Золотая Лилия и Тёмный Соблазн (гет)

Примечания:

Милашка Лилит https://vk.com/photo97211035_457249053

Красивый город Врата Балдура https://vk.com/photo97211035_457249098

Сегодня солнце так же ярко светитИ в вышине легко играет ветерНо на душе необъяснимая тоскаИ от чего так страшно — не скажу яКак будто миг ещё, и грянет буряНаш хрупкий рай построен из песка(рок-опера «Орфей» — Хрупкий рай)

Врата Балдура отстраивались заново. На месте разрушений стремительно вырастали новые дома и стены. Иллитиды превращались в страшную сказку на ночь. Сказку, которая всё же требовала от родителей держать поблизости оружие. Первые дни на город без слёз было трудно взглянуть, но прошло несколько недель, и он вновь оживал.

Не все здания пострадали. Были те, которые отделались «лёгким испугом». По иронии судьбы, дворец Касадора Зарра оказался одним из таких. Пока город дрожал, это логово вампиров даже пылью не покрылось. Впрочем, его тоже ждала новая жизнь. Касадора не стало, его место занял новый лорд. Куда более опасный, чем предшественник. Под звездой нового бога — бога амбиций — появился жаждущий власти вознесённый вампир. Вся высшая знать Врат Балдура быстро склонилась перед ним, даже порой сама того не подозревая.

Но в тени жажды власти нового почти короля Балдура оставалась одна слабость. Непростительная слабость для вампира и совсем немыслимая для вознёсшегося вампира. Та, кого когда-то называли Тёмным Соблазном, выбравшая путь отречения от ненавистного отца. Выбравшая себе новое имя. Выбравшая новый путь. Но верным ли он оказался?

Лилит⁽¹⁾. Она сразу догадывалась, что это не её истинное имя. Кажется, что где-то увидела обрывки названий или имён, но запомнила только одно. Хранила его в своих мыслях, когда ломала кости, пытаясь выбиться наружу из иллитидской капсулы. Несла сквозь забытье. И, когда очередная клетка на наутилоиде распахнулась, она не знала ничего иного. Но что-то, скребущееся изнутри, не позволяло ей оставить забытое прошлое.

Тёмный Соблазн постоянно шептал её крови «убей опять, убей вновь», и только силой воли удавалось подавить этот голос. Быть может, поэтому она выбрала в свои вечные спутники музыку⁽²⁾. Невольные друзья по несчастью закатывали глаза, когда она половину вечера в лагере играла на лютне, мурлыкая песенки, что приходили на ум. Больше всех терпения, пожалуй, проявлял только один. Кому она не мешала читать. Он посмеялся над её нежеланием бросаться на помощь всем и каждому, добавив, что при её характере они точно подружатся. Лилит порой поддавалась своей такой ощутимой тёмной стороне и могла сказать или сделать нечто колкое, жестокое и едкое. И всякий раз краем глаза ловила его улыбку, смущаясь такого одобрения. Она саму себя такую не одобряла.

Потом случилась Альфира и клеймом горела в её сердце. До неё была милая маленькая белочка, убийство которой вышло настолько естественным, что Лилит даже помыслить не успела, а маленькое пушистое тельце упало на землю бездыханным. К счастью, все были слишком заняты, чтобы заметить, как она полдня плакала над несчастным пушистым созданием. Ни в чём не повинным. Но с Альфирой вышло во много раз страшнее. Придя в себя у изувеченного тела наивной певуньи, Лилит едва не испустила крик ужаса. Она оплакивала её всю ночь и много ночей после. Безрезультатно умоляла таинственного Иссохшего вернуть мёртвую девочку к жизни. Но когда встал вопрос, что же делать с телом, она, ненавидя себя, спрятала Альфиру и наскоро умылась в ручье. Никто ничего не заметил.

Почти. Ещё не раскрыв секрет своих талантов, он почувствовал на Лилит запах крови исчезнувшей Альфиры. Его улыбка заставила её ужаснуться, а монстра внутри широко улыбнуться в ответ. Астарион не только улыбнулся, но и с игривым смешком отметил, как ему нравится её виноватый вид. Кажется, тогда между ними протянулась первая нить. Ещё одна появилась после серии найденных обескровленных животных и невольного признания Астариона, что где-то рядом охотится вампир. Она проснулась от очередного кошмара и увидела его, склонившегося над ней. Вампир оказался куда ближе, чем они думали. Точнее говоря, вампирское отродье.

Лилит была в ужасе и ярости, но какая-то её часть уже смотрела на него с интересом, граничащим с влечением. Боль первого раза сменилась сонным покоем, а наутро дополнилась деловым предложением. Интересы сошлись, Астарион каждую ночь ужинал её кровью, а она получала надежду, что её тёмные порывы никого не убьют. Часть ночи он, сам того не подозревая, присматривал за ней, а оставшееся время вялость от кровопотери не позволяла ей полностью погружаться в кошмары. Тёмный Соблазн скрипел зубами от бессилия, Астарион не имел понятия о второй части их соглашения, но все были довольны.

Со временем боль совсем прошла, сменилась ощущением волнения и лёгкого трепета по отношению к самому процессу и белокурому эльфу. Лилит старалась себя не выдавать, но он чувствовал, что она дрожит и порой неосознанно тянет к нему руки. По его словам, она была и оставалась его первой. Нитей между ними становилось всё больше. Позже грянула самая крепкая, когда они встретили гура. Лилит не раздумывала, когда встала на сторону Астариона, и в игривой манере они сначала поиздевались над охотником, а следом вместе уничтожили того, кто явился за вампирским отродьем. Первое совместное убийство, которое было совершено не из необходимости выжить, будто подвело черту.

Последующая ночь прошла не по привычному сценарию.

Он и до этого мог заворожить своим чарующим голосом, но в момент соблазнения это было нечто неизбежное, неотвратимое и невероятное. Снедаемая своими демонами, не способная доверять самой себе, мучимая кошмарами и появлением омерзительного дворецкого, Лилит меньше всего хотела действительно с кем-то сближаться. Перед глазами то и дело появлялось мёртвое лицо Альфиры. Хотелось свернуться клубочком и хоть раз поспать без кошмаров. Но либо они, либо бессонница и тяжёлые мысли. Предположения о пугающем прошлом. Астарион начал разговор будто издалека, но с таким томным придыханием, что внутри всё отозвалось ещё до озвучивания самого предложения. Она просто не смогла отказаться, губы словно сами отвечали ему ровно то, что он хотел услышать. Без единого намёка на хоть какое-то прошлое, близость с ним воспринималась как первый раз. Эта нить между ними была ещё крепче.

А следом за ней ещё и ещё. До самого спасения рощи друидов, его пренебрежения всеобщим ликованием и вкрадчивого шёпота, вновь забирающего способность сказать что-то кроме согласия. Вечерами Лилит продолжала играть на лютне, теперь поближе к нему. Музыка успокаивала их обоих, даже когда проклятая книга Тэи⁽³⁾ начала нашептывать Астариону секреты некромантии, прося взамен совсем немного убийств. Его общество теперь было впереди всех. Его мнение она спрашивала в первую очередь. Едва возникал любой вопрос, будь то появление архидьявола, спуск в подземелье к миконидам, посещение Гримфорджа, изменение планов или какие-то внезапные открытия о спутниках — она немедленно искала всполох его алых глаз. И, конечно же, слушала всё, что он скажет. Прислушивалась к каждому слову. И порой, когда очень хотелось сказать «нет», она просто не могла ему отказать.

После первого посещения Лунных Башен и её мгновенной, почти инстинктивной защиты Астариона, вскрылись его слабости. Его несвободы. Его непростое отношение к близости, к привязанности, к сексу и свободе выбора. Страшная боль, которую он терпел два века, находясь в рабстве у своего хозяина. Лилит мало что знала о чьих-либо душах, но моментально увидела, насколько его душа была искалечена. Измучена. Истина прорывалась нехотя, в момент эмоционального всплеска, и всякий раз она думала, что забвение порой лучше таких знаний о прошлом.

Лилит смотрела на него едва не со слезами, предлагала оставаться близкими, но без секса, раз на самом деле акт близости ему не нравится сам по себе. Она сопереживала двум векам его заточения и изо всех сил желала унять его боль. Помочь ему стать счастливым. Сделать его счастливым. Она легко простила его за изначальный циничный план спать с ней и тем самым привязать её к себе, что он проделал с лёгкостью. Её сердце трепетало от его слов, что не чувствовать к ней что-то серьёзное он просто не смог. Нитей между ними стало значительно больше. Но скрытый внутри неё Тёмный Соблазн цинично назвал их отношения двумя сцепившимися колючками, а саму Лилит слабой и жалкой. Зависимой от мнения вампирского отродья.

Лунные Башни провели жирную черту между попытками плыть по течению, игнорируя прошлое, и необходимостью его принятия. Тёмный Соблазн был здесь. Тёмный Соблазн хозяйничал здесь. Тёмный Соблазн получал здесь почёт и уважение, соответствующий статусу. Здесь Тёмный Соблазн оказался в состоянии едва живого куска мяса, которое бросили Бальтазару и его некромантам для опытов.

Путешествуя по мёртвой земле, она видела свидетельства собственной чудовищности. Целое крыло кладбища было буквально посвящено её прошлому. Надгробия, гроздья надгробий, говорящие о том, что одной страшной ночью кто-то обрывал жизни семьями. Кто-то. Тёмный Соблазн. Она застыла истуканом перед надгробиями, будто оказавшись перед теми, кого сама убила. Сомнений не было. Альфира, гоблины, представители семейства Торм… — она прекрасно умела убивать, когда хотела. Она умолчала о своей заминке. И только Астариону шепотом сбивчиво призналась, что смотрела на плоды своих трудов.

Лилит была слишком шокирована деяниями своего тёмного «Я», чтобы заметить, насколько сильно Астарион заинтересовался тайной своих шрамов. Его хозяин, его создатель, Касадор Зарр, живущий во Вратах Балдура, притворяясь немного эксцентричным аристократом, обладал всеми отрицательными качествами вампира, что могли существовать. Но интересное стихотворение на языке Инферно он вырезал на спине своих отродий не только из любви к крикам боли. В полумраке их лагерной стоянки впервые прозвучало название нечестивого ритуала — отвратительнейшего действа, создающего вознесённого вампира. Монстра, лишённого всех слабостей обычного вампира и обладающего воистину ужасающей силой и властью. Астарион сразу загорелся идеей обернуть ритуал в свою пользу, а Лилит была слишком раздавлена открытиями о себе, чтобы бить тревогу.

В царстве мрака вокруг Лунных Башен Тёмный Соблазн изощрённо доводил её до срыва. Искушение убить светлую жрицу Селуне и обречь всех, кого она защищает, на страшную смерть. Осознание, что творящиеся ужасы в том числе её рук дело. Обрывки воспоминаний о том, как именно она творила свои зверства и наслаждалась мучительной смертью жертв. А следом были найдены заметки Бальтазара о том, как его помощница, некромантка Кресса, очень уж сильно привязалась к новому питомцу…

Покалеченным телом или «любимцем», которого та без устали кромсала, подвергала множеству пугающих экспериментов и с восторгом вскрывала, была сама Лилит.

Доказательств нашлось предостаточно. Кресса мгновенно узнала питомца и радостно заворковала, справляясь о мыслительных способностях, собственной воле и удивительной живучести. Чародейка смерти, разумеется, после недолгих раздумий пожелала вскрыть питомца и душевно пообещала, что будет с любимицей до конца. У неё не было шансов остаться в живых. Лилит стояла над её телом и едва сдерживала слёзы. Она забрала все записи о питомце и нашла место, где её вскрывали, с полустёртой надписью на стене «In_u_io ex LILI_-_T_fo_i_s a_h_b_tur ad a_lev_ndum dolor_s cap_tis⁽⁴⁾». Слипшиеся перед глазами слова о золотой лилии стали её именем.

Некромантка билась днями и ночами, но лечила её, но ведь кто-то в прошлом почти её убил.

Ночью в лагере она тихо сжигала в костре все записи о себе. Она не играла на лютне. Не мурлыкала песенки и держалась подальше ото всех. Даже от Астариона, что последний моментально заметил. Он чувствовал запах её крови там, где когда-то её содержали, видел её взгляд и непроницаемое лицо. Той ночью он просто обнимал её, не проронив ни слова. Она была ему за это безмерно благодарна.

«Знаешь, а ведь Кресса любила меня. По-настоящему любила. В своей жуткой извращённой форме, но она единственная из моего прошлого, кто меня действительно любил», — прошептала она, глядя в огонь. Если Астарион услышал, то он не подал виду.

В тот момент в сердце проступила рана, способная толкнуть Лилит однажды в пропасть. Единственная любовь, которую она знала, была безумной, нездоровой и до ужаса искажённой. Но другой она не знала и была готова цепляться хоть за такую. Некромантка уже была уничтожена, зато рядом оставался белокурый эльф. Ранимый, язвительный, неуверенный и мечтающий начать с самого начала. При этом эгоистичный, саркастичный, но способный на заботу о ней. Умеющий найти нужное слово, чтобы утихомирить её внутренних демонов.

Самой крепкой стала нить между ними, когда мерзкий дворецкий явился к ней ночью и злорадно пообещал, что Тёмный Соблазн вот-вот нанесёт удар и жертва уже назначена — тот, кого Лилит любит больше всех. Сердце безумно колотилось у горла, когда она, превозмогая желание немедленно приступить к самой весёлой части ночи, разбудила его и предупредила. Та ночь многое изменила. Она ненавидела себя за всё, что сказала и сделала. Она была готова к презрению и немедленному расставанию. Вот только всю ночь он поддерживал её, успокаивал и даже посмеивался над Тёмным Соблазном, крепко связанным до самого утра. А после обратил её попытку убить его в ежедневную шутку. Ни презрения, ни расставания не случилось.

Они стали ещё ближе.

Но всё изменилось, когда грянул нечестивый ритуал. Лилит вспоминала его с содроганием. Клетки с тысячами душ. Обезумевшими за столетия своего обращения. Всё жуткое прошлое Астариона на ладони. Обращённые маленькие дети. Семь тысяч жертв, готовых к ритуалу. Провалившееся нападение на Касадора. Астарион в магических кандалах, установленный, как пешка, в нужную часть шахматной доски. Месиво битвы. Её отчаянный бег через ритуальный зал, чтобы вытащить его. Их победа. И выбор. Чудовищный выбор, который разделил жизнь на «до» и «после» сильнее, чем Баал, Абсолют и Нетерийский Мозг.

Астарион сказал «доверься мне», а до того смотрел на неё с режущей сердце мольбой «мне нужна твоя помощь». Она слепо позволила ритуалу завершиться. Семь тысяч душ были принесены в жертву, дав новую жизнь и новую силу вознесённому вампиру. От его первого взгляда по коже прошёл мороз. А его голос заставлял дыхание замерзать в груди. Он стал сверхсуществом, выше которого только боги. И смотрел на неё совсем иначе. Но сделанного не воротишь. Ещё одна нить, протянутая между ними, скрутила все предыдущие в тугой канат.

Канат стал нерушимой цепью, когда она бросила вызов Баалу, отказавшись становиться его Избранной. Её несостоявшаяся убийца и сестра пала в битве между двумя избранными Баала. Двумя дочерьми. Но Лилит отказалась принимать своё мерзостное наследие. Отец не простил ей дерзости и забрал то, что посчитал своим, — её жизнь. Та смерть казалась слаще всего на свете. Кошмары закончились. Мучительный выбор исчез. И даже возлюбленный, от взгляда которого она теперь вздрагивала, остался за чертой жизни и смерти. У судьбы горькая ирония. Иссохший подарил ей вторую жизнь, второй шанс. Она очнулась на руках Астариона, впервые после ритуала смотрящего на неё со страхом. Страхом потерять.

Лилит поддалась этому взгляду. Решила, что если белокурый эльф испугался за неё, значит, он её любит. Он, разумеется, частенько произносил все версии слова «люблю» применимо к ней. Но самой любви в его «люблю» не было. Куда больше его чувств было тогда, когда под Лунными Башнями он честно и робко признался, что не знает, что они делают, но ему нравится.

В бесконечном беге за собственным выживанием не хватало времени подумать, к чему всё это ведёт. К чему приведут эти отношения. События не позволяли. Ни на секунду. На горизонте алела проливаемой кровью битва за город, за Побережье Мечей и, быть может, за весь Фаэрун.

* * *

Врата Балдура выстояли. Бесконечный бег завершился, и настало время расходиться каждый в свою сторону. Лилит тепло прощалась с компаньонами, ставшими для неё почти семьёй.

В конце концов, другой семьи у неё никогда не было.

А дальше наступило странное время. Совместная жизнь с вознесённым вампиром. Ещё более опасная и смертоносная авантюра. Теперь казалось, что все враги, включая Нетерийский Мозг, были всего лишь разминкой. Теперь она жила вместе с самой страшной угрозой всему Фаэруну.

Мирное время обрушивалось волной хаоса. Лилит не знала, за что взяться, когда мир буквально открылся перед ней. Быть может, окажись она чуть свободнее, то отправилась путешествовать, чтобы заглянуть в пропитанное магией Глубоководье, лично оттоптать ногами каменные улицы Невервинтера и пройти дальше Побережья Мечей. Но полная свобода не наступила. В хаосе возможностей она не сразу поняла, что просто сменила одного бога на другого. Баала на Астариона. Их методы разнились, зато цели и желания во многом совпадали.

Только от близости вознесённого вампира она начала кое-что вспоминать. К счастью, не те ужасы, которые она творила. Она вспомнила, как быстро научилась быть любимым папочкиным отродьем. Любимой дочкой чудовищного отца. Как правильно составляла слова желаний, чтобы добиться своего через его волю. Как взращивала в себе ситуативную покорность, способную умаслить даже Баала. И эти навыки пригодились, когда борьба с Нетерийским Мозгом завершилась.

Астарион затмил её мироздание, желая захватить всё. Включая её мысли и желания. Навыки отродья Баала не просто вспомнились, они сразу пошли в ход ради… выживания рядом с тем кто одинаково любим и опасен. Она чувствовала, как правильно взаимодействовать с ним. Как быть хорошим питомцем. «Я хочу погулять по городу» получило бы от него резкий отказ с раздражением и подозрением, что она хочет сбежать от него, но «Я соскучилась, давай погуляем по городу, как раньше» уже имело большие шансы на его согласие. Её свобода и самостоятельность были задавлены моментально. Скрипя зубами, он не мог захватить её мысли и сломить её непреклонность… пока. И только в этом она оставалась от него независимой. Всё, что касалось мира вне её души, отныне контролировалось им.

