Dualis (гет)

---

Натянув джинсы и простую белую футболку, встаю перед зеркальной дверцей шкафа: в волосах беспорядок, в руке расческа, во рту вкус железа от старых «невидимок», в глазах — не успевший развеяться сон.

Солнце мягко светит через занавеску. За окном порхают птицы, шумит чем свет⁽¹⁾ пробудившийся город. Пахнет летом… Полнота окружающей жизни кажется издевательством над печалью, что владеет мной уже много дней. «С провалом смириться непросто, но я не должна раскисать, — зачесывая волосы, не в первый раз убеждаю себя. — Попробую снова через год. Это ведь не конец света».

В июне я поступала в университет родного города Сильверфорд⁽²⁾, но не смогла получить стипендию. К сожалению, у моего отца нет возможности выплачивать полную стоимость обучения, так что я осталась не у дел до следующего набора. Ужасно стыдно, но впервые за шесть лет я от души позавидовала Мэгги.

Мэгги — моя одноклассница, лучшая (точнее, единственная) подруга и с недавних пор соседка по квартире. Ее результаты оказались хуже моих, но она тем не менее поступила. Потому что ее родители могут платить за учебу.

Я бросаю взгляд на закутанную в одеяло фигуру. Меня часто дразнили, что я дружу с богатой девочкой из корысти — как же меня это бесило! Однажды я не выдержала и разбила Лизе Эттвуд шнобель за такие слова, что совсем на меня не похоже. Сама Мэг никогда не сомневалась в моей искренности: я ничего у нее не просила, смущалась от дорогих подарков и когда она предлагала забрать что-то «ненужное».

Она до сих пор так делает, хитрюга. Весной у меня порвалась любимая блузка — Мэг купила похожую (но дороже раза в три), походила в ней неделю и отдала мне, якобы она ей не идет. Но я не дура и прекрасно понимаю, что это изначально был подарок для меня.

«Мэг бывает заносчивой и склонна к нарциссизму, но в душе она очень добрая».

Вскоре после выпускного она нашла квартиру в приятном районе недалеко от универа и к огромной моей радости предложила снимать ее вместе: мол, свое жилье лучше, чем комната в общаге, да и с соседкой там может не повезти. Я согласилась не раздумывая! Ведь в противном случае мне пришлось бы остаться с отцом. Сам он не против такого расклада, но я твердо решила слезть с его шеи сразу после выпуска! С тех пор как мать от нас сбежала, он пашет как проклятый, чтобы у меня было все необходимое, — с шестого класса даже устроил меня в частную школу, за которую отдавал большую часть зарплаты. Я бесконечно ему благодарна! И хочу, чтобы он пожил наконец для себя. Может, он даже съедется с женщиной, женится во второй раз? Такой скромный, трудолюбивый и самоотверженный человек заслуживает право на личное счастье!

Я заканчиваю наводить марафет, собираю рюкзак и шагаю к двери.

— Агнес?

Оборачиваюсь. Мэг лежит, опершись на локоть, и протирает глаз. Кучерявые волосы торчат во все стороны, на правой щеке — узор от подушечных складок.

— Доброе утро. Прости, не хотела будить.

Она сонно щурится на экран телефона.

— …Ты куда? Сегодня же суббота.

— Забыла? Я на шестидневке.

Демонстративно стонет в подушку.

— Боже, Агнес… Ты всерьез собираешься торчать в этой кафешке весь следующий год?

Вздыхаю.

— Хватит меня отговаривать… Не хочу я быть у тебя на иждивении! Хочу сама платить свою долю за квартиру.

Мэг надувает губки, обретая сходство с обиженным ребенком.

— Но работать официанткой… тебе это так не подходит! — Она вдруг садится, воодушевленная какой-то идеей. — Давай лучше я буду платить тебе за уборку?

Я еле удерживаюсь от того, чтобы прыснуть.

— То есть работать официанткой мне не к лицу, а быть твой личной домработницей — в самый раз? Шиш! Убираемся по очереди. Теперь прости, мне надо бежать.

Она падает обратно на подушку.

— Ладно, до вечера. Хорошего дня!

* * *

Мне повезло найти работу в пешей доступности от дома, в уютном кафе под названием «Заводь» — работаю на полставки уже две недели и справляюсь вполне достойно. Сама удивляюсь, что до сих пор ничего не разбила и не перепутала. Не то чтоб я была такой неловкой, но от волнения случается всякое.

Утром посетителей мало, сейчас зал вовсе пустой, и мне доверили смотреть за ним в одиночку. Переминаясь с ноги на ногу, я жду возле стойки с меню, а как слышу дверной колокольчик — выпрямляюсь и «надеваю» улыбку.

— Доброе утро!

В кафе заходит рыжеволосый парень в рокерском прикиде, на приветствие не реагирует (впрочем, тому виной наушники). Вид у него до того угрюмый, что, кажется, меня обдает холодом, когда он проходит мимо. Парень садится у окна, упирает локти в стол и сплетает длинные пальцы. «Надеюсь, не из хамов», — невольно думаю я. У меня уже был один сложный клиент, настроение после общения с такими портится на целый день. Наверное, я принимаю все слишком близко к сердцу.

Я беру со стойки меню и подхожу к столику.

— Доброе утро! Сразу сделаете заказ?

— Лунго, — сухо отвечает рыжий.

— Хорошо. Оставить вам меню?

Он качает головой и отворачивается к окну. Я ввожу заказ в кипер⁽³⁾, через десять минут получаю напиток и отношу неприветливому гостю.

— Пожалуйста.

Он не удостаивает меня даже кивком, только отбрасывает волосы с плеча за спину. «Мда, на большие чаевые тут рассчитывать не стоит». Я желаю ему хорошо отдохнуть и возвращаюсь на свой пост. В течение часа принимаю еще один заказ. Угрюмый рокер, на которого я нет-нет да посматриваю, печатает все это время в ноутбуке.

Снова звякает колокольчик. Я отвлекаюсь от изучения маникюра, который мне сделала Мэг, и поднимаю голову. Приветствие застывает у меня на зубах. В зал вошли два парня, одного из которых я, к сожалению, хорошо знаю.

«Колин…»

Модная стрижка, загорелая кожа, кроссовки, которые стоят как мой смартфон, на предплечье — недавно зажившая татуировка в виде готовой к броску кобры. «Небось, папочка подарил на завершение школы», — думаю я, борясь с паникой.

Наши взгляды встречаются. Узнав меня, он замирает. Его губы медленно растягиваются, в глазах появляется нехороший задор. Я сжимаю челюсти.

— Агнес, ярочка моя, какая приятная встреча! — восклицает он наигранно счастливым тоном.

«Грр… ненавижу, когда он так меня называет!»

— Не могу согласиться, — отвечаю одновременно честно и сдержанно.

— Ты не рада меня видеть? Сердце мне разбиваешь. Опять! — Театрально приложив руку к груди, он подходит почти вплотную. Его друг смотрит на нас с любопытством и молчит.

«Спокойно, Агнес, держи себя в руках! Как бы ты ни хотела влепить ему пару звонких пощечин, сейчас он клиент кафе — надо обращаться к нему уважительно, не роняя при этом достоинства».

Я выпрямляюсь и поднимаю подбородок:

— Проходите, пожалуйста, в зал и выбирайте столик. Официант подойдет к вам через минуту.

От его оскала меня передергивает.

— Хочу, чтоб ты нас обслужила!

«Разумеется…»

— Администратор поставил меня встречать гостей — я не могу отойти.

— А ты позови своего администратора. Уверен, мы обо всем договоримся.

Администратора не надо… Брюзге не понравится, что я отказалась обслуживать посетителя, прикрываясь его указаниями. Кажется, выхода нет. Насколько я знаю Колина, ему ничего не стоит закатить скандал на пустом месте. Придется уступить.

— Я сама с ним поговорю… Наверняка кто-то сможет меня подменить.

Колин победно усмехается. Перемигнувшись, они с другом проходят вглубь зала и занимают один из дальних столиков. Я следую за ними, проклиная все, на чем свет стоит.

— Сразу сделаете заказ? — Кладу на стол две копии меню.

— Подойди минут через десять. — Колин поднимает руку, чтобы поправить волосы, и якобы случайно скользит пальцами по моему бедру. Во мне вскипает возмущение! Я практически влетаю на кухню и с ходу бью Боба кулаком под дых! Еще! И еще…

Боб — старый боксерский манекен, который кто-то давным-давно поставил в закутке возле кладовки, чтобы сотрудники могли выпускать пар в течение рабочего дня. Решение нестандартное, но для сферы обслуживания вполне эффективное.

— Тяжелое утро?

Я оборачиваюсь и ловлю озадаченный взгляд Саманты, старшего официанта и моего куратора. Высокая угловатая блондинка лет двадцати шести, она приятный человек и снисходительный начальник.

— И не говори! — Отвечая ей, продолжаю лупить манекен. — В кафе — бам! — пришел мой одноклассник — бам! — Колин — бам! — сволочь! — бам-бам!

Еще немного, и я начну потеть, так что приходится оставить беднягу Боба в покое. Поправив волосы, я поворачиваюсь к Саманте:

— Мажористый выпендрежник два года меня донимает! Мы как-то раз пососались, играя в бутылочку на дне рождения одноклассницы, — и все! Его переклинило… Стал преследовать меня, предлагал встречаться, а как понял, что я на него не поведусь, обиделся и начал изводить! Пускал грязные слухи, зло разыгрывал, лапал при всяком удобном случае… Твою мать, он ведь точно не случайно сюда забрел: наверняка узнал от кого-то, что я тут работаю.

«Мэг могла сказать Кортни, та — Уолтеру, а тот, собственно, — Колину».

Я тяжело опускаюсь на табурет у стены и запрокидываю голову. Саманта хмыкает:

— Наверно, ты божественно целуешься, раз ему так башню сорвало.

— Ха-ха.

— Ладно, прости… хочешь, я им займусь?

— Он настаивает, чтобы я его обслужила. Скотина высокомерная!

Она сочувственно глядит сверху вниз.

— Тогда соври, что плохо себя чувствуешь, и иди домой. Я прикрою.

— Женская солидарность?

Вместо ответа — угловатая улыбка идеально подведенных губ. Предложение соблазнительное, но я качаю головой.

— Это не выход. Теперь он знает, что я тут работаю. Ускользну сегодня — объявится завтра. Только хуже будет. Да и не хочется сбегать от проблем. Будем считать, что это мое первое испытание в самостоятельной жизни.

«Хоть и очень противное…»

Я встаю, чтобы вернуться в зал. Саманта утешительно пожимает мне предплечье:

— Если будет приставать, могу попросить Дейва из вечерней смены притвориться твоим парнем. Мы хорошие друзья, он не откажет!

— Что ты! Не хватало еще впутывать в это других людей! Как-то раз школьный охранник сделал Колину выговор, и тот добился его увольнения. Мажор хренов! — Я тяжело вздыхаю. — Самой надо разбираться…

— Что ж… удачи. Если что, я рядом!

Мы переглядываемся и выходим. Саманта встает на мое прежнее место, а я, стиснув зубы, направляюсь к столику.

— Готовы сделать заказ?

Колин масляно улыбается:

— Я, конечно, ожидал найти тебя в разделе «горячее», но, раз нет…

«Вот же дебилоид…»

— …то я возьму кесадилью с телятиной и мокачино.

Я записываю и обращаюсь ко второму:

— А вы?

— Минутку…

Жду, пока парень листает меню, стараясь не обращать внимания на пристальный взгляд Колина:

— Значит, правду говорят, что ты не поступила? — Я поджимаю губы и молчу. — Знаешь, у отца обширные связи. Он поможет. Если я попрошу.

— Спасибо, я своими силами управлюсь в будущем году! — Кое-как пряча раздражение, опять поворачиваюсь к его другу: — Если вы не готовы заказать, я подойду позже.

Хочу уйти, но Колин хватает меня за фартук и слегка одергивает.

— Да чо ты бегаешь от меня, как от чумы? Давай встретимся сегодня вечером! Покатаемся по городу, сходим в приличный ресторан.

«Достал… Как же ты меня достал! Надеялась, что после школы никогда тебя не увижу, так нет, зараза, — нарисовался!» — думаю я, мысленно проделывая с ним все то, что минуту назад делала с Бобом, а вслух, собравшись с духом, говорю:

— Вот чего ты такой упертый? Почему я должна раз за разом повторять одно и то же? Ты не в моем вкусе, и я не буду я с тобой встречаться! Оставь меня, пожалуйста, в покое. По-человечески прошу.

Угрюмый рокер подзывает меня жестом.

— Секундочку! — говорю ему и снова обращаюсь к другу Колина: — Вы выбрали?

Приняв заказ, я сбегаю к соседнему столику. Злобный взгляд прожигает дырку у меня промеж лопаток.

— Ух, вы меня просто спасли… То есть… Слушаю.

Он не глядя подвигает ко мне пустую кружку:

— Повторите, пожалуйста.

Я ввожу заказы в кипер и общаюсь еще немного со стариной Бобом. Когда кофе готов, возвращаюсь в зал, молча ставлю две кружки на столик Колина, шагаю к рокеру и… спотыкаюсь! Время будто останавливается, я осознаю ужас происходящего даже раньше, чем начинаю падать. В голове рисуется чудовищная перспектива: кофе — ноутбук — скандал — штраф — увольнение…

— Ах!..

Однако события разворачиваются иначе. Угрюмый рокер реагирует с неожиданной прытью и точностью: вскакивает мне навстречу, одной рукой подхватывает накренившийся поднос, почти не расплескав кофе, второй — меня. Я буквально падаю в его объятия. Нос щекочет запах апельсинов — гель для душа, наверное…

Испуг сменяется облегчением, облегчение — восторгом, восторг — замедленным, точно в кино, осознанием: я всем телом жмусь к незнакомому человеку. Рука — к груди, грудь — к диафрагме, взгляд — к очерченным ключицам. До чего же высокий… Медные волосы контрастируют с черной футболкой.

Вздрогнув, я прихожу в себя, резко отстраняюсь от парня и выпаливаю, не поднимая к нему горящего лица:

— Пожалуйста, простите, это вышло случайно!

Он медленно ставит кофе на стол и возвращает поднос после паузы.

— Будьте осторожны, — тихо, растеряно. Кажется, он в шоке не меньше моего.

— Да… Спасибо… Простите…

Бессознательно прижав поднос к груди, я разворачиваюсь и спешу на кухню, где столбенею, запоздало поняв, что мне только что поставили подножку!

Едва не столкнувшись с поваром, я ныряю за угол и закрываюсь в туалете для персонала. На глазах выступают слезы злости и обиды. «Не… ну, как… как можно быть такой дрянью бессовестной?! — думаю я, осторожно утирая нижние веки. — Повезло, что у рыжего кошачья реакция! А если бы он меня не поймал? Господи, как неловко…» — Я понимаю, что моей вины нет, но чувство стыда, граничащее с тревогой, явно останется со мною надолго.

Остаток рабочего дня проходит терпимо. Я держу ухо востро и веду себя, будто ничего не случилось. Колин задерживается в «Заводи» еще на час. Когда я забираю посуду, он как бы невзначай говорит приятелю:

— Местечко, конечно, не моего уровня, но кофе тут приличный — можно заглядывать время от времени.

Я еле сдерживаю страдальческий стон.

Рокер покидает кафе вскоре после этого, на прощание вперив в меня долгий, непонятный взгляд. К моему удивлению, оба столика оставили более чем щедрые чаевые. И пускай у нас принято работать в кружку⁽⁴⁾, подачку Колина я опускаю в карман, а после работы выкидываю в ближайший ящик для пожертвований.

* * *

Моя смена заканчивается в пять, и вечера у меня свободные. В хорошую погоду я люблю ходить домой длинным маршрутом — через парк. За ужином мы с Мэг обычно смотрим кино или сериалы, так что я пользуюсь прогулкой как единственной возможностью побыть наедине с собой: иду медленно, гляжу по сторонам, вдыхаю запахи лета — добросовестно пытаюсь насладиться моментом. Слушая радостные крики детей, наблюдая, как кто-то играет на лужайке с собакой, подмечая цвета, которыми окрашивается небо, я потихоньку расслабляюсь и даже начинаю улыбаться.

«Не так все плохо, в конце концов! Небольшие временные трудности».

Мэгги дома не оказалось, но меня это не удивляет: она не любит одиночество, ненавидит торчать взаперти и всегда готова к спонтанному движу. «Наверняка усвистала с девчонками в ТЦ», — думаю я, снимая футболку.

Стыдно признать, но я ревную Мэг к другим ее подругам. Она-то у меня одна, и глубоко в душе мне хочется быть для нее также единственной, как бы глупо, эгоистично и двусмысленно это ни звучало. Однажды я не выдержала и поделилась этим с ней, но она восприняла мое откровение полувшутку: «Эх, мать, — похлопала меня по плечу, — вот увидишь: все изменится, когда у тебя появится парень».

После душа я берусь за готовку. Мэг на кухне — полная катастрофа, так что роль повара мне пришлось взять на себя. Поставив на огонь овощное рагу, я наконец-то позволяю себе расслабиться: забираюсь в кресло, поджимаю ноги, закрепляю на планшете лист бумаги и приступаю к новому наброску, листая в телефоне подходящие референсы⁽⁵⁾.

Всегда любила рисовать. Не могу сказать, что получается круто, но для самоучки, думаю, достойно. Меня привлекает фэнтези и мистичные образы: вампиры всякие, оборотни, злые духи — на примере профессиональных художников я вижу, что такие сюжеты отлично раскрываются в черно-белой графике, которую я начала осваивать класса с пятого — рисуя ручками на задних страницах тетрадей.

Не без труда отбросив самокритику, недавно я стала делиться творчеством в сети: сфотографировала лучшие картинки в окружении лайнеров, кистей и сухоцветов, создала страничку, набрала за месяц почти сорок подписчиков. Обратной связи не хватает, но лучше уж так, чем если мои рисунки начнут гнобить... Мне радостно уже оттого, что кому-то они да заходят.

Набросав очертания будущего персонажа, я слышу бренчание ключей, затем щелчок замка — в дверях появляется лучезарное лицо моей подруги:

— Привет, работяга! Вкусно пахнет. Рагу?

— Оно. Ты откуда?

— Из центра! По магазинам прошлась. — Излучая неподдельное счастье, она демонстрирует пакеты из бутиков.

— Опять? — наигранно вздыхаю я. — С прошлого шопинга недели не прошло! Я все понимаю, но у нас один шкаф — и тот уже битком.

— Чесслово, сегодня мной двигала необходимость! — Она ставит пакеты и с размаху падает на свою кровать. — Прикинь, я опять запуталась в датах и чуть не забыла про день рождения Гарри!

— Которого? Андерса, что ли?

— Да не! Мой кузен Гарри. Он учился в нашей школе на три класса старше.

— Видимо, мы не знакомы. Подарок покупала?

— Не только. Зацени! — Она вынимает из пакета ворох серебристого фатина. — Красота? Гарри всегда устраивал шикарные тусы — хочу быть во всеоружии!

— Ну… затмить тебя точно никто не сумеет, — усмехаюсь я, разглядывая платье-пачку с расшитым пайетками лифом.

— Во! Сечешь, подруга! — Улыбается она во все зубы. — Надо и тебе что-нибудь веселенькое подобрать.

Я не сразу нахожу, что ответить.

— …Хочешь, чтоб я составила тебе компанию? — Мэг энергично кивает. — Ну нет, подруга… У меня один выходной в неделю, и я хочу отдыхать.

— Полдня на отдых и вечер на веселье — идеальный выходной! — Она подсаживается ближе и глядит заискивающе. — Давай, будет классно! А-то улечу с семьей в отпуск, а ты останешься здесь тухнуть — если хоть разок тебя не вытащу, буду чувствовать себя виноватой. Кроме того, — она переходит на доверительный шепот, — Гарри уже месяц как свободен.

— Ох…

— За товар ручаюсь: красив, в хорошей форме, не придурок. Очень перспективный.

— Не знаю даже…

— Просто пообщайтесь! В любом случае хорошо проведем время. Танцы-шманцы, туда-сюда!

Мэг пародирует танец Траволты из «Криминального чтива» — я тихонько прыскаю. У нее настоящий талант заражать окружающих энтузиазмом. Изображая вымученность, я вздыхаю и протягиваю:

— Ну, так и быть!

Довольная собой, она соскакивает с кровати, распахивает шкаф и начинает шаркать вешалками.

— Есть у меня пара платьев, для которых я слишком похудела, — тебе как раз будут.

— Звучит обидно…

— Не придирайся к словам! Что обидного в том, что у тебя есть попа и грудь?

Несмотря на ворчание Мэг, из предложенных вариантов я выбираю самый неброский — темно-пурпурное платье-футляр. Сидит превосходно, фигуру не открывает, но подчеркивает — в таком я буду чувствовать себя уверенно и комфортно.

Подобрав побрякушки и обувь — Мэг отказалась садиться за стол, пока не утвердит оба образа, — мы приступаем к еде. За ужином я рассказываю о стычке с Колином и с удовольствием слушаю, как подруга его поносит. «Смердящий, зазвездившийся дерьможуй» — это ли не поэзия?

---

1) очень рано

Вернуться к тексту

2) выдуманный город штата Мичиган

Вернуться к тексту

3) R-keeper — ПО для ввода заказов в ресторанах

Вернуться к тексту

4) делить чаевые поровну

Вернуться к тексту

5) вспомогательные изображения, на которые опирается художник или дизайнер

Вернуться к тексту

---

Когда мы с Мэг выходим из такси, мой желудок болезненно скручивается. Перед нами расстилается идеальная лужайка, за которой, в свете прожекторов, высится особняк в стиле хай-тек — минималистичное здание, наполовину состоящее из панорамных окон. На всю округу раздается танцевальная музыка.

Пока что гости собираются во дворе, и их намного больше, чем я ожидала увидеть. Мэг ведет себя непринужденно — ее не напугать такими сборищами! — я же стараюсь не выдать волнения и держусь ближе к ней, словно ребенок, который боится потерять в толпе мамку.

— Гарри! — Она бросается навстречу красивому парню, одетому в белое, и повисает у него на шее. Он смеется, стискивая ее в объятиях:

— Здорово, Кудряшка! Тыщу лет не виделись. Классно выглядишь!

— Ты тоже! В качалку ходишь? Заметно! С праздником тебя! — Она вручает ему аккуратно запакованный подарок. Мы решили, что он будет от нас обеих, хотя я даже не спросила, что внутри.

— Спасибо, милая!

Они обмениваются легкими поцелуями. Мэг отступает и указывает на меня.

— Знакомься, это Агнес, я тебе о ней говорила!

— Здравствуй, Гарри... С днем рождения!

Мы мягко пожимаем руки.

— Очень рад! Слышал о тебе много хорошего.

«Ты тоже вроде ничего», — думаю я, но ответить не успеваю: к имениннику подлетает темнокожая девушка в блестящем синем платье.

— …Гарри! Вот ты где. Я тебя потеряла.

— Не хочешь теряться — не отходи далеко! — Он игриво привлекает ее к себе и чмокает в губы. Краем глаза я вижу, как у Мэг вытягивается лицо. — Девчонки, знакомьтесь — Наоми! А это — моя неподражаемая кузина Мэгги и ее лучшая подруга Агнес.

— Очень рада! — улыбается Наоми.

Мэг не отвечает и досадливо косится на Гарри:

— Не знала, что у тебя есть девушка...

Ох, она даже не пытается скрыть разочарование! Зачем она ставит меня в такое положение?! Но то ли Гарри не заметил перемены ее настроения, то ли тактично сделал вид, что не заметил.

— Мы вместе учимся с первого курса, но встречаться начали буквально на днях. — Пара многозначительно переглядывается. — Если позволите, мы вас оставим — надо встречать других гостей. Веселитесь на здоровье, красавицы!

Наоми и Гарри удаляются. Мэг сверлит их спины недовольным взглядом.

— На днях они начали встречаться, ты посмотри! Не могли подождать немного, что ли?!

Я невольно смеюсь такой наглости. В отличие от Мэг, я не чувствую себя разочарованной, потому что изначально не ставила на успех ее затеи. Как бы мне ни хотелось завести наконец отношения, я привыкла думать, что «мой» человек сам появится в моей жизни в нужное время и вовсе не обязательно вешаться на каждого симпатичного парня, чтобы его найти.

Оглядывая толпу в пух и прах разодетой молодежи, огромный дом и дорогие машины, припаркованные в ряд, я не могу отделаться от мысли, что лучше бы провела этот вечер в одиночестве. Тем временем Мэг — храни бог ее непосредственность! — успевает забыть о своем огорчении, берет меня за руку и, что-то щебеча, увлекает к группе людей, танцующих вокруг музыкальной колонки. Я не противлюсь, понимая, что стоять в стороне, всем видом демонстрируя нежелание здесь находиться, будет по-детски и попросту невежливо. Раз уж я здесь, постараюсь получить удовольствие…

Мы соединяемся с толпой, начинаем двигаться заодно с нею. В первые минуты я очень робею — беспокоюсь о том, как выгляжу со стороны и что обо мне подумают все эти незнакомцы, — но постепенно расслабляюсь, позволяя телу действовать самому. «Никто вроде не смотрит, — сама себе улыбаюсь я. — Никому нет дела до других людей — они веселятся, забыв обо всем! Вот и мне надо так же…»

Музыка вливается в кровь, подобно адреналину, ее пульс отзывается в костях и внутренних органах. Я закрываю глаза и отдаюсь непривычной чувственности, что зреет во мне под могучие басы. Словно барабаны шаманов, танцевальные ритмы раскачивают меня, вводят в полусознательное состояние, которым правят инстинкты, — довольно приятно, не могу не признать.

Вдруг кто-то пристраивается ко мне со спины, кладет руки мне на талию и начинает вести в танце. Меня бросает в жар. Эмоция, похожая на брезгливость, вздувается в диафрагме, но лишь на секунду, задавленная общим возбуждением, — я закусываю губу, странно взволнованная анонимностью партнера, но продолжаю танцевать, хоть и не так вызывающе, как раньше.

Незнакомец склоняется к моему уху, щекочет дыханием — я вся покрываюсь гусиной кожей. Но когда он подает голос...

— А ты отлично двигаешься.

...мое сердце пропускает удар, а щеки вспыхивают. Я выскальзываю из его рук и резко оборачиваюсь.

— К-Колин!..

Весь в черном. Взгляд-вспышка. Улыбка-оскал.

— Привет, Агнес. Потрясно выглядишь!

Хочу воскликнуть «что ты здесь делаешь?», но осекаюсь. Глупый вопрос: Гарри учился в нашей школе, и он явно общительный парень, судя по количеству гостей.

Колин склоняет голову набок и вдевает большие пальцы в шлевки джинсов.

— Разве не удивительно, что судьба сводит нас раз за разом? — Я закипаю под отнюдь не скромным взглядом. — Потанцуем еще?

— Мечтай! Чтоб ты опять мне подножку поставил?

От этих слов он хмурится и выглядит непривычно смущенным.

— Слушай… Прости за ту выходку. Я психанул. Знаю, что поступил как мудак, и рад, что ничего плохого не случилось. — Он подходит на шаг и берет мою руку. Татуировка-кобра готова клюнуть меня в предплечье. — Пойми наконец, ты реально мне нравишься! Я не хочу принимать отказ, и меня клинит, когда ты меня игноришь!

Я закатываю глаза, высвобождаюсь и иду прочь. Не желаю с ним объясняться! «Клинит его, как же! — ворчу про себя. — Ведет себя как избалованный ребенок, которому не купили игрушку». Он зовет меня, но, к счастью, не преследует. Теперь весь вечер его избегать…

Мэг пропала из поля зрения. Наверное, встретила кого-то из знакомых. Стараюсь ее не винить, но все же чувствую себя брошенной. Не зная, чем теперь заняться, я прохожу вдоль фуршетного столика и выбираю цветастый коктейль. Немного помявшись, встаю под стеной дома — в стороне ото всех. Очевидно, это было неизбежно. Люди вокруг собираются кучками, громко болтают, смеются, кокетничают; кто-то налегает на халявный алкоголь, кто-то извивается под музыку, как я до того. Со стороны смотреть неприятно.

После встречи с Колином в душе осела грязь. Чувствую смесь тоски и все растущего раздражения. Зачем я поддалась уговорам подруги? Не место мне на подобных тусовках! Я не танцую, пью редко и в меру, не желаю знакомиться и общаться — я скучная, зажатая и чванливая, и мне нравится быть такой, черт побери!

— Агнес! — Мэг наскакивает на меня со спины, и я проливаю напиток на землю. — Ты чего тут одна?

— А чего ты меня бросила? — огрызаюсь я, но спешу объясниться: — За эти пятнадцать минут я снова с Колином столкнулась!

— Ох... — Она прикусывает губу, но осекается и аккуратно затирает помаду мизинцем. — Не думала, что он будет здесь… Приставал?

— Угу. Глазки строил, прощенья просил за вчерашнее. Козел…

— Козел, — кивком подтверждает она. — Хочешь, машину ему поцарапаем? Но это позже, а сейчас идем, — берет меня под руку, — Гарри сюрприз для всех подготовил!

Лишь теперь я замечаю, что народ начал стягиваться куда-то на задний двор. Свернув за угол, мы видим сцену, установленную прямо в саду.

— Ого... концерт будет? — спрашиваю, оглядывая внушительную конструкцию. — А кто играет?

— Сейчас узнаем!

Словно VIP-гости, мы занимаем место в первом ряду, подле виновника торжества и его избранницы. Когда все собираются, Гарри выходит на подмостки, проверяет микрофон и заводит энергичную речь:

— Йоу, народ, как настроение? — Толпа отвечает радостным многогласьем. — Приятно слышать! Большое спасибо, что посетили скромное празднование моего дня рождения, надеюсь, вы хорошо проводите время! Сейчас перед вами выступит группа «Ianus Lacrimae»! Есть среди вас те, кто, как и я, знает и любит творчество этих ребят? — Часть зрителей кричит и аплодирует. — Полностью согласен! Мы с Закари, вокалистом, знакомы еще с начальной школы! И мне радостно, что любимое детище моего друга набирает популярность в родном городе и в сети! Я верю, что их ждет большое будущее! Встречайте — «Ianus Lacrimae»!

Толпа взрывается аплодисментами, Гарри присоединяется к нам с Мэг и Наоми. На смену ему выходят шестеро парней, элегантно разодетых в викторианском стиле. В составе группы: вокалист, барабанщик, клавишник, гитарист, басист и — неожиданно! — виолончелист. Фронтмен приветствует зрителей, по-дружески стебно поздравляет именинника, и концерт начинается. Группа исполняет самобытный и чувственный готический рок.

«А вечер может быть спасен! — воодушевляюсь я, отбивая друг о друга ладони.

Ближе всех ко мне стоит виолончелист, невольно привлекая взгляд. Не могу сказать, что в этом разбираюсь, но складывается впечатление, что он настоящий виртуоз! Кажется, именно его игра оформляет стиль и задает настроение музыке. А как изящно он движется, как любовно держит инструмент! Еще и умудряется играть на нем стоя, полусгибая длиннющие ноги. Я шучу про себя, что была бы не прочь оказаться на месте этой виолончели.

Сперва расстояние, мигающий свет и длинные волосы музыканта мешают как следует его рассмотреть, но в начале второй песни он выходит вперед и опирается ногой на колонку. Я изумленно разеваю глаза: «Да ладно!.. Мне кажется… или это тот рыжий, на которого я чуть кофе не вылила?» — Присматриваюсь. Действительно очень похож! И все же я не уверена… Сценический образ не сочетается с впечатлением, которое парень (если это действительно он) производит в жизни: вчера зажатый, угрюмый и тихий, сейчас он фонтанирует энергией, красуется и заигрывает с толпой. Горящим взглядом он скользит по первым рядам, останавливается на мне и — клянусь! — выразительно подмигивает! «Неужели узнал?» — удивляюсь, краснея. Мимолетный знак внимания отпечатался в душе, волнуя мои чувства до конца выступления.

Группа отыгрывает пяток песен, желает зрителям отличного вечера и скрывается в вагончике за сценой. Зрители, как полагается, вызывают музыкантов на бис, и те выходят с последней композицией — у каждого алая роза в руке. Пятеро из шести бросают их в толпу, виолончелист же подходит к краю сцены и протягивает цветок лично мне, с широкой улыбкой глядя в глаза. Мои органы сжимаются и горячеют. Я нерешительно берусь за бесшипный стебелек. Парень снова подмигивает и возвращается на свое место, а Мэг наклоняется ко мне с хитрым видом:

— Кажется, кто-то отхватил перспективного ухажера! В кои-то веки.

— Что ты выдумываешь! — смущаюсь я. — Это же часть представления, игра со зрителем.

— Мне так не показалось… — Она смотрит на сцену и снова на меня. — Слушай, эти парни пока еще не супер-звезды, которые ходят с охраной и ездят в бронированной тачке, — после выступления мы запросто можем к ним подкатить. Тем более что вокалист — друг Гарри. И очень симпатичный…

Я в сомнениях. Вчерашний рокер произвел на меня странное впечатление и сам показался странным. Впрочем, стоит ли вешать на человека ярлыки за то, что он был невесел? Я в последнее время тоже не отличаюсь жизнерадостностью.

Пока я размышляю, группа доигрывает лиричную «Chosen by the rose» (которую я, кажется, уже где-то слышала) и вновь раскланивается — теперь по-настоящему. С подмостков исчезают все, кроме занимающего мои думы виолончелиста. Освещенный сверху, он выходит в центр, царственным взглядом окидывает гостей, призывая их стихнуть, и, театрально вскинув смычок, завершает концерт меланхоличным соло — не подходящим атмосфере праздника, но очень и очень красивым.

По мере того, как разворачивается мелодия, во мне творится что-то непонятное. Такое чувство, будто струны натянуты не на корпус инструмента, а на мой собственный скелет, и каждое движение смычка посылает вибрацию сквозь мое естество. Может, это и называется «играть на струнах души»? Меня единовременно охватывают возбуждение и тревога, щемящая тоска и невыразимое счастье, безрассудная уверенность и удушающий страх. Чарующе-страстные, похожие на танец движения музыканта усиливают впечатление, пленяя и гипнотизируя меня. Все плывет перед глазами, грудь болезненно сжимается — мне не хватает воздуха...

— Агнес! Ты чего? — Обеспокоенное лицо Мэг возникает словно из дымки.

— Не знаю… Плохо...

Шепнув что-то на ухо Гарри, она уводит меня в пустующий дом, в одну из гостевых комнат, после чего приносит стакан воды. Все это время я плаваю в туманном мареве, едва подмечая, что происходит вокруг.

Мэг вкладывает холодный стакан мне в руку и садится рядом на кровать.

— Копец ты меня напугала! Позеленела вся, глаза на лоб вылезли…

— Не знаю, в чем дело... Голова закружилась и дыхание сперло. — Делаю глоток.

— У тебя такое раньше бывало?

— Нет вроде.

Она поджимает губы, думает о чем-то и вздыхает:

— Не бросать же тебя в таком состоянии… Поехали домой!

«Моя милая Мэгги!..»

— Пожалуйста, не волнуйся. Не хочу портить тебе праздник. Возвращайся к Гарри и остальным. А я посижу тут, дух переведу. Если станет хуже, вызову такси. Обещаю.

Несмотря на готовность пожертвовать ради меня вечером, Мэг явно испытала облегчение от моих слов.

— Ну, смотри. Если хочешь, запрись и вздремни. Я на связи.

Она поглаживает мое плечо и выходит, бросив на прощание ободряющий взгляд. Когда дверь закрывается, я делаю еще несколько глотков, отставляю стакан и откидываюсь на постель. Подношу к лицу ароматную розу, которую ни на секунду не выпускала из рук.

Гарри. Колин. Музыканты. Люди. Люди. Люди. Глаза и улыбка, полузавешенные волосами. Интересный. Увижу ли я его снова? Виолончель. Чувства невыносимы. Почему так плохо? От хорошей музыки должно быть хорошо. Даже если грустно. Даже если больно.

Образы вечера сменяются в памяти, перетекая, ускользая, танцуя, пока не растворяются в теплой дремоте.

* * *

— Агнес… Агнес… Агнес... — чувственный голос зовет из темноты. Я озираюсь, но мрак непрогляден.

Голос звучит ближе, почти над самым ухом, вкрадчиво и нежно:

— Я жаждал встречи…

Чувствую дыхание на затылке. На зашейке… Крупные руки скользят по моим плечам. Уверенно заключают в объятия.

— Я думал о тебе все эти годы...

Неземной голос резонирует в каждой клеточке моего тела. Я склоняю голову набок, подставляя шею невидимым губам. Приглашение охотно принимается: незнакомец оставляет дорожку горячих поцелуев от мочки моего уха к плечу. Он держит меня аккуратно, но крепко, как бесценное сокровище, которое могут украсть. Я будто полностью окутана им. И это так упоительно…

Тихий смех.

— Прежде ты не была такой податливой.

«Прежде? Когда прежде?» — беззвучно спрашиваю я. Открываю глаза и нахожу себя в неизвестной комнате. В темноте не разобрать деталей, но убранство пышное и явное старомодное. Незнакомец берет меня за руку и ведет к кровати с высоким изножьем. Я не противлюсь.

«Это ведь сон, правда? Во сне можно...»

Он сажает меня на покрывало, но сам остается стоять. Я украдкой поднимаю глаза. Становится не по себе: «Понимаю, здесь темно, но... он будто поглощает всякий свет».

— Кто ты? — спрашиваю наконец. — Мы знакомы?

Наклоняясь ко мне, Тень отвечает уклончиво и игриво:

— Гораздо ближе, чем ты можешь вообразить.

От него исходит мощная энергетика. Когда он обжигает мое лицо дыханием, почему-то становится жутко… Его губы на миг прилегают к моим, но я отстраняюсь и отворачиваюсь. «Мы словно два магнита, только неясно, притягиваемся или отталкиваемся… Кажется, то и то одновременно».

Выждав паузу, Тень снова придвигается и щекочет мне ухо елейным шепотом:

— Вот теперь я узнал тебя. Гордая, бдительная и неприступная — та, кого я помню. Та, кого люблю.

Слово «люблю» из уст Тени кажется неуместным, чуть ли не зловещим. Он пользуется моим замешательством. Едва касаясь кожи, скользит пальцами по бедрам. Снизу вверх — под юбку. Томительный жар расползается по венам — опьяняя, лишая воли. Тень склоняет меня на покрывало и раздвигает мне ноги коленом. Я не смею противиться. Судорожно вздыхаю:

— Только нежнее...

Мне отвечает другой — нежданный, ненавистный, невозможный в этой ситуации голос:

— Обязательно, ярочка...

Я вздрагиваю — сон отступает. Не сразу понимаю, где я и почему оказалась тут. Пытаюсь сесть, но что-то мешает. Напрягаюсь всем телом, окончательно пробуждаясь.

Глядя сверху вниз, на мне восседает Колин. На нем нет рубашки, его руки беззастенчиво щупают меня сквозь ткань платья…

Я понимаю, что забыла запереть дверь!

---

Пробранная паникой, я пытаюсь спихнуть Колина, но он перехватывает мои руки и вдавливает в покрывало. От него разит алкоголем.

— С-с ума сошел?! Слезь с меня счас же!

Само собой, он не слушается. Наклоняется с плотоядной улыбкой и пытается поймать мои губы — я мотаю головой из стороны в сторону. Он не сильно огорчается, спускается ниже, к шее — проводит по ней языком и присасывается к чувствительной коже. Мое сердце бешено колотится! Я набираю в грудь побольше воздуха:

— НА ПОМ!..

С искаженным лицом Колин накрывает мой рот ладонью и с силой вжимает меня в одеяло. На глазах наворачиваются слезы. Пыхтя от гнева и возбуждения, второй рукой он задирает на мне платье. Я пытаюсь отбиваться, но проку от этого никакого, ведь мы в разных весовых категориях.

Вдруг...

Кто-то громко стучит в дверь и, не получив ответа, несколько раз дергает ручку. В отличие от меня, Колин не забыл запереться. Он замирает, повернув лицо к двери. Я чувствую, как напряглись его мышцы. Пытаюсь подать знак, но он держит слишком крепко. В кино жертва обычно кусает агрессора за руку, но это совсем не так просто, как выглядит! Из-за сильного давления кажется, что двигая челюстями я прокушу себе губу… К счастью, неизвестный не отступает. Раздается несколько глухих ударов, потом три более звучных, и дверь с треском отлетает к стене! Колину приходится сесть и развернуться. Он давит коленом мне на грудь, чтобы не дать подняться.

В проеме возникает рослый силуэт, но слезы мешают рассмотреть его. Несколько секунд в комнате звенит тишина. Ситуация выглядит совершенно недвусмысленно — вторженец не задает ненужных вопросов, Колин не смеет требовать, чтобы тот убрался, я же от шока не могу выдавить ни слова, только всхлипываю. Напряжение достигает предела и высвобождается в одно мгновение: неизвестный бросается на Колина, а тот вспрыгивает ему навстречу. Слышу рваную ругань и звуки борьбы.

Пользуясь возможностью, я скатываюсь с покрывала на пол, поправляю юбку и обтираю слезы. Выглядываю из-за кровати, как боец из траншеи, чуть что готовая кинуться к выходу, и вижу, как, красиво размахнувшись, неизвестный отправляет Колина в нокаут. «Это… все?» — Потрясенная случившимся, я реагирую заторможенно — не знаю, испытывать облегчение, удивляться или еще что.

— Ты в порядке?

Вздрогнув, я поднимаю глаза на своего избавителя. Старомодная рубашка, расшитый жилет и длинные рыжие волосы. «Да быть не может…» — растерянно думаю я и вдруг понимаю, что он задал вопрос.

— Да… Все нормально… Спасибо огромное!

Я с трудом поднимаюсь и кошусь на недвижное тело обидчика — тот лежит враскорячку, рот приоткрыт, из носа вытекает струйка крови. Меня одолевает непривычная мстительность. «Так тебе и надо!» — злорадствую про себя, борясь с соблазном от души пнуть его в брюхо.

Музыкант внимательно наблюдает за мной.

— Он заслужил. — В мягком голосе звучат нотки одобрения.

— Вне сомнений, — глухо отвечаю я и прикладываю ладони к горячим щекам. — Мне надо уйти. Не могу здесь оставаться…

Он кивает, пропуская меня вперед. Я выхожу в коридор, делаю несколько шагов и наваливаюсь на стену. Ноги как резиновые… Парень тянется поддержать меня, но замирает — кажется, усомнившись, что мне сейчас нужны прикосновения.

— Можешь на меня опереться, — сочувственно предлагает он.

Я хочу улыбнуться, но выходит криво.

— Не нужно. Я щас… минуту…

Пользуясь тем, что мы вышли на свет, я разглядываю его лицо. Серые глаза, высокий «умный» лоб, тонкие губы, прямой нос, две серьги в правом ухе, одна в левом. «И голос тот же… — Парень вопросительно поднимает брови. — Ой, я же открыто на него пялюсь!»

Чтобы замять неловкую паузу, спрашиваю:

— У меня глаза не растеклись?

Он присматривается.

— Почти незаметно.

Спасибо элитной косметике Мэг! Если б я красилась из своей косметички, вся моська была бы в подтеках.

— Повезло, что я был рядом. — Парень хмурится и бросает взгляд в проем комнаты. — Не волнуйся, я дам показания — только скажи, когда и в каком участке.

«Показания? — теряюсь я. — Я, что, должна обратиться в полицию? Должна, наверное. Так будет правильно, верно? Но затевать тяжбу с семьей Колина… Я разве этого хочу? Разве в этом есть смысл? Если б он сделал то, что хотел, тогда конечно, а так…»

Я тяжело вздыхаю.

— Понимаю, нет ничего более американского, чем желание судиться, но не думаю, что оно того стоит. Он же пьяный был, как свинота.

— Это отягчающее обстоятельство, — настаивает музыкант.

— Да, но… — Я нервно пожимаю губами. — Слушай… Пошел он! По морде схлопотал и будет с него, ладно?

— Как скажешь. — Он улыбается и делает крошечный шаг вперед. — В любом случае нельзя, чтобы постыдный инцидент омрачил сердце прекрасной девушки.

Все время, что мы разговариваем, он держит правую руку за спиной. Поза настолько вписывается в сценический образ, что я не придаю ей значения и лишь теперь понимаю, чем она обусловлена: элегантным жестом музыкант протягивает мне забытую в комнате розу.

— Могу я навязать тебе свое общество до конца праздника?

Сердце екает в груди. Польщенная, я во второй раз принимаю цветок и тут же виновато опускаю глаза:

— Неловко отказывать, но… больше всего на свете я хочу домой.

— Понимаю. Желание более чем естественное. Ты на машине? — Качаю головой. — Тогда я вызову такси. — Он достает телефон из кармана брюк и открывает приложение.

«Так он узнает мой адрес. А впрочем, что с того? И такси в это время дороже в два раза…» — Ругнув себя за меркантильность, я принимаю из его рук гаджет и ввожу адрес в графу «куда».

— Ого! — тянет он, взглянув на дисплей. — Мы с тобой практически соседи. Я живу в стекляшках по другую сторону парка. — Наклонившись, он показывает тонким пальцем место на карте. Меня обволакивает ненавязчивый и свежий парфюм.

