Золотая Лилия и Тёмный Соблазн (гет)

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249701

Ледяная водаЗаменяет мне кровьПотому что обманУничтожил любовьВ моём сердце пустотаА душа моя мертва(Эпидемия — Я Молился На Тебя)

Дни Астариона сияли непрекращающимся праздником. Один ритуал дал ему свободу и возвысил над всем в этом мире, второй даровал вечные узы с единственной в этом мире душой, которая была для него важна. Восторг, распустившийся в его сердце после её пробуждения, и не думал гаснуть. Напротив, с каждой минутой он разгорался всё ярче. Его идеальное творение рядом с ним. Прекрасная, послушная и безотказная. Связанная с ним самыми крепкими нитями. Отныне и навсегда. Никто не заберёт её, никто не украдёт — ни время, ни союзники, ни враги, ни завистники. Aeterna amantes.

Он вновь впился жадным поцелуем в её алые губы, шепчущие всё, что он желал слышать.

Ты никогда не забудешь своего первого. Так говорили в период его смертной молодости. Он смеялся над наивными словами даже тогда и едко плевался в них после двухсот лет бесконечной вереницы любовников. Он не запомнил того, кто был его первым и для кого он сам стал первым любовником… всего на один раз, а после он доставлял их хозяину и считал мёртвыми. Он был уверен, что эти слова глупы и наивны, а поверит в них только тот жалкий идиот, который верит в любовь.

Дорожкой поцелуев он покрывал каждый сантиметр её прекрасного кукольного личика.

Но когда он, снедаемый жаждой, которую уже не могли утолить животные, рискнул склониться перед тонкой бледной шеей, случилось невероятное. Много невероятных вещей, начиная от того, что Лилит не воткнула ему в грудь кол и не выгнала, а выслушала и даже… даже позволила продолжить. Тогда слова обрели смысл. Самый прямой. Он дрожал, как мальчишка, скрывая за улыбкой робость. Она послушно легла на грубый спальник и попыталась расслабиться. Для него. Даже закрыла глаза, что показалось ему безумно милым. Укус вышел грубоватым. Позже он не повторял свою ошибку. Запомнил, что в первый раз причинил ненужную боль. Но затем он позволил горячему живительному потоку наполнить себя и пропал. Навсегда.

А она на следующий день предложила ему так ужинать каждую ночь…

Не сдерживая силы, он вжал её в перину, чтобы насладиться её теперь лишь видимой хрупкостью, в которой жила сила, подаренная им.

Даже если бы впоследствии Лилит отвергла его ухаживания, то осталась в его мыслях. Словно вместе со своей кровью она поселилась отчасти внутри него. Дышала своей музыкой у него под кожей и сама соблазняла тем, что не сделала ничего, чтобы соблазнить. Едва её кровь начала петь ему, прямо прикасаясь к сердцу, он начал замечать этот взгляд. Особый. Ни на кого другого она так не смотрела. Будто он оставался достойным мужчиной после всего того дерьма, что успел натворить, после двухсот лет унижений. Будто в нём было что-то заслуживающее доверия. Слишком светлый взгляд, слишком искренний, слишком… влюблённый. Настолько, что первое время он едва не взрывался от злости. За его саркастичными шутками и озорной улыбкой билось желание встряхнуть её хорошенько и рявкнуть «опомнись, я не такой! Я последний, кому можно доверять!». Но только сперва…

Лилит начала в него влюбляться настолько до смешного просто, что он соблазнил её на одном дыхании. Обеспечил себе абсолютную поддержку в её лице. И порой намеренно искал её особый взгляд, на миг обманываясь, что в нём действительно осталось что-то достойное.

Она послушно подставила шею, позволяя ему чуть пригубить её. Раствориться в её неповторимой сладости.

Лёгкая жертва. Трепетно дрожащая от его прикосновений. Краснеющая от его лести. Соблазнённая почти инстинктивно. Идеальная игрушка для манипуляций. Пока вокруг них не начинала смыкаться опасность. Тогда нежный цветочек показывал зубы и стальной характер. И становился смертельно опасным. Особенно когда играючи могла убедить противника совершить фатальную ошибку и умереть. И делала так снова и снова. С такой улыбкой на лице, что её хотелось немедленно поцеловать. Не говоря о моментах, когда она дарила ему свой особый взгляд. Когда слушала его. Когда была его зеркалом. Когда раздражающе мило играла на своей лютне рядом с ним. Своих она защищала и словом, и делом. Чужих разрывала на части. Достойно отвечала любому противнику и врала в глаза врагам, ни разу себя не выдав. Не дрогнула, даже когда Баал вырывал из её нежного тела всё, что считал своим по праву.