Каким-то внутренним своим чутьём она могла распознать его настроение даже не находясь рядом. Она чувствовала, когда можно забраться в клетку к тигру и игриво дёргать его за хвост. Шутить с ним, вести себя как ребёнок и смешить своими капризами. Она могла ворваться к нему в кабинет и начать наигрывать на лютне, как в старые времена. Могла воспользоваться моментом и разукрасить его лицо клоунским гримом, пока он спит, за что немедленно получала по мягкому месту, но в той степени, когда это более чем приятно.

Лилит также знала, когда стоит держаться подальше. Когда он становился по-настоящему страшным и только от его взгляда по коже бегал мороз. А если послушать его голос, то даже Баал мог бы вздрогнуть. Память о детстве подсказывала, что нерадивое отродье ждал кнут отца. А что ожидает нерадивого питомца, она узнавать не хотела. Она умела прятаться от него в его же дворце. Даже если он её звал.

Особенно если звал.

Порой она находила его задумчивым и дерзко прерывала его мысли о захвате всего мира требованием поговорить. Не о чём-то строго важном, как его персона или их отношения, а об очередной книге, которую она прочитала. Она выдерживала его сварливые взгляды и стояла на своём, пока он не сдавался. Он сетовал на её непослушание, но, Лилит точно знала, в глубине души ему нравились их разговоры. Просто он сам уже не мог себе в таком признаться. Астарион упорядочивал свой мир тиранией, а она оставалась непокорённым хаосом, способным его встряхнуть и заставить вспомнить хотя бы искру себя прежнего. В хорошие дни для этого хватало одного внезапного объятия, тогда лучшая его часть будто пробуждалась ото сна.

Впрочем, пока его занимала власть в чистом виде и он тратил дни, чтобы плести свою паутину господства, у неё было немало времени, чтобы погрузиться в свой собственный внутренний мир. Ничьё дитя. Личность без памяти. Всё, что ей было представлено, — обрывки пугающего прошлого и немало времени, чтобы наверстать упущенное. Быть может, даже немного вкусить беззаботности детства, что в компании Астариона было легко. Он снисходительно улыбался, глядя, как она дурачится и круглыми от восторга глазами смотрит на мир. Прогулки по городу никогда не заканчивались без добычи. Книги, картины, игрушки, музыкальные инструменты или просто безделушки — стоило ей увидеть понравившуюся вещь, как белокурый вампир с терпеливой улыбкой родителя приобретал для неё всё.

Хорошего питомца нужно баловать.

Он отдал ей всю библиотеку дворца, которую она немедленно заполнила новыми книгами и порой запойно читала их одну за другой, забыв обо всём на свете. Бывали дни, когда она забывала выйти из библиотеки и засыпала в кресле вместе с книгой. Разумеется, Астарион мгновенно находил спящую Лилит и переносил в её спальню. Стоило ей вдруг проснуться, ночь приобретала совсем другие оттенки познания. Но если сон оказывался крепким, то он не тревожил её до самого утра и уже по пробуждении навёрстывал упущенное.

После ритуала его мнение о физической близости изменилось. Теперь отношения, секс и любовь воспринимались им только как элементы контроля и власти. Ему нравилось часами изводить её порочными утехами, бесконечно доводя почти до самого края, чтобы с плотоядной улыбкой наслаждаться её мольбами. Что-то пугающе хищное расцветало на его лице, когда он слушал, как она теряет рассудок в его руках и умоляет его о большем. И он «великодушно» давал ей желанное наслаждение, обжигая шею шепотом, что ни с кем и никогда ей не будет так хорошо.

Исчез Астарион, который с тенью печали в глазах признавался ей, что после двух сотен лет обольщения по приказу в лучшем случае не испытывает к сексу ничего, а в худшем отвращение. Секс стал не просто ещё одной формой диалога между ними, теперь вампиру нравились различные темы такого диалога, в том числе самые изощрённые. Каждый раз, когда он жарким шепотом предлагал нечто более интересное, Лилит знала, что от неё ожидается постоянное и беспрекословное согласие. И соглашалась.

Одного раза, когда она попыталась перечить, ей хватило, чтобы усвоить урок.

Боль стала постоянным спутником удовольствия. Если в прошлом Астарион не скрывал, что во время близости с ней он сдерживается, то теперь он делал это редко и неохотно. Всякий раз, когда она вскрикивала от боли и расцветала гематомами, он недовольно цокал языком.

— Любовь моя, какая же ты хрупкая…

Порой он непрозрачно намекал, что ей явно нравится боль, раз она всё никак не примет разумное решение и не перестанет упрямиться. Всё началось после уничтожения Нетерийского Мозга, когда она наотрез отказалась становиться вампиром… точнее говоря, вампирским отродьем. Тогда он снисходительно улыбнулся и великодушно принял её выбор, добавив страшно царапающее слово «пока». Первое время после начала совместной жизни он не намекал на их разговор. Но вот пролетели два месяца, и способы безболезненного выживания рядом с ним работали всё меньше.

Намёков и прямых вопросов становилось всё больше. С непоколебимостью поступи красного дракона он продавливал её волю. И негодовал, что уступчивая во всём Лилит продолжает упорствовать. А она перебирала в памяти все те слова, что он говорил о вампирах и отродьях. Худший враг вампира — это другой вампир, они не создают равных себе. Она научилась вытягивать из его слов крупицы истины, отворачиваясь даже от самой привлекательной лжи. Увы, слово «любовь» и все его формы всегда были ложью. Этот урок она запомнила, когда он в полушутливой манере «уговаривал» её ещё разок уединиться в лесу, пока друиды и тифлинги празднуют.

— Все так любят обманываться этой фразой, — когда она со смехом назвала его «я люблю тебя» слишком очевидным враньём.

Лилит не обманывалась.

Она не знала, как быть.

Да, его любовь целиком и полностью пропитана ложью, но другой у неё просто нет.

Она заводила музыкальную шкатулку, которую нашла где-то в изумрудной роще и сохранила. Она гладила своего плюшевого медвесыча, вспоминая лагерный зверинец, переданный теперь на поруки Шэдоухарт. Она мурлыкала печальные песенки, складывая из них либретто своего первого мюзикла, основанного на рассказах Бу о своей родине⁽⁵⁾. Она поглощала все книги, которые оказывались рядом с ней. Она пыталась нырнуть с головой в любой омут, который сможет отвлечь её от истины.

И каждый день боялась, что однажды Астарион просто не оставит ей выбора…

Примечания:

Писала под рок-оперу «Орфей» и группу «Эпидемия», поэтому их будет ещё много

Итак

Всем привет, я действительно начала писать в массовом фэндоме, на массовую тему с самым популярным персонажем. Ибо... сколько людей, столько и мнений. Да, на фикбуке расцветает 50 оттенков абьюзинга Астариона от лайтового до хардового. Моя версия... спойлеры, так что решайте сами, как только прочитаете.

Атеншн

Я порой буду упоминать вещи, которые относятся к особенностям моего прохождения. Если у вас не так — не надо сразу нести факелы и керосин

PS

Да, я реально оплакивала белочку. Мне было её очень жалко, я вообще плачу над животными.

Да, над Альфирой я тоже плакала т.к. на тот момент не знала, что её можно хитростью оставить в живых (и убить другую невинную девушку-барда). Гнала её из лагеря, но... вы знаете рельсы сюжета за Тёмного Соблазна

1) Поскольку слова она видела на латыни, то и называла себя на латинский, а не греческий манер — Lilit, а не Lilith

Вернуться к тексту

2) бард

Вернуться к тексту

3) Некромантия Тхая, которая должна была переводиться как некромантия Тэи

Вернуться к тексту

4) Infusio ex Lilium-auratum foliis adhibetur ad alleviandum doloris capitis — Настой листьев лилии золотой применяют для облегчения головных болей.

Вернуться к тексту

5) Бу как миниатюрный гигантский космический хомяк родом с Крина. А ещё родом с Крина Рейстлин Маджере. Да, это непрозрачный намёк на мюзикл «Последнее Испытание»

Вернуться к тексту

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249617

Тени прошлых вековВ пыльном зеркале ликТвой заклятый двойник,Ледяною стрелойТвое сердце пронзил,Он тебя не простил(Эпидемия — Придумай Светлый мир)

Хрупкий мир ощутимо пошатнулся, когда от Джахейры и Минска пришли письма, которые вопреки воле Астариона всё же попали к ней. Первые письма от бывших спутников. Гейл исчез для всего мирского. Как и Лаэзель с Орфеем, когда отправились нести свободу для своего народа. Уилл и Карлах рука об руку расчищали Аверно от полчищ демонов и, кажется, весьма сблизились. Шэдоухарт с родителями попыталась начать жизнь с чистого листа и пока не подавала никаких знаков. Хальсина занимали сироты и восстановление мёртвых земель с Таниэлем.

И вот, наконец, хоть какие-то письма.

Минск с Бу прислали ей кривой, нарисованный скорее от лапы, чем от руки, рисунок, в котором они звали её увидеться. Джахейра тоже приглашала скоротать у неё вечерок. Послушать её колких на язык дочерей и просто повидаться. Друидка тонко чувствовала, что соседство с вознесённым вампиром будет суровым испытанием. Она всего лишь приглашала на чай.

Это письмо легло глубокой трещиной.

Астарион недовольно поджал губы и отбросил лист, как надоедливый мусор.

— Нет, любовь моя, сегодня я хочу, чтобы ты оставалась со мной. Этим вечером мы даём бал, разве ты можешь его пропустить? Неужели ты оставишь меня одного? — будто бы с чистосердечной наивностью удивился он.

Лилит насупилась. Ей казалось, что её аргументы будут достаточно убедительными. Во дворце каждый вечер балы, приёмы, встречи и прочие светские рауты, в которых она по большей части не участвует, но отчего-то должна быть рядом. Как пёс на поводке. Никто не умрёт, если она один вечер всё пропустит и просто побудет в домашней атмосфере.

— В домашней, дорогая? Значит, твоя комната недостаточно хороша? Недостаточно домашняя? — его удивление быстро уступило возмущению и почти справедливой обиде. Лилит покраснела. Она подобрала не то слово. — Или атмосфера здесь недостаточно домашняя из-за меня, раз ты так рьяно стремишься уйти?

— Я не то имела в виду… — попыталась было она остановить его, но поздно.

— Я тебе напомню, мой маленький неблагодарный питомец. Теперь я твой дом. Теперь я твой господин, — его возмущение стало жестокостью, а та перелилась в злую насмешку. — Твой дом там, где я скажу.

Лилит вздёрнула подбородок, мгновенно вызверившись на гадкое слово, которое появилось в его речи с момента ритуала и частенько звучало, ударяя по самолюбию сильнее кнута Баала. Слова о том, в какой роскоши она живёт, уже осточертели и легли бесполезным фоном.

— Ах, что это, голубушка? Ты считаешь себя обиженной? Питомец для тебя обидное слово? — Астарион продолжил зло осмеивать её, но в его голосе значительно прибавилось угрожающих тонов.

Непокорность Лилит все чаще провоцировала его гнев. С каждым днём слова становились всё более лютыми. Скандал мог вспыхнуть от любой её «ошибки», любого неосторожного слова. Порой хватало недостаточно покорного взгляда, чтобы белокурый вампир напоминал ей о её месте. И после гадкого разговора, кусающего душу голодным волком, она корила себя за то, что была недостаточно благодарной. Недостаточно понимающей. Недостаточно юркой. Недостаточно любящей. Раньше он дарил ей больше тепла, а теперь обжигает ледяным презрением, значит, сейчас она действительно как-то разозлила его.

— Но, позволь мне сказать тебе кое-что… — он повысил голос и приблизился, чтобы схватить её за подбородок и вновь растоптать её гордость. — Я забочусь о тебе. Я хочу всего лишь, чтобы ты была в безопасности, любовь моя. Ты не знаешь, почему я называю тебя питомцем? Просто на поводке с колокольчиком ты будешь выглядеть ещё милее…

Правая рука рванулась в бой, чтобы покарать обидчика. Лишь титаническим усилием воли удалось сдержаться. В ответ на унижение тело будто само желало сравнять счёты силой. Разбить ему лицо. Дать банальную женскую пощёчину. Оттолкнуть. Показать характер той, что отвергла Баала. Вот только она отвергла одни узы ради других. Он заметил её нервное движение, но вновь зло рассмеялся.

— Так ты обращаешься со своим господином, любовь моя? Неужели никто из твоих учителей не рассказал тебе о манерах?

Этот удар был сильнее кнута. Сразу и по её прошлому, и по воспитанию, и, конечно же, по её отсутствующей памяти. Он знал, он прекрасно знал, что прошлое причиняет ей боль, как и невозможность что-либо вспомнить. Он всё чаще напоминал, что без него она не просто ничьё дитя — она никто. Порой он произносил то самое слово — ничтожество. Она почувствовала, что сегодня черта пересечена. Последнее время в ней по-звериному вскидывалось что-то гордое и не менее злое, чем обидные слова. Что-то, запросто отпинывающее всю любовь к вампиру тяжёлым сапогом.

— Нет, мой милый. Давай же, расскажи мне о манерах! Ведь тот, чьё кредо на протяжении двух веков ограничивалось проституцией в бедном районе Балдура, знает о манерах получше меня! — ядовито прошипела она, сама испугавшись таких слов, но ярость не дала дрогнуть.

Она чувствовала, что возьмётся за оружие, если он даст ей повод.

Взгляд, которым наградил её Астарион, мог бы убивать армии. Посмотри он так на Нетерийский Мозг — и победа досталась бы им без промедления. Его пальцы сместились с подбородка на её шею и сжались так, что та едва не хрустнула. Незаметный рывок — и она оказалась с силой впечатана в стену. Затылок пронзило тупой болью. Спина пообещала немало гематом.

— Повтори, что ты только что сказала, любовь моя? — прошептал он, и от его шёпота по коже побежали трусливые мурашки.

Но что-то внутри неё всё ещё оставалось пылающим от ярости.

— Повторить? Запросто, но чем же ты наградишь меня за такую услугу? — не менее едко продолжила Лилит. — Будешь сдирать с меня кожу? Запрёшь в клетке, где когда-то содержался один из твоих первых? Или предоставишь лучшее — пыльную могилу и тьму на год, чтобы сходила с ума от одиночества и голода? Не только у меня был мучитель манер.

В этот раз её удары оказались сильнее. Маска снисходительности и глумливой улыбки сползла, уступая чистой ярости с толикой незажившего ужаса.

— Заткнись. Заткнись! Как ты смеешь нас сравнивать? — рявкнул он, демонстрируя сквозь маску остатки прошлого Астариона. — Ты понятия не имеешь, что мне пришлось пережить, так что не смей притворяться, что знаешь что-то обо мне! Я совсем не похож на Касадора, я бы никогда…

— Не причинишь боль тем, кого любишь? — хрипло передразнила она его.

Эту фразу Лилит слышала неоднократно, она тоже успела опостылеть. Зато теперь весьма контрастно смотрелась на фоне его безжалостной хватки. Он перевёл взгляд на свою руку на её шее и, стиснув зубы, отпустил. По нему было видно, что больше всего на свете он жаждет причинить боль. Причинить боль той, кого называл своей любовью.

Но этот раунд он проиграл.

— Не сравнивай наши истории, маленький питомец. Никогда, — тихим опасным голосом приказал он, его алые глаза с серебристой поволокой мрачно сверкнули в полумраке комнаты.

— Ты уверен, что под самый конец наши истории будут различаться? — ничуть не испугавшись, прошептала она, отвечая ему не меньшей яростью во взгляде.

Астарион стиснул зубы, вновь собирая по кусочкам свою отвратительную маску вампира, злорадствующего над всем сущим. Эмоции мешали. Сбивали с контроля. Несколько мгновений казалось, что он вновь готов нападать словесно или физически. Лилит уже боялась предполагать, что именно он выберет.

— Твоя взяла, — процедил он, сверля её почти ненавидящим взглядом. — Если ты совершенно не ценишь моих стараний, то у меня, возможно, нет другого выбора, кроме как отпустить тебя. Делай что хочешь. Иди хоть на все четыре стороны. Но… не ищи моей помощи, если у тебя когда-нибудь возникнут проблемы, не проси моего сочувствия и даже не пытайся вернуться сюда. Поняла?

* * *

Быстрое движение. Едва заметное глазу. Захлопнулась дверь. Он ушёл. Ушёл и позволил ей уйти. С минуту ею владело ликование, сродни его злорадству. Она уже пыталась огрызаться. Приходилось. За последние дни подобных разговоров стало слишком много. Но чтобы выйти победительницей? Такая победа окрыляла. Осталось только собрать вещи и бежать от него… Она радовалась мстительно и зло, растрачивая последние капли ярости на маленькую победу. Она открыла платяной шкаф, бросила на пол сумку… и остановилась.

Ярость утихла. И будто тёмная сторона её самой, устав, скрылась под своды души. Воцарилась тишина. Остался стыд. Не надо было так говорить. Она ведь знала, что эти слова сделают ему очень больно. Он делился с ней прошлым, по крупицам доверяя ей самые мучительные моменты своей жизни. Смотрел на неё с любовью и доверием в моменты откровений, а она что? Разве она права, используя настолько грязные методы? Разве ей не должно быть стыдно? Только чудовища причиняют боль тем, кого любят. Разве стоит вечер с Джахейрой этой грязной ссоры?

Лилит выдохнула и новыми глазами посмотрела на комнату и дорожную сумку. Комната красивая, если не сказать роскошная. Просторная, голубая и наполненная светом. Всё как она любит. С выходом на свой собственный балкончик. Астарион вложил немало сил в перестроение одной из башен дворца под её нужды. Теперь тут было всё, чего бы она ни пожелала. Она подошла к полочке со шкатулкой и завела её. Прелестная мелодия заполнила пространство, сделав ситуацию ещё противнее. Он ведь старается ради неё.

И что теперь? Побросать в сумку всё, что помещается, и идти в ночлежку? Едва ли она сможет позволить себе надолго Эльфийскую песнь. Или идти с видом побитой собаки к Джахейре? Мудрая друидка, конечно, примет её. Но сможет ли Лилит выдержать этот острый понимающий взгляд? Сможет объяснить, почему ушла и почему до сих пор не уходила? И какой она предстанет? Жалкой и слабой дурёхой, не способной разобраться в своей личной жизни.

