Dualis (гет)

Рабочий день тянется издевательски медленно, и мое волнение растет с каждым часом. В сотый раз украдкой гляжу на часы: четверть пятого. Я поджимаю губы, осматриваю зал и, убедившись, что дел для меня пока нет, залипаю на изображение речного залива в европейском городке, что украшает противоположную стену.

Папа разбудил мое любопытство, и я спросила Саманту, откуда взялось название нашего кафе. Оказалось, что владелец — большой поклонник старого компьютерного квеста, действие которого происходит в городке с поэтичным названием Лозовая Заводь⁽¹⁾. Игра произвела такое сильное впечатление на будущего предпринимателя, что, открывая дело, он с любовью на нее сослался, причем не только в названии, но и в дизайне, ведь фреска на стене — художественное переосмысление одной из игровых локаций.

«Нужно будет поиграть, все равно без Мэг вечерами делать нечего,» — думаю я, радуясь, что мой старый ноут точно потянет такую игру.

Смена тем временем подходит к концу. Вытираю о фартук взмокшие ладони. Мое первое и последнее свидание было в восьмом классе, и я не могу назвать тот случай приятным… Я по уши влюбилась в парня на три года старше — в том возрасте это ощутимая разница. Его звали Дэвид, мы познакомились на школьной экскурсии: он обладал подкупающе спокойным характером, мило шепелявил и носил крутую байкерскую косуху — очевидно, с чужого плеча. Я сама пригласила его на свидание — до сих пор не знаю, как смелости хватило! Мы душевно пообщались, он сводил меня в кино, проводил до дома и честно сказал, что я хорошая девушка, но ничего серьезного у нас быть не может. До сих пор не уверена, было ли его решение не отшивать меня сразу деликатным или же ненамеренно жестоким.

Наконец в зал выходит мой сменщик — студент, как и я подрабатывающий на полставки. Собрав напоследок посуду с ближайшего столика, я бросаю взгляд сквозь стеклянные двери — не виднеется ли у входа медно-рыжая грива? После моечной захожу в гардеробку, устало опускаюсь на узкую скамью и нащупываю под ней свои кеды.

— Агнес, — в проходе появляется Саманта с планшетом для бумаг в руке, — есть минутка?

— Если только одна. — Снова кошусь на часы. Она садится рядом и показывает график сменности.

— У нас на горизонте небольшое ЧП: сразу двое вечерников решили уволиться — за месяц нужно заменить хотя бы одного, не то зашьемся! Конечно, мы дадим объявление о вакансии, но план «Б» на случай, если никто не откликнется, тоже нужен — и тут надежда только на тебя.

— Немного неожиданно… — задумываюсь я, ослабляя шнурки, — …но мне, по сути, без разницы, в какое время выходить, так что — ладно.

— Спасибо! Серьезно, ты здорово выручаешь! — Она с улыбкой делает в бумагах помету.

— Но пока я работаю как прежде?

— Да-да, пока не парься. Если за месяц никого не найдем, то перекинем тебя в вечернюю смену, а если найдем, то можешь оставаться в утренней.

— Поняла.

— Ты просто чудо! До завтра.

Когда Саманта меня оставляет, я спешно прихорашиваюсь: распускаю волосы, причесываюсь и меняю джинсы на плиссированную юбку, после чего выхожу на улицу через зал. Не увидев Лео среди прохожих, я со вздохом прислоняюсь к стене. Смотрю на часы: 17:09. Стараясь выглядеть непринужденно, я поправляю одежду и поднимаю лицо к размежеванному электропроводами небу. Круглая луна, призрачная на голубом фоне, хитро выглядывает из-за дома напротив, отчего-то вызывая неприятное чувство. Мнительная, увлеченная мистикой и склонная к магическому мышлению, я, наверное, подсознательно ассоциирую полнолуние с чем-то зловещим.

К счастью, Лео не заставляет себя долго ждать и появляется прежде, чем я погружаюсь в бестолковую тревогу. Будто почуяв его приближение, я поворачиваю голову и, щурясь, замечаю его в конце улицы. Контраст между черной одеждой и рыжими волосами, горящими на солнце, издалека привлекает внимание.

— Привет! Я уж подумала, что ты не придешь. — Шутливый тон маскирует волнение и отражает охватившую меня радость.