— Действительно «ого»…

«Заводь» находится в двух минутах от того района — неудивительно, что музыкант захаживает туда за утренним кофе. Мы переглядываемся, наверняка думая об одном и том же. И пусть мне не хочется вспоминать Колина, на ум приходит его фраза: «Разве не удивительно, что судьба сводит нас раз за разом?»

— Что ж… — Опустив ресницы, парень снова глядит на экран. — У нас в распоряжении почти двадцать минут. В дальней части сада есть беседка — можно подождать там, подальше от всего этого шума.

Я киваю, отслоняюсь от стены, ощутив внезапный прилив сил, и молча следую за ним. Мы спускаемся на первый этаж, минуем гостей, часть которых перешла со двора в дом, выходим на улицу через кухню и направляемся вглубь сада по тропинке, освещенной бумажными фонариками. Людей по пути встречается все меньше, музыка звучит все тише. Облегченно вдохнув посвежевший воздух, я невольно ежусь и охватываю себя руками. Заметив это, парень глядит вполоборота:

— Холодно? Прости, у меня нет пиджака или куртки. Могу предложить жилет, но едва ли от него будет толк.

Я благодарно улыбаюсь:

— Ничего. Меня порой знобит от нервов — само пройдет.

Наконец мы доходим до беседки, с трех сторон овитой диким виноградом. Музыкант подает мне руку, помогая взойти по ступенькам. От его касания по предплечью поднимается тепло.

— Останешься одна ненадолго? Я мигом.

— А… — Он скрывается за поворотом тропинки, прежде чем я успеваю что-то сказать.

Глубоко вздохнув, я опускаюсь на сидение и медленно прижимаюсь лопатками к прохладному дереву балюстрады. В одиночестве, о котором я мечтала весь вечер, меня все сильнее терзает тревога. Ясное дело, виной тому Колин! Нет-нет, не надо о нем думать… Хочу забыть отвратительную беспомощность, которую испытала, барахтаясь под ним.

К счастью, мой спаситель возвращается прежде, чем ужас пережитого меня поглощает. В одной руке у него поднос, через вторую перекинут плед.

— Прости, что заставил ждать. — Он ставит поднос на скамью и расправляет покрывало, взмахнув им, точно мулетой⁽¹⁾. Его движения в одно время естественны и артистичны. Плед мягко ложится мне на плечи.

— Спасибо. Очень мило с твоей стороны. — Улыбнувшись ему, я кошусь на поднос: френч-пресс, две чашки и блюдо с закусками. Не могу сдержать удивления: — Серьезно? На празднике льются реки спиртного, а ты угощаешь девушку чаем?

Низкий смех будто щекочет меня изнутри.

— Мне показалось, что чай будет уместнее алкоголя. Я ошибся? Еще не поздно сбегать за крепким.

— Нет-нет, не стоит! На самом деле я не такой уж любитель выпить.

Он удовлетворенно кивает и разливает напиток по чашкам, после чего садится напротив, элегантно закинув ногу на ногу.

— Познакомимся наконец по-людски. Меня зовут Лео.

— Агнес. — Я стараюсь выглядеть непринужденно, но радуюсь возможности «спрятаться» за чашкой.

— Значит, я правильно запомнил имя на бейдже. Очень красивое.

— Спасибо.

«Имя на бейдже — ну, все, теперь никаких сомнений!»

Взгляд-улыбка. Будто прочитав мои мысли, Лео спрашивает:

— Ты не сразу меня узнала, да? Поэтому так пристально разглядывала?

— Так и есть. Весь вечер гадала: он — не он, показалось — не показалось.

— Я-то думал, у меня яркая, запоминающаяся внешность! — Он изображает обиду и картинно взмахивает волосами. Я невольно смеюсь.

— Так и есть! Но ты настолько… по-разному выглядел и вел себя в кафе и на концерте, что я до последнего не верила глазам.

Он задумчиво чешет висок.

— Вчера я действительно был не в форме. Извини, если чем-то обидел… Всю неделю мучился бессонницей, так бывает иногда. Еще и кофеварка сломалась. Настроение, в общем, было не ахти.

— И почему реальность всегда так скучна? Я-то почти поверила, что у тебя есть брат-близнец или злой двойник. — Мысленно хлопнув себя по лбу за тупую шутку, я съедаю канапе.

Лео делает глоток, молчит несколько секунд и многозначительно добавляет:

— А я сразу тебя узнал. С первого взгляда.

Крошка хлеба проскакивает не в то горло, и я несколько раз кашляю.

— …Но я стояла в толпе зрителей! В неприметном темном платье! — восклицаю, когда перхота отступает, стараясь не думать о том, как неизящно только что выглядела.

— Мое внимание привлекла барышня в сияющей пачке, а ты стояла рядом. — Лео смотрит на меня с подкупающей искренностью. — Я очень удивился. И очень обрадовался. Знаешь, я сильно ругал себя за то, что не решился вчера познакомиться. Хотел исправить ошибку при первой возможности. — Заправляя волосы за ухо, он опускает и сразу поднимает глаза. — Можно пригласить тебя на свидание?

Я цепенею. Восторг взрывается в груди, окончательно затмевая притихшее за милой беседой беспокойство.

— Как я могу отказать после того, что ты сделал? — вышептываю робко, надеясь, что в полумраке мой румянец не слишком заметен, но тут же спохватываюсь, краснея еще больше: — Ой, то есть… прости, как-то не так прозвучало…

Лео смеется.

— Значит, да?

— Да.

— Тогда я встречу тебя после работы, скажем… в пятницу? Я рад бы и раньше, но, к сожалению, никак.

— Да, пятница подойдет. — Мой голос вот-вот задрожит от волнения. — Я заканчиваю в пять, иногда чуть позже.

— Пятница, пять вечера. Прекрасно.

Телефон Лео пиликает, оповещая о приезде такси, — будто специально дождался конца разговора. Улыбнувшись друг другу, мы покидаем беседку и идем обратно через сад. Звуки праздника, плотные, телесные и подвижные, медленно поглощают нас. Не сговариваясь, мы держимся в стороне от горячных, заправленных алкоголем гостей, и выходим на дорогу, где меня поджидает машина.

Я передаю Лео плед. Он отворяет дверь, протягивает мне руку, помогая сесть, но не спешит отпускать мои пальцы — наклоняется и оставляет на костяшках ненавязчивый поцелуй.

— До встречи? — Вдохновенный взгляд и обезоруживающая улыбка.

— До встречи. Спасибо за все!

Дверь хлопает, и машина отправляется. Я дотрагиваюсь до места, которого коснулись губы музыканта. Оборачиваюсь, наблюдая, как удаляется его фигура, и в душу закрадывается чувство потери.

Когда такси сворачивает и вечеринка остается позади, я отправляю Мэг сообщение, чтобы она меня не искала, закрываю глаза и вдыхаю аромат подаренной розы.

---

1) Мулета — кусок ткани, которым тореадор дразнит быка.

Вернуться к тексту

---

Солнце играет в прятки среди листвы: то скроется, то подмигнет, то ярко вспыхнет и снова скроется. Я бреду по широкой тропе, выстеленной сосновыми иглами. «Откуда столько хвои, если над головой сплошь листва?» — задаюсь я логичным вопросом, но тут же о нем забываю. Чувствую себя как в детстве. И этот лес похож на тот, где я гуляла маленькой. Может, это он и есть? Ноги легкие, цвета яркие, все вокруг кажется прекрасным и удивительным.

Приметив что-то в чаще, я замедляюсь и останавливаюсь. Кажется, за деревьями мелькнуло какое-то животное. Стараясь не шуметь, я схожу с тропинки, делаю шаг, второй, третий... Но что это? На земле и деревьях видны следы крови, и чем дальше в лес, тем больше и ярче они становятся. В душе неспокойно, но я продолжаю идти. Наконец деревья расступаются, являя мне зеленую, обласканную солнцем прогалину, посреди которой, завалившись на бок, дремлет большой золотистый лев.

Я выхожу на свет без страха и сомнений. Заметив мое приближение, царственный зверь поднимает голову, открыв взгляду черную, непрестанно истекающую рану под слипшейся гривой. Он сам и мох вокруг него обильно запачканы кровью. Затаив дыхание, я опускаюсь перед ним на колени и поглаживаю широкий шерститстый нос.

— Мне так жаль… Кажется, я ничем не могу помочь.

Лев медленно моргает, будто говоря: «Ничего. Все будет так, как до́лжно,» — и устало ложится обратно на землю. Не зная, что делать, я осторожно его обнимаю. Теплый бок вздымается и опускается от мерного дыхания, качая меня, как на волнах. Только волны становятся все мельче и тише, а солнце скрывается за синими тучами. Свет меркнет вокруг, меркнет он и внутри меня.

Из ближайших кустов вдруг доносится шелест: кто-то следит за нами из леса. Цепи тоски затягивают мое сердце. «Он еще жив, а падальщики тут как тут!» — Я сильнее прижимаюсь к умирающему льву, то ли желая защитить его, то ли уповая, что он защитит меня. И вот пришлец выступает из тени — огромный черный волк выходит на прогалину. Абсолютно все в нем, от плавной поступи до непропорционально длинных конечностей, выдает жуткую и манящую «неотмирность». Волк не мигая смотрит на кровь, и во мне занимается робкая надежда: «Говорят, что у собак целебная слюна, — волчья, наверно, должна быть не хуже. Вдруг он… захочет его выходить?»

Я поднимаюсь и медленно отхожу в сторону. Волк подходит ближе, жадно слизывая кровь со мха и травы, и, будто делая одолжение, несколько раз лижет страшную рану. Кровь останавливается как по волшебству, дыхание льва становится глубже. Не успеваю я улыбнуться от радости, как волчий взгляд обращается ко мне — хищный и алчный. Мое нутро содрогается. Не думая ни секунды, я разворачиваюсь и бросаюсь вглубь леса!

Ветки хлещут меня по лицу, цепляют за одежду, корни так и норовят подвернуться под ногу. Несмотря на препятствия, я не замедляюсь и не устаю — могу бежать столько, сколько потребуется. Но какой в этом смысл? Черная тень мелькает то с одной стороны, то с другой — зверь не отстает, легко может настигнуть меня, но продолжает играть в догонялки, будто забавляясь. «Он не хочет меня ловить — он ждет, когда я сдамся! Тогда и растерзает…» — Уяснив правила игры, я тут же останавливаюсь. Волк замирает чуть позади и внимательно за мной наблюдает.

— Уйди прочь! — приказываю я. Он не шевелится. Его оскал напоминает ухмылку, а взгляд пугает неживотной осознанностью.

Пока я размышляю, как быть, волк постепенно сокращает дистанцию — крадется на нелепо длинных лапах, неотрывно глядя мне в лицо. Подходит совсем близко… Мне должно быть страшно, но я почему-то все сильней расслабляюсь — настолько, что мной овладевает безумное (по сути и силе) желание запустить пальцы в мягкую с виду шерсть. «Всякая тварь заслуживает немного ласки… — думаю я и завороженно провожу рукой по волчьему загривку. — Словно дым…» — Очертания зверя в самом деле растекаются плотным туманом, который обволакивает меня, застилает зрение, проникает в легкие — становится сразу и знобко, и душно, как при лихорадке.

Нежданно-негаданно в дымном лесу начинает играть музыка… Она идет откуда-то снизу, приглушенная, но отчетливая. «Обожаю эту песню!» — думаю я, вмиг забыв и о волке, и о льве, и о черном мареве. Закрываю глаза и начинаю подпевать.

* * *

«Speak my friend, you look surprised.

I thought you knew I'd come disguised

On angel wings... in white.

I can make your dreams come true,

What a couple — me and you

On journey through the night.

I will show you everything no vividly…

You can't deny me!»⁽¹⁾

Лишь когда песня взрывается припевом, я продираю глаза и принимаюсь шарить под подушкой.

— А… Алло!

— Доброе утро, Зефирка! — Хрипловатый, милый сердцу голос.

— Привет, папуль.

— …Я тебя разбудил, что ли?

— Ну да. А сколько времени?

— Семь… двадцать.

— Ммм, у меня будильник через десять минут, — отвечаю, потягиваясь.

— Ну, тогда не извиняюсь. — Характерный смех, похожий на скрип несмазанных дверных петель. От него на душе становится по-домашнему уютно. — Спишь-то хоть одна?

«Ох, папа-папа… ты такой папа!»

— Что ты, у меня полная комната любовников — не знаю, куда девать! Одного, особо неуемного, пришлось на ночь в шкафу закрыть. — Молчание по ту сторону вынуждает меня отставить шутки в сторону. — Ну что за вопросы такие, папуль? Ты меня знаешь: то, что я съехала, ни разу не значит, что я нырнула с головой в омут. У меня все чин чином и вообще скукота. Та-а-ак… — протягиваю после небольшой паузы, — …ты что-то хотел?

Вздох.

— Хотел-хотел. Присмотришь пару дней за Бертой?

— Конечно! — воодушевляюсь я. — Буду только рада. А что случилось? Ты уезжаешь?

Он заминается.

— Ложусь на небольшое обследование.

— Обследование? — Резко сажусь. — В смысле, медицинское?

— Не спеши пугаться! Дело такое: я встречался на днях с Мэри (она была проездом из Галифакса), а у меня, как назло, обострение бронхита. Ты знаешь, какая она мнительная — услышала кашель и давай: «Ты безответственный, о себе не заботишься, головой не думаешь, тыры-ты-тыры…» — завелась, в общем, подняла знакомства и по-быстрому организовала мне госпитализацию. Я ворчал сперва, а потом подумал: зря я, что ли, медстраховку оплачиваю? Она покроет половину расходов, а вторую Мэри обещала взять на себя, лишь бы я согласился. Бесплатно подлечиться — шанс редкий, надо брать.

— Зря ты говоришь о тете Мэри и ее заботе свысока! Ты действительно не следишь за собой, и…

— Хо-хо, уж чья бы корова мычала! — почти восторженно восклицает он. — Помнишь, ты терпела рези в животе и ничего мне не сказала? Еще бы немного — и здравствуй, гнойный перитонит!

— Ох, вспомнил… Да, тупо, но мне было десять лет!

— А как пыталась сама себе вырвать зуб кусачками?

— Восемь лет…

— А как скрывала вывих запястья?

— Ладно-ладно, я поняла! Мы оба безответственные и избегаем врачей, словно дети. — Я встаю с кровати и прохаживаюсь по комнате, разминая шею и плечи. — Лучше скажи, когда Берту закинешь?

Он смеется тому, как я соскакиваю с темы, но больше к ней не возвращается.

— Регистрацию надо пройти завтра до двенадцати, так что заеду утром, до того как уйдешь на работу.

— Ясненько… Ну, смотри, из дома я выхожу самое позднее в полдевятого — постарайся быть к восьми или раньше, лады?

— Лады.

Когда мы прощаемся, я бросаю телефон на заправленную постель подруги — в начале недели она улетела с семьей на курорт, впервые в жизни предоставив мне возможность пожить одной. Я так и не рассказала ей о том, что случилось на вечеринке, — побоялась вызвать ураган «Мэгги», который сметет на своем пути все живое. Впрочем, не стану делать вид, что легко отошла от тех событий: я вздрагиваю каждый раз, когда в «Заводи» звенит колокольчик, — боюсь, что Колину хватит наглости явиться… Надеюсь, что, протрезвев, он сам понял, насколько далеко заплыл за буйки.

— Зато у нас послезавтра свидание! — лучезарно улыбаюсь я своему отражению. Все еще свежая роза стоит на подоконнике в винной бутылке.

Не знаю, как так вышло, но, прощаясь, мы с Лео не подумали обменяться контактами и потому до сих пор не общались. Конечно, найти его через страницы «Ianus Lacrimae» в соцсетях оказалось несложно, но первой стучаться в «друзья» я все же постеснялась. Пускай у меня не было настоящих отношений, негласный женский этикет с подачи Мэг волей-неволей засел в памяти: не пиши первая, не приходи первая, не лайкай подряд все его фото и так далее. Тупизм, как по мне, но из головы так просто не выкинешь… В конце концов я утешилась тем, что Лео знает, где меня искать, а я могу написать ему, если будет нужно.

В официальном сообществе группы оказалось до обидного мало информации: музыканты усердно трудятся над первым альбомом и сулят больше активности после релиза. Долистав до постов пятилетней давности, я к немалому удивлению узнала, что раньше Лео был барабанщиком. «Вот так перемена!» — подумала я, рассматривая фото, на котором нынешний виолончелист сидит за барабанной установкой — в драной футболке, весь в поту, с мальчишеской улыбкой и сальными волосами до плеч.

Прокрутив ленту выше, я наткнулась на такое сообщение: «Дорогие подписчики, с прискорбием сообщаем, что наш барабанщик и соавтор большинства песен Ржавый, в миру известный как Лео Грин, выходит из состава группы по личным причинам. За барабанную установку временно сядет наш общий друг, которого мы представим чуть позже, но мы очень надеемся, что Лео сможет найти в себе силы, чтобы вернуться в строй. Держись, бро, мы с тобой!»

«О как… Этому посту без малого четыре года. Значит, тогда у Лео случилось что-то плохое. Когда же он вернулся? — Я продолжила листать: — Нет… нет… нет… выступление на разогреве… новая песня… смешное фото басиста… не то… не то… Вот! "Дорогие друзья! Даже не знаю, как подобрать слова, чтобы выразить общую радость нашего дружного коллектива! Спустя два года тяжелого самокопания наш любимый барабанщик Лео Грин (для друзей просто Ржавый) изъявил желание вернуться в «Ianus Lacrimae»! Закавыка в том, что сидеть за барабанами наш друг больше не желает. Подробности позже, но у нас намечается небольшой ребрендинг. Следите да новостями!" — Хмм… Ребрендинг — это, очевидно, обо всей этой викторианской эстетике. Что ж, будет о чем поговорить с ним при встрече».

* * *

Звонок в дверь застает меня во время чистки зубов на следующее утро. Быстро сплюнув пасту и прополоскав рот, я выскакиваю из ванной в пижамных шортах и футболке, распахиваю дверь и утыкаюсь носом в худое плечо.

— Привет, папуль! — Вдыхаю запах сигарет и лосьона «Aqua velva».

— Привет, Зефирка! — Он легонько похлопывает меня по спине. Разжав объятия, мы смотрим друг на друга несколько секунд. Его лицо расцветает морщинками. «Все же он выглядит старше своих лет», — не в первый раз думаю я и вдруг понимаю, как сильно успела соскучиться! Словно вся любовь к отцу, не нашедшая выхода за время разлуки, захлестнула меня в одно мгновение! Тяжелое и в то же время прекрасное чувство.

Смачно чмокнув меня в лоб, он заносит в квартиру большой пакет и пластиковую переноску, из которой доносится жалобный «мяу», очень бережно ставит все на пол.

— Схуднул, — подмечаю я, запирая дверь. — Так и знала, что без меня перестанешь нормально питаться!

Он отмахивается, зачесывает пальцами седоватые кудри и кашляет в кулак.

— Подумаешь, пару кило потерял. Зато ты — вона как похорошела!

Я театрально закатываю глаза.

— Да-а-а, этот без малого месяц сделал меня другим человеком.

— Отнюдь: ты все такая же зануда.

Улыбаюсь.

— Я тоже по тебе скучала.

Мяуканье становится более требовательным. Со смехом встав на колени, я открываю дверцу, запускаю руки в переноску и, подхватив под мышками, бережно вытаскиваю пестрое, упитанное тельце.

— А вот и моя королевна! Фига тяжелая!.. Кажется, она твои килограммы себе забрала… И сверху еще наела. — Игнорируя явное неудовольствие Берты, я стискиваю ее в объятиях и зарываюсь носом в ароматный нежный мех.

— Позже натискаешь! Видишь, нервничает.

— Ну простите, Ваше Величество! — Спустив кошку с рук, я умиленно наблюдаю, как она обнюхивает плинтус, и начинаю разбирать пакет. — Надо сразу дать ей еды и туалет поставить... Слышь, красотка! Нассышь в квартире — за шкирку оттаскаю.

— Даже не вздумай, — щурится папа из-под косматых бровей.

— Ой-ой-ой, какие мы нежные!

Скорчив рожу и показывав ему язык, я принимаюсь раскладывать кошачьи принадлежности, а как заканчиваю, приглашаю его в кухню.

— Ты ведь подкинешь меня до работы?

— Конечно, не вопрос.

— Тогда у нас есть еще немного времени! Не-не, садись на другой стул: этот шатается. Кофе будешь?

— Я бы и рад, но мне анализы сдавать на пустой желудок.

— Ай… Прости, не подумала. Ничего, если я позавтракаю?

— Завтракай. Но я буду смотреть на тебя с укоризной.

— Постараюсь не сгореть со стыда.

Пока я жарю яичницу (самую простую, без бекона, овощей или специй, чтобы не дразнить его ароматами), папа делится последними новостями: о работе в автомастерской, тете Мэри, новых соседях и всяком таком — ничего интересного, говоря откровенно, но слушать его голос для меня само по себе приятно. Когда ж наступает моя очередь, я ограничиваюсь рассказом о «Заводи»: о коллегах и том, как ведется работа в кафе. Больше ему знать незачем.

— В старшей школе я и сам подрабатывал в забегаловке, называлась «У Тони» — безумно оригинально. А у «Заводи» откуда такое название необычное?

— Да я… не спрашивала как-то. У нас в зале стена расписана: речка и маленький европейский городок — очень красиво! Хотя, думаю, роспись сделана как раз из-за названия, а не наоборот… Зайди как-нибудь посидеть, у нас мило! До двенадцати людей почти нет.

— Обязательно. Может, меня отпустят в обеденное время, тут ведь недалеко.

— А куда ты?.. А-а-а!.. В ту клинику, где я с аппендицитом лежала?

— Ну дык. У Мэри ж там знакомые.

Меня слегка передергивает.

— То были худшие две недели в моей жизни. — Папа демонстративно разводит руками. Глянув на часы, я залпом допиваю подстывший чай. — Пора уже. Идем?

Быстро одевшись и собрав волосы в хвост, я закрываю дверь в комнату, чтобы Берта в мое отсутствие не ободрала кресло, и мы с папой выходим на улицу. Приветливо мигнув фарами, нас встречает старенькая, но ухоженная «витара».

— Хороший райончик, — одобряет папа, медленно выезжая со двора на дорогу. — Зелени много, магазины под рукой. Соседи не шумят?

— Один пацан учится играть на саксе, а так нет. Район и вправду приятный, мне нравится.

— Очень рад за тебя. И все же… — Он заминается.

— …Что?

— Мне было бы спокойнее, живи ты где поближе.

Я опускаю глаза и нехотя, под действием чувства вины, говорю:

— Папуль, если тебе одному тяжело, только скажи — я вернусь.

— Да не, нормально все, что ты... Бывает иногда грустно, но это ладно. Страшно мне за тебя. Такая хрупкая, ранимая, притом совсем еще ребенок…

— Ну, па-а-ап! Я не ребенок уже… — возмущаюсь я, хоть и не уверена, что эти слова отвечают моему самоощущению.

— В твоем возрасте все так думают, — усмехается он, ловко вращая руль на развороте, и продолжает после паузы: — Ладно, прости. Ты вообще молодец, что учишься самостоятельности. Просто знай, что, если тебе понадобится какая угодно помощь, ты всегда можешь ко мне обратиться.

— Взаимно, папуль. Я люблю тебя.

«Быть может, я и съехала, но я не оставлю тебя одного, как сделала мать».

— И я тебя, Зефирка. — Он коротко глядит на меня с улыбкой и возвращает внимание на дорогу. Утреннее солнце мелькает за домами и деревьями в окне водительской двери, красиво очерчивая папин острый профиль.

* * *

Позвонив вечером, папа сказал, что лечащий врач не советовал покидать территорию клиники без веских причин, так что в «Заводи» он меня навестить пока не может — на следующий день я сама приезжаю к нему после работы. От одного только вида больницы у меня внутри все скрутилось. Не желая окунаться в атмосферу строгости, тоски и стерильности, я предлагаю посидеть во дворе на скамейке, где мы, несмотря на противную морось, проводим не меньше часа, беседуя и поедая хот-доги. Папе в клинике, как ни странно, понравилось: по его словам, он так давно не ездил в отпуск, что чувствует себя почти как в спа-отеле. В ответ на такое сравнение я только посмеялась.

Переступив свою нелюбовь к больницам, я все же захожу в похорошевший со времен моей госпитализации вестибюль и провожаю папу до лифта, после чего, пряча глаза от медработников, к которым всегда питала безотчетное недоверие, второпях покидаю клинику. Наступает та самая, особая и любимая с детства часть дня: возвращение домой с чувством свободы и завершения всех намеченных дел. Отрезав себя от вечернего города, я надеваю наушники и включаю «Ianus Lacrimae». Дождь припускает сильнее, но не настолько, чтоб пожалеть о забытом зонте.

Заслушанный до дыр трек начинается томным пением виолончели, от которого волосы на руках всякий раз встают дыбом. В прошлом я много слушала «Apocalyptica», но такого эффекта не припоминаю. Впрочем, дело не только в звучании. Мысли мои, ожидаемо, обращаются к Лео и нашей с ним завтрашней встрече. Куда мы пойдем? Во что мне одеться? О чем говорить? Допустимо ли целоваться на первом свидании? Стоит ли мне заплатить за себя, если мы пойдем в кафе или ресторан? Если платит парень, это делает меня его должницей? Лео произвел на меня впечатление, но ведь это не значит, что мы обязательно сойдемся. Все, что я хочу на данном этапе — получше узнать его как человека.

Скользнув глазами по милой паре смущенных, но счастливых старшеклассников, гуляющих за руку, я задумчиво пожимаю губами. Не стану врать, будто у меня не было интереса к романтике в школьные годы, но я была слишком ответственной, чтобы тратить время на мутки накануне поступления, и слишком опасливой, чтобы доверять местным баловням после выходок Колина и его приятелей. Как следствие, в сердечных делах я совсем еще неопытна. Наверное, в этом нет ничего дурного, ведь мне не сорок лет, а всего восемнадцать, но рядом с Мэг и другими одноклассницами я невольно чувствую себя — не хочется говорить так даже мысленно — совсем еще ребенком.

Дойдя до дома я решаю не мудрить и прямо спросить Лео о планах на завтра — встаю под пышным кленом, будто дело не потерпит еще минуту до квартиры, отправляю запрос на дружбу (что конечно же стоило сделать пораньше) и набираю сообщение:

«Привет, Лео, это Агнес! Прости, что только сейчас даю о себе знать. Надо было сразу обменяться контактами, но в голове была такая каша... Сам понимаешь. Завтра все в силе? Какие у нас планы? Если не секрет, конечно…» — прилепив и тут же удалив смущенный эмодзи, я застываю в нерешительности, наконец нажимаю «отправить» и с шумным выдохом направляюсь к дверям.

Ответ приходит поздно, когда я уже переоделась в пижаму, — за вечер я здорово себя накрутила, решив, что Лео передумал и будет теперь меня игнорировать, но, вспыхнув в темноте, телефон возвещает о принятии им моей дружбы. Прогнав и сон, и налипшую на сердце обиду, меня охватывает радостное возбуждение, вскоре приумноженное долгожданным сообщением:

«Привет! Ты тоже прости, что только сейчас отвечаю, репетируем мы допоздна: у трех парней есть "настоящая" работа вне группы, и свободны они только по вечерам.

Разумеется, все в силе! Я всю неделю ждал с нетерпением. А по поводу планов — буду рад исполнить любое твое желание!» — подмигивающий эмодзи.

«Еще и пишет грамотно…» — подмечаю я и, безотчетно улыбаясь, печатаю:

«Ой, я человек простой… — подумав, стираю. — Я буду рада погулять в нашем парке. Погоду обещают хорошую, ближе к вечеру будет не жарко — и от работы отдых, и можно спокойно общаться».

«… не мучаясь вопросом, кто за кого платит и кто кому чего должен», — добавляю я про себя.

«Как скажешь, хотя отдыхать и общаться можно и за ужином, и на выставке, и в парке развлечений. Но это так, на будущее, — улыбающийся эмодзи. — Завтра в пять у входа в "Заводь". Спокойной ночи, Агнес!»

«И тебе! До завтра».

Счастливая оттого, что все прояснилось, я откидываюсь на подушку, прижимая к груди телефон, — Берта тут же запрыгивает ко мне на живот и начинает переминается.

— Ой!.. Не, голубушка, я тебе не лежанка! Под бок давай. Или в ноги.

Я мягко сталкиваю ее на матрас, но, вместо того чтоб поворчать и улечься, она вдруг цепенеет, пялится несколько секунд в одну точку, резко запрыгивает на подоконник и проталкивает морду в узкую щель между рамой и сдвижной створкой окна.

— Берта!..

Взмах хвоста. Опрокинув бутылку с розой, кошка исчезает в расширенном проеме — я вскакиваю, чтобы поймать ее, но хватаю лишь сырую пустоту.

— Берта! А ну живо домой! Кис-кис-кис…

Не обращая на меня внимания, она мелькает в неприятно оранжевом свете и скрывается под запаркованной во дворе машиной. Я не трачу время на раздумья и панику: надеваю джинсовку поверх пижамы, сую ноги в кеды, подмяв пятками задники, и выбегаю из квартиры.

— Вот же бестолочь… Не дай бог потеряется!

Перепрыгивая ступеньки, я сбегаю по лестнице, нажимаю кнопку открытия и всем весом наваливаюсь на тяжелую дверь — прохлада обволакивает мои голые ноги.

Я бросаюсь туда, где видела Берту, но резко замираю, ступив на тротуар. Дрожь проходит у меня по спине, в глазах на секунду темнеет, а мысли и эмоции куда-то улетучиваются — теплое марево застилает сознание. Бездумно глядя на трещину в асфальте, безучастно слушая шум дороги за домами, я остаюсь в «шагающей» позе, в которой меня настигло оцепенение. Дверь за моей спиной не захлопывается — тоже застыла под действием неведомой силы.

— Вернись. Голову не поднимай, — тихо раздается незнакомый мне голос.

Я разворачиваюсь и, шаркая подошвами, поднимаюсь на две ступеньки. Угол открытой двери появляется в поле зрения рядом с большой немытой кроссовкой.

— Иди домой.

Я послушно захожу в подъезд и поднимаюсь на второй этаж. По пути теряю левую кеду. Немытый пол шершавый, холодный. Моим шагам вторит поступь неизвестного человека. Отворив дверь квартиры, встаю посреди маленькой прихожей. За мною щелкает замок.

— Как тебя зовут? — глухо спрашивает «голос».

— Агнес Бетани Барлоу, — отвечаю, не оборачиваясь.

— Слушай внимательно, Агнес. Среди твоих знакомых есть… скажем так, интересная мне личность. Я понятия не имею, кто это, но уверен, что этот человек молодо выглядит, хорош во всем, за что берется, и приятен всем, с кем общается. Также думаю, что знакомы вы либо недавно, либо неблизко. Есть идеи, о ком речь?

Из марева возникает образ: копна ухоженных рыжих волос, виолончель и старомодная рубашка.

— Есть.

— Расскажи. — «Голос» ощутимо волнуется.

Я открываю рот, чтобы ответить, но осекаюсь.

«…Кто это? Что происходит? Почему я… не владею собой?!»

Мой разум выныривает из коварного тумана, и в нем моментально растекается ужас. Сердце колотится, становится жарко, инстинкты велят бежать или бить, но тело как замерло, так и не движется. Неподъемное, тесное… Трудно дышать!

— Ну? — недовольно тянет «голос».

«Не буду говорить!» — Я стискиваю зубы и пытаюсь оглянуться — все силы бросаю на то, чтобы повернуть голову, но не могу. Начинаю дрожать от усердия. Кажется, еще немного, и все мои мышцы сведет судорогой. По крайней мере, я продолжаю молчать!

Какое-то время «голос» ждет, потом вздыхает и говорит с невеселой усмешкой:

— Вижу-вижу… Волевая, упрямая — таких куда приятнее ломать.

Зловещее марево становится плотнее, вновь поглощая мысли, чувства и волю к сопротивлению. Сердце бухает все тише, мышцы шеи и плеч расслабляются. «Голос» чеканно повторяет вопрос:

— Кто твой знакомец?

— Его зовут Лео Грин, — покорно отвечаю я. — Он музыкант, играет на виолончели в готической группе «Ianus Lacrimae».

— Где живет?

— В многоэтажках недалеко от парка.

— Точнее?

— Не знаю.

«Голос» задумывается.

— Как вы познакомились?

Я коротко рассказываю о кафе и вечеринке, после чего повисает молчание. «Голос» прохаживается у меня за спиной: три шага в одну сторону, три в другую и еще шаг обратно. Замирает.

— Раз он проявляет к тебе интерес, придется тебе побыть приманкой. — Вжик застежкой-молнией, прикосновение к волосам, щекотка на затылке и щелканье ножниц. — Еще увидимся. Когда пойму, что с вами делать…

«Голос» кладет руку мне на макушку, и прихожая опрокидывается в темноту.

* * *

Возвращаясь в сознание, я ощущаю свое тело с необычайной остротой — будто теплая волна исходит из груди, постепенно наполняя руки и ноги. Лежу на спине под мягким одеялом. Руки касается что-то… приятное. Двигаю пальцами. Пушное. Мурчит. Это Берта спит у меня под боком.

— Как так? — растерянно бормочу и разлепляю веки.

Разве она не выскочила в окно? Разве я не бежала за ней во двор? Было прохладно, вокруг ни души, а потом… потом ничего. Выходит, сон? Я бросаю взгляд на закрытое окно и облегченно вздыхаю.

---

1) Kamelot "Descent of the Archangel"

Вернуться к тексту

---

Рабочий день тянется издевательски медленно, и мое волнение растет с каждым часом. В сотый раз украдкой гляжу на часы: четверть пятого. Я поджимаю губы, осматриваю зал и, убедившись, что дел для меня пока нет, залипаю на изображение речного залива в европейском городке, что украшает противоположную стену.

Папа разбудил мое любопытство, и я спросила Саманту, откуда взялось название нашего кафе. Оказалось, что владелец — большой поклонник старого компьютерного квеста, действие которого происходит в городке с поэтичным названием Лозовая Заводь⁽¹⁾. Игра произвела такое сильное впечатление на будущего предпринимателя, что, открывая дело, он с любовью на нее сослался, причем не только в названии, но и в дизайне, ведь фреска на стене — художественное переосмысление одной из игровых локаций.

«Нужно будет поиграть, все равно без Мэг вечерами делать нечего,» — думаю я, радуясь, что мой старый ноут точно потянет такую игру.

Смена тем временем подходит к концу. Вытираю о фартук взмокшие ладони. Мое первое и последнее свидание было в восьмом классе, и я не могу назвать тот случай приятным… Я по уши влюбилась в парня на три года старше — в том возрасте это ощутимая разница. Его звали Дэвид, мы познакомились на школьной экскурсии: он обладал подкупающе спокойным характером, мило шепелявил и носил крутую байкерскую косуху — очевидно, с чужого плеча. Я сама пригласила его на свидание — до сих пор не знаю, как смелости хватило! Мы душевно пообщались, он сводил меня в кино, проводил до дома и честно сказал, что я хорошая девушка, но ничего серьезного у нас быть не может. До сих пор не уверена, было ли его решение не отшивать меня сразу деликатным или же ненамеренно жестоким.

Наконец в зал выходит мой сменщик — студент, как и я подрабатывающий на полставки. Собрав напоследок посуду с ближайшего столика, я бросаю взгляд сквозь стеклянные двери — не виднеется ли у входа медно-рыжая грива? После моечной захожу в гардеробку, устало опускаюсь на узкую скамью и нащупываю под ней свои кеды.

— Агнес, — в проходе появляется Саманта с планшетом для бумаг в руке, — есть минутка?

— Если только одна. — Снова кошусь на часы. Она садится рядом и показывает график сменности.

— У нас на горизонте небольшое ЧП: сразу двое вечерников решили уволиться — за месяц нужно заменить хотя бы одного, не то зашьемся! Конечно, мы дадим объявление о вакансии, но план «Б» на случай, если никто не откликнется, тоже нужен — и тут надежда только на тебя.

— Немного неожиданно… — задумываюсь я, ослабляя шнурки, — …но мне, по сути, без разницы, в какое время выходить, так что — ладно.

— Спасибо! Серьезно, ты здорово выручаешь! — Она с улыбкой делает в бумагах помету.

— Но пока я работаю как прежде?

— Да-да, пока не парься. Если за месяц никого не найдем, то перекинем тебя в вечернюю смену, а если найдем, то можешь оставаться в утренней.

— Поняла.

— Ты просто чудо! До завтра.

Когда Саманта меня оставляет, я спешно прихорашиваюсь: распускаю волосы, причесываюсь и меняю джинсы на плиссированную юбку, после чего выхожу на улицу через зал. Не увидев Лео среди прохожих, я со вздохом прислоняюсь к стене. Смотрю на часы: 17:09. Стараясь выглядеть непринужденно, я поправляю одежду и поднимаю лицо к размежеванному электропроводами небу. Круглая луна, призрачная на голубом фоне, хитро выглядывает из-за дома напротив, отчего-то вызывая неприятное чувство. Мнительная, увлеченная мистикой и склонная к магическому мышлению, я, наверное, подсознательно ассоциирую полнолуние с чем-то зловещим.

К счастью, Лео не заставляет себя долго ждать и появляется прежде, чем я погружаюсь в бестолковую тревогу. Будто почуяв его приближение, я поворачиваю голову и, щурясь, замечаю его в конце улицы. Контраст между черной одеждой и рыжими волосами, горящими на солнце, издалека привлекает внимание.

— Привет! Я уж подумала, что ты не придешь. — Шутливый тон маскирует волнение и отражает охватившую меня радость.

— Тысяча извинений! Надо было помочь Закари с аппаратурой. — Совсем не запыхавшийся, несмотря на стремительную ходьбу, Лео с улыбкой берет мою руку и деликатно, ненавязчиво целует — как тогда, в конце вечеринки. — Давно ждешь? — Выпрямившись, он не спешит отпускать мои пальцы.

— Не очень. Меня саму задержало начальство, — лукавлю я, умолчав, что разговор занял не больше минуты.

— Это хорошо. Терпеть не могу опаздывать, — слегка кривится Лео, но тут же возвращает на лицо лучезарную улыбку. — Пойдем?

Он подставляет руку, и я беру его под локоть, стараясь не показывать смущения. Прикосновение к подтянутым мышцам через ткань рубашки кажется на удивление интимным. Пока мы медленно идем в сторону парка, он с видимым интересом расспрашивает о моей жизни.

— …с первого раза поступить не получилось, потому я пошла работать. Хотела взять полную смену — целых двенадцать часов, — но Мэг меня отговорила, мол, на учебу так все равно не скопишь, а на жизнь нам и без этого хватит. И еще аргумент про варикоз и мешки под глазами…

Лео смеется:

— Всецело согласен с твоей подругой: не нужно мучить себя без надобности.

Почти воскликнув, что мне неловко есть за чужой счет, я прикусываю губу и меняю тему:

— Как бы то ни было, с нынешним графиком у меня есть время на творчество. Я рисованием увлекаюсь немного…

— Здорово! Красками работаешь или в «цифре»?

— Красками редко, чаще карандашами, лайнерами и тушью — стараюсь подражать книжным иллюстрациям и скромно мечтаю, что меня тоже когда-нибудь напечатают в книге.

— Уверен, что твоя мечта исполнится! — Лео ободряюще похлопывает мои пальцы, лежащие у него на предплечье. — Наверное, ты поступала на факультет искусств?

— Да, на искусствоведа. Знаю, это не особо перспективно, но, мне кажется, интересно…

— Ни к чему оправдываться, — говорит он серьезным тоном. — Человек должен заниматься тем, что приносит ему удовольствие!

Мы перебегаем дорогу, все так же держась под руки, и оказываемся на входе в парк. День, как и обещали, выдался ясный, но вчерашняя прохлада все еще здесь ощущается.

Мы замедляем шаг, и Лео продолжает:

— Вот мой отец никогда не воспринимал всерьез увлечение музыкой — хотел, чтобы я окончил бизнес-школу.

— И что он думает о твоем участии в группе?

Лео приоткрывает рот, но говорит не сразу.

— Родители погибли в аварии несколько лет назад. Но я не хочу, чтоб ты чувствовала неловкость за свой вопрос: я уже оправился от этой потери.

— Оу… — Я теряюсь и ненадолго прижимаюсь лбом к его плечу. — Все же прими мои соболезнования. Мне страшно даже подумать, что моего папы может вдруг не стать!.. — После паузы осторожно спрашиваю: — Значит, ты поэтому уходил из группы? Я на вашей страничке читала.

Лео кивает.

— Кошмарный был период. Депрессия, изоляция, две пачки сигарет и бутылка крепкого алкоголя в день, нескончаемое чувство глубокой, разъедающей душу вины…

— Вины? — удивляюсь я. — Можно спросить, за что?

Он замолкает, то ли собираясь с мыслями, то ли их формулируя, и наконец говорит:

— Я не назвал бы наши отношения простыми. Отец был вечно мной недоволен, а я шел ему наперекор — классика жанра. За пару месяцев до трагедии мы окончательно рассорились. Мама пыталась смягчить ситуацию, но мы уперлись рогами — твердо решили друг друга проучить. Помириться так и не успели, — тихо вздыхает он, и мое сердце сжимается.

— Прости, если вопрос глупый или даже бестактный, — неуверенно начинаю я, — но ты… веришь в загробную жизнь?

— Верю, — отвечает он без раздумий, и я воодушевляюсь, несмотря на грустную тему разговора. Ответь он иначе, я усомнилась бы, что нам с ним по пути.

— Наверняка они тебя простили…

Лео благодарно улыбается и продолжает рассказ:

— Когда я начал приходить в себя, то впервые лет за десять взял в руки виолончель: мама заставляла меня заниматься, потому что сама мечтала играть, но не сложилось. Я же, как всякий мальчишка, видел себя крутым гитаристом, или барабанщиком, или даже вокалистом, надрывающим глотку перед восторженной публикой, но уж никак не виолончелистом. Сейчас я понемногу играю и на ударных, и на гитаре, и на басу, но именно виолончель помогла мне справиться с кризисом — преобразовать негатив во что-то прекрасное.

Затаив дыхание, я цепляюсь за внезапную мысль:

— Лео, а то печальное соло, которое ты играл на празднике… ты написал его во время депрессии?

— Почему ты так решила? — Он вопросительно склоняет голову. Я облизываю губы.

— Прозвучит странно, но, когда ты играл, я ощутила бурю таких сильных и противоречивых эмоций, что мне стало физически плохо! Собственно, потому я и оказалась в той комнате — мне нужно было прийти в себя. Я в жизни не испытывала ничего подобного! И теперь думаю: вдруг я каким-то образом считала боль, вложенную в эту музыку?

Высказанная вслух, идея уже не кажется толковой, однако Лео глядит на меня с одобрением.

— Ты очень тонкая натура, Агнес, — загадочно прищуривается он. — В чем-то ты права: я часто играл именно эту мелодию, но авторство не мое. Копия старых нот досталась мне от матери — это что-то вроде реликвии, «иллюстрации» к семейному преданию. Мол, один из наших предков, молодой лондонский музыкант, смертельно заболел, и никто из врачей не мог ему помочь; осознав близость конца, он сочинил сюиту, которую так и назвал — «Сюита умирающего». Он играл ее каждый день в ожидании смерти, но чудом исцелился! Пять лет музыкант прожил в здравии, много путешествовал, вел активную жизнь, пока однажды… — драматичная пауза, — …не покончил с собой, приняв яд. Никто не знает, как его звали, чем он болел, как выздоровел и почему решил свести счеты с жизнью. Может, всего этого и не было, кто ж теперь разберется? Но то, что ты сказала — удивительно! Я ни разу не сталкивался с подобной реакцией на музыку. Если захочешь, — добавляет он, — я могу как-нибудь сыграть ее для тебя. В качестве «эксперимента».

Не будучи уверенной, что готова снова пережить те эмоции, я неопределенно киваю.

Какое-то время мы идем в молчании, обдумывая сказанное. Тишина меж нами не кажется неловкой, напротив: она естественна и комфортна, будто мы с Лео знакомы лет сто. Это чуть ли не первый раз в жизни, когда я так быстро нашла с кем-то общий язык.

Из-за деревьев выглядывает цветастый киоск с вкусностями, где я иногда покупаю напитки, чтобы сделать прогулку приятнее.

— Хочешь чего-нибудь? — весело спрашивает Лео.

— Не откажусь… Только я сама за себя заплачу.

— Не обижай — позволь тебя порадовать, — наигранно надувает он губы.

— Я тебе еще за такси должна… — вспоминаю я совсем тихо и невольно отвожу глаза.

— Думать забудь, — отрезает он, насупившись. — Я не приму от тебя ни цента.

Теперь я все же чувствую себя неловко.

— Эй… — Лео ловит мой взгляд после паузы. — Если так тебе будет проще, то по правилам финансового этикета на мероприятии платит тот, кто приглашает, — я пригласил тебя на свидание, значит, все траты на мне, и это совершенно нормально. К тому же не думаю, что мы много спустим на шоколадки. Хорошо?