«Я смогла победить Орин, отказать Баалу и уничтожить Нетерийский мозг, но в личной жизни я слабачка…» — мысленно озвучила она вердикт и поморщилась. Отвратительно.

Такой к Джахейре она точно не пойдёт. Толку-то? Или не выдержит и начнёт ныть под чашечку чая, или всё отрицать с кривой улыбкой, или старательно переводить темы с непроницаемым лицом. Удовольствия от такой встречи никому не будет. Лилит устало села на пол и бросила сумку обратно в шкаф. Побег откладывался.

Сидеть в комнате сиднем и доказать Астариону, что она ничтожная и жалкая, тоже не хотелось. Да, они поссорились. Но ведь в парах бывают ссоры и они потом мирятся, не так ли? Нужно только не терять собственного достоинства и… например, наконец появиться хоть на одной его званой встрече. В конце концов, разве они не вместе? Довольно она сторонилась его приёмов.

Следовало только подобрать подходящее платье.

Сложности гардероба не страшили. Астарион скрипел зубами от её бардского платья, подарка Воло, который она любовно продолжала носить. Он дарил ей самые изысканные наряды и цедил сквозь зубы предложение сменить гардероб на что-то более соответствующее её статусу. Шкаф ломился от платьев. Оставалось только разобраться с цветом. В путешествии, будучи просто бардом без прошлого, она была в восторге от ярких весёлых цветов, но как раз этого в шкафу не нашлось. Всё какое-то мрачное, угрюмо-роскошное и вампирское. Победителем стало восхитительное чёрное платье, которое должно было смотреться нейтрально при любой теме бала.

Шёлк непривычно скользил по коже. Туфли неприятно стиснули ступни, как два капкана. В зеркало она смотрела нехотя, через силу. Во дворце стало много зеркал. Едва Астарион увидел впервые за двести лет своё отражение, он стал им одержим почти так же сильно, как идеей власти. Едва ли не каждый день он обхватывал её поперёк талии, сдавливая до боли, и замирал у зеркала.

«Посмотри на нас… — шептал он с тем же жутким тембром, что появился сразу после ритуала, но смотрел только на себя с трофеем. — Весь мир ждёт моих приказов!»

Она смотрела. Видела его алчный взгляд. И всё больше начинала сторониться собственного отражения. Порой казалось, что её глаза смотрят на неё с укором. Будто кто-то гордый и несгибаемый с бессильной злобой желал выцарапать себе дорогу на волю. Перед собственными глазами было стыдно. Стыдно за свою слабость. За то, что стала питомцем вознесённого вампира, безропотно приняв все его изменения. За то, что наслаждалась комфортом и его опекой, вставшими на место утраченной свободы. За то, что так редко отстаивала саму себя, всё больше растворяясь в его тьме. Но ещё больше за то, что боялась потерять даже такую любовь, оставшись в одиночестве.

Любовь воспевают. К ней стремятся. Почему же, получив её, Лилит ощущала себя порой опустошённой и высушенной? Всё дело в её прошлом? Может, она не умеет быть счастливой? Не умеет быть любящей? Не умеет быть в отношениях? Не умеет быть благодарной?

Последнее прозвучало в её голове голосом Астариона, и она недовольно поморщилась. Нет уж. Она победила сегодня. Он не отравит ей эту победу. Лилит покрутилась перед зеркалом, стараясь не смотреть себе в глаза. Хорошенькая. Будто дорогая фарфоровая куколка. Длинные волосы тёмными волнами прокатились по плечам. Чуть подколоть здесь, уложить там — и готово. Она открыла двери спальни и направилась в сторону бального зала.

Дворец выглядел намного приятнее после смены хозяина. Света стало больше, ткани дороже и чище, цвета менее подавляющими. Пугающий лабиринт коридоров теперь казался весьма привлекательным. Он будто соблазнял погулять и «совершенно случайно» заблудиться, попав в жаркие объятия вампира. Лилит покачала головой. Вот этого ей точно не хотелось… не сейчас.

Увы, кое-что от прежнего уклада не изменилось — по дворцу мрачными тенями рыскали те самые «жалкие идиоты», желающие как угодно выслужиться, чтобы однажды получить щедрый укус и окончательно превратиться в рабов. Раньше она таких жалела, но теперь смотрела с не меньшим презрением, чем Астарион. Они отвечали ей взаимностью. Она — не хозяин, более того, на её месте они желали оказаться не менее отчаянно, чем получить тот самый укус. Только страх неугодить лорду вампиру мешал им вредить ей.

Но не только этих верных фамильяров она старалась обходить десятой дорогой.

Не прошло и недели после победы над Нетерийским мозгом, как у Астариона начали появляться отродья. Его верные рабы. Его руки, которыми он собирался однажды захватить весь мир. Пока их было немного, но одно только их наличие пугало до икоты. Их глаза смотрели на неё с неутолимым голодом и таким нескрываемым желанием, будто отношение Астариона к ней передавалось через укус. Чаще всего она старалась держаться подальше от его амбициозных политических игрищ, но появление очередного отродья заставило её начать неприятный разговор. Они тогда страшно поссорились. Это был первый раз, когда белокурый вампир не постеснялся выражений. Тогда он назвал её ничтожеством. Ночь они провели порознь, в разных спальнях. До рассвета она выплакивала свои обиды в подушку, пообещав себе после завтрака уходить. Но едва солнце встало, её сонное тело оказалось в его сильных объятиях, а ушей коснулся успокаивающий шепот.

«Ну что ты, глупенькая моя, разве мои отродья это такой повод для ссор? Они мой инструмент власти и не больше. Неужели ты хочешь разрушить нашу любовь из-за такой мелочи?»

Эта ссора была первой. Но не единственной.

Зато теперь один из них, старшенький, частенько преследовал, если она начинала одна бродить по дворцу. Он очень походил на самого Астариона, кроме волос. Его красные глаза оттеняли чёрные кудри. Только наличие рядом хозяина отпугивало его. Но когда тот был занят или Лилит пряталась от него во дворце, он с радостью следовал за ней. Он ничего не говорил. За лишнее слово мог лишиться языка, но его голодные глаза кричали, как сильно он желает себе хозяйскую женщину.

Лилит не желала знать имена фамильяров и, тем более, отродий, но моментально узнала горящий в тёмном углу взгляд, пока следовала на бал. Молчаливый. Алчущий. Вспыхнувший ярче обычного от вида её в платье. Она подошла к массивным дверям. Он немедленно поспешил услужить. Опустился на одно колено, страстно коснулся губами подола её платья и открыл перед ней двери, отравляя обожающей улыбкой в обрамлении безумного взгляда.

* * *

Бал уже был в самом разгаре, хотя больше напоминал множество деловых встреч в одном месте. Слуги сбивались с ног, дабы выполнить все капризы гостей. Музыканты, среди которых Лилит с удивлением увидела одних только драконорождённых, старательно услаждали слух публики красивой музыкой. Гости вели друг с другом беседы, больше напоминающие сухое заключение договора, а, закончив разговор, коротали остаток вечера с бокалом в стороне ото всех. И никаких следов Астариона, словно бал проходил не в его дворце.

Казалось, действительно скучноватый светский раут с сугубо политическими целями, но…

Гости собрались не совсем обычные. Даже будучи бардом, не слишком глубоко сведущим в магии, она с первого взгляда отметила присутствие изрядного числа некромантов. Символы с пугающей книги, найденной в подвале «простого» лекаря, отмечали присутствие тэянцев. И не только. Красные голодные глаза Лилит могла почувствовать даже затылком. Вампиры. Астарион плёл паутину власти не только с простыми смертными политиками и аристократами. Он решил строить связи с теми, кого принято бояться и обходить стороной.

Лилит схватила первый попавшийся бокал из рук слуги и пригубила напиток, чтобы не выдавать эмоций. Этого мгновения ей хватило, чтобы напомнить себе, что сама в прошлом подбирала избранных троицы мёртвых ради захвата Побережья Мечей. И ведь план с правильно подобранными союзниками был так близок к успеху. Если бы не Орин, они с Горташем праздновали бы победу, посмеиваясь над примитивностью методов Кетерика Торма. А потом... да, именем Тёмного Соблазна и Баала от Фаэруна остались бы только кровавые ошмётки.

Стоит ли удивляться методам Астариона?

Появление Лилит будто бы прошло незамеченным. Никто не повернул в её сторону головы. Слуги вели себя с ней точно так же почтительно, как и с остальными, но взгляды она чувствовала. И они внимательно следили за каждым её шагом. Ощупывали глазами её фигуру, рассматривали, как вещь для развлечения и как аперитив. Их лица, пойманные уголком глаза, выражали явное желание увести её в тёмную комнату и использовать для своего удовольствия. Первый порыв повернуться на каблуках и вернуться в безопасность спальни она отвергла сразу. Она не слабая и свою слабость показывать не станет. В конце концов, с чего ей не быть точно таким же званым гостем, как и все остальные?

С чёрным платьем она угадала.

Придав себе скучающий вид, она медленным шагом отправилась в сторону большого балкона, хранящего под открытым небом небольшой декоративный сад. У Касадора его не было. Он и появился благодаря полушутливому спору Лилит с Астарионом, что тот никогда не сделает что-то настолько премиленькое. Проигрывать он не любил. Зато теперь можно было выйти под ночное небо, взглянуть на открывающуюся часть города и почувствовать себя немного ближе к природе. Прохладный ветерок смыл с кожи ощущения алчущих взглядов. Лилит поставила на парапет бокал с недопитым вином и задумчиво посмотрела на засыпающий город. Может, стоило наплевать на всё и бежать к Джахейре?

Мысли дальше не пошли, когда её одиночество на балконе было прервано жутковатой тёмной фигурой. Мужчина. Рост почти восемь футов. В роду наверняка были великаны или голиафы. Лицо словно грубо высечено из камня. Одет в чёрную мантию, закрывающую его почти полностью. С её платьем почти идеальная пара. Если не смотреть в красные глаза. По мере его приближения росла и тревога. Что делать? Как играть свою роль? Лилит опустила взгляд в свой бокал. В лунном свете вино отразило её лицо, отчего-то куда более решительное, чем она себя чувствовала. В лёгкой ряби вина ей даже почудилась собственная самодовольная зловещая улыбка. Такая расцветала в момент, когда она играючи убивала лишь силой собственного убеждения.

Разве такой бард испугается вампира или некроманта?

— Добрый вечер, — очаровательно улыбнулась она. — Вам тоже захотелось побыть в тишине, вдали от толпы?

Ответа не последовало. Только шелест мантии и дыхание были единственными звуками, исходящими от вампира. Его приближение немного напрягало. Но пока не чувствовалось угрозы, можно было продолжать. Даже его взгляд был скорее изучающим. Он будто ожидал от неё чего-то большего, чтобы вступить в разговор или приступить к менее приятным для неё действиям.

— Как вам музыка сегодня? Хотя… не отвечайте. Вижу по глазам, что не впечатлила. Я тоже не в восторге. Как мне кажется, им не хватает огонька. Так, чтобы желающие могли просто слушать и получать удовольствие от вечера музыки. А они просто и без души разряжают тишину, будто боятся прервать беседы… — она покачала головой чуть более экспрессивно и неодобрительно, чем требовалось.

Ответа не было. Но взгляд стал будто бы немного задумчивым. Они стояли чуть ближе, чем требовалось для светской беседы и на шаг дальше от расстояния романтического флирта. Это требовалось как-то исправить.

— Я их не виню. Сейчас музыкантам непросто. С другой стороны, за последние месяцы всё творческое так захирело, что за отсутствие искры должно быть стыдно. Музыкант — это не профессия, это тип души, — продолжала она высказывать мысли. — Разве так сложно приложить к музыке слова и очаровать публику в нынешнее время… Подскажите, вы случайно не драматург?

Вампир смотрел на неё как на диковинную зверюшку, которая вела себя слишком уж курьёзно, чтобы ей мешать. Он отрицательно покачал головой. Чувствуя себя, как Воло в лагере гоблинов, Лилит с улыбкой вспомнила своё либретто. Сюжет был давно готов, оставалось только дописать четверостишия и обрядить в музыку.

— Отлично, потому что мне больше по душе мнение… хм, непредвзятое. Это моя первая работа. Она ещё не готова, но я хочу знать ваше мнение о сюжете, — защебетала она, частично забывая, что собиралась убедить вампира хотя бы не нападать на неё, а потом покинуть бал. — Итак, отдайтесь во власть вашего воображения. Представьте мир, такой же как наш. Наши герои — могучий храбрый воин Карамон и его брат чёрный маг Рейстлин⁽¹⁾… Кхм… Чёрный маг Рейстлин Маджере — перед его именем трепетали даже самые искушённые чародеи. Его могущество было почти беспредельным. Почти. В одном слове заключалась тонкая грань между мудростью и всезнанием. Между жизнью и бессмертием. Между силой и всевластием. И однажды он решил перешагнуть через эту грань…

* * *

Лилит вскоре сама стала заложницей собственного либретто, которое стремилась рассказать как можно ярче и детальнее. Ей теперь действительно хотелось узнать мнение своего «собеседника». Она срывалась с повествования на уже написанные четверостишия, не смущаясь использовала язык тела, чтобы со всей яркостью отыгрывать эмоции персонажей и едва из кожи вон не лезла, чтобы донести свою творческую мысль.

И это работало. Пока она пыталась впечатлить единственного зрителя, она не замечала, что гости не просто с интересом смотрели в их сторону, а уже стояли у самого входа на балкон. Их разговоры стихли. Навострив уши, они слушали и смотрели на её маленькое выступление. Заинтересовавшиеся внезапной конкуренцией музыканты быстро прочувствовали настроение и на одной силе импровизации стали играть мелодии, ближе всего подходящие её выступлению. Отныне для всех, кого связал сюжет незавершенного мюзикла, время стало несущественной единицей.

Лилит, забыв обо всём на свете, складывала ладони и говорила бархатным голосом жрицы, следом переходила на колкий циничный говор хитрого мага и не забывала подражать простоте и благородству воина-храбреца. Она будто сама вела героев в рощу мёртвых, а следом через башню магов в белый город Истар. С шипением вскрывала страшные тайны якобы безгрешного короля-жреца. Оплакивала руины города, разрушенного богом. Отправляла братьев в поход на крепость Заман во главе армии. Раскидывала руки в ликовании от победы и будто лишалась вместе с Карамоном сил от лицезрения последовавшей резни. Она контрастно вела героев к конфликту, навсегда разделившему братьев. Соблазнительно пела реплики богини Такхизис. Она едва не выпрыгивала из тела, чтобы показать как чёрный маг соблазняет жрицу Крисанию и как они спускаются в Бездну.

Зрители теперь слушали не просто молча. Они не дышали и не шевелились, окружив её на балконе. Множество глаз видели в ней развлечение, но развлечение культурное. Сказительницу. Их взгляды больше не прилипали к коже, вызывая желание поскорее сбежать, хотя жадности стало больше. Жадности до истории, которая била экспрессией из Лилит. Молчаливый вампир смотрел на неё не отрываясь, меняясь в лице после каждого сюжетного перехода. Казалось, сюжет поразил его до глубины души.

Когда дошло до Бездны и событий в ней, Лилит настолько погрузилась в сюжет, что теперь пела и танцевала, старалась отыграть все важные роли, переходя от одного персонажа к другому. Она радовалась и плакала за них. Ликовала, злорадствовала и отчаивалась. Не скупилась ни на одну эмоцию. Вырывала из своей души все струны, чтобы финал вышел именно таким, каким она видела его в мыслях. Многоликость Такхизис. Кошмары детства Рейстлина. Столкновение с богиней, сломившей его волю, обрушившейся невыносимой истиной о единственном человеке, которого он когда-либо любил, — его матерью.

Светлая жертва любящей его Крисании. Прозрение, которое обрушилось на неё со слепотой и смертельными ранами. Прозрение о циничном жестоком чёрном маге, который использовал жрицу в своих целях с самого начала, внушая ей взаимную любовь с самыми прагматичными целями. Её отчаянный плач на краю Бездны, брошенной им умирать. И конечно же, яркий финал истории о чёрном маге, сумевшим стать богом. Преуспевшем в невиданном. Но лишённым силы созидания. О боге, способном на всё, кроме сохранения жизни в своём мире. Стремительно угасающем мире. Пока не наступила темнота и тишина, в которой можно было услышать плач Властелина Ничего.

— О гордости, предательстве и братстве закончена история моя. И, если не посмеешь ты вмешаться, я закрываю книгу бытия… Занавес! — выдохнула она и на эмоциях отвесила глубокий поклон.

Погрузившись в мир своего повествования, она растерянно замерла, когда услышала аплодисменты за спиной. Тогда до неё дошло, что музыка не случайно так хорошо ложилась, а вокруг неё в момент повествования сомкнулась идеальная тишина, пропускающая только музыку. Покраснев от удовольствия, она позвала музыкантов, которые не меньше двух часов вместе с ней развлекали гостей, не жалея сил на импровизацию. Драконорождённые взялись за руки вместе с ней и под продолжительные аплодисменты поклонились.

Лилит обернулась на молчаливого вампира, с которого всё началось. По его грубому лицу скатывались самые настоящие слёзы. Сюжет с исполнением потрясли его настолько, что не требовалось спрашивать, понравилось ему или нет. Всё было прекрасно написано на лице.

Вечер перестал казаться неуютным. Все неприятные моменты самого начала бала и событий, ему предшествующих, поблекли перед восторгом, что её незаконченное творение нравится гостям. Гостям, которые сожрали бы живьем скучного рассказчика и уж точно не стали бы аплодировать, если бы результат был просто хорошим. Волна вдохновения выстроила в её голове недописанные четверостишия в почти полноценную структуру. За спиной будто выросли крылья. Хотелось схватиться за лютню и поспешить дописывать своё детище, а поутру нести сценарий в театр. Сейчас, в этот момент, казалось, что ничего невозможного нет.

Окружившие её гости больше не казались пугающими. Наоборот, её расспрашивали, правда ли всё сочинила она, есть ли у неё ещё работы, не хотела бы она поприсутствовать на балу в Невервинтере или Амне вместе с музыкантами и своим либретто. Со всех сторон лились приятные слова, искренние комплименты и приятное сердцу восхищение. И вдруг сквозь кольцо гостей к ней просочился Астарион. Отчего-то отсутствующий на балу на протяжении всего времени.