Повинуясь его приказу, она, будто тёплый сонный котёнок, прикусила его шею, почти невесомо прокалывая клыками до выступившего рубинового потока. Он сгрёб шёлковую волну волос в кулак, притягивая её ближе.

Ритуал сделал его собой. Без необходимости лебезить. Без маски притворства. Больше не требовалось отказываться и отступать от желаемого унизительно покорно, без борьбы. Играть фальшивой улыбкой и делать вид, что не очень-то и хотелось. Теперь он был той силой, перед которой следовало пасть ниц. Бояться и уважать. Больше он не унижался в демонстрации доброй и покладистой версии себя, чтобы не лишиться защиты их стаи. Нет, теперь он снисходил до того, чтобы остаться с ними. Теперь он перерос их всех… Едва Клинок Фронтира стал Клинком Аверно, Астарион ощутил растущую внутри силу, приготовившуюся уничтожить возможного врага. Он чувствовал потенциального конкурента. Друзья так быстро оборачиваются против, что проще наносить удар загодя.

Её губы со вкусом его крови были слаще самой жизни. Теряя последние капли самообладания, он целовал отчаянно глубоко и грубо, словно она могла вот-вот исчезнуть.

Угрозой в его глазах воспринимались и силы всех остальных. Возможные будущие противники. Особенно друидка и её рашеменский увалень. Цепкий взгляд Джахейры словно прорезал его насквозь с первого мгновения после ритуала. Его обострившийся до невозможности слух уловил, как она начала настраивать его женщину против него. А этот так называемый «дядюшка», зазывающий Лилит в совместные приключения… Астарион не доверял им. Знал, что они не доверяют ему, и был готов каждое мгновение броситься в атаку.

Они были полезны. Без них он не смог бы обратить ритуал в свою пользу. Без них не добраться до главного противника. Разумеется, следовало продолжать играть вполсилы их союзника, чтобы не лишиться защиты от личинки и не потерять всё то, что он обрёл. Но затем, ради их же блага, им следовало уйти с его пути или… в конце концов, за все дни совместного путешествия он тщательно подмечал сильные и слабые стороны каждого, чтобы играючи расправиться.

Исключения были.

Лилит. Его верный маленький питомец. Слишком доверчивая каждому его слову, чтобы предать и слишком… слишком желанная, чтобы переступить через неё. Её кровь продолжала петь ему даже после ритуала. Она упорно циркулировала у него под кожей и сводила с ума. Ритуал вычеркнул из его жизни жажду крови, но не жажду своей первой. Едва он взглянул на неё, уставшую, покрытую синяками в том месте, где ей достался удар от Касадора, но смотрящую на него своим особым взглядом, то понял, что она будет с ним всегда. Она нужна ему. На всех уровнях. Любой ценой. Даже терпением, что удручало.

Идеальная белизна её кожи теперь манила, кружа голову. Покрыть её поцелуями, покрыть укусами, покрыть метками. С терпеливой улыбкой смотреть, как они на глазах исчезают, бросая ему вызов снова и снова отмечать её своей. Купаться в звуках её сбившегося дыхания и всё больше растущих стонов её неукротимого удовольствия.

Он поменял мнение относительно Гейла, когда тот стал богом амбиций. Неприятие быстро сменилось пониманием, как именно можно использовать нового бога в своих целях. Разве может найтись в мире кто-то более амбициозный, чем он, вознесённый вампир? А новый бог благословлял всех без исключения амбициозных почитателей. Так Астарион мог однажды стать его Избранным, что смешило, но недолго, ведь сила не бывает лишней.

Он вдавил в мягкие подушки её запястья, полностью лишая воли. Кончиками пальцев прочертил долгий путь от её рук до чуть дрожащих в предвкушении бёдер. Момент самой трепетной уязвимости, когда он раздвигал её ноги, одновременно глядя ей в глаза, читая искорку искренней робости. Словно раз от раза она оставалась нетронутой девой, впервые отдающейся ему. Момент… который в этот раз отчего-то смазался… словно она… нет, показалось!

Клетка захлопнулась, когда она с явной неохотой согласилась поселиться вместе с ним во дворце Касадора. Тебя истязали в этом мрачном месте два века, ты действительно хочешь провести здесь ещё хоть секунду? Глупенькая моя, я захватил всё, что принадлежало ему, и теперь это не символ моей слабости, а знак силы нового лорда. Свергнувшего своего недостойного предшественника.