— Тысяча извинений! Надо было помочь Закари с аппаратурой. — Совсем не запыхавшийся, несмотря на стремительную ходьбу, Лео с улыбкой берет мою руку и деликатно, ненавязчиво целует — как тогда, в конце вечеринки. — Давно ждешь? — Выпрямившись, он не спешит отпускать мои пальцы.

— Не очень. Меня саму задержало начальство, — лукавлю я, умолчав, что разговор занял не больше минуты.

— Это хорошо. Терпеть не могу опаздывать, — слегка кривится Лео, но тут же возвращает на лицо лучезарную улыбку. — Пойдем?

Он подставляет руку, и я беру его под локоть, стараясь не показывать смущения. Прикосновение к подтянутым мышцам через ткань рубашки кажется на удивление интимным. Пока мы медленно идем в сторону парка, он с видимым интересом расспрашивает о моей жизни.

— …с первого раза поступить не получилось, потому я пошла работать. Хотела взять полную смену — целых двенадцать часов, — но Мэг меня отговорила, мол, на учебу так все равно не скопишь, а на жизнь нам и без этого хватит. И еще аргумент про варикоз и мешки под глазами…

Лео смеется:

— Всецело согласен с твоей подругой: не нужно мучить себя без надобности.

Почти воскликнув, что мне неловко есть за чужой счет, я прикусываю губу и меняю тему:

— Как бы то ни было, с нынешним графиком у меня есть время на творчество. Я рисованием увлекаюсь немного…

— Здорово! Красками работаешь или в «цифре»?

— Красками редко, чаще карандашами, лайнерами и тушью — стараюсь подражать книжным иллюстрациям и скромно мечтаю, что меня тоже когда-нибудь напечатают в книге.

— Уверен, что твоя мечта исполнится! — Лео ободряюще похлопывает мои пальцы, лежащие у него на предплечье. — Наверное, ты поступала на факультет искусств?

— Да, на искусствоведа. Знаю, это не особо перспективно, но, мне кажется, интересно…

— Ни к чему оправдываться, — говорит он серьезным тоном. — Человек должен заниматься тем, что приносит ему удовольствие!

Мы перебегаем дорогу, все так же держась под руки, и оказываемся на входе в парк. День, как и обещали, выдался ясный, но вчерашняя прохлада все еще здесь ощущается.

Мы замедляем шаг, и Лео продолжает:

— Вот мой отец никогда не воспринимал всерьез увлечение музыкой — хотел, чтобы я окончил бизнес-школу.

— И что он думает о твоем участии в группе?

Лео приоткрывает рот, но говорит не сразу.

— Родители погибли в аварии несколько лет назад. Но я не хочу, чтоб ты чувствовала неловкость за свой вопрос: я уже оправился от этой потери.

— Оу… — Я теряюсь и ненадолго прижимаюсь лбом к его плечу. — Все же прими мои соболезнования. Мне страшно даже подумать, что моего папы может вдруг не стать!.. — После паузы осторожно спрашиваю: — Значит, ты поэтому уходил из группы? Я на вашей страничке читала.

Лео кивает.

— Кошмарный был период. Депрессия, изоляция, две пачки сигарет и бутылка крепкого алкоголя в день, нескончаемое чувство глубокой, разъедающей душу вины…

— Вины? — удивляюсь я. — Можно спросить, за что?

Он замолкает, то ли собираясь с мыслями, то ли их формулируя, и наконец говорит:

— Я не назвал бы наши отношения простыми. Отец был вечно мной недоволен, а я шел ему наперекор — классика жанра. За пару месяцев до трагедии мы окончательно рассорились. Мама пыталась смягчить ситуацию, но мы уперлись рогами — твердо решили друг друга проучить. Помириться так и не успели, — тихо вздыхает он, и мое сердце сжимается.

— Прости, если вопрос глупый или даже бестактный, — неуверенно начинаю я, — но ты… веришь в загробную жизнь?

— Верю, — отвечает он без раздумий, и я воодушевляюсь, несмотря на грустную тему разговора. Ответь он иначе, я усомнилась бы, что нам с ним по пути.