Радостно трепещущее сердце словно запнулось о глыбу льда и пропустило два удара. Плечи едва не поникли, а взгляд не погрустнел. Но Лилит быстро взяла себя в руки и гордо посмотрела на хозяина бала с торжествующей улыбкой. Она приготовилась к дуэли взглядов, к неприятным словам и даже к продолжению их ссоры. Это момент её триумфа. Он его не разрушит. Сегодня она блеснула и будет сиять звездой до самого рассвета!

Однако мир словно перестроился. На неё смотрел совсем другой Астарион, кардинально непохожий на того, с кем она поссорилась сегодня. Его взгляд не колол алчущим льдом и не сжигал её унизительным снисхождением. Он смотрел на неё, будто Иссохший только что вернул её к жизни в храме Баала. С восторгом, с недоверчивой надеждой и обожанием. Как на сокровище. Весь неприятный налёт вознесённого вампира словно затаился где-то очень далеко. Белокурый вампир вновь стал самым дорогим и близким. Тень всего неприятного позорно скрылась.

Лилит бросилась в его объятия, мгновенно прощая все неприятные слова. Всё царапающее её сердце студёной нелюбовью. Всё, что заставляло её вспоминать выживание под тенью Баала. Всё забылось. Остались только они. Только её рдеющее лицо и его тёплые губы, собирающие её жар. Уши согревал его сбивчивый шёпот:

— Моё маленькое чудо… Я горжусь тобой, любовь моя… Ты непередаваемо восхитительна!..

Остальная часть вечера становилась близка к сказочно прекрасной. Понимающие музыканты сменили репертуар уже второй раз за день, чтобы хозяин с хозяйкой могли насладиться танцем в объятиях друг друга. Лилит купалась в бесконечно открывшимся ей источнике вдохновения⁽²⁾ и видела только лучшее вокруг. Она щедро дарила огонь своей искры Астариону.

Вокруг она слышала слова восхищения. Комплименты прекрасной паре. Не обошлось, разумеется, без заинтересованных взглядов гостей, оценивающих смертную полуэльфийку и бессмертного вампира. В воздухе проскользнуло несколько почти невинных шуток о том, какое сокровище Астарион всё это время прятал ото всех. Сам хозяин бала оставался вежливым, гостеприимным и даже непривычно улыбчивым, хотя шутки явно ему не нравились. Одна такая, в которой кто-то заявил, что предпочёл бы никогда не выпускать из рук своё сокровище, чтобы гости не украли, и вовсе заставила его улыбку на мгновение померкнуть.

Лилит, радующаяся как ребенок, не заметила этой кратковременной метаморфозы. Как и едва слышной фразы:

— Не выпускать, чтобы не украли…

1) мюзикл «Последнее Испытание»

Вернуться к тексту

2) если что, я про бардское вдохновение, которое повышает шансы преуспеть во всём и физически должно ощущаться как небывалый подъём настроения, силы и не только

Вернуться к тексту

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249618

Мы на грани бытияПравим Бал ЗабвенияНе горюй, не плачь о техКого оставишь на землеИм не удержать тебяТанцуй со мнойИди ко мне(рок-опера «Орфей» — Бал Забвения)

Лилит едва дождалась, когда гости разойдутся. Бесспорно, этот вечер вышел восхитительным. Но вот музыка стихла. И наступило странное время. Часть её купалась в лучах внимания, принимала комплименты от гостей и хозяина бала да получала удовольствие от вечера. Позабыв обо всём тревожном, она предвкушала приятное продолжение ночи. Другая её часть с беспокойством ожидала, что начатая ссора может продолжиться.

После бала Астарион, снедаемый тревогой, разрушил ожидания обеих. Что-то поглотило его настолько, что он едва смог ответить на прямые вопросы. В глазах неприятная тоска. Он поцеловал её в лоб и пожелал доброй ночи. Рассеянно сообщил, что спать будет у себя, чтобы не тревожить её сон. Это повторялось всё чаще. Последние недели хоть раз он пропадал у себя на целую ночь, не желал «навёрстывать упущенное» утром и будто отстранялся от неё, душа одиночеством и ощущением ненужности.

Близость с ним смешивала боль с удовольствием, но после мир будто растворялся. На короткий остаток ночи или утра он был не вознесённым вампиром, а только Астарионом. Её Астарионом. Она научилась терпеть боль и не шипеть от гематом ради этих моментов. Ради его мечтательного взгляда, обращённого к ней, и сонного шёпота. Ради объятий, от которых сердце заходилось безумным боем щемящей нежности.

Его любовь порой отравляла, но у неё не было иной и даже за такую она желала бороться.

Она не позволила ему уйти. Догнала. Рявкнула на слуг с нетипичным ей презрением, разогнав всех. И впилась в его губы требовательным поцелуем. Кусала до крови, как он её после вознесения. Шептала свои требования и отказывалась от переговоров. К дьяволу все его дела! Она хочет его! Сейчас же! У него есть вечность на дела и встречи, а эту ночь он отдаст ей…

Его объятия превратились в капкан, от которого заныли рёбра. Лилит вновь врезалась в стену, но голова была подхвачена его рукой за мгновение до удара. Поцелуй из требовательного стал хищным. Из прокушенных губ проступили рубиновые капельки крови. Языки сплелись двумя кобрами. Движение губ кружило голову. По телу томной волной пронеслось сладострастие, затмевая всё на свете. Первый нетерпеливый стон погас в поцелуе. Второй разнесло эхо по бальному залу, когда Астарион прихватил зубами её шею, клеймя хозяйской меткой. След обещал продержаться не меньше недели, но Лилит утопала в восторге, переплетающимся с неистовым желанием, и позволяла делать с собой всё.

Кончики ушей дрожали от его голодного шёпота.

— Моё маленькое сокровище, ты полна сюрпризов сегодня…

Застёжка платья быстро сдалась под его напором. В планах, в восторженных грёзах их близость должна была остаться достаточно терпеливой, чтобы они дошли хоть до одной из спален. Вжиматься в холодные стены зала не хотелось ничуть. Но её вновь никто не спросил.

— Постой. Не здесь, — попыталась было она его остановить, когда он задрал её юбку до самого бедра.

— Здесь, — рыкнул он, почти по-звериному вгрызаясь в неё. — Это мой дворец. Ты моя женщина. Я буду брать тебя там, где пожелаю…

Остатки былой нежности облетели осенними листьями. Желание пьянило, но кривило губы прокисшим вином. Страстный порыв теперь начинал пугать. Астарион не просто загорелся идеей спонтанного секса прямо там, где он проводит свои званые вечера, но и пожелал совсем не сдерживаться этой ночью. Его прикосновения были повсюду. Боль вторила каждому его движению, а кости едва справлялись. Несколько раз Лилит была уверена, что он что-нибудь ей сломает. От его улыбки становилось по-настоящему страшно, настолько она была плотоядной.

Тело предательски отзывалось даже на такие ласки. Расцветая новыми синяками, она чувствовала, как по коже бегут мурашки. Низ живота сладко тянуло. Его колючие поцелуи терзали кожу, срывали дыхание и выпытывали из неё жаркие стоны. Больно. Страшно. Но ещё. Пожалуйста. Больше! Между ног становилось невыносимо горячо и скользко. Его поцелуи сжигали её и душили. Ломали и подчиняли. Выпускали кровь и нежились в её едва слышных всхлипах. Ей хотелось кричать и защищаться, царапаться и требовать большего. Хотелось бежать, но ещё больше она жаждала остаться.

От грубости в уголках глаз наметились слезинки, которые ему безумно нравилось сцеловывать. Она задрожала, когда он медленно, словно развязывая бант на долгожданном подарке, раздвигал её ноги. Даже в их первый раз в лесу она так не дрожала. Она не сдержала крика от мучительно неизбежного наслаждения и боли в момент слияния тел. От каждого его движения чувства скручивались канатом, обвиваясь вокруг её шеи удавкой. Невыносимые и восхитительные.

В этот раз они оставались почти полностью в одежде. Это могло стать яркой и будоражащей игрой, если бы он позволил ей быть игроком, а не игрушкой. Он всё реже допускал её прикосновений, не разрешал ей увлечь его на спину и оказаться сверху, он захватывал и подчинял её каждый раз. С накатывающей болью напоминал, что она принадлежит ему. Вдавливал в холодный каменный пол, легко сжимая в руках пляшущее от неукротимого сладострастия тело. Экстаз от его прикосновений сливался с агонией. Непреодолимая волна яркого мучительного исступления поглотила её и пульсировала в каждом участке тела, запомнившим клейма Астариона, пока она не закричала от собственного блаженства.

Кульминация обрушилась на неё словно удар палача. Яркая, болезненная и ошеломляющая. Отчего-то хотелось свернуться клубочком и заплакать. Надеяться, что он обнимет и успокоит. Момент восторга плотской страсти схлынул до обиды быстро. Лилит чувствовала себя разбитой, использованной и растоптанной. И если в вопросах любви она не знала, как правильно и нормально, то близость с Астарионом точно не должна была выглядеть так. Даже после вознесения он умел быть другим, не причинять излишней боли.

— Ты обиделась, моя милая? Разве ты не этого хотела? — прошептал он в её плечо, обхватывая руками, словно удав мышонка.

Этого, но не здесь. И не так. Лилит хотелось больше нежности от него. Больше заботы о её чувствах. Меньше боли. Хотелось чувствовать его по-настоящему, без ауры бесконечного обладания. Как в прежние времена. Она желала больше его самого, настоящего Астариона без его цинично-едкой золотой маски. Но нежное сердце ужалили его слова довольного хозяина. Ему понравилась её инициативность. Она вымучено улыбнулась в ответ на одобрение. Питомца похвалили и потрепали по холке. Но дальше ночь пошла по его сценарию. Он сослался на занятость и поспешил уйти. Она шла своеобразной тропой позора в мятом платье до своей спальни, чувствуя из темноты взгляд того самого отродья.

Лютня встретила её как верный друг. Пальцы привычно коснулись колков и легли на струны. Тёмную спальню, освещаемую одной лишь лампой, окутала магия музыки. Едва заметным глазу сиянием она коснулась кожи, мягко стирая следы бурного завершения бала. Лилит поёжилась, представляя, как бы выглядела, если бы всё заживало своим естественным ходом.

Этой ночью вдохновение стало ей утешением. Оно вело её руку по свитку. Новые четверостишия либретто воплощались в жизнь. Перо едва поспевало за вспыхивающими в фантазии словами. Итоговый вариант немного отличался от её импровизации на балу. Особенно сцена соблазнения Рейстлином жрицы. После секса с Астарионом она вышла холодной и колючей, почти что циничной и жёсткой. Лилит переписывала её три раза, но под утро передумала и оставила как есть. Теперь ледяной, жестокий и циничный Рейстлин, запросто использующий жрицу, лишь отчасти скрываясь, стал казаться правильным. Работа близка к завершению, недоставало только музыки, но и она уже скользила на краешке сознания, когда предрассветное небо намекнуло, что пора отправляться спать.

Лилит натянула на себя рубаху, в которой спала весь их пройденный путь. Ей хотелось надеяться, что грубая ткань помнит всё, что с ними произошло, от изумрудной рощи и до Врат Балдура. Что в ней впечатались частички приключений. Слуги Астариона бережно стирали её, возвращая благоухающую лавандой. Он скрипел зубами и дарил ей сундуки самых изысканных ночных сорочек, одна другой краше, но Лилит не надела ни одну из них. Она желала во сне чувствовать себя как в лагере, когда они перебивались той пищей, которую найдут, вокруг была постоянная опасность, но… это было прекрасное время.

Ужасное и прекрасное.

Она схватила с полки плюшевого медвесыча и в обнимку с ним юркнула под одеяло, сворачиваясь клубочком. Накопившаяся усталость будто только того и ждала. Едва голова коснулась подушки, она попала в когтистые лапы старых кошмаров. Последние недели они всё чаще возвращались. Тёмный Соблазн. Образ её худшей стороны, стремящейся процарапать себе путь на поверхность. Занять место своего жалкого претендента. Весь сон походил на бег по зеркальному лабиринту, но из каждого отражения на неё смотрели алые глаза, горящие ненавистью.

Чем дальше, тем больше зеркала трескались и в трещины пробивались окровавленные руки. Две пары окровавленных рук. Жадно сминающих чёрное стекло. Брызги крови подгоняли бежать быстрее. Подальше от своей тёмной стороны, желающей поскорее вцепиться в горло сопернице…

* * *

Лилит вынырнула из сна поздним утром. Город ожил и кипел своей громкой повседневной суетой, пробивающейся в открытое окно обрывками шума. Она недовольно поморщилась. Слышать город и не иметь возможности гулять по нему в любой момент, когда захочется, удручало.

Когда они вошли во Врата Балдура, его шум наполнял её восторгом, желанием гулять по нему, пока ноги в кровь не сотрутся, вдохнуть запах каждого цветка, заглянуть под каждый камень и, как любила делать Шэдоухарт, просто забраться под вечер на крышу и смотреть. Гордо и свободно. С бокалом вина. Даже самого дешёвого, на которое Астарион смотрел, как на склянку с ядом.

Последние недели Лилит лишь слушала. Жизнь бурлила в городе, так близко и так далеко. Они перестали гулять вместе, а одну её Астарион не выпускал. Подобрать к нему ключик становилось всё труднее. Оковы ощутимо давили. Однажды она не выдержала и выскочила на улицу. Целый день она бродила по городу, по узким каменным улочкам, даже заглянула к Джахейре, но той не оказалось дома. Однако когда Лилит вернулась, её встретил Астарион...

Больше она не пыталась выйти в город без него.

Она шевельнулась, порываясь закрыть окно, заглушить все звуки и дальше праздно спать. Но внезапно почувствовала, что не может сдвинуться с места. Вокруг неё сомкнулись тёплые сонные объятия Астариона. Такие редкие, что от радостного волнения дыхание застыло в горле. Он с чуткой к её хрупкости силой прижимал Лилит к груди. Его мерное дыхание чуть шевелило пряди её волос. Он пришёл.

— Тише, засыпай, моё маленькое сокровище. Ты спала всё утро так беспокойно… — прошептал он, согревая дыханием её затылок.

— Мне снились кошмары. Тёмный Соблазн, — прошептала она, по-детски прижавшись к нему в поисках защиты. Его руки она обхватила своими, чтобы ощущение его рядом казалось полнее.

— Всё в прошлом, любовь моя. Всё закончилось. Ты здесь. Со мной. Навсегда, — ворковал он с ней, поглаживая по голове. Словно питомца. Но ей слишком нравилось, чтобы роптать.

Они лежали так до времени второго завтрака, который по грозному окрику хозяина оставили на столике тени-слуги. Впервые за долгое время его близость была такой приятной, мягкой и оберегающей. Их ночная страсть, взявшая слишком много боли, была прощена и забыта.

В конце концов, она сама пожелала немедленной близости, не уточнив, где и как.

Завтрак искушал аппетитными запахами, но больше всего Лилит нравилось оставаться в руках возлюбленного и верить, что случится чудо, и всё будет по-старому. Как было в их лучшее время. Улучив момент, она белкой перепрыгнула через Астариона и обняла его со спины, прижимаясь лбом к его плечу. Вольность встретила его искренний смех. Теперь он обхватывал её руки, обнимающие его.

— Восхитительно…

— Жаль, мы так не делали сразу в лагере. Столько времени провели порознь в этих дубовых спальных мешках, — проворчала она, с ужасом ожидая привычной утренней рутины. Он непременно уйдёт. У него всегда дела.

— Некоторые личности в нашем лагере обладали излишне старомодными взглядами. А с занудством Уилла никакого нормального сна не было бы.

— Я бы сказала, что у меня кошмары и ты оберегаешь меня от них. Ну а потом, чтобы не вызывать подозрения, — что кошмары у тебя и я по-дружески помогаю тебе в ответ.

— Главное, чтобы он третьим не залез в палатку с предложением своей помощи…

От подобного варианта событий Лилит громко расхохоталась. Вскоре они смеялись вместе. Утро протекало даже слишком великолепно. Они нежились в объятиях друг друга и дурачились. Но по сердцу скребло понимание — это ненадолго. Наконец, она не выдержала и, заключив его в крепкие объятия, прошептала:

— Я могу забрать тебя себе ещё немного?

Хрупкая надежда теплилась в её совсем не хрупкой хватке.

— Ещё немного? — непривычно беззаботно усмехнулся он. — Сегодня, любовь моя, я весь твой. Я перенёс все дела ночью, чтобы у нас был весь этот день и немного больше.

Совесть больно куснула. Он вновь старался ради неё, а она так глупо обиделась. А до того ещё и некрасиво поссорилась с ним.

— Правда? Ура! — по-детски вскочила она с кровати с восторженным визгом, но с подозрением замерла: — Нет, подожди, но у тебя каждый день есть встречи и кто-нибудь точно ждёт твоей аудиенции…

— Сегодня у меня не просто кто-нибудь — сегодня у меня ты! Моё маленькое сокровище. Как ты скажешь, так мы день и проведём…

Утро просто не могло стать ещё лучше. Теперь она радостно скакала вокруг него, улавливая чуть снисходительную улыбку. Но не злую и не колкую, как обычно. Скорее так родитель смотрит на непоседливого ребёнка.

— Мне так жаль, что я вчера наговорила… — попыталась было она извиниться, но он властно поднял ладонь, прерывая её сбивчивую речь.

— Это была маленькая глупая размолвка. Мелочь, недостойная внимания, — отмахнулся он с пренебрежением и добавил с почти тёплой улыбкой: — Сегодня я не хочу видеть печаль на твоём лице! Это наш день и он должен быть счастливым.

Первым её желанием стал город. Она могла по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз за последние пару месяцев выходила на улицу. Ради такого случая она позволила Астариону выбрать, во что ей одеться. Её любимый поистрепавшийся наряд барда его раздражал до выражения лица человека, страдающего от зубной боли. Но это был их день. Она послушно натянула на себя платье и, под его грозным взглядом, отодвинула в сторону удобные сапоги в пользу красивых туфелек.

Город стоил того, чтобы нарядиться для него как кукла. Пользуясь возможностью, Лилит радостно кружила под музыку уличных музыкантов и, не снижая темпов танца, выхватывала из-за спины скрипку, чтобы подхватить мелодию и сделать её богаче. Внимание всех проходящих мимо горожан было ей обеспечено.

