Лица и маски (гет)

Молодой князь поехал в Петербург — попытать счастья, но там никого не встретил: столицу перенесли в Москву, вслед за двором юного императора. В Москве, спустя несколько месяцев разлуки, он снова встретился с милой Марией. И с вице-канцлером, Андреем Ивановичем Остерманом. Тогда Дмитрию казалось, что его сам бог послал. И лишь намного позже он с горечью осознал, что его появление стало началом испытаний…

Остерман говорил вкрадчиво, мягко; ластился, будто кот.

— Я желаю помочь вам. Ваш кафтан знавал лучшие дни… Да и, признаться, вижу в вас большой талант. Вы могли бы занять хорошую должность при дворе, любезный князь.

— Я мечтаю об этом, — с улыбкой отвечал Дмитрий.

— И ваша милая сестрица, княжна Мария, достойна прекрасной партии. Будьте уверены: ей сыщется хороший жених.

— Благодарю, Андрей Иванович. Чем я могу услужить вам в благодарность за помощь?

Остерман тихо вздохнул. Потонули в грусти маленькие лукавые глазки.

— О! Любезный князь, не мне — нашему государству вы услужите. В ваших силах будущее изменить.

Хитер был, старый лис!

— Ваш дядя, князь Алексей Григорьевич, известен тлетворным влиянием на Петра Алексеевича. Государь по младости лет того не понимает… Ему бы все на охоту, на пирушки. И ваш брат, князь Иван, тоже, знаете, фаворит его императорского величества. Порой до меня доходят такие слухи о нем, что невольно я содрогаюсь. Я бы желал все исправить, но силы у меня не те, что прежде, любезный князь. Но вы молоды, умны, полны сил. И вы — Долгорукий. Помогите мне спасти нашего бедного государя от злодейства. Взамен я подыщу вам хорошую должность и достойного жениха для вашей милой сестрицы.

Дмитрий слушал, и злоба на дядей росла в нем с каждым новым словом. Как был прав Остерман! Как точно говорил! И как был добр и щедр!

— Андрей Иванович, я помогу вам. Скажите, как я могу это сделать?

— Спасти государя от ужасной напасти поможет лишь удаление от двора Алексея Григорьевича. Но это будет сделать нетрудно. Если нам удастся доказать, что он обворовал казну государеву, его немедленно вышлют.

Дмитрий на мгновение задумался. Ведь это — клевета. У Алексея Григорьевича было много грехов, но воровать он не стал бы. Да и то сказать, родня все же…

Но вновь мысли Дмитрия вернулись к мечтам о дворе, и желание пересилило иные чувства. Ведь Алексей Григорьевич о них с Марией не думал. Не будет думать о нем и он…

Дмитрий проник в архив, где хранились важные государственные бумаги: Андрей Иванович помог ему получить хорошую должность. Вскоре подложная бумага была составлена и через руки посланников Остермана попала к Петру Алексеевичу. Дмитрий ожидал ссылки дяди и награды для себя, но вышло иначе… Алексей Григорьевич, узнав обо всем, не стал сдаваться. Цепко он держался у трона, силен был и хитер — удалить его от двора не вышло.

Вскоре Дмитрий и сам оказался в опале. Алексей Григорьевич, припав к руке юного императора и роняя слезы, рассказал о том, как Дмитрий, родной племянник, хотел оклеветать дядю, а как не вышло, покусился на жизнь государыни-невесты, Екатерины Алексеевны! Катерине и вправду было плохо, и Дмитрий с Марией незадолго до этого были у нее… Но Петр не желал верить в это. Он и сам видел Дмитрия, и Мария говорила о нем… Не мог князь отравить Катерину! Однако Алексей Григорьевич принес доказательство — алый яд в прозрачной склянке — духи, что Дмитрий подарил Екатерине… И где только князь достал такие?

Вскоре Дмитрий, лишившись должности и родового имения, по обвинению в отравлении был отправлен в ссылку, в далекий Березов… Андрей Иванович не заступился. В ответ на слова князя Дмитрия о заговоре, он сказал, что ничего не поручал ему, ничего не обещал.