— Наверняка они тебя простили…

Лео благодарно улыбается и продолжает рассказ:

— Когда я начал приходить в себя, то впервые лет за десять взял в руки виолончель: мама заставляла меня заниматься, потому что сама мечтала играть, но не сложилось. Я же, как всякий мальчишка, видел себя крутым гитаристом, или барабанщиком, или даже вокалистом, надрывающим глотку перед восторженной публикой, но уж никак не виолончелистом. Сейчас я понемногу играю и на ударных, и на гитаре, и на басу, но именно виолончель помогла мне справиться с кризисом — преобразовать негатив во что-то прекрасное.

Затаив дыхание, я цепляюсь за внезапную мысль:

— Лео, а то печальное соло, которое ты играл на празднике… ты написал его во время депрессии?

— Почему ты так решила? — Он вопросительно склоняет голову. Я облизываю губы.

— Прозвучит странно, но, когда ты играл, я ощутила бурю таких сильных и противоречивых эмоций, что мне стало физически плохо! Собственно, потому я и оказалась в той комнате — мне нужно было прийти в себя. Я в жизни не испытывала ничего подобного! И теперь думаю: вдруг я каким-то образом считала боль, вложенную в эту музыку?

Высказанная вслух, идея уже не кажется толковой, однако Лео глядит на меня с одобрением.

— Ты очень тонкая натура, Агнес, — загадочно прищуривается он. — В чем-то ты права: я часто играл именно эту мелодию, но авторство не мое. Копия старых нот досталась мне от матери — это что-то вроде реликвии, «иллюстрации» к семейному преданию. Мол, один из наших предков, молодой лондонский музыкант, смертельно заболел, и никто из врачей не мог ему помочь; осознав близость конца, он сочинил сюиту, которую так и назвал — «Сюита умирающего». Он играл ее каждый день в ожидании смерти, но чудом исцелился! Пять лет музыкант прожил в здравии, много путешествовал, вел активную жизнь, пока однажды… — драматичная пауза, — …не покончил с собой, приняв яд. Никто не знает, как его звали, чем он болел, как выздоровел и почему решил свести счеты с жизнью. Может, всего этого и не было, кто ж теперь разберется? Но то, что ты сказала — удивительно! Я ни разу не сталкивался с подобной реакцией на музыку. Если захочешь, — добавляет он, — я могу как-нибудь сыграть ее для тебя. В качестве «эксперимента».

Не будучи уверенной, что готова снова пережить те эмоции, я неопределенно киваю.

Какое-то время мы идем в молчании, обдумывая сказанное. Тишина меж нами не кажется неловкой, напротив: она естественна и комфортна, будто мы с Лео знакомы лет сто. Это чуть ли не первый раз в жизни, когда я так быстро нашла с кем-то общий язык.

Из-за деревьев выглядывает цветастый киоск с вкусностями, где я иногда покупаю напитки, чтобы сделать прогулку приятнее.

— Хочешь чего-нибудь? — весело спрашивает Лео.

— Не откажусь… Только я сама за себя заплачу.

— Не обижай — позволь тебя порадовать, — наигранно надувает он губы.

— Я тебе еще за такси должна… — вспоминаю я совсем тихо и невольно отвожу глаза.

— Думать забудь, — отрезает он, насупившись. — Я не приму от тебя ни цента.

Теперь я все же чувствую себя неловко.

— Эй… — Лео ловит мой взгляд после паузы. — Если так тебе будет проще, то по правилам финансового этикета на мероприятии платит тот, кто приглашает, — я пригласил тебя на свидание, значит, все траты на мне, и это совершенно нормально. К тому же не думаю, что мы много спустим на шоколадки. Хорошо?

— Хорошо, — отвечаю с улыбкой. Как можно не улыбаться, глядя в эти задорные глаза?

Себе Лео берет батончик и чай с вишневым сиропом, мне — три шарика мороженого в пластиковой креманке. Есть на ходу из такой неудобно, да и ноги устали после смены в кафе (написав в сообщении, что прогулка — хороший отдых от работы, я, конечно, соврала), так что мы отправляемся на поиски свободной скамейки.

— Есть у меня любимое место — можно даже сказать, тайное. Там почти никогда не занято, — с этими словами я сворачиваю с дорожки на тропинку, петляющую среди пышных кустов — отличное место для игры в прятки! — и вывожу Лео к скрытой в тени деревьев скамье, с виду намного более старой, чем те, что приглашают к отдыху в центральной части парка.

