пыль, затем вернулся на свое место. Он зло посмотрел в сторону Ханаби, а потом нервным, раздраженным голосом сказал: "А теперь девушка..."

Ханаби не сразу врубилась, что пикник в честь знакомства продолжается даже со связанным Саске, который из всех сил рвался из пут и даже с заткнутым ртом очень хотел что-то сказать своему дяде.

— Я тебе сказал, чтоб быстро выкладывала, че ты там от жизни хочешь! — Повторил Обито. — Все, сука, тебя ждут... — Ханаби, растерявшись, пару раз моргнула. — Что, тоже враги ограбили родную хату, и ты их на части разорвать хочешь?

Ханаби была воспитанной девочкой, которой разок показали, как кричат чакро-чайки, какие они добрые и как любят людей, поэтому она испуганно помотала головой. Потом она собралась и ответила так, как решила заранее, готовясь к таким опросам дома.

— Я хочу совершенствовать свои партизанские навыки и борьбу.

Обито повернулся лицом к Ханаби и более мягким голосом спросил:

— Ну, чего у тебя там дальше с целями...

-Я работала в художественной мастерской в клане, рисовала свитки, в которых можно было хранить всякую всячину. А теперь учусь здесь, в Большой Конохе. Моя цель — не вылететь из школы и сдать практику. У меня все... — Ответила девчонка.

Обито взглянул на нее еще раз. Достал пачку сигарет, долго и нервно закуривал папироску, затянулся, затем, выдохнув клуб дыма, проговорил:

— Пиздишь... Нахер тебе тогда маскировка с боем? К кому подобраться и убить хочешь? — Тут Обито обвел взглядом ребят, а затем сказал. — Слушать всем, кадеты: если у кого из вас резьбу сорвет, то я первый того в Корень сплавлю и как звать забуду. Вам там всем живо мозги пролечат!

— Я вовсе не это хотела сказать.... Я просто пытаюсь научиться чему-то новому. — Пыталась оправдаться девчонка.

— Только повод мне дайте, и живо об учении забудете. — Сделал вывод Обито.

— Я просто сенсор, и решила, что хорошо будет искать не только то, что другие потеряли, но и, например, взрывчатку... Я ведь все взрыв-печати на двести метров вперед вижу. — Похвасталась Хьюга. — Может, я кому-нибудь так спасу жизнь. — Ханаби решила усилить эту мысль. — Может, даже вашего племянника.

От дерева донеслось протестующее мычание сквозь кляп.

— А ну пасть заткни! — Крикнул Обито, и не объяснил, к кому он обратился. — Не спасешь ты его, он уж свою мину нашел. Он сам себе враг.

Ханаби смолкла, чтоб не раздражать оказавшегося очень нервным преподавателя дальше. И винила во всем Кимимару и Саске. Это они начали говорить о резне в клане, а Саске еще и про месть вспомнил. А она ни слова... Просто у нее в рюкзаке две книжки: одна по географии страны Молнии, а вторая художественный роман про сорок семь ронинов. И эти две книжки никак не связаны. Правда! Просто она под влиянием старшей сестры полюбила читать. И она по факту всего лишь попросила джонина-воспитателя научить ее незаметно куда-то проникать и мастерить самодельные взрывные устройства просто потому, что ее родня настаивала на мирной специализации для Ханаби. А подростки любят делать все наоборот. Так и было... Честно! Чакро-чайки очень хорошо меняют мышление, убеждают и делают детей послушными.

— Урок окончен. — Сказал Обито. — Через полчаса развяжете этого балбеса.

Балбес что-то попытался сказать завязанным ртом. И это что-то было совсем недоброе.

Затем старший Учиха скрылся, и чакры его больше не ощущалось, а ребята решили даже и получаса не ждать, не мучить своего товарища. Кимимару вытащил из ножен красивый, хорошо заточенный костяной нож с изящной резной рукоятью.

— Красота какая! — Воскликнула Ханаби. — Это тебе папа у купцов с Холодного моря купил? Говорят, что они на чакро-моржей охотятся и из их бивней такое делают. А я вот не верю: кто ж в своем уме пойдет охотится на чакро-моржа?

— Это не моржовый клинок, а дедушкин. — Ответил Кимимару.

— В наследство достался? — Не поняла Ханаби.

— Вроде того. Теперь он всегда со мной. — Ответил Кимимару. — Можно сказать, что это — дедово наследство. А что до красоты... то лучше нас во всей стране Воды никто кость не обрабатывал.

Саске еще раз замычал. Ханаби вспомнила про товарища, отвлеклась от любования клинком и вытащила кляп у него изо рта.

— Сволочи! Может, вы этот нож потом обсудите?! Вам рукоятка клинка важнее человека! — Саске прибавил пару ругательств поувеститей, которые слышал от Обито.

— Вставь-ка ему тряпку в рот обратно, Ханаби. — Отреагировал Кимимару. — Ишь, как лается. Не знаю, как тебе, а мне не слишком хочется его развязывать. — Хьюга с укором посмотрела на него. Кимимару задумался, а потом все-таки перерезал леску. Он не любил, когда людей связывают или держат в клетках. А Ханаби решила, что так правильно. Нельзя долго держать человека связанным. Ей рассказывали, что, если она захватит пленника, которого надо привести живым, то каждые два-три часа нужно связывать заново, накладывая веревку на другое место, иначе конечности омертвеют, и такой "язык" долго не протянет. То же самое говорил ей один из многочисленных братьев, который служил в местной больнице, а он учил ее, что через каждые несколько часов надо менять место наложения жгута на рану. Так, что, какой бы неуравновешенный не был Саске, в веревках его долго держать нельзя.

Вот теперь Учиха сидел на земле, неловко пытался растирать себе затекшие руки, глухо стонал от боли, да поминал недобрым словом дядьку Обито.

Сам Саске думал, что с командой ему крайне не повезло. Он считал себя дворянским сыном, его дядька (а значит, и он сам как наследник) был до неприличия богат, потому что ему теперь принадлежало все то, что осталось от Учих, а тут в команду Саске, которую дядя подбирал специально для него, Обито включил пришлого парня без рода и племени и девочку-выродка, которая теперь пытается выпросить у его дяди должность поисковой собаки.

Кимимару был приемыш. Сам-то он про себя говорил, что он — клановый, только беженцы тебе, что хочешь наплетут про свою прошлую жизнь. Клана-то его здесь никто не знает. Однако чувств Кимимару он не понимал: нельзя быть таким равнодушным к смерти своей семьи. Саске просто никогда не держали в клетке.

Вторая сокомандница тоже не была Учихе ровней в его глазах. Да и как может быть равной девчонка, которая приходится его клану "седьмой водой на киселе", боковой ветвью, утратившей почти все способности, кроме сенсорных, которым приходилось выживать, придумывая свое особое карате, рассчитанное на людей со слабыми сосудами чакры, которым приходилось заключать призывы, пользуясь заемной силой.

Клан Хьюга вызывал у Саске на лице только ухмылку: пять сел, принадлежавших этой семье в Стране Огня были рисоводческими, а жившие там самураи-дзи ничем не отличаются от обычных бесклановых. Было у таких полукрестьян поле в одно тё, да огородик по краям земельного надела. И никаких особых глаз у фермеров этих не было. Смех, а не клан. Только и могли они, что платить рисовый налог, да в случае беды достать со стены два меча. Ему да и Обито по-хорошему следовало бы обходить десятой дорогой эту Ханаби, чтоб не зашквариться, раз она считает этих рисоводов родней. А еще она была пришлая, как и Кимимару, а Саске — потомок основателей Конохи, недаром их когда-то назначали полицейскими.

Нет, сама-то Ханаби родилась уже в Стране Огня, только вот пути ниндзя клана Хьюга когда-то в седой древности разошлись с путями Учиха и настолько сильно, что белоглазые смотались в Страну Молнии, только там бродячий клан был нужен лишь в качестве необычных "бревен". Настрадавшись от молниевиков, Хьюги от мала до велика запечатали себе глаза и языки, несмотря на то, что печати на теле понижали их в статусе. А затем у них созрело решение: бежать из гостеприимной Страны Молнии.

Саске знал и другое. Было одно событие тех лет, которое сильно повлияло на оба клана. Это была гражданская война внутри самой семьи Учиха. Когда-то Учиха был один из самых крупных кланов Страны Огня, но из-за жажды власти произошло кровопролитие. Указывали и еще одну причину гражданской войны. Ее не знал Саске, но знал Обито. Именно та война раскрыла и существенно расширила их способности. Но приходилось чем-то жертвовать. Из многотысячного клана тогда осталось восемьсот человек. Это была плата за новые техники. Выжившие думали, что это — естественный отбор. Остались сильнейшие, которых было мало, но вся сила шарингана была в их руках. Да и могло ли быть иначе после такого страшного стресса, который пережила их семья?

В самый разгар гражданской войны среди Учих глава клана Хьюга получил от одной из сторон письмо с заверениями в дружбе и предложением вернуться. Послание от Учих, которые до этого десятилетиями не интересовались судьбой дальних родственников, встревожило старейшин семьи. Отправляться было очень опасно, а оставаться — смертельно. Клан долго колебался, взвешивал и решал. Второй переезд был нелегким. Так и опоздали Хьюга на внутреннюю войну в клане Учиха, не успели стать пушечным мясом, а когда приехали, то выяснилось, что они меньше всего нужны приглашавшим их родственникам, а человека, написавшего письмо, уж и на свете нет.

От клана Учиха остался небольшой квартал в самой Конохе, а выжившие разбирались с последствиями резни. Главным последствием было то, что их поля оказались заброшены, и девятьсот тё родовой земли стало некому обрабатывать. Учиха больше не сеяли. Несколько лет непаханая земля быстро теряла в цене. Такое положение не устраивало дайме, который отдавал во владение красноглазому клану пашню, а налогов с нее не видел, потому что на ней четвертый год, как рис не родился. Дайме выкупил у этой семьи землю, и Учихи получили золото на восстановление. С этого события разошлась молва про золото Учих, которого после выгодной сделки стало очень много, и пошли по Конохе шуточки, что разных богатств в клане столько, что Учихи даже в нужнике оставляют после себя золотые монеты.

Решение дайме оказалось очень на руку прибывшим в Страну Огня Хьюгам, брошенным там без обещанной помощи. Они смогли на какие-то деньги выкупить меньшую часть рисовых угодий, принадлежавших когда-то Учихам, а остальные земли ушли с молотка другим владельцам. На маленьких наделах в клане Хьюга начала устраиваться жизнь. Полуразрушенные и оставленные дома чинились и перестраивались заново, но и их не хватало, поэтому деревни обрастали новыми хижинами.

"Тараканы, — думал о них Саске. — Без остатка захватывают то, что им не принадлежало, то, что купили по дешевке."

На самом высоком холме тех мест возник соколиный храм. Именно там в совершеннолетие молодые Хьюги заключали свой призыв. Недалеко был зоосад, где члены клана учились ухаживать за чакро-птицами послабее да поменьше. Что-то клану досталось вообще бесплатно. Это был Чаячий остров, который тоже был бесхозным много лет. Место это было страшное и опасное. Там из-за высокой концентрации природной чакры вовсе нельзя было долго жить. Но нашлись среди Хьюг смельчаки, которые в поисках силы отправлялись и туда. И это место их меняло. И не отпускало больше никогда. Только все эти земли были удалены и от столицы, и от Конохи. Вышло так, что в стране Огня Хьюгам удалось прижиться, а в Конохе — нет. А куцыми земельными наделами да поисковыми заданиями прокормиться было очень тяжело. Решено было хотя бы одной деревней, той где жили именно белоглазые, попытаться переезжать в столицу. Да и столичная жизнь казалась обустроеннее: сразу решался вопрос с лучшим доступом к образованию или медицине. Только вот в Конохе их по-прежнему никто не ждал. Клан воспользовался тем, что не только поля Учих пустовали, но и некоторые дома семьи Учиха в коноховском "квартале" стояли без хозяев уже давно. Но денег совсем не было в отличие от той ситуации, когда они только появились в Стране Огня и выкупили часть рисовых угодий, поэтому они стали снимать несколько домов в коноховском районе Учиха. По существу "района Хьюга" никогда и не было: белоглазые жили в старых учиховских домах. А потом случилась резня. Переселившаяся хьюговская знать сама не знала, как осталась жива после нападения Итачи, но, кажется, именно они благодаря сенсорным способностям, лучше всех представляли, что творилось той ночью у их соседей.

Обито остался единственным выжившим взрослым Учихой. У него на руках оказался маленький племянник. Обито оказался сказочно богат, потому что все теперь принадлежало не клану, а ему одному. А после него должно было достаться Саске. Клановый квартал нуждался в ремонте. Обито тогда поговорил с главой семьи Хьюга и согласился сдать ему все оставшиеся целые дома в квартале. Обито сам не захотел там оставаться и не хотел, чтобы Саске жил там, где его будут преследовать тяжелые воспоминания, и подумывал купить особняк в другом дорогом столичном районе, поэтому согласен был уступить Хьюгам даже деревянный господский дом в аренду. Глава Хьюг согласился. Ханаби тогда было пять лет. Она родилась уже в Конохе, а в деревню наведывалась только на каникулы.

* * *

— Скажи, мой уебок-дядя специально взял тебя, чтобы уязвить мою гордость, да? Чтобы сделать больно? — Издевательским голосом задал вопрос Учиха, освободившись от веревок.

— Я, правда, не знаю, почему меня взяли. Меня просто не брал никто в группу, а Обито-сан предложил. — Объяснила Хьюга.

— Вы, Хьюги, вечно так: ничего не берете, а оно само вам в руки падает. — Кажется, ответ сокомандницы раздразнил его еще больше. — Скажи-ка, Ханаби-чан, хорошо ли ты устроилась в бывшем доме моего отца? Все ли нравится? — Ханаби молчала, затем ответила.

— Ну, мы же не даром его взяли, мы же честно аренду платим.

— Всю жизнь жить за чужой счет, бегать по чужим домам. Может, ты, правда, не понимаешь, из какой грязи мы вас вытащили? — Произнес Саске.

— Я была в деревне. И долго. Нас на целое лето отправляли или в соколиный храм или в зоосад, или рис сажать. — Тут она увидела, как Саске поморщился. — Там мило. Просто взрослые говорят, что здесь лучше жизнь и больше возможностей.

— Это все Обито. — Сплюнул под ноги Саске. — Ему плевать на моих родителей, вот он и отдал вашему клану наш родовой дом. Вы по гроб жизни благодарны должны быть!

Ханаби в этот момент подумалось, что Обито и Саске — очень разные люди.

"И как у Обито мог вырасти такой племянник?" — Подумала она. Затем вспомнила себя пару лет назад, и ей стало стыдно. Саске говорил еще что-то, только она, задумавшись о своем, уже потеряла нить спора.

— Чего молчишь? Нечего сказать? — Только произнес Учиха.

— Мы за дома платим. А еще мы за ними следим, потому что без ремонта они бы давно развалились. — Ответила она.

— Обито даже не понимает, какой это позор. — Воскликнул Саске. — Вы воспользовались нашим горем и захватили.

Ханаби чувствовала, что ответить ей нечего: если бы не гражданская война Учих, они скорее всего бы погибли с голода, не переехав обратно и не факт что были бы свободны, у них вряд ли была бы своя земля в Стране Огня. А если бы не резня Итачи, то не переселились бы в столицу.

— Превратили наш клановый район в базар. Нам даже оттуда съехать пришлось. А я не хотел. — С обидой сказал Саске, правда, Ханаби не понимала, как может ему помочь и причем здесь она, раз ей во время резни было пять лет.

— Мне кажется, что тебе стремно было бы жить в квартале на семь тысяч человек одному. — Попыталась она найти плюс в переезде Саске. В таком месте что хочешь может случиться и концов не найдешь.

-А тут и вы нам на помощь пришли. Еще тела не остыли, а вы уже интересуетесь пустыми домами. Милый у вас клан. — И тут Саске осенило. — Сколько вас там сейчас, ты говоришь?

— Семь тысяч. — Ответила девочка. — Раньше, ну до всего, было раз в двадцать меньше. А так благодаря твоему дяде целая деревня в Коноху переехала.

— У нас же там всего на весь квартал улиц десять. Вас же получается там, как сельдей в бочке. — Удивился Учиха.

— Нет. Не так. — Вдруг сказала Ханаби. — Сейчас многое изменилось. Жилой корпус-то всего улиц пять, а остальное... — Произнесла она и замолчала.

— А что с остальным кварталом? — С тревогой в голосе спросил Саске.

— А мы очень много домов переделали под цеха. Там и изготавливаются наши свитки-сумки. — Объясняла сокомандница. — Несколько улиц — одна большая фабрика. Я даже там работала. А еще нужны были самурайские школы. Мы даже больницу построили.

— Дядька Обито говорил, что вы ничего не тронете! — Произнес Саске.

— Обито-сама ... — Ханаби задумалась, подыскивая слово, — вошел в наше положение. Иначе как бы мы платили за аренду? Он бы не смог получить прибыль.

— Даже когда наш клан был большой, — вспомнил Саске, — он был сильно меньше вашего. Нам всего хватало, но вы-то как там живете?

— Там тесновато, если честно. Там по нескольку семей в одном доме. Зато так гораздо легче платить аренду, поэтому в этом тоже есть плюс. Если посмотреть с другой стороны... — Принялась рассказывать Ханаби о своем новом доме. — Я помню, у нас с сестрою был общий футон... Я... ты не поверишь, всю жизнь хотела свой футон, и чтоб не вся комната была ими застелена. Я даже хотела отправиться когда-то на миссию ранга С, чтобы накопить. Меня отговорили.

Саске понял, что дядька Обито над ним нагло издевается: принял в свою команду Хьюгу, которая будет рассказывать, как его дом изменился с новыми хозяевами. Ему подумалось, что та часть квартала, которую занимают пришлые, окажется вконец раздолбана, к тому же он только что услышал, что Хьюг там прорва, и в квартале они , судя по всему, надолго. А его дядю это даже не волнует. Для него это был настоящий позор. И позор только начинался. Их командная работа предстояла долгая.

* * *

Уроки боевой подготовки с Обито для Ханаби были особенно полезны. Конечно, она ходила на военные дисциплины. Это был почти единственный блок предметов, на который ее пускали. Мизуки, учитель физкультуры, ее поддерживал, специалист по кендо отмечал огромные лакуны во владении оружием, но поощрял интерес, преподаватель по стрельбе из лука сначала не мог понять, почему девочка из такого клана в ее возрасте не умеет стрелять, хотя хорошо метает сюрикены, но преподав ей начальные уроки, и он отмечал ее потенциал. Поэтому то, что Обито обучал ее искать взрывчатку, было для девочки закономерным и казалось крайне интересным.

Самому Учихе нравилось, что девчонка видит на большом расстоянии ловушки и мины, как бы хорошо они не были спрятаны. Обито был в растерянности: с одной стороны, он видел явный самородок, да и клановое образование в поисковом отряде, хоть не было коноховским, но тоже чего-то стоило, а серьезно развить зрение Ханаби можно было через несколько лет. Но отправить талантливую тринадцатилетнюю девчонку на минное поле... Обито на секунду представил, что случиться с ней, если девочка ошибется. Вздрогнул, протер глаза. Учиха подумал, что много раз представлял, что осталось от Нохары после того, как ее сердце было выбито чидори, рисовал в воображении дыру в ее груди, а тут... от нее даже мокрого места не останется. И Обито не хочет думать о том, что случится, если его теперь уже не сокомандница, а ученица совершит смертельную ошибку. Но сделать он ничего не мог. Самой Хьюге занятия нравились, и она говорила, что ей полезно тренироваться что-то искать, потому что так развивается ее зрение и сенсорика. Обито, слыша это, больше печалился и чаще молчал. Просил только, чтоб она не слишком распространялась о сути его уроков, чтоб не услали ее в боевую миссию раньше положенного с чужой командой.

А пока Обито объяснял ей устройство простых взрывных устройств, которые, к сожалению, можно было смастерить в любой столярной мастерской: достаточно было сделать деревянный корпус будущей мины. Внутрь помещалась динамитная шашка. Такое устройство было простым, но где-нибудь в Скрытой Траве таких были разбросаны десятки тысяч как раз из-за их простоты. Для того, чтобы освоить обращение с ними не надо было становиться великим шиноби. При сдавлении корпуса чека динамитной шашки выдавливалась, и следовал взрыв.

Другая мина подобного типа представляла собой подпружиненный патрон от танегасимы и выстреливала в стопу. А Обито пугал девчонку, что самое страшное, если при таком выстреле в рану попадет земля или деревянные щепки от корпуса. Потому что это уже грязная рана, и она приведет к гангрене, если рядом не окажется опытного хирурга. А где возьмешь этого хирурга в Стране Травы? Ханаби в этот момент поняла, что ей очень надо научиться находить такие штуки и обезвреживать их, чтобы тем, кто подорвется на такой адской машине не отрезали ногу. Так у нее родился еще один план: выведать у Обито все, что можно про мины и ловушки, а потом, со временем, развивать зрение.

С другой стороны, один из ее многочисленных дядьев, Изао-сан, рассказывал ей, что не в дальнозоркости счастье. Люди часто тренируют зрение и видят на далеком расстоянии, а что именно они видят, сказать не могут. Вот, например, хорошо тренированный Хьюга может разглядеть врага на расстоянии трех километров. И даже увидеть чакрососуды. Однако, если такой шпион не учился, то пользы от его дальнозоркости мало: он не сможет определить, ранен ли этот противник или здоров, истощен или полон сил, есть ли в нем чужая чакра и сколько ее, заключал ли он призыв...

Так, что если Ханаби не будет учиться, то она через практику, может, и станет дальнозоркой, но останется бесполезным и глупым разведчиком. Изао-сан вспоминал, как во времена, когда клан бедствовал в Стране Молнии, такой дурак мог и вовсе потерять свои глаза, которые могли достаться оперативнику поумнее. Ханаби могла видеть, как устроен человек, но еще ничего в этом не понимала, так что радоваться тому, что у нее просто хорошее зрение казалось ей глупым. Понемногу в голову Хьюги приходило, что, может, этот интернат — самый большой шанс, который ей выпадал в жизни, даже если она сюда попала не по заслугам, а чтобы не разлучать Хину-чан с сестрою.

"Может, родня моя Хинаточку жалеют, — подумала она. — В Большой Конохе в общем-то плохо и тяжело, а тут еще у нее отнимут сестру, с которой она тринадцать лет прожила. Ведь не дай Ками, Хинаточка из-за переживаний будет хуже учиться! Вот и отправили ее с сестрою , чтоб Хине-тян было, кого пилить".

Но это значило, что свой шанс надо как-то использовать!

* * *

Практические занятия были отдушиной для Ханаби. Ребят посылали на ферму собирать батат. Это делать она умела и давно практиковалась в таких важных делах в деревне. А еще это был шаг к самостоятельности: можно было самому подрядиться на работу и вообще провести день не в общежитии и не в школе. Красота! Был у девочки еще один мотив, который она не открывала окружающим: на таких миссиях можно было работать в паре. И, конечно, она выбрала Кидомару. Расчет был простой: практика освобождала целый день. У Ханаби в тот день не увеличивались прогулы за непосещение академических предметов, что само по себе — немалое счастье. С Кидомару в группе идти никто не хотел, потому что отправиться на миссию с ним — почти тоже самое, что пойти с Шино. Может, даже еще хуже, потому что Кидомару не может скрывать свои особенности внешности.

Но у Ханаби был другой план: у них на двоих было восемь рук, а значит, они быстрее соберут картошку и весь день будут свободны. Только вот Ханаби не рассчитала, что фермеры не захотят нанимать Кидомару: не то один раз пригласишь, а потом повадится чудовище обирать их грядки. Другие были бы не против нанять ее одну, которая из-за синих своих глаз выглядела нормально, пока не увидали ее разрисованных рук и лба.

Крестьянам стало ясно, кто нанимается. У большинства сомнений не было. Наконец, пробродили они почти два часа в поисках работы, прежде, чем их все-таки наняли. А работа в восемь рук и правда спорилась, только вряд ли начавшие позже всех, пораньше закончат. А так хотелось потом вместе погулять. Ханаби представила, что она сейчас на свидании с Кидомару и задумалась: может ли миссия, тем более такая легкая, как собирать овощи, считаться за свидание? Младшая Хьюга решила запомнить этот вопрос, чтобы позлить им Хинату.

Их держат на ферме до самого вечера, пока не зайдет солнце. Они вымотаны, с них льет пот, вдобавок заплатили им тем же бататом, который они собирали. И теперь у них у каждого в сумке по два кин картошки. Ничего другого у этих крестьян и не было. Ханаби раньше месяцами жила в деревне и знает, что ее менее родовитые родственники даже налоги платят рисом, а эти люди вот выдали им дневную зарплату картошкой. Хьюга в этот момент вспомнила, как в Стране Огня года три назад вообще был страшный неурожай, а это значит, что зарплата бататом — это очень даже здорово. От мыслей о еде свело живот. Ничего, вот придет она в клан и картошки наварит.

"Интересно, а какая была миссия у Хинаты", — думала младшая сестра.

— Помнишь ту детскую книжку про генинов, которую все хвалили, как реалистичную? — Спросил ее Кидомару.

— Как же... В Большой Конохе ребята помладше чуть не кипятком ссали. — Ответила Ханаби, слегка улыбнувшись.

— А там написано, что за миссии Д генинам серебром платят. Во фантазер автор... Я сам не поверил, пока в в книжке не увидел. — Произнес Кумо, решивший поднять таким образом настроение усталой Ханаби.

— Смешно. — Выдохнула Хьюга. — А там еще генины трудовых миссий не хотят брать и оскорбляются, когда их им предлагают. Типа, они настолько сильные, что их нужно сразу на военные операции отправлять. А умирать им не страшно.

— Они еще задания выбирают. — Рассмеялся Кидомару.

— Мне кажется, этим двум авторам просто милитаристы из "Кодохи" заплатили за такую модную книжку про то, как классно быть шиноби. — Произнесла Ханаби.

* * *

— Ну, вот мы и домой пришли... — Ханаби посмотрела на ворота кланового квартала. Там до сих пор был изображен символ Учиха.

Вечерний ветер холодил лицо, теребил спутанные волосы. Хьюга почувствовала, как ее крепко обняли двумя парами рук сразу, а затем прикосновение жарких губ Кидомару к ее виску, прохладному от вечерней свежести. Она уткнулась в шинобский жилет своего друга и проговорила вполголоса, совсем тихо:

— Пошли в клан. Сегодня можно. А тебе до общежития далеко. Еда у нас есть, картошки напечем, съедим вместе, а... — Взволнованным, запыхавшимся голосом сказала Хьюга.

Кидомару сказал, что согласен.

И если б не наступавшие сумерки Кидомару Кумо смог бы разглядеть, как горят от волнения щеки у его подруги.

Они прошли витиеватыми улицами, мимо мануфактур, пока не вышли к большому деревянному дому, несколько возвышавшемуся над остальными. Ханаби постучалась в дверь. Ей отперли. Перед Кидомару возникла высокая белоглазая женщина в светлом кимоно, что особенно сильно было заметно вечером.

— А ты чего не в школе? — Строго спросила она у девочки. Тебе говорили по кварталу не шляться, когда на учебе, а? Говорили? Мы думаем, что она ума в академии набирается, а ты...

— Саэри-сан, здравствуй. Я вот сегодня у вас. — Объяснила девчонка.

— Нам глава клана чего сказал? — Женщина посмотрела на нее еще строже. — Что тебя в интернат отправили. И привечать тебя здесь нечего.

— Так куда же мне с этой картошкой? У нас в общаге даже примус не у всех есть. — Ханаби показала сумку с продуктами.

— Ах, ты с работ... Ну, иди, поешь. — Тут Саэри наконец-то обратила внимание на Кидомару и, посмотрев на него, произнесла:

— Извините.

Ребята прошли в дом, добрались до тесной, застеленной футоном комнатки, которая казалась похожей на узкий ящик. Ханаби пригнулась, чтобы не удариться, сняла обувь, босыми ногами сделала несколько шагов до противоположного края комнаты, растворила окно, впустив свежий воздух.

— Твоя комната? — Спросил Кумо, располагаясь на матраце.

— Наша с сестрой. — Был ответ. — Тетя сказала, чтоб я здесь ужинала и ночевала. Тебе, кстати, она тоже обещала подыскать угол для ночевки.

— А строго они с тобой... — Произнес Кидомару.

— Саэри-сан меня любит... по-своему. — Ответила Ханаби. — Просто нам обеим тяжело перестроиться. Мне тяжело казаться хорошей в глазах Саэри-сан, а ей — перестать подозревать меня в том, что я опять что-то натворила.

— А родители знают? — Поинтересовался Кумо.

— О чем? — Бросила Ханаби.

— Ну, что проблемы, правда, есть. Если они так расстраиваются, что ты в квартале, а не в школе, то что будет, когда они узнают, что у тебя неприятности с преподавателями по гражданским предметам? — Пояснил Кидомару.

— Тише ты! — Отозвалась девочка. — Тебя позвали картошку есть или мораль читать? — Батат на примусе уже сварился. — Бери вон ту, покрупнее, пока горячая. — Хьюга нетерпеливо схватила картофелину и тут же, обжегшись, отдернула руку.

— Подожди, остынут, — усмехнулся Кидомару.