Жажда жизни, бьющая ключом из Лилит, одновременно восхищала и пугала. Рядом с ней, с её детской непосредственностью, невозможно не заразиться яркой жизненной энергией. Почти бездонным вдохновением. Оно согревало его изнутри, толкая сворачивать горы, покорять, захватывать… Бросить к её ногам весь мир, на который она будет смотреть то с жёстким расчётом прошлой себя, то с нынешним невинным непониманием, что делать с таким большим подарком. Я хочу поговорить, это срочно! Мой милый питомец, это действительно не может ждать? Это важнее, чем переговоры с подозрительным к любой тени герцогом Рейвенгардом-старшим? Ладно, что же такое случилось у моей любимицы? Тебе пришла в голову идея очередного четверостишия либретто? И всё?! Не обижайся, моё сокровище, я слушаю.

Переговоры с Рейвенгардом начались с опоздания и признания Лилит своей оплошности при герцоге. И, как ни странно, переговорам это пошло только на пользу… Но одновременно с этим становилось страшно — что, если она пожелает начать жизнь с чистого листа, и он попадёт под поток ветра перемен? Станет ей ненужным. Одно дело спать с вампиром да играть в любовь на поле боя, но провести вместе вечность добровольно?.. Астарион не хотел знать, чем всё обернётся.

Её стоны услаждали слух. Её страстный танец под ним гладил его самолюбие. Её лицо выражало именно ту агонию наслаждения, которая бы радовала его глаз. Идеально. Всё именно так, как он хотел… Но почему на краешке сознания словно зудела свежая рана… нет, глупость какая. Всё в совершенстве так, как он хотел.

Но как же долго пришлось терпеть её детские капризы. Хочешь быть спутницей вампира? Тогда, милая, придётся уподобиться ему. А если не хочешь, то даже вознесённый вампир не будет вечно потакать твоим прихотям. Он всё ещё помнил ужас, резанувший его по сердцу, когда в битве со стражем адамантиновой кузни её пришибло наковальней. Тогда близость смерти отогнал свиток воскрешения. После её едва не отобрал у него Баал. А на очереди стоял Нетерийский Мозг. Астарион запер её в безопасности золотой клетки, но даже там, на балу, её касались жадные глаза гостей. Все пытались украсть его единственное сокровище. Все пытаются… и будут пытаться. Давно стоило принять меры.

Астарион не гордился выбранным методом. Он пытался добиться её согласия по-хорошему. Но всегда покладистая любимица упрямо не желала прислушиваться к его доводам. Он старался быть терпеливым. Действительно старался. Прилагал все усилия, чтобы оставаться нежным и любящим, но её непробиваемое упрямство неоднократно толкало его к срыву. К словам, о которых он сожалел после. Даже несколько раз порывался попросить прощения, но всякий раз замирал на месте и молчал. Она сама виновата в его срыве и брошенных в порыве гнева словах. Не хочет по-хорошему, будет по-плохому. Потом поумнеет и сама «спасибо» скажет. Он не какой-то монстр. Он не Касадор! Он не собирался делать из неё отродье. Для его особенной женщины был приготовлен особенный подарок. Ритуал, который должен был соединить их в вечности. Даровать ему вечную невесту.

Её покорность сводила с ума. Такая покладистая, нежная, отзывчивая… Дрожащая от каждого его прикосновения. Выгибающаяся от каждого рывка внутрь. От безумной животной похоти. От ускорения, смешивающего агонию боли и удовольствия в единый узел…

Кое-что весьма ощутимо изменилось. Его привязанность к ней. Она и раньше будто жила и пульсировала у него под кожей. Не выпускала из своей нежной хватки его разум. Стала по-настоящему важной для него. Настолько, что стоило бы встревожиться. Но теперь его одержимость ею переходила все границы. Её было мало. Каждая секунда, каждое мгновение, что он не прикасался к ней, превращалось в пытку. Он жаждал её так, как не жаждал ничего и никогда. Даже его былое стремление обратить нечестивый ритуал в свою пользу теперь меркло по сравнению с неудержимой похотью к ней. Их будто сковало цепями. И нет, он не тревожился о странных переменах. Пока. Вся она и телом и душой отныне принадлежала ему. Весь её неукротимый хаос, её детская непосредственность, её зрелая безжалостность, её мысли и чувства — вся она теперь его.