— Если не обращать внимание на шум вдалеке, здесь ощущаешь себя как в лесу! — Окинув кроны радостным взглядом, я присаживаюсь и отправляю в рот ложку подтаявшего десерта.

— Любишь природу? — Лео садится рядом и смахивает волосы с плеч.

— Очень люблю! Я ведь росла на самой окраине, часто убегала в ближайший лесок. С тех пор он, правда, отодвинулся на пару миль…

Поднеся к губам еще одну ложку, я вдруг замираю и, следуя спонтанному порыву, протягиваю ее Лео.

— Хочешь?

— Хочу… — Приятно удивленный, он наклоняется ближе, открывает рот и, сомкнув на ложке губы, вдруг прикусывает ее, не позволяя забрать.

— Эй! — восклицаю я с притворным возмущением и легонько мотаю его голову из стороны в сторону. — Фу, отдай! — Подыгрывая, он изображает собачий рык. — Ах, так? Плохой мальчик!

Заскулив и состроив щенячьи глазки, Лео разжимает челюсти. На пластиковом приборе остались следы зубов.

— Теперь хозяйка не пустит меня на теплый коврик у кровати?

— Посмотрим на твое поведение, — с деланной важностью хмыкаю я, сама же, наверное, краснею как томат. Следующая порция мороженого кажется мне особенно вкусной.

Продолжая разговор, мы обмениваемся фотографиями наших кошек (у Лео рыжий, под стать хозяину, кот с ироничном именем Тайгер) и вспоминаем школьные годы, невольно касаясь темы, которую я не планировала обсуждать.

— Значит, — хмурится Лео, облокотившись на бедра, — того недоноска не просто занесло по-пьяни — он пристает к тебе уже давно…

— Скажу больше: именно из-за его подножки я тогда на тебя упала.

— Правда? Я был в своих мыслях и не обратил на него внимание.

— Как и я в свое время — отсюда весь сыр-бор: Колин привык нравиться девчонкам, но меня его понты в лучшем случае забавляли, в худшем — раздражали. — Издавая неприятный хруст, я начинаю мять пальцами креманку. — Говорят, мужчинам присущ инстинкт охотника, типа, чем тяжелее дается добыча (как бы пошло это ни звучало), тем она ценнее. Наверное, именно такое «охотничье» упорство заставило этого придурка в меня вцепиться. Другой причины я не нахожу.

В ответ Лео тихо, но отчетливо произносит:

— Еще раз к тебе сунется — сразу скажи мне. Я приструню его раз и навсегда, можешь не сомневаться.

Эта фраза вызывает во мне смесь эмоций: в первую секунду мне смешно, что виолончелист собирается кого-то приструнить, потом делается противно от мысли, что Колин может ко мне сунуться, затем суровая уверенность парня, который защитил меня однажды и намерен делать это впредь, окатывает нутро горячей волной.

— Спасибо… — шепчу я и съедаю последнюю ложку мороженого. — Во всем нужно видеть светлую сторону: если б ни выходки Колина, мы с тобой могли бы не познакомиться.

Лео усмехается, допивая чай.

— Выходит, — тара из-под угощений летит в ржавую урну, — даже такие ничтожные люди зачем-то нужны Вселенной.

Искристый взгляд обращается ко мне, мимолетно скользнув по губам. Электрический ток проходит по моему позвоночнику. «Черт, — понимаю вдруг я, — а мне ведь действительно нравится этот парень!» Если раньше я оговаривалась про себя, что мы можем сойтись, а можем не сойтись, несмотря на яркое знакомство, то теперь мои сомнения будто испарились. Будто Лео выжег их единственным взглядом…

С несвойственной мне уверенностью я придвигаюсь ближе к нему — совсем немного, но цель действия все равно очевидна. Улыбаясь как-то по-новому, Лео накрывает мою руку своей, медленно наклоняется и, глядя из-под ресниц, замирает в сантиметрах от моего лица. «Не навязывается», — с умилением думаю я, вдохнув манящий запах его дыхания, и подаюсь вперед. Наши губы мягко встречаются. Открываются друг другу. Оттого что я ела холодное, а он пил горячее, поцелуй в прямом смысле кажется жгучим. И сладким — с привкусом вишни… Обняв за талию, Лео подтягивает меня ближе к себе и кладет ладонь мне на щеку. Наклоняет голову, щекоча волосами подбородок и шею, и чуть глубже проникает мне в рот языком. Все движения мягкие, неспешные, чувственные. В моем животе растет напряжение — будто тугая пружина сжалась до предела и хочет вновь освободиться.