— Ясно, что ничего хорошего со мной не будет, но не убьют же! Просто в очередной раз расскажут мне, какая я свинья неблагодарная. Чего ты от меня хочешь? — Хьюга задумалась. — Я как-нибудь все исправлю. Честно! У меня есть причины остаться, просто преподы меня и так, и этак затравят. Неужели непонятно?

Кидомару было непонятно. Вот совсем.

— Обычно я с сестрой ужинаю, ну или с двоюродными, а сейчас... — Попыталась сменить тему Ханаби и слегка покраснела... — Знаешь... — у нас тут недавно был обед на природе со всей командой. И он мне совсем не понравился.

— А что так? — Спросил Кумо.

— Там вышел скандал. И ужин не получился. — Рассказала девочка. — А здесь как-то спокойнее и душевнее. С тобой. Это хорошо так прийти усталая домой...

— И схомячить почти всю нашу зарплату за один ужин. — Закончил за нее Кидомару.

Ханаби рассмеялась.

С картошкой было покончено, и теперь оба молодых шиноби стояли возле открытого окна, глядя в вечернюю даль.

— Пошли, прогуляемся. — Предложила Ханаби. — Это ведь лучше, чем смотреть, как оно все красиво за окном.

— Успеем еще, — Ответил Кидомару. — На улице полно твоих строгих родственников, а у меня свидание с тобой, а не с ними. И ты мне гораздо больше нравишься, чем все твои племянники и братья, которых в такой погожий вечер тоже потянет на прогулку.

В этот момент она почувствовала, как ее обняли три правых паучьих лапы. Ханаби прислонила голову к плечу юноши.

"Ох, увидят же! Может, из соседней комнаты за ними взрослые бьякуганом подглядывают, чтоб ребята не безобразничали." — Промелькнуло у нее в голове.

— Лучше просто здесь останемся... Посидим вот так... — Хьюга услышала голос Кидомару и почувствовала, как ее по спине нежно гладила паучья рука.

"Ну, и пусть видят, — Подумалось девочке. Она и так ходила вместе со своим другом по всему кварталу. — А Кидомару — очень интересный паук. И вообще многие выходят за самураев из Кумо. Чего такого!"

Ханаби нервничала, но в полутьме было не так страшно, поэтому она потянулась к выключателю и погасила электрическую лампу, а затем обняла Кидомару за шею.

— Немного боязно, да... — То ли спрашивал, то ли утверждал юноша.

— И... вовсе нет. — Прошептала Ханаби. Кидомару легонько кончиком указательного пальца провел по вспухшей вене бьякугана.

— А твои глаза говорят: "Да". — Насмешливо произнес он.

— Ну, знаешь... Это не только от страха бывает. Может, это потому, что ты мне сильно нравишься, и у меня от волнения сердце заходится.

Кидомару подумал, что здорово, что он влюбился в сенсоршу. Свет им обоим не нужен, а в вечерней полутьме ей спокойнее. Ему и самому пришла мысль, что за их посиделками может кто-то подглядывать в доме, набитом разведчиками. Но Ханаби к такому привыкла, значит, и ему смущаться нечего. Ничего плохого никто из них не делает. Просто молодой шиноби и юная куноити расслабляются после миссии. И показывают, как они глубоко симпатичны друг другу. Он слышал, что другие расслабляются еще наглее, а он с Ханой-чан — еще приличные нелюди. Тут Кидомару почувствовал, как его обняли за шею, и потерял нить размышления, вовсе забыв про строгих родственников подруги. Новые для них обоих переживания слегка дурманили влюбленных. Кидомару потянулся к темному в вечерних сумерках силуэту девушки, почувствовал ее горячее, сбивчивое от волнения дыхание, провел рукой по волосам на затылке, будто успокаивая, а затем он ощутил, как впервые прикоснулся к нежным губам подруги.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Самураи-дзи — Самурай, имеющий свой небольшой надел, обычно размером в 1 га, обрабатывающий его сам. За это он обязан служить в военное время.

2. тё — примерно гектар

3. танегасима — японская аркебуза.

4. батат — сладкий картофель.

5. Кин — мера веса, около килограмма.

6. Кодоха — Милитаристская партия в Японии 40х, в том числе спонсировала "врачей смерти"

Ноябрь.

Команде Обито всегда доставались обычные трудовые миссии, но и из этого, казавшегося незыблемым, правила случилось исключение. Группу собрали и привели к Кэзуми, куноичи-джонину, которая распределяла задания. Ребята не очень понимали, почему нельзя, как обычно, подрядиться к фермерам и зачем вызвали их руководителя, Обито-сама, который не следил за "взрослыми шиноби" во время миссий ранга Д. Найти кошку, собрать батат, посидеть с чьим-то внуком они могут и без его помощи. Только никакого ребенка им на самом деле не доверят. Сам же Обито считал, что нынешнее поколение слишком разбалованно. По правилам всюду за ребятами должен следовать офицер-воспитатель, а вот их в тринадцать лет уже ждала полная самостоятельность, а джонин в их группе был такой же еблан-малолетка, как и они сами, поэтому Учиха решил, что на серьезное, боевое задание он с ними пойдет обязательно, а вот картошку подростки и без него переберут. Проблему осложняло то, что бегать за молодежью на протезах было тяжело. Но тут на задание подняли и Обито. Значит, дело серьезное. Перед прибежавшими ребятами стояла Кэзуми и что-то обсуждала с уже прибывшим раньше них старшим Учихой.

— Впервые вижу, чтоб Обито-сама поехал с нами на ферму. — Произнесла Хьюга.

— Все, Ханаби-чан, накрылись твои встречи с Пауком. — Ответил Кимимару. — Не даст он вам любезничать вместо работы.

— Тише ты! — Огрызнулась девчонка и, насупившись, опустила глаза. — Вот тебя сейчас за язык тянули, а ?

Обито строго взглянул на двоих ребят, о чем-то перешептывавшихся, когда рядом стоят взрослые да еще и старшие по званию, обсуждая детали миссии. А затем, когда беседа с Кэзуми закончилась, он торжественно объявил:

— Ребята, сегодня нам предстоит не простое задание для новичков, а первая ваша... — тут он замешкался, — видно сказывалось волнение, — первая ваша боевая задача. Вам назначили миссию ранга С.

Ханаби разочарованно хмыкнула носом. Это у них первое задание С ранга, а вот она уже сумела выпросить себе такое у других учителей. Вернее, не она одна. Она пару раз получила разрешение отправиться на миссию С вместе с Кидомару от учителей по боевой подготовке. Отправили сторожами на склад. И то только потому, что в клане она раньше тоже иногда таким занималась, то есть была "опытной". Но в клане одну ее тоже не пускали, а отправляли с Акико-сан или кем-то еще старше и ответственее ее самой.

С одной стороны, ее посылали на задания и учили работе, а с другой — это было мягкой формой присмотра, а товарищ по "команде" был скорее конвоиром. После нескольких миссий, ей предложили пойти на практику не с Кидомару, а с кем-то другим, сейчас она даже имени не вспомнит, и ее тут же перестало это интересовать.

Ханаби слушала возвышенную речь Обито о том, что его дети становятся совсем взрослыми, и теперь идти на задание это совсем не тоже самое, что работать на ферме, и думала: "А пафоса-то сколько... как будто какого-то каге устранять идем".

— Ну, наконец-то ты взялся за ум, дядька Обито, и выпросил у этих гребаных чинуш для нас что-то серьезное! — Воскликнул Саске. — А я уж думал пять лет придется картошку копать! — Саске внезапно почувствовал чакру Обито у себя за спиною, а затем ощутил, как ему отвесили пощечину.

— Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты относился к старшим уважительно! — Крикнул на него старший Учиха.

Хьюга в этот момент не поняла, из чего раздули такую проблему. Если Саске хотел задание ранга С, то его можно было выпросить. Достаточно быть на хорошем счету у физрука или мастера по кендзюцу. Даже у такой "пропащей", как она, получилось.

Кэзуми закрыла лицо руками, но ничего не сказала: лезть в разборки Учих себе дороже. Вот Обито уже стоял рядом с воспитанниками, чтобы в нужный момент осадить зарвавшихся подростков.

— С вашего позволения, Учиха-сан, я сама объявлю всем боевую задачу. — Сказала женщина. У Саске аж сердце зашлось от слов "боевая задача". Это стоило всех месяцев уборки батата.

— В нашу Деревню поступил заказ на защиту человека. — Куноичи увидела, как Ханаби по-ученически тянула руку, ведь нехорошо перебивать взрослых, как сделал это Саске.

— Ну, чего тебе, деточка? — Усталым, несколько раздраженным тоном спросила женщина, которой не нравилось, что из-за глуповатой нелюди, которая что-то там недопоняла, объявление задания затягивается. — У тебя вопросы по поводу миссии? Спросишь потом учителя, он объяснит.

Но Ханаби рассудила, что на нее обратили внимание и дали слово.

— У меня вопрос. — Звонко сказала она. — А нас за то, что мы будем защищать "того человека" не пове...- Тут Ханаби ойкнула, не закончив предложение, потому что Обито, потянув девчонку за ухо, процедил: "Заткнись!"

В этот самый момент появился старый дед в шляпе, очевидно, заказчик. Кэзуми натянула на лицо приветливую улыбку и представила нанимателя. Его звали Тазуна-сан.

— Вот эти, что будут меня охранять? — Тазуна подошел к команде поближе, придирчиво рассматривая их через очки.

— Они все обладают улучшенным геномом. — Отрекламировала их женщина.

— Нелюди? — Спросил он администраторшу. — Нелюди — это хорошо.

— Мы рекомендовали вам одну из самых лучших групп телохранителей, как вы и просили. — Произнесла она.

"Вот уж не знала, что я — телохранитель. — Прошептала Ханаби. А затем, всмотревшись в то, как выбирает себе охранников Тазуна, добавила, — как на базаре.

— А ну цыц! — Проговорил Обито на ухо девочке. — Равняйсь! Чего такая расхлябанная...

Ханаби приосанилась и в глазах Тазуны стала похожа на охранницу для старика, которая согласна за двадцать йен убивать нукенинов А-класса.

— А дети точно смогут меня защитить? — С сомнением сказал клиент. — Мне нужно добраться до Страны Волн, и я хочу, чтоб со мной за это время ничего не случилось! — Произнес Тазуна.

— Ну, до Страны Волн мы с вами доберемся за неделю. Дороги хорошо известны. Конечно, разбойники напасть могут... — Принялся объяснять Обито и заметил, как Тазуна вдруг побелел.

"Вот же трус. — Подумал мастер Обито. — Он и одного слова "разбойники" испугался. Даже дети и то спокойнее. Хотя какие тут дети... Да и не будь этих трусов при деньгах, не было бы и заказов."

Учиха решил успокоить клиента.

— Не бойтесь, бандиты никогда не были проблемой для таких молодцов, как наша команда! — Добавил он.

"Великих покорителей всех картофельных грядок в округе", — хотела сказать Ханаби, но решила, что ее и в этот раз не спрашивали. А когда взрослые договариваются с заказчиком, то она должна особенно усердно... молчать.

— Да они всего лишь подростки! Они и самурая в полном доспехе испугаются. — Возражал Тазуна.

Кимимару подумалось, что старик хочет сбить цену, а еще переносит свои страхи на чужих людей. Он-то самураев точно не боялся.

— О, не недооценивайте этих детей. Один из них в одиночку вырезал с десяток этих ваших самураев, которыми вы нас пугаете, простым костяным ножом... — Принялся рассказывать Обито.

— К-костяным н-ножом, — заикаясь повторил Тазуна.

— Да, который он сам вырезал из кости своего первого убитого врага, как полагается у них в клане. — Продолжал говорить Обито, а Кимимару, подыгрывая учителю, зловеще улыбнулся. — Он при этом был вдвое младше, чем сейчас. — Учиха тяжелыми шагами подошел к клиенту и прошептал замогильным голосом. — Он — жуткий парень.

— А этот? — Спросил Тазуна, указывая на племянника Обито.

— Самый лучший выпускник по боевым дисциплинам с курса. Сам его учил. — С гордостью произнес дядя Саске.

— А девчонка? — Задал наниматель последний вопрос.

Вот тут Обито призадумался. Решил, что сказать, что у "девчонки" самое лучшее зрение из всей группы, придирчивому деду будет мало, тогда он рассказал, что Ханаби тренировали с шести лет в страшном клане, который славится беспощадными бойцами и большими храбрецами. Про ее боевые навыки он столько комплементов наговорил, сколько от всех своих учителей вместе Ханаби за всю жизнь никогда не слышала. Вот и выходило, что расхваливают ее, как протухшего тунца, которого очень надо продать, пока совсем не сгнил. От этого стало обидно. И смешно. Ведь, если во все это поверить, то она без пяти минут Ринго Амеюри.

— Тогда я согласен. — Сказал Тазуна, а Обито намекнул ему, что он — сам опытный джонин, поэтому все будет в порядке.

Кимимару был рад, что отправляется в Страну Воды убивать разбойников. Шиноби из этих земель он "любил" за их отношение к улучшенно-геномным и обвинение последних во всех войнах. Саске тоже давно хотел настоящее задание, а Хьюга думала, что вот теперь она впервые покинет не только клановые земли, но и Большую Коноху и отправится в чужую страну. Ведь иногда ее даже в деревню на лето в наказание не отправляли. Для нее поездка, хоть и со взрослыми, так далеко была полезна. Это был бы еще один аргумент, почему ее надо было непременно отпустить с Кидомару в клан Кумо изучать пауков на следующее лето. Она скажет Главе своего клана, что уже ездила одна за пределы Конохи, поэтому бояться за нее нечего. Тем более, что она будет с другом.

* * *

Добираться до Страны Волн было одну неделю, и Обито пообещал, что все это время будет тренировать и учить своих генинов. Учеба состояла в том, что сенсей рассказывал, какие ловушки строят диверсанты в малых странах и чего можно ожидать от туземцев на миссии. Во время короткого отдыха он даже показывал брошюры с зарисовками этих самых ловушек. Обито не знал, как ему реагировать на то, что его кадеты воспринимают такие уроки чересчур живо: слишком уж они нравились его племяннику и Ханаби. Это было не к добру. Запасы еды кончались. Они и не должны были быть слишком большими, потому что заказчик был обязан кормить своих телохранителей или выплатить им содержание вперед. Выяснилось, что у Тазуны с собой не слишком-то много, зато он обещал, что всех их в рыболовецком поселке накормит от пуза. А пока было решено найти местную забегаловку. Забегаловка нашлась. Вокруг нее вилось несколько человек не то шиноби, не то стражников, у которых проблем с деньгами не было. Оттого были они сыты да пьяны. Ханаби активировала бьякуган, напряженно взглянула на компанию.

— Я к ним не пойду. — Сказала она.

— Ты с нами пойдешь. — Ответил Обито. — И будешь меня слушаться. Ну, или оставайся здесь одна, а все пойдут внутрь. Все, видишь ли, жрать хотят.

— Я одна тоже оставаться не хочу... — Пискнула Хьюга.

— Кажется, Ханаби-сан дело говорит, — раздался вдруг голос Кимимару. — Это — те ублюдки, которые по деревням ходят и детей с измененным геном ищут. — Когда Кагуя договорил, он поймал на себе взгляд Ханаби, многозначительный и испуганный. — Забирают их на свой "экзамен", где выживают один из десяти и растят из них ойнинов. Даже младенцев крадут. Правда-правда. — Добавил он. — Держать в клетке — худо, так и это не лучше. Мне так дед рассказывал. — Сказал юноша и почему-то наполовину обнажил костяной нож. А потом, чтобы заверить в том, что его сведения правдивы прибавил, — и еще много кто так говорил.

Всей этой беседы Обито не слышал, а прямо направился к корчме.

— Учиха-сан, они детей воруют... — Жалобно проговорила Ханаби.

— Да пусть хоть жрут. — Раздраженно бросил Обито. — А вот нам и самим бы не помешала пара сочных лососей на обед. А кто здесь чем промышляет, мне плевать. Мы просто закажем у корчмаря жратвы. Команда зашла, включая Тазуну, который явственно зеленел от страха. Обито вытряс из архитектора деньги за скромный ужин. Они заняли свободный столик и спустя время у них приняли заказ: старший Учиха попросил саке и жаренной рыбы, а ребятам вареного риса и мисо-суп.

— Знал бы, что у меня такой "щедрый" клиент будет, сам бы взял с собой золота. — Проговорил Обито, а Тазуна побелел еще больше и принялся рассказывать, как плохо жить в его поселке, как все испортил судовладелец Гато, который стал монополистом в области морской торговли, и поэтому в его нищей стране денег нет.

— А меня не ебет. Тогда разбирайся сам с проблемами в своей стране, а не ищи заграничных телохранителей. — Бросил Учиха.

— Это хорошо, что вы не взяли "тугой кошель", — произнес Кимимару. — Здесь его легко можно "потерять".

Перед командой появилась выпивка и еда, а через какое-то время новых гостей заметила та самая пьяная компания. Парочка не особо контролировавших себя солдат появилась у столика Обито. Говорил один, а остальные были чем-то вроде моральной поддержки.

— Скажите, пжалста, а кто это решил посетить наше славное з-ведение? Мы таких здесь раньше... — солдат заикнулся, — не видывали! А мы того... блюдем... как ее... — Пьяница силился вспомнить... Мы четвертый день здесь блюдем... б... безопасность этой славной корчмы.

— Ну, ты и сказал... "блюдем", — выхватил второй последнее слово и заржал.

Обито же из этой речи понял, что компания здесь гуляет почти целую неделю и запасов съела, а главное, вина выпила уже порядочно.

— Я — охранник вон того господина. — Показал он рукой на архитектора, отчего дед перепугался еще больше.

— Только мы не видим здесь никакого господина. Приперся тут старикан неместный, а мы всех неместных должны по приказу начальства... — тут солдат изобразил тяжелое раздумье, пытаясь вспомнить слово, — проверять. А вдруг вы не телохранитель? — Пьяным голосом добавил другой. — Вдруг вы — шпион? — Остальные загоготали, а старший Учиха осушил чашку саке. Все равно он здесь был самый трезвый.

— А таверну тоже по приказу начальства обносите? — Спросил он, лениво ковыряя палочками в рисе.

— Хто обносит? — Оскорбился стражник. — Мы? У нас специ... спецальное разрешение. Эй, Мизуно, — позвал он одного из своих ребят. — Приведи-ка к нам этого мошенника...

— Которого, господин? Их тут тьма тьмущая... — Из глубины комнаты высунулась еще одна пьяная, небритая морда.

— Корчмаря! — Потребовал первый, видимо старший из них. Несколько человек встали и неуверенной походкой пошли искать хозяина таверны.

— Да, приведи-ка его... — Ответил Обито. — Не то у меня в кружке пусто. Пусть прикажет налить. Не то здесь трезвому сам понимаешь...

И стражник понимал. Своими словами он выражал глубочайшее сочувствие и тончайшее понимание ситуации:

— Трезвому в нашем деле, телохранитель-сан, быть никак нельзя. Не то зарежешь, кого не по пьяни, так и повадится к тебе во сне приходить...

Привели запыхавшегося мужика, который в три погибели кланялся "господам буси, которые желают еще выпить", а на вопрос Обито, есть ли у этих людей разрешение столоваться в этой харчевне, сколько им угодно, корчмарь отвечал исключительно утвердительно, кивал головой с угодливой улыбкой, да посматривал на мечи у мужчин за поясом.

— Тогда и мне еще налей. — Сказал раздобревший от вина Обито. — Да принеси парочку лососей.

— Заплатить бы надо. — Вдруг сказал один из солдат. — Дружба у нас с тобой сердешная, а служба считай и одна. Только мой господин далеко будет, а твой рядом. Вот пускай он за тебя и заплатит. Тебе не в убыток, а нам выгода будет. Корчма зарабатывать должна.

Обито понял, что даже за тех лососей, которые, может быть, и оплатит ему Тазуна, прибыль пойдет солдатам, а не запуганному хозяину.

— С вами, гляжу, таверна много заработала. — Ответил Учиха, и его улыбка стала больше похожа на оскал.

— На что это вы намекаете, господин телохранитель? — Спросил один из собутыльников.

— На то, что от вашего вечного праздника заведению одна только выгода. — Произнес Обито.

— А знаешь ли, друг сердешный, — заговорил первый. — Мы можем договориться. По-братски. Ну, чтоб тебе ваще не платить.

Обито заинтересованно посмотрел на собеседника.

— Устроим обмен. Мы прикажем корчмарю отдать вам самого жирного лосося, что еще остался у этой жадной сволочи. А если скажет, что нет, то уж мы-то найдем, куда он его припрятал. Нам не впервой. И не такие нам лучшие запасы свои на бочку выкатывали. Только ногтей на руках потом не досчитывались, а то и пальцев... А вы отдадите нам вашу... рыбку. Во-он ту. — Военный показал на Ханаби. — Не бойсь, мы ее... не обидим.

Хьюга тихонько достала из подсумка свиток с запечатанными кунаями.

— А на что тебе моя подружка? — Спросил Обито.

— А... Глаза у нее шибко красивые. — Ханаби потупила взгляд и думала о том, как бы незаметно активировать свиток.

— Дурак ты, парень, — процедил Учиха, — и проживешь недолго.

— А шо? Убьешь меня за свою нелюдь? За таких, как она, и живьем неплохо платят, и по частям если продать, тож навариться можно. — Тут он потянулся правой рукой к Ханаби, будто намереваясь прикоснуться к глазам или ко лбу. Обито перехватил его руку и сдавил пальцы в горсти так, что они хрустнули. Охранник взвыл.

— Не я убью тебя, дурак! Думаешь, если ты достанешь такие глаза, тебе заплатят? — Сурово произнес Обито. — Да ты неделю не проживешь, как тебя убьют, чтоб забрать такую ценность.

— Пусти! — Сдавленно прошипел стражник. Учиха выполнил его просьбу, но тут же отправил пьяницу в нокаут.

— Наших бьют! — Заорал второй. Тут со своих повскакивали его товарищи. Саске выбил несколько зубов кричащему , а уже через пару минут заламывал руки последнему из трех пьяниц, которые отправились на "мужской разговор" с Обито.

— Что ты там пиздел про нелюдей? — Ехидно спросил он у лежавшего на земле.

Драка переставала быть честной. Обито с кем-то рубился на мечах, наконец, выбил оружие врага, да приложил противника гардой так, что тот потерял сознание.

Бой Кимимару мог дурно закончиться: Кагуя приставил костяной нож к горлу побежденного врага и начал допрос.

— Ты ведь не первый раз дерешься с клановыми шиноби, да? Узнал меня? — Пьяный солдат по-бычьи помотал головою и как будто стал чуточку трезвее.

— А я вот считаю, что узнал. — Продолжил Кагуя. — В первый раз что ли видишь такое? — Свободной рукой он убрал челку, обнажив татуировку на лбу, отчего пленный затрясся и что-то залепетал.

— Вижу, что узнал. — Произнес Кимимару, и то, что протрезвевший охранник теперь просил о милости, только ухудшало его положение. Если просит пощады, значит, есть, в чем каяться, значит, он виноват. — Признавайся, сколько убил таких, как я? — Спросил юноша со злорадством в голосе. — А сколько вывез? Сколько нас в неволе умерло?

— Я не... — начал было солдат. Тут к Кимимару подбежал Обито и, отведя руку мальчика, ударил обезоруженного стражника сам, чтобы вырубить его.

— Ты что творишь? — Заорал на него старший Учиха. — Ты с ума сошел! Помутился разумом от мести!

— Он должен умереть! — Рванулся Кимимару. — Он был в этих отрядах. Я теперь знаю. Он точно детей крадет.

В этот момент, когда Обито пытался образумить Кимимару, другой асигару, поняв, что шиноби отвлеклись, вытащил из-за пояса оружие, которое редко увидишь в рукопашной схватке, но Ханаби с помощью бьякугана заметила скрытное движение. Такое оружие она видела, правда, не в семье. Она вообще такое не должна была видеть. Но однажды незнакомый ей старший ученик заказал журнал, посвященный военным новинкам. Он листал его, а Ханаби "читала" журнал вместе с тем парнем, видя сквозь его спину. Было интересно, и она не могла не воспользоваться случаем. Академия тем и была хороша, что ей меньше запрещали и ни в чем не подозревали. Например, в таком "чтении". А очень зря. И в этом журнале она видела такое оружие. Ну, или похожее. Сейчас ей было не до того, чтобы выяснять модель. Но ясно, что это был пистолет. Солдат наводил его на Обито, который разбирался с Кимимару. Хьюга вытащила из подсумка пару кунаев и метнула. Она угодила в руку стрелку в руку, тот от внезапной боли, толком не прицелившись, нажал на спусковой крючок, и пуля вошла в стену. От вина у него все плыло в глазах, он хотел выстрелить еще раз, его руки дрожали, и тут у него выбили оружие. Он выбежал из бара, крикнув, что сейчас-то он вернется и точно приведет подмогу.

Обито вытер пот со лба. Незапланированная разборка с местными закончилась. Учиха завернул себе двух лососей, заставил Тазуну заплатить за еду и беспокойство. Дед-архитектор был ни жив, ни мертв, и все время ругался на шиноби, которые завели его в какой-то притон.

Но в душе Тазуна был доволен, правда, никогда бы в этом не признался: он посмотрел на реальные боевые навыки своих охранников, которые справились с изрядно пьяными, но все же численно превосходящими противниками легко и без потерь. Значит, и ему помогут.

А у Ханаби все не шел из головы тот человек с пистолетом и украдкой читанный ей военный журнал. Она даже модель вспомнила, изображенную на весь разворот в двух видах: в разобранном и готовом, как в оружейной мастерской выпускают.

* * *

— А после миссии мы пойдем с вами в оружейный магазин? — Спросила на привале Ханаби у Обито. Ясно, что ни Неджи, ни ее бесконечные дядья не поведут ее в такое место, а вот учитель может согласиться. Он — ее сенсей, поэтому спрашивать такое нормально.

— Зачем тебе? — Спросил он.

— Ну, купить же пистолет, как у того мужика... Я же меткая. Вы сами видели. — Объяснила девчонка.

— Ты бы радовалась, что тебе показывают, как разряжать ловушки. Лук ты тоже сама сделаешь. А он гораздо полезнее того, что ты там увидела. И бесшумней. — Отговаривал ее Обито. — Помог этой твари пистолет? Нет. И тебе не поможет.

— Ну, если столько пить, то ничего не поможет. — Ответила Ханаби. — И еще, если бы не я, то вы бы с пулей в подреберье так бы не рассуждали. — Обито тяжело взглянул на девочку. — А чо? Я была хорошей. Пистолет мне знаете, как нравился? А я из той таверны ничего не взяла, раз знаю, что нельзя таскать "трофеи" с заданий. А вы меня никак не поощряете...

— Сейчас поощрю. — Ответил Обито грозным голосом. — Господин заплатит нам, когда достроит мост, и я дам тебе то, сколько тебе причитается. Потрать эти деньги на репетиторов. — Предложил Обито, до которого доходили жалобы преподавателей на его подопечную.

— И это называется поощрить? — С возмущением спросила Хьюга.

— Я дал тебе хороший совет. — Сказал Обито. — Чем не поощрение?

— Я просто без взрослых с такими деньгами в оружейную одна не пойду. — Сказала она.

— Вот дает... — Усмехнулся Обито. — Миссия только началась, а она уже мысленно деньги потратила. И в фантазиях своих по оружейным магазинам ходит. — Он задумался. — То-то и славно, что одна никуда не пойдешь. Нечего тебе там делать. Хочешь еще поощрений? Пожалуйста. Я не стану беседовать с Главой твоего клана о том, насколько твои вопросы соответствуют его представлению о твоем воспитании. А ты потратишь выручку с миссии на репетитора.

Ханаби повесила голову. Ничего не ответила. Ее родственники рассказали Обито, чего ей можно, а что, по их мнению, вредно.

* * *

Во время другой остановки в пути возникли новые проблемы. И проблемы крупные. Сначала Ханаби показались странными лужи воды в засушливую погоду. Затем она, включив бьякуган, поняла, что их преследуют двое. Обито не был удивлен, также заметив слежку, а Кимимару скорее обрадован. В конце концов, девчонка, заметив эти несчастные лужи еще раз, метнула в них кунаи со взрыв-печатями. Сюрприза не вышло. Вместо луж возникли двое ублюдков с цепями и огромными сюрикенами. Бросились они на Обито, как на самого старшего. Только вот Учиха ушел от их атаки, используя мгновенный шаг,а Саске бросил свои сюрикены, которые запутали цепи, а затем он своим ударом обрушился на обоих противников. Те отбросили его и теперь, увешанные оружием, решили отомстить тому, кто первым их увидел, — Ханаби. Та стояла перед Тазуной, на кончиках ее пальцев сосредоточилась чакра. Девочка вдруг увидела, как перед ней на скорости шуншина возник Саске и начал складывать печати.

— Что, испугалась так, что и слова выговорить не можешь? — Только и спросил он.

Но спасать Саске никого не пришлось: вражеские шиноби внезапно рухнули на землю, а рядом с ними стояли Кагуя и Обито с окровавленными мечами.

— Это шиноби Скрытого Тумана. — Произнес Кагуя. — Я узнал их. Брать их живыми бесполезно. Они известны тем, что никогда не сдаются.