— Хорошо, — отвечаю с улыбкой. Как можно не улыбаться, глядя в эти задорные глаза?

Себе Лео берет батончик и чай с вишневым сиропом, мне — три шарика мороженого в пластиковой креманке. Есть на ходу из такой неудобно, да и ноги устали после смены в кафе (написав в сообщении, что прогулка — хороший отдых от работы, я, конечно, соврала), так что мы отправляемся на поиски свободной скамейки.

— Есть у меня любимое место — можно даже сказать, тайное. Там почти никогда не занято, — с этими словами я сворачиваю с дорожки на тропинку, петляющую среди пышных кустов — отличное место для игры в прятки! — и вывожу Лео к скрытой в тени деревьев скамье, с виду намного более старой, чем те, что приглашают к отдыху в центральной части парка.

— Если не обращать внимание на шум вдалеке, здесь ощущаешь себя как в лесу! — Окинув кроны радостным взглядом, я присаживаюсь и отправляю в рот ложку подтаявшего десерта.

— Любишь природу? — Лео садится рядом и смахивает волосы с плеч.

— Очень люблю! Я ведь росла на самой окраине, часто убегала в ближайший лесок. С тех пор он, правда, отодвинулся на пару миль…

Поднеся к губам еще одну ложку, я вдруг замираю и, следуя спонтанному порыву, протягиваю ее Лео.

— Хочешь?

— Хочу… — Приятно удивленный, он наклоняется ближе, открывает рот и, сомкнув на ложке губы, вдруг прикусывает ее, не позволяя забрать.

— Эй! — восклицаю я с притворным возмущением и легонько мотаю его голову из стороны в сторону. — Фу, отдай! — Подыгрывая, он изображает собачий рык. — Ах, так? Плохой мальчик!

Заскулив и состроив щенячьи глазки, Лео разжимает челюсти. На пластиковом приборе остались следы зубов.

— Теперь хозяйка не пустит меня на теплый коврик у кровати?

— Посмотрим на твое поведение, — с деланной важностью хмыкаю я, сама же, наверное, краснею как томат. Следующая порция мороженого кажется мне особенно вкусной.

Продолжая разговор, мы обмениваемся фотографиями наших кошек (у Лео рыжий, под стать хозяину, кот с ироничном именем Тайгер) и вспоминаем школьные годы, невольно касаясь темы, которую я не планировала обсуждать.

— Значит, — хмурится Лео, облокотившись на бедра, — того недоноска не просто занесло по-пьяни — он пристает к тебе уже давно…

— Скажу больше: именно из-за его подножки я тогда на тебя упала.

— Правда? Я был в своих мыслях и не обратил на него внимание.

— Как и я в свое время — отсюда весь сыр-бор: Колин привык нравиться девчонкам, но меня его понты в лучшем случае забавляли, в худшем — раздражали. — Издавая неприятный хруст, я начинаю мять пальцами креманку. — Говорят, мужчинам присущ инстинкт охотника, типа, чем тяжелее дается добыча (как бы пошло это ни звучало), тем она ценнее. Наверное, именно такое «охотничье» упорство заставило этого придурка в меня вцепиться. Другой причины я не нахожу.

В ответ Лео тихо, но отчетливо произносит:

— Еще раз к тебе сунется — сразу скажи мне. Я приструню его раз и навсегда, можешь не сомневаться.

Эта фраза вызывает во мне смесь эмоций: в первую секунду мне смешно, что виолончелист собирается кого-то приструнить, потом делается противно от мысли, что Колин может ко мне сунуться, затем суровая уверенность парня, который защитил меня однажды и намерен делать это впредь, окатывает нутро горячей волной.

— Спасибо… — шепчу я и съедаю последнюю ложку мороженого. — Во всем нужно видеть светлую сторону: если б ни выходки Колина, мы с тобой могли бы не познакомиться.

Лео усмехается, допивая чай.

— Выходит, — тара из-под угощений летит в ржавую урну, — даже такие ничтожные люди зачем-то нужны Вселенной.

Искристый взгляд обращается ко мне, мимолетно скользнув по губам. Электрический ток проходит по моему позвоночнику. «Черт, — понимаю вдруг я, — а мне ведь действительно нравится этот парень!» Если раньше я оговаривалась про себя, что мы можем сойтись, а можем не сойтись, несмотря на яркое знакомство, то теперь мои сомнения будто испарились. Будто Лео выжег их единственным взглядом…

С несвойственной мне уверенностью я придвигаюсь ближе к нему — совсем немного, но цель действия все равно очевидна. Улыбаясь как-то по-новому, Лео накрывает мою руку своей, медленно наклоняется и, глядя из-под ресниц, замирает в сантиметрах от моего лица. «Не навязывается», — с умилением думаю я, вдохнув манящий запах его дыхания, и подаюсь вперед. Наши губы мягко встречаются. Открываются друг другу. Оттого что я ела холодное, а он пил горячее, поцелуй в прямом смысле кажется жгучим. И сладким — с привкусом вишни… Обняв за талию, Лео подтягивает меня ближе к себе и кладет ладонь мне на щеку. Наклоняет голову, щекоча волосами подбородок и шею, и чуть глубже проникает мне в рот языком. Все движения мягкие, неспешные, чувственные. В моем животе растет напряжение — будто тугая пружина сжалась до предела и хочет вновь освободиться.

Мы отрываемся друг от друга минут через двадцать, и то лишь потому, что после двух пропущенных Лео пришлось-таки ответить на звонок.

— Прости, пожалуйста… — глубоко дышит он. — Это Закари, он не отстанет. Алло? — Его губы раскраснелись и немного припухли. Словно зачарованная, я наблюдаю за тем, как они смыкаются и размыкаются во время разговора, как задумчиво сжимаются в линию, как по ним то и дело проскальзывает язык. — Мужик, я занят… Очень занят! Не знаю, Винса попроси… Понял… Да понял я!.. Есть за что, братюнь. Давай.

Повесив трубку, Лео тихонько ругается и глядит на меня с виноватой полуулыбкой.

— Если тебе надо уйти, ничего страшного, — опережаю я его и украдкой гляжу на часы. Почти семь — не так уж долго гуляли.

— Извини… Не думал, что нас могут так нагло прервать. — Он берет мою руку и снова целует костяшки — не мимолетно, как прежде, а продолжительно, с чувством, плотно прижимаясь губами. — Но до дома я тебя провожу.

Пока мы идем, держась за руки и переплетя пальцы, Лео рассказывает о случившемся форс-мажоре: Закари выронил ключи от дома в репетиционной студии, где сегодня уже никого не осталось, и только Лео из всей команды может подъехать, чтобы ее отпереть. Посмеявшись над ситуацией и посочувствовав незадачливому музыканту, я немного утешаюсь, хоть и не горю желанием так скоро прощаться.

Лео провожает меня до квартиры. Мы долго целуемся, не обращая внимания на любопытные взгляды проходящих мимо соседей, и все оттягиваем момент расставания. Не противясь соблазну, я запускаю пальцы в его гладкие волосы — в ответ он сильнее сжимает объятия.

— Я заеду за тобой завтра, — томно шепчет Лео, с явным нежеланием отрываясь от моих губ. — В этот раз нам никто не помешает, даю слово.

Закрыв дверь, я прижимаюсь к ней спиной и несколько минут стою в тишине, игнорируя трущуюся о мои ноги кошку.

Все прошло хорошо, но все же не так, как я ожидала. Всегда думала, что впервые целоваться надлежит не раньше третьего свидания и что подобным действиям, так сказать, закрепляющим «официальный» статус пары, обычно предшествуют слова и признания, вроде: «Ты мне нравишься — будь моей девушкой!» Но оказалось, что порой люди тянутся друг к другу как намагниченные, забыв принципы и мнимую пристойность, — и в этом нет легкомыслия или распутства, это попросту… естественно.

Вздохнув, я медленно опускаюсь на корточки и одариваю Берту желанным вниманием.

Кажется, я бесповоротно влюбилась.

* * *

Всю ночь мне снились яркие, насыщенные, эмоциональные приключения, которых хватило бы на трехчасовой фильм: там были зомби, и вампиры, и еще какая-то нечисть; мы с Лео и Мэг спасались на мотоциклах, прятались в подворотнях, искали припасы и оружие. Было очень много движухи! Помню, Колин тоже был зомби, и Лео отсек ему голову мечом. Весь в черной коже, с красным блеском в глазах, он был чертовски сексуален…

Но вовсе не этот калейдоскоп видений сделал ночь незабываемой.

Очнувшись засветло, я лениво открываю глаза. Смутно вижу край кровати, сбившуюся простыню и кусок стены. Хочу потянуться за телефоном и посмотреть время, но не могу двинуть рукой. «Не до конца проснулась, наверное», — мелькает в голове. Я несколько раз с усилием моргаю и вновь пытаюсь шевельнуть пальцами. Ногой. Головой. Хоть чем-нибудь.

Но тело не слушается — лежит ничком, словно марионетка с оборванными нитями, жесткое и безвольное. Осознание этого порождает панику, за которой следует невыносимая тяжесть, будто я окаменела и не выдерживаю собственного веса. Становится трудно дышать — я пытаюсь хватить ртом побольше воздуха, но дыхание также не поддается контролю, оставаясь медленным и неглубоким. Чувствую себя абсолютно беспомощной… Хочется плакать, вопить, но ни единый звук не выходит из горла!

Каким бы зловещим ни казалось наваждение, крошечный проблеск здравого смысла велит не поддаваться страху. «Паника сделает хуже… надо успокоиться! Подумать о чем-нибудь приятном — может, отпустит?»

Я закрываю глаза и пытаюсь забыть, что придавлена к кровати неведомой силой. Нет. Я лежу на покрывале, расстеленном в центре ароматного луга. Мне тринадцать лет, мы с папой выбрались на долгожданный пикник, и я задремала под стрекот насекомых… Теплое воспоминание усмиряет эмоции, помогает выровнять сердцебиение, хоть я по-прежнему не могу шевельнуть и пальцем.

Стоит успокоиться, как резкий звук выдергивает меня из фантазии.

«Берта?»

Мурашки бегут по занемелой спине. Вот снова… Будто половицы скрипят от крадущихся шагов.

«Но у нас же ламинат!»

Ламинат или нет, а шаги становятся все отчетливей, все ближе. Хоть бы голову повернуть! Бесполезно. Все, что я могу — бессильно ждать, что будет дальше…

Не вижу, но чувствую, как кто-то нависает надо мной, как матрас продавливается под его коленом. Отчетливо слышу, как он втягивает воздух носом и выпускает дрожащими губами. Паника снова вступает в права — я напрягаю все душевные силы, чтоб не позволить ей разрастись. Тем временем неизвестный проводит пальцами сверху вниз по моей спине, издевательски медленно запускает их под футболку, скользит вдоль позвоночника, затем под лопаткой. Протискивает ладонь между матрасом и моей правой грудью… До боли сжимает ее, возбужденно хрипя мне в ухо. Я зажмуриваюсь и молю всех богов, чтобы это прекратилось!

«…Молитва? Может, это выход? Тут явно творится какая-то бесовщина!»

Горячее и мокрое на шее — неизвестный щекочет ее языком. Легкий укус провоцирует дрожь, которая тут же опускается в живот. Пока я пытаюсь вспомнить слова хоть какой-то молитвы, чужак прилегает ко мне всем телом — я начинаю задыхаться!

«Боже!.. пожалуйста…» — Как ни стараюсь, молитва не складывается. Мысли становятся беспорядочными, а тело, несмотря на страх и удушье, предательски горячеет, требуя продолжения изощренного кошмара.

Ни с того ни с сего оковы спадают — я судорожно вдыхаю, подпрыгиваю и, потеряв равновесие, падаю с кровати. Боль от удара возвращает меня в действительность: за окном занимается рассвет, хотя секунду назад была ночь, а в комнате, само собой, нет посторонних.

— Славатехоспади!.. — выдыхаю я, облегченно растягиваясь на прохладном полу.

* * *

— Никогда о таком не слышала…

— Сонный паралич — довольно известное явление.

— А… с тобой такое бывало?

— Пару раз. Жутко, конечно, но не опасно — помни об этом, и страх уйдет.

Я вздыхаю и откусываю от сэндвича с индейкой. Мне не хотелось рассказывать о ночном происшествии, настолько неприятным оно казалось даже спустя много часов, однако Лео разглядел неумело скрытое беспокойство и настоял, чтоб я с ним поделилась.

Зачесав назад волосы, он продолжает разъяснять:

— Дело в том, что в фазе быстрого сна мозг блокирует мышечную активность. Случается так, что ты приходишь в сознание, прежде чем этот эффект спадает, и тело остается «выключенным» до полного пробуждения. А из-за того, что мозг находится в полусне, могут возникать видения, которые кажутся более реальными, чем обычные сны. В прошлом такие «приступы» конечно же мистифицировали и связывали с деятельностью темных сил.

— Ничуть не удивлена!

У всех случаются кошмары, но то наваждение было столь реальным и плотским… меня передергивает всякий раз, как я его вспоминаю. Надеюсь, это никогда не повторится!

— Эй. — Лео гладит меня по предплечью. — Ты так сильно испугалась?

Киваю, поджав губы, и отворачиваю голову.

— Бедняжка… — Чувствую шепот на зашейке. — Что мне сделать, чтобы тебе стало лучше? — Невесомые поцелуи осыпают плечо. Мое сердце упоенно трепещет.

— Просто продолжай в том же духе…

Беззвучный смех вибрирует на коже.

— Иди сюда. — Лео откидывается на одеяло, одну руку закидывает за голову, вторую призывно тянет ко мне. Не сдерживая улыбки, я откладываю сэндвич на картонную тарелку и устраиваюсь у него под боком, положив голову ему на грудь. Он обнимает меня и целует в макушку.

Просеянные через сито листвы, на нас ложатся солнечные пятна. Мы замолкаем, провожая взглядом редкие облака, пересекающие небо. Только стрекот насекомых нарушает тишину — и нет звука приятней на свете.

— Так интересно, — шепчу я, срывая длинную травинку. — Когда со мной случился этот жуткий паралич, мне помогло воспоминание о пикнике, который мы с папой устроили лет пять назад. Я — как бы сказать? — эмоционально в него погрузилась, и это помогло унять страх. И вот на следующий день ты везешь меня в лес и устраиваешь пикник!

— Интересное совпадение, — хмыкает Лео. — Но мистики в нем, разумеется, нет: я просто запомнил, как ты говорила о любимом лесочке, — вот и решил сделать тебе приятно.

— У тебя получилось! — Приподнявшись на локте, я задорно чмокаю его в щеку. Мгновение — и я оказываюсь на спине, а водопад огненных волос окружает наши лица. Пылкий взгляд, цепкий поцелуй — что-то разрастается во мне, точно воздушный шарик, налитый вдохновением.

— Я так счастлив, что мы познакомились.

— Я тоже…

Когда подкрадывается вечерняя прохлада, мы собираем вещи в большой рюкзак и выходим из леса к оставленному у дороги «патфайндеру» Лео. Колеса шуршат по гравию и выезжают на гладкое полотно асфальта. Минут через двадцать в окне появляются первые дома. Негромко слушая одну из метал-опер «Ayreon» — впервые встречаю человека, как и я увлеченного творчеством гениального Арьена Лукассена! — мы проезжаем район, где я выросла. Ностальгия сжимает мне грудь, тепло и немного печально. Я рассказываю о местных «достопримечательностях», припоминая истории из детства:

— …а вон там за складом — пустырь. Мы с соседским мальчишкой (Питер, кажется, его звали) построили там большой шалаш, где играли всю осень. А зимой взяли и подожгли его — огонь, казалось, поднялся до небес!.. А там, за деревьями, — пруд, вонючий такой, покрытый ряской. Мы с Мэг нашли в зарослях невесть кем сделанный плот и даже рискнули на нем покататься. Чуть не свалились! Туфли потом две недели воняли тухлой водой. Весело было…

Несмотря на то, что мы с папой жили более чем скромно, я росла счастливым ребенком, потому что умела радоваться малому и, самое главное, была глубоко и нежно любима.

Вдруг я спохватываюсь:

— Ой… Лео, можно по дороге заскочить в супермаркет? Мой папа завтра выписывается из клиники — в гости заедет, а мне угощать нечем!

— Да, конечно.

«Батюшки, я чуть о нем не забыла! Совсем голову потеряла. Стыдно! Хотя… — бросаю взгляд на своего парня, — разве можно осуждать влюбленных за рассеянность?»

Мы паркуемся у торгового центра. В магазине Лео возит за мной тележку и помогает выбирать продукты. «Так странно: будто шопинг семейной пары!» — думаю я, наблюдая, как он разговаривает с мясником.

Оплатить покупки Лео мне, конечно, не позволяет.

— Можешь считать это вкладом в будущие отношения с твоим отцом! — озорно подмигивает он, и мои щеки теплеют.

Путь до парковки пролегает мимо бутиков. Вокруг снуют посетители ТЦ, и мне кажется, что все они смотрят только на нас. Смотрят и думают: «Какая красивая пара!»

Но чем счастливее я себя ощущаю, тем противнее кажется незначительное по сути событие.

Мое внимание привлекает смутно знакомое лицо ухоженной дамы лет сорока: она проходит мимо, оживленно болтая по телефону. Позади нее плетется скучающий парень, от вида которого мои органы наливаются свинцом. Все мы: я, Лео и Колин — замираем посреди широкого холла, глядя друг на друга. Я невольно хватаюсь за Лео. Он мягко высвобождается, перекладывает пакеты в одну руку и обнимает меня за плечо, сохраняя уверенно-невозмутимый и слегка вызывающий вид. Колин, для которого эта встреча так же внезапна и некомфортна, не мигая смотрит сперва на меня, потом на Лео — замешательство сменяется враждебностью и защитным самодовольством. Он задирает нос — я замечаю, что отек после драки еще не сошел. Кажется, Колин хочет что-то сказать, но передумывает и оборачивается в поисках отошедшей на большое расстояние матери. Смерив нас напоследок презрительным взглядом, он криво усмехается и уходит прочь. Я медленно выдыхаю, глядя ему в спину.

— Больше он тебя не тронет, — говорит Лео с ободряющей убежденностью. Я не отвечаю. Мимолетная встреча оставила гадкий след на душе, будто Колин ступил в нее грязным ботинком.

* * *

В воскресенье я выспалась и встала в прекрасном настроении. Папа приехал вскоре после двенадцати, радостно сообщив, что обследование не выявило ничего неожиданного, — чем не повод для маленького семейного праздника? Я приготовила несколько блюд, подспудно надеясь, что в будущем смогу произвести на Лео впечатление своими отнюдь не скромными кулинарными навыками.

— Чего сияешь, как новый колпак? — отрезая кусок мясного рулета, спрашивает папа с игривой подозрительностью. — Только не говори, что влюбилась.

— Скажешь тоже: влюбилась! В кого? В сорокалетнего мексиканского повара или вредного администратора? Второй вообще, по-моему, не по девочкам. — Я смеюсь, но поворачиваться к нему не спешу, тщательно мешая бурлящий на плите соус.

Рассказывать о Лео я пока не намерена — папа сразу захочет с ним познакомиться, а для этого явно еще рановато. Мне самой-то непросто свыкнуться с тем, как стремительно у нас все закрутилось, — папе такое совсем не понравится.

Мэг я тоже пока не писала — решила, что важными новостями лучше делиться лицом к лицу. Заранее слышу, как она будет визжать и задавать непристойные вопросы. Заслугу за знакомство с Лео она, несомненно, припишет себе, хотя во мне крепнет убеждение, что наша с ним встреча была неизбежна.

Не без тоски распрощавшись с Бертой — может, нам с Мэг тоже завести питомца? — я собираю папе контейнеры с остатками блюд. Вечер провожу в щемящей сердце переписке.

Проснувшись по будильнику на следующий день, я первым делом перечитываю последнее сообщение Лео:

«Всяк согласился бы отдать Богатство, славу, благодать За право душу потерять, В уста ее целуя.⁽²⁾ Спокойной ночи, красавица. Завтра вряд ли свидимся, но я непременно позвоню тебе вечером! Целую крепко и сладко».

Теплый трепет поселяется у меня в груди. Не верю, что со мной взаправду происходит… такое! Мир играет новыми красками, а проблемы, вроде заваленных экзаменов, кажутся смешными и незначительными! Я потягиваюсь, перечитываю сообщение еще раз пять и пробегаюсь по скопившимся за ночь уведомлениям. Заглядываю в почту.

«princecharrrming@gmail.com? Это еще кто? Тема… "Лео Коннелл Грин"?.. Чего? У Лео есть второе имя? Его почта что ли? — Я в замешательстве открываю письмо. Никакого текста, только вложение. — И что? Какой-то скан…»

Я увеличиваю текст и принимаюсь читать. Резко сажусь. Несколько секунд гляжу сквозь телефон, будто огорошенная. «Это что еще… за фигня?!» — Пересматриваю документ, напряженно вглядываясь в каждое слово, чтобы убедиться, что правильно все поняла. Розовое марево, в котором я плавала минуту назад, блекнет, становится мокрым и знобким.

---

---

1) Речь об игре 2003 года «Черное Зеркало» («Black Mirror»).

Вернуться к тексту

2) Альфред Теннисон «Сэр Ланселот и королева Гвиневера», перевод С. Б Лихачевой

Вернуться к тексту

---

Я предупредила Саманту, что неважно себя чувствую, — она отправила меня встречать посетителей и обещала по возможности не загружать иной работой. Поглощенная хмурыми мыслями, я нервно перебираю пальцы, приветствую пока еще редких гостей вымученной улыбкой и совсем не удивляюсь, когда вижу знакомое лицо.

— Ну, здравствуй, яр… могу я по-прежнему звать тебя ярочкой? Или та швабра уже тя оприходовала?

Мое нутро содрогается. Я с большим трудом прячу злость, которая вспыхивает в душе от мерзких слов, от сальной улыбки, от мучительных воспоминаний и лежащей на поверхности догадки.

— Это ты прислал? — спрашиваю подчеркнуто холодно. Растянутая пуще прежнего улыбка говорит за себя.

— Понравилось?

Желудок скручивается. Знаю, что актриса из меня никудышная, но пытаюсь придать лицу насмешливое выражение.

— Ты вообще в курсе, что такое «врачебная тайна»? Думаешь, я поверю, что ты вот так запросто добыл этот документ?

С надменным видом Колин сует руки в карманы джинсов.

— Связи, Барлоу, — в мире все решают связи. Хочешь верить, что это фальсификация, — пожалуйста, верь. Мне пофиг. Главное, я знаю, что это правда. А раз так, то и ты когда-нибудь в этом убедишься.

Холодок бежит по спине, но я не подаю вида. Не могу допустить, чтобы последнее слово осталось за этим высокомерным, злопамятным выродком! Скрестив руки на груди, я гордо вздергиваю подбородок.

— Мне тоже пофиг, что ты себе напридумывал. Лео — настоящий мужчина и стоит десятка таких, как ты!

Усмешка Колина становится невыносимой.

— Десятка? По-твоему, все настолько плохо?

Я прикусываю язык. Оборачиваюсь, проверяя, не привлек ли наш разговор ненужное внимание. Тихо спрашиваю:

— Чего ты добиваешься? Что я испугаюсь, брошу Лео и перебегу наконец-то к тебе?

Колин презрительно фыркает:

— Поздняк метаться, красавица, — поезд уже ушел! Думала, я вечно буду ждать, пока ты образумишься? Я лишь хотел убедиться, что ты оценила мой прощальный подарок. Получи-распишись!

Я не успеваю среагировать, и он щелкает меня по носу. Отшатываюсь, наткнувшись на стойку с меню. Прежде чем я взрываюсь негодованием, Колин разворачивается, делает мне ручкой и покидает «Заводь», противно звякнув дверным колокольчиком.

«Прощальный подарок… вот же дрянь!..»

Мне бы порадоваться, что Колин соизволил оставить меня в покое, но, видит бог, сейчас не до того. Я сбегаю в туалет для персонала, чтобы умыться и перевести дух.

Документ, который я получила по «мылу», был страницей из истории болезни. В нем говорилось, что такого-то числа в такое-то отделение психиатрической клиники имени кого-то там поступил пациент Лео Коннелл Грин: пол «М», возраст 21 год, на учете ранее не состоял. Пребывая в кататоническом ступоре, он жаловался на депрессию, слуховые галлюцинации и амнезию. Ниже шла запись со слов пациента, сделанная неровным врачебным почерком: «голос в голове: издевается, унижает, запугивает; провалы в памяти: обнаруживаю себя в непонятных местах, не помню, как туда попал; из памяти выпадают минуты, часы, даже дни». Последние строки документа гласили: «Предварительный диагноз: диссоциативное расстройство идентичности, большое депрессивное расстройство».

Из смотренного когда-то детективного сериала я знаю, что «диссоциативное расстройство» (оно же ДРИ) — научное именование раздвоения личности. Не удивительно, что новость выбила меня из колеи.

«"Лео стоит десятка таких, как ты", — надо ж было сказануть!»

Я высмаркиваюсь, нехотя возвращаюсь на пост и, предоставленная своим мыслям, пытаюсь рассуждать здраво: «Итак… если допустить, что документ подлинный, то, судя по дате, Лео загремел туда через несколько месяцев после смерти родителей, так что депрессия и всякие расстройства объективно могли иметь место. Это раз. Диагноз обозначен как "предварительный", значит, мог не подтвердиться. Это два. Если Лео проходил лечение, значит… ну, мог выздороветь. Это три. За время нашего общения он ни разу не сделал ничего дурного. Это четыре».

Все эти доводы я гоняю по кругу, но мысли мои всякий раз спотыкаются о нашу с ним первую встречу... Ведь тот хмурый, зажатый парень, волчонком глядящий поверх ноутбука, совсем не похож на элегантного и лучезарного Лео, с которым я познакомилась на вечеринке и провела два чудесных свидания. И пусть он объяснил причину своего состояния в тот день, пусть я даю себе отчет, что человек не бывает всегда одинаков, тревожный звоночек в моей голове звенит час от часу все громче, и, как ни стараюсь, я не в силах его заткнуть!

Мысленно рисуя образы близких людей: папы, Мэгги, бабушки и тети Мэри, — я в красках вспоминаю, как они то грустят, то радуются, то смеются, то плачут, то шутят, то ведут себя очень серьезно и как по-разному выглядят в эти моменты. Но это не помогает: контраст между «разными» Лео по-прежнему кажется неуловимо неправильным.

Домой возвращаюсь, едва переставляя ноги. Оставшись одна, чувствую себя потерянной. У меня нет сил на творчество, нет желания читать или что-то смотреть, даже ленту стримить неохота. Так жаль, что рядом нет Мэгги! Дерзко-оптимистичная, она как никто умеет «переключать» меня с плохого на хорошее. Увы, хоть она прилетает в ночь на четверг, к нам домой вернется только на будущей неделе. Может, напроситься к ней в гости? Ее родители хорошо ко мне относятся.

Приняв горячий душ, я переодеваюсь в домашнее и весь вечер бесцельно прохаживаюсь из комнаты в кухню и обратно. Скорей бы закончился этот мучительный день… Переспав с тяжелыми мыслями, я смогу оценить их более взвешенно и принять адекватное решение. В большинстве случаев так и происходит.

Но испытания на сегодня еще не закончились.

«Speak my friend, you look surprised.I thought you knew I'd come disguised…»

Лео звонит… Ой-ей, что же делать?

«…I can make your dreams come true,What a couple — me and you…»

Готова ли я сейчас к разговору? Смогу ли общаться как ни в чем не бывало? Стоит ли напрямую спросить о лечении?..

«I will show you everything no vividly…You can't deny me!»

Первый звонок я пропускаю — мало ли по какой причине я не могла ответить? Второй раздается минут через десять, и я принимаю его с подготовленным за это время решением: о ДРИ не спрашивать, говорить на отвлеченные темы и внимательно прислушиваться к своим ощущениям.

— Алло! — В ответ молчание. — Эм-м… Алло-о-о!..

— …А, что? Прости: звучание твоего голоса меня зачаровало.

Смеюсь, кажется, чуть громче, чем надо.

— Приятно открывать в себе новые способности!.. Как твои дела?

— Обыкновенно. Закончили запись трека. Осталось еще два, потом микширование, обработка… планируем выпустить альбом через два-три месяца, но кому это интересно? Расскажи лучше, как прошел твой день?

— …Не так хорошо, как хотелось бы, — отвечаю уклончиво. — Проснулась уставшая, голова не соображает, настроение соответственное. Атмосферное давление, наверно, не знаю.

Пауза.

— Агнес, у тебя что-то случилось?

От его тона я вздрагиваю.

— Да ничего, я ж сказала...

— Не ври мне, пожалуйста.

Я обмираю. Как он это делает?

— Лео… — Мои глаза горячеют, ум туманится — накопленные за день, эмоции готовы без спросу излиться. Я вдруг теряю контроль над своим языком: — Прости меня… — Комок встает поперек горла. Лео молча ждет, когда я продолжу. — Я… кое-что узнала. Если это правда… Я понимаю, это очень личное, и мне вообще не положено знать… ну, то есть, если б ты сам не захотел рассказать… Я узнала, что ты лечился в психиатрии, и про диссоциативное расстройство... — По-прежнему молчание. — Сегодня утром узнала. Прости, но меня это так напугало! Весь день не знала, что думать, не могла выкинуть это из головы и…

Не дослушав мою сбивчивую речь, Лео сухо бросает:

— Жди, я приеду.

— А?..

…и кладет трубку.

Словно очнувшись от накатившей дремы, я подскакиваю и начинаю сновать туда-сюда, вцепившись себе в плечи. Какая же я дура! Нельзя было заговаривать об этом так сразу, да еще на эмоциях! Что на меня нашло? Я ведь планировала изучить тему ДРИ и наводящими вопросами узнать, как Лео приходил в себя после трагедии. Но меня будто прорвало…

Через пятнадцать напряженных минут раздается звонок домофона, через десять невыносимых секунд — негромкий стук в дверь. И вот он стоит на пороге, сложив руки за спиной. На нем светло-серые спортивные штаны и застиранная футболка с изображением Ктулху, волосы убраны в небрежный пучок на зашейке, — очевидно, Лео не стал тратить время на переодевание и поехал, в чем был.

— Привет… — Потупив взгляд, я пропускаю его в квартиру. Он молча вынимает из-за спины и протягивает мне тонкую бумажную папку.

— Что это?

— История болезни. Бери, не стесняйся. — Он шагает вперед с непроницаемым выражением на лице и не глядя захлопывает дверь. Стыдливо улыбаясь, я тянусь к папке так, словно боюсь обжечься.

— …Пройдем в кухню? Можешь не разуваться.

Мы садимся друг напротив друга. Видя, что я не спешу притронуться к бумагам, Лео сам открывает папку и берет документ, который я тут же узнаю.

— Это мое направление на госпитализацию: здесь указано, что у меня может быть так называемое ДРИ. А это — моя выписка. — Он перелистывает несколько бумаг. — Как видишь, в стационаре меня держали всего три недели. Окончательный диагноз: «Обсессия на фоне большого депрессивного расстройства». Перевожу на простой язык: после известной травмы у меня возникла навязчивая идея — что во мне живет посторонняя сущность, которая, как объяснили врачи, олицетворяла вину за ссору с родителями. Прописали терапию и антидепрессанты. Все. — Лео закрывает папку, бесцеремонно отталкивает ее на край стола и отклоняется на спинку стула, пристально глядя мне в лицо. — Ну как, страшно?

— Нет…

Кажется, с моих плеч свалилась целая глыба — только чувство стыда продолжает давить.

Лео иронично кивает.

— Как ты узнала?

— Колин… — морщусь я. — Прислал письмо со сканом направления. В душе не знаю, где и как он его достал. Потом в кафе приходил. Дразнился...

Лео кривит рот, супит брови и упирается локтями в стол.

— То есть вместо того, чтобы довериться своему парню и чистосердечно поговорить, ты на слово поверила заведомо бессовестной сволочи?

— Прости… — Неуверенно протянув руку, я поглаживаю его по сцепленным пальцам. — Я сдуру поддалась эмоциям, но… меня все же можно понять.

Его взгляд смягчается.

— Конечно, можно. Ты не так давно меня знаешь — мысль о том, что твой мужчина лежал в психушке, действительно должна пугать. Я непременно рассказал бы об этом со всеми нужными подробностями, но позже — сама понимаешь, это информация не для первого свидания.

— Да уж, — осторожно усмехаюсь я. — Но главное, что все прояснилось. Ты на меня не в обиде?

Тонкие губы расслабляются, их уголки ползут вверх.

— Нет. — Его руки бережно накрывают мою. — Наверное, я и сам испугался — что ты нафантазируешь невесть что, да и бросишь меня, не желая слушать. Мне бы… очень этого не хотелось.

Наше молчание вновь становится комфортным, напряжение рассеивается, будто в кухню впустили свежий воздух. Окинув Лео кротким взглядом, я умиляюсь тому, как уютно он смотрится в домашней одежде.

— Ты голоден?

Благодарная улыбка.

— Нет, спасибо. Как раз поужинал перед тем, как звонить.

— Жаль… — огорчаюсь я, но не отказываю себе в удовольствии покрасоваться хотя бы на словах. — У меня мясной рулет в холодильнике — ум отъешь! Впрочем, лучше я как-нибудь свежий приготовлю — с пылу с жару всегда вкуснее. Тогда чаю?

Он кивает. Я встаю и откидываю крышку настенного шкафчика, демонстрируя внушительную коллекцию жестяных и картонных коробочек. При всей своей бережливости на черный чай я никогда не скупилась.

— Есть эрл грей, ассам, дарджилинг, лапсанг сушонг, два вида цейлонского и куча фруктовых: красный апельсин, гранат, лесные ягоды, клубника, лимон-мята, виноград, пина колада… тебе какой?

Лео растеряно смеется:

— А ты ценитель. Какой твой любимый?

— Цейлон с типсами⁽¹⁾. — Я беру полупустую черную баночку. — У него своеобразный терпкий привкус. Папе никогда не нравился, но я такой обожаю!

Вскоре я ставлю на стол две дымящиеся кружки, на одной из которых, принадлежащей Мэг, нарисован золотой зодиакальный лев. В ответ на толстую шутку Лео по-доброму закатывает глаза. Я пожимаю плечами и собираюсь вернуться на прежнее место, но он отодвигается на стуле, хватает меня за талию и вдруг сажает к себе на колени — мои органы разом делают сальто. Коротко переглянувшись, мы одновременно льнем друг к другу в неожиданно исступленном поцелуе.

— Прости меня, Лео.

— Не стоит... Просто знай, что со мной можно говорить прямо.

Легонько куснув за шею, он зарывается мне в волосы пальцами и снова припадает к моим губам. От его напора я теряю равновесие и, сознавая провокационность этого действия, сажусь более устойчиво, а именно — «верхом». Блеснув глазами, Лео крепче сжимает объятия. Чувствую сквозь одежду его подтянутое тело.

Напрочь забыв про тревожный звоночек, весь день заглушавший мою способность к здравомыслию, я упиваюсь его близостью, свежим запахом и пьянящим вкусом. Присутствие Лео окутывает меня со всех сторон, словно шелковый кокон, внутри которого тепло и безопасно, можно забыть о бытовых неурядицах и предаться простым удовольствиям. Буйным цветом во мне расцветает желание.

Почти ночь на дворе. Соседки нет дома. Я могу предложить Лео остаться… Уже неважно, что наши отношения развиваются быстро, — если я кого и вижу своим первым, то только его!

Становится жарко. Языки сплетаются все более неистово, мои бедра непроизвольно покачиваются, его руки блуждают по моей спине и чуть ниже, удивительным образом сочетая деликатность с жадностью. Кажется, мы оба хотим зайти дальше, но сдерживаем себя что есть силы: я не решаюсь проявить инициативу, он же, наверное, боится потревожить оставленную Колином рану.

— Лео… — Залитая краской, я слегка от него отстраняюсь. — Я думаю, ты… — мой голос подрагивает, — …можешь переночевать у меня.

Его глаза темнеют, грудь вздымается чуть выше, черты будто делаются более острыми, а голос звучит приглушенно:

— Ты хочешь?..

— Хочу, — выдыхаю ему в губы.

— Агнес, — облизнув их, он смахивает упавшие на лицо пряди, — извини за прямоту вопроса, но ты ведь девушка еще?

— Да…

Руки на моей талии сжимаются чуть сильнее.

— Тогда не стоит торопить события. Не пойми неправильно: ты прекрасна, совершенна и бесконечно мне нравишься! — Он мягко обхватывает мои пылающие щеки. — Но давай смотреть трезво: у тебя был тяжелый день, полный сложных переживаний, — едва ли первый секс станет правильным его завершением.

Поглаживая мои скулы большими пальцами, Лео улыбается спокойно и нежно. Я поджимаю припухшие губы. Немного обидно, что он отказался от предложения, решиться на которое мне было непросто, но его самоконтроль, опровергающий представление, что все мужчины думают членом, определенно достоин уважения.

Я со вздохом утыкаюсь своим лбом в его.

— Ты прав. Не сегодня… Если честно, я ощущаю себя такой выжатой!

Он сочувственно привлекает меня к себе. Я кладу голову ему на плечо, наблюдая танец пара над кру́жками из-под полуопущенных век.

* * *

4:23 ночи. Колин Пирс стоит у входа в ночной бар, с кислым видом посасывая айкос. Заведение скоро закроется — самое время вернуться и попытать счастье с четвертым размером у стойки. Колин кидает стик в урну и, чуть помедлив, вставляет новый. Отчего-то мысли постоянно возвращаются к Агнес — красивой дурочке, живущей в устарелом мире книжных идеалов. Колин, которому с детства прививали практичность, всегда глядел на ее показное «благообразие» снисходительно.

Он отчетливо помнит случай, когда впервые подумал, что она не от мира сего: на литературе училка рассказала о придворном шуте, который горстями разбрасывал червонцы, а тем, кто их собирал, отвешивал поджопники; она закончила словами: «Будем честны: любой из нас бросился бы подбирать золото», — но Агнес воскликнула: «Я бы не стала! — На вопросительный взгляд училки и половины класса она смущенно ответила: — За все ведь придется платить… Если где-то прибавится, то где-то убудет». «Что ты несешь?..» — пробормотал тогда Колин.

Сколько им было? Лет по четырнадцать? Уже не тот возраст, когда веришь в бабкины присказки. Но впоследствии он убедился, что нищебродка, которая два года ходила с кнопочным телефоном, действительно мыслит такими категориями. Сколько раз она выбешивала его, отвергая подарки, от которых другая девчонка пищала бы? Взять хотя бы смартфон за пятьсот долларов…

Агнес, конечно, чудачка, но — черт возьми! — как сексуальна она была на днюхе недопырка Гарри, когда танцевала, забыв обо всем на свете! С минуту он пялился на нее, не веря глазам и затаив дыхание, прежде чем подойти. Обняв недотрогу со спины, Колин ожидал, что она смешно испугается, но Агнес продолжила танцевать, соблазнительно покачивая бёдрами. Она впервые сбросила маску скромницы и показала, что в ней живет настоящий дьяволёнок! Если б этот эпизод так его не раззадорил, Колин вряд ли докатился бы до попытки трахнуть ее силой… Ну и алкоголь, конечно, самоконтролю не поспособствовал.

Колин ругается себе под нос. Чувство вины ужасно раздражает. Все же он не настолько конченый, чтобы принять свой поступок как должное. Пару раз он даже думал, что не зря получил по морде, но не позволял этой мысли задерживаться в голове. Ни в коем случае нельзя унижаться и показывать, что ему не по себе или совестно!

Что до Агнес… пусть теперь разбирается со своим патлатым шизиком! Сама виновата… Да! Она сама виновата! Он-то хотел, чтобы у них все было по-серьезке: пробовал по-хорошему, пробовал — чего греха таить! — и по-плохому. Но раз она такая упрямая, то скатертью дорога!

Хотя жопка у нее, конечно, что надо…

Второй стик Колин кидает на тротуар и сердито давит белоснежной кроссовкой. Сплевывает себе под ноги и хочет вернуться в бар, но что-то привлекает его внимание.

В конце улицы, метрах в шестидесяти, прислонившись к стене на углу дома, стоит человек. Стоит себе и стоит, какая разница? Но Колину кажется — хотя что можно утверждать с такого расстояния? — что человек смотрит прямо на него, пристально, изучающе. Теплый вечерний воздух делается вдруг каким-то промозглым.

Не сводя взгляд с подозрительного типа — возможно, грабителя, который присматривает жертву среди гуляк, — Колин шагает к двери, которую так и не откроет. Резкая боль ошеломляет его — жгучая, давящая, словно кто-то схватил его сердце и пытается расплющить! Вцепившись в футболку, Колин отшатывается и с трудом удерживает равновесие. В глазах темнеет. Когда проходит первый шок, он нащупывает телефон, но тот выпадает из неверной руки. Следом за телефоном на асфальт летит сам Колин. Боль парализует и отупляет, не оставляя ничего, кроме страха за свою жизнь.

Изогнув спину, Колин видит, словно в тумане, все ту же фигуру на углу дома. Не двигаясь с места, человек безучастно наблюдает за его муками, постепенно растворяясь во мраке.

---

1) Типсы — чайные почки.

Вернуться к тексту

Примечания:

❗️Все ошибки в переписках допущены намеренно.

---

Звук будильника пытается вытянуть мое сознание из теплого, нежного сна, но я противлюсь ему что есть мочи. Наконец разлепляю веки, обрываю противный сигнал и сильнее кутаюсь в одеяло. Я впервые проснулась с чувством, что лучше уж смерть, чем идти на работу… Вчерашний день хорошо завершился, но эмоциональные всплески порядком меня истощили. К тому же, засидевшись с Лео и сдуру напившись крепкого чаю, я заснула куда позже обычного.

Через несколько минут ожесточенной душевной борьбы я наконец решаю прогулять. Пользуясь тем, что вчера жаловалась Саманте на самочувствие, я набираю ее номер и измученным голосом сообщаю, что мне необходим больничный. Немного неловко выслушивать пожелания здоровья, но, повесив трубку, я испытываю неописуемое блаженство! Получив внеочередной выходной, я не спешу покидать постель и остаюсь в горизонтальном положении еще часа три, то задремывая, то обращаясь мыслями к Лео.

Я открыто дала понять, что хочу его, — значит, в ближайшее время у нас все случится. Думая об этом, я моментально впадаю в волнение, будто парень вот-вот зайдет в комнату и ляжет голый в мою в постель. Я разное читала о первом сексе у женщин — складывается впечатление, что чаще всего он не слишком хорош. Но разве мой Лео — такой внимательный, деликатный и чувственный! — может быть в чем-нибудь плох? Одну за одной, дремотный мозг рисует пикантные картины нашей будущей любви, выставляя моего избранника то неспешным и ласковым, то несдержанным и властным. Не могу решить, каким мне хотелось бы его видеть…

Наконец я встаю и иду умываться. Когда сажусь завтракать, в окно заглядывает солнце, высвечивая узор от занавески на столе и реющую пыль — в воздухе. Глядя на это с ленивой очарованностью, я понимаю, что не хочу провести этот день в четырех стенах. Поглотив яичницу и надев воздушное платье с незабудками, я иду в парк, покупаю баббл-ти и, устроившись на любимой скамейке, с которой теперь связаны особо приятные воспоминания, от начала до конца прочитываю «Ночную Маргариту» Пьера Мак Орлана.

Повесть рассказывает о том, как старик — родственник того самого Фауста — продает душу дьяволу за шанс омолодиться и прожить жизнь еще раз. По условиям сделки, дьявол позволит ему сохранить душу, если договор подпишет кто-то еще. В конце концов влюбленная в Фауста проститутка жертвует собой ради него, а он с облегчением бросает ее на произвол судьбы. Заканчивается история еще одной встречей протагониста с дьяволом:

«— Здорово, старина, — приветливо воскликнул Фауст. И протянул руку: — Ну, как дела? — повторил Фауст, так и стоя с протянутой рукой.

И господин Леон, помедлив, пожал ее».

Отложив книгу, я запрокидываю голову и обдумываю свои впечатления. В искусстве нет числа сюжетам о договорах с потусторонними силами — эта тема всегда меня волновала: небезызвестную трагедию Гете я так и вовсе прочитала в двенадцать. Интересно, если б я встретила какого-нибудь условного демона, смог бы он соблазнить меня на сделку? За богатством и славой я не гонюсь, власть, удовольствие, вечная жизнь — тоже как-то мимо. Что еще обычно просят? Выдающийся талант? Звучит более искусительно. И все же…

Рассудив таким образом, я в полушутку и в то же время удовлетворенно заключаю, что сделка с дьяволом мне пока не грозит. Вернувшись мыслями в дольний мир, я убираю книгу в сумку и направляюсь в ближайший торговый центр «Парадиз», где в магазине для творчества беру большой скетчбук, карандашные грифели и несколько лайнеров; с тоской разглядываю набор профессиональных художественных маркеров. Чем копить на такой, в самом деле проще продать душу…

Пока бреду по кольцеобразному этажу и думаю, чем еще позаняться, я замечаю на эскалаторе то, от чего вздрагиваю всем своим естеством, — роскошную копну рыжих волос, венчающих рослую мужскую фигуру! Чуть не вскрикнув от радости, я спешу к эскалатору, лавируя между посетителями центра. Когда ступаю на длинное, медленно ползущее полотно, «объект» как раз с него сходит. Наверху я немного теряюсь, но замечаю Лео за стеклянной перегородкой, отделяющей от холла крошечную кофейню, и расплываюсь в улыбке. То, что мы случайно столкнулись в ТЦ, пусть и расположенном недалеко от наших домов, кажется маленьким чудом. Не в первый раз я думаю, что судьба умышленно нас сводит.

