... И солнце встает над руинами (гет)

Что именно задумала Белла, Рудольф понял уже в школе — когда наткнулся на нее, горячо убеждающую пятикурсников в несправедливости нынешнего порядка. Малышня была в восторге от лекции мисс Блэк. Все ей поддакивали, все согласно кивали, все кричали и горячились — и больше всех сама Белла. Рудольфу пришлось буквально насильно вытащить ее из толпы.

— Ты что делаешь? — прошипел он, выведя ее в коридор.

Белле хватило совести смущенно опустить взгляд.

— Я подумала, пока мы в школе, здорово было бы объяснить младшим что к чему… — промямлила она.

— Ты собиралась их завербовать? — Рудольф не знал, смеяться ему или злиться. Подумать только, ведь перед отъездом в Хогвартс отец дал ему именно такое задание — прощупать почву, поговорить с пяти- и шестикурсниками, поразмыслить, кто из них склонен разделить идеи организации. Потом ввести подходящих в курс дела — очень аккуратно. Но где Белла и где аккуратность…

— Я немного перегнула палку, да? Я и сама не заметила, как завелась. Руди, я… я же ничего не испортила?

Белла смотрела на него несчастными глазами и он все же улыбнулся ей ласковой ободряющей улыбкой.

— Не думаю, что ты что-то испортила, Беллс, но, знаешь… Пожалуйста, давай я этим займусь.

Она кивнула и даже слегка шмыгнула носом:

— Как скажешь, Руди. Конечно, лучше ты.

И, обнимая ее в темном коридоре, Рудольф чувствовал сокрушительное облегчение. Она доверяет ему, делится с ним — возможно, ничего плохого и не случится.

* * *

Позже он вспоминал об этом вечере с тоской и легким удивлением^ неужели он был настолько наивен? Как он мог быть таким наивным?

Впрочем, тогда он ничего не знал. Он не знал, что представляет из себя Организация, не знал, какую работу выполняют ее члены и что придется делать ему самому. Он был уверен, что? по крайней мере, уж Беллу-то он знает: они знакомы с детства, он видел ее расстроенной, видел злой, видел счастливой. Он умел сделать ее счастливой! Конечно, он думал, что знает ее так же хорошо, как себя самого.

Но потом выяснилось, что ничегошеньки он не знал: ни про Организацию, ни про Беллу, ни про себя.

Седьмой курс, тем временем, шел своим чередом. Рудольф по-прежнему старательно учился, хотя учеба в Хогвартсе теперь вызывала по большей части тоску с привкусом возмущения: как они смеют внушать школьникам всю эту чушь? Но отец просил не высовываться, вести себя как раньше — и Рудольф вел себя как раньше: писал бесконечные эссе, варил зелья, отрабатывал чары, а по вечерам в слизеринской гостиной вел тихие беседы с перспективными шестикурсниками.

А на зимних каникулах, когда они вернулись домой, отец рассказал ему про Метку.

— Это окончательное посвящение, — вполголоса сказал он. — Приняв ее, ты не сможешь повернуть назад. Ты будешь связан с Темным Лордом до самого конца, и он сможет призвать тебя в любой момент, когда ты будешь ему нужен. И учти, что от Метки не избавиться. Ее не свести, как обычную магическую татуировку, ее не скрыть чарами. Волшебство Темного Лорда через Метку сплетается с твоим, проникает в твою плоть и кровь, во все твое существо — и остается с тобой до той поры, пока ты жив. Словом, — Ранульф вздохнул. — Это очень сильная магия. Беспрецедентно сильная. И необратимая.

Рудольф отметил про себя, что отец не слишком доволен нововведением.

— Отец, а ты уже принял Метку? — спросил он. Ранульф в ответ задрал рукав мантии. На его предплечье был изображен череп со змеей. Змея выползала изо рта черепа, извивалась, и все вместе это выглядело настолько реалистично, что Рудольф почти слышал шипение. Он поневоле содрогнулся.

— Мне тоже нужно будет принять ее, не так ли? — он гордился тем, что его голос не дрожит. Но печаль, с которой посмотрел на него отец, повергла его в смятение.