— Это не просто шиноби — тюнины. Кто-то хорошо заплатил,чтобы нам устроили "теплую встречу". — Произнес Обито. Затем он посмотрел на растерянных ребят. — А вы — молодцы, — сказал им сенсей.

Он поспешил похвалить учеников, хотя чувствовал, что это не могло отвлечь их от мыслей о гибели, а также оттого, что их миссия оказалась гораздо рискованней, чем предполагалось. Обито не думал, что его группа пройдет боевое крещение в первом же охранном задании. А поножовщина только будила травматические воспоминания у детей. Еще хуже было то, что это Кимимару пролил кровь, ведь с ним это уже случалось. Ханаби ошарашенно смотрела на мертвых братьев-демонов и все не могла отвести взгляд. Битвы, когда спасали ее старшую сестру, она не помнила, ей и был всего лишь год. Поэтому она была единственной, для кого этого этот бой стал первым. Она тревожно оглядывала, то товарищей и учителя с окровавленными ножами, то убитых. Бьякуган не гас. Кимимару, который на ее глазах лично отправил на тот свет одного из шиноби, видя ее заторможенность, похлопал ее по плечу, сказал, что-то ободряющее про ее навыки следопыта, а потом произнес:

— Ты — хороший товарищ. Если хочешь, я научу тебя одной технике. — Ханаби меньше всего сейчас хотелось учиться.

Приемный отец всегда советовал Кимимару не быть жадиной, а делиться своими дзюцу с друзьями. Так, и отношения в группе останутся долгими, прочными и крепкими. Он принялся снимать кожу с лица одного из Братьев-демонов. Ханаби поежилась, отвернулась, но все равно видела все, что происходит бьякуганом. Ее тяжело мутило. А в голове звенел голос Кимимару, который по ходу дела объяснял, как правильно свежевать людей , чтобы получились маски. Он сдирал кожу с братьев-демонов и по ходу объяснял, что здесь главное сделать все сразу на месте, как только убил врага. А еще, что это — лучшее маскировочное дзюцу. Оно не развеивается от удара, его легко поддерживать. Спустя некоторое время оба тела тюнинов Скрытого Тумана остались с ободранными лицами.

— Надеваешь эти маски, — продолжал говорить Кагуя ровным равнодушным тоном, и тебя на вражеской земле никто нипочем не узнает. Руки и костяной нож его были в крови, так что он удивительно легко открыл призывной свиток и отправил туда личины братьев.

Как только Ханаби услышала, что эти маски надевают, как только представила, что ей придется надеть это на свое лицо, ей показалось, что она почувствовала, как ее касается чья-то свежесодранная кожа, девочку вывернуло. Рвота не принесла облегчения, только недопереваренный завтрак в таверне оказался на земле. Она вытерлась, затем виновато посмотрела на команду. Ее по прежнему била крупная дрожь. Девочка, шатаясь, отошла от Кимимару на несколько шагов. Этот жест он заметил.

— Что, чистоплюйка, да? — Спросил Кагуя у Хьюги. — Хочешь быть шиноби и в белых перчатках остаться?

— А, может, она в белом халате останется. — Сказал Обито, который не мешал Кимимару показывать свои умения.

Учиха понимал, что в своем воспитании команды он не должен был идти поперек того, что родители ребят определили для себя как "правильное воспитание". Глава клана Хьюга отдал ему хулиганку, которую не любят в семье и попросил не заострять внимание в ее обучении на боевых специальностях? Он попытается это выполнить, хотя у старшего Учихи и Ханаби уже появились свои секреты. Глава отряда генетических исследований настаивает, что его сыну полезно изучать не по возрасту опасные техники? Он не пойдет против его решения. И даже прикинется, что ничего не видит, чтобы Кимимару не забрали, а команду не распустили. Просто в группу к его Саске другие родители отдавать своих детей не спешат.

— Есть же жизненная необходимость, — проговорил Кимимару. — Часто приходится узнавать внешне неприятные, но очень полезные техники, чтобы выжить.

У Обито было чувство, что сейчас с командой беседует не мальчик, а его приемный отец. Старший Учиха думал, что именно так Орочимару-сама убеждал ребенка учить ужасающие дзюцу.

Ханаби в этот момент напряженно соображала: ей не хотелось нажить врага, которому нормально снимать кожу с людей в 13 лет.

— Мне родные такое запрещают изучать. — Сказала она правду. — Хьюга подумала, что, если б она такое выучила, то ее бы свои же заперли лет на двадцать в психиатрическом отделении. Или все-таки отдали бы в Корень, потому что в клане Хьюга ей было бы не место. И она сама это понимает. Это было бы даже справедливо.

— А что тебе разрешают? — Ехидно спросил Кагуя. — Свитки ранга Б рисовать? — Ханаби кивнула.

— Я же говорю: чистоплюйка. Да еще и домашняя. Ты резни не видела. Иначе бы по-другому запела. — Сказал Кимимару. — И на что способны эти звери-туманники тоже на своей шкуре не прочувствовала.

— Я ... видела. Видела, как казнят. И думала, что следующая. — Ответила девочка.

— А... вот оно, что, — догадался Кимимару. — Все ты хочешь, просто ты — обычная запуганная своей родней генинка. — Он посмотрел на нее еще раз, затем снисходительно хмыкнул. — Ну-ну.

— И вовсе нет. — Возразила Хьюга.

— Ты — разведчица хорошая... все видели. — Произнес Кагуя. — Вот когда у психотерапевта пролечишься, страхи свои победишь, тогда и поучу тебя нормальным дзюцу. А пока рисуй свитки для кунаев и слушайся папу с мамой.

— Зря ты так. — Бросила в ответ Ханаби.

Обито подавил желание прописать левый боковой в печень Кимимару: его отчиму это могло не очень понравиться, ведь с его точки зрения у мальчика все хорошо, и он поступает правильно. Но Учиха сделал зарубку на память: как-нибудь поделикатнее, не на глазах у Хьюги, поговорить с Кагуей о том, насколько Ханаби "домашняя" и причем здесь ее родители.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. двадцать йен — Крохотная сумма денег, которой едва хватит человеку на месяц, особенно в 30е годы в Японии

2. пистолет — имеется в виду пистолет Хамада, 1925 г., калька с браунинга 1910го.

Когда ребята достигли Страны волн, архитектор, действительно, пригласил их в свой дом, и полуголодные шиноби наконец-то наелись до отвала. Про щедрость свою он не врал. Ханаби надеялась, что, раз ее накормили, обогрели, разместили в хорошем просторном доме , то, может, такие богачи и заплатят по-царски? Она, например, никогда, сколько себя помнила, не спала на своем футоне, так, что, узнав, что у нее будет свой угол не смогла сдержать радости. Так, что потом даже застеснялась.

Она приедет и будет хвастаться сестре, что ее мечта сбылась. Старик Тазуна ей уже нравился, и ей хотелось, чтобы он строил мост подольше, пока она наслаждается своими новыми условиями. Приключения по дороге понемногу забывались. Их группа надавала по мозгам каким-то мерзавцам, которые крадут детей. Это было хорошо. Потом они отбили нападение тюнинов, которые охотились на дедушку архитектора. Раз Тазуна хороший и гостеприимный, а мост нужен людям, то это тоже было правильно.

Цунами, его дочь, приветлива и мила, только просила "господ шиноби" лучше охранять ее отца. Так и назвала их "господами". Ханаби чуть не рассмеялась, но Обито был рядом, поэтому она упорно боролась с мимикой, пытаясь сохранить спокойное лицо.

Воспоминания о братьях-демонах заставили вспомнить и Кимимару. Кагуя подошел к ней через несколько дней после того неприятного разговора. И сказал, что Обито с ним побеседовал. И теперь он все знает. Юноша извинился, что назвал ее "неженкой". И все. На мир Ханаби была согласна. Как можно не помириться с человеком, который на твоих глазах освежевал двоих?

Он только все не понимал: если все так, как рассказывал Обито, то почему она выросла такой трусихой. Наверное, просто потому, что девчонка. Но от своих слов не отказывался: если она захочет, он ей поможет с ниндзюцу, которые можно применять и бесклановым, и даже с биологией. У него отец — профессор. Если успеваемость Хьюги останется, как есть, то она и из школы вылетит. Ханаби проглотила про бесклановую и вежливо отказалась.

А вот мальчик в семье, которая их приютила, оказался со сложным характером. Он несколько дней стеснялся новых людей в доме и, очевидно, не знал, как себя с ними вести. Ханаби поняла, что он младше ее года на два. Чужие люди, поселившиеся в его доме и даже слишком радовавшиеся уюту его жилища, его пугали. Инари должен бы был чувствовать себя выше их, потому что это его дед нанял телохранителей, которым нужна была работа, должен был бы разговаривать с ними, как со слугами. А у него так не выходило, потому что все они были дети и почти одного с ним возраста. Даже немного старше. А дети-шиноби наоборот были вышколены не докучать "молодому господину" и держаться с ним почтительно так, что было видно, что и близкими друзьями они не станут.

На второй день, как обосновалась команда на новом месте, Цунами увидела девчонку-куноичи, которую в качестве охранника привел Тазуна, в странном наряде. Была она замотана в бинты, как мумия. Голову "украшала" повязка, и несведущий человек посчитал бы, что девочку контузило.

— У тебя кожная болезнь? — С тревогой в голосе спросила Цунами.

— Нет, это вообще... — Начала оправдываться Ханаби, но хозяйка прервала ее и потребовала, чтоб та пошла за ней в комнату, где они остались одни. А затем сказала Хьюге, что девочка как честная куноичи должна показать ей, что у нее там под бинтами.

Цунами знала о шиноби не так-то много: читала несколько приключенческих книг. И на секунду задумалась о том, что поступает гадко. Вдруг у девочки на руках и лице жуткие шрамы, вдруг с нее сдирали кожу, пытали? А она такое спросит... Девчонке на вид двенадцать или около того, и она, наверное, стесняется...

Ханаби разбинтовала руки. Оказалось, что куноичи прятала татуировки.

— У вас просто клановых детей в стране крадут. — Объяснила она. — А это — семейные знаки.

Цунами ничего не ответила, внутренне успокоившись, что нелюдь ничем не заразит Инари. И отпустила девчонку, приказав ей зайти к ней не сейчас, а во второй половине дня.

Инари же оказался зачинщиком большого скандала. Было обеденное время. Шиноби принимали нехитрую пищу, радуясь, что мост строится тихо, а охранять архитектора пока легко. Только Тазуна все равно был печален. Общей шинобской радости по поводу того, что происшествий на задании нет, не выдержал Инари. Он выбежал на середину комнаты и прокричал, что все они, те, которые пришли защищать его деда, все умрут. Сначала шиноби, которых наняли в охрану дедушке, а затем и вся их семья. Повисла тяжелая тишина.

— Инари... — Только и сказал старик надтреснутым голосом.

— Гато папу убил, он и тебя убьет, и всех, — Инари нервно обвел руками всех присутствующих. Лицо Саске аж перекосило.

— Ты че сейчас сказал... Иди сюда и Гато своего зови. Он узнает, что такое связываться с наследником клана Учиха. Да я сам этого ублюдка урою! Ясно вам?!

Через несколько минут Саске уже стоял на коленях, сильно битый, и повторял за своим дядей слова извинения. Обито заверил Тадзуна-сана, что в знак благодарности за прощение Саске поработает для него бесплатно. Тому ничего не оставалось, как согласиться.

А дальше случилась беда на тренировке, когда команда ушла оттачивать навыки контроля чакры в ближайший лес. И тлеющий конфликт разгорелся заново:

— Позорище. — Произнес Кимимару, обратившись к Саске. — Всю эту миссию, целую неделю только и делаешь, что нас позоришь. Зачем на барчонка полез? Мало ли, что этот придурок болтает?

— На себя посмотри! Пацан просто не видел, что ты с мертвыми творишь... Думаешь, что от твоих буракуминских техник все в восторге? — С издевкой ответил Саске. — Даже вон белоглазую и то вырвало.

— Кимимару-кун, я просто в первый раз бой видела, я не хотела... — Пискнула Ханаби, но Кагуя уже не слушал.

— Как ты меня назвал, выродок? — Крикнул он в лицо Саске. — Ты только проебывать задания и можешь...

— Где я проебал? — Вспылил Учиха. — Я этим тюнинам врезал.

— А я одного из них грохнул и жопу твою спас, да и ее задницу тоже! — Огрызнулся Кимимару и показал рукой на Хьюгу. — Смекаешь разницу?

— Ребята, вы чего... — Решила встрять Ханаби, а потом услышала слово "в позицию!" от одного из юношей и увидела, как ребята обнажили вакидзаси.

— Ты б свалила. — Вдруг сказал Саске.

— Да. — С притворной нежностью отозвался Кимимару. — У тебя нет никаких дел сейчас, а?

— Ребята, я так вас не помирю... Вы, что, серьезно? — Недоуменно произнесла Ханаби.

— Он меня оскорбил. Я из благородного клана Кагуя, а он при тебе назвал меня мерзким словом. — Объяснил Кагуя.

— Он первый начал говорить, что я в команде бесполезен. — Спорил Саске. — Моя воинская гордость требует дуэли.

— Твоя воинская гордость... — Скривился Кагуя, — подсрачники получать от дядюшки. И ты с этим справляешься. Ханаби, — обратился он к девочке, — кому сказали, что мешаешься!

— Если не уйдет, ей тут несдобровать... — Размышлял Саске.

— У тебя пять минут. Давай, сваливай. — Произнёс Кимимару. — Мы подождем. Ты же никуда не спешишь, Саске-кун?

Тот уже не замечал издевок.

— Да, если не уберешься отсюда, мы тебя заденем, а это наша ссора как двух дворян. Нам надо поговорить по-мужски, понимаешь? — Сказал Учиха.

Ханаби понимала. И чувствовала, что надо уходить. Она сделала несколько шагов назад.

— А если она к дядьке моему побежит, да все выложит? — Спросил Саске.

— Не побежит. — Бросил Кимимару. — Смотри, щас все будет. — Ответил он Учихе. — Ханаби-чан, к Обито-сенсею ходить не надо, поняла?

Хьюга нерешительно кивнула.

— Мы тебя не трогаем, а ты не идешь к Обито-саме. Ясно тебе? — Повторил Кимимару.

Ханаби еле слышно сказала: "да".

— Ну, вот видишь, как все просто. — Произнес Кагуя и скривился в улыбке. — Подождем еще немного. Она — калека, даже бегать шуншином не умеет.

Ханаби развернулась и пошла назад из рощи, все быстрее ускоряя шаг. Через некоторое время она осознала, что бежит из леса опрометью. В голове ее вертелось, что ее зачем-то ждет Цунами.

* * *

Между тем Кимимару и Саске , действительно, встали напротив друг друга и обнажили мечи. А вскоре в роще зазвенело оружие. Кимимару считал, что Саске даже дерется нечестно, потому что ему приходилось отступать, уклоняясь от катонов. А сам Кагуя стихиями не владел. Наконец, Кимимару выбил вакидзаси из рук Саске, торжествующе заметив растерянность на его лице, а затем попытался пронзить его, да и угодил в руку. Учиха инстинктивно зажал рану.

— Вот и хватит с тебя. Я доволен. В следующий раз будешь думать, что базаришь. — В этот момент Саске вскочил на ноги, использовал шуншин так, что Кимимару не увидел своего бывшего противника, а затем через пару секунд лодыжку Кагуи обожгло. В ране торчал кунай.

— Я теперь тоже доволен. — Произнес Саске. — Думаешь, я прощу тебе оскорбление? А ты, зараза, крутой шиноби оказался.

Кагуя, сидя на земле, кивнул, а затем протянул замазанную кровью руку. Саске подошел и сжал ее такой же окровавленной рукой.

— Смелый ты пацан, оказался. — Произнес Кимимару. — Я думал зассышь раз на раз выйти. За дядюшку своего спрячешься или извиняться начнешь. Учиха ответил понимающей и злой улыбкой.

— Зря мы ее отпустили. Как нам теперь выбираться? — Сказал он.

— Ничего не зря. Она б разнимать полезла, дурочка. Я таких знаю. А так... видишь, как побежала... — Ответил Кимимару. Он вытащил из свитка бинт и теперь перевязывал ногу.

— Дядька про тебя не зря говорил, что ты десятерых убил. Правда что ли? — Кимимару едва взглянул на собеседника.

— Я решил, что, если тебя забоюсь, то и брата тем более. А я его крови хочу. Я ведь первый раз сюрикенами в живого человека угодил. — Рассказывал Саске.

— Поздравляю. — Бросил Кимимару. — Он отогнул рукав и у Саске расширились глаза от удивления. Он не смог подавить восхищенный вздох. У Кимимару был призыв. Боевой, змеиный. Не то, что у девчонки из клана Хьюга, когда ей родня везде, где можно, татуировки набила, чтобы она не заключила договор с по-настоящему сильным призывом. Кимимару послюнявил палец, приложил его к наколке, и перед восхищенным взглядом Саске появилась огромная змея. Она и перенесла обоих подростков в поселок.

* * *

Цунами, действительно, ждала Ханаби. Она не обратила внимание на то, что та будто бы чересчур волновалась, пыталась отдышаться, как если бы она бежала, как загнанная. Как еще должен выглядеть ребенок-сорванец, которого взяли выполнять взрослую работу?

Вид ее контрастировал с одеждой, потому что она по-прежнему походила на пациента, обмотанного бинтами, или мертвеца, обвязанного погребальными пеленами.

— Я тут подумала, — начала Цунами, — раз уж вы защищаете моего отца, то... — она замялась, а затем открыла шкаф. — Я дам тебе фурисоде, не то ты в своей безрукавке и этих повязках, правда, на мумию похожа. Главное, получше защищай моего отца.

В шкафу висело несколько кимоно с длинными рукавами.

— А у меня дома такое есть. — Произнесла Ханаби. — Бледно-желтое и полегче, чем это. Просто я его... не взяла на миссию. — Сказала Ханаби и замолкла. Ей самой не понравилось, что она будто оправдывается перед нанимательницей, как будто убеждает ее, что у нее есть гражданская одежда.

Брать подарок от своей хозяйки было стыдно, потому что она и так уже платила своим телохранителям. Точнее, ее отец. Когда миссия будет закончена, Ханаби дадут деньги, и она купит на них, что захочет: хоть красивое заграничное платье, хоть уроки у репетитора, занимающегося историей страны Молнии, и пистолет. А брать у заказчика богатые подарки: чакродоспехи, крутые свитки, волшебные мечи, горстки бриллиантов — это недостойно. Наверное, брать платье тоже было не надо. Но ей очень нужна была одежда с рукавами, хотя бы пока они тут. Было очень страшно. Ей надо было как-то сойти за обычную девчонку, потому что Обито не всегда будет рядом, чтобы ее спасти.

— Вы и так добры к нам. — Ханаби начала благодарить женщину, кланяясь в пояс. — Спасибо вам за сытные обеды и за футон тоже. Мы будем очень стараться защищать вашего отца. — Пообещала она. — Только вы же нам и так платите. Нехорошо брать что-то сверх контракта.

Вместо ответа ткань фурисоде коснулась ее спины и плеч.

— Я верну, я... честное слово, я вам все верну. — Затараторила Ханаби. — Как только задание закончится, я вам все отдам. — Тут она поймала на себе ироничную улыбку Цунами. А затем Ханаби произнесла то, чего от нее редко услышать можно. — Я очень аккуратной буду, Цунами-сама.

Хьюга облачалась в белое кимоно, которое выглядело пестрым от коротких темно-синих полос на ткани.

Удерживал кимоно черный пояс-оби, такой же, как у Цунами-самы, только у той он был украшен камешком.

— Я верну. — Зачем-то повторила Ханаби.

— Подойди-ка сюда, — позвала ее Цунами. — Та подошла, и женщина разбинтовала ей лоб. — Ну, что, ребенок, вот так-то лучше. — Сказала она, а затем накинула ей на голову платок. Обернула его, замотав и голову, и шею Хьюги. Прочная и теплая ткань теперь нежно касалась волос Ханаби. Той даже стало немного жарко в уличной одежде.

— Вот теперь ты чуть-чуть похожа на нашу девочку. И выглядишь не странно. — Произнесла хозяйка. — Ты же этого хотела?

Ханаби растерянно смотрела на женщину и даже удивилась, что та не спрашивает, откуда у нее наколки, а Хьюга не пересказывает в очередной раз набивший оскомину ответ.

— Ну, чего застыла, беги к своим. — Сказала Цунами.

— Я просто совсем не похожа на себя. Никак не привыкну. — Ханаби еще раз поклонилась. — Спасибо вам большое. — Сказала она.

Цунами сказала "беги к своим". Тут-то Хьюга и вспомнила, что Кимимару и Саске должны были уже поговорить друг с другом по-мужски и вернуться с синяками под глазом. Она искала их, а затем и Обито, и все никак не могла найти. Наконец, нашла. Всю команду Обито. В больнице.

— Обито-сама! — Воскликнула она, подбежав к учителю. Она увидела перекошенное от гнева лицо и сама тут же получила пощечину.

— Ты знала, сука, да?! — В ярости крикнул старший Учиха. — У меня двое раненных, а на тебе ни царапинки!

— Ребята поссорились и сказали, чтоб я ушла. — Сказала она первое, что пришло в голову, ослабевшим голосом. — Вот я и ушла.

— А ты и рада? — Она получила еще один удар под дых, который сбил ее с ног. — И тебе плевать, значит, что эти два идиота собрались делать?!

Ханаби поднялась, отступила на несколько шагов.

— Я должна была их разнять? — Ехидно бросила она в ответ.

— Ты должна была бежать ко мне. — Обьяснил Обито. — А если б они друг друга убили? Смогла бы с этим жить?

Она прижалась к стене. Обито вроде бы больше не бил.

— Меня много с чем учили жить. — Ответила девочка. Но Обито, кажется, остыл и на этот раз только грязно выругался.

На самом деле Ханаби не знала, как ей поступить правильно. Она просто предоставила мальчишкам разбираться самим, да и Кимимару ей все очень понятно объяснил. А Обито тоже, оказывается, почувствовал себя преданным, почувствовал, что на нее нельзя положиться. А она не доносчица. И ей с Кимимару и Саске быть в одной команде. И с Обито тоже. Да и Тазуна был недоволен, что ребята на целую неделю оказались на больничной койке. Охранников-то у него осталось два человека.

Потом Хьюга из разговора с Обито выяснила, что архитектор просил большую скидку, потому что в контракте было указано, что его будут охранять четверо, а то, что двое из них пойдут в чащу убивать друг друга... про это ни слова не было. И Учихе эту скидку пришлось дать.

Инари тем временем привыкал, что в его доме живут чужие люди. Ханаби заметила, что он часто убегал "посмотреть на море". Только вот Хьюга знала, что на море он смотрит не с пляжа, а из окна собственной комнаты. И рыдает. Он не знал о ее способностях и вообще мало, что знал о ниндзя или о самураях и тем более не мог представить, что она подсматривает за мальчиком. А Обито знал.

Девочка несколько раз ловила его осуждающие взгляды, но замечаний командир не делал. Возможно, это было связано с тем, что рядом всегда был кто-то из семьи Тазуны, а он не хотел их пугать ее чудовищными способностями. Один раз Ханаби встала из-за стола и пошла вслед за мальчишкой, добежала до его комнаты, потом тихонько приоткрыла дверь, заранее зная, что она там увидит.

— Однажды вся наша деревня восстала против Гато. — Произнес мальчик. Он глядел в окно, по-прежнему, не отрываясь и не оборачиваясь. Но Инари услышал, как к нему вошли, потому что заскрипела старая дверь. — Гато разорил страну, и люди его не любили. И он всех восставших приказал прибить к крестам.

Ханаби совсем побледнела и почувствовала, как спину покрывает испарина.

— Ты видел? — Спросила она.

— Всех привели смотреть. — Сквозь слезы ответил Инари. Мальчик расслышал шум шагов, медленных, неловких, неуверенных. А затем его обняли. Но через объятие он почувствовал, как приезжая куноичи сама сильно дрожит. Не похожа она на сильную и жуткую телохранительницу, как описывал ее дедушка.

— Это хорошо, что ты хотя бы не хулиганишь... — Услышал Инари, продираясь через диалект, на котором говорила чужачка.

— Я вырасту и убью Гато. — Ответил мальчик. — Он мне дорого за это заплатит.

Ханаби молчала, не зная, что сказать.

— Давай, ты сначала вырастешь. — Предложила она.

Ханаби в этот момент очень сильно захотелось, чтоб Гато не отсиживался, а все-таки напал на них со своими людьми. Тогда они с Обито его победят, и он за все ответит. И Инари не придется мстить самому.

— Да что ты знаешь о мести... — Всхлипнул Инари.

Хьюга хотела было рассказать про Кимимару, который из мести убил десять человек, а, может, и больше, но Инари это только раззадорит, и он сейчас услышать о клане Кагуя не готов. А еще Ханаби подумала, как бы отвоспитали ее нового приятеля ее родственники, если б он был Хьюгой и такое заявил. С ней все произошло очень быстро и очень эффективно, хотя она до сих пор думает, что так нельзя воспитывать детей. Не хотелось бы ей, чтоб у Инари поверх первой травмы была и вторая.

— Ну, я... знаю. — Ответила Ханаби. — Знаю, и все тут. — Произнесла она, заметив любопытный взгляд мальчика. — А давай на море сегодня... вместе посмотрим.

* * *

Через несколько дней выписали из больницы ее товарищей. И теперь они все трое были привязаны к деревьям. А Обито объяснял ребятам про безопасность, про командный дух, про важность выполнения заданий.

— А если бы на нашего заказчика напали на этой неделе? Пока вы грызлись между собой, идиоты! Кто-нибудь вообще об этом подумал? Уроды... а не самураи. Самурай должен чтить того, кому служит, ублюдки. Устроили, блять, поединок. Вы двое просто конченные уроды, мусор, который не может выполнить задания! Драться на вакидзаси из-за неосторожного слова! Вспомнили, заразы, что вы — дворяне. А кланы-то ваши где? Тоже к ним, на тот свет, хотите? Еще немного, и я бы ваши трупы сжигал! А третья тварь, так еще и хуже мусора! Потому что можно не выполнить задание, и тогда ты — полное ничтожество, но тот, кто забывает про друзей, потому что ее хата с краю, еще хуже мусора. И ведь гадина была с ними в сговоре...

— Я не хуже мусора. — Решила возразить Ханаби. — И друзей не бросала. Мы даже толком не подружились еще.

— Я сейчас тебе кляп в рот вставлю. — Бросил в ответ Обито. — Будешь у меня пререкаться! Что, тварь, плюнула на пацанов и пошла? Только о своей, сука, шкуре и думала?

Ханаби повесила голову, не смотрела в глаза Обито и уже не отвечала.

* * *

Ребята сидели на земле, наконец-то отвязанные от деревьев, стонали от боли, растирали онемевшие конечности. Ханаби массировала ноги, всхлипывая от обиды, и знала, что на этот раз Инари смотрит в свое окно не на море, а на странное шинобское наказание для провинившихся детей-солдат.

— Хана-чан, ты на киноактрису похожа, — вдруг сказал Кимимару и даже тон его от смены темы приободрился. Хьюге сейчас было вообще не до кино. Если Кимимару хотел поднять настроение всей группе, то у него получилось. Хьюга подумала, что это неплохо: переключиться с миссий, заданий, разборок, наказаний за драки на что-то более приятное, например, на кино. В кино она была всего один раз, когда прокатчики с проектором приехали в их клан. Они договорились с Главой, и вся ее семья посмотрела фильм.

— Похожа-похожа. — Дразнился Кимимару. — Я с отцом в кинотеатр ходил. Он сказал, что я должен посмотреть хороший фильм про шиноби, интересный и патриотический. Фильм про девушку, взрослую куноичи, ну старше тебя. Но у нее было такое же пестрое кимоно и она была замотана в платок.

— Это мне Цунами-сама одолжила... — Смутилась девочка. — Это, чтоб меня не украли и чтоб я выглядела, как бесклановая. — Выпалила Ханаби и тотчас покраснела до кончиков волос.

— Тебе идет так. — Сказал Кагуя, но Хьюга решила, что Кимимару говорит так оттого, что он смотрел когда-то какое-то там кино.

— Батя на сеанс четыре раза ходил. — Рассказывал Кагуя.

— Зачем? — Не поняла Ханаби. — Не интересно же.

— Там бабу голую показывали, на змею похожую. — Объяснял юноша. — Отец говорил, что ему этот момент очень нравится. Он молодость вспоминает. Поживи, говорит, с мое, тоже будешь по четыре раза в кино ходить.

* * *

Второе нападение все же произошло. Это было в самом конце дня, когда Тазуна уже отпустил рабочих, а на Страну Волн находила странная тяжелая сумеречная мгла. Остался архитектор только со своими телохранителями, без которых не появлялся на стройке. Вскоре туман стал еще гуще так, что и на несколько шагов ничего не было видно.

Страшнее всего стало Обито. Он успел спросить у своего нанимателя:

— Почему вы не сказали нам, что на вас охотятся сильные ниндзя?

Учиха представлял, что за страшный человек решил навестить этот поселок.