Лео делает заказ и отходит к стене, ожидая, пока тот выполнят. Раз он не занял столик, то, очевидно, берет кофе навынос. В первое мгновение я хочу влететь в кафе и броситься своему парню на шею, но одергиваю себя и решаю немного поиграть. Встав вполоборота у бетонной колонны — так, чтобы видеть Лео, но самой не светиться, — я набираю его номер, пританцовывая под музыку из ближайшего бутика. В ухе раздаются длинные гудки. Закусываю в предвкушении губу.

Лео ощупывает карман драных джинсов, вынимает телефон, и… длинные гудки сменяются короткими. Я растеряно наблюдаю, как он печатает в гаджете. Через несколько секунд мне приходит сообщение:

«Прости солнце, у меня репетиция( позвоню вечером!»

Противное чувство стискивает грудь. «Он соврал мне… Почему Лео соврал? Он не хочет со мной говорить?» — Обескураженная, я продолжаю искоса глядеть сквозь стеклянную стену. Убрав телефон, Лео прикладывает ладони к лицу и, кажется, с нажимом растирает веки. Зарывается пальцами в волосы, зачёсывая их назад. Он выглядит уставшим и угнетенным.

В растрепанных чувствах я набираю ответ:

«Жаль… мне так хотелось услышать твой голос! Разве ты не говорил, что вы репетируете по вечерам?»

Он отсылает подряд три сообщения:

«Все вместе да, но мы с Заком много работаем вдвоем».

«Прости я правда занят».

«Обязательно потом позвоню».

Все больше чувствуя досаду, пишу:

«Ладно, потерплю».

В этот миг на меня сваливается ужасающее предположение: вдруг Лео все же затаил обиду за то, что я поверила в его психический недуг? Вдруг после вчерашнего он решил, что я легко внушаемая истеричка, связываться с которой себе дороже? Вдруг он поэтому не захотел со мной остаться?

Меня будто окатили обжигающе холодной водой. С колотящимся сердцем я решаю проверить, как он отреагирует, если написать:

«Кстати… Моей соседки не будет до конца недели, — эмодзи "кусаю губы", — дай знать, если надумаешь заехать "на чай"».

Наблюдаю за ним, забывая моргать.

Лео застыл, опустив голову. Надолго вперился в экран. Внезапно он делает резкий замах, будто хочет разбить телефон об пол, — я вздрагиваю! — но в последний момент берет себя в руки и поднимает лицо к свету: глаза зажмурены, брови сведены, челюсти и губы сжаты, на скулах играют желваки — будто он разом в ярости и отчаянии.

Через несколько секунд после того, как он с кислым видом обращается к гаджету, мне приходит сообщение:

«В сортах чая ты явно разбераешься лучше, но я придумаю чем тебя угостить, — подмигивающий эмодзи. — Целую, красавица!»

Ничего не понимаю… Он отказывается говорить, врет о том, чем занят, и заставляет себя со мной флиртовать, хотя явно того не желает — ему это будто противно… Все тревоги, убаюканные его вчерашним визитом, просыпаются и поднимают уродливые головы. Что, если Лео всегда такой, когда я не вижу?

Бариста приносит картонную подставку с двумя большими стаканчиками и осторожно опускает ее в бумажный пакет. Сейчас Лео выйдет в холл — если останусь на месте, он наверняка меня заметит. Раздосадованная и окончательно сбитая с толку, я направляюсь к эскалатору, набираю на ходу сообщение и отправляю его прежде, чем возникает желание одуматься:

«Кажется, кофе ты любишь сильнее чая. Уверен, что двух порций хватит? А то выглядишь не очень».

Сбегая вниз, я замечаю, как Лео в панике крутит головой. Когда выхожу на улицу, солнце, такое приветливое пару часов назад, яростно слепит глаза. Я сворачиваю за угол, перебегаю дорогу на красный и понуро бреду по улице, ничего вокруг не видя.

Как после такого не возвращаться мыслями к драме с психлечебницей и ДРИ? Даю руку на отсечение: тот дерганый парень, за которым я только что наблюдала, не мой Лео!

Вообще, если задуматься, не так уж близко я его знаю... Мы встретились — сколько? — дней десять назад, вживую общались четыре раза и, как ни странно, чаще говорили обо мне, чем о нем. Он может скрывать столько сторон, которых я еще не видела! И не уверена, что хочу теперь видеть…

Опутанная такими мыслями, словно муха паутиной, я бесцельно кружу по району час или около того — забывшись, едва не прохожу мимо «Заводи», — а когда возвращаюсь домой, то обнаруживаю странный сюрприз: на дверной ручке моей квартиры висит фирменный пакет из той самой кофейни, где я следила за Лео. Застыв перед дверью на несколько секунд, я снимаю его и заглядываю внутрь — опасливо, точно сапер. В пакете лежит какая-то… книга? Нет, не книга — блокнот формата А5, красивый, в толстом переплете. С виду новый, но заметно, что первые страницы исписаны.

Взволнованная непонятной посылкой, чей адресант легко угадывается, я захожу в квартиру и не разуваясь сажусь за обеденный стол. Открываю блокнот — из него выпадает сложенное вдвое письмо. Принимаюсь разбирать неровный, крупный почерк:

«Я наверняка пожилею о том, что делаю (вернее он заставит меня пожилеть), но мне уже пофиг. Я так больше не могу! Мне противно от того что он тебя дурит, а ты кажется, реально, в него втюрилась! Я не самый хороший человек, но играть чужими чувствами не хочу.

Короче я не могу толком объясниться в письме (все равно не поверишь) и буду честен, я зассал говорить с тобой лицом к лицу или по телефону, так что просто передаю нашу с ним переписку (это единственный способ, которым мы общаемся), так он не сможет опять отбрихаться и будет вынужден сказать тебе правду!

Замученный совестью Настоящий Лео»

«Настоящий» Лео и загадочный «он»… Неужели это действительно то, о чем я думаю?..

Не позволяя новым вопросам захлестнуть мой разум, я нетерпеливо подвигаю к себе блокнот. Первые листы вырваны, и объяснение этому нацарапано на форзаце: «Я выдернул страницы ДО нашего знакомства, тебе они не интересны».

Глубоко вздохнув, начинаю читать. Первая запись сделана уже знакомым почерком:

«Что это было? Когда та официантка в меня влетела ты будто проснулся на секунду! И ты был типа… очень взбудоражен, если ни сказать больше. Не помню чтоб такое раньше случалось. Она конечно ничего себе, но дело же не в этом?

Тока прошу не увилевай и не пиши загадками. Бесит тянуть из тебя по слову, когда ответ на каждое сообщение приходится ждать сутки!»

Вторая заметка явно выведена другой рукой — строчки ровные, летящие, будто начертанные в каллиграфической прописи. В дальнейших записях эти два почерка, кривой и аккуратный, чередуются между собой.

«Дражайший Лео!

Позволяю тебе ликовать! Нам несказанно посчастливилось: девушка, которую всемилостивый фатум буквально бросил нам в руки, есть ключ к нашему освобождению. Именно она стала причиной безрадостного состояния, в котором мы находимся, она же станет спасением. Понимаешь? Совсем скоро мы будем свободны! Я верну себе полную силу и устремлюсь к звездам, ты же сможешь дальше влачить жалкое, лишенное смысла существование. Разве это не прекрасно?

Надо действовать деликатно, чтобы нечаянно не спугнуть ее. Мне предстоит завязать знакомство и втереться к ней в доверие, до тех пор настоятельно прошу тебя держаться подальше от "Заводи": не стоит смущать барышню нашим явным "дуализмом"».

«Черт меня дери!!! Я твое сообщение перечел наверно раз десять! Хоть ты писал когда-то что есть способ освободится, я думал найти его нам не судьба и моя жизнь никогда не станет прежней!

Я счастлив, по другому не скажешь!

Делай что нужно и поскорее!

—

Спустя несколько часов я стал отходить от новости и если честно, забеспокоился. Не знаю почему. Такое ощущение что что-то не чисто… Может я тупо тебе не доверяю?

И это… ты же не хочешь приченить той девушке вред?»

«Лео, Лео… Дай угадаю: в твоей смешной головушке возник образ связанной красавицы, над которой занесен жертвенный кинжал? Ибо "Лишь кровь проклятье уничтожит", как поется в одной из ваших нелепых песен.

Позволь тебя успокоить: ничего подобного не будет. У меня рука не поднимется причинить боль столь прелестному созданию. Все, что от нее потребуется — кое-что вспомнить, и, уверяю, она поможет нам своею охотой.

—

Как видишь, дорогой Лео, Их Величество Неизбежность всецело нам благоволят! Сегодня я не только встретил нашу будущую спасительницу там, где не ожидал, но имел возможность выставить себя в ее глазах героем.

Знакомство обещает быть не только полезным, но весьма приятным».

«Слушай сюда, пиявка инфернальная! — Здесь корявый почерк становится едва читаемым. — Мне совсем не нравиться то что ты вытворяешь! Ты говорил что она нам поможет, но нахрена ты к ней яйца подкатываешь? Ей же на вид лет 16 17! Ни то чтобы ты раньше девкам мозги не пудрил, но я блять чувствую что тут что-то другое особенное! Ты как эту Агнесс увидел сразу стал каким-то другим! И мне это не нравится! Не знаю почему, но не нравиться! Мне нужны Я требую объяснений! Если будешь вилять или мне не понравится ответ, даю слово клянусь что снова встану тебе поперек горла!

P. S. Я не педофил, держи мой хер от нее подальше!»

«Как же ты отвратительно пишешь…

Друг мой по несчастью, ты не в том положении, чтобы угрожать. Ты, как и я, заинтересован в том, чтобы прелестная Агнес встала на нашу сторону. Рано или поздно нам придется поведать ей правду, и я готовлю для этого почву. Необходимо создать крепкие и доверительные отношения. Можешь считать меня циником (ибо так и есть), но влюбленная девица готова верить всему, что твердит ее ненаглядный. Если вскружить малышке голову, нам будет проще добиться ее помощи, когда придет время.

До того момента не вздумай попадаться ей на глаза! Я все сделаю сам, твоя же задача — не испортить мне игру! Агнес сама не догадывается, насколько проницательной может быть, но в период полнолуния моя сила возрастет, и я сумею завлечь ее.

P. S. Возрастной ценз той вечеринки составлял восемнадцать лет, значит, все гости, включая Агнес, были совершеннолетними. Но я в любом случае не планировал торопить события — если она отдастся мне, не зная, кто я есть, это не принесет мне никакого удовлетворения.

P. P. S. Я, кажется, просил тебя не курить? Эта вонь опять напитала волосы… Завязывай, если не хочешь, чтобы я сменил прическу на более практичную!»

«Твою мать… Можно было догадаться, но ты не упомянал что собираешься рассказать ей всю правду! Ты хочешь влюбить в себя вчерашнюю школьницу, а потом во всем признаться?! И не считаешь это причинением вреда?! Да ты ей мозг взорвешь и сердце расфигачишь, а ей потом с этим жить! Давай выложим все как есть! Поверить по любому будет сложно, что так что эдак, так зачем разводить лишнюю драму!

P. S. Где зубная щетка???»

«Читай внимательно.

Мне не нужны твои советы.

Я буду действовать так, как пожелаю и посчитаю нужным.

Если не хочешь наслаждаться моим соседством до самой смерти и после нее, то сиди тихо и не мешай.

Что до Агнес, обещаю быть с ее сердцем всемерно деликатным. И постараюсь не распускать руки. До поры.

P. S. Щетка была наполовину сточена — я ее выбросил.

P. P. S. Ты помнишь, что на этой неделе твоя очередь пылесосить? Не забудь кровати подвинуть: там столько шерсти, что из нее можно сапоги свалять».

«Не нравится мне это, но ладно, я готов пока смириться с твоими методами. Лишь бы прок был.

Завтра полнолуние, я жду внятного описания всего важного что случится в мое отсутствие.

Черт, как же это нечестно! Почему у тебя есть дни полного контроля над моим телом, а у меня нет???»

«Потому что ты слаб.

—

Итак, для начала я наведался в "Заводь" (едва успел до закрытия) и внушил двум работникам желание уволиться — это усложнит работу заведения; теперь мне надлежит подвести Агнес к мысли, что мы будем чаще видеться, если она перейдет в вечернюю смену. Так будет удобнее для дела.

—

Мы с Закари отредактировали текст "Abyssus" (файл на рабочем столе) и переосмыслили темп в припеве "Bleeding soul" — там, где было moderato, теперь играем andantino.

—

Вернулся после свидания. Все идет как задумано: мне удалось обаять Агнес и усыпить зарождающиеся в ее душе подозрения.

Как же она сладка… Так бы и съел.

—

Второе рандеву прошло замечательно, ничего интересного во время него не случилось».

«Наверно я должен радоваться, что все идет по твоему плану, но мне по прежнему от него не комфортно.

Долго ты хочешь играться в романтику? Не пора ли перейти к делу?

Не могу найти темно серую футболку с черным вороном».

«Не будь таким скучным и не торопи события! Мы сосуществуем более трех лет, неужели ты не потерпишь еще несколько недель?

Ты удивишься, но все твои вещи я сложил в шкаф! Смотри внимательнее.

—

Случилось непредвиденное…

Паршивый мальчишка, которому я почти симпатизировал за испорченность и нечаянное содействие нашему знакомству с Агнес, не пожелал смиренно отойти в сторону: он добыл твое распроклятое направление в клинику, привив нашей девочке обоснованные сомнения… Мне удалось ее успокоить (я даже удостоился приглашения на ночь, которое отверг с большим сожалением), но все же, не стану скрывать, я весьма и весьма огорчен…»

Переписка обрывается.

Я бессильно откидываюсь на спинку стула и несколько минут слушаю, как гудит холодильник.

Все мои тревоги и подозрения оправдались: Лео — мой Лео! — серьезно болен. В нем живут два человека: у них разные характеры, почерки, лексикон, манера речи и даже уровень грамотности. Один из них активен днем, второй — ночью, но по какой-то причине воцаряется в период полнолуния. Дневной Лео, который считает себя «настоящим» и которого я совсем не знаю — это сердитый рокер из «Заводи» и «Парадиза»; Ночной Лео — это утонченный обворожитель, с которым у меня отношения.

Как будто самого факта ДРИ недостаточно, Ночной Лео почему-то считает меня причиной недуга и уверен, что я могу их, типа… излечить? Разъединить? Что каким-то чудом он отделится от Дневного Лео и «устремится к звездам». Лишь поэтому он сблизился со мной.

То есть мало того, что я по уши влюбилась в психически больного человека, так он еще использует меня, движимый непонятной манией…

Нервный смех вырывается из моей груди.

---

Недавний кошмар повторяется: я без причины пробуждаюсь средь ночи и понимаю, что не могу двигаться, — будто все тело, от груди до пят, перемотано плотной тканью. В этот раз я лежу на спине и чувствую себя менее беспомощно, но тяжесть, от которой хочется выть и биться в истерике, все же неумолимо растет. «Спокойно, Агнес! Помни, что тебе говорили — это не опасно. Сейчас ты проснешься, и все будет хорошо». — Стоит утешиться этой мыслью, как я чувствую прикосновение. Совсем как тогда, ощущения на сто процентов реальны, но сегодня фантом не домогается меня, а всего лишь гладит по волосам. Невинная ласка кажется издевкой над моим бессилием… Я смыкаю веки, смиренно ожидая конца наваждения.

Когда меня наконец отпускает, я хватаю ртом воздух, разом согнув колени и локти, встаю, прохаживаюсь по комнате — родной комнате, в которой я выросла — и по привычке загребаю ворс ковролина пальцами ног. Помню, мне было шесть, когда папа перестелил покрытие в спальнях, — все, что я делала в тот день и ближайшую неделю, я делала сидя и лежа на полу.

Сердцебиение понемногу унимается. Я отключаю телефон от зарядки и щурюсь на экран: без малого четыре. Снова засыпать после паралича жутковато, но для того, чтобы вставать, еще слишком рано. Сейчас мне особенно нужны силы. Со вздохом сажусь на комковатый матрас и обнимаю Бинго — большого плюшевого пса, обычно «спящего» у меня в ногах.

Прочитав переписку Лео с самим собой, я тут же собрала немного вещей, взяла такси и уехала, без зазрения совести солгав папе, что до конца недели «Заводь» закрыта на дератизацию.

Мне нужно прийти в себя и тщательно подобрать слова, чтобы уговорить Лео на повторное лечение и конечно же расстаться... Если честно, то мне боязно: Лео нездоров — кто знает, что от него ожидать? Вдруг он плохо отреагирует? Вдруг он может быть опасен?

Больше всего в злополучных записях меня шокировало даже не подтверждение ДРИ — как будто этого мало, — а тот цинизм, с которым Ночной Лео отзывается обо мне: «знакомство обещает быть не только полезным, но весьма приятным», «если вскружить малышке голову, нам будет проще добиться ее помощи», «постараюсь не распускать руки. До поры», «все идет как задумано». Кажется, он ничего ко мне не испытывает, кроме разве что похоти, которую сдерживает то ли по просьбе Дневного себя, то ли еще по какой причине.

Я поджимаю губы, падаю боком на постель и горько всхлипываю, уткнувшись носом в пыльный затылок Бинго.

Заснуть удается, когда начинает светать, пробуждаюсь я, соответственно, поздно. Кое-как отрываю чугунную голову от подушки, кое-как привожу себя в порядок и спускаюсь по крутой лестнице, крепко держась за перила. Однажды папа на ней оступился, сломал пятку и два ребра, с тех пор я хожу здесь с большой осторожностью.

Из кухни слышится кашель, туда и заглядываю.

— Доброе утро.

— Доброе, только какое же это утро? — Папа улыбается через плечо и продолжает нарезать что-то на разделочной доске. — Я делаю сэндвичи, будешь?

— Да, пожалуйста. И чайник поставь.

Сажусь за маленький квадратный стол с погрызенными ножками — иногда тетя Мэри приезжает в гости с собакой, — подпираю голову рукой и только теперь спохватываюсь:

— А ты чего не на работе?

— Дел на сегодня нету. Завтра детали доставят, тогда и поработаем.

Ужасно стыдно, но эта новость меня огорчает: не знаю, как буду скрывать от папы свое очевидно расшатанное состояние. Пока он готовит, я бегло осматриваюсь: сегодня тут гораздо чище, чем было, когда я приехала. За утро папа выбросил коробки из-под фастфуда, помыл поверхности и пол, аккуратно сложил посуду и — ого! — даже окно протер. Вчера я застала его врасплох, но он был рад моему появлению.

Вода закипает — я встаю, чтобы заварить чай.

— Выглядишь нездоровой. — Хмурится папа, искоса глядя на меня. — Все нормально?

— Вполне, просто режим сбился. Без Мэг скучно, вот и скрашиваю вечера игрушками и сериалами — иногда засиживаюсь. К слову о здоровье: сам-то как? — спешу я перевести стрелку.

Папа отмахивается:

— Как всегда. На перхоту не обращай внимания. Тебе с маринованными огурцами или свежими?

— Свежими. — Я ставлю кружку на стол, дожидаюсь, пока папа отложит нож, и тяну, не выдергивая, прядку волос у него на затылке, отчего он вздрагивает. Всегда любила так делать. — Оброс совсем. Но тебе хорошо!

— Не трогай, это мои антеннки для связи с космосом!

— А-а-а. И что передают?

— Что порабощение Земли откладывается из-за бюрократических неувязок на Плутоне. Приятного аппетита!

После завтрака (точнее, моего завтрака и его ланча) папа, к счастью, уходит в гараж, где, будучи профдеформированным механиком, может провести несколько часов, копаясь в своей любимой «витаре».

День проходит медленно и бессмысленно. Сил на эмоции не осталось — я впадаю в апатию. Бесцельно брожу по дому, бесцельно прогуливаюсь по заднему двору, бесцельно тыкаюсь в телефон, бесцельно пялюсь в потолок или телек. Пытаюсь читать о ДРИ, но закрываю страницу через минуту — я еще не готова погружаться в эту тему.

За весь день Лео ни разу не вышел на связь. Из записей следует, что две его половины не отрезаны друг от друга, они помнят в общих чертах, чем занималось альтер эго, пока стояло у руля — вероятно, Ночной Лео уже знает, что Дневной сдал их с потрохами. Существует ли вероятность, что после разоблачения он сам уйдет из моей жизни — тихонечко, без драмы и тяжелых разговоров? Это было бы идеально… Хотя тоже по-своему больно.

Чтобы занять себя и отвлечься от мыслей, я решаю сготовить на ужин что-нибудь замысловатое. Папа будет рад — может, от этого мне самой станет лучше. Такая вот корыстная участливость получается…

Прихватив рюкзак, я иду в супермаркет, по дороге думая, что бы приготовить и что для этого купить. Небо уже окрасилось в теплые тона: солнце клонится к крышам, ленивое, золотисто-оранжевое. Зимой наш район с неказистыми домиками выглядит уныло, но летом, когда все зелено и в цвету, он очень даже приветлив. Ароматные гроздья сирени перевешиваются через забор миссис Бишоп, слегка покачиваясь над тротуаром. Я встаю у душистого куста и глубоко вдыхаю, ощупывая гладкие, нежные листочки.

Ничего. Я не испытываю никаких эмоций. И нет смысла выдавливать их из себя. Дальше иду, глядя под ноги и заткнув уши невеселой музыкой.

If they take away my future, and deny me any chanceMy imperfection is the demon here inside,I'm badder than anyone, more evil than them...⁽¹⁾

Вернувшись домой примерно через час, я слышу, как папа увлеченно «вещает» в гостиной — наверное, по телефону. А может, в гости кто зашел? Его друг Стивен, например. Я тихонько снимаю рюкзак и прислушиваюсь, чтобы понять, есть ли в доме посторонние. Если так, то лучше пока подняться в комнату, — не хочу полчаса выслушивать, какой красавицей я стала и что не надо переживать из-за поступления.

— …ну вот, собираемся мы обратно — ехать часа два, — и вдруг приятель звонит, с которым пять лет не виделись: у меня, мол, новоселье — приезжайте с дочкой. Желания тащиться куда-то после долгой дороги, разумеется нет, но и человека обижать не хочется. Я и приврал, что ехать нам не два часа, а все пять. И что ты думаешь? Машина заглохла на середине пути, и мы добирались ровно пять часов! Такая вот издевка судьбы.

Раздается тихий смех, от которого мое нутро наливается раскаленным металлом:

— Что правда, то правда: слово не воробей. Помните, как в старом фильме «Трасса 60»: «Говори, что думаешь, и думай, что говоришь».

— Во-во! Отличный фильм, кстати, нам с Агнес всегда нравился.

Я пошатываюсь и упираюсь спиной в стену.

Нет-нет-нет-нет!.. Как? Откуда Лео узнал адрес? Я ему не говорила! Зачем он приехал? Оправдываться будет? Собирается снова морочить мне голову, доказывая, что нормален?

— Кстати, тоже случай был, когда машина ни с того ни с сего встала… — Лео рассказывает дорожную историю, папа разъясняет возможную причину неисправности в двигателе. Они так приязненно общаются… Как это вообще вышло? Лео приперся без приглашения, заявил, что он мой парень, отец устроил допрос, и тот плавно перетек в душевно-мужской разговор?

«Черт возьми! Что делать-то?!»

Ответ очевиден: надо выйти из ступора, вмешаться, увести Лео от папы и побеседовать с глазу на глаз. Хотя я, конечно, надеялась, что это случится позже или не случится никогда... Я глубоко вдыхаю, отвожу назад плечи, распрямляя спину и толкаю приоткрытую дверь. Когда перешагиваю порог гостиной, мое сердце падает, словно я ступила в пропасть.

— О! А вот и наша конспираторша! — С хитроватой улыбкой папа поворачивается ко мне. Он сидит в своем кресле, продавленном и потертом, Лео же устроился на диване, наискосок от него. Впервые вижу его одетым в белое (в рубашку и зауженные брюки) — отчего-то это кажется чудны́м даже на фоне прочих странностей. Положив ногу на ногу, а руку — на спинку дивана, он выглядит изящным и раскованным. Впрочем, Ночной Лео всегда такой... Я встречаю лукавый, уверенный взгляд, и эмоции, для которых я весь день была закрыта, кипучим потоком вливаются в душу. Несмотря на ком в горле, жар в щеках и тяжесть в диафрагме, я сохраняю показное спокойствие и слегка вздергиваю подбородок. В улыбке Лео мне мерещится довольная усмешка.

— Значит, заговор раскрыт? — отвечаю на приветственную реплику папы.

— Так точно! Все явки провалены — пришлось выйти из подполья, — Лео как ни в чем не бывало подхватывает шутку. — А если серьезно, то я проворонил твое последнее сообщение и приехал. Извини, что так вышло…

Мы оба знаем, что не было никаких сообщений после переписки в ТЦ с Дневным Лео, и разыгрываем спектакль для единственного зрителя — моего отца. Лео — Ночной Лео — понимает, что я не хочу пугать папу свалившейся на меня информацией. Кажется, он проверяет, вовлекусь ли я в игру…

«Думаешь, слабо́?» — Во мне просыпается неожиданный и немного желчный азарт.

— Ясно все с тобой… — Цокнув языком, я поворачиваюсь к папе. — Я написала, что не готова пока вас знакомить, и просила его не приезжать. Готова поспорить, ничего он не проворонил, просто слушаться не захотел.

Лео ухмыляется.

— Не очерняй меня понапрасну: твое слово для меня — закон. — В его глазах на мгновение вспыхнули искры. — Я сильно растерялся, когда понял, что меня никто не ждет, а тебя нет дома. Что поделать? Пришлось объясняться.

— Что ж… Полагаю, ужин теперь на троих готовить?

— Само собой! — Выражая энтузиазм, папа соединяет ладони в хлопке. — Надо ближе познакомиться с претендентом на мою Зефирку. Вы же не думаете, молодой человек, что я свою радость отдам первому встречному?

Несмотря на наигранно строгий вид, очевидно, что Лео папе нравится. «Он не может не нравиться…» — думаю я, непроизвольно сжимая мышцы живота.

— Тогда пора начинать, — говорю, отступая на шаг, — не то ужинать будем затемно.

Влетев на кухню, я открываю холодную воду и обильно умываюсь. Кажется, я только что постигла смысл выражения «любовь слепа»: даже зная о Лео пугающую правду, я продолжаю питать к нему чувства. Надо взять себя в руки и поставить точку в этой гротескной истории!

Позади скрипит дверь и щелкает замок. Я не оборачиваюсь. Беру кухонное полотенце и промакиваю лицо. Неспешные шаги. Большие руки на моих плечах. Дыхание в волосах и шепот над ухом:

— Агнес, все совсем не так, как ты думаешь.

— Да ну? — Чувствую тепло его тела, и моя душа содрогается. Говорю, все так же стоя лицом к раковине: — Я вижу два варианта: либо у тебя серьезные ментальные проблемы, либо все это — очень тупой и жестокий пранк, за который я не смогу тебя простить.

— А вдруг есть третий вариант? — Лео кладет подбородок мне на макушку.

— Какой же? — ехидствую я. — Может, те записи — литературный эксперимент? Или тело Лео Грина захвачено инопланетным разумом? Или нет! Бедолага, наверное, одержим злым духом!

— Ну-ну, разве я был злым по отношению к тебе?

Слегка толкнув Лео спиной, я оборачиваюсь и гляжу в раздражающе расслабленное лицо:

— То есть, ты у нас — типа демон?

— Не «типа», а самый настоящий. — Словно Чеширский Кот спросонок, он щурится и растягивает рот в улыбке. — Рад наконец-то представиться: Зегал.

— Очень смешно! Оборжаться! — С маху бью по протянутой для рукопожатия ладони.

— Мое имя кажется тебе смешным?

— Лео, хватит! — восклицаю я, но осекаюсь и прикладываю ладони к разгоряченным щекам. «Надо быть сдержаннее: это больной человек — мало ли, что он себе напридумывал…»

Пока я собираюсь с мыслями, Лео склоняет голову набок, глядя на меня с нарочито неубедительным беспокойством:

— Как спалось после сонного паралича сегодня? — Я вздрагиваю. — Прости, что снова вынудил тебя это пережить, но мне нужно было тебя найти. И потом, ты так прелестна, когда спишь, что я взгляда не мог отвести. — Лео несколько раз проводит по моим волосам, точь-в-точь повторяя ласку ночного фантома. Я отшатываюсь и упираюсь копчиком в столешницу. Он продолжает: — Люди, чувствительные к потустороннему, часто реагируют так на присутствие духов — пугаются и спешат пробудиться вперед собственного тела.

— Хватит… ты меня дуришь! Пока не понимаю, как, но точно дуришь!

С невыносимо самодовольным видом Лео упирается руками в столешницу по обе стороны от меня — мы буквально оказываемся нос к носу. Его запах кружит мне голову, а близость, несмотря ни на что, заставляет трепетать от волнения.

— Ты внимательно читала журнал? Что думаешь о следующих строках: «я наведался в "Заводь" и внушил двум работникам желание уволиться»?

Я открываю и закрываю рот. На фоне прочего эта запись не привлекла моего внимания, хотя значение ее очевидно: Саманта действительно говорила, что два вечерника ни с того ни с сего решили уйти из кафе.

Я выдавливаю единственное слово:

— Как?..

Лео шепчет мне в губы:

— Я все расскажу — ведь именно этого добивался мой не в меру зазорливый сосед. Но у меня два условия. Во-первых, разреши тебя поцеловать. Я соскучился… — Лео приникает ко мне прежде, чем я выражаю согласие или отказ. Хочу оттолкнуть его, но не могу. Видит бог, я тоже по этому скучала.

Отстранившись после горько-сладкого поцелуя, который длился одновременно слишком мало и нестерпимо долго, он продолжает:

— Во-вторых, я настаиваю на более интимной обстановке. Разговор предстоит непростой и очень личный — не хочу, чтоб нам мешали посторонние. Или потусторонние — прости за скверный каламбур.

Его брови и губы напрягаются — мне становится не по себе.

— И… где ты хочешь говорить?

— У нас дома.

«Ну уж нет!!! После всего, что случилось, я не останусь с тобой на твоей территории! Понятия не имею, чего от тебя ждать…» — думаю я, но говорю другое:

— Я не могу просто взять и уехать — папу это обидит и, несомненно, обеспокоит.

— Ничего, об этом я уже позаботился.

— В каком это… смысле?

Меня пронзает тревога. Оттолкнув руку Лео, преграждающую путь, я выбегаю из кухни обратно в гостиную. Когда вижу отца, неподвижно сидящего с закрытыми глазами и запрокинутой головой, что-то во мне обрывается и будто раскалывается на части.

— Папа!..

Я подлетаю к креслу и тереблю его за плечо. Тихонько всхрапнув, он отворачивает голову и причмокивает во сне. Облегченно выдыхаю: я-то уж думала... И все же он спит слишком крепко.

Лео заходит и вальяжно прислоняется к дверному наличнику:

— Не буди, иначе придется все делать заново.

— Делать что?!

— Гипнотизировать твоего отца. Проснувшись, он не вспомнит ни меня, ни твоего визита и подумает, что немного перебрал вчера вечером. Так что мы с чистой совестью можем уехать.

— Черта с два! — взрываюсь я, вконец сбитая с толку. — Никуда не поеду! И говорить с тобой не хочу! Уходи, пока я… полицию не вызвала! Или в дурку не позвонила!..

Лео картинно закатывает глаза:

— Любовь моя, не усложняй. Я ведь могу и по-плохому.

То, что происходит дальше, выбивает пол у меня из-под ног: зрачки Лео загораются ярко-красным пламенем, придающим его лицу самое что ни на есть зловещее выражение. В поисках опоры я нащупываю спинку кресла.

— Лео…

Он отслоняется от стены, ухватывает меня одной рукой за плечо, второй — за подбородок:

— Меня зовут Зегал! — Вблизи сияние видно более отчетливо — обвинить игру света или фантазии никак не получится. — Повтори! — велит он тоном, которому нельзя не подчиниться.

— Зегал… — упавшим голосом я прокатываю по языку странное слово, и что-то шевелится на самом дне моей души…

Повторяю еще раз, уже для себя.

Зегал…

Весь мир сжимается до пары противоестественно пылающих глаз.

Зегал.

Сердце несется вскачь, перед взглядом пульсируют пятна.

Зегал?

Какие-то образы мелькают в памяти, но слишком быстро, чтобы их различить.

Зегал!

Красные глаза уплывают в сторону, пространство вокруг темнеет и скручивается.

ЗЕГАЛ.

---

1) Star One — “Closer to the Stars”

Вернуться к тексту

---

Перед тем как приступить к делу, я долго (часа два, наверное) наводила порядок на чердаке — чтоб ничего не мешалось, не отвлекало и пыль не раздражала дыхательные пути. А может, я просто тянула время? То, что я собираюсь делать… если есть на свете ад, то душу мою ждет беспощадное пламя. В тысячный раз говорю себе: «Одумайся, несчастная! Нельзя идти против воли Господней! Бессмысленно. Глупо…» — а сама раскладываю на полу инвентарь.

Когда все готово и можно начинать, я замираю, стоя на коленях, и долго гляжу в одну точку. В тесной клетке квохчет упитанная курица. Нервно подрагивает свечной огонек.

Еще не поздно передумать…

Тут снизу доносится протяжный звук, мягко перетекающий в щемящую мелодию. «Играет…» — думаю я со сдавленным сердцем, и на глазах тут же выступают слезы. Музыка — единственное, на что ему хватает сил. Кажется, лишь она и поддерживает в нем последние искорки жизни... Соберется немного с духом — и за смычок. И все одна и та же душераздирающая мелодия — шедевр если не по технике, то по силе чувств.

Слезы текут все отчаянней, и вот я уже рыдаю в голос, согнувшись пополам на дощатом полу.

* * *

Как нежданный толчок в диафрагму, пробуждение настает неприятно и резко — я дергаюсь всем телом, но тут же обмякаю. Просто ночной кошмар, и то какой-то смутный... Я облегченно продираю глаза, несколько секунд гляжу в потолок и лишь потом понимаю, что нахожусь в незнакомом месте. В памяти туманно восстает сцена перед обмороком — мне делается жарко, в висках стучит кровь.

Лео… это его квартира.

Маленькая гостиная подсвечена гирляндой оранжевых ретро-лампочек, протянутой меж полками на одной из стен. Перед кожаным диваном, на котором я лежу, — низкий стеклянный стол, за ним — широкий телек и игровая приставка, слева окно (зашторено, но за ним явно царствует ночь), справа открыта дверь. Я прислушиваюсь. Вроде тихо… хотя нет: за стеною хлопнула дверца. Приподнимаюсь на локте — в местах, не согретых моим телом, поверхность дивана неприятно холодна — и спускаю на пол босые ноги. Прощупываю карманы джинсов, но не нахожу телефона.

Я не успеваю обдумать положение вещей: за дверью мягко звучат шаги, и в комнату впархивает Лео, все так же одетый в непривычно белый костюм. Я вздрагиваю. Элегантно откинув волосы с плеча и уперев одну руку в бок, он встает в шаге от меня и довольно глядит сверху вниз:

— Ну, здравствуй, спящая красавица. Как ты себя находишь? — Голос вязкий, будто плавленый металл, ухмылка плохо замаскирована под приветливую улыбку.

В горле делается сухо, мелкая дрожь зарождается в мышцах. Тихо спрашиваю:

— Ты похитил меня?

Лео заливается искренним и оттого жутким смехом.

— Что за страшные слова, моя радость? Как и хотел, я привел тебя в безопасное место для разговора. Откровения, если угодно.

— Но… что ты сделал?

Он упоминал гипноз… Неужто Лео гипнозом заставил меня потерять сознание?! Жесть какая! Даже при моей увлеченностью мистикой поверить в такое довольно непросто.

Изящно поведя плечом, он отвечает:

— Ничего особого — пощекотал немного твою память, а она сделала все за меня.

Снова непонятные слова… Как быть? Поведение Лео в доме отца было откровенно пугающим — не хочу видеть, как недуг снова раскрывается во всей красе! Лучше не спорить…

Я надеваю подобие улыбки — понимаю, что выглядит жалко, но это лучшее, на что я сейчас способна:

— Что ж, ладно. Нам действительно надо поговорить. Но… когда закончим…

«Ты же не прикуешь меня к батарее, маньячина?!»

— …ты же пустишь меня домой?

Скользящим движением Лео опускается на диван — я тут же отсаживаюсь на другой край. Не обращая внимания на мой испуг — а может, радуясь ему, — он клонится ближе и лукаво щурится:

— Пару дней назад ты желала провести со мной ночь, а теперь хочешь скорее уйти? — Прежде чем я окончательно сгораю от смущения и страха, он откидывается на спинку и тихонько смеется: — Шучу я, не делай такие глаза! Конечно, ты можешь вернуться домой — как только я поверю, что мы нашли общий язык.

Звучит совсем не утешительно.

— Хорошо. Слушаю, — глухо отзываюсь я.

Лео закидывает ногу на ногу и постукивает пальцами по колену:

— У меня мало времени, так что постараюсь не затягивать. — Он бегло смотрит на стенные часы — те показывают начало пятого. — Не удивляйся, но я начну издалека — с событий позапрошлого века. Помнишь историю о музыканте, который чудом исцелился от болезни, но покончил с собой? — Лео ловит мой взгляд, и я киваю. — На самом деле, о жизни и смерти того человека мне известно куда больше, чем я рассказал. Куда больше, чем кому-либо в мире. Перво-наперво, к семейству Гринов он не имеет ни малейшего отношения — выдав его за предка Лео, я лишь хотел заронить тебе в голову важное зерно. А звали его Грегори Дэвис: родился в тысяча восемьсот десятом году в пригороде Лондона, во время описанных событий жил в Вест-Энде и играл в оркестре в одном из театров Ковент-Гардена. Простая, счастливая жизнь: средний достаток, хорошая репутация, любимое занятие да родственная душа под боком — его младшая сестра Энн, которую он нежно называл Аннет. Но в возрасте двадцати семи лет Грегори узнал, что смертельно болен. С раком и сейчас все непросто, а в те времена шансов на исцеление практически не было. Склонный к фатализму музыкант отказался от борьбы за жизнь — впал в меланхолию, сутками напролет писал грустную музыку, пользуясь последним шансом оставить след в искусстве. Но Аннет, любившая брата сильней кого-либо на свете, не была такой бездеятельной: все сбережения тратила на врачей, прибегая к разным направлениям и практикам медицины, как традиционной, так и экзотической. Но все без толку — ее братец таял словно свечка. Не зная, что еще предпринять, Аннет стала усердно молиться. Тоже без толку. Ее охватило чувство несправедливости и безразличия высших сил. Тогда она пошла обратным путем — взялась за оккультные науки и, когда брату стало совсем худо, решилась на призыв демона. Бедняжка была готова душу продать за жизнь Грегори, но… — он хихикает, будто сказал забавную глупость, — …мы не совсем так ведем дела.

«Мы? Ах, да! Там, на кухне, Лео заявил, что он — демон… Вот же его несет!» — Мне не удается скрыть ироничную (и немного нервную) усмешку, но Лео не обращает внимания и продолжает размеренный, будто отрепетированный монолог:

— До чего люди недооценивают душу, раз предлагают ее в обмен на всякие мелочи! Демоны же, хоть и рады отхватить кусок пожирнее, вынуждены подчиняться закону равновесия, называя угодную им, но справедливую цену. Пришедший к Аннет демон по имени Зегал… — я вздрагиваю, услышав это слово, — …несколько веков не ступал на грешную землю — его ценой стало обретение физического облика на весьма скромный пятилетний срок. Самоотверженная Аннет без колебаний отдала бы гостю собственное тело, но это было невозможно: заключая сделку, она становилась «хозяйкой» демона и должна была его контролировать. Но об этом позже… Перед девушкой встал выбор: втянуть в происходящее постороннего человека или пустить демона в самого Грегори. Она согласилась на второе, взяв с Зегала обещание, что он сбережет тело и не оставит у Грегори воспоминаний о своем присутствии. На том и порешили. Демон вселился в умирающего, усыпил его сознание и за неделю полностью изжил коварную болезнь. Теперь у него было молодое, вполне привлекательное тело и пять лет, чтобы веселиться в дольнем мире. Только — вот незадача! — Аннет не хотела, чтобы своим поведением демон порочил имя ее брата, всюду следовала за ним и не давала как следует развлекаться. В особенности — с женщинами. Раздосадованный Зегал был вынужден подчиняться. Конечно, ему нравилось вкусно есть, пить, знакомиться с искусством, любоваться порочностью людей и манипулировать ими, исподтишка провоцируя интриги и склоки, но этого было мало. С непривычки терзаемый позывами плоти, он обратил взор на свою «хозяйку». Аннет не была красива — откровенно говоря, она была типичная серая мышка: сухощавая, бледная, волосы тусклые, фигура как у мальчишки... Не чета тебе, Агнес. — Его тон вынуждает меня еще сильней напружиниться. — Но демонов в первую очередь волнует душа, а душа у нее была лакомая, не безгрешная, конечно, но сильная, — сделав Аннет своей любовницей, он мог вдоволь напиться ее энергией. Случайные связи — это забавно, но постоянные дают куда больше, если правильно выбирать партнера. Посему, не боясь извратить любовь сестры к брату, Зегал пустил в ход всю свою искусительность, но Аннет ожидаемо не далась. Что ж, лиха беда начало! Демонам присуща целеустремленность — на смену похоти пришел пламенный азарт. Зегал не сомневался: у чопорной внешне и чувственной внутри девушки нет против него ни единого шанса. Несколько раз он подбирался очень близко к цели, но, даже изнемогая от сомнительных желаний, Аннет находила силы сказать «нет». Озадаченный демон решил сменить тактику — сблизиться с ней, внушить доверие и чувство безопасности: в ход пошли изысканные манеры, которых он нахватался в обществе, проницательность да заумные речи. Стена дала трещину — одну, вторую, третью, — но падать не хотела. Год шел за годом, а Зегалу — позор! — никак не удавалось соблазнить Аннет. Это не укладывалось в голове, сводило с ума, делая предмет его дум все более вожделенным. Когда срок почти вышел, он оставил уловки и бросился к ней в ноги, показав свою страсть без утайки или прикрас. Тайное желание взяло верх: секундная слабость — и Аннет отдалась демону в обличии ее собственного брата. Конечно, это сломило бедняжку. Как после такого смотреть в глаза настоящему Грегори? Отчаявшись, Аннет решила все вернуть на круги своя, восстановить «правильный» ход вещей: она отравила Зегала и вместе с ним Грегори, который пять лет назад должен был умереть от рака. Она не понимала что творит…

Лео хмурится и смолкает. Медленно встает, откидывает матовую дверцу настенного шкафчика, достает пузатый бокал и бутыль какого-то алкоголя, наливает и отходит к окну. Мне не предлагает: то ли погрузился в себя, то ли знает, что откажусь. Покачивая жидкость в бокале, он смотрит в темноту сквозь щель между шторами. Я терпеливо жду, когда он закончит свою странную сказку. Наконец Лео отпивает, причмокивает и продолжает вещать, все так же глядя в окно:

— По условиям сделки Зегал должен был беречь тело Грегори — раз тот умер до срока, значит, демон не справился, нарушил условия сделки. И остался связан до тех пор, пока нерадивая «хозяйка» его не отпустит… — Снова глоток. — Сущности Зегала и Грегори будто слиплись — когда человек переродился в новом теле, демон последовал за ним, но, ослабленный, погрузился «в спячку». Шли годы. Грегори, теперь именуемый Лео, жил не тужил, пока трагичный случай не отнял у него родителей. Тоска, чувство вины и ненависть Лео к себе ослабили его дух и напитали пробужденного демона. Теперь этой парочке приходилось уживаться... Зегал чувствовал себя как зверь в клетке, гневался, перехватывал управление телом при каждом случае и нарочито стращал Лео, — тот подумал, что лишился разума, и обратился в клинику. Зегалу это не понравилось: он оказался в еще большей неволе. Усмирив негодование, он убедил Лео в своей реальности и предложил сосуществовать мирно. Они разделили время бодрствования: Лео правит телом днем, Зегал — ночью. Плюс-минус, конечно — тут нет строгих границ, — однако демону причитаются дополнительные три-четыре дня в период полнолуния. Жизнь «симбионтов» более-менее устаканилась, но оба остаются недовольны своим положением. Оба жаждут свободы, но дать ее может лишь человек, заключивший сделку. Человек, весьма кстати сидящий в этой комнате. — Он залпом допивает остатки, поворачивается и буравит меня взглядом.