Вымотанный последней безумной кульминацией, будто сжигающей его в пламени Аверно, он обессиленно вновь и вновь гладил кончиками пальцев её бледное лицо, запрещая себе видеть в нём что-то, кроме совершенства. Усталый восторг всё никак не утихал. Всё идеально. Именно так, как он желал. Только противный червячок сомнения никак не может отпустить и будто видит что-то странное за гранями его счастья.

— Я сделаю всё, что ты пожелаешь, любовь моя. Только пожелай. Я хочу, чтобы моя любимица была счастлива, — прошептал он, опрометчиво разрешив себе быть щедрым на любой её каприз.

Но отчего-то она посмотрела на него с растерянностью. Словно он спросил у неё что-то, чего она не знает. Его маленькая буйная пикси, его кусочек хаоса, молчала, глядя на него будто в поисках подсказки… Молчание затягивалось. Очень неприятно затягивалось, начиная подкармливать его сомнения. Пусть ответит… пусть ответит хоть что-то. Почему она молчит?

— Я хочу только тебя, — наконец ответила она с улыбкой.

Астарион заставил себя забыть об этой заминке. Давил сапогом противного червячка сомнения внутри себя, не позволяющего ему просто быть счастливым. Гадкая тварь оставалась слишком живучей. И слишком настырно шептала, что чего-то важного не хватает.

* * *

Каждый последующий день кажется ещё более невыносимой пыткой, чем предыдущий. Кукла настолько пришлась по душе Астариону, что он использует каждую свободную секунду, чтобы овладеть ею. Тёмный Соблазн не ошиблась, но даже она не могла предсказать, насколько вырастут его аппетиты. Под ударами его неутолимого голода я быстро закрыла глаза на все ужасы, которые творила моя тёмная половина. Все те воспоминания, все те ужасы… не мне её судить. Когда выбора нет, я бы тоже сделала всё. Даже самое мерзкое…

Он не сдерживается. Кукла с его немого приказа пожелала, чтобы он был с ней неистовым, и теперь он едва разменивается на неторопливую ласку. С отвращением и недоступными мне слезами я вынуждена терпеть снова и снова то, что он с ней делает. Я не могу назвать это близостью. В мыслях ржавым гвоздём царапается слово «изнасилование». Чувство владения радует его так сильно, что он до сих пор не заметил, что в очередной раз распростёртая под ним Кукла ни разу не испытала удовольствия. Тело может разжигаться желанием по команде, но не наслаждается процессом.

Всякий раз, когда до меня доносится его невыносимое «вот ты где, моя дорогая» с соблазнительным придыханием, я в истерике бьюсь о стены. Стены превращаются в бесконечный зеркальный лабиринт из кошмаров, в котором я бегу загнанной мышью. Вслед мне летит его шёпот, опротивевшая нежность и терзающие меня обещания. Он просит её назвать любое желание, а кричу в ярости и отчаянии единственное — чтобы перестал мучить, чтобы оставил в покое хотя бы ненадолго. Лабиринт смыкает вокруг меня стены, а вокруг моё искажённое ужасом отражение. Множащаяся в вечности паника. Я бросаюсь на зеркальные стены. Разбиваю себя с остервенением. Если не выберусь, то, быть может, смогу оборвать цепь бесконечной боли забвением. Я согласна даже на это. На всё, что отличается от ада бессилия и бесконечного круга его похоти.

Тёмный Соблазн смотрит на меня с жалостью. Она тоже пытается найти лазейку. Всё время пытается. Мы обе знаем, что мои истерики делают только хуже. Ослабленная и израненная я чувствую каждое движение в моё тело десятикратно острее. Я плачу и умоляю прекратить всё это. Но меня никто не слышит.

В темноте моего ничего только Тёмный Соблазн слышит мой плач. Но не может защитить от боли. Она учит меня быть терпеливой. Учит выходить навстречу каждому моменту, когда он берёт моё тело снова и снова, придумывая на ходу всё более изощрённые способы замучить меня. Обещает, что так станет легче, боль притупится и я смогу сносить её с меньшими потерями. Но я всякий раз срываюсь. Едва я смотрю через глаза Куклы на Астариона, как раненым зверем бегу вглубь себя, в самый тёмный угол и продолжаю там реветь от боли. Всей той боли, что он причинил и продолжает причинять. Он будто знает, что я всё ещё осталась где-то внутри и пытается взять меня измором. Изломать до самых крохотных осколков, пока на его руках не окажется пустая и полностью покорная марионетка.