Дети же просто не могли пошевелиться от ужаса. А их противник просто перестал скрывать свою чакру. На лице Саске Обито вновь увидел то самое выражение , которое не сходило с лица его племянника пару дней после резни. Он, ополоумев, смотрел вперед немигающим взглядом, чувствуя ки джонина, и не мог отвести взгляда, как статуя, смотрел в туман, будто мог там кого-то разглядеть. Кимимару тоже был напуган. Он не подавал вида, обнажил меч, только вот Ханаби чувствовала, как заходится его сердце от давно забытого страха, как покрывается испариной спина. Но, по сравнению с Саске, ему было получше. Оказывается, вот как может напугать джонин, просто стоя рядом с шиноби-новичком. И самой Хьюге тоже было плохо. Она и не думала, что будет так бояться джонина и что такова разница между генином с улучшенным геномом и гением из особого отряда Скрытого Тумана. У нее кружилась голова, от "тяжелой", плотной чакры было трудно дышать, врага она видела бьякуганом и от этого было еще более жутко. У их противника было столько же чакры, сколько у старейшины ее клана и даже больше, потому что сосуды были здоровые. В тумане она нашла Тазуну, встала впереди него. Но на большее сил не хватало. Ноги будто отнялись, и она поняла, что не может заставить себя пойти в атаку.

"Прости, Инари", — подумала она и с горечью вспомнила, что несколько дней назад думала отплатить и Гато, и его людям. А он, оказывается, нанимает таких монстров.

— Выйди из этого марева и назовись! — Крикнул Обито в туман.

— О, мое имя тебе известно. — Прозвучал голос врага, и от него генинов пробила крупная дрожь. — Меня зовут Забуза Момочи, я демон Скрытого Тумана.

"Мо-мо-чи За-бу-за" — Зачем-то по слогам повторила Ханаби. В том, что их противник был "демон" она не сомневалась.

— Я — Учиха Обито. — Представился сенсей, хотя, кажется, тоже был узнан. Шаринган горел алым. — Я удивлен, что такой почтенный ниндзя пришел по душу моего клиента. Он-то мне рассказывал, что за его кошельком могут охотиться разве, что разбойники с большой дороги.

Забуза рассмеялся.

— А тебя кинули! Понимаешь ты, ки-ну-ли!

И Обито понимал.

— Если мы начнем битву, то оба погибнем. — Крикнул Учиха в туман.

— А может такова наша судьба шиноби? — Послышался ироничный ответ.

"А какова ее судьба?" — Задумалась Ханаби. — Погибнуть в чужой стране за двадцать йен? Она даже Страну Молнии посетить не успела. И вырасти тоже. Только среднюю школу закончить. Встретилась с монстром, у которого чакры больше, чем у дяди Изао, и сдохла. А рассуждения Забузы про судьбу были до боли хьюговскими.

— У меня тут учебная миссия. Я с командой генинов. — Прокричал Обито.

— Чего это он с ним без толку перетирает? — Прошептал Саске Кимимару.

— Все путем. — Ответил Кагуя. — Зубы ему заговаривает. Он раскроется, тут-то мы и нападем.

— Забуза-сан, нам заплатили за миссию С, а о вас и словом не обмолвились. Мы защищали этого господина от лихих людей по дороге сюда и охраняли его дом. Он заключил с нами контракт, и мы отправили к нему генинов на практику. — Рассказал Обито.

— Я же сказал тебе, Учиха, наебал тебя заказчик. — Ответил Момочи. — А щучатами своими ты мне на жалость не дави. Я на своем генинском экзамене таких шестьдесят штук зарезал. Вот этими руками. — Забуза перехватил рукоять меча, вытащил его из-за спины.

"Какая же у него силища, если он играючи такой меч вытаскивает?!"- Пронеслось в голове у Ханаби.

— Нам не платили за бой с джонином, Забуза-сан! Нам нет причин драться, если ваш хозяин не потребовал устранить вместе с нашим господином и его охрану.

Тазуна пытался еще раз рассказать, что он заказал самую дешевую миссию, потому что в его деревне вечно не хватает денег, и во всем виноват Гато. Но его уже не слушали.

— Может, вы хотите сейчас заплатить за миссию ранга А? — Издевательски спросил Обито, а Ханаби поняла, что перед ней настоящий маньяк-детоубийца, и он таких, как она, на завтрак ест. А еще она поняла, куда деваются краденные дети. Он убил шестьдесят таких детей.

— Про охрану Гато ничего не сказал... — Произнес Момочи. — Если бы она вдруг исчезла, и оставила бы деда одного, я принес бы Гато голову архитектора и сказал бы, что охраны никакой при нем не было.

— Почему вы разговариваете с этим убийцей, а не сражаетесь? Что тут обсуждать? — Спросил архитектор взволнованным голосом.

— Отдайте мне старика и можете валить. Про троих недоносков и инвалида в контракте ничего не было. — Произнес Забуза.

— Вы обещали! — Взвизгнул Тазуна. — Я буду жа...

— Вы тоже обещали. — Оборвал его Обито. — Только вы за свои гроши хотите угробить троих детей просто потому, что вам нужно было сэкономить. Наслаждайтесь своей экономией. Мы принимаем ваше щедрое предложение, Забуза-сан.

— Дядька-то твой зассал... — Шепнул Кимимару своему товарищу. Саске разочарованно кивнул, а затем ответил:

— Ничего, мы безбрового втроем разберем...

В этот момент на скорости шуншина огромная, грозная фигура появилась перед Ханаби. На вид их враг был еще ужаснее: в руке его был огромный меч. которым можно было разрубить девочку надвое, а острый внимательный взгляд будто душу наружу выворачивал.

— Тебе что сказал сенсей? — Спросил ее монстр.

— Не могу... — Только и произнесла Хьюга.

— Пошевелиться не можешь? — Не понял Забуза.

— Нет. — Ответила она дрожащим голосом, явно совсем не мужественным, как бы ей не хотелось казаться смелой. — Мы решили этого человека защищать и будем, потому что бросать господина дурно. Он был к нам добр, и у него хорошая семья, которая будет без него горевать...

— Хорошо. А теперь — в сторону! — Сказал Забуза. Он окинул ее взглядом еще раз и почему-то спросил, — сколько лет?

— Она безоружная! — Вдруг раздался крик Обито. — Забуза-сан, она безоружная!

Про то, что сила клана Хьюга в тайдзюцу старший Учиха решил умолчать.

— Мне почти четырнадцать. — Ответила Ханаби. Она хотела еще рассказать ему про то, что она презирает его за то, что он убил краденных детей и никуда не пойдет, но не успела.

— Много ты уже пожила. — В руках у Забузы сверкнул нож.

В этот момент Хьюга почувствовала чакру Обито, а затем тяжелый удар под дых, который ее вырубил. Она поплыла, ноги ее подкосились, и девочка потеряла равновесие. Обито подстраховал Ханаби от падения, подхватил и теперь держал на руках.

— Это мой генин, Забуза-сан. — Произнес он, глядя на противника, в глазах которого заплясал странный злой огонек. — Она молодая и глупая. — Сказал Обито. — Налили ей в этом доме похлебку погуще, чем дома, так она уж за хозяина стоять до смерти готова.

— Вот как. — Взгляд Забузы сделался печальным, злой огонек погас, кинжал отправился в ножны. — Она тебе так нужна? — Обито кивнул. — Ну тогда забирай и высеки ее до полусмерти, чтоб тварь знала, как разговаривать с джонинами и понимала, когда ее используют как пушечное мясо добрые господа.

Саске был в полной растерянности. Рука у него по-прежнему болела, Обито отказывался драться с "безбровым ублюдком", а теперь он своими руками сделал Ханаби небоеспособной. В этот момент Саске понял, что даже вдвоем с Кагуей против Забузы они не выстоят, да и неизвестно, на чьей стороне теперь Обито. Ханаби просто не хотела уходить, и дядя ее за это вырубил. Пришлось младшему Учихе согласиться с сенсеем.

— Прощай, Обито-сан, а с тобой, архитектор, у нас разговор долгий. — Сказал Забуза.

Последним из группы уходил Кимимару с вложенным в ножны костяным мечом. Он зло оглядывался на Забузу, но для поединка с таким противником один на один он не дорос... пока что...

— Чего зыришь? — Крикнул ему Забуза. — Не годитесь вы мне в соперники, щучата. Приходи года через три, если тебе голову по глупости не оторвут. — Услышал Кимимару. — Тогда и скрестим мечи. — Кагуя обернулся в последний раз. В руках Забуза держал голову Тазуны, их господина. Бывшего господина.

Сокомандники расстроили Кимимару еще больше. Он не очень понимал сенсея и задавался вопросом, кто из двоих его товарищей больший трус. Саске, пошедший за дядей, хотя сам до этого предлагавший драку, разочаровал его. Ханаби казалась не лучше, но она, когда покидала поле несостоявшейся битвы, была хотя бы без сознания.

* * *

Ханаби полностью пришла в себя, когда из поселка команда уже бежала. Бежали быстро и довольно долго без отдыха. Только когда они покинули Страну Волн, ребятам разрешили перевести дух.

Хьюга тоже не понимала своего сенсея.

— Мы поступили подло. — Сказала она. — Бросили человека.

— Вообще-то она права. Какого хрена мы сбежали? Какого хрена нужно было перед этим ублюдком лебезить и договариваться? — Не унимался Кимимару. — Нас было четверо, а он один. Думаете, что все вокруг трусы, как вы?

— Ты забываешь, что он — крепкий, здоровый джонин. — Ответил Обито. — А у нас три генина, из них два подранка. Или забыл, как у знахарки неделю валялся? Да и у меня ног нет. А вот у тебя, похоже, головы.

— Я с десятерыми дрался и выжил. А вы перекладываете на нас вину, что вы его испугались! — Возмутился Кимимару.

— Он бы убил Ханаби. И вот считай, что нас уже трое. — Объяснил Учиха.

— А это повод ее вырубать? Вы же своими руками нанесли вред группе! А на кого из ваших учеников вы в следующий раз нападете? На меня? Какой из вас лидер! — Крикнул Кагуя.

— Живой. — Спокойно сказал ему в ответ Обито. — И благодаря мне все живы.

— Ага, кроме Тазуны. Видал я, как этот гад его башкой тряс. И над нами смеялся. — Рассказывал Кимимару.

Тут Ханаби снова побледнела, подошла к дереву, прислонилась к нему, будто ища у него опоры и боясь, что снова потеряет сознание.

— Как же вы посмели... — Обратилась она к Обито. — Дедушка Тазуна перед этим Забузой беззащитный, как трехлетний ребенок!

— А я, между прочим, тоже предлагал драку. — Сказал Саске.

— Ага, блин, вспомнил. Только ты первый побежал за своим дядюшкой, который сокомандников бьет и с мерзавцами договаривается. — Ехидно произнес Кимимару.

— Он шестьдесят детей убил, как же вы... Он в этом сам признался, и ему плевать. И никогда он за это не ответит. А если бы меня украли, и такой урод меня бы зарезал? Вы бы тоже общий язык искать начали. — Воскликнула Ханаби, а Обито непроизвольно схватился за голову, будто закрывая уши руками, а затем, справившись с волнением вытянул руки по швам.

— Дети, Тазуна-сан не очень хороший человек. И вовсе не такой, каким хотел показаться, когда мы у него гостили. Он на самом деле думал только о своей выгоде. Ему было плевать, что мы не готовы к миссии ранга А, и все погибнем от рук этого джонина. — Произнес Обито Учиха.

— А когда нас убивали туманники, когда они воровали клановых детей это было задание какого ранга? Мы к нему были готовы? — Спросил Кагуя.

— Ваша жизнь для Тазуны-сана ничего не стоила. — Произнес Обито, но как-то неуверенно. — Вот и нанял он плохо оснащенную, неготовую команду на ликвидацию опасного преступника, и о реальных целях миссии никому ничего не сказал. Можно сказать, он обманул Коноху. Или он не знал, на что способен Гато ради того, чтоб остаться монополистом морских перевозок? Поэтому мы ничего ему не должны. Он привел нас в самое логово к преступнику, который оказался честнее этого архитектора.

— Ну да, вам только теперь и остается, что детоубийцу оправдывать! — Раздраженно ответил Кимимару. Он не верил Обито.

— А деревенские? — С вызовом спросила Ханаби. — Мы же всех бросили и никого не предупредили! Что с ними будет?

— Надо было честно заключать контракт. — Ответил Обито. — Если бы не я и не милосердие Забузы-сана, ты сама была бы уже мертва. Или хочешь, чтобы я твоей сестре вместо тебя труп привез? Об этом не хочешь подумать?

Ханаби в этот момент подумала о том, как бы ее сестра горевала, если б это и впрямь случилось на самом деле. Осталась бы, можно сказать, круглой сиротой. Мысли о Хинате остудили младшую Хьюгу. Пожалуй, ее, действительно, спас Обито, а она с ним ругается... Только вот ей все равно противно. Так поступать нельзя.

— А Цунами? — Вдруг вспомнила Ханаби. — Мы у нее несколько дней жили. Она даже мне дала... — И тут девочка замолчала, у нее снова мелкой дрожью затряслись плечи, а затем она расплакалась. — Я должна была до нее добежать! И одежду тоже должна была вернуть! Ведь это же не мое... — Она перехватила пальцами рукав кимоно. — А я, правда, сама только о своей шкуре думала!

— Это ничего. — Сказал Кимимару. — Теперь из-за нашего сенсея ее люди Гато по полной предупредят. Да и одежда ей не скоро понадобиться. Так, что вот тебе, Хана-чан, подарок от нашего учителя, носи на здоровье.

На Обито в этот момент страшно было смотреть. А Ханаби шмыгала носом и вытирала лицо рукавом "дареного" платья.

— Это верно. — Сказал Саске. — Тебе же не привыкать носить одежду с чужого плеча. Там у людей горе, а она даже из чужого несчастья и проваленной миссии добудет себе выгоду. Смотри-ка, в новой одежонке вернулась. Впрочем, не удивительно. Она же Хьюга. Вам не впервой на чужой беде наживаться. Например, на резне нашего клана. Просто потому, что повезло. Вот и тут ты немножко для вида поплачешь и скажешь, что просто так вышло.

— Я, правда, вернуть хотела, а потом... — Жалостливо произнесла Ханаби.

— А потом подумала, нахрен эту Нами. Надо от Забузы убегать. А кимоно потом у оценщика как трофей зарегистрируешь. Классную добычу привезла с миссии, нечего сказать... А я вот всегда хотел спросить тебя, каково это, чувствовать, что ты воровка, но по нашим законам тебе ничего не будет? Даже представить себе не могу... — Произнес Саске и получил от Обито затрещину.

Декабрь-январь

С миссии Ханаби вернулась сама не своя. С одной стороны, команда выжила, а с другой — они поступили очень подло. Бросили людей. И что ей теперь делать? Записать Забузу в свои личные враги? Ночами повторять его имя, доводя себя до бессонницы, потому что он убил человека, который был к ней щедр, что бы там ни говорил Обито? А не много ли у нее врагов-джонинов? От воспоминания о Забузе до сих пор дрожь по телу... Как он только ее не убил? Обито, наоборот, хвалил Забузу за неслыханное милосердие, а Кимимару призывал не верить "глупую девчонку в добрых туманников". И она больше верила Кагуе. Ханаби пришла к выводу, что, раз у нее так много людей, с которыми она хотела бы сразиться, то из школы уходить совсем не вариант. Недавний разговор с Кидомару о том, что она в его и своем клане узнает все нужное, казался теперь нелепым и самонадеянным. И все же, не слишком надеясь остаться, она решила поговорить с братом Неджи. Вдруг он из сострадания обучит ее лучшим техникам карате, чтобы она увереннее чувствовала себя, если встретит в жизни таких негодяев, как Забуза. Девочка нашла его на местной тренировочной площадке.

— Тебе не следует бывать в клане слишком часто. — Начал юноша с нравоучения. — У родни складывается впечатление, что ты дома просиживаешь, а на занятия не ходишь. А за тебя плачено. Чего не в общежитии?

— У меня просто было задание по охране. А теперь отгул. Ну, выходной. Брат, я уже десятый раз оправдываюсь. Все спрашивают. — Недовольно произнесла Ханаби.

— А ты возвращайся в Коноху. И живи там, пока учишься. И не будешь оправдываться. — Девочка в ответ скривила еще более недовольную рожу.

— Я хотела тебя попросить кое о чем, это насчет задания... — Неджи вопросительно посмотрел на сестру. — Охрана, — сказала она, — чуть не переросла в настоящий бой. Меня чуть не убили. Было очень страшно.

— И? — Перебил Неджи.

— А я к бою совсем не готовая. Там был нукенин, у него много чакры, как у джонина. Меня даже при одном воспоминании всю трясет. — Сказала девочка с тревогой в голосе.

Неджи пристально посмотрел на нее, будто пронзая взглядом и спрашивая: "Не придумываешь?"

— Да я клянусь! — Обиженно крикнула Ханаби, догадавшись о его сомнениях. — У моего сенсея спроси!

— Тебя товарищи защитили? — Спросил кузен.

— Ну, защитили. — Признала Ханаби. — То есть мне на них всю жизнь полагаться?

— Знаешь, лучше так. — Ответил брат. — Слишком уж ты отчаянная, никто не будет выполнять твои прихоти. Ты — сенсор в команде, и у тебя своя задача. У всех в команде своя специализация. У тебя такая. Бой тебе не нужен. И от джонина тебя это карате не спасет. — Соврал Неджи. — Наоборот, выучишь его и поверишь в свое всемогущество.

— Просто страшно было. — Повторила куноичи.

— А ты иди к тетке Акеми. Она тебя пожалеет, заварит тебе чаю, накормит овсяными лепешками, как в детстве. — Произнес Неджи и со злостью ударил в висевший на тренировочной площадке набитый опилками мешок. — Не люблю я такие разговоры. И когда ты подкрадываешься ко мне так вот внезапно тоже не люблю.

— Брат...

— Чего "брат"? Не выпрашивай чего тебе не положено. Ты же сначала всю семью задолбала, а потом хочешь, чтоб тебе рассказывали фамильные секреты тайдзюцу? И не смей бояться заданий. Это ж какой позор, если родня узнает.

— А если в школе начнут обижать Хинату? — Спросила она. — Я хочу ее тогда защитить.

— И защитишь. — Улыбнулся Неджи. — Ты со всех ног должна бежать ко мне. И сказать имена. Клан ее любит и защитит.

Последняя фраза больно уколола ее гордость. Хинату любят, а ее терпят.

— И не смотри на меня так. — Ответил Неджи. — Иди к Акаме, прорыдайся у нее на плече. И возвращайся в общагу. Кстати, как у тебя дела в школе?

— Не пойду я ни к какой Акаме. — Зло ответила Ханаби. — И плакать не буду. — Голос ее дрожал.

— Заработала хоть что на задании? — Спросил двоюродный брат. Ханаби отрицательно покачала головой. — Ладно... Случается... — Снисходительно ответил он. — Подойти ко мне. — Попросил Неджи. Хьюга нерешительно выполнила его просьбу. — Не стоит просить у других тайдзюцу-мастеров потренировать тебя. Они отведут тебя к Главе, и тебя будет ждать выволочка.

— А ты... ты тоже сейчас к нему пойдешь? — Спросила она.

— Не пойду... Если договоримся по-братски. Я забуду про разговор, а ты — про тайдзюцу. Если я нажалуюсь, то тебя с картофельных полей больше не выпустят. Но я не хочу хоронить свою сестренку. И никто этого не хочет. Ты здесь чья-то кузина, чья-то племянница, чья-то внучка, — Неджи не сдержал улыбки. — И уже чья-то двоюродная тетя... А ты из-за этого тайдзюцу обязательно во что-нибудь ввяжешься.

Про "рис сажать" и отправить "на картофельные поля" Ханаби не поверила. Побочная ветвь ее не удержит. Только ее и видели... Единственное, что могло бы ее тогда спасти от побега из хьюговских угодий — нежелание создавать проблемы деревенским родственникам. Только надолго ли ее желания хватит?

Возвращалась в Коноху она грустной. С Неджи ничего не получилось, да и про других взрослых Хьюг он был прав. Только они еще и Главе клана нажалуются. А ей это надо? Когда она подходила к своему общежитию, то поняла еще одну печальную для нее вещь. Она ее как-то совсем забыла, будто намеренно забросила в дальний уголок своей памяти. Неджи смягчал. Она вспомнила, что обещал ей Глава на Чаячьем острове, что он говорил, что на следующий раз ее как позор семьи убьют. И даже показал, как. И это было жутко. А Неджи не хотел лишний раз ее пугать, особенно, когда она призналась, что ей было страшно на задании. О той неприятной сцене на острове он не хотел ей напоминать. Можно было, конечно, попросить о помощи Кимимару, но Кимимару она побаивалась, да и кто знает, чему учит его отчим? А отчим его был жуткий. Примерно такой же жуткий, как виденный ею один раз Чаячий Мастер. Поэтому она считала, что правильно сделала, что обратилась за помощью к старшим, а не к "папе" Кимимару и не попыталась второй раз сбежать на Чаячий остров. В итоге она потратила вечер на встречу с братом, который ее отругал и учил жизни. А об особом Хьюговском карате можно было забыть.

* * *

На следующей неделе судьба подарила ей еще один шанс. Была перемена перед уроком японского. Вернее, у ее класса это час японского был, а вот Ханаби знала, что лицемерная тварь, которая ведет занятие, влепит ей либо прогул, если она просто его пропустит, либо выговор и прилюдно из класса выгонит, если Ханаби туда заявится.

Темноволосая ее преподавательница, Юхи Куренай, перед уроком нашла ее и видно решила поиздеваться, потому как сама Ханаби уже месяц к ней не заявлялась, зная, что ее прогонят.

— У меня к тебе разговор. — Сказала она. — У тебя проблемы. Женщина раскрыла табель, где было отмечено больше десяти пропусков. Ханаби даже не успела сосчитать, сколько их точно было, как длинноволосая брюнетка захлопнула у нее журнал перед носом. — Что делать будем?

— Вы же сами гоните... — Запротестовала Ханаби. Учительница вздохнула. — Повторяю для особо одаренных: вот эта форма, — она легонько поддела Ханаби за рукав, — только для физкультурных занятий и военной подготовки. Тебе разве не объясняли? А школьная форма для гражданских занятий... она у тебя где? — Объяснила Куренай. — На занятия тебя пустят только в подобающем виде, а иначе исключат, когда накопишь прогулы.

— Дома она. На крючке висит. — Ответила Ханаби и вырвала рукав из руки учительницы. Вышло даже как-то слишком дерзко. В ответ Хьюга поймала недоверчивый взгляд преподавательницы.

— Знаешь, если дома у тебя, скажем... сложная ситуация, и ты, скажем так, "потеряла" свою матроску, то ты завтра приходи ко мне.

— Зачем это? — Задала вопрос Ханаби.

— У меня дочь примерно твоего возраста. У нее есть старая форма. Она ее больше не носит. А тебе подойдет.

Хьюга фыркнула. Куренай заметила это.

— Ну и на разговор приходи. Надоело мне тебе за пропуски неуды ставить. Придешь или испугалась? — Спросила женщина.

— Я приду. — Ответила Ханаби.

* * *

Девочка оказалась внутри еще одного большого дома. Такие пространства ее пугали. Ей казалось, что во всех этих комнатах могли бы поселиться несколько десятков ее родственников. Она шарахалась от огромных и несомненно дорогих ваз с живыми цветами, а пока слуги витиеватым путем провожали ее к госпоже, рассматривала лепнину на высоченных потолках.

"Раз уж правила мне запрещают пускать тебя в класс, поговорим у меня. — Сказал знакомый женский голос. — Ну, рассказывай, что это за фарс в академии? Что за счастье платить за школу и не посещать половину предметов? — Ханаби неловко переминалась с ноги на ногу. — Ну, говори! Мы не в классе. Гнать тебя не стану. — Произнесла Куренай. — Я тебя гнать не должна. И я тебя слушаю.

— Ну... я считаю, что это... — Куренай ждала, смотрела на нее строго, испытующе и ждала объяснений. — Я считаю, что фарс это вы здесь устраиваете. — Юхи не могла скрыть удивления. — Какая разница, в чем пришел ученик, раз он пришел учиться? А у вас получается, что вы цените только внешнее.

— Форма, деточка, в нашей прекрасной школе существует затем, чтоб таких, как ты, не травили. Ну, не таких... Поумнее... — Объяснила Куренай.

— И я против лицемерия, и... — Начала было возражать Ханаби.

— Вылетишь ты через три месяца. Может, и раньше. — Куренай встала, достала какую-то книжку с полки и предложила Ханаби сесть за прочный стол из дорогого дерева. — Что будешь делать, когда выгонят? — Перед девочкой оказалась ручка и двойной листок бумаги.

"Как на контрольной". — Подумала она.

— Может, не выгонят! — Хмыкнула Ханаби.

— Такую, как ты, обязательно. Все на тебя жалуются. -

Куренай раскрыла книгу на заранее заложенном месте и сказала: "Пиши".

— Чего писать? — Спросила недоумевающая девчонка.

— Диктант. — Ответила преподавательница и принялась зачитывать вслух.

"Сумасшедшие были одеты в одинаковые халаты мышиного цвета. Большая

комната из-за этого казалась еще мрачнее. Одна сумасшедшая усердно играла

на фисгармонии гимны. Другая посередине комнаты танцевала или, скорее,

прыгала. Он стоял рядом с румяным врачом и смотрел на эту картину. Его мать

десять лет назад ничуть не отличалась от них. Ничуть... В самом деле, их

запах напомнил ему запах матери..."

Когда импровизированный диктант был закончен, ее вывели в другую комнату и сказали подождать. Пришлось ждать долго, на сердце было тревожно. Затем она услышала, как едва скрипнула дверь в комнату, где она осталась одна, и сквозь щель на нее глядела пара любопытных глаз. Девочка за дверью заметила, что ее обнаружили, и тут же скрылась в темноте другой комнаты, а дверь затворилась. Затем Ханаби позвали. Перед ней лежал лист бумаги, сильно исчерканный красным. Под текстом стояла писаная красными чернилами тройка.

— Твоя настоящая оценка. Видишь? — Спросила Куренай. — Если не будешь придуриваться, будешь получать такие. По крайней мере, на моем уроке. — Ханаби по-дурацки улыбалась и ничего поделать с собой не могла. Обычно ее табель по гражданским предметам такими успехами не радовал.

— Но это до ужаса неправильно занижать балл за внешний вид, за поведение и все такое... — Возмутилась пришедшая в себя девчонка.

— Ты нарушаешь правила. — Ответила Куренай. — И получаешь за это. А там, где ты училась раньше, разве не было правил?

Ханаби вспомнила, что были. И проблемы, которые у нее из-за этих правил были, тоже вспомнила. Только Хьюга считала, что уже взрослая, раз семилетку закончила и даже поработать успела.

— Ну, были, — утвердительно ответила девочка.

— А ты их выполняла? — Спросила преподавательница.

— Не всегда... — Честно сказала младшая Хьюга. — У меня по большинству предметов все равно ничего не изменится. Программа сложнее, чем в самурайской школе, а я еще и не сразу после школы сюда поступила. Хината училась, а меня в поисковый отряд взяли... А теперь у меня еще и пропусков дофига...

— Значит, прощайся со знакомыми там, с друзьями... Тебя скоро исключат. — Вдруг сказала Куренай.

— Ну, может и не настолько все плохо. — Насупилась Ханаби. — Я всегда стараюсь пристроиться на задание и пропускаю занятия по уважительной причине. В прошлом месяце уехала с сенсеем на недели три.

— И как? — Заинтересованно спросила Юхи.

— Ну, еле живые выбрались. Зато за эти три недели прогулов у меня нет. — С иронией произнесла девочка. — Практика. Так, что, может, не выгонят.

— Но ты ведь не училась в это время и в школе не была, и ничего нового не узнала. — Пристыдила ее Куренай, а юная куноичи согласилась.

— Обито-сан сам учил меня. Рассказывал, какие ловушки могут ставить диверсанты и где. Даже чертил схемы.

— Он знает, что у тебя проблемы? — Спросила Куренай.

— Да, знает. Но не все. Ему ведь на меня тоже жаловались. — Призналась Хьюга. — Он советовал мне нанять репетитора.

— Ты уже об этом подумала? — Спросила Юхи.

— Я вообще-то хотела пистолет. — Тут Ханаби поймала на себе недобрый взгляд преподавательницы. — Но мы все равно за три недели ничего не заработали, так, что и говорить не о чем, и лучше б я на картошку поехала. — Сказала она.

— И что думаешь делать? — Вновь спросила Куренай и сама продолжала размышлять вслух. — Вот ты вроде не дура... И сестра у тебя хорошая. У нее бы совета спросила.

— Я как-нибудь сама справлюсь. — Ответила девочка.

— Только знай, что ты устава в школе своими выходками не изменишь. — Произнесла Юхи. — Это тебя школа либо прожует, либо выплюнет.

— Я в самурайской школе... вы не поверите... семь лет отучилась. И в художке тоже. И в поисковом отряде работала, и в мануфактуре, — нигде меня из-за военной формы не гнали. — Рассказала Ханаби.

— Тяжело тебе привыкать к жизни здесь. А надо. Слышишь? — Произнесла Куренай.