Давящая тишина воцаряется в комнате. Самоназванный демон ждет ответа, реакции на свой рассказ. Сухой глоток скребет мне горло.«Сумасшедший… совсем плох… — говорю про себя. — Нет смысла что-то ему доказывать! Надо подыграть и свалить при первой возможности! Только вот актриса из меня… но надо постараться!» — Я склоняю голову, будто обдумываю услышанное, а сама собираюсь с духом.

— Это… самая удивительная история, что я слышала в жизни, — говорю наконец тихо, но восторженно. — Я не то чтобы часто хожу в церковь, но считаю себя христианкой и в демонов верю, только я представить не могла, что они… ну, настолько настоящие — даже могут иметь физический облик! А в перерождение душ не верила вовсе — узнать, что такое возможно… Теперь все складывается! Наша встреча была не случайна. Это… — Я поднимаю взгляд, и слово «судьба» застывает на языке. Лицо, демонстративно подпертое ладонью, саркастично выгнутая бровь и многозначительная усмешка — я едва успела начать, а Лео уже ни на йоту не верит! Горячая краска разливается под кожей.

— Что же ты стушевалась? Продолжай, пожалуйста! — ядовито-ласково подбадривает он, звякнув пустым бокалом о стол. Не получив ответа, качает головой. — Я не виню тебя в неверии. Таковы люди: ваши души знают истину, но разум отчаянно цепляется за привычное и понятное. Чем же мне тебя удивить, чтобы развеять скепсис? — Лео складывает пальцы домиком, задумчиво проходит от окна к стене напротив, театрально вздыхает: — Полагаю, безвкусная показуха сработает лучше всего, — и поворачивается ко мне лицом.

До сих пор мое подсознание гнало прочь зловещий образ красных глаз — как наваждение и обморочный бред. Поэтому сияние, ясно видное в полутемной комнате, вновь застает меня врасплох. Оглушенная своим пульсом, я столбенею, как зверушка в свете автомобильных фар.

Но не одним лишь взглядом Лео намерен произвести впечатление. Он не оставляет шанса усомниться в его словах… Холодные звездочки прокатываются по моей коже, меня слегка дергает и ни с того ни с сего поднимает в воздух! Я вскрикиваю — в собственном голосе мне мерещится отзвук пролетевшего на огромной скорости поезда. Три удара сердца, и я смотрю на Лео сверху вниз, болтая ногами в поисках опоры. И без того неяркий свет блекнет, из углов комнаты тянутся черные щупальца дыма. Пространство искривляется, атмосфера густеет, словно я плаваю в застывающем желе.

— Ты веришь мне, Агнес? — Кажется, голос Лео звучит внутри меня, резонируя в органах и костях. — Веришь, что перед тобой — демон, вынужденный делить тело со смертным?

Это не сон, не бред — все происходит наяву. Я в самом деле вишу под потолком по мановению исходящей от Лео силы. Разбитое паникой внимание кое-как фокусируется на его лице. Напруженные мышцы постепенно расслабляются — вместо того чтоб отдаться истерике, я принимаю происходящее с нежданным, неуверенным и неуместным… облегчением? Ведь то, что казалось хаотичной мазней, внезапно сложилось в фантасмагорическую, но все же цельную картину.

«Ваши души знают истину». Теперь я понимаю: что-то внутри меня действительно знало. Я знала. Знала, когда я споткнулась и угодила в объятия Лео в кафе. Знала, когда услышала виолончельное соло на концерте. Знала, когда переводила дух в беседке после спасения. И уж точно знала перед обмороком в доме отца. Но глубинной тревоге всякий раз находилась простое объяснение: чувство стыда за неловкую ситуацию, запредельный трагизм музыкального произведения, ужас от поступка Колина, страх перед чужим сумасшествием…

Осознав это, я медленно киваю в ответ. Лео улыбается без былого сарказма, пляска теней прекращается, дышать становится легче, и я плавно снижаюсь. Шагнув навстречу, он подхватывает меня под коленками и на уровне лопаток, прижимает к груди. Его сердце колотится почти так же сильно, как мое. Не мигая я смотрю, как тускнеет инфернальный огонь.

— Ле…

— Я Зегал! — поправляет он чуть обиженно. — С этого момента, пожалуйста, постарайся не путать.

— Да, конечно… Извини. — Очарованность невероятным моментом тает — замешательство и стесненность вновь щекочут мне душу. — Ты можешь меня поставить…

Зегал не противится просьбе — мои ступни сразу опускаются на пол. Не зная, куда смотреть, я упираюсь взглядом в уголок стола. Как теперь быть? Как вести себя? Что говорить? Как вообще жить дальше?!

Теплые пальцы поддевают мой подбородок. Я заставляю себя встретить и выдержать болезненно знакомый, полный участия и нежности взгляд. Зегал берет меня за руку, мягко тянет и сажает обратно на диван. После сеанса левитации я нетвердо стою на ногах... Сам он садится вполоборота, своим коленом касаясь моего. Серьезно говорит, поглаживая мои костяшки:

— Понимаю, тебе нужно время, чтобы прийти в себя, но я потратил уйму сил, вот-вот усну, а нам надлежит еще поговорить о деле. — Я растеряно киваю. — Что ж… — вздыхает он и продолжает спокойным, мерным тоном, будто вовсе не прерывал рассказа. — В сфере призыва духов у людей свои хитрости. Чтобы обеспечить повиновение сущностей, по природе своей лукавых, призывающий сочиняет и записывает два «кодовых» слова (заклинания, если угодно), которые работают только в рамках конкретной сделки. Первое слово — чтобы отдать духу неоспоримый приказ. Второе — чтобы признать сделку завершенной и отпустить духа на волю. Выучив слова, призывающий сжигает запись, через огонь наполняя их силой. Мы обретем свободу, как только ты вспомнишь и произнесешь второе слово…

«Это возможно?» — хочу спросить, но осекаюсь.

— Что для этого нужно?

С довольной улыбкой Зегал сжимает мою ладонь:

— Всего лишь дождаться следующего полнолуния. Оно насытит меня, и я устрою тебе экскурсию по воспоминаниям былой жизни.

— Звучит несложно…

«…и копец как волнующе!» — добавляю про себя, глядя на наши соединенные руки.

— Так и есть. Сложность была в том, чтобы дождаться встречи. И в том, чтобы все тебе объяснить.

— Дождаться? То есть, ты не пытался искать меня?

Он слегка ёжит губы и нос:

— Пытался. Не смог. Увы, положение пленника и нарушителя сделки ощутимо меня ослабляет. Но мы трое связаны — я знал, что встреча неизбежна.

— Погоди… ты не смог найти меня тогда, но запросто отыскал, когда я уехала к папе…

— То другое: накануне мы виделись и были близки — выследить твою энергию не составило никакого труда. До сих пор чувствую на губах ее привкус… — добавляет он с игривой хитрецой. Поцелуи и объятия так явственно проступают в памяти, что кажется, я могу ощутить их физически...

Зегал продолжает:

— Мое время подходит к концу — я должен… вернее, хочу извиниться за то, что напугал тебя. Признаю́, что перестарался с «эффектами» и насмешливостью, но врать не стану: я получил огромное удовольствие от саморазоблачения и возможности взорвать тебе мозг.

— Отомстив за то, что я… что Аннет с тобой сделала?

Он опускает и снова поднимает глаза с видом шкодливого мальчишки:

— Что есть, то есть. Мне было в радость заставить тебя нервничать — хоть какая-то сатисфакция за пережитый позор. За отнятую силу. За эту тюрьму...

Его взгляд темнеет, а слова навевают тревожную мысль:

— Должно быть, ты всем сердцем меня ненавидишь…

Он тихонько смеется, как смеются над детской наивностью:

— Милая-милая Агнес… Не бойся, я не питаю к тебе ненависти.

— Неужто? Она была бы оправданна.

— Была бы, да. Но если я скажу, что… что я… — Его голос вдруг обрывается, а глаза мутнеют. — Агнес… — выдыхает он, хватая меня за плечи, и надрывно целует! Я обмякаю, испустив тихий стон. После всего, что узнала, я не должна поддаваться коварно-расчетливым увиваниям Зегала, но ничего не могу с собой сделать! По крайней мере, в нынешнем состоянии…

Вдруг он замирает, мычит мне в губы и отстраняется — медленно и как-то неловко, словно борется с головокружением. Догадываясь, что происходит, я завороженно всматриваюсь в его лицо. Бессмысленный взгляд постепенно проясняется. Взмах ресниц. Еще несколько. Проблеск осознания. Глаза расширяются, а руки отдергиваются от меня как обожженные.

— Ёб твою мать! — восклицает он, отшатываясь. До чего непривычно слышать ругательство из обычно любезных уст…

— Привет, Лео... — Вид у него потерянный и напряженный. Чувствуя себя точно так же, я спешу прояснить ситуацию: — В общем, Зегал мне все рассказал…

— Да… начинаю вспоминать, — хрипит он, нервно перебирая пальцами, затем поднимается, отходит к шкафчику и достает уже знакомую бутылку. — Будешь? — спрашивает, откручивая крышку и глядя в сторону от меня.

— Нет, спасибо.

— А я бы на твоем месте точно нажрался. В сопли! — фыркает он и присасывается к горлышку.

Я смотрю на парня с интересом исследователя. Это действительно совсем другой человек! Помимо более явных признаков, таких как речь и манера держаться, Лео отличается от Зегала пластикой. Точнее, ее отсутствием: движения демона столь выразительны и артистичны, что в сравнении с ним Настоящий Лео кажется неладным и закостенелым. Забавно выходит: гость тела владеет им куда виртуозней хозяина…

Лео отрывается от бутылки, издает рыкоподобный звук и возвращает ее на место.

— Мож, чаю? — спрашивает он после неловко долгой паузы — очевидно, не зная, что еще сказать.

— Давай. Все равно уже утро.

По-прежнему избегая смотреть в мою сторону, Лео выходит в коридор и ведет меня в кухню мимо просторной прихожей.

— Присаживайся, — бормочет он, неопределенным жестом указывая на продолговатый стол, а сам включает чайник и встает к нему лицом, будто контролируя работу прибора.

За окном уже светает. Я осматриваюсь. Кухня хорошо спроектирована и оформлена с фантазией: светильники изобретательных форм, темно-коричневые (почти черные) шкафы контрастируют с прохладно-бежевыми стенами, рабочие поверхности ярко зеленеют — стильно, пусть, на мой вкус, несколько дерзко. «Серьезно? — ворчу я про себя. — Со мной такое приключилось, а я размышляю о дизайне кухни? Наверное, так мой мозг спасается от безумия… Цепляется за "привычное и понятное"».

— Знаешь… — говорит вдруг Лео, все так же стоя ко мне спиной. — Мать несколько лет пилила отца, чтобы сделать на кухне ремонт. Допилила. Так радовалась, когда тут закончили. Но месяца не прошло, как их не стало.

Я зависаю, глядя на его ссутуленную спину:

— Почему ты вдруг это сказал?

Он пожимает плечами:

— Хз. Подумалось. Не обращай внимания. Я часто говорю невпопад.

Совпадение? Или Лео не уступает Зегалу в проницательности? Или он проницателен благодаря живущему в нем Зегалу? Интересно…

В чайнике начинает бурлить.

— Сахар?

— Одну ложку.

Лео заливает воду и ставит передо мной дымящую чашку. Кажется, хочет сесть напротив (кладет руку на спинку стула), но передумывает и возвращается на прежнее место, упершись бедрами в столешницу, а взглядом — в пол. Снова повисает молчание. «Несмотря ни на что, с Зегалом мне не было так неловко… — Я встряхиваю головой, отгоняя эту мысль. — Неудивительно! Если образ демонов в масскульте правдив, то подобные ему должны быть соблазнительны и приятны, чтобы делать свою "работу"». Вспоминаются записи в дневнике — все те фразочки, от которых два дня болело сердце. Я понимаю, что должна кое-что сказать.

— Лео? — Ловлю неохотно обращенный ко мне взгляд. — Спасибо тебе большое.

— За что? — Напряженные брови выдают искреннее непонимание.

— За то, что защищал меня от Зегала — не хотел, чтобы он меня дурил и… пользовался мной. — Я улыбаюсь, и уголки его губ слегка поднимаются.

— Да не за что. Просто реально противно! Оттого, как он на тебя смотрел, что чувствовал. Я ж все это ощущаю. Более-менее.

— И… что он ко мне испытывает? — Нельзя не спросить, раз есть возможность!

— Пфу-ух, — выдыхает Лео, слегка запрокинув голову. — Понимаешь…Зи не человек — он воспринимает мир по-другому, и я не всегда уверен, что правильно его понимаю. Но его чувства к тебе можно определить как… — он задумчиво вращает в воздухе кистью, — …до стремоты сильную, граничащую с одержимостью похоть.

— Ох…

— Я хз: может, это из-за того, как фанатично он добивался Аннет? — Лео почесывает лоб у кромки роста волос. — Он втирал, что добивается тебя для пользы дела, но мне с самого начала казалось, что это хрень. Думаю, он хотел тебя как следует закадрить, чтобы, даже узнав правду, ты перед ним не устояла… К слову, готов поспорить, теперь он пуще прежнего станет разыгрывать из себя Казанову. Я на него наехал, чтоб он тя не обманывал, — так теперь обмана нет: я, мол, демон, и я хочу трахаться! Пока есть чем.

Слова, которые должны меня смутить или вконец обеспокоить, поднимают горячую волну в животе. Черт… С какой бы целью Зегал ни пытался меня закадрить, он в этом преуспел! Надо держать с ним ухо востро.

— А что ты имел в виду, когда грозил встать у него поперек горла?

— Да-а… — Лео отмахивается, но все же договаривает: — Когда Зи появился, мы как только ни портили друг другу жизнь! Перед его пробуждением я мог, например, выпить банку рвотного, чтоб ему веселее было. Запереться в квартире и выбросить ключ в окно… как бы тупо это ни звучало. А один раз, уже во время перемирия, я пришпилил руку к столу ножом. — Лео рефлекторно сгибает и выпрямляет пальцы. — Если посмотришь слева от чашки, то увидишь след.

Я быстро нашариваю взглядом скважинку длиной полтора сантиметра. По спине пробегают мурашки.

— Господи боже… Зачем?

— Затем, что на тот вечер Зи назначил свидание шестнадцатилетней фанатке группы и по-другому отговорить его не удалось. Так я показал, что готов бороться за принципы и что со мной надо считаться. — На угрюмом лице проступает выражение гордости. — Тока, это… ты не думай: я не сделал бы что-то настолько всратое, если б ни знал, что рана быстро заживет. — В ответ мою растерянность Лео поясняет: — Благодаря Зи на мне все как на собаке затягивается. Рана от ножа вот пропала дня за три, даже шрама не осталось. Хотя все равно больно было…

Мои глаза, наверное, становятся размером с два четвертака. Впрочем, стоит ли удивляться? Вся эта история началась с того, что демон исцелил умирающего от рака… Не зная, что ответить, я скашиваю взгляд на дырку в столе и отпиваю поостывший чай.

Действие адреналина потихоньку улетучивается — меня одолевает зевота, а утомленность наводит на новый вопрос:

— Погоди-ка… если вы с Зегалом управляете телом по полсуток каждый, то, получается, что оно никогда не спит?

— Ну да, — фыркает Лео, потирая глаз. — Уже три года. Я могу иногда покемарить, но стараюсь не тратить время. Моя жизнь и так ни хрена мне не принадлежит. — Он говорит усталым, безразличным голосом, но в этой реплике слышится отзвук глубокой печали. Моя грудь тяжелеет от сочувствия и вины — хочется просить прощения за ошибки Аннет, но язык не поворачивается. Как можно извиняться за то, чего совсем не помнишь? Во что веришь-то с большим трудом?

Лео открывает один из кухонных ящиков и достает оттуда вейп. Сперва я удивляюсь странному месту хранения, но потом догадываюсь: Лео не хочет, чтобы Зегал перекладывал его личные вещи, вот и держит их там, где сможет найти. Что-то проверив, он затягивается с тихим шипением и выпускает облако пара — до меня доносится аромат вишни с легкой примесью табака. Я вспоминаю, что в одной из записей Зегал бранил Лео за курение, и спрашиваю:

— Компромисс?

Уловив мою мысль после краткого замешательства, он усмехается:

— Вообще я привык дымить по старинке, но должен наслаждаться этой конфетной ерундой, лишь бы Зи не жаловался на запах. — Еще одна затяжка. Начало фразы вместе с паром выходит из тонкого рта: — Да, к слову: я за глаза называю его Зи, но он терпеть этого не может — не зови его так, если не хочешь выбесить.

— Учту, — новый зевок почти полностью поглощает слово. Следом за мной зевает и Лео.

— Ох… Тебе бы отдохнуть, отоспаться. Уж кто-кто, а я понимаю, каково это, когда столько дерьмища зараз выливается на голову. Допивай, и я подброшу тебя до дома.

Я благодарно киваю. Предо мной высится гора неразрешенных вопросов, но сил усваивать информацию все равно не осталось. Пока Лео па́рит, уставясь в пустоту, я поглядываю на него поверх чашки, украдкой изучая знакомые, но неуловимо чужие черты. Несмотря на то, что парень подавлен, прямодушен и груб, мне он, пожалуй, нравится… Но если б с самого начала знакомство со мной завел он, а не Зегал, я вряд ли вступила бы с ним в отношения.

Когда допиваю чай, мы выходим в прихожую и молча обуваемся. Лео протягивает мне разряженный телефон и подхватывает мою сумку с вещами, предусмотрительно взятую Зегалом в доме отца. В голове туман, а в ногах такая тяжесть, что путь на лифте с одиннадцатого этажа на первый кажется до странного долгим, будто пролегает сквозь иные измерения. Наконец кожу облепляет бодрящая прохлада. В такую рань во дворе ни души. Длинные синие тени простираются от наших ног в сторону парковки.

Когда мы подходим к машине, я замираю с тихим «ой!» и растеряно спрашиваю:

— Как ты поведешь? Ты же выпил… может, я лучше пешком?

Ребячий смех Лео становится еще одним пунктом в списке различий между ним и живущим в его теле демоном.

— Разве я выгляжу пьяным? Не боись, от нескольких глотков не развезет.

— …Но Зегал тоже прикладывался к той бутылке.

— А! Ну, раз так, то конечно! — Он закатывает глаза и бросает сумку на заднее сидение. — Садись давай! Доставлю без приключений. — Видя мою нерешительность, со вздохом добавляет: — Помнишь первую встречу в кафе? Я поймал тебя на лету, как Питер Паркер — Эм-Джей. Представляешь, насколько Зи улучшает мои «статы»? Выносливость, ловкость, удачу…

— …Восстановление здоровья.

— Во-во! — ухмыляется Лео, довольный, что я подхватила его аналогию. — Так что бояться нечего.

Звучит вполне убедительно. И все же, устраиваясь в пассажирском кресле, я не пренебрегаю ремнем безопасности. Однако Лео не соврал: поездка проходит гладко, и вскоре машина паркуется под кленами во дворе моего дома.

— Спасибо, что подвез. И что уделил мне время.

— Фигня война, — устало улыбается Лео. — Знаешь, а ты молодец: хорошо приняла инфу, от которой у других мозги потекли бы!

— Наверное, меня накроет позже, — внезапно польщенная, хмыкаю я. — Что ж… пока?

— Давай. Будут вопросы или просто захочется поболтать — я на телефоне. Ну и Зи, понятно, тоже.

Я тянусь к ручке, готовая выйти, но Лео окликает меня с едва заметным беспокойством:

— Агнес? — Впервые он смотрит мне прямо в глаза, открыто и причастно. — Слушай, я не в курсе, че там на уме у нашего общего «друга», но уверяю: ему глубоко похеру на чужие чувства. Даже на жизни... — он запинается и нервно постукивает пальцами по рулю. — В общем, вестись на его кобеляж или нет — дело твое… но я б не советовал.

Мои эмоции выдохлись — я безразлично киваю в ответ на предостережение, забираю сумку и выхожу. Оказавшись дома, сразу падаю на постель. «Не думать! Ни о чем не думать! Все потом, сейчас нужен отдых», — я гоняю эту мысль по кругу, пока она не растворяется в сумрачных видениях.

---

Всякий раз, как в темном коридоре скрипит половица, тишина исходит безобразными трещинами. Голос дома, некогда родной и привычный, бередит страхи, что дремлют у меня под сердцем, заставляя ступать на носочках и оглядываться через плечо. С самого дня, как здесь поселился нечистый, дом стал словно чужим — кажется, он соглядает из каждой тени и доносит о каждом моем вздохе! Глупости, конечно… недреманным очам демона не нужна помощь в слежке за несчастной душой, что лежит перед ним открыто. Обнаженно. Ожидая, когда он возьмет ее.

Я вздрагиваю и возношу руку, чтобы перекреститься, но застываю. До сих пор не уверена, вправе ли я молить Небеса о защите, коли сама пустила зло в свою жизнь… Трепещущей рукой я все же совершаю знамение. Свернув по коридору, захожу в свою комнату, спешно запираю дверь и прислоняюсь лбом к прохладному дереву косяка. Лишь теперь я замечаю, как сильно бьется сердце. Отчего? Оттого, что боялась встретить Зегала? Глупо… Я должна укрепить свой дух: покуда срок не выйдет, он всегда будет поблизости. И он ничего со мной не сделает, если я сама не дам позволение.

Привычным движением я тянусь к настенному рожку и зажигаю бледный огонек. Оборачиваюсь, шагая к умывальнику, и вздрагиваю всем естеством, не выпуская, впрочем, вздувшийся под горлом крик. Подперев рукой темнокудрую голову, Зегал полулежит на софе сбоку от кровати и смеется, не скрывая радости от моего испуга. В очередной раз поражаюсь тому, как непохож этот звучный, переливистый смех на неловкий, но милый смех Грегори…

Раздраженная весельем демона и тем, что он застал меня врасплох, я беру себя в руки и говорю как можно строже:

— Я запретила приходить в эту комнату! Ты что здесь забыл?

— Запретила? — Зегал расплывается в кошачьей улыбке. — Если б ты действительно хотела что-то запретить, то прибегла бы к заклинанию. Как в тот день, когда наказала мне вести пресную жизнь без кутежа и разврата. — Знакомые искры, что так пугали меня поначалу, мерцают в темно-карих глазах. Оправляя воротник белоснежной рубахи, демон поднимается на ноги неестественно плавным, беспрерывным движением, будто невидимая сила толкнула его в спину. Я напрягаюсь как струна. Он поддевает мой подбородок указательным пальцем и договаривает, перейдя на вкрадчивый шепот: — Так может, ты все же не хочешь держать меня на расстоянии? — Склоняется, замерев в дюйме от моего лица. Я не отторгаюсь, потому что знаю: сам он никогда не преодолеет этот дюйм. Не в его природе брать желаемое силой — он лишь провоцирует, ожидая, что я подамся навстречу. Но я отталкиваю его руку и отвожу взгляд, заминая ткань платья потными пальцами.

Зегал не ждет ответа — заливаясь смехом, он целует мою макушку:

— Сладких снов, Аннет, — и покидает комнату.

Когда вновь щелкает замок, я чувствую облегчение, но вместе с ним — странное, щемящее одиночество. Едва сдерживая всхлипы, преклоняю колена перед распятием, что висит над резным изголовьем кровати:

— Царю Небесный, утешителю!.. Да святится имя Твое, да… Нет, не так… Царю… Небесный… Боже, я все перепутала!..

Как ни стараюсь, слова молитв рассыпаются, сбиваются в кучу или меняются местами. Сцепленные у груди ладони начинают подрагивать, смех демона все громче звучит в памяти, но вместо отчаяния призывает лишь злость! «Думаешь сломать меня, паршивая нечисть? Думаешь, я слабая? Нет уж! Я утру тебе нос и докажу, что это не так! Ты не получишь от меня ничего сверх обещанного! Сделка завершится, Грегори вернется, а тебя я забуду, как лихорадочный кошмар! Обещаю…»

* * *

Чьи-то пальцы мягко зарываются мне в волосы — раз за разом проходят от лба до затылка, касаясь кожи лишь кончиками ногтей. Приятные волны, одна крупнее другой, катятся за каждым движением, посылая по коже тепло и мурашки.

— Ммм… Лео… — выдыхаю я, проплывая из тумана видений в уютный мрак полусна.

— Так-так, подруга… Обзавелась парнем, пока меня не было? Шустрая какая!

— Мэгги!

Я вздрагиваю и пытаюсь сесть, но тут же теряюсь в гуще буйных, ароматных кудрей, едва не сталкиваясь с подругой лоб в лоб. Темнота окропляется искрами, мой мозг взрывается болью, а лицо сминается в гримасу — я падаю на подушку, вновь утратив чувство реальности.

— Ой!.. Ты чего? Болеешь?

— Я… да, наверное…

«Господи, как больно! Пожалуйста-пожалуйста, хватит!..»

На лоб мне ложится холодная ладошка:

— Блин, да у тебя температура! — Матрас подпрыгивает, слышатся шаги, потом — как открывается и хлопает дверца. — Тебя вообще нельзя оставить без присмотра! — сочувственно-шутливо бормочет Мэг, щелкая замком переносной аптечки. — Уже принимала что-нибудь?

— Неа…

Я мучительно продираю глаза. Когда зрение проясняется, гляжу на бронзово загорелую фигуру, обтянутую коротким розовым платьем, и ловлю себя на странном ощущении… неуместности. Несмотря на кашу в голове, события минувшей ночи отчетливо проступают в памяти: обморок, долгий рассказ о сделке и перерождении душ, потусторонние красные глаза, левитация под потолком, смена личностей Лео-Зегала, — после всего этого приезд доброй подруги кажется по меньшей мере несвоевременным.

Отыскав что хотела, Мэг выходит в кухню за водой, возвращается и протягивает мне несколько таблеток — ничего не спрашивая, я приподнимаюсь и закидываю их в рот.

— Захожу, главное, смотрю — спишь, хотя время уже четвертый час... — хмыкает Мэг, заправляя за ухо непослушные волосы.

— Да… — Я отдаю стакан и сползаю обратно на подушку. — У меня жуткая бессонница последние дни, вот и сегодня заснула под утро, — и это вовсе даже не ложь.

— Значит, организм ослаб, потому и схватил бациллу. Дай я тоже для профилактики выпью, а то будем обе две температурить — никто даже воды не подаст.

Пока она выбирает лекарство, я спешу отвести от себя подозрения:

— А что ты там про парня говорила, не поняла? — спрашиваю, изображая растерянность.

— Мне послышалось, ты во сне звала какого-то Лео. Томно так, ласково…

— Не помню такого… Приснилось что-то, наверное. Отвечая на вопрос: нет, парня у меня как не было, так и нету.

— А я уж подумала... Ну, ничего! Как пойду в универ, присмотрю тебе кого покрасивше.

Я пропускаю обещание мимо ушей.

— Я не ждала тебя сегодня, — честно говорю, пока она запивает таблетку.

— А потому что телефон надо вовремя заряжать! Я тебе звонила.

— Ну, так вышло... Вы в ночь прилетели? Ты ведь писала, что поживешь за городом.

— Наверно, я душой почувствовала, что тебе нужна сиделка! — Улыбаясь, Мэг подкатывает к шкафу оставленный у двери чемодан. — А если серьезно… Нехорошо так говорить, но я жуть как устала от родителей за эту поездку! Моя мама — тот еще «Большой Брат»! Ни выпить по-человечески, ни с парнями потусить… как будто мне до сих пор четырнадцать. Пора уже самим ездить на отдых, тебе не кажется? — Открыв чемодан, она с тоской глядит на сложенные вещи, но не торопится их разбирать. — Так! Я устала и голодна! Как насчет вкусняшек?

Заказав еду в приложении, Мэг щебечет еще несколько минут и уходит в душ, подарив мне долгожданную тишину. Медленно, будто воздух в комнате сгустился, я сажусь и жду, когда отступит головокружение. Неужели давешний шок выбил из колеи весь мой организм?

Подсоединив телефон к зарядке, я просматриваю оповещения. Два пропущенных и четыре сообщения от Мэг: «Ура, приземлились!», «Ау-у-у, чего трубки не берем?», «Короче, я решила не рассиживаться и поехать домой, жди меня через пару часов!», «Чмок!» Неприятное чувство вновь выкручивает желудок. Еще вчера я ждала возвращения подруги, хотела поделиться своей дикой историей и получить поддержку, а то и совет, но все изменилось буквально за ночь — я никак не могу рассказать о том, что случилось, да еще должна делать вид, что все нормально! Ей-богу, я бы предпочла, чтоб Мэг не меняла планов и осталась ненадолго с семьей.

Пролистав ее сообщения, я натыкаюсь на пропущенный от папы, замираю на несколько секунд и перезваниваю:

— Алло!

— Привет, папуль… Звонил?

— Привет, Зефирка! Да я узнать, как дела, и спросить: вам не нужен телевизор? Соседи отдают очень дешево. Ничего особенного — старый LCD, тридцать два дюйма, есть HDMI и USB. Хотите?

— Оу… не знаю даже. Мы с Мэг посоветуемся, и я перезвоню, окей? А ты… как себя чувствуешь?

— Да как обычно. Вчера отдыхал: работы в мастерской не было. Накатил немного — только не ругайся! — и выспался.

— Хорошо…

Он действительно не помнит, что я приезжала. Крошечная часть меня надеялась, что папа звонил, потому что я пропала, что не было никакого гипноза, — значит, каким-то непостижимым образом Лео все же меня надурил. Но эта хрупкая гипотеза рассыпалась, как только я услышала папин голос.

Я соскакиваю с разговора как можно быстрее. Опускаю голову и долго гляжу на пальцы своих ног. Пора ногти подстричь… Из ванной, напевая, выходит завернутая в полотенце Мэг — мои губы невольно ёжатся. Я прекрасно понимаю, как пройдет остаток дня: мы дождемся доставку, поедим роллов, Мэг начнет показывать фотки на телефоне и делиться курортными историями, до которых мне нет сейчас никакого дела, но я изо всех сил постараюсь изображать участие; потом, наверное, до ночи будем смотреть кино или видео в интернете.

Картина, что в иной день показалась бы уютной, но сегодня вызывает ощущение пустоты, воплощается точь-в-точь. Я терпеливо слушаю о поездке и пользуюсь «болезнью» как поводом не выражать ложное довольство. Не стану притворяться, что мне не совестно за холод в адрес лучшей подруги, но — черт возьми! — моя жизнь за несколько дней перевернулась вверх дном! В пятницу я пошла на свидание с классным парнем, во вторник уверовала, что он псих, а в ночь на четверг узнала, что он демон во плоти! Прости, Мэг, но твое свидание в аквапарке с австралийским дайвером не находит во мне глубокого отклика…

Слава богу, утомленная ночным перелетом, она рано отправляется на боковую, строго наказав разбудить ее, если мне что-нибудь понадобится. Когда Мэг перестает ворочаться, я наконец остаюсь наедине с собой и, лежа в постели, пытаюсь разложить по полочкам все, что пережила. Однако разбитое, перегруженное сознание так и норовит уплыть в забытие, перемежая мысли дремотными видениями. Так Зегал в моей голове бился с Колином, а победив, занял его место, прижимая меня к кровати и шепча на ухо изощренные пошлости. Вдруг волосы его потемнели, кожа покраснела, за спиной раскинулись кожистые крылья, а на голове выросли тяжелые с виду бараньи рога — он выпрямился и расправил плечи, демонстрируя новый облик во всей чудовищной красе.

— Ты так прекрасен... — благоговейно выдохнула я.

Демон рассмеялся и медленно склонился надо мной.

Очнувшись от видения, я заставляю себя встать и умыться, чтоб освежить отуманенный ум, но на смену искусительным фантазиям приходят не менее искусительные воспоминания. «Милая-милая Агнес… Не бойся, я не питаю к тебе ненависти». Как лихорадочно он впился в мои губы, прежде чем уступить контроль Лео…

Внутри все сжимается. Я взаправду влюблена в этого хитрого и подчас крипового беса? Или он внушил мне это? Да и какая разница, раз он хочет вернуться в мир духов, ад или откуда он там прибыл? Если все сложится, то Зегал покинет нас в следующее полнолуние. И это определенно к лучшему…

Забрав из комнаты телефон, я сажусь за кухонный стол и вбиваю запрос в поисковик. «До полнолуния чуть больше трех недель. Наверное, нам не стоит пересекаться в это время — незачем все усложнять», — думаю я, а сама рассматриваю красивое, скаченное из паблика «Ianus Lacrimae» фото: Лео-Зегал (невозможно понять, кто именно из них) в сценическом костюме сидит на замшелом валуне в лесу или каком-то парке — голова набок, взгляд задумчив, губы печально улыбаются, собранные в хвост волосы перекинуты через плечо, — нежный и загадочный образ так и дышит романтизмом!

Словно завороженная, я открываю контакт и тапаю зеленую иконку вопреки собственным намерениям. Вчера Зегал собирался что-то сказать, но не успел. Хочу ли я это услышать? Сердце колотится, каждый гудок подобен набату, я забываю дышать и стискиваю зубы, чтобы они не стучали! Но когда последний гудок обрывается, а динамик выдыхает мне в ухо трепетное «Алло», я сбрасываю звонок, чуть не откидываю телефон и с силой впиваюсь ногтями в плечи, ощущая горячую влагу в глазах. Прежде чем я впадаю в истерику от стыда и избытка путаных эмоций, телефон посылает по столу вибрацию.

«Пожалуйста, не плачь. Ты в смятении — это нормально. Поговорим, когда придешь в чувства».

Как только я дочитываю сообщение, снизу выпрыгивает новое:

«Предугадывая вопрос: нет, я за тобой не слежу. Просто понимаю. Отдыхай, красавица, — утро вечера мудренее. Когда будешь готова — я весь твой».

«Я весь твой»… Он нарочно выбрал формулировку, от которой каждая клетка моего тела будто взрывается мини-оргазмом! Вспоминая предостережение Лео и сознавая его правомерность, я роняю голову на руки, испустив протяжно-страдальческий стон.

* * *

Следующая неделя прошла на удивление спокойно: осмелюсь сказать, что оправилась от произошедшего, насколько это вообще возможно. Мои чувства к Мэг вернулись в обычное русло, я даже убедила себя, что хранить большую и странную тайну, которую никто не поймет, по-своему интересно.

И все же мой взгляд на мир ожидаемо изменился. Я почувствовала это в один из вечеров, когда гуляла в одиночестве по парку: я замерла, различив шорох в кустах, и несколько минут простояла, сосредоточенно прислушиваясь. Сквозь отдаленный шум города угадывались шелест листьев, перебежки мелких животных — наверное, ящериц и белок — и даже возня насекомых в траве. Чем дольше я слушала, тем больше примечала, но, как ни старалась, не могла рассмотреть источники звуков, хоть парк в темное время освещается фонарями. И я вдруг подумала: «В мире есть невидимые слои, о которых мы редко думаем, но они различимы в тишине — такой тишине, что не нарушается даже мыслью». В тот момент мне стало не по себе — показалось, что кто-то пялится из тени. Непрестанно оглядываясь, я поспешила домой, выбирая светлые и людные дороги. Знать не знаю, было это предчувствие или паранойя.

Подошел к концу испытательный срок на работе, меня официально приняли в штат и без проволо́чек перечислили первую зарплату — сумму скромную, но очень приятную, ведь я заслужила ее собственным трудом! Саманта вновь подняла вопрос о переходе на вечернюю смену: тем двоим, что уволились по внушению Зегала, осталась неделя, а замена так и не нашлась. Весь тот день я напряженно думала над предложением: «С одной стороны, я выручу коллег, а с другой… меня не отпускает противное чувство, что я ведусь на манипуляцию Зегала, который подстроил эту ситуацию, чтобы совместить наши режимы».

В конце концов я рассудила, что таким образом он планировал сблизиться со мной до того, как откроет правду, так что теперь это не имеет значения, — и дала согласие, но с тем условием, что вернусь к прежнему графику при первой возможности. «Все равно я решила избегать Зегала и Лео до самого полнолуния, так какая разница?»

Однако человек предполагает, а Бог (ну или кто там?..) располагает.

Релаксируя пятничным вечером в горячей ванне с морской солью, я получаю сообщение, и телефон едва не присоединяется к водным процедурам. Сжав его куда сильнее, чем нужно, я сажусь, напряженная всем телом, и читаю:

«Здравствуй, Агнес! Этикет понуждает меня спросить: "как поживаешь?" — но я и так чувствую, что твоя энергия пришла в относительное равновесие. Не могу не восхититься твоим самообладанием!

Пишу сообщить, что у группы завтра концерт в клубе "Девиант". Я подумал, что ты захочешь прийти — как минимум потому, что тебе по душе их музыка, как максимум — чтобы увидеться. Я с радостью провожу тебя до дома (хочешь — долгой дорогой, хочешь — короткой) и отвечу на вопросы, которых у тебя наверняка немало.

В общем, я высылаю билет, а приходить или нет — решай сама.

До скорой, надеюсь, встречи!»

В сообщение вложен PDF-файл.

Возможно, я пересидела в горячей воде, но у меня кружится голова. Ополоснувшись под душем, я вытираюсь и нервно мечусь по маленькой ванной (Мэг сейчас дома — не хочу, чтобы она видела мое волнение).

Я все решила, разве нет? Десять раз взвесила, пришла к очевидному выводу, что так будет лучше, но стоит Зегалу поманить пальцем, как я готова забить на доводы рассудка. Это… прямо-таки унизительно! Впрочем, разве он не прав? Разве у меня совсем нет вопросов к настоящему, мать его за ногу, демону, который к тому же лично знал меня в прошлой жизни?!

«Вопросы вопросами, но дело ведь не в них», — парирую я собственный аргумент. Что правда, то правда. Я хочу видеть его не из любопытства, а… потому что хочу! Потому что никто прежде не вызывал во мне столь сильных и сложных чувств. Мне даже бояться его как будто в кайф — разве это нормально? Он — хитрое, беспринципное, высокомерное и совершенно точно опасное существо.

За мыслями о Зегале я не замечаю, как начинаю поглаживать себя: по шее, плечам, животу и груди — подсознательно воображая, что руки вовсе не мои. Очнувшись, вздрагиваю и прекращаю. «Нет. Нельзя с ним видеться. Нельзя, и точка!» — Вновь принятое решение кажется твердым, но таким оно казалось и в первый раз. Лежа ночью в постели, я продолжаю торговаться с собой: ведь можно явиться на концерт, послушать задаром хорошую музыку, прислушаться в очередной раз к себе, а в миг сомнения или дискомфорта уйти. Зегал не кинется вдогонку прямо со сцены, верно? Никаких рисков.

Постепенно эта мысль укореняется, приобретая неожиданный окрас. Не знаю точно, на что способны демоны, но раз однажды Зегал нашел меня среди пестрой толпы, значит, он и теперь почует мое присутствие; принять приглашение, подразнить его, а потом оставить с носом кажется приятно подлым планом. «Не такая уж великая месть за то, что он без сожалений играл моими чувствами!» — С этой горько-сладкой и нетипичной для меня мыслью я засыпаю, а просыпаюсь — растеряв за ночь остатки сомнений.

Кажется, вечер наступает быстрее обычного. Готовясь к выходу, я чувствую себя, как ребенок, который затеял розыгрыш и ждет не дождется реакции «жертвы». Пока Мэг трещит по телефону в кухне, я оглядываю свою половину вешалок и решаю, не вспомнить ли подростковые годы, нарядившись сообразно мероприятию: черная одежда, мрачный мейк, стальные и кожаные украшения — будет забавно! Но в конце концов я пожимаю плечами и достаю серые джинсы с любимой блузкой — той самой, которую Мэг купила якобы себе, — а макияжу вовсе уделяю пять минут. Наверное, получи я такое приглашение год назад, постаралась бы соответствовать, но сейчас не вижу смысла изменять своим привычкам, чтобы влиться в толпу ряженых незнакомцев. Да и кто на рок-концерте станет рассматривать человека за пределами сцены?

Перед выходом приходится соврать Мэг, что я ужинаю с папой в честь первой получки: не хочу, чтоб она навязала мне свою компанию, обиделась, что я ее не пригласила, или — того хуже! — припомнила музыканта, подарившего мне розу на прошлом концерте группы.

Охваченная тайной радостью с привкусом желчи, я выхожу во двор, просматривая карты в телефоне. Неформальный клуб «Девиант» находится в получасе ходьбы — когда я туда добираюсь, часть зрителей уже поджидает у входа. Я пристраиваюсь в хвост небольшой пока очереди, заранее открываю электронный билет — VIP, между прочим, — и надеваю наушники, глядя то себе под ноги, то в медленно вечереющее небо.

Интересно, демон уже занял место Лео? Как вообще они скрывают свою особенность от других участников группы? Случалась ли смена ролей в неудачный момент — например, посреди выступления? Когда Зегал уйдет, надо расспросить несчастного музыканта об их совместной жизни.

Когда Зегал уйдет… а что вообще будет между мной и Лео, когда это случится? Не верю, что люди, вместе пережившие такое, могут взять и разбежаться — мы повязаны знанием, которым никогда не сможем поделиться с другими. К тому же… я не разбираюсь в принципах реинкарнации, но раз в прошлом Лео был мне братом, то, полагаю, наши души так и так связаны.

В начале восьмого очередь сдвигается и минут через десять доходит до меня. Девушка-билетер сканирует qr-код на моем телефоне и застегивает у меня на запястье браслет с надписью «VIP-девиант». Хотя концерт начнется только через час, клуб встречает гостей громогласной рок-музыкой. Не уделяя внимания интерьеру, который напоминает о любом ночном клубе в любом кино, я иду по указателям, поднимаюсь в VIP-зону по винтовой лестнице и нахожу свое место — на диване у перил и с отличным видом на сцену. Пожалуй, так Зегал не только почувствует, но и сможет меня увидеть. «Любуйся на здоровье, ненаглядный», — думаю я с невольной ухмылкой и тут же качаю головой. Вся эта история плохо на меня влияет. Да, я бываю злорадной — а кто безгрешен? — но обычно не перехожу от едких мыслей к подлым действиям. А впрочем, сейчас я имею дело с нечистью, так что чем черт не шутит?

Чтобы отвлечься и скоротать время, я залипаю в телефон, как вдруг слышу высокий женский голос сквозь фоновую музыку:

— Мисс Агнес Барлоу?

Удивленно поднимаю глаза — передо мной официантка с синими волосами и с подносом в татуированных руках.

— Э-э-э, да.

— Это вам! — Опустив поднос ниже, она снимает с него красную розу и маленький конверт. Рабочая улыбка подкрашена искренней эмоцией — видно, что девушка находит свое задание интригующим. Моя ответная улыбка выходит немного нервной:

— Спасибо…

— Также сегодня все напитки для вас за счет мистера Грина. Желаете заказать?

Такого обхождения я не ожидала! Заказав безалкогольный мохито, я откладываю цветок на стол и открываю записку, выведенную знакомым каллиграфическим почерком:

«Здравствуй, Агнес.

Я скучал и боялся, что ты не придешь. Спасибо, что не сторонишься — для меня это очень важно!

Желаю приятного вечера и жду с нетерпением встречи! Мне многое надо тебе сказать…»

Всего на миг поддавшись волнению, я отмахиваюсь от слабенькой манипуляции демона. «Он столько лапши мне на уши навешал, что места для новой уже не хватает», — с этой мыслью я сминаю записку и бросаю себе под ноги.

Постепенно клуб наполняется зрителями, и, надо сказать, для местечковой группы «Ianus Lacrimae» пользуются успехом! Когда за моим столиком не остается свободных мест, я нагло думаю, что раз уж Зегал начал предо мной выпендриваться, то мог бы выкупить его целиком. Все бы ничего, если б напротив меня ни устроилась парочка влюбленных готов: то, как явно они поглощены друг другом и как беззастенчиво лижутся, одновременно смущает и действует на нервы.

Наконец наступает долгожданный момент: музыка стихает, свет гаснет, секундное затишье сменяется бурными овациями, и члены группы появляются из прохода за сценой — проскользив черными тенями, занимают свои места и застывают, будто статуи, в ожидании тишины. Вдоволь выразив почтение и радость, публика смолкает, а я замечаю, что перестала дышать и вцепилась в металлические перила.

Затишье длится ровно столько, чтобы по залу расползлось предвкушение, не переходящее в раздраженность, и нарушается низким, щемящим звуком, будто щекочущем меня изнутри. Звуком виолончели. Я впиваюсь глазами в фигуру, чьи плавные движения и вытягивают мелодию из инструмента. Тревожно-печальное и в то же время чувственное интро болезненно резонирует с моими ощущениями — не лежи этот трек в сети уже с полгода, я бы подумала, что Зегал обращается лично ко мне.

Мелодия протяжно сходит на нет, секунды три в зале царит чуть ли не благоговейная тишина, потом — вспышка света и резкое созвучие разом всех инструментов! Могучие басы пробирают до костей, а зрители разражаются аплодисментами и криками. Проморгавшись после вспышки, я вновь нахожу взглядом интересующую меня персону и упираюсь подбородком в сложенные на перилах руки.