Кукла послушно исполняет его приказы. Она спит, когда он прикажет, идёт за ним по его команде и говорит то, что он потребует. Она не смеётся от комичности ситуации, не пытается внезапно поиграть в прятки, не рвётся посмотреть город, не восторгается от красоты всего вокруг. Она красивая пустая оболочка, но Астарион настолько поглощён своим идеальным питомцем, что откровенно не замечает разительных перемен. Мир прекрасен, когда рядом милый уязвимый питомец, исполняющий любую команду. Тем отвратительнее понимать, что всё, чем я была на самом деле, ему неинтересно.

Я бьюсь о зеркальные стены, пока не падаю от слабости. В реальности я давно стала бы изрезанным и бесформенным куском мяса. Но здесь нет моего тела. Есть ничто и мы, запертые в нём. Только в моменты бесконечных попыток, когда я яростно и дико ищу связи с собственным телом, меня окружает иллюзия какой-то оболочки. Которая рвётся и бьётся. Сопротивляется и калечит себя в очередном неравном бою с бесчеловечной несправедливостью. Мы ищем все возможные варианты побега. Ищем границы нашего ничто. Ищем лазейку. Подгадываем моменты сна и бодрости. Бездействие и самый мучительный пик активности. Мы продолжаем искать. Продолжаем бороться. В конце концов, кроме этого, мы ничего не можем…

Страшнее всего, что Тёмный Соблазн была здесь задолго до меня. Отправлена бессрочно в самый дальний угол рассудка. Но раньше выход существовал. Между нами была и остаётся связь, испещрённая рубцами, но живая. Она помогала тянуться к поверхности. Теперь, когда мы обе в темнице, страшным приговором висит вечность в таком заточении…

* * *

Бал-маскарад был всего лишь вопросом времени. Сокрытые ложными личинами гости, смертные и бессмертные. Смертные титулованные пешки присутствовали для баланса сил. Не стоит приглашать одних только представителей теневой власти. За их улыбками даже навстречу друг другу сверкает клинок, нацеленный в спину. Ничего не подозревающие аристократы вынуждают придерживаться самоконтроля. В конце концов, не только у Астариона тесные политические отношения с представителями древних аристократических семей при власти и правильных связях. За каждой из пешек-лордов стоит немало проблем, если на балу с ними хоть что-то случится. Это знание позволяло держать гостей под контролем. И устраивать некоторые полезные знакомства для продвижения своей власти по Побережью Мечей.

Почти спонтанное торжество было объявлено едва ли не с единственной целью — объявить о новом статусе его женщины. О его консорте. Держатели сколько-нибудь реальной власти должны знать однозначно и всецело — отныне Лилит не милая хозяйская игрушка, которую можно с лукавой улыбкой украсть, теперь она связанная с ним кровавым ритуалом невеста.

А маскарад сгладит все углы и запросто облачит неосторожно услышанное слово в наряд метафоры.

Он выбрал им идеально сочетающиеся друг с другом одеяния и вторящие друг другу маски. Под руку с королевской статью они вместе приветствовали гостей на правах хозяина и хозяйки бала. Его ненаглядная вела себя ровно так, как он загодя требовал. Ни единого лишнего жеста. Лишь непоколебимое гостеприимство, одинаковое и для лордов, и для некромантов Тэи, и для адептов тайных искусств. Он желал, чтобы она оставалась холодной и недоступной для гостей, но вместе с тем радовала их изяществом и приветствием, соответствующим её новому статусу. Сокровище, принадлежащее только ему, будет недоступно сверкать в сторону всех остальных.

Червячок сомнения напоминал, что Лилит по своей природе не сможет так легко сдержать данное ему обещание быть идеальной хозяйкой вечера. В ней слишком много радостного ребячливого стремления узнавать тех, кто ей понравился. Стремления дарить свою искру вдохновения, едва заслышит музыку. Стремления срываться с места, едва её озарит какая-то буйная идея. Её дух слишком похож на юную пикси. Не со злости или вредности, но она неспособна держать себя в строгих рамках унылого этикета высших сословий. Она обязательно вновь привлечёт к себе всеобщее внимание. И ему очень повезёт, если всё повторится, как в прошлый раз.

В прошлый раз она стала украшением бала, на которое многие смотрели с желанием забрать.

Но его любимица держалась ровно так, как он желал. Она казалась его отражением в словах и поведении. Учтивая, собранная, немногословная и восхитительная. Наряженная в лучшее платье, которое могли пошить талантливые мастера Врат Балдура. Весь вечер она оставалась прекрасной и послушной. Отвечала на каждое его мысленное или высказанное вслух желание немедленным исполнением. Оставалась кротким украшением бала. По глазам гостей Астарион видел, что послание до них дошло без множества иных смыслов.