— Боюсь, что так, сын, — сказал Ранульф. — Если ты хочешь служить Темному Лорду, тебе придется принять Метку. Но Лорд не торопит тебя… по крайней мере, пока. У тебя есть время подумать. Взвесить все. Не торопись.

— Папа, ты… — Рудольф помедлил, потому что вопрос, который он собирался задать, казался диким даже в мыслях. Тем не менее, не спросить он не мог. — Ты что же, не хочешь, чтобы я ее принимал?

Лестрейндж-старший обвел взглядом кабинет, невербально проверил засов на двери и только потом ответил:

— Мне и впрямь не слишком по душе идея Лорда с Меткой. И я говорил ему об этом, но он и слушать не захотел.

— Но почему? — ошарашенно выдохнул Рудольф.

— Метка — это опознавательный знак. Это клеймо, по которому нас легко смогут вычислить те же авроры. И отпираться будет бесполезно: сама Метка будет доказательством того, что ты служишь Лорду. Но самое главное даже не это, а… — Ранульф пристально посмотрел сыну в глаза. — Я сейчас попробую тебе объяснить свои мысли, Руди, а ты постарайся меня правильно понять. И учти, что этими мыслями я делюсь только с тобой. Я не стану говорить об этом даже с Рабастаном — он может решить, что это отступничество. Но ты, мне кажется, сможешь понять, о чем я говорю. Попытайся, ладно?

Рудольф едва смог кивнуть. Ему внезапно стало очень не по себе. Захотелось, чтобы отец умолк, не говорил ничего. Забыть об этом разговоре — чтобы все оставалось таким же, как было до этого, ясным, понятным, определенным.

— Я постараюсь, отец, — сказал он.

Ранульф молчал еще долгих несколько минут.

— Понимаешь, Метка связывает принявшего его с Темным Лордом, — заговорил он, наконец. — Непосредственно. Принимая Метку, ты даешь клятву в том, что будешь служить Темному Лорду. Что будешь верен ему — и только ему. Что бы ни произошло. Что бы он ни задумал. Что бы он тебе ни приказал.

По спине Рудольфа пробежал холодок — он начал понимать.

— Но, папа… Мы и так шли за Темным Лордом. Ведь наши идеи и наши ценности…

— Вот именно, — перебил его Ранульф. — Наши идеи и наши ценности — вот чему я хочу служить. А не какому-то отдельному человеку, — он помолчал еще несколько мгновений. — Я знаю Тома много лет. Мы вместе со школьной скамьи. Я бесконечно им восхищаюсь и безгранично ему доверяю. Я предан ему. И все же…

Рудольф поежился. Вот уже много лет он не слышал, чтобы отец называл Темного Лорда Томом. Он забыл, что у Лорда есть имя. Лорд был Лордом, вот и все. Он был слишком велик для обычного человеческого имени. Вспоминать его школьником, рассуждать о нем в категориях доверия или недоверия — все это и вправду попахивало отступничеством. Теперь он понимал, почему отец не стал делиться этими мыслями с Рабастаном. И понимал, что сам никогда не расскажет об этом разговоре Белле.

— Не думай об этом слишком много, сын, — Ранульф улыбнулся, но словно бы через силу. — И все же подумай. Выбор за тобой.

— У меня есть выбор?

— Как я уже сказал — пока что выбор у тебя есть. Ты не обязан принимать Метку и вступать в Организацию. Ты можешь оставаться нейтральным. Возьми хоть Блэков — они всей душой поддерживают наши идеи, но вступать в Организацию не спешат.

Рудольф хмыкнул.

— Неудачный пример, папа. Я не желаю быть как Блэки. Всем известно, что они, при всей своей фанатичности, трусоваты и ленивы. Я хочу действовать, а не молоть языком.

— Тогда, пожалуй, выбор у тебя и правда невелик, — улыбнулся Ранульф. — Действовать готов только Лорд.

— Я приму Метку, папа, — горячо заявил Рудольф. — И мы будем бороться вместе.

— И я буду очень гордиться тобой, сынок, — Ранульф положил руку ему на плечо. — И я поддерживаю твое решение. Тем не менее, это случится еще не теперь. Возможно, летом — так что время еще есть. А сейчас, расскажи-ка мне, пожалуй, как дела в Хогвартсе? Удалось пообщаться с младшекурсниками?