Что же Астарион? Он смотрел на неё странным взглядом, в котором читалось что-то нетерпеливое, но в некотором роде печальное, зато не проявлял неодобрения и позволял ей дурачиться сколько угодно. На его счастье цирк из города уехал и пока не возвращался. Зато в башне магов давал открытую лекцию о стихийной магии драконорождённый маг-путешественник Тиберий Стормвинд.⁽¹⁾ Несмотря на возмущение Астариона, что лекции магов скучны до скрипа зубов, Лилит с детским хохотом потащила его «скрипеть зубами вместе». Стоит ли сказать, что сидел он с видом мученика, в то время как Лилит влюблёнными глазами смотрела на лектора и едва не хлопала в ладоши от того, что красный драконорожденный маг носил пенсне, которое изящным движением снимал всякий раз, когда творил магию.

— Боги, а я считал Гейла занудой, — простонал вампир, когда они вновь вышли на залитые солнцем улицы города.

— А мне понравилось. Особенно его демонстрации дыхания огнём и его миленькое пенсне, — хихикала она, порхая вокруг него, словно пикси. — Пенсне. Как такая мелочь может быть такой прелестной? О, даже жаль, что его вместе с нами тогда не похитили…

— Я даже не знаю, чего бояться больше в данном случае, — проворчал он в ответ. — Что у Гейла появится конкурент в занудстве или что конкурент появится у меня.

В ответ Лилит громко расхохоталась.

— Его пенсне миленькое. Но не настолько…

Полуденный жар сам погнал их к берегу Чионтар. По памяти Лилит бежала к маленькой бухточке под храмом Открытой Длани. Астарион, несмотря на куда большую выносливость и скорость, едва за ней поспевал. Поддразнивая вампира, она сбросила с ног туфельки, подхватила юбку платья и зашла в прохладные воды до колена. Сам лорд вампир предпочел обходить реку стороной, за что получил в свой адрес десяток колких бардских шуточек о вампирах и их водобоязни. Не страшась его гнева, Лилит ещё и безжалостно брызгалась, а потом с хохотом убегала поглубже, забираясь по самое бедро.

— Любовь моя, ты однажды выйдешь из воды… — с угрожающей улыбкой протянул он, намекая на страшную расправу.

Она в ответ ещё сильнее его обрызгала, за что была немедленно выловлена и под её возмущённый визг, прерывающийся на хохот, отшлёпана по мягкому месту. Благо, свидетелей такого интимного стыда не нашлось. Как и последовавших страстных объятий, опасно качнувшихся в сторону слишком возмутительного времяпрепровождения на свежем воздухе. Особенно днём. Особенно вблизи окон храма Открытой Длани.

Позже они прятались в тени деревьев на гранитной лавочке. Астарион сидел. Лилит лежала головой на его коленях, поджав ноги, чтобы поместиться вдвоём. В прохладной тени они пробыли достаточно долго, чтобы неуёмный детский восторг подстегнул заговорить о её почти завершённом творении. И гордиться было чем. Даже Астарион остался под сильным впечатлением, когда заметил лицо её первого зрителя. Едва ли древний вампир, выглядящий, как сын голиафа и огра, был сам по себе настолько сентиментальным. Такой сильный эффект она ещё не производила на толпу.

Астарион не удержался от мягкой снисходительной улыбки, словно с ним действительно разговаривал наивный ребёнок, настолько радостно она описывала внесённые изменения и мимоходом планировала отдать творение миру в качестве мюзикла, который увидят все… для начала все жители Балдура. Перебирая непослушные пряди её вороных волос, он с улыбкой то поддразнивал её, то действительно спрашивал о героях и их приключениях. Пока Лилит не обронила пару слов о внешности Рейстлина:

— Так-так-так, любовь моя, опиши-ка ещё раз его внешность. И подробнее, — потребовал он, почуяв неладное.

— Чёрный маг худощав, бледен, но на лицо вполне привлекателен. Волосы его поседели до белизны, а глаза необычного цвета, ой… — Лилит пискнула, когда Астарион приподнял её лицо к себе, невольно тряхнув своими белыми кудрями.

— Дорогая моя, а тебе не кажется… — медленно и угрожающе начал он.

— Любые совпадения случайны! Вы с ним вообще не похожи. Волосы у Рейстлина длинные, а глаза жёлтые, а не красные. Он человек, а не эльф. И зрачки у него в форме песочных часов! — поспешила она совершенно по-авторски сделать непринуждённый вид. — К тому же на лицо он просто относительно хорош собой, а не дьявольски красив, как некоторые.

— Ну-ну, — недоверчиво кивнул он, вновь одаривая её терпеливой родительской улыбкой, которой удостаиваются только самые шаловливые, но всё же любимые дети. — А как выглядит та жрица, которую он так запросто использовал?

— Ну… она человек, длинные тёмные волосы, красивая… на меня вообще ни разу не похожа! — сразу добавила Лилит, краснея от широкой улыбки Астариона. — Она носит белое жреческое платье…

— Тогда действительно ничего общего. Тебя в платье загнать сложнее, чем убить дракона! — беззлобно расхохотался он под её возмущённый писк.

Стоило ей проявить своё возмущение чуть более бурно, как он начал её щекотать.

* * *

Едва зной чуть спал, настало время снова гулять. Жадно оббегать каждую улочку. Купить у мальчишки-газетчика свежий номер Балдурского Вестника просто чтобы было. Хотя главная статья повеселила своим названием. «Самая милая кошечка Балдура». И, кажется, по требованиям верных читателей на последнюю страницу вернули головоломки.

Лилит с удовольствием окунулась в беспокойное движение самой жизни города. Астарион будто находился и рядом с ней и в своих мыслях одновременно. Он оживал, когда она начинала шалить или намеренно привлекала его внимание, но едва она переключалась на что-то интересное, на его лице застывало странное выражение. Беспокойство. Беспокойство, которое вызывает у него раздражение. А следом гнев из-за того, что он не может с этим беспокойством справиться. Но гнев, тщательно скрываемый за саркастической улыбкой, которая прекрасно подошла бы акуле. Она успела выучить несколько таких сложных его настроений, наслаиваемых друг на друга.

Она старалась выводить его из такого состояния, зная, что обратно он мог вернуться до мурашек лютым. Для «лечения» она, как в далёком прошлом у Лунных Башен, просто обняла его, уткнувшись в плечо и не отпускала, пока не почувствовала, что его странное напряжение спадает. Так, стоя в тени высоких деревьев, они на какое-то время выпали из реальности. Замерев в её объятиях на несколько секунд, словно вновь никак не мог привыкнуть к такой простой ласке, он рассеянно гладил её по волосам, не сразу обняв в ответ. Непрошеный момент близости нахлынул неожиданно и без предупреждения, напоминая им обоим о том, как тонко и хрупко всё начиналось.

Он наконец-то очнулся и вышел из мрачных чертогов разума. Его пугающая хищная улыбка погасла. Вместо неё в глазах читалось что-то печальное, подтачивающее его. И надежда, разгорающаяся всё ярче, пока он обнимал Лилит. Слов не требовалось. В такие редкие моменты казалось, что всё лишнее осыпается песком, оставляя только ощущение чего-то прекрасного между ними. Чего-то достойного.

Как когда между ними всё только начиналось, он протянул ей ладонь, в которую она с готовностью вложила свою руку. Теперь город проплывал перед глазами, словно в тёплой ламповой дымке. Всё было точно так же, но чуточку лучше. Чуточку прекраснее. Всё, что попадалось на глаза, вызывало прилив вдохновения. Небо, ветерок, пролетающие птицы, зной дня и холодок тени — всё было каким-то правильно завершённым. Переполняющим. Лилит не могла перестать улыбаться, понимая, где кроется источник всего прекрасного. Во всяком случае, где он кроется для неё.

Простой смертный голод заставил их немного задержаться в Эльфийской Песне. Там, конечно, готовили не самые лучшие повара Балдура, да и Астарион предлагал выбрать место куда более изысканное, но воспоминания тянули именно в таверну, где они жили своей большой компанией-семьёй, засыпали под игривое чириканье медвесычика и ели то, что есть. И та еда казалась восхитительной.

На волне ностальгии по недавним приключениям они начали вспоминать все самые забавные случаи их путешествия. Разумеется, в момент, когда те происходили, они совсем не забавляли. Зато сейчас можно было вволю похохотать над всеми курьёзными моментами и немного расслабиться.

— Лаэзель как-то сказала что-то вроде «Цква. Я разобью твою пищащую коробку, если ты заведёшь её снова». И мне кажется, она не шутила. А мне музыкальная шкатулка слишком сильно нравилась, чтобы рисковать её целостностью. Но и не слушать её было бы грустно…

— И что же ты сделала? Я даже не помню, чтобы у вас был этот конфликт, — искренне удивился Астарион.

— Каждый вечер я глушила её заклинанием. Она с трудом различала звуки, — хихикая призналась Лилит. — И уже не слышала, что я постоянно завожу шкатулку.

— Ах ты дрянная девчонка, — одобрительно протянул он. — Под носом у всех вредила нашему сильному бойцу!

Она довольно захихикала и испытующе посмотрела на него, пригубив охлаждённого вина из бокала.

— Будто я не знаю, кто однажды ночью положил на столик у палатки Гейла блюдо с сапогами, в которые воткнул вилку и нож. Было вообще-то весьма жестоко так намекать на его вынужденную потребность поглощать артефакты! — шутливо пристыдила она его в ответ. — Не говоря о щётке для чистки рогов в подарок Уиллу…

— Дорогая моя, я — вампир, — с привычной самодовольной усмешкой проговорил он. — Было бы странно ожидать от меня чего-то другого. Но от хорошей девочки, которая была жилеткой буквально всем… Ай-яй-яй!

Случаев прошлого накопилось много. Многие из них сейчас либо умиляли, либо смешили. Впрочем, Лилит умело подбирала те, которые никак не могли ранить никого из их спутников и с полусерьёзным укором шикала на Астариона, когда он смеялся слишком уж зло. Плавно разговор перетёк и на Минска с Джахейрой. Мудрую друидку вампир постарался обойти стороной, но Минск и его фразочки не могли не стать предметом нового витка хохота. И если насмешки возлюбленного были весьма недобрыми, Лилит вспоминала рашеменина с теплотой. Ей даже нравилось его слушать. Он никогда ни на кого не обижался. Просто не мог. И на него никто обидеться не мог из-за его характера.

— Так, никаких злых слов о нём! — сквозь смех погрозила она ему пальцем. — Минск хороший. Он вообще считает себя моим дядей!

— Дядей? Как?.. Подожди, у вас есть кровное родство?! — поразился он, едва не подавившись смехом.

— Я не совсем поняла поток его мыслей, если честно. Вроде как предыдущее дитя Баала было ему побратимом… дальше я потеряла его логическую цепочку… поэтому он как бы мой дядя, — призналась она с улыбкой, но добавила уже серьёзнее: — Это было приятно. Знать, что у меня есть как бы дядюшка. У меня вообще никого не было.

Среди разбежавшихся друзей Джахейра и Минск действительно ощущались как семья. Как дальняя родня. Она чуть погрустнела от своего нового благословения и проклятия — Ничьё Дитя. Ничья подруга. Ничья сестра. Никому никто. Без прошлого, без дома и без понимания, что теперь делать с такой свободой.

Она опустила голову. Астарион мягко, за подбородок поднял её лицо к себе, до зрительного контакта.

— Любовь моя, у тебя есть я, — напомнил он с улыбкой, держащейся на границе с хищным оскалом.

Такое заявление просто не могло не подкрепиться аргументом из долгого жадного поцелуя. Но этот день продолжил удивлять. Вместо того чтобы усилить хватку и впиться в её губы со страстью, граничащей с животной, он мягко коснулся её губ своими и поцеловал в лоб. Лилит зарделась от таких перемен, но не посмела о них спрашивать. Таким подарками судьбы она предпочитала радоваться без вопросов.

Ближе к закату они добрались до театра Балдура — небольшого, но гордого здания, выстроенного в виде хитрого амфитеатра. Это место развлекало простой и аристократический люд своими постановками, а под театром явно царил свой собственный мир, включающий не только репетиции и создание новых пьес. Об этом театре ходило немало слухов, но все работники предпочитали держать их маленький внутренний мир в строжайшей тайне.

В будний день театр не давал особенно ярких драматических постановок, ограничиваясь моноспектаклями или юмористическими опереттами. Лилит с жадностью приобрела все театральные буклеты.

— Я хочу знать, что сейчас ставят… чтобы предложить своё, — пояснила она в ответ на приподнятые в удивлении брови Астариона.

Они остались на музыкальную комедию в двух актах. Астарион совсем не интересовался тем, что происходит на сцене, бросая на актёров снисходительные взгляды. Он не отрывал взгляда от Лилит. Ей сценарий не понравился вовсе. Но впечатлила игра актёров и музыка. Они сумели её заинтересовать настолько, что она всего раз или два отвлекалась на пристальный изучающий взгляд вампира, от которого ей становилось немного не по себе.

Он словно планировал её съесть.

— Я могу лучше! — заявила она, когда они вновь вернулись на улицы города.

— Не сомневаюсь…

— Правда! — возмутилась она, чувствуя недоверие в том, как он легко согласился. — Либретто почти готово, осталось чуть подправить. А потом с музыкой определиться… и можно ставить! И оно будет гораздо лучше этого. Как закончу, напишу ещё. Даже парочку комедий запросто придумаю, получше этой. Мне откровенно жаль актёров, в каком второсортном… Астарион! Ну, не смейся!

Пока она кипела своей критикой к просмотренному, он шёл рядом и посмеивался. Лилит желала поскорее написать побольше собственных пьес, чтобы захватить театр, а он лукаво смотрел на неё и старался воздержаться от лишних слов. Он будто смотрел на ребёнка, очаровательно заявляющего, что вот прямо завтра покорит весь мир. Но в ответ на её обиженный тон расхохотался ещё больше. Но прежде чем она добавила что-то ещё, он закружил её на месте.

— Моё маленькое сокровище, — шепнул он ей, крепко прижав к себе, будто всему миру доказывая, что она его, — только пожелай, и я подарю тебе весь этот театр. Но… если ещё раз услышу этот тон, я тебя накажу!

Принимать театр в подарок она не захотела, но окончательно отказываться не стала. Слишком уж был велик соблазн действительно заняться чем-то своим. Одобрение возлюбленного жарко грело её сердечко. В голове выстраивалась идеализированная картина, в которой он будет выстраивать свою паутину власти, она — писать пьесы, а по вечерам они будут рука об руку идти в театр, чтобы наслаждаться постановками. Дабы она осталась в своих грёзах подольше, Астарион подыгрывал ей весь их путь до дворца. Будто невзначай уточнял, что бы она поменяла, как бы правила полученным подарком. И она быстро поддалась на его игру.

Картинка этого прекрасного будущего была такой яркой, что Лилит не заметила, как они вернулись. Небо за окнами окрашивалось в алые цвета, когда она пожелала отмокнуть немного в горячей ванне. Как следует расслабиться после прекрасного дня. Улыбка не покидала её ни на секунду. Вот бы каждый день был таким. Нет, не прямо таким, иначе у неё ноги сотрутся. Но таким, когда они могут беззаботно проводить время вместе и не отвлекаться на неприятные ссоры. Не поднимать мрачные темы разговора и просто быть вместе. Всегда.

Мягко ступая по ковру, в излюбленной рубахе и простых штанах, она чутко прислушивалась. В последних лучах заходящего солнца дворец всё ещё казался милым и совсем не угрожающим. Ей владели исключительно игривые мотивы. Астарион был где-то рядом, так почему бы не вовлечь его в игру в прятки? Водить будет, разумеется, он. Влажные волосы плетьми хлестали её по полотенцу, когда она услышала его шаги и юркнула под плотные портьеры.

Звук шагов обозначил, что сначала их владелец прошёл чуть дальше. Скрип двери возвестил, что он заглянул в ванную комнату, чтобы найти Лилит. Она зажала рот рукой, чтобы не выдать себя рвущимся из груди хихиканьем. Всё это было так глупо, так по-детски, но так смешно и волнительно, что не хотелось прерывать эту игру ни на секунду.

— И где же скрывается моя маленькая прелесть? — протянул он своим самым соблазнительным голосом, в котором чувствовались нотки хищника. — Неужели она решила спрятаться от меня…

Каждый его шаг вблизи её укрытия едва не срывал с неё игривый хохот. Он был слишком близко. И, кажется, он нашёл её сразу. Не стоило добавлять в воду столько лаванды, её шлейф окутывал Лилит, выдавая с головой. И тем не менее, он предпочёл играть с ней и упорно искал её совсем близко, приговаривая «где же ты, моя милая…», но игнорировал её укрытие. Его шаги, казалось, звучали всё дальше. Но, когда она решила, что он ушёл достаточно далеко, её свободу справа и слева сквозь портьеру полностью отобрали его руки.

— Неужели ты думала, что сможешь спрятаться от меня, моя милая маленькая жертва, — его голос обволакивал её, смешиваясь с успокаивающим сладким ароматом лаванды, делая его ещё слаще.

Лилит затаила дыхание, прижавшись спиной к цветному стеклу, нагретому за день. Последние лучи солнца погружали её в алое сияние. Тяжёлое полотно ткани с громким хлопком улетело в сторону. Мрачно довольная фигура Астариона в алом сиянии заката казалась особенно зловещей. Глядя в его голодные рубиновые глаза, Лилит почувствовала себя настоящей жертвой. Наивной маленькой девочкой, рискнувшей заигрывать с сильнейшим из вампиров…

— Попалась!

Обрушившаяся на неё волна щекотки начисто стёрла ощущение зарождающегося первобытного страха и вернула беззаботность игры. Астарион не щадил её и щекотал до визга и мольб о пощаде, но не останавливался. Её попытки вывернуться и убежать были обречены на провал. Ей удавалось отскочить на шаг или два, чтобы следом вновь пропасть в его капкан. И всё же они куда-то шли.

Куда-то он её вёл.

* * *

Лилит поняла, что попала в ловушку точно выверенного плана, когда дверь за её спиной распахнулась и они очутились в его спальне. Вид комнаты отпугивал. Ничего общего с её. Большая, мрачная, холодная и настолько отчуждённо-господская, насколько это возможно. Эта комната казалась воплощением вампирского ритуала, а не местом, где хоть кто-то сможет комфортно спать. Всё слишком заострённое, агрессивное и слишком старинное. Камин с решеткой, сундуки, книжные полки, люстры и скульптуры — трофеи от прошлого владельца, не иначе. Этой неуютной спальней Астарион словно жирно подчёркивал, что отобрал у Касадора всё в отместку за все пытки.