Но всё изменилось, когда к ней обратился один из почитателей её либретто, рассказанного на прошлом балу.

Среди гостей нашлось немало поклонников её прошлого выступления. Внешне искренне восхищённых, а в глубине души желающих забрать сокровище себе. Сухонький колдун с едва заметными отметками тэянца, внешне похожий на брата Иссохшего, если бы таковой существовал, не совершил ничего недопустимого. Он лишь позволил себе увлечь хозяйку бала в разговор, вежливо восхититься её талантом на прошлом вечере и скромно попросил её порадовать гостей ещё какой-нибудь историей.

Хозяйка бала замерла на месте, растерянно глядя на Астариона. Будто у неё не было историй. Будто им неоткуда было появиться

Вампир заметил это тревожное молчание. Червячок сомнения торжествовал, испортив ему настроение на вечер вперёд. Что-то не так. Его любимица вела себя странно. Лилит, его Лилит, не могла растеряться от такой простой просьбы. В её голове сияли созвездия историй. На любой вкус. Во много раз ярче и лучше, чем у этого пустобрёха Воло. В ушах ещё звучало эхо от её возмущённого «я могу лучше!», когда они посещали театр Балдура. Что изменилось? Она могла бы рассказать, и спеть, и сыграть всё что угодно. Без подготовки, под влиянием момента она выдумывала самые правдоподобные истории, пока они путешествовали вместе. Почему?..

Лилит уже покорила бы всех гостей. Не красотой и не покладистостью, а талантом, который бился в её смертном теле…

Ерунда. Астарион продемонстрировал одну из своих лучших невозмутимых улыбок и приобнял свою немногословную избранницу. Притянул её ближе. Успокаивающе погладил по плечу. Мысленно дал разрешение ненадолго стать чуть более свободной в словах и действиях, решив, что перестарался со своими требованиями.

Она просто не хочет его сердить очередным выступлением, вот и помалкивает, истинно так…

«Любовь моя, чувствуй себя свободно и расскажи что-нибудь», — позволил он ей шёпотом, когда она осталась неподвижной после мысленного приказа.

Но в ответ получил тишину и ещё более растерянный взгляд. Она словно разучилась рассказывать вовсе. Гость тоже заметил её странное поведение, но поспешил в полушутке посетовать на свою старческую докучливость. Он поблагодарил хозяйку бала и растворился среди гостей. Но его взгляд… Этот взгляд Астарион хорошо запомнил. Так смотрел на них когда-то Иссохший. Тот старательно отыгрывал свою лёгкую безуминку и будто бы отстранённость от мирского. Но знал всё. Раньше и точнее, чем они все понимали. Кем бы ни был этот странный гость, в его глазах сверкало понимание, почему хозяйка бала осталась молчаливой.

Астарион причин её поведения понять не мог. Пока что.

Он постарался выбросить из памяти этот малоприятный момент. Вновь наслаждаться её уступчивостью и открывающейся перед ними вечностью. Но червячок сомнения начал побеждать. Он не мог не наблюдать за ней. Не мог забыть о том, какой она была. Не мог игнорировать, что его ненаглядная лишь внешне похожа на прежнюю Лилит. А внутри будто тишина. Но, быть может, это только последствия недавнего ритуала? Прошла всего пара дней. Она растеряна и немного напугана своим новым состоянием. Не может привыкнуть к новым аппетитам и ощущениям, а он… проявил себя не с лучшей стороны, не поговорив об этом. Тогда всё решаемо. Всего лишь проявить чуточку такта. Быть ей не только заботливым супругом, но и терпеливым создателем. Научить…

Он очень хотел верить, что диалог решит все недопонимания.

Она оставалась послушной каждому его приказу, пока длился бал. Казалось, заминка с тэянцем её никак не побеспокоила и не смутила. Она не пыталась как-то оправдаться или самостоятельно загладить момент, он будто прошёл сквозь неё и не отразился на поведении. Едва гости разошлись, Астарион сухо приказал ей идти в спальню. И краем глаза наблюдал. Пусть возмутится. Пусть проявит непослушание. Пусть потребует от него объяснений. Снова рявкнет на слуг и жадно заберёт его внимание.

Пусть докажет, что осталась собой и он зря мучается подозрениями…

Червячок сомнения торжествовал — она пошла в спальню смиренно и беззвучно. А до того встревожила его ещё больше — она ничего не говорила и не делала сама, лишь ждала его приказа, слова или жеста. И теперь сладость ощущения от её всесторонней покорности начала горчить. В голове разбушевались предположения, одно другого хуже. Он шёл за ней тенью, втайне надеялся, что её покорность окажется лишь озорством, ребячливой игрой, в которой она спонтанно пожелает спрятаться от него или просто побежит по лабиринтам коридоров с хохотом и будет подгонять его возгласом «догоняй меня».