Мы отрываемся друг от друга минут через двадцать, и то лишь потому, что после двух пропущенных Лео пришлось-таки ответить на звонок.

— Прости, пожалуйста… — глубоко дышит он. — Это Закари, он не отстанет. Алло? — Его губы раскраснелись и немного припухли. Словно зачарованная, я наблюдаю за тем, как они смыкаются и размыкаются во время разговора, как задумчиво сжимаются в линию, как по ним то и дело проскальзывает язык. — Мужик, я занят… Очень занят! Не знаю, Винса попроси… Понял… Да понял я!.. Есть за что, братюнь. Давай.

Повесив трубку, Лео тихонько ругается и глядит на меня с виноватой полуулыбкой.

— Если тебе надо уйти, ничего страшного, — опережаю я его и украдкой гляжу на часы. Почти семь — не так уж долго гуляли.

— Извини… Не думал, что нас могут так нагло прервать. — Он берет мою руку и снова целует костяшки — не мимолетно, как прежде, а продолжительно, с чувством, плотно прижимаясь губами. — Но до дома я тебя провожу.

Пока мы идем, держась за руки и переплетя пальцы, Лео рассказывает о случившемся форс-мажоре: Закари выронил ключи от дома в репетиционной студии, где сегодня уже никого не осталось, и только Лео из всей команды может подъехать, чтобы ее отпереть. Посмеявшись над ситуацией и посочувствовав незадачливому музыканту, я немного утешаюсь, хоть и не горю желанием так скоро прощаться.

Лео провожает меня до квартиры. Мы долго целуемся, не обращая внимания на любопытные взгляды проходящих мимо соседей, и все оттягиваем момент расставания. Не противясь соблазну, я запускаю пальцы в его гладкие волосы — в ответ он сильнее сжимает объятия.

— Я заеду за тобой завтра, — томно шепчет Лео, с явным нежеланием отрываясь от моих губ. — В этот раз нам никто не помешает, даю слово.

Закрыв дверь, я прижимаюсь к ней спиной и несколько минут стою в тишине, игнорируя трущуюся о мои ноги кошку.

Все прошло хорошо, но все же не так, как я ожидала. Всегда думала, что впервые целоваться надлежит не раньше третьего свидания и что подобным действиям, так сказать, закрепляющим «официальный» статус пары, обычно предшествуют слова и признания, вроде: «Ты мне нравишься — будь моей девушкой!» Но оказалось, что порой люди тянутся друг к другу как намагниченные, забыв принципы и мнимую пристойность, — и в этом нет легкомыслия или распутства, это попросту… естественно.

Вздохнув, я медленно опускаюсь на корточки и одариваю Берту желанным вниманием.

Кажется, я бесповоротно влюбилась.

* * *

Всю ночь мне снились яркие, насыщенные, эмоциональные приключения, которых хватило бы на трехчасовой фильм: там были зомби, и вампиры, и еще какая-то нечисть; мы с Лео и Мэг спасались на мотоциклах, прятались в подворотнях, искали припасы и оружие. Было очень много движухи! Помню, Колин тоже был зомби, и Лео отсек ему голову мечом. Весь в черной коже, с красным блеском в глазах, он был чертовски сексуален…

Но вовсе не этот калейдоскоп видений сделал ночь незабываемой.

Очнувшись засветло, я лениво открываю глаза. Смутно вижу край кровати, сбившуюся простыню и кусок стены. Хочу потянуться за телефоном и посмотреть время, но не могу двинуть рукой. «Не до конца проснулась, наверное», — мелькает в голове. Я несколько раз с усилием моргаю и вновь пытаюсь шевельнуть пальцами. Ногой. Головой. Хоть чем-нибудь.