— А еще моя форма удобная. — Продолжала говорить девочка. — Ее трудно порвать или извозить в грязи так, что не отстираешь. — Куренай взглянула на нее строго и удивленно. — Для меня это важно. — Добавила Ханаби. А матроску порвать очень легко. Например, если я забудусь и сразу после уроков мы сговоримся с ребятами отправиться в поход на холм Хидака или ... вот на болотах тоже бывает интересно.

— А тебе зачем? — Спросила Куренай и поняла, что задала очень правильный вопрос.

Ханаби подошла к рюкзаку, покопалась там и протянула альбом. Он был весь в рисунках горных пейзажей, болотных птиц, насекомых. Изображения иногда были мелкими, будто художник видел их сильно издали, другие, наоборот, подробные и точные, даже детальные, гипертрофированно приближенные к зрителю.

— Увлечение у меня такое. — Буркнула она. — Друзей здесь мало, и заняться нечем, поэтому... — она замолчала и не договорила.

Куренай листала страницы. Некоторые рисунки ее даже немного пугали. Это были будто бы увеличенные и чересчур подробные изображения пауков. Она пролистнула их, а дальше увидела писанный будто с натуры скелет птичьего крыла.

"Ничего себе у девочки увлечения... Жуть... — Подумала Юхи. — Вот же зараза. Надавать бы ей по мозгам, чтоб за ум взялась да по болотам не шастала, а вроде как и не за что."

— Любая одежда от моих увлечений через пару дней в тряпье превратится, — Продолжала объяснять девчонка, не очень замечая, что Юхи Куренай все свое внимание перевела на альбом с рисунками. — А эту и чистить легче, когда в грязи по пояс приходишь.

— Учитель рисования знает? — Спросила Куренай, временно отложив все вопросы про поведение ученицы.

— У меня по этому предмету пять. — С гордостью ответила Ханаби, а потом грустно добавила, — кажется, единственная за гражданские предметы. Учитель рисования пускает меня на уроки. Вот он не лицемер, а оста...

— Пожалел он тебя, глупую. — Вздохнула Юхи.

— Есть у меня одна идея. — Решила поделиться Хьюга.

— Выкладывай. — Потребовала Куренай беспокойным голосом.

— Так я вам и сказала. Я сначала сделаю, все проверю. Но если у меня все получится, я прибегу и вам все расскажу. — Ответила Ханаби.

— А если не получится? — Спросила Юхи.

— Тогда не скажу ничего. Надоело чужим людям о неудачах рассказывать. — Сказала девочка.

— Это опасно? — Куренай встревожилась еще больше, а Ханаби рассмеялась.

— Ну, разве может дядя Изао быть опасным? — Спросила ученица, а Куренай не знала никакого "деда Изао", но реакция Хьюги немного успокоила ее.

— Пойдем, я тебя провожу. Тебе уже пора. — Учительница встала и путаными коридорами повела Хьюгу. Тут она увидела высунувшуюся из своей комнаты рыжую девчонку.

— Мама, а это — та девочка, которую все преподаватели гоняют? — Спросила она.

— Таюя, я кому сказала сидеть у себя, когда я занимаюсь с учениками? — Сделала ей замечание Куренай. — И еще... Нехорошо говорить людям такие вещи в лицо. — Она потянула Ханаби за руку, вывела из дома, а затем сказала:

— Это — моя дочь. У нее тоже трудный характер.

Ханаби эта "Таюя" не слишком нравилась. И она была чересчур непохожа на Куренай. Хьюгу так и подмывало спросить про отца девчонки. Юхи поняла это.

— Ты так смотришь... спросить что хочешь? — Произнесла она, а та помотала головой.

— Вам почудилось... я пойду лучше. — Сказала Ханаби.

— Ну, ступай. — Отпустила ее учительница.

— Я вам расскажу, обязательно расскажу, чем у меня все закончилось. Я еще приду.

— Приходи. — Согласилась Куренай. Только на урок и в нормальном виде. Надеюсь, мы с тобой договорились. Лучше тебе в школе учиться, чем в семье.

* * *

Ханаби, действительно, все поняла. Куренай давала ей какой-то странный и призрачный шанс остаться в школе. Только таких лицемеров, как Какаши или Ирука тоже пришлось бы терпеть. Да и отставание от других было не наверстать. А брат сказал ей не ходить к местным старейшинам клана, потому что они ее выдадут, но девочка решилась. Нужно было поговорить с Изао-саном. Она пришла в его мастерскую. Ханаби потянула воздух ноздрями — приятно пахло чакрокраской.

— Дядька Изао, это я, Ханаби. — Позвала она родственника.

Тот появился из глубины мастерской и вид имел недовольный.

— Тебя вроде в город учиться услали. — Сказал он. — Вот и учись там. Нечего здесь болтаться.

— А вы возьмете меня в помощницы? — Перешла сразу к делу Ханаби, затем, увидев его удивленное лицо, она сбавила напор и добавила, — ну или в ученицы?

Изао крепко задумался. Он был умным человеком и без слов понял, что дела в школе идут очень плохо. А также он имел достаточно такта, чтобы не спросить это в лоб.

— Ты хочешь на следующий год? — Спросил он.

— Я хочу, чтобы у меня был выбор, куда пойти, а не только в поисковый отряд или мануфактуру.

— В мануфактуру тебя никто не гонит. Оставайся в Конохе. Там у тебя комната. — Ответил Изао. Ханаби покаянно повесила голову, а когда она подняла глаза, Изао все понял по ее виноватому взгляду.

— Я хочу, — повторила Ханаби и закатала рукава, — тоже быть, как вы. И уметь на бумаге рисовать печати призыва... И на коже тоже. Это же последнее, что я не умею из клановых художественных техник.

— Тогда тебе придется учиться целый год, — предупредил ее мастер. — Но это — предел того, чему даже я могу тебя научить. А в школе тебя бы ждали новые возможности.

Ханаби вся засветилась от радости, слова про школу вообще прослушала, закивала головой в знак того, что она согласна учиться хоть сейчас.

— Здорово, Изао-сан!- Воскликнула она.

Изао еще не согласился. Он думал. Он понял, что Ханаби на школу вообще не надеется. И поэтому Изао даже не спрашивал, как она будет совмещать уроки у него и занятия в Большой Конохе. Он, конечно, мог взять ее за руку, отвести к главе клана да и рассказать ему все о планах девочки. Но зачем? Все и так рано или поздно вскроется. А вот то, что Ханаби прибежала именно к нему, Изао, когда у нее случились проблемы, это хорошо. Учитывая ее прошлое и то, какая это девочка, она запросто могла бы сбежать, чтобы искать сильного учителя. Во второй раз. И умереть. Но она пришла за помощью к своим. Значит, она научилась извлекать уроки и делать правильные выводы. Брать ученицу, да и такую взбалмошную, которую только волевым решением Главы клана не отправили в Корень, потому что ее родные не заведомые убийцы, ему не хотелось. Он взглянул на девчонку еще раз. Радость потухла. Взгляд был нервный, выжидающий.

— Ты хочешь научиться рисовать свитки птичьего призыва? — Переспросил он.

— Ну, это же вершина нашего мастерства. — Ответила Ханаби.

"Если он ее сейчас оттолкнет, она попытается найти еще кого-то, — подумал Изао. — А тогда последствия могут быть самыми неприятными".

— Хорошо. Научу тебя рисовать свитки призыва белоглазок. — Ответил он.

— И я буду помогать вам? — У Ханаби загорелись глаза. — И можно будет работать не в мануфактуре, а прям с вами, здесь?

— Посмотрим. — Сухо сказал Изао. — Будешь плохо стараться — отправишься свитки-сумки мастерить.

— Я согласна! — Крикнула Ханаби и повисла на шее у Изао. Хоть что-то хорошее произошло у нее сегодня.

— Ты мне шею свернешь, ребенок! А ну отцепись, Ласка. Не то убьешь меня ненароком, и люди придумают про тебя легенду, что жила, мол, как идиотка, и угрохала единственного человека, согласившегося ее учить.

Ханаби отошла от Изао на почтительное расстояние, развесисто поклонилась, так что выглядело это не то чрезмерно уважительно, не то нелепо, и сказала:

— Да, сенсей.

"И ведь не поймешь ее. — Подумал Изао. — То ли правда из кожи вон лезет, чтоб казаться хорошей, то ли смеется над тобой, дураком".

От ее поклона в мешковатой и не очень-то чистой военной форме веяло каким-то гротеском: перед ним стояла странная взъерошенная онна-бугейся, слишком разболтанная для военного, слишком серьезная для подростка.

Затем он вкрадчиво поинтересовался у девочки, которая на радостях с новоявленным сенсеем могла быть откровенной:

— У тебя какая-то беда?

— Да нет, с чего бы... — Замялась Ханаби, и вся ее непосредственность вдруг улетучилась. — Я просто вот могу ходить-ходить к вам учиться после школы вечером, а потом раз... — Тут она сделала "жуткое" лицо, — и... скажем, в июне, выяснится, что мне надо устраиваться заново в мануфактуру. А потом... ну совершенно случайно окажется так, что я должна буду вернуть клану деньги, потраченные на мое образование в городе. До такого, конечно, вряд ли дойдет, но ведь Изао-сан должен согласиться, что в жизни может всякое произойти.

— И ты хочешь ко мне на отработку? — Прямо спросил ее дядя. Ханаби повесила голову.

— К вам.

— А сколько ты чисто случайно можешь задолжать клану? — Спросил он.

Ханаби вместо ответа достала из рюкзака блокнот, вырвала оттуда лист и на обороте написала: "Сто шестьдесят тысяч йен".

— Долго же тебе придется бесплатно батрачить. — Сказал Изао. — Ну, конечно, не убьют, и миску риса в день ты тоже получишь. А вот про уважение в клане можешь забыть. В семье, знаешь ли, лишних денег нет.

У Ханаби горели щеки, лицо пошло красными пятнами, как будто она уже сделала какую-то гадость.

— В мануфактуре платят меньше, чем здесь, а так я быстрее все исправлю. — Произнесла она.

— Ты, значит, дичь будешь творить, а я тебе клановое образование давать? Здорово это ты придумала! — Расхохотался Изао. — Ты репутацию свою гробишь, а я должен заботиться о том, чтоб ты не свитки штамповала, чего ты заслуживаешь, а новое узнавала!

— Я вовсе и не против просто сумки делать, — сникла девочка. — Отправят и буду... — Затем она помолчала и добавила. — Но сейчас же все хорошо.

— Я возьму тебя на условии, если и дальше будет все хорошо и если ты не вылетишь из военной академии. — Ханаби тускло улыбнулась и пообещала. Ей нужна была поддержка клана и семейные дзюцу. На государственную программу в школе она уже не надеялась, хотя своими детскими обещаниями немного успокоила дядю. Но она утаила от своего учителя, что в личные ученицы ее никто в академии не брал. И с чем бы это могло быть связано? Уж не с тем ли, что учителя по гражданским предметам считали месяцы до ее исключения, а о том, что девочка перейдет в девятый класс никто всерьез и не думал. А раз так, то зачем вкладываться в двоечницу?

Беседы с близкими людьми оставили у Ханаби двойственное впечатление: брат отказался помогать, но и не выдал. А вот дядюшке Изао она, кажется, пообещала то, что не сможет исполнить. Пока еще не обманула, но дела-то плохи... Да и от разговора с Куренай на душе было скверно. Хьюге не нравилось, что она говорит неправду людям, которые ей сочувствуют и пытаются помочь. Это — гадость. А значит она не лучше этого павлина Ируки или Какаши. А еще она обещала рассказать Юхи-сенсей, как прошел ее разговор с дядей, но почему-то говорить об этом с Куренай-сан ей было стыдно.

Но с образованием все, кажется, налаживалось: личный учитель у нее появился, поэтому ей было не так обидно. О том, что он клановый, а не школьный она старалась не думать. В академии-то это все равно считаться не будет, разве, что одноклассникам будет, что ответить. Только чувствовала она, что дядя взял ее в ученицы не за успехи и заслуги, а чтобы она не натворила бед, почувствовав себя брошенной. Но это ее гордость уже не задевало. Да и ребятам она этого не скажет.

* * *

Вот и стала Ханаби оставаться после занятий в мастерской Изао. Он выделял для ее обучения пару часов в день после того, как мастерская закрывалась для клиентов. А иногда и вовсе занятий несколько дней не бывало, а Изао нагружал новоиспеченную ученицу альбомами с изображениями печатей из библиотеки да еще и вручил ей целую сумку книг. А в конце недели проверял, как Ханаби усваивала материал и исправлял ее ошибки.

Изао думал, что делает благое дело. Так у племянницы оставалось меньше времени, чтобы хулиганить. А то, что она — девчонка озорная и непоседливая, весь клан знал. Но вот не хватало еще, чтоб в Академии начали на это жаловаться. Первым месяцем работы он был доволен: девочка освоила совсем простенькие печати "тори" и теперь могла призывать белоглазок не только с помощью татуировки на руке, но и через свиток. Тут Изао схитрил. Эту технику из-за татуировки Ханаби и так знала, поэтому ничего нового и тем более опасного в ней заключаться не могло, Ханаби просто научилась не только использовать готовую технику, которую ей "подарили" в клане, но и сама с нуля рисовать эту печать. Но с другой стороны, все было по-честному. Он обещал учить ее чему-то, кроме свитков-сумок? Он и учит. И после того, как она освоит эти печати на бумаге, он показал ей, как переносить уже известные ей знаки на свиную кожу. Пусть оттачивает умение. Все равно ставить татуировку живому человеку ей никто не даст, разве что через пару лет таких тренировок на пергаменте. Зато так он доказывал девчонке, что клан о ней заботится и дает образование. Даже такое, которое не каждому у них доступно. С другой стороны, в татуировочном деле Ханаби еще никто и, если она вылетит из школы, то вернется в мануфактуру, и тут уж он ей не помощник. Будет по десять часов в день делать сумки всю жизнь, раз пользы для себя не разумеет. Может, это ее дисциплинирует... А с него и взятки гладки, если она окажется в военной школе плохой ученицей. Зато у Ханаби появился опыт небольшого, но успеха с новым учителем. А еще добавляло мотивации. Это сегодня она рисует свитки на чакробумаге, и радуется, что через них можно призвать белоглазку, а когда-нибудь... Ханаби мечтала о больших перспективах: стать фуиндзюцу мастером. Она чувствовала, что становится немного самостоятельнее в этой области знаний.

А за Изао-сана пришлось еще и оправдываться, когда заведующая учебным процессом начала ее доканывать на тему того, что девчонка еще не устроилась к личному учителю, который бы был связан со школой и Большой Конохой.

— Клановое образование всегда вызывало у нас много вопросов. — Сказала заведующая. — И, увы, вы только подтверждаете наши опасения. То, что вас учит какой-то человек с непонятной квалификацией, конечно, замечательно, потому что вы хотя бы осознаете необходимость учиться. Но кто знает, как и чему нелюди учат свой выводок? И насколько их уровень ниже программы нашей прекрасной школы? Даже представить трудно...

Девочке хотелось рассказать, какой Изао-сан замечательный, сказать, что он даже денег с нее не берет, сказать, что он лучше их всех... Только почувствовала Ханаби, что эту грымзу-преподавательницу не переубедить. И клановое образование тоже хотелось защитить. Просто она не могла. Не могла двоечница доказать, что их образование тоже хорошее, просто узкоспециальное. И она может что-то найти или заметить любого на расстоянии нескольких километров, попасть в мишень из лука или сенбоном, одолеть кого-то в спарринге, только вот вне военной подготовки ее похвалят только по рисованию. А раз она не могла доказать, то заведующей хотелось врезать, чтобы она сразу ощутила превосходство кланового обучения в области физкультуры. Но это было недопустимо. По крайней мере, так ей говорили ее родственники. А еще она знала, что никогда не расскажет об этом разговоре Изао-сану.

* * *

Войдя в дом, Обито Учиха почувствовал, что в особняке что-то произошло. В доме не хватало вещей, но впечатления, что его жилище подверглось налету грабителей, не было. В библиотеке его подозрения усилились. Он не смог бы сдержать эмоций. Дом точно обворовали: как раз исчезло много хороших книг по гендзюцу, дорогих и редких. Мерзавец, совершивший кражу, знал, что брать. В основном, это были трактаты про устройство шарингана.

Обито прошел в свой кабинет и нашел небрежно нацарапанную на листе бумаги записку: "Я в этом доме больше не останусь ни дня, предатель. Если у вас не болит сердце за свою семью, то я не такой. Я отправляюсь к Какаши-сенсею, который поможет мне в моем деле. Не уважающий вас, Учиха Саске". Вот так неожиданно его драгоценный племянник отреагировал на разговор о бессмысленности мести за родню.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ты здесь чья-то кузина, чья-то племянница, чья-то внучка, — Неджи не сдержал улыбки. — И уже чья-то двоюродная тетя... — По отношению к детям старших двоюродных братьев и сестер

2. Тест диктанта — Отрывок из Рюноске Акутагавы. "Жизнь идиота".

Январь.

Приближался Новый Год — время фейрверков, любования потешными огнями, красных закатов над Огавой,* сливающейся с огненными салютами. Только вот наступали эти радости не для всех. Якумо Курама в свой четырнадцатый Новый год знала, что все это пропустит. Ей нельзя надолго покидать фамильный особняк. Она, кажется, сгорала от зависти, когда видела веселящихся ребят за окном, когда выглядывала из-за черных плотных штор, которые заслоняли ее комнату, оберегая ее от солнечного света, как будто у той была светобоязнь. Лишь иногда Якумо за раздвигала эти занавесы да смотрела на внешний мир. А причина была в том, что здоровье Якумо-самы было совсем шатким. И на миссии ей было нельзя, и тайдзюцу с ней совсем не занимались, а из физических нагрузок оставались лишь прогулки по саду в особняке, которые совершались специально для того, чтобы юная девушка не страдала от недостатка свежего воздуха, а наоборот укреплялась. И гуляла-то она чаще всего в сопровождении яку-нин, специальных слуг, которые бы следили, не простудилась бы девушка на прогулке. В голову Якумо закрадывалась странная мысль, что чем больше она засматривалась за шоры, хранящие ее от внешнего мира, тем чаще она думала, что болезнь ее только усугубляется тем, что ее ото всего берегут. Наступал новый год, а никаких новогодних забав Якумо не полагалось. Родственники, конечно, ее поздравят, пожелают успехов в учебе, которой она и так все время посвящает и в которой она весьма успешна, и все ее родные будут, как один, дарить или красивые одежды, которые и надеть-то некуда, или что-то связанное с рисованием. Обязательно что-то дорогое и сложное, как раз "для ее возраста". Сценарий своего нового года она давно уже выучила.

Подарки на вырост — вот , что любили ее родители: печать для мастера чакро-рисования, который уже лет десять как в профессии, а Якумо Курама самой исполнилось только четырнадцать. Сначала ей даже такое нравилось: ей нравилось открывать новое, с усилием постигать то, что выше ее уровня, да и просто не хотелось разочаровывать родителей, которые верили, что ей интересна вот эта печать А-ранга для взрослого художника с многолетним стажем. И она принималась в ней разбираться, постепенно вникая в элементы, занимаясь по восемь часов живописью, чтобы потом с гордостью доказать всему миру, что она справилась с задачей. А мир ее ограничивался спальной, трапезной, художественной студией и небольшим садом, где ей дозволялось гулять. Зато родственники потом рассказывали, как они вкладываются в доченьку и ничего для нее не жалеют: репетиторы по черчению, математике, геометрии, специальная чакрогуашь для медицинских печатей, которую и медицинском училище в Конохе-то не всем выдают, а только под роспись, да еще, наверное, клятву на крови требуют, а в случае растраты сразу в город Мертвых отправляют к заведующему отделением генетических исследований Орочимару-саме. Ему люди всегда нужны. А вот Якумо в такой роскоши недостатка не знала, только радости это ей не прибавляло. Ведь каждый такой подарок означал на самом деле серьезное задание . А иногда Якумо охватывал ужас: кого из нее растят? Шиноби ранга А? Так ранг достигнут. Шиноби ранга S? "А им самим не страшно?" — Спрашивала она себя. Но вопросы эти заглушало чувство вины. Родители очень рано объяснили ей, что она родилась с искалеченной системой чакры, и в то время, когда все дети спокойно узнавали основы ниндзюцу и готовились изучать стихийные техники, Якумо ничем таким заниматься не могла. И когда все укрепляли тело в додзе, девочка там даже не появлялась. Тайдзюцу объявили для Якумо чрезвычайно опасным и даже смертельным искусством. А мама Якумо даже с каким-то особенным отвращением произносила это слово — "спарринги". Самое страшное, что Якумо бы смирилась с тем, что она тайдзюцу никогда заниматься не будет. Но зачем же дразнить! Ее иногда приводили в спортзал, где занимались молодые девушки, будущие боевые куноичи. Нет, не для того, чтобы она чему-то научилась. Она должна была сидеть, за ними наблюдать и практиковаться рисовать человеческое тело в движении. Это были полуторачасовые тренировки, во время которых девушки поработали бесплатными натурщицами. Потому что мама Якумо договорилась, с кем надо, и ее дочь пускали на занятия смотреть и запоминать, как занимаются другие. К тому же происходило это без вреда для ее здоровья, потому что куноичи отрабатывали удары на спарринг-партнерше, а для Якумо-чан это было совершенно безопасно. Гораздо лучше, чем рисовать реальный бой или делать зарисовки на миссиях. А кто считает иначе — враг их ребенку и глупости говорят. Никогда и ничего не рисовала Якумо так вдохновенно, как те бои. И ведь на славу получилась та техника, где она рисовала бойцов на чакробумаге, а они должны были при активации техники ожить и биться с врагами. Якумо поразилась, что завидует собственным творениям: они сражаются, пусть недолго, до первого серьезного попадания по ожившему чернильному рисунку, пусть даже не за нее, потому, что она все удачные рисунки складывает в шкаф, и они-то может и покинут ее дом со шторами, с кем-то сразятся за клан Курама, погибнут, впитаются чернильной лужей в землю, а вот она — никогда не пойдет на миссию. Хотя из всякого "никогда" есть свои исключения. И случаются они как раз на Новый год.

* * *

Ирука Умино никогда не желал спокойной и мирной жизни. Например, быть обычным учителем младших классов было для него было слишком скучно и непрестижно: тяжело было разбираться с толпами набегающих мамаш, выясняющих, почему их драгоценных деточек привязывают к столбам, отчего на них испытывают безвредные гендзюцу в качестве первой тренировки без уведомления родителей. Вот с месяц с такими неадекватными родственниками пообщаешься, так и от классного руководства откажешься. И в Корень анбу обратно попросишься. Хотел Ирука после анбу сменить сферу деятельности, да только и в школе счастья не нашел. В школу его потянуло, потому что позавидовал Ирука, будучи анбу, хорошей жизни своих знакомых: ирьенину со скорой помощи и учителю японского языка и знатоку танка*. Фельдшером устроиться не удалось, а вот учителем начальной школы его взяли. Только выяснилось, что жалование стало сильно меньше. Вот и подумал Ирука, что в школе ты разбираешься с малолетними бандитами, а в анбу — с уже окончившими школу и нарастившими свои навыки преступниками. Вроде бы в анбу сложнее, зато там можно убивать, что ему как учителю иногда казалось весьма желанной привилегией. Особенно это касалось того отвратительного блондинчика, который вечно затевал драки, вовсю использовал умение мастерски строить ловушки и, когда кого-то калечил, то жаловался ему, Ируке, на свое сиротство и тяжелую судьбу, а потом еще и директору рассказывал, как его не принимают другие люди.

"Нет, в анбу Нэ было лучше", — решил Ирука, и ему пришло на память, как он на задании одну шпионку из Тумана завалил. Во всех смыслах. Любо-дорого вспомнить. Оставаться в Деревне Ирука не любил, а зато любил ходить на миссии. Оттуда всегда то денег привезешь, то по дороге подработаешь, главное, чтоб никто не знал. Вот, например, была у Ируки миссия в страну Снега, и оттуда привез он замечательный огромный и редкий... плакат с изображением популярной актрисы Коюки Казоханы во фривольном виде. Познакомился он там с хорошими шиноби (а Ирука больше всего на свете ценил связи и халявку), так вот они ему такой презент и подогнали. Что говорить, уважение. Так у Ируки начался роман с этой снежной красавицей.

Ништяки и трофеи он тоже любил, поэтому не упускал случая обирать мертвых, ведь никакое гендзюцу ты не схватишь, взяв чужую вещь, и какая-нибудь "противоугонная" печать, рассчитанная на воров, тебе жизнь не испортит.

Он был из рода знатного, но обедневшего, потому что на миссии погибли его родители, а все их имущество быстро осело в списках богатств и имений совсем других людей, да еще и было оно продано по три раза, чтоб запутать следы.

Из-за нищей корневской юности Ирука Умино слишком любил деньги. Ему казалось, что, если он вернет себе богатство и статус, то это как бы исправит трагедию, которая случилась с ним в детстве, поэтому карьера его напоминала полосу препятствий. Сначала он решил, что ему, дворянину без титула, поместий и земель и собственно клана, не пристало работать в Корне. Слишком мало уважения, поэтому он с большим трудом ушел с оперативной работы. И вот теперь опытный киллер, мастер пыток, ловивший кайф от истязаний пленников, должен был обучать малолеток ниндзюцу и прививать им горячую любовь к родине. Как было у многих шиноби в Конохе, Ирука выбрал себе вечного соперника. Он тоже был самурай, только куда более везучий. Ирука после смерти родителей оказался никому не нужным корневиком, а вот Какаши неизвестно за что свалилась удача и покровительство Четвертого. Он почему-то именно его взял в свою элитную команду, хотя родители Ируки исполнили свой долг, а у Хатаке отец закололся, не выполнив волю хозяина.

И получал Какаши элитные задания и элитных учеников, а значит, у него водились деньги, а благодаря "гениальности" он быстро достиг чина джонина. Недавно Какаши и вовсе перешел все мыслимые и немыслимые пределы наглости: взял того блондинчика-изувера в свою команду и решил его продвигать. А началось все с того, что он подольстился к Сарутоби, и тот выделил Хатаке команду. Да и вообще Какаши не грабили до такой степени, поэтому у него остался от отца артефакт, который даже не изъяли, меч Хакко Чакра То, через который можно пропускать молнии. А вот его обнесли дочиста.

Ирука был талантлив от рождения: многое давало ему преимущество перед неклановыми шиноби, так, что он был сильнее их, а штрафов, характерных для клановых воинов, у него совсем не было. Как здорово-то! Он был способен и к тайдзюцу, и знал печати, и владел стихиями огня и воды, и был неплох в гендзюцу. Только всего этого было ему мало. Хотел он был подобен Какаши, который был обласкан Минато, а потом и Третьим, ведь Хатаке был эрудит в области ниндзюцу. Люди даже говорили, что он знает целую тысячу дзюцу. А Какаши только пускал табачный дым из тонкой трубки да посмеивался. Говорил, что никто тысячу техник не выучит, а потом глядел на собеседника сквозь дымку расслабленно и немного лукаво и добавлял:

— Хотя это смотря как считать... Если каждый нарисованный на чакробумаге кандзи С-ранга за отдельную технику считать, то полно у нас "тысячников". Только от этого они хорошими шиноби не становятся. Так и какая-нибудь калека сможет, которая из дома со шторами не выходит. Или, например, твари глазастые, которые кроме фуиндзюцу и карате ничего не могут.

Конкретные имена называть Какаши отказывался, только намекал так, что любому жителю в Конохе становилось понятно, о ком он говорит. И людям, которые беседовали с ним, становилось понятно, что тысячи дзюцу он, конечно, не знает, но хранит секреты чего-то более крутого, чем множество похожих друг на друга низкоранговых техник.

И это еще больше раздражало Ируку. Вот, как он умел! Вроде бы признался, что все брехня про сотню дзюцу, посмеялся над тупым плебсом, который верит байкам, а значит, и над Ирукой лично тоже, потому что Умино тоже решил, что этот слух — правда, и комплексовал, что у него техник в разы меньше. А Какаши не только посмеялся над толпой, но еще и сделал это настолько изящно, что стал выглядеть еще круче. Типа, что там ваши тысяча техник, вот у меня есть такое, что мне вся эта огромная эрудиция не нужна. А, что это, я вам не расскажу.

В ответ на такие слухи Ирука выделял дистиллированную ненависть, только открытого столкновения он боялся. Знал, что силы неравны. Да и с командой вышел промах. Какаши дали боевую группу, чтоб он учил сынка Четвертого. Дали команду и Обито, его сопернику-другу. Вот уж этого Ирука предположить не мог: инвалиду, ноги которого когда-то придавило обвалом, которого Какаши освободил из каменного плена, отрубив ему конечности... этому инвалиду дали команду, да при этом тоже клановую. Состояла она из последнего Учихи, который приходился Обито племянником, вторым был странный юноша, которого привез из экспедиции в Страну Воды начальник управления генетических разработок Оротимару. Все сначала думали, что мальчику конец, как и всем, кого вывозила из других стран его группа, только вот ребенок чем-то приглянулся саннину, и тот оставил его при себе в городе Мертвых живым. И употребил все свое влияние, чтоб обучать его вместе с живыми учениками. Третья была родственница главы одного из коноховских кланов, которую отчего-то взял только этот Обито.