Выбирая мне место, Зегал явно учитывал свое положение на сцене, ведь нас разделяют всего метров пять. Разумеется, любоваться «адским» музыкантом — сплошное удовольствие: его слаженность, пластичность, погруженность в процесс и… как же ему идет сценический костюм! Наблюдая за ним, я почти сомневаюсь в своих изначальных намерениях, но чувствую не столько нежелательное влечение, сколько… уф-ф-ф!.. Безумно глупо, но на ум приходит фраза из мультфильма «Отважный маленький тостер», который я сотню раз смотрела в детстве: «Похоже на тот момент, когда в тебя заряжают новый ломоть хлеба!» — и это чувство напрягает даже сильнее, чем моя новообретенная мстительность.

Но когда песня-«открывашка» заканчивается и Закари обращается к толпе с приветственной речью, все неожиданно встает на места: пользуясь моментом, виолончелист скользит глазами по VIP-сектору и останавливается на мне. Один взгляд, и я понимаю: на сцене блистал не Зегал, а Лео! Я задавалась вопросом о смене ролей, но не ожидала встретить его сегодня, как не ожидала увидеть его таким расслабленным, воодушевленным и полным жизни. На подмостках Лео в своей стихии, и я искренне рада, что Зегал не вытеснил из его жизни все хорошее!

Пока мы смотрим друг на друга, я улыбаюсь и незаметно машу рукой. Он тоже растягивает подкрашенные черным губы, быстро делает жест «следи в оба» и маскирует его, сложив пальцы «козой», на что часть зрителей реагирует одобрительными возгласами.

Концерт продолжается, фанаты веселятся и танцуют, влюбленные напротив меня, слава богу, отлепились друг от друга, а я, кайфуя от музыки и общей атмосферы, слежу за Лео, чтоб уловить сакральный миг перевоплощения. В ночь, когда Зегал мне открылся, он был ослаблен и держался до последнего, оттого все случилось до жути внезапно, но в обычных обстоятельствах эти двое, очевидно, имеют больше контроля — по крайней мере, сегодня они меняются аккурат во время перерыва, пока на сцене, развлекая толпу впечатляющим соло, остается только клавишник. И вновь одного взгляда достаточно, чтобы понять: группа вернулась в измененном составе — взгляда, который вскипятил мою кровь и заставил испытать с десяток эмоций за несколько секунд! Зегал, как до этого Лео, обращается ко мне жестом, делая вид, что адресует его всему залу, — широко взмахнув рукой, он шлет воздушный поцелуй, чем поднимает волну женских визгов. Может, это психосоматика, но я чувствую, как мои губы теплеют.

Пока на сцене играл Лео, я наслаждалась представлением, на время задвинув все дилеммы подальше, но с Зегалом это попросту невозможно! Я не могу от него оторваться, но, чем дольше смотрю, тем сильней моя душа страдает в корчах. Какой-то психологический мазохизм! В один момент я мечтаю подойти после выступления и засосать его на глазах изумленной публики, в другой — измыслить более унизительную месть, чем та, которую я запланировала, в третий — ничего не выдумывать и просто с ним поговорить!

Но вот завершается очередная песня, и музыканты вдруг выходят на поклон. Я вздрагиваю: «Неужели все? Вечер пролетел так быстро!» Они скрываются за сценой, но традиционный вызов на бис дает мне немного дополнительного времени. Мои ладони взмокают, живот ноет, а пульс безжалостно долбит в виски! Как же я, в конце концов, должна поступить?

Однако сложный выбор кажется таковым недолго: перед началом заключительной песни я снова замечаю обращенный на меня взгляд — взгляд и самодовольную ухмылку, которую — ух! — так и хочется стереть! Не думая больше ни секунды, я беру со стола розу, примеряюсь и бросаю ее пусть не совсем к ногам, но в поле зрения Зегала.

VIP-зона, лестница, бар и пустая гардеробная — я пробегаю «Девиант» насквозь и оказываюсь у выхода еще до первого куплета. Глотнув спертый городской воздух, направляюсь домой торопливым шагом.

Витрины, вывески, светофоры и люди смазано мелькают мимо. Я не пытаюсь размышлять или что-то анализировать — устала от этого, если честно, — и позволяю образам минувшего вечера толкаться в голове, то беспорядочно сменяясь, то повторяясь раз за разом, как на «битой» записи. Лишь ступив на улицу, ведущую к парку, я замедляюсь и осматриваюсь. Как бы ни любила этот островок природы, я не рискую захаживать туда так поздно и, пусть его прохладная тишина сейчас желанна, решаю не изменять разумной привычке. Но едва я шагаю в сторону более людной улицы, как сильная дрожь проходит по спине, а в глазах на секунду темнеет. Вязкое безразличие расползается в груди, будто слайм без цвета и запаха, вылитый из банки на стол. Я застываю, тупо глядя на тротуар. Что-то касается моего плеча, живое и теплое.

— Смотри правее, — шепчет на ухо смутно знакомый голос, и я послушно отворачиваю голову. «Голос» пристраивается слева, берет меня под локоть и слегка тянет. — Идем.

Я на время выпадаю из реальности, будто задремываю на ходу, а просыпаюсь уже под сенью парковых деревьев. Ко мне возвращается относительная ясность, и вопрос «а что, собственно, происходит?» все настойчивей скребется в голове. Некто ведет меня под руку в дальную часть парка, куда не дотягивается свет фонарей, и подводит к укромной — но не той, на которой я обычно отдыхаю — скамейке.

— Садись, — сухо приглашает «голос». Я опускаюсь на сидение, он же встает позади, опершись руками на спинку. — Я в курсе, что ты знаешь, Агнес. Что Зегалу нужно? Что он делает в мире людей?

Рассказ демона пролетает в памяти за считанные мгновения, готовясь спрыгнуть с языка, но мой разум достаточно прояснел, чтоб удержаться. И чтобы им завладел ужас.

Я что, под гипнозом? Тот, кто увел меня, знает Зегала, — кто он? Неужто тоже какой-нибудь бес? И почему все это кажется таким странно знакомым?

Я упорно молчу, охваченная дрожью, и горячая ладонь ложится сзади мне на шею, слегка сдавливая.

— Не нужно покрывать его! — Голос звучит нетерпеливо. — Что бы ты себе ни надумала, он демон, и он опасен! Расскажи что знаешь, и я попробую уберечь тебя от беды!

Кажется, будто что-то просочилось под кожу у меня на затылке, путая чувства и расслабляя напруженную волю. «Голос» наклоняется ниже, дышит в волосы у моего уха, но замирает на несколько секунд и зло шипит какое-то ругательство. Шорох подошв по траве и судорожный вдох — он резко обернулся, а я по-прежнему не могу шевельнуть и пальцем.

Со стороны доносится еще один голос, заслышав который я хочу вскрикнуть разом от неожиданности, радости и испуга — ведь шутливая фраза звучит по-настоящему угрожающе:

— Попался, проказник! Некрасиво девушек сталкерить… Тем более чужих.

Страшное напряжение разбухает в воздухе и взрывается так неожиданно и громогласно, что оковы чар тут же спадают и мои легкие выталкивают вопль!

Когда зрение проясняется, а в ушах почти перестает звенеть, я осознаю, что у меня за спиной только что раздался пистолетный выстрел.

---

Заламывая пальцы, я нервно ерзаю по дивану. Встаю и начинаю метаться из угла в угол. Головокружение заставляет меня сесть обратно. Пытаюсь дышать глубоко и размеренно. Неделю назад в этой самой гостиной я пережила сильнейшее потрясение, но на психику мне давят совсем свежие события. Страшный человек, овладевший моей волей, оглушающий звук выстрела и чернота, ползущая из-под белых пальцев…

Когда я скинула оцепенение и обернулась, стрелявшего и след простыл, а Зегал, до сих пор одетый в сценическую рубашку с рукавами-фонариками, стоял сгорбившись и держался за живот. Я бросилась к нему на ватных ногах, но застыла, не зная что делать, и тихо предложила вызвать «скорую». Искривив темный рот и блеснув глазами, демон ухватил меня за предплечье и потянул к выходу из парка. Кожей чувствуя исходящую от него злость, я не противилась и не смела нарушить молчание. Не могла отвести взгляд от пятна на его спине, полуприкрытого растрепанными волосами.

При виде первого встречного на нашем пути мое сердце панически забилось, но ни он, ни другие прохожие не обратили внимания на истекающего кровью мужчину. Когда мы наконец добрались до дома Лео и очутились наедине в тесном лифте, мне стало совсем жутко: казалось, энергетика раненого демона поглотит меня и разорвет на атомы! Робко поймав косой взгляд красных глаз, я почувствовала, как уменьшаюсь до размера мыши.

Теперь я жду, когда он выйдет из ванной, и знать не знаю, что будет дальше. Вспоминая рассказы как Лео, так и Зегала, утешаюсь тем, что демонам увечья не так страшны, как людям, и все же… если б я не покинула клуб, всего этого не случилось бы.

Наконец дверь в ванную, видная через проем в стене гостиной, отворяется. Свет падает на тёмный пол и тут же гаснет — из-за двери появляется высокая фигура. Зегал предстает передо мной топлес, с бледным лицом и мокрыми волосами, завернутыми в гульку на затылке. Он старается ходить ровно, но видно, что движения причиняют ему боль. Я нахожу взглядом рану: темное пятнышко посреди вздувшегося островка красной кожи чуть правее и выше пупка. Уже не кровоточит…

— Нужна твоя помощь. Всю квартиру замараю, если откроется, — говорит Зегал, протягивая мне медицинский бинт. Я встаю, с облегчением подметив, что голос его спокоен, его глаза не пытаются меня испепелить, а присутствие не вызывает желания забиться в угол. Мы молча складываем из бинтов две «подушечки» — Зегал придерживает их спереди и сзади, а я обматываю его торс, вдыхая знакомый запах апельсинового мыла.

— Не возражаешь, если я прилягу? — хрипло спрашивает он, пока я завязываю узелок.

— Нет конечно… Что за вопросы…

Он прислоняет диванную подушку к подлокотнику, садится, жмурясь от боли, затем осторожно укладывается.

— Совсем не так я представлял завершение вечера.

— Прости… — еле слышно бормочу я, стоя перед ним как провинившийся ребенок. Он отмахивается:

— В обычном состоянии мне потребовалось бы дней пять, чтобы залечить дыру в туловище, но после концерта… думаю, управлюсь за день-два. — В ответ на мой взгляд он поясняет: — Места, где множество людей одновременно испытывают сильные эмоции, для нашего брата подобны шведскому столу — мы насыщаемся энергией, которую вы бестолково разбрасываете.

Я озадаченно киваю, мнусь в нерешительности и задаю главный вопрос вечера:

— Так… кто это был?

Зегал шумно вздыхает:

— Очевидно, кто-то из моих врагов, кто тоже решил прогуляться по дольнему миру.

— А… много у тебя врагов?

Он усмехается:

— Если у демона мало врагов, значит, он живет неправильно.

Не зная, есть ли в этом высказывании хоть доля шутки, я слегка улыбаюсь, но только на секунду.

— И что, он тоже демон?

— Да. Кто-то из низших и очень юный — едва ли я вспомню его имя, даже если узнаю. — Зегал кривится от презрения. — Увы, до завершения сделки я практически равен этому ничтожеству, иначе давно выследил бы, вытряхнул из тела и обглодал его жалкую сущность!

Смущенная мрачным тоном этой угрозы, я уточняю:

— «Давно выследил бы»? То есть… ты знал, что за тобой следят?

— Знал. Только следил он за тобой. — Наши взгляды встречаются. Мое сердце стучит тяжело и глухо. — Я почувствовал след чужой силы, когда коснулся тебя на свидании. Полагаю, он спрашивал обо мне — так же, как сегодня, — после чего изменил твою память.

— …Берта! — выдыхаю я, обхватив себя за плечи. Зегал вопросительно поднимает бровь. — За день до свидания у меня был… ну, тогда я подумала, что это сон: Берта прыгнула в окно, я испугалась, что она потеряется в незнакомом районе, бросилась искать ее, а потом — провал. Когда я очнулась, была глубокая ночь, и мы обе лежали в постели.

Зегал кивает:

— Судя по всему, наш «стрелок» недостаточно искусен, чтобы овладеть волей человека издали, но подозвать или напугать животное — дело нехитрое. Смотри…

Зегал закрывает глаза и указывает на дверь. Я растеряно гляжу в проем, где вскоре появляется поджарый полосатый кот, которого я прежде видела на фото. «Тайгер! Совсем забыла, что у Лео есть питомец…» — Тот проходит мимо, запрыгивает на диван, подозрительно обнюхивает хозяина и устраивается у него под боком.

— Ты тоже не стой. Выглядишь как школьница, которую вызвали к директору. — Зегал хлопает по кожаному сидению и с тихим стоном подвигается ближе к спинке, освобождая мне место. Я осторожно присаживаюсь рядом с его бедром. Делая вид, что меня больше волнует животное, принимаюсь гладить кота. Зегал продолжает, сложив пальцы на груди домиком: — Итак, каким-то образом этот тип узнал о моем к тебе интересе, выманил тебя с помощью кошки, проследовал в твою квартиру, выяснил что смог, после чего либо срезал у тебя прядь волос, либо взял немного крови — чтобы читать твою энергию. Скорее первое: кровь сложно хранить и сложно получить незаметно.

Я непроизвольно запускаю пальцы в волосы. От осознания, что сегодня меня гипнотизировали не в первый раз, что из моей головы вырвали кусок воспоминаний, что кто-то следил за мной и пробрался в мою квартиру, становится жуть как неуютно. Равно как от следующей мысли:

— Выходит, ты знал, что меня преследуют, но не предупредил?

— Я пощадил твою психику.

— Скорее использовал меня как живца!

Его брови иронично ползут вверх, отчего мне хочется ткнуть пальцем в место ранения.

— Я хотел деликатно открыть правду сразу после концерта, но ты решила не ждать.

Если он пытался меня пристыдить, то в этот раз не вышло.

— Но он знает, где я живу, наверняка знает, где работаю, и мог добраться до меня в любой момент! — Мой голос повышается; Тайгер недовольно щурит сонные глаза. — Вдруг, узнав, что нужно, он бы меня застрелил?! Черт, я ведь несколько раз гуляла в парке одна…

— Агнес… — Рука Зегала накрывает мою, сжатую в кулак. — Не спорю, в твоем неведении был риск, но я не пускал ситуацию на самотек! Сперва, понадеявшись на нашу с тобой связь, пытался «нащупать» энергию мерзавца — увы, безуспешно. Тогда пришлось повторить за ним и срезать у тебя локон.

— Когда успел? — удивляюсь я.

— Во время пикника. Помнишь, у меня были ножницы для открытия упаковок? — Зегал отпускает мою руку, неловко вынимает из кармана джоггеров телефон, снимает с него чехол и показывает спрятанную под ним темную прядь. — С помощью волос как проводника я подключился к тому же «каналу», что и твой преследователь, но ненароком его спугнул: ощутив, как к нему тянется моя отнюдь не добрая воля, он убоялся и прекратил всякую слежку. Отрадно, что, исчезнув более чем на полтора века, я продолжаю вызывать у недругов страх. И все же уловить твои эмоции и догадаться об их природе он, коль не полный дурень, мог.

— То есть, когда ты открылся мне, он это понял? — Зегал кивает, поправляя чехол, и откладывает телефон на стол. — Но если он перестал следить… как отыскал меня сегодня?

— Я полагаю, заглянул наудачу. Если он знает о Лео, то мог узнать о концерте и понадеяться, что ты там будешь и что у него появится шанс тебя увести. На самом деле затея толковая: в толпе возбужденных зрителей я мог различить его энергию только с очень близкого расстояния.

На время мы умолкаем, погруженные в себя, — только мурчание кота да еле слышный гул машин за окном нарушают тишину.

— Что случится, узнай он правду? — наконец спрашиваю я. Демон хмурится:

— Если он желает мне насолить, то… допустим, он может убить тебя, продлив мое заточение до следующей реинкарнации. Но это лишь догадка.

«У-бить, у-бить, у-бить, у-бить…» — тяжело отбивает пульс. Я хотела уйти с концерта примерно на середине — если б не задержалась из-за своих сомнений, то лежала бы сейчас у той скамейки с дыркой в голове! А рано утром мое холодное, бледное тело нашел бы какой-нибудь бегун или собачник.

Зегал ободряюще сжимает мое плечо:

— Не бойся! Со мной ты вне опасности: я прослежу, чтоб никто тебя пальцем не тронул.

«Что бы ты себе ни надумала, он демон, и он опасен!»

«Так ведь и ты демон! — мысленно отвечаю на слова преследователя. — Знать не знаю, что вы двое не поделили, но ваши разборки не должны меня касаться!»

С благодарностью и надеждой я заглядываю Зегалу в глаза.

— И что теперь?

— Теперь ты переезжаешь сюда…

— Ч-чего?! — взвизгиваю и тут же смущенно понижаю голос. — Я к тебе… то есть, к вам?..

— Квартира непроницаема для непрошеных гостей — за три года я об этом позаботился, — безразлично поясняет он.

— И… надолго?

— До расторжения сделки. Лучше чуть дольше. Когда вновь обрету свободу и силу, то позабочусь, чтобы тот тип получил по заслугам.

— Но как же… мне работать надо! Я не могу забить на свои обязанности и прятаться тут двадцать четыре на семь!

Его лицо становится ехидным, он поднимает руки и качает ими в воздухе, будто взвешивая аргументы:

— Гарантированная защита от угрозы для жизни или блистательная карьера официантки… Согласен, это мучительный выбор.

Сарказм Загала уместен, и все же я вспыхиваю обидой.

— Легко тебе издеваться: ты свалишь из нашего мира, а мне в нем еще на что-то жить!..

— Отнюдь не легко: я ведь так старался переманить тебя в вечернюю смену. — Насмешка вдруг уступает место сомнению, которое тут же прячется за вдумчивостью. — А впрочем… у меня целая ночь впереди — обещаю поразмыслить, как нам выкрутиться. Идет?

Я растираю веки и глубоко вздыхаю, как вдруг телефон вибрирует в кармане джинсов.

— Ох, бли-и-ин… — протягиваю я, прежде чем взять трубку, и восклицаю нарочито воодушевленным тоном: — Алло!

— Алло, подруга, куда пропала? Почти полночь уже. У тебя все ок?

— Да, конечно! А я, это… решила у папы остаться… Прости, что не предупредила: телефон разрядился, вот тока сейчас поставила.

— А-а-а!.. Ну, ладно, дело хорошее. Папе привет!

— Обязательно! Спокойной ночи.

— И тебе! Тисни от меня Берточку!

Я кладу трубку и со стоном зарываюсь лицом в ладони.

— Что, от лжи младенец Иисус плачет? — усмехается демон, поглаживая спящего кота. В его устах это реплика звучит как-то грязно — я оставляю ее без внимания и раздраженно бормочу:

— Твою же… вот как объяснить Мэгги этот дурацкий переезд?

— Предоставь это мне и не забивай свою красивую голову. Сегодня ты достаточно натерпелась — попробуй отвлечься. — Его ладонь переползает с кошачьей спины на мое бедро — я вздрагиваю и резко встаю, ударяясь коленкой о край стеклянного стола. С тихим, но явно болезненным смехом Зегал ловит мою руку. — Ну что ты сразу пугаешься?

— А н-не надо вести себя так, будто мы все еще пара! — вскрикиваю я, ощущая, как пламенеют щеки. Растревоженный кот просыпается и спрыгивает с дивана.

— Агнес… — Зегал тянет меня вниз, вынуждая сесть обратно. Я кошусь на его перебинтованный торс, мысленно прицеливаясь для атаки. — Прости, что напугал тебя сегодня. Не на тебя я злился, ты же понимаешь. Не нужно меня отталкивать…

— Не нужно? Позволь напомнить: ты демон, а я какая-никакая христианка.

Он закатывает глаза.

— Христиане не верят в перерождение душ, выходит, все, что я рассказывал — выдумка?

— Неважно, к какой религии я себя отношу! Никто из верующих никогда не скажет, что сближаться с демоном — хорошая идея! Так что, пожалуйста, давай покончим с нашим делом, и… — у меня совсем пересохло во рту, — без вот этого всего.

— Ты уже со мной повязана — что дурного в том, чтобы извлечь из ситуации все «бонусы»?

Зегал вдруг отпускает меня и убирает руки за голову. Я теряюсь, не зная, что делать: остаться на месте или скорее уйти, — в итоге мы глядим друг на друга несколько странных и долгих секунд.

— Помнишь, ты удивилась, когда я сказал, что не питаю к тебе ненависти? — тихо спрашивает он. Я киваю, затаив дыхание. Он поджимает губы и упирается взглядом в стену над диваном. — Прочитав наш журнал, ты решила, что я, бессовестный изверг, играл твоими чувствами ради собственной выгоды. Конечно, что еще ты могла подумать? Но мы с Лео не так дружны, чтоб исповедоваться друг другу. К тому же, напиши я правду, его это только встревожило бы. — Зегал поворачивается ко мне с мягкой полуулыбкой. — Ведь я безумно влюблен в тебя, Агнес, — еще с того времени, когда ты носила имя Аннет. Хоть и не смел себе в этом признаться.

Кажется, будто внутри меня взрывается большой пакет с попкорном! Сжав зубы, кулаки и мышцы живота, я пытаюсь сдержать эмоции, но они затягивают мою душу в беспощадный ураган. Я отвожу взгляд и проговариваю надтреснутым голосом:

— С-сомневаюсь, что демоны могут любить…

Зегал фыркает.

— Быть может, нам не присуща та бескорыстно-платоническая Любовь, которую воспевают святоши, но разве отношения смертных всегда строятся на такой? Я хочу, чтобы ты была со мной, готов растерзать любого, кто косо на тебя посмотрит, хочу вдыхать твой запах, видеть обожание в твоих глазах, заниматься умопомрачительным сексом — разве все это не похоже на идеальные отношения обычных людей?

От его слов я покрываюсь гусиной кожей, но упрямо, хоть и не слишком уверенно парирую:

— Что толку в отношениях с установленным сроком годности? Когда там следующее полнолуние? Через две недели?

— Так это не последнее полнолуние в жизни. Подумай. — Я все еще не решаюсь посмотреть Зегалу в лицо, но слышу игривую ухмылку в его голосе. Спешу перевести тему:

— Я устала и хочу побыть одна. Где… где я буду спать?

Он хмыкает, но отвечает как ни в чем не бывало — прямо и последовательно:

— В комнате родителей Лео — это следующая дверь за гостиной. Ванная и холодильник в твоем распоряжении. Новую щетку возьмешь в ящике под раковиной, полотенце — с полки над ней. Можешь зайти в нашу спальню (вход с кухни) и взять из шкафа чистую футболку.

— Спасибо… — глухо выдыхаю я, поднимаясь на ноги.

— Одна просьба: подай, пожалуйста, бутылочку из того ящика. — Зегал указывает на знакомый настенный шкафчик в углу комнаты.

Спешно выполнив просьбу и по-прежнему не глядя на демона, я разворачиваюсь и выхожу.

* * *

Когда звуки внешнего мира остаются за дверью, мужчину оглушает собственный пульс: бегом, без передышки он проделал немалый путь и лишь теперь осознал, какому стрессу подверг организм. Опершись плечом о стену, он сползает вниз и валится навзничь. Мельком думает, что резкая остановка после нагрузки опасна вплоть до инфаркта, но продолжает лежать. Закрыв глаза, концентрируется на ощущениях в теле.

Быть человеком трудно. Быть человеком больно. Даже понарошку.

Когда пульс приходит в норму, он скидывает кроссовки, поддевая задники носками, нехотя встает, расстегивает ветровку и снимает плечевую кобуру, которая за время бега натерла ему кожу.

Пора возвращаться в реальность. Зегал. О нем так долго не было вестей — хотелось верить, что он каким-то чудом сгинул к чертовой матери! Мужчина невесело хмыкает, шаркает ногами в крошечную кухню и бу́хает кобуру на стол. Берет из мойки стакан с присохшей апельсиновой мякотью, а из холодильника — стеклянную бутыль со стертой этикеткой. Наливает грамм сто, опрокидывает залпом и морщится. Чистый спирт — тоже хреново сочетается с нагрузками. К счастью, даже такому мелкому духу, как он, хватает энергии на ускоренную регенерацию — можно не думать, что вредно для тела, что нет. К слову…

Мужчина открывает кобуру, вынимает и крутит в руках компактный «глок-30». Стрелял он в панике, не целясь, попал в живот — скорее всего, задел печень. Для человека такая рана очень опасна, но Зегала из строя не выведет. Что будет, когда он залечится? Сразу откроет охоту или сперва закончит свои дела с этой Агнес? Не стоит ли залечь на дно? Уехать куда-нибудь на край света? А впрочем, какой смысл? Злопамятный аспид не оставит обидчика в покое — достанет рано или поздно.

Мужчина весь передергивается, и стакан, по-прежнему зажатый в его руке, разлетается по кафелю звенящими осколками. Усталый взгляд упирается в окровавленную ладонь. Тяжелые капли падают на пол.

* * *

Утро светит сквозь щель в незнакомых шторах. Простонав в подушку, я перекатываюсь с живота на спину и блуждаю мутным взглядом по своей временной комнате. Цвет зеленого чая — удачный выбор для стен, можно взять на заметку. Наверное, мама Лео любила зеленый — в дизайне кухни акцент также сделан на этом цвете. Не потому ли она вышла замуж за человека с фамилией «Грин»?

Что за глупости лезут в голову спросонок?..

Я заставляю себя принять вертикальное положение, но сохраняю его не без усилий. Сон пришел ко мне под утро и спокойным не был. Голос безымянного демона вновь и вновь звучал в памяти: низкий, с хрипотцой и какой-то бесцветный — странным образом сочетающий апатию и раздраженность, бесконечную усталость и скрытую силу. Надеюсь, мне не придется услышать его вновь.

Но стоило одному голосу затихнуть, как вместо него зазвучал другой: «Я хочу, чтобы ты была со мной, готов растерзать любого, кто косо на тебя посмотрит, хочу вдыхать твой запах, видеть обожание в твоих глазах, заниматься умопомрачительным сексом!» — Стыдно признавать, но я тоже всего этого хочу. Как мне отвергать Зегала, живя с ним под одной крышей? Вопрос, кажется, риторический — наше сближение неминуемо, потому что рядом с ним я теряю контроль над собой…

Надев лифчик под взятую в комнате Лео футболку, я натягиваю джинсы и крадусь мимо гостиной. Диван, где я оставила раненого демона, пустует — заготовленное приветствие обращается в выдох. Пройдя дальше, я запираюсь в ванной, умываюсь и чищу зубы. С любопытством изучаю баночки и тюбики самых разных средств для волос, расставленные сбоку от раковины. Даже Мэг не может похвалиться такой коллекцией уходовой косметики.

Закончив с утренней гигиеной, я иду в кухню, выпиваю воды из чайника и открываю холодильник — внутри поживиться особо нечем: три яйца, хлеб, немного сливочного масла, подсохший сыр, полпачки молока, майонез и кетчуп. Стараясь не шуметь, ведь комната Лео сообщается с кухней, заглядываю в шкафчики — нахожу пять картофелин, две луковицы, немного специй и целый ящик, забитый бич-пакетами. «Оп-па… Прямо-таки мечта голодного школьника. Это так Лео питается? Очень нездоро́во. Впрочем… будет ли тот, кому не страшна сквозная дыра в животе, всерьез париться о возможной язве?»

Изучив расположение посуды и кухонных приборов, на завтрак я съедаю вареное яйцо и тост с маслом. Зевая, поглядываю на кофе-машину, но все же завариваю крепкий чай.

Бездумно колупая ногтем знакомую скважинку в столешнице, я вздрагиваю, когда позади щелкает замок.

— Доброе утро… — шепчу, обернувшись.

— Утро добрым не бывает. — Растрепанный, бледный, по-прежнему перебинтованный Лео затворяет дверь и вперевалку проходит мимо, избегая смотреть на меня.

— Завтрак сделать?

— А? Не… Не утруждайся, — хрипит он, исчезая в коридоре.

— Мне не сложно, — кричу ему вдогонку. После паузы слышу:

— …Ладно. Спасибо.

Я отпиваю из кружки, достаю сковороду и режу заранее отваренную картошку. Обжарив ее на сливочном масле, добавляю нашинкованный лук и через пару минут разбиваю яйца. Пока блюдо доходит под крышкой, натираю сыр. Между делом допиваю первую порцию чая и тут же завариваю вторую.

Лео возвращается минут через пятнадцать — освеженный, волосы расчесаны и заплетены в косу, торс свободен от ненужных уже бинтов. Невольно проскользив глазами по его фигуре, я нахожу небольшую болячку, еще вчера бывшую пулевым ранением.

— Любуешься? — криво усмехается парень. Игнорируя не то подкат, не то подкол, я киваю на тарелку. Он хмыкает и кряхтя садится напротив. — О, яичница по-испански?

— Ага. Мой папа такую любит.

— Мама тоже готовила. Сам-то я повар не очень.

— Я догадалась. Ну, пока я тут, питаться будешь по-людски. Только надо продуктами закупиться.

Он улыбается, кладет в рот кусочек и кивает сам себе.

— Оч вкусно. Спасибо.

Мы стихаем. Лео задумчиво жует, я тихонько хлюпаю чаем. Кажется, нам обоим неловко. Едва удержавшись от очевидной глупости вроде «ну, что, будем вместе жить?», спрашиваю:

— Как себя чувствуешь-то?

Он поднимает ироничный взгляд.

— Как человек, которого пулькой просквозили. Но могло быть хуже: основной удар Зи на себя принял, а я, как видишь, уже ничего. Того гляди, к ночи заживет. — Следующий кусок Лео глотает почти не жуя и торопится добавить: — Кстати, на будущее: ты не верь, когда он из себя умирающего корчит, как вчера. Зи, конечно, боль чувствует, но может значительно ее заглушать. Мудровка хитрожопая, — добавляет он себе под нос, случайно выплюнув кусочек картошки.

Я растеряно заминаюсь:

— Ну, не сказала бы, что он «умирающего корчил»… Обычный человек на его месте страдал бы сильнее.

— Просто поверь на слово, — двигая вилкой, словно смычком, Лео изображает игру на виолончели, — Зи изящно сымпровизировал на твоем чувстве вины, не теряя при этом достоинства. Рассчитывал, видать, на… этот… — он ежит лоб и щелкает пальцами, — синдром Фрэнсис… нет…

— Эффект Флоренс Найтингейл⁽¹⁾?

— Во! Принц твой за тебя пострадал — жалей его теперь! — Я ловлю себя на мысли, что не так уж удивлена. С легким раздражением думаю, что Лео раздувает слона из мухи, и пожимаю плечами. Он буравит меня взглядом и выдает с неожиданным упреком: — А ты и рада повестись, да? Забила на мои предостережения? «Я безумно влюблен в тебя, Агнес» — и все, растеклась красавица. А не пугает тебя эта его «любовь»?

Я столбенею, словно парализованная, — охреневаю, проще говоря. Какого черта это хмырь меня осуждает?! В душе вздымаются обида, возмущение, желание немедля послать его в унизительно-эротическое путешествие, но я одергиваю себя на вдохе и медленно выпускаю воздух. Мало дел я натворила под действием эмоций? И какой смысл пикироваться, если устами Лео как будто говорит мой внутренний голос? С самого начала, еще по записям в дневнике было ясно, что парень — прямолинейный, пусть и грубый правдоруб, и я вовсе не считаю это недостатком. К тому же у него найдется тысяча и одна причина выступать против Зегала.

Прокрутив все это в голове, я честно, даже почти спокойно отвечаю:

— Пугает. Сильно. Но, видать, недостаточно. Можешь меня упрекать, можешь считать наивной дурочкой (будешь прав, наверное), но Зегал… меня дико, неописуемо тянет к нему. То ли причина в сделке или его отношениях с Аннет, то ли он вообще на всех так действует — не знаю. Я хотела держаться в стороне, но сам видишь, как судьба распорядилась. — На глазах внезапно выступают слезы. — Наверняка я буду жалеть до конца своих дней, но оттолкнуть его не сумею. Пара красивых слов, мимолетное касание, обезоруживающий взгляд — и сама не замечу, как… — Я обрываю фразу, запоздало сообразив, что признаться в своей слабости Лео значит признаться и самому Зегалу. Прикусываю губу и промакиваю лицо воротом футболки. — В общем, тебе все равно не понять.

Слушая меня, Лео прекратил жевать, будто встал на паузу.

— Погоди-ка… — Он резко, насколько позволяет его состояние, встает, исчезает в комнате и тут же выходит. — Вот! Прочти. — Протягивает мне сложенный лист бумаги, подписанный «Для Агнес», и садится обратно за стол.

Молча проводив его взглядом, я раскрываю письмо:

«Здравствуй, прелестница! Надеюсь, тебе спалось хорошо, хоть и понимаю, что вряд ли.

Как обещал, я всю ночь размышлял над ситуацией, и у меня для тебя два важных известия.

Во-первых, я понимаю, что ты не доверяешь мне в полной мере и чувствуешь себя настороженно; чтобы наше внезапное сожительство тебя не стесняло, я решил предоставить тебе "оружие" против меня. Надеюсь, ты оценишь широту этого жеста.

Помимо заклинания завершения сделки, которое нам предстоит узнать, призывающий — помнишь? — сочиняет заклинание-приказ: произнеси его вслух, назови имя подвластного тебе духа и озвучь свое желание — дух подчинится сей же час. Аннет отдала мне приказ лишь однажды, но я помню его слово в слово: "Haz mi voluntad, Зегал! — сказала она, сморщив свой маленький носик. — Я запрещаю тебе порочить имя Грегори поведением, недостойным джентльмена!"

В те годы в Англии были модны испанские мотивы — Аннет неплохо знала язык и из него взяла слова для заклинания. "Haz mi voluntad" значит "исполни мою волю" — и прямолинейно, и красиво, и едва ли может случайно прозвучать в английской речи.

Надеюсь, это знание придаст тебе спокойствия и покажет, что мне важно твое доверие.

Во-вторых, у меня есть пара идей по поводу твоей драгоценной работы, но, чем марать бумагу, проще изложить ее лично. Пока скажу одно: не хочешь увольняться — не надо.

До встречи поздним вечером!

P. S. Полагаю, это очевидно, но на всякий случай попрошу тебя не покидать сегодня квартиру».

Прочитав письмо дважды, я бормочу себе под нос:

— Хэз ми вол… волюнтад? Так это произносится?

Лео отодвигает пустую тарелку и молча печатает в телефоне. Женский робоголос произносит фразу. Мы несколько раз переслушиваем — я пытаюсь повторять.

— Haz-mi-vo-lun-tad — похоже?

— Да, вроде. — Лео скрещивает руки на груди. — Получается, теперь ты можешь повелевать нашим Зи. Понимаешь, что это значит?

— Раз я не в силах устоять перед его подкатами, то могу… запретить ему подкатывать, — шепчу, рассматривая древесный узор столешницы.

— Именно так я и подумал! Сказать по правде, меня смущает этот его жест, я даж допускаю, что заклинание — фейк и нужно только для того, чтоб дать тебе иллюзию контроля… но нарушить фейковый приказ — значит вывести самого себя на чистую воду, так что, наверное, его все равно можно использовать…

— Да. Верно. Хорошая мысль.

Значит, теперь у меня есть четкий выбор? Почему от этого грустно?.. Только что я верила, что близость с демоном неизбежна, и в этой неизбежности, пусть она и пугала, было странное фаталистическое спокойствие. Вспоминается, как три года назад мы с Мэг уехали за город кататься на тюбе⁽²⁾: я забралась высоко по склону, сильно разогналась, подлетела на ледяной кочке как на трамплине и несколько раз перевернулась в воздухе, прежде чем покатиться кубарем и окунуться затылком в ручей. Тогда я испытала нечто подобное: чувство, что все пошло не так и может плохо закончиться, но назад уже не повернуть, и остается только принять ситуацию.

Теперь оказалось, что повернуть еще не поздно, что все зависит от меня и что мне одной нести ответственность за решение и его последствия.

Я непроизвольно тереблю цепочку нательного крестика, когда тихий голос выманивает меня из раздумий:

— Агнес? — Я поднимаю голову и встречаю мягкий взгляд серых глаз. — Ты прости, если обидел. У меня язык впереди ног бежит, всегда так было. Я не считаю тебя наивной дурочкой — как раз наоборот. Мне кажется, ты умная, добрая и очень… — он заминается в поисках подходящего слова: — …светлая. По-моему, ты слишком хороша, чтобы Зегал тебя — того. — Комплименты Лео просты, но искренни, от них немного неловко, но в груди все равно теплеет. Накручивая на палец выпавшую из прически прядь, он продолжает: — В общем, я тебе не командир, но советую поскорее решить, чего ты там на самом деле хочешь. Потому что — зуб даю! — когда рана заживет, ходить вокруг да около Зи не станет.

— Силой возьмет, что ли? — нервно усмехаюсь я.

— Да не, ты чо… Не в его это характере. Вспомни, как он впервые тебя поцеловал: наклонился и замер, чтобы ты подалась навстречу, — прямо по методу Хитча. Точно так же он ведет себя в постели: добивается, чтоб девушка не удержалась и либо сама его оседлала, либо стала упрашивать. А с тобой-то это ваще дело чести. Подумай: Аннет пять лет изводила его своей выдержкой! Имхо, он принципиально хочет ее — то есть, твоей — «капитуляции».

Звучит неприятно, но похоже на правду. Переварив услышанное, я не могу удержаться от вопроса:

— А много у него было девушек?

Лео сохраняет невозмутимый вид, но принимает важную осанку — видно, что заложить «сожителя» ему только в радость:

— Я учет не веду, конечно... но не больше двух сотен. — Я непроизвольно сжимаю челюсти. — Понятно, что все одноразовые: снял, оттарабанил — до свидания. Плюс немного гипноза по моей просьбе, чтоб они забыли, с кем именно кувыркались. Не то чтобы я сам никогда не трахался без обязательств, но репутация блядуна мне ни к чему.

Лео осторожно поднимается, убирает со стола и встает у мойки. Постукивая ногтями по полупустой кружке, ловлю себя на полной высокомерия мысли, что те девчонки мне не ровня — для Зегала, по крайней мере. Встряхиваю головой, чтоб ее отогнать, — разноцветные искры пускаются в пляс перед глазами. Я понимаю, что ложная бодрость начинает выветриваться, залпом допиваю чай и отдаю кружку Лео.

— Я искупаюсь и побуду у себя. Ты не против? Выглядит так, будто я сбегаю…

— Да нет, конечно. Тебе надо подумать. — Он глядит на меня сверху вниз, улыбается с печальной теплотой и возвращается к мытью. — Но я рядом, если чо. Захочешь поговорить, посмотреть кинч, еды заказать, в приставку, не знаю, рубануться — только дай знать. И вообще, не стесняйся, чувствуй себя как дома!

Я киваю и разворачиваюсь, сдержав желание примирительно положить руку Лео на предплечье. Мне о многом хотелось бы его расспросить, но не сегодня.

И все же один вопрос останавливает меня в дверях:

— Лео?

— М?

— Как думаешь, существует ли вероятность, что все это… что Зегал в сговоре с тем вторым демоном и подстроил эту ситуацию, чтоб я к нему… к вам переехала?

Лео замирает, склонив голову набок, выключает воду и поворачивается ко мне:

— Интересная мысль… Но как бы мне ни хотелось разоблачить какую-нибудь его подлость, все же, думаю, нет. Он действительно был на нервах — я чувствовал, но не знал, почему.

— Что ж, и на том спасибо, — тихо выдыхаю я.

* * *

Когда Агнес выходит, Лео сдвигается вбок и встает против двери, чтобы видеть, как она идет по коридору. «Фигура хорошая. Да и сама молодцом, — печально думает он, закусив губу. Когда девушка скрывается в ванной, достает из ящика вейп и вдыхает пар со вкусом колы. — У Зи нет сомнений, что он ее поимеет. Я чувствую. И похоже, он прав. Бля…» — Лео зависает, глядя, как поблескивают грани подвесных светильников, и бормочет себе под нос:

— В конце концов, это эндорфины в мой организм…

В голове возникают картины, от которых яйца сходу начинают «гудеть». Не удивительно: демон никого не снимал с того дня, как они встретили Агнес, то есть более трех недель.

А как долго Лео лично сексом не трахался? Плоская блондинка с лоснящимся лбом… Нимфоманка, наверное: приклеилась, как похотливая пиявка, отсосала в туалете качалки — качественно так, с заглотом, — и поминай как звали. Это было год и девять месяцев назад.

Лео отходит к окну, морщась от боли, что вспыхивает при каждом движении, и задумчиво па́рит, глядя на соседнюю многоэтажку. Ничего, как только Зи отцепится, можно будет заняться своей личной жизнью, да и жизнью в целом.

От калейдоскопа развратных лиц и потных тел, мелькающих в памяти, как обрывки снов, Лео делается тошно.

* * *

После бессонницы и горячего душа я едва могу устоять на ногах — с мыслью «прилягу на полчасика» скидываю джинсы и забираюсь под одеяло, а когда открываю глаза, за окном уже тают сумерки. Как бывает после дневного или вечернего сна, мое тело тяжелое, мозг ватный, сердце усиленно бьется, а вены на висках неприятно шуршат по наволочке.

«Блин… уснула с мокрой головой — замучаюсь теперь укладывать».

Лежа на боку, я нащупываю включатель прикроватного торшера и зажигаю блекло-оранжевый свет, как вдруг что-то прокатывается поверх одеяла, обрисовывая мое бедро. Я цепенею.

— Добрый вечер, прелестница…

Демон лежит позади меня. Мы одни. В полумраке. На большой кровати. И совершенно очевидно, к чему это идет. Я взволнованно предвкушаю его следующий шаг — он заползает под одеяло и придвигается ко мне. Становится жарко. Забываю дышать. Его рука вновь проходит по моим изгибам, на сей раз кожа к коже — вверх по бедру, вниз к талии и на живот. Замирает, растопырив длинные пальцы. Однажды меня точно так же прижал к себе Колин, когда мы столкнулись в дверном проеме, только его прикосновение не вызвало во мне ничего, кроме отвращения, а прикосновение Зегала…

— Ты подумала?

Дальше не двигается, ждет. На память приходят слова Лео о «капитуляции» — взывая к самолюбию, немного меня отрезвляют.

— Агнес-с? — шипит искуситель, прижимаясь так сильно, что я явственно ощущаю его… намерение.

— Я еще вчера сказала: не нужны мне псевдоотношения на несколько недель. Изыди, — бормочу, старательно изображая усталость и скуку, будто близости с ним предпочту еще немного покемарить, хотя внутренний голос так и вопит: «Не слушай меня! Продолжай настаивать!»

На несколько секунд повисает молчание. Щекоча волосами, демон склоняется к самому уху:

— С огнем играешь… — Будто меня недостаточно пробирает от низкого и немного грозного шепота, он скользит, едва касаясь, языком по моей шее — я ахаю и поднимаю плечо, а Зегал продолжает так же вкрадчиво: — Я люблю игры, но терпение мое на исходе. Лео подсказал тебе решение: прикажи мне отступиться раз и навсегда — или прекрати отталкивать!

И вновь тишина, полная томления. Голос разума, как и сам Зегал, дает последний шанс одуматься: «Если откажу, это будет безоговорочное торжество моей воли над его колдовским обаянием… А если прикажу ко мне не лезть, то и соблазна будет меньше. Всего пять слогов: "haz-mi-vo-lun-tad"— давай, вслух!» — Однако самоуговор не работает. Ведь я хочу, чтобы он со мной заигрывал. И хочу, чтобы он меня…

«Я точно пожалею, но… гори оно огнем!»

— Я жду, — вновь шепчет Зегал. — Да — да, нет — нет.

— Да… — еле слышно выдыхаю я.

— Да — что? — Даже не глядя на демона я вижу перед глазами его несносную ухмылку.

— Я хочу тебя…

— Это самоочевидно. — Он кусает меня за мочку, заставляя вздрогнуть. — Говори как чувствуешь.

Я сглатываю и тяжело дышу. Неужели мне придется сказать это вслух?

— Пожалуйста… возьми меня… — Слова оставляют на языке привкус унижения — я почти готова забрать их обратно, но не успеваю: услышав желаемое, демон без промедления приступает к делу — откидывает одеяло, поворачивает меня на спину и глубоко целует, одной рукой придерживая сзади за шею, второй задрав на мне футболку и лифчик. Я млею, осознав, как сильно тосковала по вкусу этих губ, пусть на самом деле они ему не принадлежат.

Не разрывая поцелуя, он оглаживает, потом сжимает мою грудь и опускает руку под резинку трусов. Я лихорадочно вздыхаю. Разморенное тело разгорячилось настолько, что пальцы, мягко плавающие вверх-вниз по чувствительной точке, кажутся едва теплыми. Отстранившись, Зегал демонстративно кладет их на язык — не знаю, это больше смущает или заводит, но щеки мои, в любом случае, вспыхивают пуще прежнего.

— Лакомая, — шепчет он, снимая с запястья резинку, и собирает волосы в хвост, — но я не распробовал.

Щекотка вниз по ляжкам и голеням — мое белье отлетает за кровать. Хоть я пошла на близость сознательно и с большим желанием, стыдливость побуждает меня свести ноги, на что Зегал отвечает тихим смехом. Он гладит мои колени, медленно разводит их и пролагает себе путь кусачими поцелуями. Языком и губами, жаркими, в отличие от пальцев, ласкает меня между бедер… Я с трудом верю, что это происходит, смущена до дрожи в ногах, но ощущения такие головокружительные и Зегал так ловко ими управляет, заставляя меня то нежно таять, то выгибать спину, что трех минут не проходит, как я задерживаю дыхание, ожидая оргазма! Демон тут же останавливается.