Но тело не слушается — лежит ничком, словно марионетка с оборванными нитями, жесткое и безвольное. Осознание этого порождает панику, за которой следует невыносимая тяжесть, будто я окаменела и не выдерживаю собственного веса. Становится трудно дышать — я пытаюсь хватить ртом побольше воздуха, но дыхание также не поддается контролю, оставаясь медленным и неглубоким. Чувствую себя абсолютно беспомощной… Хочется плакать, вопить, но ни единый звук не выходит из горла!

Каким бы зловещим ни казалось наваждение, крошечный проблеск здравого смысла велит не поддаваться страху. «Паника сделает хуже… надо успокоиться! Подумать о чем-нибудь приятном — может, отпустит?»

Я закрываю глаза и пытаюсь забыть, что придавлена к кровати неведомой силой. Нет. Я лежу на покрывале, расстеленном в центре ароматного луга. Мне тринадцать лет, мы с папой выбрались на долгожданный пикник, и я задремала под стрекот насекомых… Теплое воспоминание усмиряет эмоции, помогает выровнять сердцебиение, хоть я по-прежнему не могу шевельнуть и пальцем.

Стоит успокоиться, как резкий звук выдергивает меня из фантазии.

«Берта?»

Мурашки бегут по занемелой спине. Вот снова… Будто половицы скрипят от крадущихся шагов.

«Но у нас же ламинат!»

Ламинат или нет, а шаги становятся все отчетливей, все ближе. Хоть бы голову повернуть! Бесполезно. Все, что я могу — бессильно ждать, что будет дальше…

Не вижу, но чувствую, как кто-то нависает надо мной, как матрас продавливается под его коленом. Отчетливо слышу, как он втягивает воздух носом и выпускает дрожащими губами. Паника снова вступает в права — я напрягаю все душевные силы, чтоб не позволить ей разрастись. Тем временем неизвестный проводит пальцами сверху вниз по моей спине, издевательски медленно запускает их под футболку, скользит вдоль позвоночника, затем под лопаткой. Протискивает ладонь между матрасом и моей правой грудью… До боли сжимает ее, возбужденно хрипя мне в ухо. Я зажмуриваюсь и молю всех богов, чтобы это прекратилось!

«…Молитва? Может, это выход? Тут явно творится какая-то бесовщина!»

Горячее и мокрое на шее — неизвестный щекочет ее языком. Легкий укус провоцирует дрожь, которая тут же опускается в живот. Пока я пытаюсь вспомнить слова хоть какой-то молитвы, чужак прилегает ко мне всем телом — я начинаю задыхаться!

«Боже!.. пожалуйста…» — Как ни стараюсь, молитва не складывается. Мысли становятся беспорядочными, а тело, несмотря на страх и удушье, предательски горячеет, требуя продолжения изощренного кошмара.

Ни с того ни с сего оковы спадают — я судорожно вдыхаю, подпрыгиваю и, потеряв равновесие, падаю с кровати. Боль от удара возвращает меня в действительность: за окном занимается рассвет, хотя секунду назад была ночь, а в комнате, само собой, нет посторонних.

— Славатехоспади!.. — выдыхаю я, облегченно растягиваясь на прохладном полу.

* * *

— Никогда о таком не слышала…

— Сонный паралич — довольно известное явление.

— А… с тобой такое бывало?

— Пару раз. Жутко, конечно, но не опасно — помни об этом, и страх уйдет.

Я вздыхаю и откусываю от сэндвича с индейкой. Мне не хотелось рассказывать о ночном происшествии, настолько неприятным оно казалось даже спустя много часов, однако Лео разглядел неумело скрытое беспокойство и настоял, чтоб я с ним поделилась.

Зачесав назад волосы, он продолжает разъяснять:

— Дело в том, что в фазе быстрого сна мозг блокирует мышечную активность. Случается так, что ты приходишь в сознание, прежде чем этот эффект спадает, и тело остается «выключенным» до полного пробуждения. А из-за того, что мозг находится в полусне, могут возникать видения, которые кажутся более реальными, чем обычные сны. В прошлом такие «приступы» конечно же мистифицировали и связывали с деятельностью темных сил.

— Ничуть не удивлена!

У всех случаются кошмары, но то наваждение было столь реальным и плотским… меня передергивает всякий раз, как я его вспоминаю. Надеюсь, это никогда не повторится!

— Эй. — Лео гладит меня по предплечью. — Ты так сильно испугалась?