Он ненавидел эти игры, но сейчас с удовольствием сыграл бы в любую.

Она добралась до его спальни, в которой прошла через новое рождение. Астарион вошёл за ней и запер дверь, сам не зная почему. Никто и никогда не войдёт в его покои без разрешения. Незваный гость и недоброжелатель падёт от его охранников и отродий, ещё не успев разобраться какой поворот лабиринта коридоров ведёт к лорду. Но сейчас ему требовалось запереться от всего мира и однозначно прояснить между ними отношения. Отсеять все сомнения.

Астарион мягко толкнул её на кровать, наступая с мастерством соблазнителя с тысячей любовников в прошлом. При взгляде на неё вновь вернулся едва контролируемый хаос чувств. Она нужна. Она желанна. Она должна принадлежать ему каждую секунду… Усилием воли он подавил все эмоции. Сейчас ему нужен был трезвый рассудок. Не время срываться на умиление от её послушания и уступчивости, даже если он хотел видеть Лилит именно такой — его идеальной покладистой любимицей. Он обхватил её шею, указательным пальцев поддев подбородок, чтобы взглянуть в её глаза без флёра восторга.

И вздрогнул. На него смотрели абсолютно пустые глаза. Глаза куклы.

Пытаясь отвергнуть правду, он вновь нырнул в сладостный обман и накрыл её губы отчаянным поцелуем. Желал хоть на мгновение почувствовать, что его идеально выстроенный и полностью подконтрольный мир всё ещё вокруг него. Но сомнения отогнали от него слепящий восторг былой победы. Теперь он чувствовал, что отвечает она на поцелуй бесстрастно. Механически. В этот раз ему не дал обмануться именно опыт тысячи партнёров, которых он соблазнял отточенными до совершенства словами и действиями, лишёнными собственного желания. Губы, которые он так желал почувствовать, его совсем не желали. Более того, Лилит, его Лилит, целовала бы иначе.

Вампир отстранился. Ужас змеёй обвивался вокруг его ног. В отчаянной погоне за настоящей привязанностью к нему, он вновь потянулся к ней. Но сомнений и страхов стало так много, что мысленные приказы не шли так машинально, как раньше. Иллюзии неумолимо разбивались и резали сердце острыми осколками.

Кукла. Перед ним сидела марионетка, которую он всё это время дёргал за ниточки.

Кого он пытался обмануть этим спектаклем? Себя? Но единственный зритель разоблачил все секреты фокусника. И теперь едва мог дышать. Осознание безжалостно ударило под колено, заставив упасть. Кукла не может его любить, она не испытывает ни желания, ни симпатии. Она выполнит любой его приказ. Выполнит бездумно и без единого вопроса. Не станет спорить и сопротивляться. Даже если он попросит её идти от него так далеко, пока его защита не перестанет действовать на неё. Она сгорит живьём, выполняя его приказ. И ничего не почувствует…

Пустышка. Оболочка. Тело. Хуже вампирского отродья. В ней не было души. Не было ничего…

Астарион стоял на коленях перед ней, накрыв рот рукой, и пытался заглушить зреющий внутри крик отчаяния. Что случилось? Что пошло не так? Ритуал был соблюдён с безукоризненной точностью. Он отрезал их обоих от внешнего мира, чтобы не допустить ошибок. Она должна была очнуться от мёртвого сна его невестой. Всё той же его Лилит, но лучше…

Впрочем, он же радовался послушанию, как будто оно сделало её лучше. Быть может, он просто хотел, чтобы она стала именно такой и не совладал с силами?

Осознание сдавило сердце ледяной хваткой. Это он во всём виноват. Он сломал её. Убил душу. Оставил сломанную игрушку. Он оцепенел. Время проносилось сквозь Астариона, но он не мог дышать, думать и шевелиться. Лишь стоять на коленях и смотреть на своё творение. Неподвижно сидящее рядом с ним творение. Ритуал срастил их души в вечности, позволил их чувствам отдаваться друг в друге эхом, даровал им способность общаться без слов… Теперь, когда восторг больше не заслонял его иллюзией, Астарион чувствовал её. Он чувствовал пустоту. Отсутствие. Ничто. На том месте, где должны были звучать её яркие хаотичные эмоции. И эта пустота отныне отдавалась и в нём тоже. Выедала в его сердце дыру. Понемногу поглощала силы…

Так радость сгинула. Растворилась в едком разочаровании. В противной необходимости признать правду.