Игривое настроение выветрилось так же быстро, как сбегало тепло из этой комнаты.

Однако пойти против настойчивости возлюбленного она не могла. Он устроил ей такой замечательный день. Вредничать и с визгом сбегать из неприятной спальни будет очень уж неблагодарным действом. Если она его любит, то разве не примет его тёмные стороны? Даже такие тёмные, как эта комната.

Едва она задержалась в дверях, как была подхвачена на руки. С заботливым ворчанием, что полы холодные, он занёс её в самую дальнюю часть спальни и усадил в кресло. В камине уже горел огонь. Лилит поджала ноги и постаралась мило улыбнуться. Астарион с королевской грацией занял соседнее кресло, отправив в неизвестность свой дублет с золотой вышивкой, оставшись в рубахе. Стало так же уютно, как вечерами в их лагере. Как будто они вновь могут просто побыть вместе, обсудить всё, что произошло. Завести шкатулку или позволить Лилит играть на лютне. На столике между ними ожидало вино.

— Надеюсь, не со вкусом уксуса? — хихикнула она, вспоминая, как он ворчал когда-то.

— Никогда… даже не вспоминай, — закатил он глаза и наполнил её бокал. — Для тебя только самое лучшее. Лучшие балы. Лучшие прогулки по городу. Только пожелай — и я всё исполню.

Лилит приняла из его рук вино и послушно отпила. Терпкий вкус приятно прокатился по языку. Плотное крепкое вино. С таким лучше не шутить на голодный желудок, иначе можно легко утратить холодность рассудка. Но ведь рядом с ним можно не бояться, не правда ли? Не в такой прекрасный день.

— Подумай, любовь моя, сколько таких дней мы сможем провести, если время перестанет властвовать над тобой? Я буду беречь тебя, заботиться о тебе, любить тебя. А ты всегда будешь со мной, мы можем провести вечность вместе.

Вампир наклонился чуть ближе к ней. Он смотрел на неё так сосредоточенно, что дыхание сбивалось, а сердце начинало колотиться сильнее. Его желания читались на лице. Желание обладать ею было сильнее всего. Сегодня оно больше льстило, чем отпугивало. В горле пересохло, а единственным напитком оставалось терпкое вино.

— Звучит красиво, — осторожно согласилась Лилит, улыбаясь. День всё ещё вызывал приятные ощущения, хоть так неумолимо закончился.

— Это прекрасно, любовь моя, — едва слышно прошептал он. Ему понравился её ответ, но взгляд будто становился напряжённее. Ещё более хищным, чем когда-либо. — Ты когда-нибудь раздумывала гипотетически над тем, чтобы стать моей правой рукой? Моим консортом?

— Гипотетически… — слово обещало, что за честный ответ ей ничего не грозит. Это ведь не всерьёз. — Но ведь консорт включает в себя необходимость стать вампирским отродьем?

Этой темы она боялась с момента их предыдущего разговора, а та поднималась всё чаще. Но сейчас происходило что-то странное. Его глаза обещали, что на этот раз всё будет иначе. Разговора не следует бояться. Не нужно бояться своих желаний. Под его взглядом она ощущала себя маленькой мышкой в гостях у большого удава.

— О, моя маленькая прелесть, я бы никогда не стал тебя ни к чему принуждать, — мягко продолжил он. — Это всего лишь гипотетические вопросы. Ты и я, немного вина и просто разговор. Однако если бы я предложил тебе, ты бы обдумала эту возможность? Рассудительно.

Она выпила ещё вина, чтобы получить себе небольшую передышку. От его взгляда по коже бегали странные мурашки. Вроде даже не пугливые. Внутри будто начало созревать странное сомнение. Неуверенность.

— Ты задаёшь очень сложные вопросы, — пролепетала она и честно призналась: — Я хочу провести с тобой мою жизнь. Гипотетически я бы хотела стать твоим консортом, но меня пугает идея, что я физически не смогу собой управлять, пока ты мне не разрешишь.

— Моё сокровище, я никогда не стану тебя неволить, — отмахнулся он от её страхов. — Я люблю тебя. Ты такая послушная, зачем мне отдавать приказы? Зато ты останешься такой же прекрасной навсегда, станешь быстрее, сильнее и ещё очаровательнее.

Он мягко коснулся её лица, словно оценивал красивую бесценную вещь, но следом его прикосновения стали по-настоящему нежными. Он провёл кончиками пальцев длинную дорожку от её уха и вниз по скуле, едва касаясь подбородка, коснулся шеи. Грохочущий пульс бился ему навстречу. Тело отозвалось едва осязаемым томлением. Волнением и желанием чего-то… вне плотских утех. Холодком по мыслям вспомнился ещё один талант вампиров.

— А ещё исключительно убедительной, не так ли? — слова должны были прозвучать с намёком, но с губ слетел жалкий полушёпот. — Нечеловечески убедительной⁽²⁾.

— Верно, любовь моя, — он по-хозяйски улыбнулся. — Ты сможешь очаровать кого угодно лишь своей улыбкой и пронзительным взглядом. Я могу задать ещё один вопрос?

Всем своим существом он был одним воплощением соблазнов, которым безумно хотелось поддаться. Его голос. Его слова. Его взгляд. Его улыбка. Они искушали и манили. Уступить. Сдаться. Забыть о собственной воле и признать только его как единственную. Позволить ему владеть ею.

— Да, конечно, задавай, — послушно ответили её губы почти в отрыве от воли. — Гипотетический?

— Разумеется. Скажи мне, если бы я превратил тебя в вампира… — Астарион наклонился чуть ближе, щекоча ухо самым провокационным шепотом. — Ты бы всё ещё любила меня?

— Я… не знаю. Мне кажется, что да — любила бы.

Губы отвечали раньше, чем она ощущала готовность ответить. Лилит попыталась сжать руки в кулаки и с ужасом поняла, что не может. Попыталась отвести взгляд от Астариона и вновь не преуспела. Он свободно приближался к ней и прикасался. Выпивал её взглядом. Лишал возможности выпутаться. А она не могла сдвинуться с места.

— Я стал бы нечеловечески счастливым, если бы мог разделить мою вечность с тобой — моим самым любимым спутником, моим прекрасным сокровищем, — его голос становился всё более кокетливым. Он лился в уши сладким мёдом, заставляя сердце послушно биться только для него. Но его взгляд стал настолько острым, что мог бы резать сталь. — Скажи, ты ведь хочешь сделать меня счастливым?

— Я хочу. Очень хочу, — ответы Лилит не были обманом. Она говорила правду. Произносила её раньше чем успевала подумать. Беспомощно выдавала свои мысли и желания. Единственная волевая попытка выдавила из неё жалкий писк: — Но ведь я уже с тобой.

Ответом ей стала снисходительная улыбка. Словно она вновь очаровательно сказала какую-то глупость.

— Разумеется, моя дорогая. Но вечная любовь намного привлекательнее любви смертной. Мы были бы вместе всегда. Любили бы друг друга всегда. Ты стала бы моей навсегда, — Она упустила момент, когда он поднялся со своего кресла и опустился перед ней на одно колено, обхватив подлокотники кресла, вновь запирая её в капкане. Его голодный взгляд блуждал по её телу, вызывая у неё немедленный отклик. Наконец его глаза хищно огладили взглядом её тонкую шею, порождая дрожь. — Ты должна понять моё желание. Ответь ещё на один вопрос. Последний.

— Гипотетический? — выдохнула она на последних искорках свободной воли.

В предчувствии рокового момента она не могла даже моргнуть. Незаданный вопрос уже опускался на её плечи безжалостной неотвратимостью. Он приблизился ещё больше, щекоча её ключицы дыханием.

— Гипотетический, душа моя, гипотетический, — усмехнулся он, но в его голосе теперь звучала толика волнения. Каждое его слово отдавалось теплотой на её шее. Его губы почти касались её тонкой кожи. — Ты хочешь, чтобы я обратил тебя?..

1) персонаж из первого состава VoxMachina, не вошедший в сериал. Чисто камео и чисто из-за его пенсне

Вернуться к тексту

2) согласно Ван Рихтену, очарование вампира не равно заклинанию "очарование" (которое не может заставить жертву сделать что-то суицидальное или саморазрушающее). Это коварный фактор их природы, который спутывает разум жертвы, внушая, что подставить шею под укус добровольно — это хорошая идея

Вернуться к тексту

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249667

Черно́ любовное зельеИ остры бокала краяНе кричи, если вновьТы изрежешь рот в кровь -Я же предупреждала тебя…(Prick! Goes The Scorpion's Tale — The Devil's Carnival)

«Самый страшный враг вампира — это другой вампир. Поэтому вампиры никогда не создают себе равных. Только отродий, своих рабов. Даже не так… Вампирское отродье даже до раба не дотягивает. Это просто кукла…» — пронеслись в голове мысли, произнесённые когда-то самим Астарионом.

Его объятия крепче любого заклятия. Сильнее любого ритуала. Он смотрел на неё с ожиданием ответа, но рубиновые глаза сообщали прямо — на этот раз отказа он не примет. Этой ночью всё произойдёт по его сценарию. По его плану.

— Я не буду тобой командовать, я никогда не сделаю тебя своей марионеткой или рабыней. Я буду заботиться о тебе… Я буду любить тебя… — прошептал он, обжигая дыханием кожу.

Его слова, его шёпот, заполняли всё пространство. Воздух казался слишком густым и почти вызывал удушье. Комната словно стала ещё темнее. Теснее. Ещё более мрачной. Сердце колотилось так, что казалось, будто шея вибрирует от грохота пульса. Вблизи его клыков. Её губы вновь разомкнулись против воли и начали произносить ответ. Тот ответ, который мог бы его устроить. Запоздало начала нарастать паника. Туман в голове и беспомощность страшили до дрожи. В эту секунду решалась её судьба.

— Думаю, я уже знаю ответ на свой вопрос, любимая. Твое сердце бьется от волнения, а губы готовы прошептать сладкое «да»…

Он коснулся её шеи. Утешая. Успокаивая. Сердце заколотилось ещё сильнее, попав в ловушку его сладкого голоса, его слов, обещающих вечную любовь.

«Пожалуйста» — успели беззвучно вымолвить губы, но Лилит сама уже не знала, что должно было стать продолжением. Её сопротивление полностью подавлено. Борьба окончена. Она сдалась.

«Хорошая девочка» — прочитала она своей кожей в его беззвучном шёпоте, прежде чем ощутила острую боль.

Он замер всего на мгновение, прежде чем его клыки вонзились в шею. Совсем не так, как раньше. Гораздо глубже. Его руки подхватили её, крепко прижимая к себе. Мгновением позже она покоилась в его объятиях. Самых крепких. Ни боги, ни демоны, ни она сама уже не разорвут оковы совершающегося ритуала. Лилит задрожала. Всё совсем не напоминало тот волнительный трепет, который она испытывала каждую ночь с ним, когда он медленно и нежно питался ею, оставляя желать большего. Теперь это напоминало безумный водоворот самых неистовых желаний. Пугающе быстро боль разрядами прошлась по всему телу, обращаясь в острое мучительное удовольствие. Экстаз, равный по силе агонии.

Астарион впивался в неё так, словно это был его первый глоток крови за двести лет. Его жадность сотрясала тело ледяной дрожью. Волнующей хаотичной волной приходило понимание — из его объятий она не вернётся живой. На тело, выгибающееся от наслаждения в его руках, стремительно нападала сонливость. Мощными ударами испуганного сердца кровь уходила, насыщая вампира, пока Лилит слабела. Когда она не смогла самостоятельно держать шею, он чуть изменил хватку. Комната стала ещё темнее, закружилась.

— Не волнуйся о будущем, дорогая. Просто расслабься. Думай только об одном — что ты здесь в безопасности. Что ты моя. Позволь мне побеспокоиться об остальном. Я позабочусь о тебе и о том, чтобы всё было хорошо, — его мягкое воркование доносилось, казалось, отовсюду.

Лилит чувствовала, что лежит на его мрачном королевском ложе. Глаза едва фокусировались. Сон был слишком сильным, чтобы сопротивляться. Даже сквозь толщу чудовищной слабости она ощущала на себе его гипнотический взгляд. Он нежно гладил её лицо. Невесомо коснулся её губ своими, одуряюще пахнущими кровью. Он казался воплощением ужаса пронзительного, пленительного и страстного. Тело отозвалось на него. Будто отныне принадлежало не ей, а ему. Даже слабеющее, оно желало его поцелуев, его прикосновений и его любви.

«Наберись терпения, любовь моя, мы только начали…» — скорее почувствовала, чем услышала она, прежде чем провалилась в тягучее беспамятство.

Слабость держала её в своих цепких лапах долго. Лилит не могла понять сколько, но чувствовала, как проходит время. Оно проносилось сквозь неё. Тело медленно и упорно восстанавливало потерянные силы, чтобы вытащить её из забытья. Чтобы она сделала хотя бы обречённую попытку выбраться из страшной спальни. Обречённую, ибо Астарион был рядом.

Его присутствие ощущалось всюду. Он продолжал говорить с ней. То и дело гладил её и мягко целовал, словно желал так поскорее пробудить. Его запах витал в воздухе, нависая угрозой. Бергамот, розмарин, немного ветивера и бренди. Он смыкался вокруг неё и безжалостно душил. Повторял ей на всех уровнях понимания, что спасения нет и не будет.

Сознание стало чуть ярче. Чуть крепче. Лилит почти открыла глаза, когда его объятия вновь сомкнулись вокруг неё тисками. Никакой нежности. Никакого трепета. Только голодное животное желание. Его клыки пронзили незажившую ранку на шее, вырывая у неё жалобный стон. Больно. В этот раз гораздо больнее. К счастью, всего на секунду. И вновь тёмное тягучее удовольствие. Жестоко захватывающее её. Стирающее рассудок и ломающее остатки воли. На пике наслаждения она будто падала всё ниже и ниже во мрак, желая познать больше. Впитывала всем своим существом осознание, что ни с кем и никогда ей не будет настолько хорошо. В бессильной попытке на что-то повлиять она царапала пальцами по покрывалу, пока силы вновь не оставили её, погрузив в темноту.

«Не пытайся с этим бороться, моя прелесть, это уже бесполезно. Береги силы. Они тебе ещё понадобятся…» — успела она впитать угасающим рассудком и вновь пропала в забытьи.

Время прокатывалось медленно. Теперь было ещё сложнее понять его течение. Казалось, они застыли в чудовищном посмертном плане, где она оставалась безмолвной и спящей, а он питался ею всякий раз, как вздумается. Рассудок становился всё крепче и трезвее, но тело оставалось неподъёмным. Лилит не могла пошевелить ни рукой, ни пальцем. Ей не хватало сил даже открыть глаза. Она прекрасно понимала, что происходит. Не могла понять только, почему он медлил. Память не подводила, Астарион во всех красках рассказывал, как сам был обращён. Он дал своё согласие, выдержал мучительную боль, пока Касадор выпивал из его тела последние капли крови, и был похоронен, а на следующую ночь выбрался из могилы уже вампирским отродьем.

«Он похоронит меня?» — отчего-то эта мысль пугала пуще прочих. Провести день в могиле.

Сознание то меркло, то рывками пыталось вернуться. Что-то менялось. Но одна вещь оставалась неизменной — он был близко. Не покидал комнату. Не отходил от неё далеко. Не позволял ей даже на минуту забыть его прикосновения. Пока наконец…

Лилит почувствовала его шаги и поняла, что время настало…

Она вновь оказалась в его объятиях. Даже смогла с трудом разлепить глаза и мутным взглядом посмотреть на него. Она ожидала увидеть его ликующим или зловещим, но Астарион был скорее предельно сосредоточен, как если бы боялся совершить ошибку.

«Момент настал, любовь моя. Я выпью всю твою кровь до последней капли. Твоё сердце остановится. Разум замрёт в ожидании… Не нужно бояться. Слушай мой голос. Подчиняйся. Скоро ты станешь моим компаньоном, моей вечной любовью, моим консортом. Моя воля будет твоей волей, мои желания будут твоими желаниями, моя похоть будет твоей похотью…» — его голос будто пробивался изнутри, скользя волной мурашек по коже.

А следом вновь вспыхнула искра боли, разливаясь по телу острой волной уже знакомого сладострастия. Кожа горела от его прикосновений. Дёрнувшаяся неведомой волей рука лишь легла ему на плечо, цепляясь ногтями. Обострившийся до безумия рассудок пытался кричать, умолять отпустить, остановиться, повторял снова и снова отказ от обращения. Но тело тянулось к нему изо всех стремительно уходящих сил. От ударов замедляющегося сердца она вздрагивала от макушки до пяток. Секунды смертной жизни стремительно утекали. С последним ударом сердца Лилит поразила самая сильная и мучительная кульминация, заставившая тело выгибаться и будто бы рваться на свободу в крепких объятиях вампира.

Тишина на месте биения сердца поразила жутким переживанием…

Лилит казалось, что она вновь погрузилась в ощущение смерти, из которого её когда-то вывел Иссохший. Она упустила момент, когда в облако вездесущего парфюма Астариона ворвалось что-то терпкое, солоноватое и отдающее железом настолько, что тело немедленно отозвалось безудержным голодом. В голове сладостным туманом прозвучало разрешение. Её губ коснулось нечто восхитительное. Во много раз крепче старого выдержанного вина, слаще лучшего мёда и изысканнее любой трапезы. Что-то бодрящее, возбуждающее и прокатывающееся властной волной по всему её существу. Что-то великолепное. Но едва она замурчала от удовольствия, как нечто восхитительное исчезло, оставив её печальной, жаждущей и смертельно уставшей.

Но прежде, чем она окончательно погрузилась в самый глубокий сон, её губы были атакованы поцелуем. Нетерпеливым, страстным и неистовым. Пугающим поцелуем смерти. Губы, словно повинуясь немому приказу, ответили на поцелуй. В ещё не до конца осознанном ужасе рассудок отмечал, как легко тело продолжает слушаться даже переступив порог смерти. Даже если это только поцелуй… Пока что.

— Когда ты проснёшься, я буду ждать тебя, моё сокровище… — прошептал он.

Время замерло. Исчезло всё. Астарион, все ощущения, все тревоги. Последней вспышкой угасала глубокая обида на него. За то, что совершил. Перечеркнул её жизнь. Решил за неё. Отобрал её будущее…

Она не видела, не слышала, не чувствовала и не думала. В бесконечно короткой вспышке она стала ничем. Утратила существование.