— Не спеши.

Подразнив напоследок самым кончиком языка, он вытирает губы, стягивает с меня остатки одежды и раздевается сам. Пристально смотрит в лицо, очерчивая пальцем линию моей челюсти.

— Боишься? — утверждение, замаскированное под вопрос.

— Немного.

— Меня? Или что будет больно?

— И то, и то… — отвечаю честно. — Но в данный момент скорее второе.

— Оставь. Все ощущения тут. — Улыбаясь, Зегал касается моего лба. — Держи сознание открытым, и я вознесу тебя на небеса!

Он выпрямляется и подтягивает меня к себе, подхватив под ягодицы, хотя мог и сам придвинуться. В этом действии есть что-то — бескомпромиссное? властное? собственническое? — от чего я вмиг покрываюсь мурашками.

Наконец он упирается в меня. Осторожно проникает внутрь и достигает преграды. От волнения я стискиваю в руках простынь. Придерживая меня за талию, он отклоняется назад и резко входит до упора. Стиснув зубы, я подавляю вскрик. Судорожно сжимаюсь вокруг него. Зегал замирает в таком положении — его глаза горят ярче, чем когда-либо до этого. Медленно выдохнув, он наклоняется:

— Потерпи немного… — и целует меня у кромки роста волос. Тепло его губ проходит под кожу и, кажется, обволакивает мой мозг — горячая боль утихает, тело немеет и расслабляется. Глядя в глаза, Зегал начинает двигаться — неспешно, позволяя мне привыкнуть.

В первые минуты я не чувствую ничего особенного, лишь то, как он скользит внутри, но постепенно это ощущение обрастает… оттенками. Болезненно-тянущее удовольствие — когда он входит. Мучительно-тянущее нетерпение — когда отступает. Закрыв глаза, я погружаюсь в небывалые для себя переживания, а Зегал мягко качает меня, будто на волнах, — и каждый новый прибой отрадней предыдущего.

Но стоит мне по-настоящему вовлечься, нащупать что-то такое — «то самое», как демон странно меняет ритм: три дразняще быстрых тычка на один предельно глубокий. Сперва такая четкая последовательность удивляет (даже слегка забавляет), но если я что и поняла про Зегала: он всегда знает, что, как и зачем делает. Суть чудно́й перемены проясняется, когда контраст между томлением и секундной усладой становится невыносимым — настолько, что мне хочется взвыть, взмолиться, подцепить ногами бедра демона, силой удерживая его внутри! Вместо этого я выпускаю простынь, которую неосознанно мяла все это время, и требовательно вонзаюсь ему в плечи ногтями. Он вспыхивает взглядом, втягивает воздух сквозь зубы, и меня вновь окутывает туман его чар — ощущения так обостряются, что с моих губ впервые срывается стон, вульгарный и протяжный. Хищно улыбаясь, Зегал возвращается к обычному, но более порывистому, чем в начале, ритму, а я стенаю под ним, будто излишне старательная порноактриса!

— Как я ждал… — хрипит он, обеими руками зарываясь мне в волосы и сжимая их у корней, потом вдруг отстраняется и закидывает мои ноги себе на плечи — угол проникновения меняется, я взвизгиваю и упираюсь ладонями в его колени, силясь оттолкнуть, но он удерживает меня за ляжки и продолжает двигаться — резко, амплитудно, пристально глядя в глаза. Не думала, что можно почувствовать себя голой, будучи голой фактически, но именно так я нахожу себя под этим взглядом, слой за слоем раздевающим душу.

Не знаю, как долго все это длится. Полчаса? Час? Или больше? Несколько раз Зегал подводит меня к наивысшей точке, но издевательски гасит ощущения до того, как я ее достигаю.

— Если ты… надеешься… что я… буду тебя… умолять… то хрен!.. — шепчу между вздохами, когда Зегал опять ложится сверху. В ответ он легонько прикусывает мне шею.

— Поспорим?

— Н-не надо…

Он смеется — чувствую, как вибрирует его грудь, — и присасывается губами к месту укуса. В животе тягуче и сладко пульсирует — на этот раз демон позволяет наслаждению раскрыться во всей красе: мои чувства сжимаются в маленькую точку и взрываются многокрасочным фейерверком! Я откидываю голову, сжимаю его торс дрожащими ногами и испускаю крик абсолютного, непристойного счастья.

Довольный собой, Зегал держит ритм еще несколько минут — мои мышцы успевают расслабиться, а сердцебиение стихнуть. Наконец он ускоряется, возбужденно шипит и выходит из меня, брызнув на живот густым и теплым. Лишь тут до меня доходит, что мы совсем не защищались, но испуга запоздалая мысль не вызывает. Слишком хорошо...

Демон глубоко дышит, уткнувшись мне в висок влажным лбом.

— Моя Агнес.

— Мой Зегал…

Он целует меня в щеку, перекатывается и ложится рядом. Соприкасаясь мизинцами, мы долго лежим в приятном молчании — я одновременно чувствую наполненность и истощение. Кажется, растекаюсь по кровати разогретым воском.

Когда мы наконец поднимаемся, то вместе идем в душ. Просторная, современная кабина нас не стесняет, но под ярким светом во мне отчасти просыпается застенчивость. Я встаю под тонкие струи спиной к Зегалу, но он не позволяет мне «спрятаться» — охватывает мыльными руками и скользит по груди, животу и ниже, помогая отмыться и будто подтверждая обретенное на меня право.

Из ванной мы переходим на кухню. Пустой утром холодильник оказывается наполнен — полагаю, об этом позаботился Лео, — и Зегал предлагает накормить меня ужином. Слегка удивленная, я сажусь за стол и наблюдаю, как он хлопочет, раскладывая перед собой продукты. Так странно… Совсем недавно я сидела на этом же месте, за окном сияло утро, а Лео уплетал приготовленную мной яичницу, — теперь эта ситуация будто вывернута наизнанку.

Как и вчера, Зегал остался топлес и закрутил мокрые волосы на затылке — затем, видимо, чтобы мне сложнее было отвести от него взгляд. Он еле слышно напевает, а я напряженно и в то же время бесконечно лениво думаю, как подступиться к насущным вопросам после того, что между нами произошло.

— Зегал? — До чего же странно звучит это имя…

— Да, моя прелесть? — улыбается он через плечо.

— Это… Мне завтра на работу, а ты так и не рассказал о своей придумке.

— Я ждал, когда ты спросишь. — Ловко орудуя ножеточкой, он поворачивается ко мне лицом. — На самом деле, придумка уже осуществилась. Как и все гениальное, она донельзя проста: переспав, мы обменялись не только телесными жидкостями, но, что намного важнее, энергией. Теперь ты находишься под защитой моих сил — они не подпустят к тебе нашего «сталкера» и, если повезет, помогут мне его выследить. Но связь эту необходимо обновлять и укреплять — чем чаще, тем лучше.

Я так теряюсь от его слов, что игнорирую недвусмысленный флирт.

— То есть… если б я не дала тебе по своему желанию, ты шантажировал бы меня работой — так, что ли?..

Он смеется:

— За кого ты меня принимаешь, скажи на милость? На этот случай у меня был план «Б»: напитать энергией какой-нибудь предмет и дать тебе в качестве оберега. Но этот расклад меня бы ослабил, что делает его весьма нежелательным.

Я облегченно усмехаюсь его словам, и он приступает к нарезке. Вдруг, словно вспышка, меня осеняет: «Вариант нежелательный, но он готов был к нему прибегнуть...» — Я выпрямляюсь, слегка напружив плечи, и пристально, с подозрением гляжу в спину демона. На память приходит вчерашний разговор: то, как он шутил над моей «блистательной» карьерой, а потом вдруг изменился в лице. Что же заставило его передумать? Признание моей правоты? Стремление угодить? Или есть другая причина?

Постукивание ножа по доске прекращается, Зегал замирает, тяжело вздохнув. Неужели он понял, о чем я думаю?..

— …Как я сказал, мы разделили энергию — сейчас я чувствую тебя гораздо лучше, чем прежде, — отвечает он на незаданный вопрос.

Конечно, было бы очень эффектно не развивать дальше тему, будто мы и так все поняли без слов, но я хочу убедиться:

— Ты согласился помочь мне с работой, чтобы я меньше видела Лео?

Не оборачиваясь, Зегал отвечает после краткой, но весомой паузы:

— Мне не нравится упорство, с которым он настраивает тебя против меня. Не нужно сидеть у него в голове, чтобы заметить, как, измученный одиночеством, он неровно к тебе задышал. Так что давай договоримся, прелестница: покуда ты со мной, ты будешь мне верна! И то, что у нас с Лео одно тело на двоих, значения не имеет. Хорошо? — Он берет небольшую пиалу и начинает смешивать специи.

Никогда не считала тезис «ревнует — значит любит» верным, но снова Зегала неописуемо мне льстят. И все же странно: мы знаем, что будем вместе недолго, а ведет он себя так, будто у нас все серьезно.

— Демоны всегда такие собственники? — спрашиваю я, не скрывая сарказма.

— Поверь на слово, — в его голосе также слышится ухмылка, — по сравнению с нами вы, люди, ничего не смыслите в жажде обладания.

— Звучит так, будто мне все же стоит приказать тебе держаться подальше.

— Твое право. Но ты этого не сделаешь, и мы оба это знаем.

Дальше тишина нарушается только шумом вытяжки и шкварчанием жира на сковородках. От ароматов, ползущих по кухне, мой рот наполняется слюной, и я понимаю, как сильно проголодалась с утра.

Перед тем, как подать еду, Зегал убавляет свет и достает из шкафчика три стеклянных шара с отверстиями и свечками-таблетками внутри — фитили вспыхивают сами собой, шары поднимаются в воздух и начинают плавно кружить над нами. Пока я любуюсь этим чудом, демон сервирует стол: две тарелки с аппетитнейшими стейками и гарниром из жареных овощей, широкое блюдо с салатом, заправленным бальзамическим соусом, приборы, салфетки, два винных бокала и солидного вида бутылку.

— Обалдеть, все так красиво!.. — только и могу воскликнуть я.

Зегал самодовольно улыбается, заходит мне за спину и целует все еще влажный затылок, послав вниз по коже стайку мурашек.

— Для тебя — только лучшее.

«Ты делаешь все возможное, чтобы я не захотела отпускать тебя, верно?» — думаю я, но, помня о нашей связи, спешу отогнать тоскливые мысли.

Надев простую черную футболку, заранее оставленную на одном из стульев и успевшую стать лежанкой для Тайгера, Зегал с приятным хлопком откупоривает бутылку, наливает нам красного вина, садится, поднимает бокал, призывая меня сделать то же самое, и декламирует, глядя в глаза:

— «Лишь тот блаженство знал, кто страстью сердце нежил. А кто не знал любви, тот все равно, что не жил…»⁽³⁾ — Ничего не добавляя от себя, мы чокаемся и делаем по глотку. Пряная жидкость овладевает моими рецепторами — с непривычки кажется чересчур насыщенной.

Мы начинаем есть, и я не могу сдержать стон удовольствия, когда нежнейшее мясо расползается волокнами у меня на языке! Зегал по-доброму смеется:

— Красноречивое резюме.

— Ты хорош во всем, что делаешь, да?

— Разумеется! Я ведь демон.

Знакомые огоньки во взгляде придают веса словам, что эхом разносятся в моей голове. Слизнув с губы каплю жира, я обращаюсь к мысли, которая не раз овладевала мной за последние дни, — о возможности из первых уст узнать о мире духов, о жизни и смерти, о том, как невидимые силы влияют на людей... Ответы на любые эзотерические и религиозные вопросы — по ту сторону стола, надо лишь спросить! Но в глубине души я боюсь того, что могу услышать. Вдруг в реальности все совсем не так, как мне хочется думать? Мое мировидение уже неприятно пошатнулась.

Я с детства верила: если живешь прилично и честно, зла не совершаешь и помогаешь нуждающимся, то, наверное, после смерти отправишься в рай; теперь вдруг оказалось, что смерть — не конец земного пути, а грехи тянутся к тебе из прошлых жизней. Хочу ли я знать еще больше? И стоит ли верить всему, что расскажет об этом Зегал?

Пузыри-подсвечники плавают над столом, мягко освещая безмятежное лицо демона.

— Ешь, пока горячее. Для тебя старался, — говорит он с улыбкой, доливая себе вина. Очередной кусок безупречного стейка тает у меня во рту.

---

1) Эффект Флоренс Найтингейл — психологический эффект, проявляющийся, когда врач или медсестра начинают испытывать романтические чувства к пациенту.

Вернуться к тексту

2) Тюба — надувные сани в форме пончика.

Вернуться к тексту

3) Мольер

Вернуться к тексту

---

В коридорах с бледно-бежевыми стенами нелюдно и тихо — разговоры ведутся вполголоса, медперсонал ходит в мягкой обуви и без необходимости не суетится, чтобы не нарушать покой пациентов. Отделка, мебель, детали интерьера выглядят лаконично, но дорого — сразу видно, простые смертные в этой клинике не лежат.

Негромко звонит телефон на посту, медсестра отвечает приятным, вежливым голосом. Мимо проходит коренастый мужчина. Белоснежный халат, такой же, как у других врачей, ему совсем не по размеру, на груди нет бейджа, хирургический колпак нахлобучен по самые брови, лицо закрыто маской, а цепкие черные глаза выдают незнакомство с обстановкой — выглядит подозрительно, но никто не обращает внимания. Мужчина маскируется не для людей — что люди? — обмануть их мягкие, пластичные умы не так уж сложно. А вот светить лицом на камеры не стоит.

Иногда он останавливается перед палатами — у одних задерживается на несколько секунд, у других остается на минуту или две. Богатые, бедные — страдают все одинаково. Одинаково боятся за свои жизни и жизни родных. Он насыщается болью, подбирая каждую крупицу негативной энергии, до которой может дотянуться, — так проходит этаж за этажом, пока не попадает в нейрохирургическое отделение.

Здесь.

В этот раз он не тратит время — идет прямиком к зовущей его палате. Полуопущенные шторы, недавно поставленная капельница, отключенный за ненадобностью ИВЛ, мерное попискивание кардиомонитора, отчетливый «запах» недавних рыданий, и среди всего этого — неподвижное тело коматозника. Мужчина пробегает глазами записи, прикрепленные к изножью кровати. Апоплектиформная кома⁽¹⁾ второй степени, причина: инфаркт миокарда — развился вследствие воздушной эмболии⁽²⁾.

«Эмболия, значит? — Мужчина хмыкает, кривя под маской рот. — Не похоже, что на это указывает хоть что-нибудь, кроме сделанной накануне прививки⁽³⁾… Не смогли выявить причину инфаркта у здорового пацана, вот и приплели. А бедолагу, сделавшего инъекцию, теперь по судам затаскают. — Отложив планшет, он подходит ближе, одну руку кладет пациенту на лоб, вторую на грудь, изучая молодое, поросшее жидкой щетиной лицо без сочувствия, но с живым интересом. — Но я-то знаю, с чего у тебя на самом деле сердечко прихватило. Чем, интересно, ты так его разозлил? И какая мне от этого польза?»

* * *

Проснувшись после той самой ночи по третьему будильнику, я едва не опаздываю на работу и, следуя совету Зегала, прозрачно намекнувшего, что по ночам я в ближайшее время спать не буду, прошу Саманту перевести меня на новый график со следующего же дня; слегка удивившись моему рвению, она договаривается обо всем с администратором.

За привычными делами меня нет-нет да и посещают мысли о неизвестном демоне, ведущем за нами слежку, но всякий раз, как становится страшно и хочется невзначай оглянуться — проверить, не смотрит ли кто за мной через окна, — внутри меня растекается энергия, неизвестная, теплая и шипучая. Ощущая ее, я становлюсь гораздо уверенней: в завтрашнем дне, в своей безопасности и попросту в себе. Никто не причинит мне вред, пока я под защитой Зегала! Я чувствую это. Словно он постоянно стоит за спиной, смеряя недоброжелателей угрожающим взглядом и подбадривая меня невесомыми прикосновениями.

После работы я возвращаюсь в нашу с Мэг квартиру, где меня с порога встречает сюрприз: не успевший выветриться запах перегара и многоголосый женский смех. Застыв в проходе, я опускаю глаза и насчитываю три пары незнакомой обуви. «Еще чего не хватало…» — морщусь я, почти готовая скользнуть обратно в подъезд, но из кухни мне навстречу выпархивает Мэг.

— А вот и Агнес! Заходи, родная, — у нас тусич!

Я одариваю ее красноречиво-страдальческим взглядом, но ответить не успеваю — следом за ней в тесной прихожей появляются анорексично худая Лэйн, красиво пышная Кортни и маленькая черноглазая Айша. Первые две были нашими однокашницами, последняя же училась в параллельном классе — потому, наверное, раздражает меня куда меньше.

— Всем привет. — Я выдавливаю из себя улыбку.

— Привет, — отвечают в унисон гостьи, бегло оглядывая меня с ног до головы.

— Как жизнь? Как работа? — спрашивает Лэйн с самым дружелюбным видом, который меня нисколько не дурит. Я знаю, что она торжествует — считает, что, устроившись официанткой, я раз и навсегда нашла свое место в жизни. Ведь Лэйн — бывшая девушка Колина, убежденная, что он бросил ее ради меня, хоть это и случилось задолго до злосчастного поцелуя. И пусть она утверждает, что ей давно нет до него дела, обида на меня у нее явно осталась.

— Все хорошо, спасибо, — отвечаю я, стараясь не выдать того, что скрытая издевка попала точно в цель, и сажусь на корточки, чтобы расшнуроваться. — В честь чего девичник?

«И какого дьявола именно здесь?!»

— Да просто так! — смеется Мэг. — Захотели повидаться, поехали в клуб, всю ночь танцевали, как в последний раз, потом спать завалились.

Я только теперь обращаю внимание, что все девчонки одеты в вещи Мэг и волосы у них влажные после мытья. Сразу представляю, как они вчетвером ютились на двух узких кроватях, а потом встали мятые, с похмельем и размазанным макияжем. При мысли о Кортни и Лэйн, пускающих пьяные слюни на мою подушку, хочется сменить — а то и вовсе сжечь! — постельное белье, но я вспоминаю о переезде и поджимаю губы.

— Ты вовремя, — продолжает Мэг, — мы решили устроить вечер игр, как в добрые времена школьных ночевок, — давай с нами!

До приезда Зегала не меньше четырех часов. Четыре часа в компании, где меня любит только один человек. Смесь тоски с раздражением — по ощущению болотная жижа, кипяченная в ведьмином котле, — расплескивается в груди. Неужели Мэг не понимает? Не видит, как ко мне относятся? Наверное, она не теряет надежды всех нас передружить — верит, что с окончанием школы старые обиды останутся в прошлом… Что ж, неделикатное вторжение в чужое пространство с чистосердечно благими намерениями всегда было ее фишкой.

В любом случае, деваться мне некуда: Зегал обещал нивелировать вероятную обиду Мэг на мой переезд, и я должна его дождаться. Правда, я хотела подготовить ее к этой новости — рассказать, что у меня появился парень и вечером он зайдет в гости, но в нынешних обстоятельствах заводить личные разговоры как-то не с руки.

Согласившись принять участие в посиделках, я закрываюсь в ванной, чтобы освежиться, переодеться и отправить сообщение:

«Для З.

Мэг пригласила школьных подруг — это нам не помешает? Могу дать знать, когда они разъедутся».

Пока я привожу себя в порядок, приходит пропитанный сарказмом ответ:

«Больше двух за раз у него еще не было, но думаю справится».

Резко выдохнув, я снова открываю кран и умываюсь холодной водой. Прижимаю к лицу полотенце.

Предостережения Лео о Зегале в основном имели осторожно-рекомендательный характер — он старался не давить, но теперь явно злится, что я к нему не прислушалась. Что он испытывает ко мне после этой ночи? Ревность? Презрение? Чувство, что его используют? Быть может, страх, что я не смогу отпустить демона и ему придется дольше его терпеть? Любое из этих чувств можно понять и простить, но при всем сострадании к несчастному парню я не желаю терпеть его упреки; раз уж нам жить под одной крышей, то это надо прояснить.

Оставив сообщение без ответа, я выхожу к девчонкам, которые устроились в комнате с кучей вкусняшек. За играми вроде «шляпы», «крокодила» и «кто я?» мне, как ни странно, удается неплохо провести время: поглощенные сочинением и решением загадок, мы не говорим о личном, не вспоминаем прошлое и просто дурачимся вместе. К тому же приятно лишний раз убедиться в нашем с Мэг единодушии, ведь только истинно близкие люди могут с одной попытки объяснить друг другу слово «чечевица» фразой «это типа нут, но вообще не нут».

Часа через полтора я даже начинаю чувствовать себя частью компании, но ровно до того момента, как Мэг просит заварить чаю, а Кортни шутит, что оплатит мне сверхурочные. Ухмылка, скользнувшая по губам Лейн, возвращает меня в реальность. Пользуясь минутой одиночества, пока закипает вода, я утыкаюсь лбом в холодильник и глубоко дышу.

Как я устала от подобных подколов… Сколько можно? Почему все относятся ко мне, как к Кенни из «Южного парка»? По меркам нашей школы семья Кортни тоже не бог весть какая богатая, но даже она считает своим долгом исподтишка меня лягнуть! Будто скромный достаток и неполная семья характеризуют меня как безнадежное быдло…

Заглушая боль, во мне снова клокочет энергия Зегала.

«Выше нос, моя прелесть, — шелестит он в моей голове. — Ты лучше их. Ты выше их. Их стремления мелочны, а жизни тривиальны — в твоей же происходят настоящие чудеса!»

Мне становится жарко, а губы сами собой растягиваются в улыбку.

— Спасибо…

Не знаю, в самом ли деле Зегал связался со мной или то была проекция моего сознания, но в комнату я возвращаюсь с высоко поднятой головой. Однако вечер еще не закончен, и после чаепития Мэг, сверкая глазами, предлагает свою самую любимую игру.

Подложив подушки, мы садимся на полу в круг, перед каждой — рюмка с голубой, чуть вязкой жидкостью, а в центре — блюдо с закусками: нанизанными на зубочистки оливками, виноградинами и кусочками сыра.

— Только, чур, без лишней скромности, свои же люди! Итак… — Мэг облизывает губы в предвкушении чужих секретов. — Я никогда не целовалась взасос с девушкой.

Заметно смутившись, Айша выпивает.

— Вот так так… — косится на нее Кортни.

— Ничего такого! — спешит она объясниться, доливая себе самбуки и хмуря темные, будто по линейке подведенные брови. — Мы парням из класса проспорили из-за какой-то глупости. Года три назад, что ли, было…

— А с кем целовалась? — щурится Лэйн.

— С Бэкки Уильямс, — тихо, но честно отвечает Айша и съедает оливку.

— Хо-хо, а из вас вышла бы красивая пара! — хлопает в ладоши Мэг.

Следующая признается Лэйн:

— Я никогда не ломала костей.

Мэг цокает языком, поднося к губам рюмку:

— Ты всегда выдумываешь самый скучные «никогда».

Кортни задумывается, накручивая на палец розовато-пепельную прядь:

— Я… никогда не пробовала курить.

Лэйн тут же выпивает. Мы с Мэг переглядываемся, заговорщически улыбаясь, и тоже беремся за рюмки. Сладкая анисовая жидкость пьется легко, будто сироп от кашля, хотя градус у нее как у водки, так что закуской я не пренебрегаю.

Далее очередь Айши:

— Я никогда не попадала под арест.

Никто не двигается, и она выпивает. Подходит мой черед, и я не удерживаюсь от соблазна кольнуть занозу Лэйн:

— Я никогда не уговаривала парня дать мне еще один шанс.

«Еще и публично».

Она выпивает, как только находит в себе силы разжать челюсти, и язвительно замечает:

— Это потому что у тебя никогда не было парня.

Я сажусь прямее и безразлично пожимаю плечами.

Игра идет на второй круг. Мэг пританцовывает под звучащую у нее в голове музыку.

— Я никогда не была в секс-шопе.

Кортни хихикает и выпивает, а Лэйн, не давая ей объясниться, спешит поставить мне ответную шпильку:

— Я никогда не попадала на скрытую съемку.

— Как ты можешь быть в этом уверена? — оскаливаюсь я, но послушно опрокидываю стопку. Мои фотографии из раздевалки в спортзале однажды действительно оказались в сети. Слава богу, ничего интимного на них видно не было, но мои трусы с ананасами класс обсуждал еще долго. Некоторые остряки пытались закрепить за мной кличку Пина Колада, но она не прижилась из-за благозвучности, которой я, по мнению других, не была достойна.

— Я никогда не изменяла парню, — продолжает Кортни, и Мэг, секунду поколебавшись, выпивает.

— Да ну! Когда это? — удивляется Айша.

Мэг вздыхает:

— Год назад Риччи уезжал на все лето. Я очень по нему скучала, но вокруг меня начал виться один старый знакомый — не из школы, вы его не знаете. В общем, гормоны взыграли, и в голове помутилось. Мы не спали, если что, только сосались и лапались, но, по-моему, это все равно измена… — Я помню, как она тогда переживала, и легонько пожимаю ее предплечье, не без гордости заметив, что единственная из присутствующих знаю эту историю. Она грустно улыбается и тянется за виноградиной. — Все равно мы разошлись, какая теперь разница? Айша?

— Ну, я никогда… не подвергалась сексуальному насилию.

Все мои мышцы вмиг напрягаются, будто сведенные судорогой, а сердце резко меняет ритм. «Не подвергалась… Он не успел… Я не подвергалась!..» — лихорадочно думаю я, сидя с каменным лицом. Айше приходится выпить самой. Несмотря на неприязнь к половине присутствующих, меня это по-человечески радует.

Снова настает моя очередь.

— Я никогда не писала порно-рассказов.

«Только легкую эротику», — уточняю про себя, вспоминая безвкусные тексты трехлетней давности, найденные на одной из флешек и не напрасно забытые.

Кортни с улыбкой выпивает.

— Почитать дашь? — жадно спрашивает Мэг.

— Они дурацкие.

— Ничего, Агнес у нас отличница по английскому и литературе — она отредактирует, будет конфетка! — Мы обе скептично косимся на нее. — Что, нет? Скучные вы! Ладно… Я никогда не…

Проходит еще несколько кругов, бутылка пустеет на две трети, а всех нас понемного развозит. Скромные высказывания окончательно пропадают из игры — всех интересуют пикантные фантазии и любовный опыт. Наконец звучит простое, но крайне важное признание:

— Говоря по правде, — шепчет раскрасневшаяся Айша, — я еще никогда не занималась сексом.

Глубоко вдохнув, я дожидаюсь, пока остальные опустят рюмки, и медленно поднимаю свою, наблюдая, как у Мэг вытягивается лицо.

— Агнес… когда?! — выпаливает она после паузы со смесью замешательства и возмущения.

— Прошлой ночью, — отвечаю с извинительной улыбкой. — Я хотела рассказать, но не думала, что дома будет столько людей.

— Стоп-стоп-стоп… — недоуменно трясет она кудрями. — Ты ведь ни с кем не в встречаешься…

— Встречаюсь. Уже пару недель как.

Пуча глаза, Мэг вытаскивает из-под попы подушку и лупит ею меня по голове.

— Ах ты, засранка! В лицо мне врала! Да ты… Да я тебя… — Я со смехом отбираю у нее «оружие» и примирительно поднимаю руку. — Так! — Она поправляет упавшие на лицо волосы и трясет передо мной напряженным пальцем. — Ты щас же все расскажешь — с самого начала и в мельчайших деталях!

Трезвая она не стала бы требовать с меня прилюдных откровений — вытрясла бы подробности уже после ухода гостей, но я не виню ее и не прячу глаза: такая же пьяненькая, как остальные, я уже не стесняюсь говорить о личном. Прибавляя мне уверенности, на лежащем передо мной телефоне высвечивается сообщение:

«Добрый вечер, прелестница! Не переживай, посторонние не помешают. В течение часа буду. Не терпится сжать тебя в объятьях!»

— В деталях, значит… — Безотчетно улыбаясь, я обнимаю отнятую у Мэг подушку. — Ладно, слушайте.

Разумеется, я не могу рассказать им всего, но возможность сбросить с души хотя бы часть груза сильно меня воодушевляет, и я впервые рассказываю о знакомстве с Лео: о подножке и чуть не пролитом кофе, о концерте на дне рождения Гарри и подаренной розе, о домогательстве Колина (без лишних подробностей) и драке за мою честь, о двух милейших свиданиях и стремительно разгоревшихся чувствах.

На протяжение рассказа лицо Айши выражает по большей части любопытство, Кортни — любопытство с щепоткой скепсиса, а Лэйн — раздражение, плохо под скепсис замаскированное. Но, как бы ей ни хотелось делать вид, что она не верит в мою чересчур романтичную историю, она знает, что я не врунишка, и это не может ее не бесить — тем более что среди действующих лиц, будто нарочно дразня ее, оказался Колин.

Что до Мэг — та слушает как завороженная.

— Офигеть!.. — восклицает она, стискивая меня в объятиях. — Я так за тебя рада! Будущую рок-звезду отхватила! А я говорила, что он запал на тебя — у меня глаз-алмаз на такие вещи! — Она вдруг отстраняется, держа меня за плечи на вытянутых руках. — Но почему ты соврала, когда я домой прилетела?

За целый день я не придумала внятного ответа на этот вопрос, но в последнюю секунду мой захмелевший мозг выдает подходящее объяснение:

— Мы немного поругались: Лео просил меня к нему переехать, а я сказала, что это нечестно по отношению к тебе. Наверное, повод кажется мелким, но знаешь, как бывает: слово за слово… Однако мы оба остыли и поняли, что друг без друга не можем.

— То есть… — глаза Мэг начинают бегать, — ты все же хочешь к нему перебраться?

— Не обижайся, пожалуйста... Если б у тебя была возможность съехаться с парнем, который очень сильно нравится, ты бы это сделала.

— Да, наверное... Но не так же быстро! Через пару месяцев хотя б. — Она кривит губы, глядя на меня с почти родительским беспокойством.

— Дошло наконец, что ее потолок — стать чьей-нибудь содержанкой, вот и примеряет роль, раздвигая ноги перед первым встречным, — наклонившись к Кортни, бормочет Лэйн слегка заплетающимся языком и явно громче, чем хотела.

От услышанного я впадаю в ступор — не потому что оскорбилась, а от желчной абсурдности обвинения, превосходящей все, что я когда-либо слышала в свой адрес. Однако Мэг, в отличие от меня, дар речи терять не привыкла:

— Слышь, подруга, ты берега-то не путай! — супится она с воинственным видом. — Если Агнес на кого запала, то это серьезно. Неча гадости о ней говорить, еще и при мне — еще и незаслуженно!

— А ты не кричи на меня! — Лэйн морщится и уязвленно дует губы. — Никогда не понимала, чего ты с ней носишься… Приятно убогим помогать? Типа благотворительность такая?

— Сама ты убогая, дурында! С ней, в отличие от тебя, можно поговорить хоть о чем-то, кроме туфель и сумочек!

— Ну, все-все… — Неловко посмеиваясь, я обнимаю подругу и поглаживаю ее по спине. — Ты моя доблестная рыцарша… Не ругайся, пожалуйста.

Пока я успокаиваю Мэг, всем сердцем благодарная за ее заступничество, Лэйн встает на нетвердые ноги и покидает комнату, каждым шагом выражая обиду. Раздается грохот захлопнутой двери.

— В ванной закрылась, — тихо констатирует Айша.

Плечи Мэг начинают подрагивать.

— …Чо мы, девки, все такие дуры? — всхлипывает она мне в шею.

— Мы просто выпивши. Она сейчас успокоится, и все будет хорошо. — Я давно знаю Мэг и понимаю, что единственный способ утешить ее, — ласковым голосом говорить бессодержательные приятности.

Кортни тоже поднимается и, извинившись, выходит. Смущенная чужой ссорой Айша молча изучает этикетку распитой нами бутылки. Какое-то время тишину нарушает только невнятные голоса переговаривающихся через дверь девушек. Наконец Мэг мягко освобождается от объятий и с силой растирает руками лицо.

— Съезжайся со своим Топпиненом⁽⁴⁾, если в нем уверена, — я не обижусь, — шмыгнув носом, говорит она серьезно. — Главное, в гости приходи. И не позволяй ему тебя обижать!

Понимая, что должна подать ей еще одну новость, я улыбаюсь облегченно, но нервно:

— Спасибо тебе. Он как раз скоро заедет, чтобы забрать мои вещи…

Медленно обращенный ко мне взгляд выражает скорее усталое принятие, чем удивление.

— Издеваешься? — Я качаю головой, и Мэг протяжно выдыхает: — Пфу-у-ух. Умыться надо, а то я как эта... — Она встает и выходит, громко причитая: — Лэ-э-эйн! Малышка, прости меня, пожалуйста! Отопри дверку…

Размяв спину после долгого сидения на полу, я собираю подушки и рюмки, поднимаю на стол блюдо, достаю из-под кровати небольшой чемодан и открываю плотно набитый шкаф.

Голоса из ванной вскоре перемещаются в кухню и звучат вполне весело — эмоционально подвижные благодаря алкоголю, девчонки, кажется, успели помириться.

Пересевшая в кресло Айша наблюдает за моими сборами.

— Агнес?

— М?

— А ты правда не отбивала Колина у Лэйн?

Стоя на коленях перед чемоданом, я бросаю на нее сердитый взгляд через плечо, но отвечаю сдержанно:

— Насколько помню, они расстались в конце десятого класса, а ко мне он прилип после дня рождения Аманды Прайс — уже в октябре. И взаимностью я ему никогда не отвечала.

— А почему? Мне казалось, он прикольный.

Лающий смешок сам собою выходит из горла.

— Ты хотела сказать: «мстительный, эгоцентричный и нищий духом позер»?

— Лэйн говорит, он внимательный, веселый, умеет и любит делать сюрпризы. Если честно, то, что ты про него рассказала, не укладывается у меня в голове.

Я фыркаю.

— Если во всем ему угождать, то, может, он и душка — не знаю. Но в противном случае он совершенно невыносим! Если нужно больше подтверждений, спроси Мэг — она тоже открыто его ненавидит.

— По-моему, она взъелась на него из женской солидарности, как раз за то, что он Лэйн бросил. А Мэг — она такая: не может любить или не любить что-то вполсилы.

— Уверяю, за то время, что мы дружим, у нее появились и другие причины.

— А если… — Затуманенный взгляд черных глаз начинает плавать из стороны в сторону, будто в сомнении. — …если б ты узнала, что с ним случилось что-то плохое, ты бы его пожалела?

Я задумываюсь, озадаченная вопросом.

— Насколько плохое? Если б он в навоз упал, как Биф из «Назад в будущее», то я бы поржала. Если б его в подворотне изнасиловали, я бы сказала, что это карма. А если б он помер вдруг… ну, веселья это у меня бы не вызвало.

Ответить Айше не дает звонок из прихожей. Подскочив как на пружинах, я выбегаю из комнаты, отворяю дверь и, увидев Зегала, которого с нетерпением ждала весь вечер, вдруг окидываю его несвойственным мне оценивающим взглядом... Пускай это мелочно, пускай я всегда презирала такие понты, но после издевок времен старшей школы я всем сердцем хочу, чтобы девки ахнули при виде моего парня! Заключив, что его образ: прямые черные брюки, черная же рубашка и приталенный серый жилет — смотрится стильно и более чем представительно, я с улыбкой пропускаю его внутрь и, встав на цыпочки, обнимаю за шею.

— Привет.

Усмешка демона подсказывает мне, что он понял и этот взгляд, и его причины. Одной рукой обняв в ответ, второй он зарывается мне в волосы.

— Привет, ненаглядная.

Каждая клеточка моего тела так и тянется к нему! Когда наши губы встречаются, в голове возникают соблазнительные картины, которые хочется немедленно воплотить.

Отстранившись от меня, Зегал слегка облизывается и игриво замечает:

— Целовать любимую в кураже⁽⁵⁾ — двойное удовольствие.

Я смеюсь, неспособная держать в узде свою радость.

— Не провоцируй меня, не то сопьюсь с тобой!

Отпустив его, я оборачиваюсь и вижу, что через два дверных проема за нами наблюдают четыре пары любопытных глаз. Готовые вскоре разъехаться по домам, Лэйн и Кортни уже переоделись в короткие платья, до того висевшие на трубе в ванной. Я невольно расправляю плечи.

— Девоньки, знакомьтесь — Лео.

Я всех представляю — каждой он кивает с очаровательной улыбкой. И, говоря «очаровательной», я имею в виду, что он явно пускает в ход чары: сам воздух будто дрожит от его присутствия, чего остальные, конечно, не замечают.

— И что же, все вы из одной школы? — очень натурально удивляется Зегал. — Такое впечатление, что туда принимают не только по уму, но и по красе.

— Ай-ай-ай, как толсто! — Я легонько толкаю его локтем, но девушки не против очевидной лести.

Поведение каждой из них заметно изменилось: взгляды, улыбки, язык тела — во всем читается вежливо прикрытое стремление понравится. Даже Мэг принимает кокетливый вид: стоит, выпятив бедро, и томно глядит из-под густых ресниц. Происходящее могло бы меня уязвить, но к этому моменту я, хочется думать, научилась более-менее понимать Зегала: он внушает девчонкам влечение не для того, чтобы поссорить нас, соблазнить кого-то из них или потешить свое дьявольское эго, — все из-за взгляда, которым я его встретила, и желания вызвать зависть, что поднялось с глубин моей души этим вечером. Он демон — он поощряет такие эмоции.

— Прежде всего, позволь с благодарностью пожать тебе руку! — выступает вперед Мэг, протягивая крошечную на фоне ручищи Лео ладошку.

— С благодарностью за что? — Зегал отвечает на рукопожатие, слегка наклонив голову вбок.

— Что защитил мою роднулечку и вмазал этому гондону Пирсу, конечно! — Губы Лэйн от этих слов на секунду съежились.

Он со смехом наклоняется и, едва касаясь, целует Мэг руку. Цвет ее лица вмиг становится теплее.

— Значит, Агнес решилась обо всем рассказать?

— Расскажет она, как же! Поить пришлось да клещами тянуть из нее. Я до сих пор в шоке, что она от меня целого мужика скрыла!

— Не суди ее строго. — Зегал мягко привлекает меня к себе за талию, и я чувствую новую волну исходящей от него силы. — Она знает себе цену — хотела убедиться, что все по-настоящему. Что нас действительно что-то связывает. — Его пальцы легонько сжимаются на моем боку. — Я разве что на коленях перед ней не ползал, уговаривая скорее ко мне переехать! Как по мне, работа оставляет слишком мало свободного времени, чтобы лишний час проводить в разлуке.

Выдавая неискренность, улыбки Кортни и Лэйн карикатурно растягиваются. Мэг приоткрывает рот, чтобы что-то сказать — возможно, заметить, что мы слишком торопимся, — но взгляд ее подергивается пеленой, и она передумывает.

— Вы… сразу уходите? — спрашивает чуть растеряно. — Может, посидим еще немного все вместе?

«Пожалуйста, не надо!..» — мысленно прошу я Зегала.

— Простите, девушки, я только с репетиции и был бы рад вернуться домой. Да и Агнес, вижу, скоро носом заклюет. Ты собралась уже? — гладит он меня по плечу.

— Угу, сейчас вынесу.

— Что ты! Я сам.

Широким шагом он проходит в комнату. Мэг у него за спиной показывает мне два больших пальца и произносит одними губами:

— О-фи-ген-ный!

На прощание мы с ней крепко обнимаемся и обещаем созвониться на днях. Остальные девчонки кидают мне вслед по вялому «пока».

Когда Зегал закрывает за мной дверь машины, я выдыхаю с большим облегчением. Откинувшись на спинку, закрываю глаза. Затишье после вечера в женской компании кажется непривычным, а звуки в нем — до странного четкими. Открывается и хлопает дверца багажника. Каблуки мужских туфель стучат по асфальту. Открывается и хлопает водительская дверь. Щелкает ключ, пиликают приборы, вибрация проходит по сидению, тихонько урчит заведенный мотор. Верно поняв мое состояние, Зегал молчит и не включает музыку. Весь путь проходит в приятной, бездумной тишине — только шины шелестят по дороге.

Когда машина паркуется на стоянке у многоэтажек, я просыпаюсь от накатившей дремы. Ненавязчиво красуясь, Зегал с видимой легкостью несет мой чемодан до самой квартиры, несмотря на наличие у того колесиков. Мы по-прежнему молчим. Наконец заходим в темную прихожую. Грохочет стальная дверь, дважды щелкает замок. Я устало оборачиваюсь — хочу попросить об отдыхе на сегодня, — но меня будто сметает ураганом! Выбив из моих легких вскрик неожиданности, демон налетает на меня, подхватывает под бедра и резко притискивает к стене... Несколько секунд я испуганно гляжу в мерцающие глаза, прежде чем слиться с ним в остервенелом, влажном поцелуе. Мой живот моментально наливается тяжестью, сердце бьется быстрее, вялость как рукой снимает! Я охватываю его талию ногами и с силой сжимаю волосы у него на затылке — он возбужденно рычит, в отместку кусая меня за губу, отшагивает от стены, несет меня в комнату и роняет на заправленную постель.

Предмет за предметом, моя одежда разлетается в стороны — и вот я снова обнажена перед ним. Менее скованная, чем прошлой ночью, я привстаю на локтях и раздвигаю согнутые ноги, снизу вверх наблюдая, как Зегал, такой неистовый полминуты назад, очень медленно, пуговица за пуговицей, расстегивает на себе рубашку. Не желая томиться нетерпением в одиночку, я тяну к нему ногу и осторожно поглаживаю твердую выпуклость на уровне ширинки. Его дыхание прерывается. Поймав мою ступню, он щекотливо проводит языком от пятки до кончика большого пальца, прикусывает его, затем отпускает и нависает надо мной, так до конца и не раздевшись.

Решив, что он снова меня провоцирует, я цокаю языком и нарушаю молчание с деланным недовольством:

— Ты не вампир, чтобы каждый раз ждать приглашения на вход, — возьми меня уже, и будем оба счастливы.

От довольного низкого смеха по коже у меня пробегают мурашки.

— Не раньше, чем облобызаю каждый дюйм этого безупречного тела…

Одной рукой играя с моей грудью, второй он запрокидывает мне голову и приступает к выполнению не то обещания, не то угрозы.

---

1) Апоплектиформная кома обусловленная вторичными нарушениями мозгового кровообращения.

Вернуться к тексту

2) Воздушная эмболия — попадание пузырьков воздуха в вену, которые затем с током крови попадают в легочные сосуды.

Вернуться к тексту

3) Одна из возможных причин воздушной эмболии — неправильно сделанная инъекция.

Вернуться к тексту

4) Эйкка Топпинен — лидер виолончельной рок-группы «Apocalyptica».

Вернуться к тексту

5) В подпитии

Вернуться к тексту

---

Зегал не слукавил — добрых двадцать минут покрывал кожу Агнес поцелуями, особо задерживаясь на чувствительных местах: шее, груди, животе, ступнях, внутренней части бедер и, разумеется, меж ними. Какой покорной она выглядела, распростертая под ним, с каким обожанием смотрела в глаза, как постанывала, как извивалась, как кусала губу, какой горячей и мокрой была, когда он вошел в нее…

Лео вздрагивает и рывком переключает воду в душе с теплой на холодную.

— Ссс! — Вдох. — Сска… — Выдох.

Воспоминания демона влезают ему в голову без спроса. Дразнят. Мучают. Неимоверно бесят. Все это неправильно: то, что его тело служит чужой похоти, будто секс-игрушка какая, смутные чувства Зегала, который смотрит на Агнес как на желанный приз, ее неспособность отказать вопреки тому, что она о нем знает. Впрочем, знает она не все... Изменилось бы что-нибудь, расскажи ей Лео о мести демона ее обидчику? О черной радости, какую тот испытывал, наблюдая муки — а то и гибель! — бедного ублюдка? Наверное, нет. К тому же… как бы Лео ни хотелось раскрыть девушке худший из поступков Зегала за три с чем-то года одержимости им, он чувствует грань, переступать которую может быть опасно, —нападение на Колина определенно лежит за той гранью.

«Ничего уже не поделаешь, — утешается он про себя. — Не устояла девчонка. Ева тоже когда-то не устояла. Такова, видать, природа вещей. Но это безумие рано или поздно закончится: Зи улетит к своей чертовой матери, а мы с Агнес продолжим жить простую, лишенную явной мистики жизнь. Может, даже одну на двоих…»

Как и Агнес, Лео верит, что они останутся связаны пережитым приключением и не распрощаются по завершении сделки, но если она сомневается в природе их будущих отношений, то он видит их совершенно отчетливо. И пусть вживую они разговаривали только два раза, в его распоряжении память Зегала — не вся, конечно, только отрывки, зато наиболее значимые. Отчасти из них, отчасти из личного общения Лео многое понял про Агнес: она добрая, но не наигранно святая, милая, но не мимишная до тошноты, немного наивная, но не глупая, начитанная, но не зануда, эмоциональная, но не истеричка, скромная, но не забитая, не от мира сего, но без придури. А еще красивая: ни дать ни взять Моника Беллуччи в юности, только ростом пониже, — очень в его вкусе.