Когда он на уроке в их классе позволил себе критиковать способности Обито из-за его увечья, через несколько дней с ним случилось неприятное происшествие. Кто-то перед его уроком подложил под стол Ируке нажимную ловушку, на которую тот наступил, и тем самым распечатал свиток с взрыв-печатями, которые облепили ему ноги, а одна так и вовсе оказалась в таком положении, что взорвись она, и род Ируки оказался бы прерван навеки. Когда первый страх прошел, то выяснилось, что печати — подделка высокого качества. Выглядят один в один, особенно, если внезапно облепят тебя, а приглядишься и поймешь, что иероглиф-детонатор не прорисован. Печати были фальшивые, а страху он натерпелся настоящего. Тварь, которая это сделала, отпечатков не оставила, в перчатках работала. Дело раскрыть было трудно, только гадина осмелела и на другой раз прокололась. Ирука рассказывал новичкам о том, что такое додзюцу, и в пример привел шаринган, о котором говорил очень общо, но с небывалым восхищением, за которым некоторые могли разглядеть зависть, что, конечно, "не соответствовало" действительности. На следующий день он задел растяжку с перцовой бомбой. Потом три дня преподавал с красными глазами.

И вот наконец-то она попалась. Правда не ему. Мерзавка проникла в архив кабинета биологии, где хранились коллекции. Ее застигли на месте: Миюки Инузука сразу нюхом почуяла недоброе и вернулась в кабинет, нашла там негодяйку, которая зачем-то подобрала ключ к архиву. Сделала восковой слепок замка, смастерила отмычку. Госпожа Инузука ее обыскала, но ничего краденного с ней не было. Девка ничего не успела стащить, но ясно, что что-то собиралась украсть, просто на ее счастье из этой затеи ничего не вышло.

* * *

Меж тем близился Новый год, но Ирука сдавать позиции не собирался , ведь в Новый год не только чудеса случаются, но и приходят в скрытые деревни самые жирные заказы и миссии, которые в обычное время получали джонины с репутацией получше, а теперь все они стремились на праздник воссоединения,* так что желающих работать в такие дни было всегда мало, потому ждал Умино Нового Года, по-особому ждал, как ждут заказа с двойной ценой. И вот наклевывалось интересное дело. У одной семьи из далекого города пропал фамильный и драгоценный меч с редкими свойствами. Нужен был шиноби, который бы его нашел. За приличное вознаграждение, конечно. Ирука тут же согласился, потому что вдруг по ходу миссии законный владелец меча случайно умрет, а ему за небольшую плату разрешат оставить у себя клинок в качестве трофея.

А все в Конохе знали, какой чистой любовью любит Ирука трофеи и связывали это с нищей юностью. Вот вроде бы должен был остепениться человек, звание специального джонина получить и прекратить таскать добычу, напичканную следящими техниками. Даже коллеги об этом намекали, тот же Какаши. Из-за этого и произошла их единственная драка, где Какаши ему знатно навалял, отобрал у него танто с выгравированными на нем странными символами, и снес его потом непонятно куда. Выяснилось, что Оротимару был крайне недоволен, что ему в срочном порядке пришлось запечатывать какой-то темный артефакт. Как будто у его Отряда проблем мало.

Поэтому взамен потерянному танто нужно было срочно было найти новый меч и желательно "волшебный", и уже не хвастаться им перед Какаши, не то снова отберет. Но предстояла встреча с заказчиком, а значит Ируке нужно было выглядеть представительно. А как выглядеть представительно без своей команды? Поэтому он просил у администратора, распределявшего миссии хоть какой-нибудь помощи. А тот рассказывал, что генины ждут Нового года даже больше остальных праздников: они, наконец, проведут хоть немного времени вместе со своими родителями, поучаствуют в фестивале на реке, получат долгожданные подарки. Если и удастся найти, то каких-нибудь штрафников.

— Вот-вот. Дайте хотя бы штрафников, я с ними живо... общий язык найду. — Подхватил Ирука.

Для задания живо сыскали Идате Морино. Мальчику часто не везло на такие трудные и несвоевременные задания, потому что когда-то он крупно и по глупости проворовался. Учитель подбил его похитить меч, драгоценный меч Второго. Только охрана у того меча была крепкая. И ничего Идате сделать не смог, только попался, навсегда получив клеймо предателя и вора, а его джонин смылся в другую страну, правда без добычи. Вот и повесили всю ответственность на Идате. Спас его только двенадцатилетний возраст, явная глупость и исчезновение подельника. Однако оскомина осталась. От Идате ждали подставы или глупости, на хорошие миссии его не брали и не считали добрым товарищем. Зато он был постоянно наказан, его посылали на штрафные задания, когда это было нужно. Сам Идате не расстраивался. Он не любил свой дом. Потому что дома был брат, старший и единственный его родственник, он был палач, и не убил Идате только потому, что у него больше никого не было. Не хотел Идате быть с "братаном" на празднике воссоединения, поэтому миссии был рад невероятно, отчего вербовщик решил, что пацана загнобили так, что он стал двигаться рассудком. К нему в пару прикрепили недавнюю взломщицу коллекций в кабинете биологии Ханаби Хьюгу. Страсть к чакро-белемнитам* наказуема, поэтому проделки в лаборантской лишили ее долгожданного праздника, а сама она отправилась на отработку. Нужен был третий человек. Третья нашлась сама.

— Ирука-сенсей, нет ли у вас для меня какого-нибудь задания? — Курама была большой умницей и, заметив учителя, а с ним еще двух человек, по его беседе с администратором, с которым они обсуждали укомплектование команды, поняла, что новосбранной команде нужен третий участник.

Вообще-то случившееся было большой удачей Якумо-чан. Она выбралась из своего особняка, чтобы передать работы по печатям Куренай-сама. Юхи она не нашла , зато ей рассказали, где эти работы точно можно оставить, чтоб Куренай-сама их не потеряла. А тут вторая удача: она встретила Ируку-сенсея, который ей преподавал и всегда хватил, и, как казалось Якумо, очень любил ее. Ирука отвлекся от разговора, расплылся в подобострастной улыбке, и, говоря с Якумо-химе, произнес: "Все, что угодно, для наследной госпожи клана Курама".

Администратор немного растерянно посмотрел на них двоих, затем проверил ранг миссии, который был не больше С, да и махнул рукой. Хотя бы Ирука сейчас свалит, и не будет больше заставлять его искать генинов. А Ханаби от такого лизоблюдства состроила такую кислую мину, что казалось, будто ее сейчас вырвет.

Якумо оглядела новых товарищей внимательным взглядом художника. С ребятами она знакома была. Все-таки ее приводили на собрание учеников в самом начале года. Впечатления от ее первой в жизни команды были противоречивыми. Юноша показался ей очень даже симпатичным, и у Якумо от новых впечатлений захватило дух и зашлось сердце. А девчонка, наоборот, страшная. Ей таких всегда советовали остерегаться, а среди близких и вовсе подобных людей не было. Она была из нелюдей. Да и похоже это была девочка со страшным прошлым. Хорошим детям татуировки на лоб и на язык не ставят. Это Якумо как самурайка и художница сама знала. Руки исписаны чакро-иероглифами и вязью. И непонятно было, то ли это — клановый призыв, подчеркивающий статус, то ли призыв, который должен следить за заключенным и не дать ему сбежать. В призывах чужих кланов Якумо плохо разбиралась, да и у нее чакрозверей не было. Кто ж ей даст завести чакрозверей! Наоборот ей рассказывали про страшный крысиный призыв, следящий за заключенными, который накалывают насильно зэкам на руки или ноги, и сбежать от своих зверей-тюремщиков они уже не смогут, а если пленники все-таки решатся на побег, то обратный призыв отправит их в крысиное логово, где такого беглеца будут грызть-кусать. Так что, Якумо-солнышко, рисуй животных и медицинские печати. Они безвредные. А призыв — это рабский контракт. И Якумо Курама не сомневалась, что это так.

Была при всей угловатости фигуры Ханаби, тонким, заплетенным в косицы, волосам, вызывающим отвращение наколкам, которые девица не скрывала, а подчеркивала безрукавкой и прической с открытым лбом, только одна красивая черта, которая контрастировала со всем остальным: глаза пронзительные и ярко-синие, живые, насыщенного цвета, что было необычно для ее белоглазого клана, члены которого всем остальным казались слепыми.* Никогда Якумо таких не видела.

Ирука, кажется, потихоньку смирялся с составом команды: мальчишка, которого припахивали к любой тяжелой работе, был покорным, потому что дома его ждал брат-садист, принцесса из клана Курама, которому он считал, что оказывает услугу, выполняя желание их дочери, за что надеялся сгрести с магнатов как минимум "горстку бриллиантов", а там недалеко и до нового кланового союза. Еще он подумал, что из-за замкнутого образа жизни и малого опыта через Якумо можно будет налаживать отношения с ее родными в нужном направлении.

Последняя девушка, Ханаби, была самой сложной для Ируки. Впервые он увидел ее на празднике начала учебного года. Ирука ощутил, но не сразу понял, в чем различие между ней и сестрой. Прекрасная Хината вовсе была не похожа на сестру. Она появилась в длинном фурисоде с воздушными рукавами, дававшем представление об изяществе девушки, но скрывавшем наготу ее рук, прическа у нее была высокая и не по годам взрослая, и челку ей никто специально не выбривал, а красоту лица подчеркивала удачно подобранная косметика.

Родная сестра явилась в тренировочном костюме для марш-бросков по пересеченной местности. И Ирука понял: девочка не на празднике и вряд ли знает, что такое праздник начала года. Он решил, что сестра из побочной ветви клана Хьюга. И она сейчас на работе. Она тринадцати лет от роду телохранительница сестры. И праздник этот не для нее, а она обеспечивает безопасность наследницы. Наверное, поэтому ей и разрешили учиться в одном классе с госпожой. Вытянула служанка свой золотой билет. Распределение по командам все подтвердило. Девочка оказалась в команде, где капитан — безногий инвалид, а остальные двое — клановые выродки-демоны, которые начнут выяснять, кто из них альфовей. И после стремной группы кинули эту служанку под начало Ируки. Характер у нее был отвратный, а еще Ирука опытным взглядом смотря на нее, думал, что ее терзает скрытая и подавленная (возможно, пытками) ненависть к своей госпоже. И было одно обстоятельство, которое примиряло Ируку с Ханаби: и это слово было тенсейган.* Те самые красивые бирюзовые глаза девочки. Сначала Ирука не мог поверить, а потом до него дошло: родилось две девочки с этими чудесными глазами. Одну, Хинату, возвысили, дали возможность счастливо жить, а другую, хоть ее дар был не меньше, загнобили и показали ее место. И это Ирука собирался использовать. Наверняка у второй есть много обид, неудовлетворенной гордости, комплексов, на которых можно сыграть. Неужели не мечтает она уйти от безногого сенсея и выродков-товарищей? Так можно было поставить на службу своим интересам ее способности, которые по слухам, которые всегда были исключительно правдивы, превосходили обычный бьякуган.

Правда, первая же критика Обито на уроке обернулась не просьбой взять ее к себе, а подложенной ловушкой.

Ирука, добившись того, что ему дали временную команду, оглядел ребят.

— Я недавно с миссии. — Сказал он таким тоном, чтобы все почувствовали важность момента.

— Ну, и отдохнули бы, — сказала девчонка. — Новый год скоро. Мы бы тоже по домам бы пошли.

— Как вас зовут? — Прошипел Ирука.

— Ханаби Хьюга.

— Будь тише, Ханаби, когда тебя не спрашивают. — Произнес Умино. — Я недавно с миссии. — Повторил он. — И взял много добычи. Поэтому мы сначала пойдем к оценщику и все продадим, а уже потом отправимся на задание.

Они прошли несколько улиц, зашли в низенькое серое здание и вскоре оказались в полуподвальном помещении, где была контора оценщика, в которой трудно было разместиться и пятерым.

Бородатый чиновник с испещренными морщинами лицом, с застарелым шрамом на щеке пугал подростков, и они почувствовали себя еще хуже, когда из мешка Ируки высыпалась добыча: захваченные с бою оружие, одежда, личные вещи. Оружие в сколах и зазубринах, одежда явно была сильно измазана в крови, а потом плохо застирана. Разволновавшаяся Ханаби с активированным бьякуганом рассмотрела и совсем мелкие детали: серьги, когда-то вырванные с мясом из носов и ушей, колечки, составлявшие "капитал" разбойников, с которых они были сняты, даже зубные коронки* оказались на столе владельца ломбарда.

Якумо не очень понимала, чем содержимое мешка Ируки отличалось от схранов разбойников, с которыми шиноби должны были бороться.

— Вы — молодец. — Похвалил Ируку оценщик. — Вот Какаши-сан и не собирает трофеи, а вы сами...

Тут вдруг к столу с воинской добычей пролезла Ханаби и тревожным голосом спросила:

— Вы что, это с мертвых сняли? — Сказала она и будто смерть сама побледнела.

-Я тут набрал немного. — Пояснил Ирука, показав пальцем на кучу на столе. — Не трогай! — Воскликнул он и сделал такой жест, как будто хотел ударить по рукам. Только рук Ханаби, как и ее самой возле стола уже и не было.

— Ирука-сама, да я даже за деньги это руками разгребать не стану. Там же какой угодно чакры можно нахвататься. — Сказала она.

Девочка перехватила суровый взгляд бородача и добавила:

— Очень уж опасная у вас работа. — Чиновник довольно улыбнулся в усы.

"Лицемерка, — подумал Ирука. — Ко всем пытается подольститься".

Оценщик в этот момент покосился на детей, подозревая Умино в чем-то противозаконном. А сам тем временем пытался внести все богатство, свезенное Ирукой в реестр, описать его, привязать ко всем этим вещам бирки для опознавания. Большую часть бирок он уже привязал, а Умино ему в этом активно помогал. Если честно, то Ирука надеялся, что дети будут не стоять столбами и не задавать дурацкие вопросы, а тоже помогут. Только вот Ханаби опять затупила и наоборот, затесалась в самый конец, ближе к двери, да и Якумо дышала глубоко и напряженно, ей не нравилось быть в непривычной духоте, а Идате, как понял Ирука, и не собирался ничего делать, если командир не прикажет.

Итак, с формальными хлопотами было покончено и новосозданная команда отправилась в путь. Якумо надеялась, что покинут они деревню как можно раньше, прежде, чем ее родители поймут, что джонин забрал ее на миссию и сорвут ее коварный план провести новый год не дома. С каждым шагом за пределы деревни Якумо ощущала все больше и больше так желанной ей свободы.

Выяснилось, что Умино — род связанный со стихией воды, и сейчас они быстро дойдут до берега Огавы, что для Якумо было большим достижением: она бывала там всего пару раз в своей жизни, а значит, точно запомнит этот Новый Год как нечто замечательное, ведь она сама смоталась от родных на Огаву с ребятами. Ирука предполагал там призвать чакрокрабов, которые мигом перенесут его и команду в место, где ждет их заказчик. Крабов, действительно, призвали. Великий шиноби Ирука Умино расстелил свиток с призывом, больно укусил себя за немытый палец и смазал кровью призывной свиток. Хьюга вздохнула, ничего не сказала, только закрыла лицо руками. Потом молча, с видом, насколько возможно, равнодушным, протянула пузырек с йодом. То, что Ирука расстелил свиток, а не набил наколку тоже не вызвало уважения у Ханаби: трус, боли испугался.

Появившиеся крабы пощелкали клешнями, сказали, что за вызов Ирука уже должен пятьсот мон, а потом сильно увеличились в размерах и спросили:

— А за прошлые вызовы сколько платы ждать? Когда долг отдадите? А? Вы нам двадцать ре* должны!

Якумо таких здоровых крабов никогда не видела. Они казались ей даже смешными, когда они так нелепо сердились на Ируку-сенсея, требовали от него долг. Крабы грозились пригласить взыскателя, который точно найдет у Ируки деньги, и не убивают его только потому, что все-таки надеются получить с него золото. Затем они сообщили обомлевшему Умино, что у него месяц, чтобы вернуть двадцать ре, а приказы его они выполнять не собираются, и пока не отдаст, что должен за прошлое, пусть не призывает. Иначе они ему шею перекусят. Затем крабы снова уменьшились и исчезли.

Первым от речи очнулся Идате и обнаружил в своей руке левую руку Ханаби, которая сжимала его, что есть силы, а пальцы ее правой замерли над наколкой на ее предплечье.

Он вырвал ладонь, услышал невнятные извинения. Вся эта сцена не скрылась от внимания раскрасневшейся Якумо. Морино сказал, что они сами добегут до места, и ничего страшного нет, что крабы их обманули, потому что он — лучший гонец в Конохе. Он даже конкурсы выигрывал, правда, не уточнил, какие.

"А у него и ноги сильные. — Мечтательно подумала Якумо. — Крепкие и мускулистые. То-то к нему эта нежить и липнет. Хоть и не человек, а все-таки девчонка." Но вслух она сказала только, что слаба и бегать шуншином не умеет. Так, что никуда не побежит. Сам Ирука начал понимать, кого ему дали в качестве команды, а также последствия того, что крабы ему не помогли.

— А ты, что скажешь, Ханаби-чан? — Спросил он с надеждой девочку, которая в его понимании была телохранительницей сестры. А та стояла ни жива, ни мертва, как будто увидела он-ре. Она в этот момент вспомнила историю, как один джонин задолжал призыву и расплатился учениками с чакрозверями. Это ж надо у призывов в долг брать! У самой Хьюги из-за слабости ее как воина призывов было много, и поэтому правила безопасного обращения с ними она вызубрила. Девочка вдруг подумала: не стало бы это ее задание последним не только в уходящем году, но и в жизни с таким учителем.

— Наш клан к шуншину не способен. — Проговорила она.

Ирука повернулся к обеим ученицам и стал сначала спокойно, а затем все более набираясь пафоса, говорить:

— Девушки, вы обе просто неправильно мыслите. Вы набираетесь идей о ваших якобы болезнях, и убеждаете в них сами себя. Это мешает вам мыслить позитивно! А все просто: Якумо-чан, это не болезнь. Ты — специалист в гендзюцу. Понимаешь, мастер гендзютсу всегда, я повторяю — всегда физически слабее мастера тай или нин. Это особенность развития, а не дефект или болезнь. Нельзя быть лучшим во всем.*

— Но мне иногда дышать бывает тяжело... особенно при нагрузках. — Возразила Якумо. — И еще... — Но Ирука не слушал. — А ты, Ханаби-чан, — сказал он гораздо строже, обратившись к другой девочке, — просто выдумала себе, что не можешь использовать шуншин, чтобы не пытаться. Это все твоя лень. Наверное, ты мало тренировалась, а твой учитель не может тебя ему научить...- Тут Ирука ухмыльнулся, — по объективным причинам.

— То, что я падаю навзничь, когда забываюсь и шуншином бегу, это не выдумка! Это серьезно. Дефекты чакры... они есть. — Произнесла в ответ Хьюга.

Тут она поняла, что Ирука просто не может принять факт, что иногда люди не могут стать, кем хотят из-за тяжелой болезни, и это сильно мешает им в жизни, рушит их мечты. А Умино считает, что, если ты чего-то хочешь и стараешься, то обязательно достигнешь, даже если все объективные обстоятельства против этого. Ханаби знала, что тренировки и сила воли важны, но, если твоя природа такова, что ты не можешь использовать элементальные техники, то, как бы ты ни старалась, силу стихии ты пробудить не сможешь. У тебя ее просто нет. А если у тебя тонкие сосуды чакры, то ты так и не сможешь создавать чакрозатратные техники, типа шуншина, скальпеля чакры, расенгана и шосена. Ирука же не мог принять факт, что существуют обстоятельства, препятствующие безудержной тяге к приключениям, обстоятельства, противоречащие твоим желаниям.

— Эти "особенности" существуют. — Твердо сказала Ханаби. — Ей впервые приходилось доказывать факт существования своей болезни. Как будто она не с опытным тюнином разговаривает, а с ирьенинской комиссией, определяющих негодных к военной службе. Хотя Кимимару шутил, что в городе Мертвых, где он живет со своим приемным отцом, и покойнику напишут "годен с незначительными ограничениями". Ханаби надеялась, что он шутил. — И эти проблемы мешают жить. — Добавила она.

Якумо тоже не особо верила Ируке, что болезни нет, хотя эти слова были очень соблазнительными. Курама знала, что слаба в тайдзюцу, но не так, как другие дети, у которых просто "иные таланты". Она была слаба в тайдзюцу до полной небоеспособности, невозможности что-то такое освоить. Также, как Ханаби, была бездарна в гендзюцу или ниндзюцу, то есть абсолютно. Признание Ханаби в своей болезни заинтересовало девочку. Но, как поговорить с ней об этом более открыто, она не знала.

В итоге пришлось нанимать повозку, потому что половина команды нормально бегать не умели. Ирука уже отставал по графику, а его вдохновляющая речь не пробудила в Якумо стихию огня и не сделала сосуды чакры Ханаби здоровыми. На ночлег остались в таверне. Если сначала ребята еще надеялись выполнить миссию быстро, то в первую ночь надежды развеялись вовсе. Девушки разделили одну комнату, и тут Якумо поняла, что это — тот момент, когда надо спрашивать о том, что тебя волнует, ведь нет Ируки с его мотивированием и Идате, перед которым стыдно было бы вести разговор о своей неопытности и заболеваниях.

— Ханаби-чан, я насчет сегодняшнего... — Начала она немного неуверенно. Хьюга обернулась вполоборота и посмотрела на блондинку. — Ты часто бываешь на заданиях? — Спросила она. Хьюга помотала головой.

— Не очень. — Ответила она. — Не так, как взрослые. Она посчитала вопрос исчерпанным, и уже готовилась ко сну, спускала тренировочные хакама. В глубине души Якумо с облегчением вздохнула. На лодыжках не было печатей-колодок. Вольная она, не каторжная. А с осознанием этого возрос и интерес. Якумо подумала, что ситуация у нее точь-в-точь, как у Ханаби, только она — талантливый гендзюцу мастер и живописец, а Ханаби — призыватель, сенсор и мастер ловушек. А стихийные техники или чакрозатратные дзюцу для них закрыты. Ханаби уже ложилась спать, и ее даже не волновало, что ночует она не дома, а в какой-то харчевне, а вот Якумо в первый раз было немного неуютно. Она впервые уходила так далеко не только от дома, но и от Конохи.

— А как ты ходишь на миссии, и это...- Тут она посмотрела на босые ноги Хьюги, — не можешь пользоваться шуншином?

— А это-то? — Махнула рукой Ханаби. — А нафига он мне? Только синяки ставить. — Сказала она и сама уже от холода забиралась под одеяло. — Я и без шуншина могу рис сажать. Нас отправляли в деревню на лето. Типа трудовая практика. За чакроптицами ухаживать, рис сажать, батат собирать в августе. Это было даже весело. У нас в клане ни у кого этого шуншина нет. — Сказала она с легкой обидой. — И все же справились. Сейчас в команде тоже трудовые миссии есть. — Продолжила она. — Просто сенсей не следит уже больше, как мы на них ходим, типа мы совершеннолетние, и сами должны привыкать устраиваться на фермы, искать работу. Ну, он так говорит. Может, ему, действительно, тяжело бегать за молодыми и здоровыми на протезах. — Сказала она. — А были и охранные задания. — Ханаби заметила, как у Якумо загорелись глаза. — Ну, это когда мы с Кимимару-куном на складе сторожами подрабатывали. А у него тоже ни гендзюцу, ни ниндзюцу, и вообще только одна техника, странная и жуткая. Я однажды видела его тело через бьякуган. Ему бы лечиться нужно, у него с костями что-то не как у обычного человека. У него папа — профессор-медик, ему лучше знать. Но мы с ним отработали. И никакие воры к нам не сунулись. — Заметила она.

Якумо слушала и видела совсем другую картину: вот девчонка одного с ней возраста, хоть и нелюдь, сама признается, что у нее куча ограничений, она многого не умеет, судя по печатям она еще и слаба как ниндзя и неуверена в себе, потому что только трусы используют призывы, а ведет совершенно другую жизнь: ее никто не запер во дворце, ей не надо убегать от яку-нин, чтобы гулять, где хочется, ее не прячут от мира, не пугают тем, что во внешнем мире полно людей, которые хотят ей навредить. А у другого мальчика отчим, профессор медицины, а разрешает своему больному сыну ночевки на складе с Ханаби. Девочка тут же представила такую миссию с Идате. Как же здорово подрабатывать сторожами! Поэтому следующий вопрос Якумо был про родителей:

— А твои папа с мамой не против?

Ханаби раздраженно поглядела на нее, замолчала, как бы взвешивая слова.

— Не против. Слушай, Курама-сан, ты найди мне клан, у которого со здоровьем все хорошо, а? То, что ты говоришь... странно. — Хьюга зевнула, затем встряхнулась, попытавшись взбодриться и справиться с находящей на нее усталостью. — Ну, вот нет у нас ни стихий, ни гендзюцу, но мы используем то, что есть. Все кланы делают, что-то свое, но от мира не закрываются, а учатся, работают, трудятся в мануфактурах, берут миссии, сражаются... как обычные люди. Блин, у Акимичи такая же проблема, как и у нас. Они, кроме рукопашного боя, ничего не могут. У клана Нара две техники, а в тайдзюцу они, наоборот, слабы. Только некоторые кланы одарены всем. Вроде Учих. — Тут она задумалась и сама испугалась. — Только я и за миллион ре не захотела бы стать Учихой. — Хьюга подумала, что эти слова немилосердны к ее сокоманднику, но они уже были сказаны.

Якумо смотрела на нее удивленно и не понимала, почему, если у всех кланов проблемы со здоровьем, одних детей типа Нара, Яманака, Акимичи адаптируют к жизни и даже находят работу таким, как Кагуя с чем-то очень страшным, тогда за что же ее заперли? Значит, различие было в чем-то другом. Почему кому-то разрешают учиться со всеми в клане в самурайской школе, учат следопытству, гоняют по лесам искать потерявшийся скот и людей, а ее во дворце за шторами держат?

Курама еще раз окинула взглядом полуголую Ханаби и не смогла принять, что татуировки это — нормально. В ее клане при том, что это был клан чакрохудожников, такое считалось делом низким. И ей объяснили: зачем рисковать собственным телом, когда можно нарисовать свиток на бумаге васи?* Поэтому Якумо набрала в грудь побольше воздуха, собрала свою смелость, потому что не очень понимала, насколько расстроится Ханаби, услышав от нее еще вопрос, и решилась спросить еще кое-что. Ей важно было знать ответ.

— А ты... самурайского рода? — Сказала она. Ханаби не отвечала. Просто молча указала двумя пальцами на глаза.

— А как же... — Якумо хотела сказать "наколки", но это звучало слишком грубо. Слово "клеймо" тоже не подходило, оно могло сильно оскорбить, намекнуть на другую касту.

— Ну, чего ты выговорить не можешь? — Спросила ее Ханаби, которая по тону очень хотела спать.

А Якумо, правда, не могла.

-Твои рисунки. — Догадалась Якумо, как сказать, чтобы не обидеть.

— В сумке посмотри, только потом положи на место. — Бросила Ханаби и улеглась спать.

— Которые на теле. — Прошелестела Курама еще тише. Задавать такие вопросы другим людям она стеснялась.

— Поздно, нам спать пора. — Ответила Хьюга. — Завтра нас поднимут, и мы в повозке клевать носом будем. Куда это годится, если мы с тобой всю ночь проболтаем.

— Скажи, — попросила ее Якумо. — Зачем сначала говорить, а на полуслове замолкать.

— Потому что эта история не на сон грядущий. Хочешь страшную сказку на ночь, а и не сказку вовсе, а быль? — Курама закивала головой в знак согласия.

— Ну, тогда слушай. — Произнесла Ханаби и расположилась на футоне поудобнее. В эпоху Сенгоку, лет триста назад, наш клан жил и не в Конохе вовсе, а в Стране Молнии. Мы были слабы в бою, а глаза наши были ценным трофеем, вот наподобие тех, которые перед поездкой продавал Ирука-сан, только гора-а-а-аздо, — Ханаби протянула гласную, — дороже. В общем на нас охотились. Вырывали глаза, разбирали на органы. Мы же нелюди, недочеловеки. Клан Хьюга оказался на пороге истребления. Поэтому нам так было хорошо в Стране Молнии, что мы бежали в Коноху, но от страха, что и там будет тоже самое, в нашем самурайском клане произошли изменения. Глава клана запечатал себя и всю свою семью...вот этим... — Ханаби показала рукой на лоб со свастикой. — И с тех пор фуиндзюцу стало играть большую роль в нашей жизни. Мы были в отчаянии и позаимствовали даже ту печать, которую ставят смертникам. Наше состояние было недалеко от этого. — Ханаби высунула татуированный язык.

— Жесть какая. — Произнесла Якумо. — Если честно, ты жуткая...

— Я говорила, нечего на ночь рассказывать. — Затем девочка посмотрела в окно.

— А как же ваше самурайство? — С сожалением спросила Курама. — Ведь позор же! — Сказала она. А потом осеклась, замолчала. Вот так и была у нее подруга. Ровно один день.

Ханаби легла на футон, отвернулась, закрылась курткой.

— А что делать людям, пережившим геноцид? — Буркнула она. — Ты про клан Кумо слышала?

— Не а. — Был ответ. Курама была удивлена, что с ней вообще после такого разговаривают.