Но следом…

Сердце дрогнуло.

* * *

Один удар. Второй. Третий… Медленно. Мучительно. Непривычно. Оно постепенно наращивало темп. И всё же билось иначе, чем раньше. Чувства возвращались неспешно. Тело казалось онемевшим, лишённым ощущений, но кожа улавливала колебания температур. Даже самые тончайшие. Мельчайшие порывы потоков воздуха, как если бы они были плотнее и ощутимее течений в реке. После вернулся слух.

Мир едва не оглушил своей канонадой всего. Все звуки ударили в голову рёвом. Свист холодного воздуха, проходящего сквозь неплотно закрытые окна. Шорох скатывающейся пылинки. Скрип пола по всему дворцу, реагирующему на шаги. Скрежет ковра по камню, когда кто-то на него ступает. Перо, царапающее пергамент. Шелест рубахи при каждом движении. Шипение воздуха, проходящего через лёгкие. Глухой хлопок от соединения век при моргании. Громовой треск дерева в камине. Пение огня, съедающего воздух… Они сводили с ума. Их было слишком много. Голова едва не взрывалась от их преобладания.

Не меньшим ударом стали мириады ароматов. Обоняние вернулось и добавило хаоса в мысли. Запахи. Множество. Смешивающихся в букеты. Живущих поодиночке. Естественных. Искусственных. Сотни оттенков запахов от тканей. Переливы ароматов дерева. Вся комната будто предстаёт в воображении мелодиями ароматов. Старые. Новые. Неподвижные. Стремительные. Слабые и сильные. И самый главный букет, что захватывал всё пространство.

Терпковато-цветочный лимонно-апельсиновый след бергамота. Горьковато острый камфорный оттенок розмарина. Сладкий, пьянящий мотив бренди с нотками дерева. И мягкое дополнение ветивера из мелодии сухой травы в теплый день, с влажными комками почвы. Астарион. Так пахнет идеальная ловушка. Совершенное в своей природе смертельно опасное искушение. Скорпион, приготовившийся ужалить. Кобра, уже мгновение как бросившаяся на свою жертву. Он напоминает глоток свежего воздуха перед гибелью. Он пьянит, возвышает и дарит надежду, чтобы немедленно всё перечеркнуть.

Рассудок вспыхнул горькой обидой, стремительно перерастающей в ярость. Тело покоилось в близком к смерти сне. Но сознание уже было трезвым и острым, как осколок природного стекла.

За что?! Как он мог так поступить? Чем она это заслужила?

Тактильные ощущения возвращались дольше всего. Казалось, что её перепоили настоями карги и она просто утратила способность хоть что-то чувствовать. Но постепенно тело просыпалось ото сна. Шевельнуться пока не получалось. Глаза не открывались. Проверить, насколько изменилось зрение, не выходило. Зато она слышала его. Астарион не покидал комнату. Он коротко отдавал приказы слугам и отродьям, но в спальню их не впускал. Все встречи были перенесены. С недовольным ворчанием он допускал до себя только бюрократию, способную и архидьявола довести до белого каления.

И он не прекращал с ней разговаривать.

«Ты стала такой невероятно красивой, любовь моя, я едва могу устоять перед желанием прикоснуться к тебе. Заключить в объятия и, кто знает, к чему они приведут. Наша вечность начнётся, когда ты откроешь свои прекрасные глаза. Я… постараюсь быть терпеливым, но не суди меня строго, если не смогу!»

Даже мало что ощущающее тело отзывалось на каждое его нетерпение. Казалось, что его руки прикасались всюду. Всякий раз, когда его аромат окружал её грозной тучей, он не отказывал себе в удовольствии дотронуться до всех открытых участков кожи. Гладил её руки, согревал их поцелуями. Шептал, как жаждет её возвращения, чтобы обладать ею не сдерживаясь. Они казались героями странной извращённой сказки.

«Прежде, чем ты по-настоящему превратишься в моё совершенное существо, я не могу устоять перед желанием прикоснуться к тебе. Ты прекрасный приз, любовь моя».

Его нескрываемое желание откровенно пугало. Трезвый рассудок Лилит в ужасе бился о неподвижные границы спящего мёртвым сном тела. Тактильные ощущения плохо подсказывали, что с ней происходит. А его шёпот и окружающий дурманом запах проецировали ужасные образы. Чудовищные предположения, которые никак не подтверждались и не опровергались.

В один из таких моментов она с ужасом почувствовала, как запросто он лишает её беззащитное тело одежды. Кожа всё ещё казалась ледяной и онемевшей, но его похоть вызывала мурашки даже по ней. Его прикосновения теперь были абсолютно везде. Он не оставил ни единого нетронутого места. Беззащитность пьянила его, и прикосновения становились настойчивее. Внутри всё сжималось от ужаса. Она была ещё слишком мёртвой, чтобы сделать хотя бы слабое движение.

«Ты стоишь любого ожидания. Я не могу насытиться твоим присутствием, моя милая. Я хочу провести всю вечность, наслаждаясь твоей близостью…»

Его движения становились всё более голодными. Его горячее дыхание обдавало её запахом крови. Его руки спустились к бёдрам. Обращение стало чувствоваться куда сильнее. Кожа под его прикосновениями стала значительно плотнее. Кости под ней крепче. Зубы острее. Чувствительность обострялась в ответ на его нетерпеливое желание воспользоваться уязвимостью.

«Ты нужна мне прямо сейчас, любовь моя…»

Он будто стал абсолютом мироздания. Его руки, его прикосновения, его поцелуи и настойчивый шёпот — они повсюду. Они пробирались в разум. Струились в венах вместе с кровью. Они наполняли её с каждым вдохом, отнимая даже призрачную надежду на свободу. И тело реагировало на его прикосновения поднимающейся волной желания. Вопреки разуму и ужасу творящегося. Она в противоестественной покорности продолжала желать его. Его прикосновений, его поцелуев и его шёпота. Реакции доводили до паники. Она уже не знала, где заканчиваются её желания и начинаются его.

Когда он наклонился и глубоко поцеловал неподвижные губы, рассудок в ужасе попытался спрятаться. Сжаться в комочек. Отстраниться от происходящего. Не чувствовать. Не знать. Не существовать. Бежать. Скрываться. Закрыться за семью замками. Знакомым до слёз движением он медленно раздвинул её ноги, продолжая шептать что-то утешающее, прежде чем воспользоваться полнотой своей власти.

Она пыталась кричать. Плакать. Шевельнуться. Но только ощущала себя слабее. Чувство предвкушения сжало горло ядовитой хваткой. А следом пришлось терпеть… Он не щадил её, лишь пользовался так, как ему хотелось. Не разменивался больше на ласку. Даже на мимолётную нежность. Никакой жалости. Никакого такта. Только собственнические движения, совпадающие по ритму с биением его сердца.

Хаос из рвущихся через край эмоций, звуков и запахов превратил всё в страшный калейдоскоп. Паника, ужас, боль и бездумная похоть, от которой хотелось бежать, сбивая ноги. Реальность раскалывалась на части из-за переизбытка всего — звуков, запахов и впечатлений. Сознание не справлялось. Проваливалось. Ломалось. Ощущения то накатывали, то пропадали. Тело стремительно наращивало новые силы, восстанавливало все утраченные способности к восприятию.

Закончив, он расслабленно откинулся в сторону, тяжело дыша.

И следом возник уже с другой стороны. Лаская её щёку пальцами, под трепет её наконец открывшихся глаз. Мир ударил по сознанию обилием красок, форм и видов. Буквально всё изменилось до неузнаваемости, но в то же время осталось прежним. Всё выглядело перенасыщенным и переполненным. Цвета, детали, объём, плавность и резкость — голова едва вмещала новый образ мира. И это была лишь комната. Сотни оттенков различных цветов. Игра света. Блики…

Мир словно пытался раздавить своим многообразием…

Поддавшись страху, она попыталась отвернуться. Закрыть лицо руками и переждать. И вновь попала в его объятия.

— Тише, любовь моя, не бойся. Это пройдёт, — он помог ей приподняться, поглаживая её плечи через грубую ткань рубахи.

Рубахи? Она растерянно окинула себя взглядом. А затем посмотрела на него. Одежда на месте. И он не выглядел так, будто только что между ними что-то было. В его глазах запросто читалось беззастенчивое желание и неутолимый голод, направленные на неё, но они не были удовлетворены.

«Как это? Я же всё помню! Я всё чувствовала. Он совершенно точно воспользовался моей беспомощностью. Как куклой? Он ведь…» — но подтверждений воспоминаниям не нашлось. Остались только вопросы и растерянность. Это было на самом деле? Это излишне реалистичный кошмар? Или всё-таки истина, которую он решил чуть припорошить обманом?

Астарион продолжил обнимать её и ласково ворковать над ней, как над хрупким ребёнком или питомцем, ничуть не удивляясь её реакциям и слабости. Он нежно растирал её ладони, согревая дыханием и терпеливо объяснял, что себе нужно дать время, и всё вернётся — прежняя грация, ловкость, сила и уверенность. А затем приумножатся, сделав её ещё более совершенной.

— Сожми руку в кулак… — шепотом приказал он, когда её ладонь потеплела.

Пальцы послушно сжались. И в этот момент сознание едва не разорвалось беззвучным криком ужаса.

Тело оживало. Сидело. Моргало. Сжимало руку. Не по воле Лилит.

В панике она попыталась моргнуть. Ускорить, замедлить и задержать дыхание. Что-то сказать. Разжать кулак. Ничего. И при этом тело как-то продолжало действовать. Но теперь Лилит стала в нём будто пассажиром, вынужденным только видеть, слышать и ощущать. Ужас. Паника. Оцепенение. Замешательство. И ещё больше попыток. Бездумных хаотичных попыток сделать хоть что-то. Приказать телу любую глупость, любое движение. Просто вернуть хотя бы толику того, что было. А дальше лишь беззвучный крик. Вопль раненого зверя, запертого в клетку без выхода. Надолго? Навсегда?

Возможно, что-то отразилось в её глазах, поскольку Астарион чуть помрачнел:

— Моя милая, я чувствую, что ты… разочарована? Почему? Тебе не нравится то, что я для тебя сделал? Разве ты не хочешь быть моей навсегда? — голос с оттенком гипнотического очарования подталкивал ответить так, как хочет он.

И тогда случилось самое страшное.

Губы разошлись в стороны улыбкой. Ожившие ладони коснулись его рук. Мелодичный голосок, способный очаровать любого, зазвучал в тишине спальни:

— Мне всё нравится. Я не могу быть в тебе разочарованной. Я очень хочу быть твоей навсегда.

Лилит заверещала от разворачивающегося кошмара.

Кукла. Оболочка без души. Покорная игрушка, выполняющая приказы хозяина. Возможно, предыдущий приказ был мысленным или подсознательным. Астарион отдал приказ своему новому творению и оно немедленно исполнило его. Её движения угловатые и слишком резкие, но это можно списать на её юность в новом состоянии. Он смотрел на неё и выглядел довольным. Почти счастливым, если бы тень тревоги за её состояние не обрывала нити хрупкого восторга.

Внутри прекрасной оболочки продолжала биться Лилит, осознавая, что теперь заперта в собственном теле. И не в полной степени Лилит. Само тело, Кукла, отныне будет делать и говорить то, что пожелает Астарион. А внутри останется надрываться криками Душа.

Заметит ли хоть кто-нибудь эту подмену…

* * *

Астарион едва мог дышать от восхищения своим творением. Его сердце переполнялось настолько бурным ликованием, что прежние хищные и властные порывы притихли. Пребывая на пике своего довольства, он не замечал, что с Лилит что-то не так, и его возлюбленная ведёт себя немного странно.

Но кто ведёт себя нормально после подобного опыта?

Жестом он приказал ей придвинуться поближе и положить ноги ему на колени. Юная вампирша немедленно исполнила приказ, не переставая улыбаться. Астариону не нравилось, когда в моменты его хорошего настроения на лице его избранницы не было улыбки. Этот приказ был отдан безотчётно.

— Какая ты послушная. Даже совсем не сердишься. Не разочарована. Ты счастлива, моя любимица? — соблазнительно прошептал он, огладив прохладную щёку.

— Я очень счастлива и не могу на тебя сердиться, — промолвила она звенящим голосом, словно серебряный колокольчик.

— Хорошая девочка, ты заслужила вознаграждения.

Вампир самодовольно улыбнулся, подтолкнул её, опрокидывая на кровать, и взял её ступни в свои ладони. Сначала он просто растирал её, как было с холодными руками, но следом движения стали более плавными. Его пальцы скользили по коже мягкими круговыми движениями, словно танцуя на её ступнях. Не сводя взгляда с её лица он медленно начал разминать каждый пальчик её ног. Время замедлялось для них. Полутёмная спальня, освещённая только огнём камина, треск дров, постель, на которой вампир заботливо разминал каждый сантиметр потеплевших ног. Совершенно непохожий на себя обычного, он сохранял нежность и заботу в каждом прикосновении, но постепенно его движения стали чуть более настойчивыми. Ладони заскользили по щиколотке вверх.

Но путь преградили холщовые штаны, в которых она так раздражающе часто продолжала ходить, словно он совсем не дарит ей ничего изысканного.

— Моё маленькое сокровище, пора избавиться ото всех преград, — улыбнулся он, прожигая её пронзительным взглядом.

— Всё, что ты захочешь, — пропела его любимица, восторженно глядя на него как на хозяина.

Его улыбка стала шире, как у довольного своей выходкой шарлатана, которому удалось обдурить всех. В воздухе так и не прозвучала её привычная защита этого постыдного старья, недостойного даже чтобы полы мыть в кладовках. Ловким движением он стянул с неё штаны и бросил их в тот угол, из которого они точно никогда не вернутся в её гардероб. Его искушённые руки поднялись выше.

Скольких он точно так же соблазнил, всего лишь добравшись до первого прикосновения? Как минимум треть из той тысячи, что была предоставлена Касадору. Прикосновение к руке, плечу или шее гарантировали, что жертва заинтересуется продолжением. Пара фраз из тех, что все любят и заслушиваются, даже если понимают их несомненную ложь, пронзительный взгляд, достающий до мелкого дна их души… И вот ловушка захлопывается. Но если жертва позволяет коснуться её ноги, то игра становится до смешного простой.

Мысли о веках отточенного мастерства проносились в рубиновых глазах, пока руки нежно, но с чуть большим давлением поднимались всё выше. Простая игра в искушение, в которую он мог бы играть сразу с десятком возможных любовников.

Но его никогда не интересовал десяток. Или сотня. Или тысяча.

Даже напротив, их хотелось поскорее забыть. Похоронить в памяти и никогда не возвращаться к безымянной могиле, на которой порой проступали имена, царапая его давно мёртвую совесть. Астариона интересовал лишь один маленький неугомонный кусочек хаоса, который ему наконец удалось приручить. Маленькая и дикая, словно пикси, такая же поэтичная и шустрая. И лёгкая. Лёгкая во всём. От знакомства, когда он запросто повалил её на дорогу, приставив к горлу лезвие, и до момента когда он осознал, что собирается оставить её себе навсегда.

Путанные инструкции ритуала полностью оправдали его добровольное заточение рядом с ней в тревоге, что что-то пойдёт не так. Второй раз рядом с ней он по-настоящему боялся. Боялся потерять. Совершить ошибку.

Теперь они связаны навсегда.

Восторг кружил голову. При взгляде на неё он терялся в калейдоскопе неистовых желаний, а чувства беспорядочно прыгали от всепоглощающей похоти до чего-то сложного, сильного и невыносимо искреннего. Того чувства, в существование которого он никогда не верил, бросая его название костью всем страждущим. А теперь на самой высокой точке познания невыносимого чувства ему казалось, что сердце разрывается на части. Для неё. Чтобы сделать её счастливой. Любой ценой.

Массаж продолжился. Он едва мог оторвать от неё взгляд хотя бы на мгновение. Она и до этого была красивой. Бледная, с фиалковыми глазами и вороно́й гривой шёлковых волос. Полукровка с почти правильными чертами лица, которые вечность довела до идеала. До его идеала. Его сводил с ума один её вид, такой милой и послушной. Будоражило её безмятежное выражение лица, за которым частенько пряталось нетерпение, граничащее с жаждой, чтобы он немедленно овладел ею. Не выдержав ещё секунды промедления, он наклонился, чтобы смять её губы в поцелуе. Руки мастерски подхватили её под бёдра, чтобы подтянуть поближе.

Она ответила без промедления. Её губы двигались вместе с ним, её язык жарко сплетался с его. Кончиками пальцев она невесомо касалась его плеч, так чтобы он сам решил, хочет позволить ей к нему прикасаться или всё же запрещает. Каждое движение казалось выверенным до того совершенства, которого ему хотелось от неё видеть.

— Моя послушная любимица, — произнёс он слова с хрипотцой, от которой дыхание сбивается у всякого, кто слышит. — Ты хочешь, чтобы я продолжил? Или ты уже изнываешь от желания быть моей?

— Я хочу быть твоей. Всегда, — заструился серебром голос, так радующий его словами, которые он хотел услышать.

Массаж ещё не закончился, но он принял образ новой игры. Поднимаясь всё выше и выше, его руки избавлялись ото всех досадливых препятствий. Медленно, чувственно и с восторженным трепетом, словно разворачивал подарок. Ненавистная рубаха полетела следом за штанами. Его пальцы продолжали массировать её ноги, но теперь задерживаясь на определённых участках. Его любимица отзывалась ровно так, как он от неё ожидал. Его пальцы едва взволновали внутреннюю сторону бедра — она шумно выдохнула, закусив нижнюю губу. Он поднялся чуть выше — её щёки залились румянцем, а дыхание сбилось.

В полутьме её глаза поблёскивали драгоценными камнями. Тело послушно реагировало ровно так, как ему хотелось. Возбуждение захватило её как по щелчку. Её губы едва слышно шептали, что она готова выполнить любое его желание. Ублажить его именно так, как он хочет. В ответ его глаза накрыла пелена пьянящего ликования. Недоверчивый восторг ошеломлял от ощущения всестороннего подчинения. Понимание, насколько восхитительно его творение срывало начисто все мысли, оставляя лишь звериную похоть. Исступлённо покрывая её лицо поцелуями, он безотчетно продолжал шептать в её ухо:

— Моя хорошая девочка. Мой идеальный питомец. Ты сделаешь меня самым счастливым…

Он вновь захватил её губы в глубокий властный поцелуй. Сквозь порочный туман вожделения он на мгновение уловил, что его ненаглядная отвечает словно механически, без страсти, без робости и былого нетерпения, но покорность сейчас возбуждала во много раз больше.