— О, ты не поверишь…

Рудольф принялся рассказывать отцу о своих достижениях на ниве дипломатии, и постепенно сосущее ощущение под ложечкой почти исчезло.

* * *

Остаток седьмого курса пролетел незаметно. Скучные лекции, интересные самостоятельные занятия, тихие беседы с шестикурсниками, редкие прогулки с Беллой, письма от отца, подготовка к ЖАБА… В конце концов все это слилось в сознании Рудольфа в какой-то бесконечный калейдоскоп, и он не раз ловил себя на мысли, что ждет-не дождется, когда этот год, наконец, закончится.

Он знал, что другие — в особенности, конечно, полукровки и маглорожденные — воспринимают происходящее совершенно иначе. Он слышал порой их разговоры — о том, как жаль им будет расставаться со школой, как они будут скучать до друзьям и учителям, о том, как они хотят, чтобы время шло медленнее, как жаждут сполна насладиться этим годом — последним годом в Хогвартсе.

Рудольф ничего подобного не ощущал. Он знал, что не будет скучать по друзьям: все они останутся рядом, так же, как были рядом всю его жизнь. Слизеринцы до конца своих дней останутся слизеринцами, одной семьей. Хогвартс был просто этапом, подготовкой к взрослой жизни, которой ему не приходилось бояться. Хотя порой…

Порой, поднимаясь по вечерам в совятню, чтобы отправить письмо отцу, он испытывал это странное чувство… Глядя на башни Хогвартса, приветливо светящие огоньками, на дым из огромного количества труб, слушая добродушное уханье сов, он чувствовал легкое сожаление. Как бы там ни было, это, конечно, замечательное место. Несмотря ни на что, это место стало для него домом, стало домом для них всех, и порой Рудольф позволял себе задержаться в совятне чуть дольше обычного и помечтать о том, как однажды сюда отправятся учиться их с Беллой дети, а потом дети их детей, и внуки их детей — а Хогвартс так и останется незыблемым символом величия магии.

А потом он вспоминал, что сначала им нужно выиграть войну. Потому что иначе… иначе Хогвартс может не выстоять. Он может измениться, измениться бесповоротно, превратиться в пристанище маглорожденных, которые будут приводить сюда своих родителей-маглов и вместе с ними смеяться над древними традициями. И тогда, уж конечно, их с Беллой дети не поедут сюда. Да и сам он никогда не сможет вспомнить о Хогвартсе с любовью.

Рудольф вздыхал, тряс головой, чтобы отогнать дурные, тревожные мысли, и возвращался к своим занятиям. Прямо сейчас Хогвартс скорее мешал ему: приходилось тратить время на лекции и домашние задания, приходилось говорить вполголоса, обдумывать каждое слово и шифровать письма.

А еще у него практически не оставалось времени на общение с Беллой.

Нет, они, разумеется, виделись. Они вместе ходили на занятия, вместе обедали в Большом Зале, вместе по вечерам готовились к экзаменам в Слизеринской гостиной. Но времени на долгие беседы наедине и прогулки по берегу озера — не было катастрофически. И Рудольфу иногда казалось, что они с Беллой сейчас далеки друг от друга как никогда.

Видимо, Белла чувствовала то же самое, потому что однажды, весенним вечером за пару дней до первого экзамена, она буквально силой оторвала его от писем и учебников и потащила за собой — на улицу, прочь из замка.

— Куда мы идем? Беллс? — спросил Рудольф, когда понял, что они направляются не к озеру.

— В Запретный лес.

— В лес?

Белла обернулась и посмотрела на него — сердито и при этом несколько смущенно.

— У озера много народу. Младшекурсники, которым не надо готовиться к ЖАБА.

— Счастливцы, — вставил Рудольф.

— Мне нужно поговорить с тобой, Руди. Наедине. Не хочу, чтобы вокруг сновали дети.

Рудольф пожал плечами и, не выдержав, улыбнулся. На душе почему-то стало легко и светло. Такой замечательный вечер, солнечный и теплый, и воздух такой пряный, насыщенный весенними ароматами, что кажется густым. И Белла так хороша в светло-зеленой мантии и с распущенными темными волосами… Жизнь прекрасна. О чем ему вообще переживать? Не о ЖАБА же?