— Это маленький самурайский дом. Деревенька в стране Огня, дворов в пятьдесят. Я там бывала. Там живут замечательные лучники и смелые воины. Мануфактура тоже есть. Ткацкая. Так вот в эпоху Сенгоку...

— Что с ними стало? — Тревожно спросила Якумо, перебив подругу.

— А ничего. — Раздраженно выпалила она. — Они ставили опыты с паучьей чакрой. И получили странный улучшенный геном. Но период Сенгоку пережили. Самураи просто пытались выжить. Одни себя запечатывали и соколиный призыв заключали, а другие паучью чакру прививали. Это нормально.

Стояла глубокая полуночная тьма.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Огава — река в Токио.

2. Танка — короткое японское стихотворение в 31 слог.

3. Праздник воссоединения — ритуальный ужин у дальневосточных народов на новый год. Кто не придет, тот будет разлучен с семьей на весь год.

4. Чакро-белемниты. Ископаемые моллюски. По легендам обладают целебными свойствами.

5. Тенсейган. Тенсейган. в отличие от бьякугана ярко-синий. В рамках данного АУ он по свойствам от бьякугана НЕ отличается и специальных свойств НЕ имеет. А является просто мутацией бьякугана.

6. Зубные коронки. Такие трофеи любили собирать, например, фашисты. https://topwar.ru/86960-nemcy-oboshli-stroy-zaglyadyvaya-v-rot-i-vyryvaya-zolotye-koronki.html

7. 20 ре, чудовищная сумма, 300 гр. золота.

8. Якумо-чан, это не болезнь. Ты — специалист в гендзюцу. Понимаешь, мастер гендзютсу всегда, я повторяю — всегда физически слабее мастера тай или нин. Это особенность развития, а не дефект или болезнь. Нельзя быть лучшим во всем. — перл принадлежит Керру Риггерту и Семеноффу.

9. Бумага васи — качественная бумага для живописи, каллиграфии.

На второй день поднялись они рано. Ханаби это нравилось, потому что она еще надеялась, если не попасть на праздник, то хотя бы успеть накупить здешних сувениров на заработанные деньги, чтобы подарить их потом близким после Нового года, а вот Якумо было тяжелее. Ей казалось, что, если в первый день учитель окружал вниманием ее, то вот теперь обращал больше внимания на вторую ученицу. Хьюгу он успел похвалить за то, что она, судя по бумагам, которые он о ней читал перед миссией, старательна, что она в отличие от многих шиноби, с кем он работал, закончила общее образование. Только вот Хьюге от этого было еще хуже: она думала, что не мог быть искренним такой человек, который был уверен, что пострадал в прошлом от ее партизанских навыков. А теперь Умино как бы говорит, что рад, что ее учили. Чему? Как устраивать диверсии? От такого общения ей становилось не по себе, а сбежать из уже второй нанятой повозки было некуда. Тут, в незнакомой глуши, даже она, поисковик, и то потеряется. А затем он как бы невзначай и при всех намекал, что должно быть обидно, когда старших детей ценят не за способности, а только из-за возраста. Ханаби понимала, что эти слова для нее: Ирука был круглый сирота, и сам такого по опыту знать не мог, но говорил. Следовательно, для них говорил. По Якумо было видно, что она единственная в семье, хоть они с Хьюгой этого не обсуждали, а у Идате был старший брат. Ханаби мельком взглянула на него, и , кажется, от слов Ируки ему поплохело еще сильнее, но сложные отношения Идате с братом... Хьюга подумала, что там дело далеко не в способностях, а в том, что Ибики был очень зол на то, что Идате обнаружил способности к тому, к чему не надо. А Ирука своими словами неосознанно сделал ему еще больнее. Ханаби все больше убеждалась, что учитель мало думал о других, когда что-то говорил. Вот и получалось, что он задевал ее, а сделал больно еще и Идате. Только, как это могло ее задеть? Не станет же она завидовать Неджи, которого провозгласили клановым гением, за которым она не угонится, даже если надорвется? Хотя некоторые люди в клане хотели бы от нее именно такого поведения. Или он намекает, и очень грубо, на Хинату? Но Хината-то вообще другая, и он с ней тринадцать лет не жил... Странно. Зато младший Морино хочет провалиться на месте. Только некуда.

Сам же Ирука понимал, что с хулиганкой ему будет сложнее всего: ее не подкупить, например, конфетами, не расположить, отведя к фотографу, и позволив сделать столько снимков, сколько она хочет, а не только анфас и профиль, да и в разговор она не вступает. Сидит и молчит, когда он намекает на несправедливости в том, что родители ее наверняка любят больше старшую.

Но с Ханаби надо было возиться, потому что Ирука верил слухам, верил в силу ее необычных глаз, тенсейган, которому приписывали чудесные свойства, и думал, что в перспективе из девочки выйдет вторая Цунаде. Просто идиоты-родители ее бросили. А что дурак бросил, то умный подберет и использует. Он представил, как по его приказу Ханаби притягивает и отталкивает врагов, получает через гудодама доступ к любому элементу стихийных дзюцу, а на кого направить удар, он ей подскажет. Главное, сейчас к такой перспективной массовой убийце войти в доверие. Она полезнее, чем весь ее клан, состоящий из тысяч слабосилков-каратистов. Такая союзница, хоть и подросток еще, может, стоит десяти джонинов и будет крайне полезна. Она может не на одну миссию сходить с учителем. А сколько они соберут трофеев! Он даже выделит ей долю с барского плеча. Ханаби же боялась Ируку с того самого дня, как он рассказал о чудесных возможностях шарингана в школе. Ей почему-то не нравились люди, которые восхищались глазами клановых шиноби. Это обычно плохо заканчивалось. А потом Хьюга после того, как стала свидетельницей той отвратительной сцены с призывом, боялась, что не найдет Ирука денег и продаст их за долги этим чакро-крабам. А почему нет? В его руках клановая принцесса, слабая физически, но очень талантливая, ее можно заставить работать на себя, и она будет жить. А ее, Ханаби, пустят на органы, как ее предков в Стране Молнии. Однако внимание Ируки и странный, неприятный разговор об ее способностях навел Хьюгу на мысль и самой кое-что вызнать:

— А вы работали в океанариуме? Ну, перед тем, как заключить призыв? — Спросила она. И получила длинный и обстоятельный рассказ о трудном детстве Ируки-сенсея. Родился он в клане Умино, который имел древнюю историю. Отца и мать потерял в возрасте семи лет. Они вместе отправились на задание и не вернулись. — Здесь Ирука заметил, что настроил девочку на печальный лад, лицо ее совсем погрустнело.

"Так они и побратаются с этой нелюдью. Из жалости. Хотя, какое с ними может быть братство? Так, использование. Но для дела нужно быть хорошим "нии-сан". — Решил он. Только вот у Ханаби не было сил, чтобы пожалеть учителя.

Отец и мать его успели передать ему контракт с крабами, передать нужные печати. А рассказать, как именно взаимодействовать с ними не смогли, не успели. Дальше был Корень, где его только травили за дворянство, от которого осталась в наследство только свиток с призывной печатью. У большинства молодых корневиков и этого не было, или был гораздо более жестокий призыв и наколки в виде кандалов. Это еще больше отрывало его, Ируку, от коллектива и обеспечивало доброе отношение сокурсников, которые были крестьянскими детьми, поэтому Ирука с гордостью поведал команде, что "все премудрости техники призыва познал сам". Ведь научиться пользоваться печатью самому круче. Научился печатью пользоваться, только вот требуют с него мерзавцы теперь двести ре, а сам он всегда думал, что оплаты чакрой достаточно. Тут Ирука понял, что рассказ его пронял Ханаби до глубины души. Вот с чего начинать надо было. Девочка животных любит. А девочка смотрела на него с ужасом. Вопросов у нее больше не было. И зачем только ее все летние месяцы гоняли в зоосад за чакро-соколами ухаживать? Зачем лицензию как призывателю выдавали, и то только после тринадцати? Вот же, замечательно, поставили ребенку татуировку, а дальше "он сам разобрался". А теперь влип в крупные долги. А океанариум, где бы ему рассказали о чакро-крабах, сироте не полагался. Слишком интересное и специфическое образование было бы для корневика. Вот билет в крысиное гнездо — это всегда пожалуйста. Для Ханаби вся эта история с крабами была хоррор-рассказом. Особенно, если учесть, как впечатлили ее некоторые призывы несколько лет назад.

На коротком привале Ирука тоже интересовался, но гораздо более банальными для нее вещами. Это были необычные синие глаза девочки. Умино спросил, нужны ли какие-нибудь специальные тренировки, чтобы развивать тенсейган? Хьюга рассмеялась. И сказала, что такие вещи иногда происходят в клане сами собой. И никакими тренировками цвет глаза изменить нельзя. А если Ирука-сенсей не верит, то пусть попытается тренировками изменить свой карий глаз, например, на красный.

В этот момент Ханаби подумала, что должна была познакомиться с Ирукой на несколько лет раньше: он же ходячая пропаганда необходимости системного школьного образования. А у нее тогда с желанием учиться были проблемы.

А вот Ируке было обидно: над его словами смеется мелкая соплячка, которая даже тюнинский экзамен еще не прошла. А еще она даром получила такие крутые глаза и нисколько этого не стыдится. Ханаби, заметив реакцию Умино, решила объяснить, что же на самом деле происходит с тенсейганом.

— Ну, это просто цвет такой. — Объясняла она. — Дядя говорит: мутация. А так обычный бьякуган и выдумывать нечего. А у людей своих дел нет, вот и придумывают сказки про то, как тенсейган силой земли управляет. — Ханаби сказала, что слышала еще один способ получить силу земли, который рекомендовали местные знахари. И там нужен был огурец. — Якумо, услышав это от Хьюги, стала красной, как помидор, а Идате рассмеялся. — Вы еще скажите, что я взмахом бровей могу развести разводной мост!

Ирука кисло улыбнулся. Он и радиопередачу "Народный ирьенин" слушал, где выступал этот фрик с огурцом и тоже считал себя человеком, открывшим панацею и весьма смыслящим в медицине, и цитату из популярного романа про бесплодных шиноби, уничтожающих всяких бакемоно и берущих детей в качестве платы за миссию, узнал.

— Это просто красиво. — Подытожила девочка.

"Наверное, единственное, что во мне красивого есть", — подумала Ханаби, но вслух не сказала. Она вроде бы все объяснила Ируке, но тот еще больше расстроился. А затем подумал и сказал:

— Хорошо вам, клановым. Глаза у вас красивые и талант от рождения. — Тенсейган тотчас перестал интересовать учителя.

Тут в голове Ханаби вообще все перемешалось. Получалось, что Ирука — сам клановый шиноби, который завидует другим клановым шиноби, у которых были способности "сильнее". Но так себя клановые не вели, у них была родовая гордость, они обычно себя считали лучшими, а свои способности самыми сильными и замечательными. И мечтали в будущей жизни родиться воинами своего же клана, потому что на меньшее были не согласны. У такого образа мыслей есть недостатки, но хотя бы такие люди не мучаются от зависти. А этот рассказывает всем, что он — клановый шиноби и дворянин, и, судя по призыву, это правда так, но он начисто лишен клановой гордости и все смотрит на чужие техники вместо того, чтобы развивать свое умение. Да и специализации Ханаби у него никакой не заметила. Дальше выходило еще страннее, потому что Ирука явно завидовал другим бесклановым, например, Какаши-сенсею, сыну опозоренного самурая. То есть он — клановый шиноби, который свои техники не развивает, а завидует техникам бескланового... Тут Ханаби поняла, что запуталась.

Ируке казалось несправедливым, что Якумо все новогодние праздники проведет в поисковой работе на миссии, даже если сама на нее попросилось. Ну, что поделать, милое, глупое дитя. А ему нужен был человек в команду. Вот и решил Ирука как-то скрасить ее первое задание. К тому же Умино понимал, что Якумо была единственная, кто не была наказана. А значит, например, во время короткого отдыха в пути в таверне, где они обедали, Якумо Курама имела, по мнению Ируки, право на еду получше. Поэтому вдобавок к рису и рыбе, полагавшейся всем, Умино щедрой рукой насыпал в ее пакет мандаринов, да еще и разных конфет сверху. Пусть теперь остальные поймут, что хорошая кормежка напрямую связана с примерным поведением. Идате был вор, а значит, ему мандарины пожизненно не полагались, а девку из клана Хьюг он подозревал в подсовывании перцовых бомб, а потому отдавать сладости террористке намерен не был. Пусть теперь слышит манящий мандариновый запах и захлебывается слюной. Якумо не очень поняла, почему ее, самую хилую, нагрузили под завязку продуктами. Вон Идате гораздо крепче, и руки у него вон какие сильные — Якумо взглянула на него и невольно залюбовалась. Да такому юноше все эти пакеты с провиантом как раз по плечу. По дороге назад она обнаружила, что ее товарищи идут совсем налегке, и в их пакетах только рис с сашими. И тут Якумо поняла: добрый Ирука-сенсей решил устроить им небольшой новогодний праздник с фруктами и сладостями, чтобы они не сильно расстраивались, что пропускают семейное торжество. Свои мысли она высказала ребятам, а те молчали, глядели в пол и озирались на нее волком.

— Ребята, мне тут Ирука-сенсей поручил нести общий мешок. — Сказала девочка и открыла пакет с фруктами и сластями. Курама подняла глаза и натолкнулась на взгляд Ханаби, голодный и недобрый.

— Интересно, с чего бы он тебя так нагрузил? — Выговорила она.

— Ирука-сенсей брал десерты последними. А я же все время последней за вами плетусь. — Объяснила Якумо. — Вот в мой мешок мандарины и попали. Да какая разница в чей мешок он положил, раз он на всех брал! Пошли, почистим их. Десерты же не ждут. — Немного по-детски сказала Курама.

— Я даже выяснять не хочу, почему все мандарины чудесным образом к тебе попали. — Буркнула Хьюга, но взгляд ее потеплел.

— А ты так хочешь нести мешок со сладостями? — Задала вопрос Якумо и подумала, что всей этой сцены можно было избежать, если бы Ирука отдал пакет Ханаби. Это было бы даже логичнее: она накачаннее.

— Может, и хочу. — Сказала Хьюга.

Праздничный обед состоялся в комнате, занятой Якумо и Ханаби. Курама позвала и Идате. Очень уж ей хотелось воспользоваться щедростью Ируки и накормить симпатичного юношу запретными для него мандаринками.

Якумо решила, что будет не честно не разделить на троих такой подарок, который случайно оказался в ее руках.

Ребят, действительно, ждал праздничный, но скромный обед в честь наступающего года. Вся педагогика Ируки пошла насмарку: Якумо, не понимавшая, как можно купить не для всех, угостила Идате, да и Ханаби тоже досталось, иначе как же это было бы гадко, когда двое едят, а третий на них смотрит. Кажется, это успокоило ребят, которые сначала расстроились оттого, что "общие" лакомства оказались в одной корзине. Хотя Ханаби пугало, что Якумо не понимает, что ее выделяют. "Как она будет жить, такая наивная?" — Подумала девочка.

В то, что Якумо все не так поняла, Хьюга поверила: откуда ей знать, как кормят генинов? Это же была первая миссия Курама.

* * *

Вечером второго дня случилось то, что еще более оттолкнуло ребят от Ируки. Оказалось, что Умино-сану нужны развлечения. И он как крутой шиноби, оказавшийся вне Деревни, отправился в публичный дом. Деньги у него имелись, и он надеялся на задании заработать намного больше. Заинтересовать проститутку серебряными ре оказалось просто, только вот в другом вопросе вышло несогласие. Ирука считал, что презерватив в сексе только испортит удовольствие.

— Да не залетишь ты! — Убеждал он женщину. И решил поделиться с ней мудростью, которую почерпнул из передачи "Народный Ирьенин". — Все люди, кто чакрой обладают, рожают мало, поэтому трахаться могут сколько угодно, в свое удовольствие. Такие люди свои системы чакр годами сочетают, чтоб забеременеть. Говорю тебе! По радио хуйни не скажут! С одного раза ничего и не будет!

— То-то наши бабы от вас, шиноби, не залетают, им это мерещится, наверное! — Огрызнулась женщина.

-Ну, хорошо-хорошо, — примирительно сказал Ирука, — я тебе сотню-другую мон накину, — Умино перешел к тому аргументу, который всегда действовал на него самого.

— Сотню-другую накинешь, а мне потом лечиться на целый ре. Скажи сразу, что сифозный и проваливай. — Ответила путана. — Не то бабы у него не беременеют, годами чакру эту вашу сочетают. Псих... или делай, как все, или я сейчас Хикару позову, он тебя из заведения-то быстро выставит. Таких пиздюлей отвесит, что сам от него забеременеешь, не сочетая чакру.

Так и вернулся Умино из квартала Красных фонарей злющий и глубоко неудовлетворенный.

* * *

— Ирука-то еще не вернулся? — Шепотом спросила Якумо в полуночной тьме. Она прислушивалась к шагам. И, хотя мастер Ирука был странный, все-таки оставаться в таверне под глубокий вечер совсем одним было страшно. Особенно Кураму тревожили пьяные голоса на первом этаже. Дома-то она от таких людей была ограждена.

— Я его даже рядом не чувствую. И не вижу. А я — сенсор. — Отвечала Хьюга. — Ты пока поспи. Когда он вернется, я почувствую, тебя разбужу. Я его не меньше твоего боюсь. — Хьюга подумала, что Якумо больше боится самого Ируки, чем остаться без его защиты. Но растревоженная девочка сама теперь не могла сомкнуть глаз.

— А много у тебя сестер, братьев? — вдруг спросила Курама. Ее этот вопрос волновал еще днем, а при Умино она старалась на личные темы не разговаривать.

— В побочной Ветви, наверное, тысячи. В главной поменьше. — Ответила Ханаби.

Хьюга задумалась, засомневалась, а потом спросила:

— А племянники тоже считаются? Понимаешь, все дети клана Хьюга мне какая-то, пусть далекая, но родня. У нас в семьях по четверо-пятеро детей...

— Мне бы так... — С тоской прошептала Курама в сумеречной тьме. — Вам, наверное, весело.

Ханаби догадалась. И теперь корила себя за то, что получилось, что она хвастается своим огромным племенем. У Якумо была маленькая семья.

— Ты тоже хочешь братика или сестренку? — Спросила Ханаби и как сенсор сначала почувствовала, как Курама едва кивнула, может быть, даже не до конца осознав жест, а затем только ответила.

— Да, мне кажется, так всем будет лучше. У меня на самом деле были и брат, и сестра. Только сестра "родилась в рубашке". Правда, на этом ее везение и закончилось. Долго она не прожила, да и говорят, что шиноби быть не могла. А брат выжил. И вырос. И смог. Чакрохудожником стал, шиноби поддержки. Я его любила, — тут Якумо засмущалась от странного, игривого взгляда Ханаби, который мог понять только клановый шиноби, — по-сестрински. — Добавила она. — Он умер, когда ему было, сколько нам, взрослый уже совсем. На пятом своем задании. С последнего его группа не вернулась. — Курама услышала, как Хьюга выползает из-под одеяла, а потом почувствовала, как ее обняли.

— Вот я и подумала, — продолжила Якумо, — хорошо бы родители еще ребенка завели, чтоб на мне не зацикливались. Не то они меня одну больше почти никуда одну не выпускают. Если б они узнали, что я на миссию отправилась, они б никогда меня на всю жизнь заперли. Потому что я последняя. Да и еще болезнь эта дурацкая. Это неправда, что ее нет. Тело у меня слабое. И тайдзюцу мне нельзя.

— Ну, склад-то охранять можно. — Возразила Ханаби. — Сторожем даже я подрабатывала. Тебя на миссию С возьмут, правда. — Она подумала, а потом решила договорить. — Если все по-честному рассказывать, то я тоже всегда в паре на складе этом работала. Меня одну тоже не пускали. — Якумо это было понятно. — Это из-за поведения. Меня целый год везде провожала родственница, мы с ней тезки. Она — Хана, я — Ханаби. Меня водили в самурайскую школу, меня приводили оттуда в художку, потом забирали из художки домой. Еще и дома над душой стояли. Я была наказана. Родня боялась, что я начну прогуливать или опять что-нибудь выкину, вот и приставили ко мне... ответственного человека. Уже от этого было стыдно, а делать нечего. Ну, и миссии я всегда выполняла с кем-то. Поэтому ты можешь быть охранницей. — Уже веселее сказала она. — Например, в паре с Идате. — Ханаби в темноте и без бьякугана знала, что Якумо раскраснелась вся, до кончиков ушей. И ей нравилось ее провоцировать.

— Ты что-то натворила? Ну, была наказана... — Спросила Якумо после недолгого молчания, которое, кажется, нужно было девочке, чтобы немного успокоиться.

— Многое, — ответила Хьюга. — У меня даже прозвище было: "маленькое чудовище." Я весь клан достала.

— "Маленькое чудовище"... — Произнесла Якумо, будто пробуя на вкус.- Слушай, забавно, звучит, как маленькая воришка.

— А вот ни хрена не забавно. — Бросила Ханаби.

— Так... татуировки... все-таки за это? — Спросила Курама, боясь сказать при Ханаби, что она понимает под выражением "за это", и как "это" связано с прозвищем ее подруги.

— Да не, чего ты привязалась. Наколки не при чем, наколки наоборот... Надо мной сжалились и их поставили. Из клана не выгнали. Они для дела нужны, без них не выжить. Я же говорила: выживать — это нормально.

— А за что из клана выгнать? — Тут Якумо стало не на шутку интересно.

— Слушай, мне стыдно вспоминать. — Ханаби поймала на себе испытующий взгляд Якумо. — Ну, хорошо. — Сказала она. — Случалось, что я обижала тех... кто младше и слабее. — Тут голос ее стал дрожать, и она обрадовалась темноте, которая скрывала ее лицо. — А еще у меня была мысль сбежать из кланового квартала и найти себе особенного учителя. — Якумо повертела пальцем у виска. Ей, конечно, иногда хотелось ходить на миссии, гулять по Конохе без присмотра, но так, чтобы сбежать насовсем, чтобы никогда не возвращаться, таких мыслей у Якумо никогда не было, а затея Ханаби казалась не просто опасной глупостью — безумством. Якумо иногда казалось, что ее новая подружка немного не в себе. Якумо надеялась, что "немного". Других-то подруг у нее не было.

— Меня вернули с полдороги, высекли. -Рассказывала Хьюга. — Объяснили, что, если буду убегать через год, то могут повесить как дезертира. А потом меня недельки на три отправили в больницу клана. В психиатрическое отделение. Я там помогала ухаживать за шиноби, которые пострадали от иллюзий. Техники изувечили их разум, и теперь их держат под тяжелыми лекарствами. Они совсем тихони, если не сказать хуже. Но это, пока препараты действуют. А потом мне сказали, что так бывает с перспективными учениками "сильных учителей", на которых эти сильные учителя накладывают "совершенно безвредные" ментальные печати, чтоб стажеры покорные были и об учительской силе много не болтали, да и просто потому что могут, хотят поизмываться над подчиненным. Я за три недели на них так насмотрелась, что потом полгода от воспоминаний трясло. А тетка моя приговаривает: "Тебе-то первой мозги техникой вы...шибут, потому что дерзкая." — Ханаби помолчала. собираясь с мыслями. — Урок я выучила. Мой учитель — инвалид войны. Никаких силачей и великих воинов. Да, если честно, не взяли бы они меня. Еще меня хотели отдать в ученики к палачу, чтоб я знала, чем заканчивается во взрослой жизни то, что я делала. Я упала Главе клана в ноги, разрыдалась, просила дать хотя бы доучиться, а в палачи уже потом, чтобы сразу не погибнуть. Мне дали закончить школу, а потом угроза как-то забылась.

— А зачем ты так себя вела? Ну, убегала, обижала слабых? Это гадко и глупо, и вообще зачем так не слушаться родителей?

— Якумо-чан... — Раздраженно и резко сказала Ханаби, потом замерла, выдыхая и справляясь с эмоциями. — Нехорошо других без ножа резать, не слышала? Я тебе ничего не сделала. — Затем Ханаби подумала и все-таки решила ответить. — Понимаешь, у меня только одна сестра, родная и любимая, у всех много, а у меня нет. Мама только Хину-чан и меня родила. Остальных, двоюродных родственников, я училась ценить. Ну, отказываться ради моих кареглазых братьев от того, что важно только для одной меня. Раньше я этого не умела. — Рассказывала Ханаби взволнованным голосом. — Меня, младшую, тоже не должны были никуда не пускать. Но этого не случилось.

— Здорово, что вас много. Наверное, поэтому не случилось. — Произнесла Якумо.

— Зато ты, единственная дочь, никогда не услышишь от Главы клана, что в Хьюга есть другие девочки, которым не так повезло, как мне, и если я не исправлюсь, то Глава-сама найдет белоглазую шатенку моего возраста и назовет ее Ханаби. А я в лучшем случае на Чаячьем Острове останусь навсегда, потому что клану позорники не нужны.

Я тогда поняла, что еще чуть-чуть, и мне конец. Мне сказали, что веду себя, как свинья, а, значит, скоро свиньей и стану. Я тогда просто не понимала, что через год-другой то, что сейчас было детскими проказами по глупости, в тринадцать лет будет уже преступлением.

Якумо игры слов не поняла.

* * *

— А сестра? — Спросила Курама.

— Что сестра? — Ответила Ханаби. — С сестрой страшная история чуть не вышла.

— Ты ее охраняешь? Мне так Ирука-сенсей сказал. — Призналась Якумо. — И я сама тебя видела на празднике, помнишь, в форме, как у девушек-военных, которых я в додзе рисовала.

— Не было настроения, вот пришла в одежде для партизанской подготовки. А он по одежке встретил. — Усмехнулась Хьюга.

— А я думала, что ты — телохранительница своей сестры. Так жалко тебя стало. — Проговорила Якумо.

— Вот еще глупости. — Бросила Ханаби в ответ. — Я ее никому не отдам. Только вот, как же я ее защитить-то смогу одна? От кого? От молниевых шиноби что ли? Блин, мне тринадцать. Нас тупо обеих похитят. И пошлют письмо родным: "А девочки теперь стоят два миллиона". Ничего этот Ирука в Хьюгах не понимает. На самом деле, если с Хинаты всю эту мишуру снять, она под одеждой такая же, как и я. Просто она — жуткая стесняша. — Ханаби всю так и перекосило от раздражения. — Она же такая у нас же-е-е-енственная. Она смотрит на то, что в большой Конохе при-и-и-и-инято. А там про наколки ерунду всякую говорят. Вот моя сестричка и верит. Внуша-а-а-аемая. И одевается так, чтобы им понра-а-а-авится. Вот и носит фурисоде, чтобы руки скрыть, и челка у нее длинная, чтобы манджи видно не было. А сколько у нее дома этих притираний для лица, ты бы видела! Мне и в голову не приходит, зачем нужно столько склянок?

— А как же "побочная ветвь защищает главную?" — Спросила Курама.

— Скорее кормит. — Улыбнулась Ханаби. — А защищаем мы. Мы все-таки посильнее будем. Опять он все перепутал. Знаешь, давай, как закончится миссия, ты у нас немножко погостишь, а? Узнаешь, как все по-настоящему. В деревню я тебя, наверное, отвезти не смогу, но вот в квартале пожить можно. Мои тебя примут.

— А мне родители не разрешат. Они меня, наверное, вообще после этой миссии дома запрут. На всю жизнь. И к нелюдям не пустят. — Якумо еще сильнее погрустнела. Ей хотелось узнать, как живут белоглазые. Да тут еще самая настоящая нелюдь обещала ее провести в район, в котором жили только эти пришлые Хьюги. Но Якумо знала, что, как только она вернется домой, родители лишат ее каникул за то, что она, не спросившись их, смоталась на задание, и никаких новогодних каникул с Ханаби у нее точно не будет.

— Беда. — Вздохнула Хьюга, услышав ее ответ.

* * *

Ируке после совсем неудачного вечера тоже захотелось поговорить. И собеседник был выбран тут же: им стал Идате, с которым Ирука делил комнату в таверне. А поговорить хотелось о приятном:

— Как думаешь, Идате-кун вот где бы мне раздобыть миллиона четыре ре? — У Идате весь сон пропал: он таких цифр и не слышал никогда. Но учителю не перечил.

"Мало ли, пришел Ирука-сенсей выпивший, а с такими спорить себе дороже". — Решил он и подумал о брате.

— Я бы шаринган тогда прикупил... — Продолжал Ирука и всем видом показывал, будто он знает, как на черном рынке купить такие глаза и остаться живым. — Идате принюхался, а алкоголем не пахло. Вот совсем. Но не может же такое говорить трезвый человек?