Киваю, поджав губы, и отворачиваю голову.

— Бедняжка… — Чувствую шепот на зашейке. — Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше? — Невесомые поцелуи осыпают плечо. Мое сердце упоенно трепещет.

— Просто продолжай в том же духе…

Беззвучный смех вибрирует на коже.

— Иди сюда. — Лео откидывается на одеяло, одну руку закидывает за голову, вторую призывно тянет ко мне. Не сдерживая улыбки, я откладываю сэндвич на картонную тарелку и устраиваюсь у него под боком, положив голову ему на грудь. Он обнимает меня и целует в макушку.

Просеянные через сито листвы, на нас ложатся солнечные пятна. Мы замолкаем, провожая взглядом редкие облака, пересекающие небо. Только стрекот насекомых нарушает тишину — и нет звука приятней на свете.

— Так интересно, — шепчу я, срывая длинную травинку. — Когда со мной случился этот жуткий паралич, мне помогло воспоминание о пикнике, который мы с папой устроили лет пять назад. Я — как бы сказать? — эмоционально в него погрузилась, и это помогло унять страх. И вот на следующий день ты везешь меня в лес и устраиваешь пикник!

— Интересное совпадение, — хмыкает Лео. — Но мистики в нем, разумеется, нет: я просто запомнил, как ты говорила о любимом лесочке, — вот и решил сделать тебе приятно.

— У тебя получилось! — Приподнявшись на локте, я задорно чмокаю его в щеку. Мгновение — и я оказываюсь на спине, а водопад огненных волос окружает наши лица. Пылкий взгляд, цепкий поцелуй — что-то разрастается во мне, точно воздушный шарик, налитый вдохновением.

— Я так счастлив, что мы познакомились.

— Я тоже…

Когда подкрадывается вечерняя прохлада, мы собираем вещи в большой рюкзак и выходим из леса к оставленному у дороги «патфайндеру» Лео. Колеса шуршат по гравию и выезжают на гладкое полотно асфальта. Минут через двадцать в окне появляются первые дома. Негромко слушая одну из метал-опер «Ayreon» — впервые встречаю человека, как и я увлеченного творчеством гениального Арьена Лукассена! — мы проезжаем район, где я выросла. Ностальгия сжимает мне грудь, тепло и немного печально. Я рассказываю о местных «достопримечательностях», припоминая истории из детства:

— …а вон там за складом — пустырь. Мы с соседским мальчишкой (Питер, кажется, его звали) построили там большой шалаш, где играли всю осень. А зимой взяли и подожгли его — огонь, казалось, поднялся до небес!.. А там, за деревьями, — пруд, вонючий такой, покрытый ряской. Мы с Мэг нашли в зарослях невесть кем сделанный плот и даже рискнули на нем покататься. Чуть не свалились! Туфли потом две недели воняли тухлой водой. Весело было…

Несмотря на то, что мы с папой жили более чем скромно, я росла счастливым ребенком, потому что умела радоваться малому и, самое главное, была глубоко и нежно любима.

Вдруг я спохватываюсь:

— Ой… Лео, можно по дороге заскочить в супермаркет? Мой папа завтра выписывается из клиники — в гости заедет, а мне угощать нечем!

— Да, конечно.

«Батюшки, я чуть о нем не забыла! Совсем голову потеряла. Стыдно! Хотя… — бросаю взгляд на своего парня, — разве можно осуждать влюбленных за рассеянность?»

Мы паркуемся у торгового центра. В магазине Лео возит за мной тележку и помогает выбирать продукты. «Так странно: будто шопинг семейной пары!» — думаю я, наблюдая, как он разговаривает с мясником.

Оплатить покупки Лео мне, конечно, не позволяет.

— Можешь считать это вкладом в будущие отношения с твоим отцом! — озорно подмигивает он, и мои щеки теплеют.

Путь до парковки пролегает мимо бутиков. Вокруг снуют посетители ТЦ, и мне кажется, что все они смотрят только на нас. Смотрят и думают: «Какая красивая пара!»

Но чем счастливее я себя ощущаю, тем противнее кажется незначительное по сути событие.

