13 минут до конца (джен)

Камера была тёмной и сырой, как сама идея наказания. В углу тихо капала вода. Антон Дьяков сидел на узкой койке, глядя в потолок, как будто пытался разглядеть звёзды сквозь бетон. Его руки дрожали, хотя в камере было жарко. Часы на стене тикали громко, слишком громко.

Ему оставалось жить 13 минут.

Дверь камеры со скрипом открылась. Вошёл священник, его чёрная ряса тянулась за ним, как тень. Лицо было скрыто полумраком, но в глазах, казалось, плясали огоньки.

— Антон, — произнёс он, — настало время поговорить.

* * *

Антон горько усмехнулся.

— О чём говорить, батюшка? Я уже всё сказал.

Священник тихо закрыл дверь и сел напротив него. На столе лежала маленькая Библия, будто специально положенная для драмы.

— Не всё. Говорить легче, когда знаешь, что время ограничено.

Антон хмыкнул, но его глаза дрогнули.

— Убивать — грех, да? Но судья решил, что это грех, который можно наказать электричеством. Всё, разговор окончен.

— А если бы было что-то большее, чем электричество? — тихо произнёс священник, и его голос эхом отразился от стен.

* * *

10 минут.

Антон не выдержал и посмотрел ему в глаза. Это была ошибка. В этих глазах было что-то хищное, чужое.

— Вы ведь знаете, что я сделал, да? — спросил он, стараясь сохранить вызов в голосе.

Священник кивнул.

— Я знаю. Ты убил, потому что думал, что это исправит твою боль.

Антон замолчал. Его взгляд уткнулся в руки, которые сжимали край койки. Эти руки когда-то были сильными, но теперь в них не осталось ни силы, ни воли.

— А вы не знаете, что было до этого, — прошептал он. — Никто не знает.

* * *

8 минут.

— Расскажи, — тихо сказал священник.

Антон стиснул зубы. Он хотел бы засмеяться, плюнуть ему в лицо, но не смог. Слова сами вырывались наружу.

— Я любил её. До безумия, до боли. Я хотел спасти её, но она выбрала его. Выбрала этого… — его голос дрогнул. — Я не хотел. Это случилось случайно. Сначала он, потом она.

Он закрыл лицо руками, и его плечи затряслись.

— Я просто хотел, чтобы она осталась со мной, понимаете? Но когда я увидел её глаза… пустые… я понял, что убил не её, а себя.

* * *

Священник наклонился ближе.

— И что ты сделал потом?

— Я ничего не делал. Я ждал. Они пришли за мной, как всегда приходят. Я не сопротивлялся.

— Почему?

Антон поднял глаза. Его лицо было бледным, как у призрака.

— Потому что я уже был мёртв.

* * *

5 минут.

Священник встал, расправляя рясу. Его голос стал резче, сильнее.

— Ты признаёшь свои грехи, Антон?

Тот кивнул, но не сразу.

— Признаю.

— А готов ли ты понести за них наказание?

Его слова прозвучали, как удар колокола. Антон замер. Он почувствовал, как в груди поднялась странная тяжесть.

— Я уже не боюсь, — прошептал он. — Это ничего не изменит.

Священник улыбнулся — лёгкой, почти незаметной улыбкой.

— Знаешь, что изменит? — спросил он.

И Антон не успел ответить.

* * *

Когда охранники вошли, они нашли Антона мёртвым. Его руки сжимали крест, вырезанный из дерева, который никто в камере не видел.

А на его груди лежала Библия. На её обложке был написан только один вопрос: «Ты готов?»