— Руди, как ты думаешь, скоро начнется война?

Они не стали заходить глубоко в лес. Нашли на опушке очень милую полянку, заросшую травами, со старым поваленным дубом посередине. Картина была настолько мирная и пасторальная, что вопрос Беллы прозвучал как взрыв.

— Я не знаю, — ответил Рудольф. — Наверное, еще не сейчас. Отец говорил мне, что сейчас мы еще не готовы.

— Мы не готовы, — кивнула Белла. — Мы с тобой. И наши сверстники. Ведь мы же будем участвовать в войне, Руди, верно? Темный Лорд делает ставку именно на нас?

Рудольфу внезапно стало зябко и нестерпимо захотелось поежиться. Белла, конечно, права. Тёмный Лорд рассчитывает на их поколение — не зря именно сейчас появилась Метка, не зря отец просит беседовать с учениками младших курсов, не зря ему разрешили рассказать об организации Белле… Тёмный Лорд ждет, пока свежие силы вырастут, выучатся, возмужают, окрепнут в своих убеждениях — и тогда с этими силами он начнет войну.

А они уже заканчивают Хогвартс…

— Только не говори мне, что ты боишься, Беллс, — сказал Рудольф излишне резко, просто чтобы отогнать собственную тревогу.

Против обыкновения, Белла не разозлилась и не огрызнулась.

— Я немного тревожусь, — откровенно призналась она. — Честно говоря, я не думаю, что мы готовы. Я, например, точно не готова. Да и с чего бы? — она скривилась. — Я поняла это из-за подготовки к ЖАБА. Просто в один момент осознала, что все, чему нас учат в школе — наполовину бесполезно, а наполовину… Наполовину это вранье, Руди!

Белла вскочила на ноги, начала мерить шагами полянку, и Рудольф обреченно подумал — началось. Белла завелась, теперь ее не остановить, не перебить, не сбить с направления — а ведь он уже предчувствовал, чем все это закончится.

— Вранье, честное слово! Приукрашенные факты, вывернутые наизнанку! А магловеденье? Ты знаешь, чему они учат нас на магловеденье?

Рудольф промолчал. Магловедение было факультативным предметом, и он не стал его брать — отец отговорил, сказал, что…. Да, в принципе, он сказал то же самое, что и Белла сейчас.

— Они рассказывают, что маглы ничуть не хуже, чем мы. Что маглы — такие же люди. Что мы должны уважать их, что должны изучать их обычаи и порядки, что, находясь среди них, мы должны уметь поддерживать разговор, уметь не выделяться… Но как же это глупо, Руди! Мерлин! — Белла, видимо, устала бегать, поэтому с размаху плюхнулась на ствол дуба рядом с Рудольфом. — Ведь никому не пришло бы в голову изучать повадки обезьян, чтобы, оказавшись с ними рядом, притвориться одним из них! Правда же?

Он кивнул. А что ему оставалось делать? Он все пытался понять, к чему она ведет — она же точно к чему-то ведет!

— Мне страшно, — неожиданно сказала Белла. Рудольф даже вздрогнул. Белла никогда прежде не говорила, что боится чего-то. Ему казалось, она вообще не умеет бояться — только злиться или радоваться.

— Беллс?

— Мы абсолютно не готовы к этой войне, Руди. У нас нет необходимых знаний — ни практических, ни идеологических. Вообще никаких.

Он потянулся было обнять ее, но его рука замерла в воздухе, потому что Белла продолжила:

— Я боюсь, что мы не оправдаем доверие Темного Лорда.

Вот как! Она не боялась поражения и не боялась гибели — она боялась не оправдать доверие Лорда. И почему-то Рудольфа кольнуло это, царапнуло, горько и больно, и эта боль была словно предвестником боли, которую ему еще предстоит испытать. Он никогда не верил в предсказания, но в этот момент на секунду всей душой ощутил ту, другую боль — ту, что будет преследовать его всю жизнь. Горечь. Обиду. Страх, постоянный грызущий страх — потерять ее, так или иначе.

Рудольф встряхнул головой и все же притянул Беллу к себе.

— Отец обучает меня, я же говорил, — прошептал он ей в волосы. — Ты можешь присоединиться.