Последним рывком в нём отозвалась почти звериная ярость, поднявшая его с колен. Грубо и наверняка, болезненно он дёрнул её на себя, заставляя встать. В глазах пустота. Ни морщинки от боли, ни искорки раздражения или обиды от его действий. И всё же он схватил её за плечи и встряхнул.

— Лилит, скажи мне что-нибудь! Сейчас же! — рыкнул он на неё, отчаянно пытаясь выпутаться от ударов осознания.

Его творение стояло и смотрело на него пустыми глазами. Она молчала. То, что он принимал за растерянность, было точно таким же ничем. Он дал ей приказ, который она не могла никак исполнить. Чтобы сказать что-то от себя, не повторяя за ним, нужно иметь хоть капельку себя. Он выдохнул. Осознание вцепилось в глотку и дёрнуло изо всех сил. Никаких сомнений. Его мир рассыпается.

— Лилит, скажи мне, чего ты хочешь… — сделал он вновь попытку.

Но без его мысленной подсказки Кукла молчала. От себя самого стало мерзко. Тяжесть хватки осознания сдавливала горло так, что он дышал через раз. Взгляд упал на постель за её спиной. Ослеплённый похотью, усиленной восторгом от созданной невесты, он брал её столько раз, что сейчас не мог сосчитать. Теперь похоть оборачивалась отвращением. Безжалостным осознанием. Он тащил её в постель, а она просто не могла отказать. До боли знакомая история. История одного вампирского отродья, согласие которого на обращение было получено бесчестно. Отродья, ставшего безвольным рабом, лишённым привилегии отказать своему хозяину хоть в одном приказе. Отродья, вынужденного каждую ночь безотказно ублажать тех, кого не хотел.

— Ты хоть раз спала со мной по собственному желанию? — вдруг вырвалось само по себе. Отчаянный порыв хоть немного отстраниться от собственного отвратительного образа. Он не лучше Касадора. Он почти такой же.

— Разумеется, я… — начала было отвечать по ранее выданной указке она, но была перебита его криком:

— Правду!

Кукла замерла на месте. Он вновь отдал приказ, который она никак не могла исполнить. Не могла облегчить его груз вины. Дать надежду, что он не превратился в своего мучителя. Она абсолютно искренне не знала, что такое желание. И тем более не знала, что такое действовать по собственному желанию. "Ты уверен, что под самый конец наши истории будут различаться?" — спросила его Лилит, и теперь он не был в этом уверен. Но для Касадора он, как и остальные отродья, были пешками. Инструментом. Даже его бывшему хозяину никогда не пришло бы в голову уничтожать то, что дорого.

— Не молчи! — взвыл Астарион, желая уничтожить всё на своём пути, не щадя никого, лишь бы вернуться в тот миг, когда он допустил ошибку. Когда что-то пошло не так. Когда он потерял Лилит.

— Да, — отозвалась она невпопад.

— Да что? — рявкнул он, отталкивая её к стене.

— Да, хозяин, я не молчу, — невозмутимо ответила она.

Ответ ударил наотмашь. Вонзил осколок ледяного стекла в сердце, повернул и оставил внутри. Замерзать и кровоточить. Слепая вера долго не пропускала страшную правду. Осознание пробивалось мучительно и неохотно. Но теперь оно обрушилось на него и раздавило. Целиком и полностью. Не оставило ни единого шанса на самообман. Отныне они — хозяин и его игрушка. Теперь только он и пустота — то, что он сам создал. Покорность вместо бесконечного водоворота мыслей. Кукла вместо его женщины. Заученные фразы вместо настоящих чувств. Боль на том месте, где у него было сердце.

Он принёс в жертву свою женщину, чтобы обрести контроль за каждым мгновением существования. Чтобы обрести могущество над своим миром. Но не смог удержать ту искорку жизни, которая требовалась, чтобы душа не исчезла, оставив на своём месте Куклу. Его мир погибал. В его мёртвом беззвучном мраке можно было услышать плач Властелина Ничего...

Примечания:

*P.S. отдельно хочу отметить BadKate в этой главе, ибо когда начала писать, то сразу поняла, где вдохновилась идеей, которая так запросто тут прижилась. «Кукла для Мастера» и её влияние на меня проросли тут ибо у Астариона, как у Человека в Маске есть прикол давать сотню мимимишных имён своей избраннице.