Зло породило зло. Зависть — ненависть. Клевета — клевету. И Алексей Григорьевич не пожалел родную кровь, как не пожалел ее Дмитрий.

Лишь Андрей Иванович Остерман остался невредим. Кажется, он затевал заговор лишь для одного: возможности снова приблизиться к юному императору. И у него получилось. Да и влияние Алексея Григорьевича уже не было так сильно на Петра.

Дмитрия ссылали, однако Марию не тронули. Она могла оставаться при дворе, и цесаревна Елизавета даже просила за нее… Но Мария отказалась, ведь прежней жизни отныне не могло быть. Дмитрий не знал, что она чувствовала, но видел ее полные боли глаза. Когда они ехали в возке в острог, Мария неотрывно смотрела на остававшуюся позади дорогу и молчала…

Первые дни она не говорила ни слова, будто безмолвие ледяной пустыни захватило ее, сковало язык и горло. Мария ни в чем не упрекала брата, но для Дмитрия ее молчание стало самым страшным наказанием: если бы она кричала, билась в рыданиях, осыпала бы его злыми словами, ему не стало бы больнее, чем теперь.

Когда она выменяла свои яхонтовые серьги — единственное богатство и напоминание о любви юного императора — ради него, принесшего ей, вместо радости и счастья, лишь погибель, Дмитрий почувствовал себя еще тоскливее. Она сделала это из любви к нему. Любви, несмотря ни на какие проступки, сильной, всепрощающей… Стыд наполнял свинцовой тяжестью его сердце, сдавливая, как железные оковы.

И ее болезнь… О нет! Нет! Если она умрет, как ему быть? Ради кого существовать? Если сибирские ветра унесут ее жизнь, отнимут ее у него, он не найдет себе места ни в этом мире, ни в ином… Душа — неприкаянная, стыдящаяся — станет вечно бродить между небом и землей…

* * *

Мария медленно открыла глаза. Она проснулась раньше обыкновенного. Мягко сглотнув, княжна почувствовала, что не наткнулась на препятствие. Боль и лихорадка ушли, дышать стало легче.

Мария подняла глаза и взглянула в окно. День был пасмурный, но солнце, хотя бледное и тусклое, вышло из-за туч, осветило покрытую снегом землю. Впервые за столько дней Мария увидела свет. Ей стало радостно, и она улыбнулась.

Скрипнул порог: в комнате появился князь Дмитрий. Его щеки розовели от мороза. В руках он держал сверток.

Увидев, что Мария проснулась, он подошел к ней и сел возле кровати на колени.

— Сестрица милая, — с улыбкой проговорил он, — гляди, что я тебе принес.

Мария развернула сверток, и глаза ее расширились от изумления: перед ней лежали мягкие, пахнувшие шоколадом, пряники и три больших куска сахара.

— Откуда это? — спросила она, посмотрев на брата.

— У проезжих офицеров достал. Ты ешь, ешь, милая…

Мария откусила пряник и счастливо улыбнулась.

Но, доедая пряник, она задумчиво нахмурилась.

Снова взглянув на брата, Мария спросила:

— Что отдал взамен?

— Я не говорил тебе раньше: когда мы уезжали, я тайно взял с собой некоторые сбережения. На них и купил. Ешь, сестрица.

Мария пристально взглянула на брата, но ничего не сказала. Она продолжила есть пряники, и на ее лице снова заиграла улыбка — верный знак отступавшей болезни.

Дмитрий погладил ее по голове и устало прикрыл глаза. Мария скоро узнает о том, что сбережений вовсе не было. И узнает, ведь, живя с ней в холодном остроге, он не сможет долго скрывать, что отдал за ее радость свой хороший тулуп и шапку. А и пусть! Пусть он теперь станет ходить в старом, чиненом. Пусть голова и спина будут стынуть от холода… Мария улыбалась ему и впервые за столько времени была рада. За ее счастливые глаза он готов отдать все, что есть у него, и отдаст, если потребуется.