Мое внимание привлекает смутно знакомое лицо ухоженной дамы лет сорока: она проходит мимо, оживленно болтая по телефону. Позади нее плетется скучающий парень, от вида которого мои органы наливаются свинцом. Все мы: я, Лео и Колин — замираем посреди широкого холла, глядя друг на друга. Я невольно хватаюсь за Лео. Он мягко высвобождается, перекладывает пакеты в одну руку и обнимает меня за плечо, сохраняя уверенно-невозмутимый и слегка вызывающий вид. Колин, для которого эта встреча так же внезапна и некомфортна, не мигая смотрит сперва на меня, потом на Лео — замешательство сменяется враждебностью и защитным самодовольством. Он задирает нос — я замечаю, что отек после драки еще не сошел. Кажется, Колин хочет что-то сказать, но передумывает и оборачивается в поисках отошедшей на большое расстояние матери. Смерив нас напоследок презрительным взглядом, он криво усмехается и уходит прочь. Я медленно выдыхаю, глядя ему в спину.

— Больше он тебя не тронет, — говорит Лео с ободряющей убежденностью. Я не отвечаю. Мимолетная встреча оставила гадкий след на душе, будто Колин ступил в нее грязным ботинком.

* * *

В воскресенье я выспалась и встала в прекрасном настроении. Папа приехал вскоре после двенадцати, радостно сообщив, что обследование не выявило ничего неожиданного, — чем не повод для маленького семейного праздника? Я приготовила несколько блюд, подспудно надеясь, что в будущем смогу произвести на Лео впечатление своими отнюдь не скромными кулинарными навыками.

— Чего сияешь, как новый колпак? — отрезая кусок мясного рулета, спрашивает папа с игривой подозрительностью. — Только не говори, что влюбилась.

— Скажешь тоже: влюбилась! В кого? В сорокалетнего мексиканского повара или вредного администратора? Второй вообще, по-моему, не по девочкам. — Я смеюсь, но поворачиваться к нему не спешу, тщательно мешая бурлящий на плите соус.

Рассказывать о Лео я пока не намерена — папа сразу захочет с ним познакомиться, а для этого явно еще рановато. Мне самой-то непросто свыкнуться с тем, как стремительно у нас все закрутилось, — папе такое совсем не понравится.

Мэг я тоже пока не писала — решила, что важными новостями лучше делиться лицом к лицу. Заранее слышу, как она будет визжать и задавать непристойные вопросы. Заслугу за знакомство с Лео она, несомненно, припишет себе, хотя во мне крепнет убеждение, что наша с ним встреча была неизбежна.

Не без тоски распрощавшись с Бертой — может, нам с Мэг тоже завести питомца? — я собираю папе контейнеры с остатками блюд. Вечер провожу в щемящей сердце переписке.

Проснувшись по будильнику на следующий день, я первым делом перечитываю последнее сообщение Лео:

«Всяк согласился бы отдать Богатство, славу, благодать За право душу потерять, В уста ее целуя.⁽²⁾ Спокойной ночи, красавица. Завтра вряд ли свидимся, но я непременно позвоню тебе вечером! Целую крепко и сладко».

Теплый трепет поселяется у меня в груди. Не верю, что со мной взаправду происходит… такое! Мир играет новыми красками, а проблемы, вроде заваленных экзаменов, кажутся смешными и незначительными! Я потягиваюсь, перечитываю сообщение еще раз пять и пробегаюсь по скопившимся за ночь уведомлениям. Заглядываю в почту.

«princecharrrming@gmail.com? Это еще кто? Тема… "Лео Коннелл Грин"?.. Чего? У Лео есть второе имя? Его почта что ли? — Я в замешательстве открываю письмо. Никакого текста, только вложение. — И что? Какой-то скан…»

Я увеличиваю текст и принимаюсь читать. Резко сажусь. Несколько секунд гляжу сквозь телефон, будто огорошенная. «Это что еще… за фигня?!» — Пересматриваю документ, напряженно вглядываясь в каждое слово, чтобы убедиться, что правильно все поняла. Розовое марево, в котором я плавала минуту назад, блекнет, становится мокрым и знобким.

1) Речь об игре 2003 года «Черное Зеркало» («Black Mirror»).

Вернуться к тексту

2) Альфред Теннисон «Сэр Ланселот и королева Гвиневера», перевод С. Б Лихачевой

Вернуться к тексту