Тут Идате вспомнил, как однажды воспитывал его брат, как долго тряс его за шкирку, как котенка, обыскивал вещи, даже ту штуку, которой ногти срывают, достал, правда в ход не пустил, и кричал ему прямо в уши: "Говори, сука, закидываешься таблетками чакры или нет, бля? Говори! Узнаю — убью". Старшему Морино верилось. А Идате этих таблеток чакры и в жизни не видел, только от брата между зуботычинами и матом узнал, что к ним привыкают и начинают творить всякую дичь. Ирука, по мнению Идате, вполне подходил под описание тех людей, у которых не было доброго и заботливого брата, предупреждавшего о зависимостях. Идате охватил ужас. Такой может и ученика на органы продать ради новой дозы. Учих в его команде не было, но он подумал о Хьюге. И в голову ему пришел вопрос: "А что будет делать Ирука, если не найдет возможности купить чудесные глаза относительно честно?" А Ирука меж тем рассказывал, как бы он озолотился, попади в его руки додзюцу, и для разнообразия спрашивал у Идате, что он об этом думал, потому что монолог ему наскучил. А младший Морино все больше понимал, что Ируке сгодится и этот редкого цвета бьякуган, о котором так неосмотрительно рассказывала Ханаби днем. У Идате был неприятный опыт. Однажды его учитель уговорил похитить реликвию, за которую ему в другой стране должны сразу дать звание джонина. Идате тогда купился, но сейчас он умнее. Морино подумал, что его очень аккуратно вербуют в аферу с додзюцу, на этот раз обещая много денег, которых "хватило бы всем и на все". А какую аферу, догадаться было нетрудно.

* * *

Идате Морино на следующий день рассказал Якумо о разговоре с Ирукой и встревожил ее не на шутку. Курама в ответ поведала о ночной беседе с Ханаби, о том, что ее род славился особыми глазами, за которыми недобросовестные люди устраивали охоту. Вот и сейчас Ирука наверняка решил поживиться за счет подростка, который свое драгоценное додзюцу защитить не может. В общем, Якумо поняла, что ее единственную подругу надо спасать

После того признания о том, что Ирука-сан и шарингану был бы рад, и от понимания, что он от тенсейгана не отказался бы, беспокойство охватило ум Якумо и Идате. Подтверждений других и не надо было: ребята еще до миссии не добрались, а выяснилось , что их сенсей, который и официальным их учителем-то не является, алчен и и на все пойдет ради силы.

Генины от него про глаза Учих несколько раз слышали, а тут он интересовался: отчего у Ханаби-чан такие синие глаза? Своими мыслями дети решили поделиться с Хьюгой. Она тоже считала его маньяком, который отправился с детьми в далекую даль, и вот теперь с ними нет других взрослых. У испуганных подростков созрел план, но он должен был подождать до вечера. А ночью уже в третьей таверне спящего Ируку крепко опутала нарисованная веревка, вдобавок в его комнате был нарисован поддельный выход, чтоб он бился в стенку, пытаясь выбраться. Возле настоящих дверей были приготовлены свои сюрпризы: несколько перцовых бомб. Так и проходит Ирука с "шаринганом" целую неделю. Идате была поручена самая важная часть миссии: стырить у Ируки командировочные, которые ему выделила Коноха на содержание трех генинов, у которых задание должно занять все новогодние каникулы. Когда деньги были стащены, оказалось, что осталось еще порядочно, ведь ни на какую миссию им ходить не надо, а хватило бы на три дня, чтобы домой вернуться. Молодые ниндзя, не теряя ни минуты, отправились в путь. Расчет был простой: за все эти несколько дней они поняли, как для Ируки важны деньги. А задание сулило ему большую выгоду. Он не бросится в погоню, плюнув на контракт, к тому же тогда испортится его репутация. Он же на хорошем счету у начальства. А заказчику плевать на его проблемы с командой. А их репутация... Команда детей-штрафников сбежала накануне Нового Года — как неожиданно! Да и найти деньги, чтобы расплатиться с чакро-крабами, куда важнее, чем догнать и наказать ребят.

А генины уже не верили, что с таким командиром у них что-то получится, жутко устали за несколько дней мыкаться по гостиницам, хотели домой, натерпелись страха от преподавателя, которого считали расчленителем, а поэтому не станут подчиняться такому мерзавцу. Пусть хоть их на весь следующий год к плохим командам прикрепляют, хуже человека, обсуждающего, как бы достать из запасников глаза при детях с измененным геномом, быть уже не может. Тем временем они не хотели думать о том, откуда в этих запасниках глаза?

Якумо решила, что ей за побег ничего не будет, потому что родители, жутко взволнованные, будут рады узнать, что она вернулась. И Идате она тоже как-нибудь поможет, например, рассказав, что без него она бы не спаслась. Родители поймут того, кто рисковал ради их дочери.

Ханаби не боялась убегать: страх быть проданной на органы за огромные долги Ируки был сильнее. Она даже представила самую жесткую отработку из возможных: трудовую миссию в городе Мертвых. Но Кимимару, ее товарищ по команде, как-то там живет. Может, она неделю там выживет, ну или две. Не отправит же его приемный отец ее на смерть. Иначе ему придется искать новую сокомандницу для Кимимару, а не всякая согласится. Может, даже ее поселят рядом с Кимимару-куном, и она вроде бы как в гостях. А еще ей казалось, что в отличие от безумного Ируки, Оротимару все-таки справляет Новый Год, правда, она стеснялась подумать, как. В общем любая отработка была лучше. Даже, если за побег отправят к одному из палачей Конохи, анбу Сороке-сама. Даже она казалась адекватнее, хотя этой Сорокой ее когда-то пугали и говорили, что, если Хьюга не исправится, то будет любить птичек в ссылке, а не в клане, и сама на "птичку" станет похожа, на всю жизнь надев "птичью" маску анбу. Ханаби представила, как все Четвертое отделение, служба исполнения наказаний, ржет над тем, за что их троих туда отправили.

Относительно же Ируки у Ханаби было четкое понимание, что ею интересуются с точки зрения незаконной трансплантологии. В клане ее поймут и отправят в Коноху отписку о том, что девочка получила строгое взыскание, а она отделается усиленными тренировками. Ага, в боевой сфере, чтоб она знала, что делать с оборзевшими "ируками" в будущем.

А еще команда Ируки была подростками и вообще не хотели и не привыкли работать вместо новогодних каникул. А побег казался им чем-то взрослым и романтичным: типа они сами решили не прогибаться под плохого учителя, и они молодцы. А еще они успеют привезти подарков родным, правда, совсем скромных сувениров, ведь, если транжирить, то и денег на ночлег не останется.

За время их возвращения Якумо решила, что путешествовать в компании друзей не так опасно, как ей рассказывали, тем более, что теперь они все направляются домой.

* * *

— Мы вырвались! Мы ее спасли! — Обрадованно воскликнул Идате, ведь дети были в бегах уже второй день и, наконец, поверили, что их не ищут.

— Сбежали! — Выдохнула Якумо. — Она-то сбежала, а вот я... — Грустно продолжила Курама, а потом внезапно замолчала.

— А у тебя, что? Тоже кто-то зарезать хочет? — Обеспокоенно спросил Морино.

— Нет. Слушай, Идате-кун, меня ведь не должно было быть с тобой и Ханаби-чан. Я случайно на миссию попала. — Объясняла Якумо.

— Ты жалеешь? Оказалось здесь такие ужасы. — Вздохнул юноша.

— Нет, я наоборот, хотела попасть на настоящее задание. А тут под Новый год! — Воскликнула Курама.

— Мечта сбылась. — Продолжил за нее Морино.

— Ага. — Кивнула девочка. — Только я больше не сбегу, понимаешь? Закончится моя сказка о свободе. Меня под замок посадят. — Идате услышал тяжелый вздох. — И больше меня никуда не выпустят. — Морино, кажется, начал понимать, но ничем помочь не мог.

— Слушай, — продолжала Якумо, — у меня приключений за эту неделю было больше, чем за семь лет перед этим. И я многое поняла: например, что путешествовать мне можно, правда, сначала недалеко, или что Ханаби классная, хоть она и нелюдь. Кстати, куда она запропастилась? Так и потеряться недолго, а мы одни.

— Ханаби-чан в сувенирную лавку свалила. Тут недалеко. — Сказал Идате.

— Это — хорошо. — Неожиданно произнесла Якумо. — Не то при ней у меня смелости не хватает. Стесняюсь я.

— Чего? — Недоуменно спросил Идате.

— Ну, стесняюсь и все... Я давно хочу тебе сказать, в смысле, признаться... Я на тебя всю эту неделю смотрела и... — Идате непонимающе уставился на нее. — Ты мне нравишься очень. — Курама заметила, что Идате улыбнулся и, ободренная этим успехом, продолжила говорить. — Поцелуй меня, пожалуйста, на память, раз мы, наверное, и не встретимся больше, не увидимся... — Якумо было горько. Идате казалось, что она заплачет. — А то вдруг меня больше никто не поцелует, а я всю жизнь просижу дома, в художественной студии, всю жизнь буду рисовать печати для клана.

Идате такая судьба казалась ужасной. Конечно, как можно не выполнить просьбу человека, которого вот-вот запрут в золотой клетке на всю жизнь. Идате чмокнул девушку в щеку. Та покраснела и недовольно надулась.

— Не так. Поцелуй меня, пожалуйста, в губы, как любимую. — Попросила она.

Идате был ошарашен. Он пришел в себя, и первое, о чем он подумал, что с ним сделает брат, когда узнает, что он совратил калеку. Но брата здесь не было, а были только они двое, потому Идате, сначала из жалости, а затем поддавшись желанию, обнял ее за плечи, и в этот момент в мозгу стучало, что отступать уже некуда. Он прикоснулся к ее губам, и поцелуй вскружил ему голову. Теперь ему казалось, что если и брат убьет его, то ему не страшно. Он немного разомлел от сладости, и будто бы ощущал вкус ванили на губах, как от тех конфет, которыми впервые угощала его Якумо, и ее вкус слился с его воспоминаниями о новогоднем празднике и лакомствах, которыми она с ним поделилась. А теперь она отдала ему свой первый поцелуй. Мысль об этом усиливала желание, новые чувства бередили его душу; Идате пьянил аромат ее волос и запах шеи девушки, цветочный или может быть мандариновый, а юноша слишком поддался ощущениям, чтобы соображать, откуда взяться мандаринам после трех дня их бегства. Он лишь обнимал ее стан, хрупкий и гибкий, слышал ее дыхание, сбивчивое и тяжелое, которое то придавало ему смелости, то пугало: он терялся в догадках от чего оно, от болезни или возбуждения. И шея девушки так нежно вздрагивала под его поцелуями. От этой нежности чувствовалось, что, хоть Якумо сама попросила его о ласке, но в то же время очень боялась.

Денег на два дня пути пути хватало, поэтому для Хьюги было важным сделать еще одно новогоднее дело: накупить сувениров, которые продаются "только вот в этой деревеньке и больше нигде". И поэтому она потеряла свою группу. Девочка бы сильно испугалась, если бы у нее не было бьякугана. Она активировала свою способность, да и покраснела от смущения.

"Ну, как же так ребята! Я же только на сорок минут вас оставила." — Подумала Хьюга, хотя сама замечала и даже поддерживала намеками и разговорами интерес Якумо к молодому человеку. А они уже чуть не на другую улицу отбежали, нашли укромный уголок, и, видимо, слишком увлеклись. Пришлось через бьякуган их искать. Неловко-то как... А потом пришлось ждать, пока ребята вспомнят о времени и вернутся к сувенирной лавке. Зато, когда они встретились, можно было так издевательски с хитринкой смотреть на молодых людей, только выдавала ее сама собой расплывавшаяся по лицу улыбка понимающего человека. Хотя Ханаби вроде бы даже "смущать ребят" не стала: ничего у них не спросила. Только вот они оба были красные, как два Ирукиных краба, на которых он сейчас впахивает.

Вернулись ребята под самый новый год. Еле успели: никогда ни Ханаби, ни Якумо не бежали так быстро. У них не было шуншина. У них была цель: отпраздновать вместе с родными.

* * *

А дома в последние часы перед Новым годом у Ханаби оказалось чрезвычайно много дел.

— Я домой не пойду. — Произнесла Якумо и почему-то покосилась на Идате. — Не хочу быть наказанной в праздник.

— Тогда оставайтесь в квартале. — Предложила Ханаби. — Для вас двоих футон в нашем доме найдется.

— Здорово. — Ответил Идате. — Меня точно на ужин воссоединения не тянет. Брат в ярости, наверное.

— Может, ему еще не доложили, что мы все сбежали. — Утешала его Ханаби.

— Значит, будет в ярости. — Ответил юноша, а Хьюга совсем погрустнела.

— Давай ты у нас на праздник останешься, а потом мы что-нибудь придумаем. — Сказала она, а Морино согласился. Однако дела на этом не закончились. Хьюга побежала домой, в свою комнату, где стояла клетка с желтой иволгой, а ребятам объяснила, что у нее встреча. И она должна была прийти туда одна. Она долго петляла по улицам праздничного города и даже активировала бьякуган, чтобы увидеть того, кого ей нужно. Наконец-то она нашла заветную скамейку, где ее и ждал человек.

— Еле нашла. — Сказала она.

— Я думал, не встретимся, — сказал мужской голос.

— А я ото всех сбежала. Успела. — С гордостью сообщила Ханаби.

— А тебе попадет... — Сделал вывод молодой человек.

— Это все равно. — Бросила Ханаби. — Попадет — отработаю. Но что мы говорим отработкам? -Спросила Ханаби и сама же ответила. — Не сегодня!

— Я долго думал, что подарить, и вот... вспомнил наше знакомство. — Сказал юноша.

— Нашел, что вспомнить. — Ответила Ханаби. — Новый год все-таки.

— Это важно. — Произнес он. Молодой человек держал в руках несколько террариумов. — Это — пауки-ткачи, — пояснил шиноби. — Они не ядовиты. Зато их чакра запутывает сенсора, если тебя захотят выследить.

— Кидомару-кун! — Хьюга обняла смугловатого молодого человека с черными сухими волосами, завязанными в хвост. Ханаби почувствовала, что ее обняли три пары рук. У той перехватило дух. — Эй, нельзя же так крепко! Я тебе не рукоять катаны. Вот задушишь меня случайно и будешь искать себя другую подругу. — В шутку возмущалась она.

— И не стыдно тебе? — Отвечал Кидомару. — Жалуешься, а сама пальцами в волосах зарылась. — Я не хочу, чтоб с той случилось, ну то, что ты видела, поэтому вот эти пауки...

— Матери не получше, Кидомару-кун? — Смугловатый юноша вдруг осунулся, и вмиг от праздничного настроения ничего не осталось. Затем покачал головой. Он был из деревеньки Кумо, что недалеко от хьюговских угодий. С матерью Кидомару случалась беда: она была онна-бугейся, и однажды ей пришлось сражаться с мастером гендзюцу. Товарищи отбили ее и даже привезли назад в клан, только уже по дороге выяснилось: техника врага слишком сильно повредила психику. Клану Кумо удалось пристроить ее лечиться в больницу Хьюга. Только вот улучшений никаких не было. Разве что ей там было гораздо спокойнее, и она была под наблюдением. Когда во время своей практики Ханаби видела ее, то та под действием сильных средств почти все время молчала, ничего не говорила, а Хьюге рассказывали, что если этих лекарств не давать, то начнется бред и истерики. Ханаби скоро поняла, что лучше лекарства: от ночных криков беспокойных больных, которые часто приходилось слышать сосланной в такую отработку куноичи, она отходила потом очень долго.

— Спасибо, — сказала Ханаби, принимая террариум с пауками. И теперь рассматривала белого и черного паука, на которых падал тусклый свет газового фонаря.

— Белая — это девочка, вот я и подумал, чтобы со смыслом подарок.

Хьюга кивнула головой.

— Интересно. Только , как же я все это понесу? Тут столько террариумов.

— А я всегда говорил тебе, что у тебя слишком мало рук, Ханаби-чан. Как ты вообще живешь? — Ханаби в ответ улыбнулась. — Я тут написал тебя, как за ними ухаживать и чего делать нельзя. Он, конечно, не ядовитый, но, если тяпнет, то дня два с температурой пролежишь. А тебе это надо? — Ханаби отрицательно помотала головой.

— Я аккуратно, я в перчатках буду. — Заверила его девочка.

— Если что случится, пиши мне и спрашивай. — Посоветовал Кидомару.

— А я тоже придумала. — Сказала Хьюга. — Вообще-то из зоосада никого нельзя брать. Нельзя дарить птиц чужим людям. Но я спросила Главу-саму, и он сказал, что тебе можно. У этих птиц своей чакры нет, но именно поэтому они идеально чувствуют чужую. К тебе теперь никто незаметно не подберется. Она — лучший разведчик. — Девочка сунула записку в одну из рук юноши. — Это про то, как ее кормить и вообще о том, что об этих иволгах важно знать. Ну, на первое время... — Объяснила она. — Вот... С Новым годом.

— С Новым Годом. — Повторил Кидомару. — Тебе до сих пор страшно? Ну, что это может случиться на миссии?

— Уже меньше. — Ответила девочка. — Она почти не верила, что ее птицы и пауки ее друга помогут избежать встречи с мастером ментальных техник, но то, что они пытались помочь друг другу и этими новогодними дарами заботились друг о друге неведомым образом прогоняло страх перед врагами, которые получали удовольствие от того, что могли отправить тебя на пожизненное лечение в клинику душевных больных или гипнозом заставляли делать других жуткие вещи. Хотя Кидомару был намного сильнее Ханаби физически, ее тревогу он понимал. В конце концов, девочка рассказала другу легенду про то, как юноша из клана Учиха с помощью гендзюцу вырезал сотни своих родных за ночь. Многие Хьюги видели это своим дальнозорким зрением и решили, что чудом выжили, потому что добрый Итачи мог бы уничтожить и их ветвь за далекое родство со своим кланом. Так, что Хьюге было не стыдно бояться.

Мысли Ханаби прервали залпы новогодних салютов. Она обернулась, разглядела вдали Огаву, красную от освещавших ее фейерверков в темном, даже не вечернем, а ночном небе. Реку стало видно, как днем, только в фантасмогоричном пурпуровом свете. Ничего не любила Ханаби, как праздничные фейерверки, потому что их яркость, спонтанность и сила находили отклик в ее характере. Салюты означали, что новый год уже наступил.

— С Новым счастьем! — Произнесла она.

Паучьи руки вновь привлекли ее к себе, а девушка вглядывалась в смуглое лицо, которое, время от времени вспыхивая, освещали красные всполохи салютов.

— Какие же глубокие, черные у него глаза, — подумалось Ханаби, когда на лицо Кидомару легла еще одна такая вспышка. Руки Хьюги обнимали его шею, а затем она почувствовала жаркий, горячий поцелуй. Небо еще раз полыхнуло красным, но Ханаби уже этого не видела, она только чувствовала пряный вкус губ Кидомару. И вовсе не отблески теперь красили щеки и шею девушки — сердце от волнения и нахлынувших ощущений разгоняло кровь и колотилось, как бешенное.

Потом Ханаби немного отстранилась от любимого, в голове звенело то ли от грохота салютов, то ли от усталости после тяжелой, изнурительной недели, проведенной не дома, она чувствовала себя немного пьяной, хотя не пила ни капли саке, и завороженно повторила на выдохе так, что Кидомару чувствовал ее дыхание: "С Новым счастьем!" А юноша сначала разглядывал ее в отсветах вспышек на ночном небе, потом дотронулся до косы, по-паучьи перебирая ее пальцами, будто крестовик — шелковую нить. Кидомару Кумо задержал взгляд на ее казавшемся бледным от света салютов лице и вдруг попросил:

— Ханаби, замри. — Та застыла с немного растерянным выражением, а затем почувствовала легкое касание шелковой ткани платка. — У тебя на паутинка на губах.

* * *

— Пойдем к моим новым друзьям. — Позвала она Кидомару.

— Ты им сказала обо мне? — Спросил юноша. В его голосе слышалась неуверенность.

— Я тебя с ними познакомлю. — Сказала Ханаби и увидела непонимание на лице друга.

— Людей, знаешь ли, лучше предупреждать заранее. — Произнес Кумо.

— Они — хорошие люди. — Кидомару недоверчиво посмотрел на нее. Сомневался юноша в ее словах. — Я рассказывала им о твоем клане. Мне, кажется, что они вас не осудили.

Якумо и Идате они нашли довольно быстро. Ханаби поняла, что переоценила свою подругу. У той от удивления перекосило лицо, ведь одно дело слышать о странном клане, а другое — встретить его представителя. По счастью, она была так напугана, что и сказать толком ничего не могла. От внимательного взгляда Ханаби не укрылось и то, что девочка дрожала. А еще взяла за руку Идате, который чувствовал себя не лучше.

— Ребята, это Кидомару-кун. Он — мой... друг. — Представила его Хьюга. — Он из клана Кумо. Я рассказывала. — Тут Ханаби осенило, что говорила она об этом клане только Якумо, да и то пару слов. А Идате увидел шестирукого юношу без предупреждений и объяснений.

Идате окинул Кидомару взглядом, тоже молчал и на рукопожатие не решился. Кумо же понял, что он был прав, когда говорил, что людей нужно к встрече с такими, как он, очень постепенно и долго готовить. Ханаби же забыла, как долго к этому клану "привыкали" Хьюги, которые сами не считали нетипичную внешность страшным отклонением. Жила себе деревенька Кумо в пятьдесят дворов близ Хьюговских деревень, где обосновались младшие родственники. И так уж вышло, что близкое соседство способствовало тому, что Хьюги и Клан Кумо иногда помогали друг другу спастись от инцеста. Большая часть обоих кланов не имела аномалий и были похожи на самых обычных людей, которые никакими особенностями не отличаются, а вот улучшенный геном потомкам передавать могут. Вот и привыкали Кумо к татуированным людям с "рыбьими" глазами, а Хьюги — к тому, что иметь больше двух рук это нормально, и даже иногда полезно. Привыкали не сразу, а с недоверием и постепенно. И поэтому Кидомару чувствовал себя очень неуютно из-за того, что Ханаби привела каких-то двуруких на него смотреть.

Дрожащей от страха Якумо вдобавок вручили террариум с пауками, потому что все подарки Хьюга унести не могла. Как ни странно, на Якумо пауки подействовали успокаивающе. Она всю жизнь хотела получить, если не призыв, то хотя бы простого чакрозверя в подарок, только кто же ей даст? Это же опасно. Курама сейчас завидовала ребятам, которые в новогодний день обменялись животными. Но себя Курама считала хорошей подругой, поэтому, улучив момент, отвела Ханаби в сторону:

— Он же совсем чудовище, ты видела сколько у него лап? — С возмущением спросила она.

— Рук, Якумо-чан, рук. — Поправила Хьюга. — Я вся в наколках из-за страхов клана перед геноцидом, а еще у меня нечеловечьи глаза. И знаю это, даже если ты сейчас руками замашешь, и скажешь, что я хороший человек. А у него шесть рук. Мы подходим друг другу. А в глазах людей мы просто разные сорта одного и того же. Кидомару-кун хороший. Смотри, какие славные у него пауки. — Сказала девочка с интересом исследователя глядя на террариум. — Он говорит, что они нужны, чтоб сенсоров запутать. Кидомару в этом... разбирается. Если хочешь, я могу тебе одну пару отдать, вон ту, которую ты в руках держишь. Я же видела, как ты на них смотришь. Я ему объясню, что Якумо всегда хотела питомца, а ей запрещали их заводить, и только я могу ей помочь. Он поймет. И вот еще что... — Ханаби порылась в сумке и достала оттуда толстую, увесистую книжку, которая по виду была перечитана не раз, а, может быть, и меняла владельца. — Моя любимая. — Сказала Хьюга. — Мне хочется ее тебе подарить, чтобы она была твоя. Пауки — подарок от нас с Кидомару, если он разрешит. А книжка — только от меня.

— А она про что? — С любопытством спросила Якумо.

— Ну, про воюющие княжества, про шиноби, которые сражаются с бакемоно, про детские тренировочные базы, про опыты над детьми, из-за которых через страшные мучения подростки получают силу, чтобы с этими чудовищами бороться, про партизан с улучшенным геномом... слушай, я лучше портить удовольствие не буду. Если все рассказать, читать неинтересно.

— Ну, раз любимая, тогда прочту, — пообещала Якумо.

— А я к тебе как-нибудь в гости наведаюсь. — В ответ уверила Хьюга. — Ты там не скучай в своем дворце со шторами.

Якумо представила сцену знакомства Ханаби с ее родителями, а также последствия этой сцены для них обеих. И дело даже не в том, чтобы Ханаби взяла сестрино платье или не в том, чтобы они пошли по магазинам перед встречей и присмотрели бы ей модные сапожки из дорогой материи вместо раздолбанных военных ботинок, которые еще через несколько марш-бросков по пересеченной местности прикажут долго жить. Внешними улучшениями всего не скроешь, а Ханаби и в речи, и в мировоззрении, и в самом своем образе воплощает то, что родителям Якумо в непослушных детях не нравится. Поэтому Курама ответила:

— Не теперь. Я сама не знаю, как к родителям возвращаться буду. Они же волнуются, наверное, жутко. — Хьюга тяжело вздохнула. Побывать у Якумо и выяснить, как она живет по-настоящему, не удалось, зато подарить ей хорошую книгу под новый год она смогла. А это уже успех. Да и с пауками Курама-чан будет вовсе не так одиноко.

* * *

Детям пришлось рассказать, что случилось с ними по дороге, как пугал их Ирука, как пережили они целую неделю кошмаров и ужасов. Идате, зная своего брата, серьезно переживал, не достанется ли Ханаби за подброшенные бомбы и побег. Глава клана Хьюга, выслушав все, назначил ей в качестве наказания дополнительные тренировки по тайдзюцу, да и то после праздника. Девочка, кажется, не сильно расстроилась. Об Идате и Якумо тоже удалось договориться. Им разрешили остаться на фестиваль. А Глава отправил сокола тем шиноби-сенсорам, которых родители Якумо уже наняли для поисков дочери.

— Какой у тебя отец добрый. — Сказал Идате, когда Глава их отпустил. — Хотел бы я, чтоб у меня такой папашка был.

Выражение ее лица изменилось. Ханаби молчала, а Идате чувствовал, как некое напряжение будто повисло в воздухе.

— Я что-то не то сказал? — Спросил он. — Сильно обидел?

— Нет, — проговорила девочка на тон тише.

— Просто у тебя было такое лицо, — объяснял Морино, — как будто тебе кунай в живот воткнули, да и провернули к тому же. — Тут он еще раз посмотрел на Хьюгу. — Вот, прямо, как сейчас! — Воскликнул он и решил объясниться. — Слушай, ты не подумай, я не как Ирука, я не хочу стать Хьюгой, не хочу, чтоб у меня был бьякуган, не хочу ничего покупать на черном рынке и даже не хочу, чтоб твой отец меня усыновил. Я не молниевики, и не Умино-сенсей. — Попытался он успокоить девочку.

— Я знаю. Знаю, что ты не Умино-сан. Ты — хороший человек, Идате-кун. И никого не обижал. — Ханаби вздохнула, подумала о чем-то своем. — Я поняла тебя, поняла, почему ты так сказал. Не из-за бьякугана это вовсе. — Ладно, — Хьюга сделала паузу, -

пойдем быстрее, пока Глава-сама не передумал, и взрослые не припахали меня. Вон на реке кораблики пускают. — Совсем по-детски сказала Ханаби, а затем с азартом понеслась к воде, так как будто за ней до сих пор гнались. — Айда на Огаву!

На реке, которая расцвела отблесками от салютов, тем временем начинался фестиваль бумажных корабликов. Нужно было написать желание и сделать оригами-кораблик. Если он долго проплывет и сразу не потонет, то мечта сбудется. Якумо написала, что хочет еще раз встретиться со своими новыми друзьями. Идате на цветной бумаге написал через всю страницу: "Хочу, чтоб мой брат меня больше не лупил". Кидомару подошел к делу по-хозяйски и решил, что ему как шестирукому можно "обманывать" обычай и делать больше одного кораблика. На воды Огавы была спущена целая флотилия адмирала Кидомару, только на всех шести корабликах было написано одно и тоже.

Ханаби хотела написать первое пришедшее ей в голову желание, ведь можно же быть искренней хотя бы с бумажным корабликом, а потом все-таки подумала и написала другое: "Я хочу знать: кто похитил у Ируки-сенсея совесть?"

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Хьюгу он успел похвалить за то, что она, судя по бумагам, которые он о ней читал перед миссией, старательна, что она в отличие от многих шиноби, с кем он работал, закончила общее образование. — Имеется в виду самурайская школа-семилетка, которая в определенные периоды истории могла считаться общим образованием.

2. Тенсейган — Тенсейган в этом АУ по свойствам не отличается от бьякугана, а имеет только другой, "красивый" вид.

3. " Да не залетишь ты! — Убеждал он женщину. И решил поделиться с ней мудростью, которую почерпнул из передачи "Народный Ирьенин". — Все люди, кто чакрой обладают, рожают мало, поэтому трахаться могут сколько угодно, в свое удовольствие. Такие люди свои системы чакр годами сочетают, чтоб забеременеть. Говорю тебе! По радио хуйни не скажут! С одного раза ничего и не будет" — Чудесная теория, принадлежащая автору Керру Риггерту. Нарочно не придумаешь.

4. Рождение "в рубашке", то есть околоплодном пузыре чревато гипоксией ребенка и целым букетом неврологических болезней, которые и сейчас-то тяжело поддаются лечению, а в сеттиге на стыке периода Эдо и периода Сева тем более.

5.dororo — маленькое чудовище, dorobo — маленький воришка

6. Пытка "свиньей". Наказание, которому подвергались пойманные ниндзя. Им выкалывали глаза, пробивали перепонки ушей, вырывали язык, отрезали нос, отсекали руки до локтя и ноги по коленку. Изувеченного таким образом человека бросали живьем жить в хлеву.