Мысли о достоинствах Агнес опять пробуждают воспоминания демона, и, ставшее было мечтательным, настроение Лео окончательно портится. Выключив воду, он выходит из душевой, обтирается, закручивает волосы в полотенце и чешет едва наметившуюся щетину, которую, поколебавшись, решает сбрить. Опершись на раковину, он проводит рукой по запотевшему зеркалу и встречается взглядом со своим отражением. Хмурится.

А ведь это лицо для нее — лицо Зегала. Это тело — тело Зегала. Недурная фигура, которую он наработал, сбрасывая стресс в качалке, — Зегала. Глаза, в которые она смотрит влюбленно, губы, которые целует, шевелюра, в которую обожает зарываться пальцами, член, в конце концов, который ее женщиной сделал, — все это не его, а Зегала! Будто здесь он, Лео, — бесплотный дух, лишний в их троице да и во всем долбаном мире.

Обидно. Нечестно. Неправильно!

* * *

Я понимала, что не смогу избегать Лео вечно, — да и не планировала так делать! — но случайная встреча перед дверью ванной застает меняврасплох. Оба полуголые (он — в трусах, я — в трусах и майке), мы сперва замираем, будто надеемся остаться незамеченными, потом окидываем друг друга глазами. Как всегда невеселый, сегодня Лео кажется особенно замученным — при взгляде на меня он и вовсе бледнеет.

— Доброе утро. Точнее, день. — Я улыбаюсь, стараясь звучать и выглядеть приветливо, он же огибает меня с таким видом, будто случайное прикосновение может его убить. В ответ отрезает:

— Доброе.

— Завтракать будешь? Я успею приготовить до выхода.

— Нет, — буркает он, но через два шага прибавляет: — Спасибо.

Это наша первая встреча с того момента, как я отдалась Зегалу, — по понятным причинам для нас обоих она некомфортна. Много ли он помнит из последних ночей? Что-то мне подсказывает: более чем достаточно. Становится стыдно, будто с меня волной смыло купальник на пляже... Я знала, что пускаю сразу двоих в свою постель, но, видимо, не до конца еще с этим свыклась.

Заваренную кашу надо как-то расхлебывать — сделав над собой усилие, я окликаю Лео, уже готового скрыться за дверью кухни. Он останавливается. Капли воды срываются с рассыпанных по спине волос.

— Я хотела поговорить.

— …Давай не сегодня.

— Прости, но это важно. Если не скажу сейчас, глядя тебе в лицо, то потом могу передумать. — Он тяжело оборачивается и, видимо от нервов, начинает теребить кольцо в правом ухе. — В общем, ты помнишь, наверное, как Зегал говорил, что ближайшее полнолуние не последнее в жизни, намекая, что ради меня он готов задержаться… — Лео вскидывает голову, вмиг напружинившись, и я тороплюсь закончить мысль: — Но я обещаю, что сделаю все, от меня зависящее, чтобы расторгнуть сделку как можно скорее — дней через двенадцать, получается. Не позже.

Складки у него на лбу сглаживаются, он принимает растерянный вид и оставляет ухо в покое.

— Я думал, тебе с ним хорошо. Морально готовился ждать, пока вы всласть надрючитесь, раз мое мнение все равно не котируется.

Чувствую, как в лицо мне бросилась кровь. Лео, как обычно, за словом в карман не лезет.

— Конечно, мне с ним хорошо… не думала даже, что такое бывает! Но в целом ситуация не изменилась. Он демон — он хитер и опасен. Я не могу ему доверять и чувствую вину за проявленную слабость. Перед собой, перед тобой... Не берусь судить о том, что ты пережил, но знаю, что ты устал и хочешь свободы. Кто я такая, чтобы продлевать твои мучения? В общем, с меня честное слово, а с тебя, пожалуйста, немного лояльности: старайся не подстебывать меня на эту тему, как вчера в сообщении. Мне очень неприятно. Договорились?

Рябь эмоций пробегает по лицу Лео, он открывает рот, но не находит, что сказать, — вдруг срывается с места (так резко, что я вздрагиваю), в три шага преодолевает коридор и сжимает меня в объятиях. Тихонько пискнув, я выдерживаю судорожную хватку, угрожающую цельности моих ребер; капли воды неприятно стекают мне за шиворот.

На смену оторопи шажок за шажком приходит какое-то сложное чувство — тягучее и теплое, пусть и немного печальное, исполненное покоя и безопасности. Что-то похожее я испытываю, обнимая папу… Не удивительно, раз в прошлой жизни Лео был моим единственным, судя по рассказу Зегала, родным человеком.

В детстве я порой фантазировала о старшем брате: как было бы весело стоить вместе шалаши, костры на заднем дворе жечь, ходить за сладостями на Хэллоуин, втихаря смотреть фильмы, которые папа бы не одобрил, или тупо играть на пару в компьютер; еще я мечтала, что он, весь такой сильный и острый на язык, будет чуть что за меня заступался. Конечно, отношения сиблингов далеко не всегда полны гармонии и взаимопонимания, но положительные примеры мне раз-два попадались — их и взяла за основу фантазий. Думаю, Лео был бы классным братом! Собственно, он и был, если Аннет пошла ради него на такое.

По мере того, как ослабевает нервная хватка, я и сама расслабляюсь, радостная от добрых мыслей и легкости, с которой добилась прощения в непростой ситуации. Но в какой-то момент наше долгое, почти лишенное неловкости объятие начинает меняться: Лео поворачивает голову, тянет носом и щекочет мне шею дыханием, его руки снова сжимаются, но уже без надрыва, а пальцы загребают ткань у меня на лопатках. Мое тело реагирует на происходящее быстрее мозга: приятный холодок пробегает по позвоночнику, сердце тяжело бухает, а соски, кажется, твердеют. Вдруг я понимаю, что в живот мне упирается то, чего минуту назад там не ощущалось. Теплое дыхание еще ближе касается кожи.

Не знаю, что отчетливей проявилось у меня на лице: страх, вызванный наказом Зегала хранить ему верность, или отвращение, абсурдно и в то же время логично вытекшее из восприятия Лео как брата, пускай и прошложизненного, — но когда я скидываю его руки и отступаю на шаг, он выглядит сперва потерянным, потом супится и медленно багровеет. В бесцветных глазах отражается работа мысли — какой-то досадный, но ожидаемый для Лео вывод только что нашел подтверждение. Сжав губы, он смеряет меня тяжелым взглядом, отворачивается и поспешно уходит — в его комнате хлопает дверь.

Оглушающая тишина длится недолго — включенная с середины, на всю квартиру раздается очень тяжелая песня на непонятном языке. Чувства мои совершенно смешались. Взбухнув, точно гнойный нарыв, они заполняют грудную клетку и рвутся наружу, горячо и обильно вытекая из глаз.

* * *

С того дня и до самого полнолуния мы с Лео ни разу не виделись. Перейдя на новый график, я стала просыпаться не раньше двенадцати — к этому времени он уже покидает квартиру, и я знать не знаю, чем он занимается в течение дня. И пусть ничто не мешает нам общаться онлайн, ни мне, ни ему, очевидно, того не хочется. Оправдывая не до конца понятный мне страх, я решила, что нет смысла выяснять с ним отношения, пока между нами стоит Зегал.

На работу я теперь выхожу с двух до десяти. Вторая смена действительно оказалась более напряженной — после шести вечера гостей в кафе заметно прибавляется: одни приходят поужинать семьями, другие отдыхают после трудового дня. Подстроиться под новый темп оказалось непросто: в первые дни я путалась в заказах и попросту не была расторопной, но то ли энергия Зегала оберегает меня от чужого гнева, то ли клиенты попались адекватные — оплошности не сказались ни на их со мной обращении, ни даже на оставленных чаевых.

Другое отличие вечерней смены от утренней заключается в объеме продаваемого алкоголя. Конечно, у «Заводи» имидж семейного кафе, и невменяемых забулдыг в ней обычно не встретишь, но все же Саманта предупредила, что невежливые слова и сомнительные предложения в адрес женской части персонала ближе к закрытию звучат куда чаще. К счастью, я быстро убедилась, что в подобных ситуациях протекция демона проявляет себя даже более явно: навсегда запомню, как пьяненький мужчина с маслеными глазками наклонился ко мне через стол, пока я прибиралась, и начал было нараспев: «Девушка! А, девушка? Почему вы такая кра…» — но вдруг поперхнулся и мучительно закашлялся, притом что не ел и не пил в тот момент. Пока я ходила ему за водой, негодующая во мне энергия успокоилась и притихла.

После работы наступает самая ожидаемая часть дня. В зависимости от места и времени, где и когда Зегал сменил Лео, он либо встречает меня у кафе, либо ждет дома, либо вскоре туда возвращается. Как только мы остаемся наедине, он без лишних слов ведет меня в спальню.

Несмотря на колоссальную разницу в умениях и опыте, Зегал не пытается учить меня сексу, не предлагает экспериментов и игр, никогда ни о чем не просит — просто кладет или ставит, как ему сегодня хочется, и берет, бескомпромиссно и жадно. Во мне крепнет убеждение, что он решил отыграться за все годы, что Аннет его динамила, ведь если в первые ночи он, можно сказать, меня щадил, то после стал проявлять нечеловеческую — в прямом смысле — темпераментность, кончая за ночь по несколько раз и меня заодно заставляя. И я неспроста использую это слово, ведь…

— Зегал, я больше не могу…

— Можеш-ш-шь!

…стоит мне ощутить истощение, сонливость или попросту нежелание продолжать, как он без спросу влезает в мой разум, куда успел протоптать себе чистенькую, ровную дорожку, и вновь пробуждает во мне вожделение, да такое нестерпимое, что тело ломит и волком выть хочется! Глаза его в эти моменты пылают злорадной, ненасытной алчностью, которую, следуя естественному ходу наших неестественных отношений, я нахожу сексуальной до дрожи.

После близости, долгой и громкой на зависть соседям, чьих взглядов мне придется избегать при встрече, Зегал неизменно кормит меня ужином. Обессиленная физически и ментально, я откидываюсь на спинку обитого велюром стула, молча наблюдаю, как он готовит, глажу кота, если тот снизошел до нашей компании, и восстанавливаю водный баланс, попивая из литровой кружки. После позднего ужина мы сидим на диване в обнимку и либо смотрим кино на мой выбор — хотя сомневаюсь, что подобное развлечение всерьез занимает демона, — либо тихо болтаем на подчеркнуто приземленные темы, пока меня не одолеет сон. Просыпаюсь я за полдень уже в своей комнате, и все начинается заново. Такая вот бытовуха.

Однако ставший привычным порядок нарушается субботним днем, когда, открыв глаза и повернувшись на спину, я обнаруживаю Зегала лежащим сбоку от меня и подпирающим голову рукой.

«Черт… Не могла же я работу проспать?» — теряюсь я спросонок. А потом понимаю.

— Полнолуние? — тихо спрашиваю вместо приветствия. Он кивает с ничего не выражающим видом. — И что… уже сегодня?

Пауза.

— Оно продлится три-четыре дня, но я не могу гарантировать, что все получится с первой попытки. Так что откладывать не стоит. — Улыбнувшись одними губами, он косит глаза к часам у меня на запястье. — Заспалась ты сегодня. Вставай, если не хочешь опоздать. Или же отпросись. — Его рука скользит под одеяло и стискивает мое бедро.

— Не-не, я встаю.

Нарочито сладко потянувшись, я свешиваю ноги с постели, встаю и иду в ванную. Чувствую, как Зегал провожает меня глазами, — стараюсь выглядеть беспечной. Закрыв дверь, я упираюсь руками в края широкой раковины, а взглядом — в сливное отверстие. Вот и все. Две недели пролетели мгновенно, и наша дикая история подходит к концу. Это ведь хорошо? Хорошо, конечно. Но в душе все равно становится горько, как в последний день рождественских каникул.

Кожа на бедре горит, будто от перцовой мази. Провожу по ней пальцами — с внешней части на внутреннюю. Поднимаюсь выше — мышцы таза сжимаются, а в голове формируется мрачное понимание: мне никогда не будет так хорошо, как было в объятиях Зегала. Ведь человек не способен силой мысли управлять ощущениями партнера, выкручивая их интенсивность до мыслимых и немыслимых пределов, как это делает демон... Неужели моя интимная жизнь, начавшаяся так восхитительно бурно, превратится в бесконечную череду разочарований? Впрочем, огорчение мое связано не только с сексом.

Едва ли можно утверждать, что я люблю или по-настоящему знаю Зегала, но я определенно к нему привязалась. Каким бы надменным и лукавым он не был, дьявольский шарм, сквозящий в каждом его действии, и то, насколько желанной я чувствую себя рядом с ним, перевешивают все.

«Это не любовь, — не в первый раз напоминаю себе, — скорее опасная зависимость — как наркотики или никотин: ты знаешь, что это вредно, но отказаться не можешь». Как всякий наркоман, я ищу повод не соскакивать немедля с иглы — ведь ничего плохого не случится, если потянуть с этим еще месяцок. Потому я и дала обещание Лео: пускай между нами все как-то натянуто, я не хочу выставить себя в его глазах слабохарактерной лгуньей. И делать больно ему не хочу.

Наклонившись, чтобы умыться и сполоснуть после чистки зубы, я слышу, как отворяется дверь — чуть ниже моей талии ложатся сухие, горячие руки. Мимолетно глянув на Зегала в зеркало, я зарываюсь лицом в полотенце.

— Сам сказал: у меня мало времени. Так что даже не начинай.

— Не могу отпустить тебя в таком настроении. — Голос его звучит низко и вкрадчиво.

— Брось, обычное у меня настроение.

Вздох.

— Не упрямься. Я быстро...

Забрав полотенце, которое я никак не хотела отнимать от лица, он бросает его на пол, разворачивает меня к себе и очень нежно целует в губы, после чего поднимает над полом и сажает на холодную раковину, зажатую между двумя пеналами: в один я упираюсь плечом, в другой — ребром ступни; вторую ногу Зегал, стянув с меня трусы и опустившись на колени, закидывает себе на плечо.

— А я думала, ты хочешь…

— На завтрак мне хватит и твоего удовольствия. — Хитро сощурившись, он проводит языком сперва по своим губам, потом по моим. Затаив дыхание, я прикрываю глаза и медленно откидываю голову, вмиг позабыв о неудобстве моего сидения.

* * *

Весь день я витаю… нет, не в облаках — в грозовых тучах, ожидая, когда меня поразит молния. Работая на автомате, я косячу чаще обычного, но не испытываю в связи с этим ровным счетом ничего. К вечеру апатия, слава богу, расползается на все мои мысли — даже связанные с Зегалом. И все же то, что он подъехал к кафе на машине, хотя чаще приходит пешком, немного меня удивляет.

«Наверное, он только после репетиции», — предполагаю я и безразлично прощаюсь с двумя коллегами, вышедшим вслед за мной на улицу:

— Пока, ребят, до понедельника.

Как обычно эффектный и одетый с иголочки, Зегал улыбается, открывает мне дверь и галантно подает руку, не забыв, конечно, поцеловать мои пальцы. Пару дней назад я лопнула бы от гордости, если б кто из моих знакомых застал такую сцену, но сегодня…

«Какая на фиг разница?» — тихо вздыхаю, защелкивая ремень безопасности.

Машина трогается, но на ближайшей развилке сворачивает в противоположную от нашего района сторону. Слегка заторможенная, я отслоняюсь от спинки сидения и несколько секунд гляжу в окно.

— Э-э-э… Мы разве не домой?

— Незадолго до того, как мы съехались, я решил, что не стоит полагаться на одно лишь полнолуние, — для погружения в память Аннет мы направимся в место силы.

Вот теперь я удивляюсь по-настоящему.

— То есть, как? Уже? Вот так сразу?..

— Хотела порезвиться напоследок? — усмехается демон. — А я предлагал отпроситься с работы.

— Не столько сама хотела, — мрачно подчеркиваю я, — сколько думала, что ты захочешь.

— Ты знаешь, моя прелесть, я никогда не против. — Пользуясь остановкой на светофоре, он гладит меня по обтянутому джинсой колену. — Но для пользы дела нам лучше поберечь твои силы.

Я фыркаю.

— Необязательно каждый раз трахать меня до полусознательного состояния, знаешь ли.

— То есть как это… необязательно? — Повернув ко мне лицо, он так натурально отыгрывает недоумение и растерянность, что я невольно прыскаю. Атмосфера в салоне немного теплеет.

Вечер субботы. Поздние летние сумерки опустились на запестревший неоном Сильверфорд, что не заснет до самого утра, — пульс его медленно ускоряется, становится танцевально-ритмичным. И пускай я до мозга костей житель пригорода, мне всегда нравилось курсировать по венам вечернего города — ненадолго вливаться в этот темп под защитой металлического кузова, но не растворяться в нем целиком.

Проезжая магазины, рестораны и клубы, я ловлю себя на слегка досадной и оттого нелепой мысли, что после концерта мы с Зегалом ни разу не проводили время вне квартиры. Причина этого ясна и примитивна: в спальне нам было куда интересней, чем было бы где-то еще, к тому же блюда, которыми он меня потчевал, едва ли уступают ресторанным. Больше всего мне понравилась яичная паста в сливочном соусе — с красной икрой, нежным лососем и брокколи. Кажется, я в жизни не ела ничего вкуснее!

Воспоминание о роскошном угощении, конечно же поданном с бутылкой вина, вдруг наводит меня на вопрос, которым я прежде не задавалась, принимая все связанное с демоном как данность.

— Ммм… Зегал?

— Да, ненаглядная?

— Я вдруг задумалась: а откуда у вас с Лео водятся деньги? Живете вы совсем неплохо, но группа еще только раскручивается — вряд ли приносит много. Наследство?

Он кивает.

— У отца нашего друга была фирма по производству оконных рам и входных дверей, к слову, принявшая участие в строительстве комплекса, где мы обретаемся. После его смерти Лео получил недурное наследство, включая ценные бумаги. Думаю, ты достаточно хорошо его знаешь и догадываешься, что никуда он эти деньги вкладывать не стал, — разве что оборудование для группы купил, — о таких сложных и ответственных вещах ему даже думать не хочется. Впрочем, с достаточно скромным укладом, к которому он привык, Лео сможет прожить как рантье лет двадцать, а то и больше. Так что ему с его финансовой безграмотностью — или как он сам сказал бы: «Да мне похрен вообще!» — немало повезло урвать такой куш.

К циничным представлениям демона я уже привыкла и на последнюю реплику не отвечаю, только неодобрительно морщусь и снова поворачиваюсь к окну. Кажется, мы миновали центр и движемся куда-то в сторону восточного округа.

— Долго ехать-то? — спрашиваю я, провожая взглядом застывшее вдалеке чертово колесо.

— Минут тридцать. Это между спальным и промышленным районом недалеко от окраины.

Не без труда вообразив примерную схему города, я с опаской поворачиваюсь к демону.

— Слушай, я точно не знаю, но там, кажется, что-то типа гетто… Ты уверен, что стоит ехать именно туда?

— Не бойся, со мной тебе ничего не грозит.

— Я знаю, но… что это за место вообще?

— Увидишь, — лукаво улыбается он.

Облизнув губы, я нерешительно добавляю:

— Может, хотя бы утра дождемся? Полнолуние остается полнолунием, даже если луны не видно, ведь так?

— Так. И все же я склонен настаивать на своем решении.

— Почему?

— Предчувствие. Уверен, сегодня обстоятельства будут на нашей стороне — надо этим пользоваться. Ведь мы не можем допустить, чтоб ты нарушила данное Лео обещание. — Несомненный сарказм, которым окрашено это замечание, не кажется злобным, и все же внутри у меня холодеет. — А пока… — Зегал постукивает пальцами по рулю, — не желаешь наверстать упущенное и спроситьо чем-то поинтереснее финансов Лео, покуда есть такая возможность? — Я сразу понимаю, к чему он клонит, и протяжно вздыхаю. Он хмыкает. — Боишься, что правда пошатнет твой хрупкий маленький мирок?

— Или что ты наврешь мне с три короба, а я поверю и стану жить с ложными убеждениями.

Он изумленно смеется.

— Ох, прелесть моя… чего ради мне врать?

Я пожимаю плечами, избегая его взгляда. Зегал досмеивается и смолкает, но посланный им импульс продолжает колебаться в моих мыслях. Сколько раз я хотела поддаться любопытству, но передумывала в последний момент? Что меня в самом деле останавливало? Страх перед правдой или страх перед ложью? Я могла приказать Зегалу не врать, но нарушать свободу его воли казалось мне гнусным, ведь он и так пострадал из-за действий Аннет. Да и о подозрении Лео, что заклинание «haz mi voluntad» может оказаться фальшивым, я не позабыла.

Минуты проносятся мимо — как вывески, дома и светофоры за окном. Примерно полчаса дороги (уже меньше), и все закончится. Я узнаю заветные слова, закрою сделку и отпущу Зегала на волю. В неизвестность. Куда-то за пределы понятной мне реальности. В горле набухает неприятный ком — как только он рассасывается, я выпаливаю на выдохе:

— Ладно, хер с ним. Расскажи о жизни демонов!

Довольно улыбаясь, он включает поворотник и перестраивается.

— Безмерно рад, что ты решила мне довериться, но… представь, что я попрошу тебя рассказать, что такое быть человеком. Давай начнем с более конкретного вопроса.

— Ладно. Тогда… почему ваша сила зависит от луны?

Зегал одобрительно кивает:

— Вопрос действительно хороший. Важный. Представь… — он задумывается, причмокнув губами, — нечто вроде гигантской звезды где-то в глубине Вселенной. Во все стороны от нее тянутся лучи, на которые, точно бусы на нитку, нанизаны неисчислимые миры. Эта звезда — Начало всего Сущего. Исток Творения. Абсолют. Господь Бог, если угодно. Далекий, всеобъемлющий и непостижимый. Не будем на нем задерживаться, потому что лично я его в глаза не видел, — примем как факт, что он есть, и взглянем поближе на один из Лучей Творения. Ближайший к Абсолюту мир находится у него под крылом и купается в тепле его величия — населяющие его сущности немногочисленны, эфемерны и идеальны. Следующий мир лежит немного дальше — влияние Абсолюта на него меньше, чем на прежний, его жители уже не столь безупречны, но все же так от нас далеки, что мы не способны их даже представить. Следующий мир еще проще и дальше от Бога. Следующий — еще. И практически в самом конце этой длинной-предлинной цепочки болтается наша Земля. Глупая, плотная, низменная. «Жопа мира», как выразился бы Лео. Однако крупицы воли Абсолюта сюда худо-бедно просачиваются, и проводником ее служит Солнце, что питает органическую жизнь на планете, которой, в свою очередь, питается Луна — родительница демонов. На ней и завершается передача энергии Абсолюта по нашему Лучу: через Солнце — к людям, через демонов — к Луне.

— То есть… — теряюсь я, почти жалея о своем вопросе, — Луна, типа, «живая»?

Зегал по очереди склоняет голову к одному и второму плечу, как бы говоря: «Ну, не совсем».

— Луна выполняет свою скромную функцию в мироздании — поддерживает существование подобных мне духов, что по мере сил удерживают души людей в недоразвитом состоянии. Она не обладает сознанием или волей и жива в той же степени, что Земля, Юпитер или Солнце.

— Поняла. Наверное… — Несмотря на сумятицу в голове, я решаю не останавливаться на полпути и продолжаю спрашивать. — И что, все эти духи похожи на тебя? Искушают, заключают сделки, тайно гуляют среди нас?

— Нет конечно. Мы разные в той же степени, что и люди. — Плавно вращая руль, Зегал разворачивается. До чего странно вести подобный разговор, когда он занят чем-то столь человеческим, как управление машиной!

— Значит, существуют разные виды демонов?

— Скорее разные степени развития. «Новорожденная» сущность аморфна, бездумна и живет инстинктами — слепо движется на «запах» энергии, до которой не успели добраться старшие. Со временем она отъедается, формирует привычки и вкусовые предпочтения — если не погибнет от голода и не будет сожрана сама, то лет за пятьсот выработает зачатки самосознания. Подросший демон часто идет во служение к более сильному, обретая в его лице защитника, и на его примере понимает, что можно не только побираться, но и охотиться — не ждать, пока человек соизволит испытать нужную эмоцию, а подталкивать его к этому. Следующая ступень — тайное исполнение мелких желаний и взимание платы за это. Более высокая — осознанное заключение сделок. Когда же демон обретает самостоятельность и силу, у него появляются собственные холуи — из числа слабых собратьев и задолжавших ему душ. Наиболее могучие демоны держат столько рабов и прислужников, что им нет нужды нисходить до охоты и сделок, — словно князья, они собирают подати со своих владений, ну и немного следят за порядком.

— Хм… Раз ты обладаешь собственным разумом и заключаешь сделки, то в иерархии, получается, стоишь довольно высоко, — задумчиво заключаю я, игнорируя застрявшее в голове неприятное слово «рабы». Губы Зегала еле заметно дергаются. — А про ангелов расскажешь? Какие они? Они вообще существуют?

Слишком спокойный, будто вдруг окаменевший, он излучает недовольство новой темой разговора.

— Ангелы и демоны обретаются на разных уровнях бытия — как и люди, мы можем их чувствовать, но не можем видеть, ибо они посланы из более высокого и близкого к Абсолюту мира. Если пожелает, ангел может явиться пред очи что демона, что человека, но такое случается редко.

Эти слова меня ободряют. Рассказ о Лучах Творения создал угнетающее впечатление, что Бог — или Абсолют, как его предпочитает называть демон, — безразличен к нашему миру, далекому и примитивному, но если он специально послал сюда ангелов, то это все же не так.

— И что, у каждого человека действительно есть ангел-хранитель? — робко спрашиваю я в продолжение своей мысли. На лицо Зегала возвращается привычная ухмылка:

— Правда. Но едва ли твой тобою доволен после того, чем ты занималась с демоном.

Мое сердце екает, и я спешу задать другой вопрос:

— Наверное, это сложно выразить словами, но… на что похожа жизнь по ту сторону? В смысле, у вас нет тел, нет органов чувств — можно ли как-нибудь описать то, как вы воспринимаете действительность?

Радостно хохотнув, Зегал с азартом подрезает другое авто. Вслед нам летит возмущенный гудок.

— Вопрос одновременно и более, и менее простой, чем ты думаешь! С одной стороны, я едва ли могу описать человеческим языком бытие духа, что ни разу не контактировал с материальным миром, — это как если б туча пыталась описать свою жизнь камню! С другой стороны, многие демоны, прошедшие через воплощение и обладающие достаточной силой, стремятся перенести этот опыт в привычную им реальность. В памяти Лео есть претенциозный боевичок под названием «Матрица» — знаешь такой?

— Ммм, что-то, кажется, слышала, — усмехаюсь я, видевшая трилогию по меньшей мере раз двадцать.

— Тогда тебе будет проще представить. Если смотреть в суть вещей, то под личиной машин там представлен наш брат демон — профанация, как по мне, но и на том спасибо. Почти так же, как машины из фильма, мы способны создавать иллюзорную действительность, что ощущается точь-в-точь как настоящая. Духи в ней обретают форму и все доступные на Земле ощущения, а демон, создавший иллюзию, силой воли меняет ее, задавая любые законы и правила. Таким образом у многих из нас есть собственные мирки, где мы хозяева и — не побоюсь этого слова — боги.

— Охренеть… И у тебя тоже такой есть?

— Разумеется! — не без гордости подтверждает Зегал. — Я бы позвал тебя погостить, вот только для этого тебе придется погибнуть.

Я нервно смеюсь.

— Нет уж, спасибо, как-нибудь в другой раз.

Прежде чем я успеваю задать новый вопрос — а их в голове все больше и больше! — он снижает скорость, паркуется и объявляет:

— Прибыли.

Рассеянно глянув в лобовое стекло, я возвращаюсь в реальность, из которой напрочь выпала. Широкая, но пустынная улица с работающими через один фонарями, часы на приборной панели показывают без четверти одиннадцать, из окон ближайшего дома доносится хамски громкая музыка. Зегал выключает двигатель, открывает дверь и выходит — я нехотя следую его примеру. Шагнув на тротуар, с хрустом наступаю на смятую банку.

Когда демон берет меня под руку, всколыхнувшиеся было тревоги сгорают в его пылающей ауре, и я с облегчением прижимаюсь виском к его плечу, будто мы, влюбленная пара, просто вышли на прогулку, хоть и в странном для этого месте. Свернув за угол, мы с минуту идем вдоль затянутого сеткой строительного забора и, подождав, пока нас минует компания шумных подростков, ныряем в замусоренный переулок — под ноги нам, пища, кидается здоровенная крыса. Зегал, на которого я чуть не запрыгнула от испуга, великодушно сдерживает смех и отодвигает заржавленный гофролист, прикрывающий брешь в заборе.

— Шарахаемся по заброшкам… мне будто снова тринадцать, — шепчу я с ироничной улыбкой, вслед за ним пролезая в дыру.

За забором нас встречает печального вида пустырь, посреди которого в три этажа высится светлое, исписанное неумелыми граффити здание, — на первый взгляд непримечательное, но, обойдя его с торца, я понимаю, что оно из себя представляет, и, опешив, замираю на месте.

— Это что… церковь? — тихо спрашиваю демона.

Двускатная крыша, пристройка-башенка и покосившийся крест над дверью, тускло отражающий свет ближайшего фонаря.

Зегал открыто наслаждается написанном на моем лице изумлением:

— Дивишься, что я привел тебя в такое место? — с язвинкой спрашивает он. — Где это видано: нечистый бродит по святой земле!

Примерно так я и подумала.

— И ты… — робко начинаю я, понимая, что вопрос прозвучит глупо, — действительно можешь туда зайти?

Загадочно улыбаясь, он манит меня пальцем, шагает вперед и тянет тяжелую с виду створку двери. Раздается противный скрип.

— Дамы вперед.

Я неуверенно прохожу — внутри темно и зябко, в воздухе витает смутная вонь.

— Можно включить фонарик? — спрашиваю шепотом.

— Конечно.

Пока я нахожу нужную иконку в телефоне и зажигаю белый огонек, Зегал притворяет дверь. Свет облизывает голые стены, брезгливо ползет по усыпанному бычками и прочим мусором полу, испуганно отражается в побитых окнах. Поначалу кажется, что в помещении пусто, — по крайней мере, скамеек, кафедры и иных предметов, связанных с прежним назначением здания, в неверном свете не видать, — однако пройдя вперед я замечаю потрепанный диванчик у стены, несколько грязных матрасов по углам, кучи какого-то тряпья и широкое, выложенное кирпичами кострище. Наверное, теперь это место служит пристанищем для бездомных. Или наркопритоном каким…

— И что же, это — так называемое место силы? — скептично спрашиваю я. Акустика помещения делает мой голос отчетливым и звучным, голос демона вовсе обретает устрашающую мощь.

— Не самая старая и намоленная церковка, конечно, — снисходительно поясняет он, прохаживаясь вдоль дальней от меня стены. Стекла и камешки хрустят у него под ногами. — Изначально я хотел провернуть наше дело в «живой», работающей церкви, но рассудил, что могут возникнуть ненужные сложности, — попадем на камеры наблюдения, к примеру. Технологии, чтоб их… Тогда я устроил «ревизию» руин и брошенных храмов и нашел это место с достаточно занятной историей. Объединенная методистская церковь Святого Георгия была построена в начале Второй мировой и исправно работала вплоть до середины семидесятых, когда район заполонили выходцы из Латинской Америки — в большинстве, как ты понимаешь, католики. Приход стал редеть, потом вовсе опустел, и здание выкупил делец из Колумбии. Смешно сказать: он открыл здесь танцевальный клуб, через который — по неподтвержденным слухам — планировал распространять известные вещества. Еще смешнее то, что недели не прошло, как потолок рухнул, унеся жизни девяти молодых людей, среди которых — что важно с учетом времени — было двое белых. Дело обрело резонанс, суд обязал владельца не только выплатить компенсацию семьям погибших, но и вернуть якобы важному историческому зданию его изначальный вид. Церковь восстановили и переделали в католическую, но на одной из служб у капеллана случился припадок, похожий на эпилептический. Досадная случайность, разумно заметишь ты, но она укрепила представление верян, что церковь осквернена и чуть ли не проклята. Приход снова опустел, местное самоуправление не смогло принять по зданию конечного решения, однако… — я слышу, как он усмехается, — свято место пусто не бывает, и люди не столь богобоязненные с тех пор находят ему самое разное применение.

Пока он говорит, моя рука тянется к вороту кофты, под которым обычно покоится маленький золотой крестик, но холодные пальцы ничего не находят. Я торопею, мурашки бегут у меня по спине. Потеряла... Когда я успела его потерять? Как могла не заметить? Когда вообще в последний раз обращала на него внимание? Он был со мной всю жизнь, с самого крещения, — цепочки и веревочки порою рвались, но сам крест я отыскивала, куда бы он ни заваливался! И все же теперь он символично утерян… Осознание этого пробуждает в душе зловещее чувство беспомощности.

Пока я мирюсь с неприятным открытием, Зегал доходит до места, где когда-то возвышалась кафедра пастора, останавливается и раскидывает руки, то ли глумливо изображая распятие, то ли театрально показывая, как свободно ему тут дышится.

— Старая опороченная церковь, — подводит он итог своей речи, — лучшего места для закрытия сделки я и представить не могу.

— Ты сказал, что хотел проникнуть в действующую, — глухо замечаю я после паузы, даже не пытаясь перед ним храбриться. — Раз ты можешь это сделать, значит, от демонов нет никакой реальной защиты?

Наверное, так падает свет телефона, но улыбка Зегала кажется мне неестественно растянутой.

— Мы всегда отыщем путь туда, куда вы проносите грязные чувства — даже за освященные стены.

Прежде чем я нахожусь с ответом, с улицы до нас долетают голоса. Я вздрагиваю и поворачиваюсь ухом к источнику звука. Голоса мужские, их несколько, и они приближаются!

— Кто-то идет… — шепчу я, боясь вообразить, какая публика ошивается в таких местах поздним вечером, и выключаю фонарик, чтоб его не заметили. — Сделай что-нибудь! Можешь заставить их уйти?

— Зачем? Пускай поучаствуют. — Демон подходит ко мне, расслабленно сложив руки за спиной. — Очевидно, об этом и говорило мне предчувствие.

— В смысле? З-Зегал, мне это не нравится!..

Вмиг убрав с лица ухмылку, он бережно обнимает меня за плечи и привлекает к лихорадочно горячей груди. Кажется, за время нашего пребывания в церкви температура его тела подскочила на пару градусов!

— Я просил тебя: не бойся. Без моего позволения тебя и пальцем никто не тронет. Да и прежняя твоя защита никуда не делась.

Подкатившая к горлу паника мягко растворяется, но ощущение, что дальнейшие события не придутся мне по нраву, только крепнет. Голоса тем временем становятся отчетливыми; торчащие в оконных рамах осколки отражают гуляющие снаружи огни. Затаив дыхание, я жмусь к Зегалу чуть ближе.

— Ты же… не причинишь никому вреда? — спрашиваю совсем тихо.

— Постараюсь, — отвечает он, не слишком-то меня успокоив.

Наконец звучит топотня у дверей, и те натужно, со скрипом отворяются. Мелькают фонарики трех телефонов, и в церковь, громко болтая на помеси английского с испанским, вваливается группа людей — навскидку человек семь или восемь. Пройдя вперед, они замечают обнявшуюся в центре помещения пару и останавливаются, резко притихнув. Из-за светящих в лицо огоньков я вижу только силуэты, два из которых не уступают Зегалу ростом.

— Чьи будете, господа? — мягкое произношение на мексиканский манер и подчеркнуто вежливое обращение не скрывают откровенного наезда.

— Да видно же, что не местные, — на чистом английском констатирует другой голос.

Компания возобновляет ход, приближаясь медленно и вразвалку. По-прежнему прижимая меня к себе одной рукой, Зегал поворачивается к ним лицом. Его поза выражает спокойствие и уверенность, губы сложены в мягкую улыбку, а в глазах плещется не предвещающий ничего доброго азарт. Как-то так же он смотрел на меня после рассказа о Грегори и Аннет — предвкушая демонстрацию своей истинной натуры.

— Странное место для свиданки вы выбрали, — заявляет обладатель карикатурно объемистых штанов. — С виду вродь не босота какая… Экстрима захотелось? Острых ощущений?

— Ща получат! — хихикает кто-то противным тонким голосом из-за спин товарищей, уже взявших нас в плотное кольцо. — Знаете хоть, на чью территорию влезли?

— Бабки есть? — перебивая остальных, грозно спрашивает высокий черный парень, сложив на груди мускулистые руки.

— Найдутся, — лениво отвечает Зегал, получающий от ситуации явное удовольствие.

— Гоните все, что есть. И мобилы тоже, — не заподозрив подвоха, велит здоровяк.

— Не то что? — чуть ли не зевая интересуется демон.

— Фига дерзкий поцык! Яйца в три раза больше мозгов, — визгливо смеясь, восклицает коротышка с очерченной бородкой и добавляет с мнимым сочувствием: — Себя не жалко — хоть соску свою пожалей, придурок.

— А соска-то, кажись, симпотная! — Один из фонариков приближается к моему лицу, вынуждая поморщиться от резкого света. — Мож, ее вместо мобил возьмем?

— Так можно все вместе взять! Еще и хуедрына этого отметелить, чтобы впредь не путал!

Поднимается гогот. Близость Зегала и защитная энергия, вовсю клокочущая в моем теле, помогают сохранять невозмутимость, в ином случае происходящее повергло бы меня в истерику. Я даже успеваю подметить, что хлесткое слово «хуедрын» непременно понравится Лео и Мэг и что его не помешает запомнить. И все же мне хочется, чтобы все поскорее закончилось.

«Чего ты ждешь?» — мысленно ругаю я демона, как вдруг, подсвеченная телефоном, ко мне тянется чья-то рука.

— А ну покажь личико, чика!..

Но короткие пальцы замирают в воздухе, так меня и не коснувшись, потом дергаются как от судороги и с омерзительным хрустом все разом заламываются назад… Раздается чудовищный вопль — я вся леденею от ужаса. Не понимая, что стряслось, члены банды отскакивают на пару шагов; огни начинают скакать и метаться.

— Por que coño?!⁽¹⁾

— Chinga tu madre!⁽²⁾

— Чел, ты чего?!

— M-m-mi mano!..⁽³⁾

Сквозь шум я улавливаю звуки щелчков, с которыми открываются складные ножи, и нервно хлопаю Зегала по груди.

— Х-хватит уже играться!

Его смех перекрывает остальные голоса.

— Как прикажешь.

Знакомое ощущение морозных звездочек по коже, знакомый вой незримого поезда, будто пролетевшего сквозь мою голову, и от демона во все стороны бьют волны упругой, сокрушительной силы! Парни отлетают, как сметенный листодувом мусор, крича ударяются о стены и с грохотом падают на пол. Железная хватка Зегала уберегает меня от такой участи, и все же мне на секунду почудилось, что, не выдержав напора, все кости в моем теле дружно перетрескались.

Вокруг становится относительно тихо, но в ушах у меня продолжает гудеть. Один из зажженных телефонов уцелел и упал экраном вниз, подсвечивая левую часть помещения. Половина нападавших лежит неподвижно, остальные хрипят, скулят, матерятся и корчатся. Перекрывая воздух, мое сердце бьется где-то в горле. Я рывком отстраняюсь от Зегала, но понимаю, что не могу стоять без опоры, и, пошатнувшись, опускаюсь на колени. Сметя не только людей, но и весь подножный сор, сила демона расчистила центр помещения — я упираюсь ладонями в пол без риска напороться на осколок или вмазаться в какую-нибудь дрянь и с минуту остаюсь в таком положении, борясь с приступом тошноты, пока не замечаю шевеление сбоку. Вздернув голову я вижу, как щупальца плотного черного дыма ползут из углов оскверненного храма — жадно тянутся к оглушенным мужчинам, оплетая их тела, проникая им в уши, ноздри и рты. Не похоже, что те, кто остался в сознании, могут их видеть — никак на них не реагируя, они затихают и прекращают попытки встать на ноги.

Воздух дрожит. Тяжело сглотнув, я оглядываюсь на Зегала: снова раскинув руки, он стоит посреди царящего кошмара с улыбкой наслаждения и хрипло посмеивается, будто переводит дух после оргазма; его волосы шевелятся как от сквозняка, красный огонь почти полностью занял радужки глаз.

— Х-хо-ор-ро-ош-шо-о… — сомкнув веки, блаженно тянет он.

С усилием, точно самый воздух давит на меня со всех сторон, я поднимаюсь и отступаю на шаг. Мир осыпается у меня под ногами, как если бы кафель превратился в зыбучий песок. Глядя на желанного еще утром демона, о расставании с которым горевала весь день, я не вижу ничего, кроме жестокости, презрения и самолюбования — в толк не возьму, как могла видеть в нем что-то иное, но впервые с того дня, как узнала о сделке, я ясно, со всей искренностью понимаю, что он должен уйти!

Ощутив мои эмоции, Зегал хищно скалится и обращает ко мне пылающий взгляд.

— Ужели не люб я тебе такой, какой есть? Сильный, блистательный, бьющий на эффект и способный защитить от всего на свете?

Я сжимаю губы и молчу. Один из мужчин, чья нога оказалась неожиданно близко к моей, дергается и протяжно стонет — в ответ на движение дымные щупальца делают еще несколько витков вокруг его тела. Покосившись на несчастного, я вижу раскоряченную, изуродованную руку. «Без моего позволения тебя и пальцем никто не тронет». Живо вспомнив, как пальцы надломились перед самыми моими глазами, я снова чувствую дурноту и рефлекторно сжимаю кулаки — будто хочу убедиться, что мои собственные руки невредимы.

— Что ты с ними делаешь? — спрашиваю упавшим голосом.

— Жалко? — Зегал хмыкает. — Не трать сочувствие на мусор, прелестная, — они того не стоят.

— Можешь просто ответить?

Он наигранно вздыхает, но я вижу, что ему самому не терпится все объяснить.

— Пока мы будем требушить твою память, наши гости будут смотреть кошмары и вырабатывать страх — номер два в списке моих любимых блюд. О первом можешь и сама догадаться. — Его взгляд заставляет меня почувствовать себя голой. — Таким образом, мою энергию множат сразу три фактора: полнолуние, место силы и обильная, свежая пища. Как я и говорил, обстоятельства на нашей стороне.

Снова раздается стон — до того жалобный, что, будь голос повыше, его можно было бы принять за детский. Сжавшись от ужаса, альтруистичная часть меня требует остановить демона, рациональная же замечает, что ночь кошмаров — не самое суровое наказание для людей, которые хотели нас ограбить и, может, еще что похуже.

Помявшись на месте, я смиренно приближаюсь к Зегалу, нагревающему воздух вокруг, словно печка.

— Быстрее начнем — быстрее закончим. Как все будет происходить?

— Я введу тебя в состояние транса и подтолкну в нужную сторону. Учти, что я смогу видеть твоими глазами, но не влиять на процесс: прямое вмешательство с моей стороны может привести к тому, что ты потеряешь связь с реальностью, так что перематывать воспоминания и искать нужное тебе придется самой. — Ощутив мое смятение, он мягко добавляет: — Ты почувствуешь, что делать. Сосредоточься на том, что хочешь узнать, и просто плыви по течению.

— «Потеряю связь с реальностью» — это, типа, «кукухой поеду»?

Зегал улыбается.

— Типа. Неподготовленный и слабый человек может сойти с ума от столкновения с прошлым, даже если погружение в него пройдет гладко. Но у тебя сильная душа — в противном случае меня бы к тебе не тянуло. Худшее, что может с тобою случиться: ты отождествишь себя с Аннет и впитаешь какие-нибудь черты ее личности; возможно, несколько дней будешь дезориентирована. Не более. И все же в памяти есть вехи, которых стоит избегать: рождение, смерть, увечья и пытки, если таковые имели место, — заново пережить подобное может быть по-настоящему тяжело.

— Нельзя было заранее предупредить? — ворчу я себе под нос. — Ладно, что уж теперь... Давай приступать.

— А поцелуй на удачу? — Зегал наклоняется ко мне, но я отворачиваю лицо. Не выразив обиды, он выпрямляется и просит: — Смотри мне в глаза и старайся ни о чем не думать.

Это совсем несложно: безумно горящие в темноте, они мгновенно становятся центром моего мира; пространство вокруг них вращается и вибрирует. Знакомое чувство чужой воли, бесцеремонно щупающей мой мозг, ощущается ярче обычного: будто длинные ногтистые пальцы, сотканные из того же дыма, что и щупальца вокруг, проникают в мое Я. Тело делается невесомым. Волна за волною меня накрывает чернильная тьма.

---

1) исп. "Какого хуя?"

Вернуться к тексту

2) исп. "Еб твою мать!"

Вернуться к тексту

3) исп. "М-м-моя рука!.."

Вернуться к тексту