— Я обещаю баловать тебя, заботиться о тебе, доставлять тебе удовольствие и всё внимание, которое ты пожелаешь… — шептал он в её шею, отмечая свежим укусом.

Моя. Моя. Моя.

Он чувствовал, что новое существо теперь направлено на то, чтобы доставить ему удовольствие, никакие иные мысли и желания больше не имеют для неё значения. Но вновь нашёл это лишь великолепной изюминкой их первой ночи в новом статусе. Нежность губ, ласкающих идеально-белую кожу, переходила в жадные укусы. Красное на белом расцветало порочными цветами. И больше никакого шипения, слезинок и всхлипываний. Никаких слёзных просьб остановиться и стать чуть нежнее.

Его прелесть послушна. Она покорно принимала все прикосновения, укусы и поцелуи. Продолжала улыбаться, когда его губы больше терзали, чем ласкали, когда зубы царапали страстным росчерком самые чувствительные места, когда прикосновения будто проверяли её на прочность. Она ожидала приказов и покорно раздвинула ноги, когда этого захотел хозяин.

* * *

Внимание: при погружении во внутренний мир мы переходим в «Я».

Я пытаюсь закрыться. Запереть себя подальше от глаз и ушей… от собственного тела. От ощущений. Не хочу чувствовать то, что чувствует оно. Я не просто узница. Всё, что он творит с моим телом, отдаётся мне, многократно усиливаясь. Я пытаюсь оплакать мою беспомощность, но не могу. Я всё чувствую. Не могу не чувствовать. Не могу закрыться…

Руки, плечи, шея ноют от его укусов и хватки, от которой раньше у меня сломались бы кости. Но боль повсюду. Тело теперь послушное. Оно не вскрикнет и не попросит быть мягче. Оно покорно сносит всё. Боль расползается дальше. Навязанное его приказом желание гасит лишь самые острые пики. Я кричу, но мой крик никто не слышит. Я закрываю уши, но не могу никак отстраниться от его лихорадочного шёпота.

«Моя. Моя. Моя…»

Акт соития терзает сильнее, чем худшие из ударов кнута Баала. Даже вырванная из моих жил проклятая кровь не мучила настолько сильно. Боль ползёт ниже, накрывая грудь и живот. Он словно пытается пожрать меня всю. А чего я ожидала, если он хищник, а я его добыча?

Тело двигается, подчиняясь его желаниям, шепчет покорные рабские ответы, стонет, как ему нравится. Я пытаюсь свернуться клубочком в своей бесконечной бездне. От боли бессильно вою. От последующих действий хочется исчезнуть. Забыть себя полностью. Стать ничем, но только не чувствовать насилия над телом. Я разрываюсь рыданиями. Обида рвёт на части и терзает меня не меньше.

— А ты думала, Дитя, что он тебя любит и никогда не причинит тебе боль?

Тело отводит голову чуть в сторону, чтобы ему было удобнее её кусать, и шире разводит ноги. Я слепо пытаюсь сделать хоть что-то. Хоть как-то закрыться. Тщетно. Когда становится совсем невыносимо и я почти чувствую, как ломаюсь, словно яичная скорлупа, появляется голос. Я готова сломаться. Но боль, ритмично пронзающая меня всё быстрее и быстрее, притупляется. Ослабевает наполовину. Что-то держит меня. Утешает.

— Я верила ему. Прощала всё. Я любила его. Я всё ему отдала…

— Вот он и взял всё. До сих пор берёт. Будет брать всю ночь, а потом утром, и всякий раз, когда ему захочется вновь овладеть безотказным рабским телом.

Голос режет правдой по живому. Открывает ужас моего нынешнего бытия. Я стала узницей своего тела. Я буду сходить тут с ума, если душа способна сойти с ума, от одиночества и бессилия. Но это не самое страшное. Я буду чувствовать всё, что он пожелает сотворить со своей новой рабыней. А ему рабыня больше по душе, чем я.

«Какая ты послушная. Наконец-то радуешь меня. Как ты так охотно принимаешь мои прикосновения. Так приятно видеть, что моя любимица наконец делает то, что ей следует делать. Наслаждается без капризов. Моё прекрасное создание…» — отравляет меня его довольный шёпот.

— Кто ты? — пытаюсь я переключить всё моё внимание на голос.

— Ты знаешь кто я, но я напомню. Я та, кто забирает себе всю боль от кнута Баала, когда ты оказываешься недостаточно хорошим папочкиным отродьем. Я та, кто закрывает тебя от ужасов взросления в его культе с бесконечной чередой отвратительных образов. Я та, кто делает всё необходимое, чтобы мы с тобой выжили. Даже самое для тебя страшное. Пока ты пыталась быть любимой папочкиной дочкой мирными путями, я методично истребляла всех, кто мешал нам. Я всегда была твоей рукой, умеющей быстро и мастерски убивать. Я защищала тебя, когда Астарион называл тебя ничтожеством…

Способность изъясняться на мгновение пропадает. Я думала, что хуже быть не может. Что хотя бы часть моих кошмаров осталась в прошлом. Но теперь с ужасом понимаю, что моё одиночество и беспомощность разделяет Тёмный Соблазн. Я так надеялась, что моя тёмная сторона пропала навсегда вместе с проклятой кровью. Я так хотела в это верить. Как должен перевернуться мир, чтобы возлюбленный стал худшим кошмаром, а внутренний монстр защитником?!

— Этого не может быть!

— Подумай. До нападения Орин мы были неразлучны, но всегда отличались. Чтобы сохранить твой наивный свет и твою детскую невинность, я брала себе худшее.

— Ты Убийца Баала!

— Нам не оставили выбора ещё при рождении. Лучше пусть умирают другие, чем мы. Я защищала нас.

— Защищала?! Я думала, что ты меня ненавидишь и хочешь уничтожить. Занять моё место. Поглотить.

— Но поглотил тебя Астарион. Мне следовало убить его раньше. В лагере у Лунных Башен. Пока он оставался милым и безобидным любовным интересом. Защитить тебя. Вся моя жизнь — это защита тебя. Нас…

— А как же убийство Альфиры?! И все бездумные порывы убивать всех вокруг? Маленькую девочку, Гейла и всех, кто был слабее нас!

Принимать подобное «соседство» больно, гадко и страшно. Я должна была победить Тёмный Соблазн и остаться собой. Свободной. От кошмаров, от влияния, от тирании… Почему всё обернулась полным разворотом в противоположное направление?

— Это последствия травмы. Последствия нашего разделения. Альфира стала случайной жертвой. Девочка просто оказалась не в то время, не в том месте. Прорываясь наружу, я ощущала только угрозу и бросалась на всё…

— Тебе нравится убивать! — не выдерживаю я, не желая верить в лучшее моей худшей стороны.

— Нам нравится убивать! — напоминает она. — Семейство Тормов ты убивала изящно, с улыбкой. Гоблинов с ощущением превосходства. Юргира и его слуг с ликованием. Моё тебе восхищение за исполнение. Но. Ты никогда не вспомнишь, скольких мы отправили на тот свет и в каком возрасте начали. Благодаря мне. Помни — нам не оставили выбора. Или станем любимым отродьем Баала, или смерть. А когда делаешь нечто чудовищное, проще научиться получать от этого удовольствие.

— Это отвратительно!

— Только для тех, у кого есть выбор. Спроси себя, дитя, скольких ты готова убить, чтобы обрести свободу?

Я замолкаю. У нас отобрали выбор. Опять. Скольких я готова убить ради моей свободы, ради шанса вновь управлять телом? Пока только одного. Того, кто в этом виновен… а впрочем, его слуг тоже не стала бы щадить. Но если бы мне назначили цену, то сколько? Десять? Пятьдесят? Заполнить ещё одно крыло кладбища? Сейчас я откажусь, но сколько раз мне придётся вытерпеть насилие от Астариона, прежде чем я соглашусь не глядя?

Слова вплетаются в меня истиной, которую я так давно отвергала. Словно дитя, при котором оболгали родителя. Я верила в ложь. Всё это время я снова и снова верила в ложь… Я растеряна. Шокирована. Оглушена болью, которая всё ещё расползается по телу, но уже начинает стихать. Астарион на время выпустил рабское тело из своих когтей и теперь устало воркует со своей новой игрушкой.

Как иронично сошлись эти двое. Вампир, разучившийся любить и теперь желающий абсолютного контроля, да покорная Кукла, не умеющая любить, но способная говорить нужные слова по команде.

Как долго я заблуждалась относительно Тёмного Соблазна. Я слепо верила, что моя чудовищная кровожадная сущность это дар Баала своему отродью. Сомнения порой были, когда я видела Орин или слушала истории про Саревока и спутника Джахейры. Ни один из них не страдал такими чудовищными порывами, как я. И только сейчас. В темноте и одиночестве. Заключённая в темницу собственного тела, я вновь почувствовала Тёмный Соблазн.

Тёмный Соблазн никогда не была даром Баала, она всегда была мной. Той моей частью, которая ради выживания брала на себя весь удар его ярости. До покушения Орин, пока я оставалась цельной, часть меня называла себя Тёмным Соблазном, забирая все худшие деяния. Так мне было проще. Я позволяла одной части себя становиться монстром, чтобы другая получала небольшую передышку. Детство отродья Баала ненамного лучше отношений с новым Астарионом. А ведь ради него я оттолкнула её от себя как можно дальше. Отказавшись от своей тёмной стороны, я стала слабой. Именно Тёмный Соблазн подталкивала меня защищаться, ударить Астариона за его слова, ответить не меньшей колкостью, бросить ему вызов. Не становиться игрушкой в его руках. Тёмный Соблазн билась в моей голове, когда вампир подавил мою волю.

И теперь.

В этой темноте нас двое.

Я нуждаюсь в Тёмном Соблазне. В моей чудовищной стороне. Без неё не выбраться. Без неё не победить Астариона. Без неё я оказалась в этой ситуации, позволяя меня растаптывать.

Я протягиваю руки к Тёмному Соблазну. Мы всегда должны были оставаться вместе.

— Нам надо набраться терпения, дитя. Мы выдержим это. И однажды вернёмся. Наше положение отвратительное. К нему придётся привыкнуть. Больше не пытайся бежать от ощущений. Будет только больнее.

— То есть оставаться свидетелем, как он будет снова и снова меня насиловать?!

— То что было сейчас, по моему опыту, мало отличается от ваших добровольных сношений в прошлом. Просто чуть больнее. Но больше не беги. Не прячься. Иначе пытка будет постоянной. Едва ли ему скоро разонравится его Кукла.

В доказательство слов Тёмного Соблазна Астарион вновь притягивает к себе безотказное тело, обжигая шепотом о желании брать свою любимицу снова и снова. Кукла гадким голосом желает быть его игрушкой для плотских утех сколько он пожелает раз.

— Я выберусь. И положу этому конец.

— Мы положим этому конец. Только больше не мешай мне защищать тебя от него. В прошлый раз именно твои глупые чувства помешали мне пробудиться после первой неудачной попытки и убить его.

— Не стану мешать. Я его ненавижу за всё, что он сделал!

— Оставь подобные чувства Тёмному Соблазну, дитя. Я буду ненавидеть его куда продуктивнее. Я уже давно его ненавижу. Вся эта дрянь сидела в нём ещё до ритуала. Но влюблённая душа ничего не замечала.

Если мы вырвемся, то я обещаю всеми силами помочь Тёмному Соблазну сделать то, что не удалось давным-давно — убить того, кто растоптал мою любовь и сделал меня своей бездумной игрушкой!

* * *

Похоть переходила все грани одержимости. Его любимица. Его совершенное создание. Манила и сводила с ума. Все мысли были посвящены ей. Желание достигло безумия и требовало немедленного удовлетворения. С ней. Сейчас. Экстаз терзал его, едва не переходя в агонию.

Её абсолютная покорность пробуждала внутри что-то звериное. Неистовое. Лишённое способности остановиться. Чувствуя, что грядущая кульминация отберёт последние остатки сил, он вбивался в её покорное тело так, словно от этого зависела его жизнь. Лихорадочно шептал в её кожу рвущиеся наружу слова страсти и обещаний. Обещаний дать своему любимому питомцу всё.

Она улыбалась даже тогда, когда должна была жмуриться от боли. Его послушная идеальная девочка. Она двигалась вместе с ним. Без единого каприза принимала его звериную страсть. Шептала слова любви ровно тогда, когда они были более всего желанны. Она растерянно замерла всего раз, когда он попросил её сказать, чего она хочет.

Движения становились всё более неистовыми. Сильнее. Глубже. Грубее. Безумие нарастало. Хватка должна была причинить боль. На лице застыл оскал.

— Ещё немного, мой питомец. Ещё немного… Я почти у цели… ещё немного…

Кульминация вырвала его из порочного круга бесконечной похоти. Напряжённое каждой мышцей тело наконец взорвалось оглушающим и ослепляющим наслаждением. Его хватка стала ещё отчаяннее, когда волна удовольствия разнеслась от макушки до пяток, уподобляясь лаве. Обессиленный, он продолжал сжимать её в своих объятиях. Долгожданная разрядка обрушила его рядом с ней, поглощённого ощущением, очень похожим на счастье. Она послушно замерла. Наконец на лице её хозяина, тяжело дышащего и окончательно измотанного, чистое удовлетворение. Он слегка откинулся назад, глядя на питомца с трепетной улыбкой. Его любимица немедленно улыбнулась в ответ.

— Я люблю тебя, — произнесла она три слова, которыми в этот момент он больше всего на свете хотел бы обмануться.

— И я люблю тебя, мой питомец, — ответил он одними губами и погладил её по волосам.

«Я тебя ненавижу и однажды найду путь на свободу. И тогда я оторву твою голову и насажу на пику!» — в ярости пообещала Душа, но её никто не услышал.

------------------

P.S.

Немного пояснительной бригады

Эта часть посвящена ритуалу Тёмного Поцелуя.

В шапке есть ссылка на статью о нём в вк, но я нашла одну из версий упоминаемой там книги Ван Рихтена и интерпретировала её в соответствии с моей испорченностью.

Ритуал Тёмного Поцелуя создаёт не отродье, а невесту вампира (даже в книге указано, что это создание невесты/жениха, т.е. пол может быть любым, но я буду далее писать «невеста» и «она»). Этот ритуал может провести вампир уровня «Древний» или выше, вплоть до уровня Астариона.

Шаги исполнения: вампир питается избранницей три раза, истощая её до смерти, паузы между питанием не указаны. Должны ли быть первые два раза просто безобидными укусами или тяжёлыми почти до смерти — не указано. В момент перед терминальной комой вампир должен недолго поить жертву своей кровью, при удачном стечении обстоятельств она впадает в кому, умирает и возвращается в статусе невесты, физически как новорождённый полноценный вампир со своей собственной волей, но есть нюансы:

1) каждый из укусов в процессе ритуала (включая кормление коматозницы) сопровождается сильным экстатическим переживанием и сильной похотью*

2) Между вампирами возникает крепкая эмоциональная и ментальная связь: они могут чувствовать сильные эмоции друг друга и общаться телепатически на большом расстоянии. Это не чтение мыслей, а бессловесный диалог*

3) невеста не понимает, кем стала, она испытывает тяжёлую эмоциональную нагрузку, переживания могут быть для неё ментально травматичными, а если обращение произошло насильно, то есть высокий риск эмоционального парадокса и последующего безумия**

4) некоторая форма послушания всё же присутствует, но всего несколько месяцев. Словно под обворожением, невеста будет выполнять приказы супруга, но если это причинит ей боль, то она не подчинится.

*) собственно образы Астариона, который воспользовался не до конца обращённой Лилит до её пробуждения — это последствия первого и второго. Астарион не отошёл от процесса кормления и просто транслировал свои мысли, а Лилит восприняла их как истину

**) Лилит оказалась там, где сидела Тёмный Соблазн, по сути она спряталась от тяжёлого ментального парадокса в своей «безопасной комнате» для субличностей, но дорогу назад потеряла.

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249701

Ледяная водаЗаменяет мне кровьПотому что обманУничтожил любовьВ моём сердце пустотаА душа моя мертва(Эпидемия — Я Молился На Тебя)

Дни Астариона сияли непрекращающимся праздником. Один ритуал дал ему свободу и возвысил над всем в этом мире, второй даровал вечные узы с единственной в этом мире душой, которая была для него важна. Восторг, распустившийся в его сердце после её пробуждения, и не думал гаснуть. Напротив, с каждой минутой он разгорался всё ярче. Его идеальное творение рядом с ним. Прекрасная, послушная и безотказная. Связанная с ним самыми крепкими нитями. Отныне и навсегда. Никто не заберёт её, никто не украдёт — ни время, ни союзники, ни враги, ни завистники. Aeterna amantes.

Он вновь впился жадным поцелуем в её алые губы, шепчущие всё, что он желал слышать.

Ты никогда не забудешь своего первого. Так говорили в период его смертной молодости. Он смеялся над наивными словами даже тогда и едко плевался в них после двухсот лет бесконечной вереницы любовников. Он не запомнил того, кто был его первым и для кого он сам стал первым любовником… всего на один раз, а после он доставлял их хозяину и считал мёртвыми. Он был уверен, что эти слова глупы и наивны, а поверит в них только тот жалкий идиот, который верит в любовь.

Дорожкой поцелуев он покрывал каждый сантиметр её прекрасного кукольного личика.

Но когда он, снедаемый жаждой, которую уже не могли утолить животные, рискнул склониться перед тонкой бледной шеей, случилось невероятное. Много невероятных вещей, начиная от того, что Лилит не воткнула ему в грудь кол и не выгнала, а выслушала и даже… даже позволила продолжить. Тогда слова обрели смысл. Самый прямой. Он дрожал, как мальчишка, скрывая за улыбкой робость. Она послушно легла на грубый спальник и попыталась расслабиться. Для него. Даже закрыла глаза, что показалось ему безумно милым. Укус вышел грубоватым. Позже он не повторял свою ошибку. Запомнил, что в первый раз причинил ненужную боль. Но затем он позволил горячему живительному потоку наполнить себя и пропал. Навсегда.

А она на следующий день предложила ему так ужинать каждую ночь…

Не сдерживая силы, он вжал её в перину, чтобы насладиться её теперь лишь видимой хрупкостью, в которой жила сила, подаренная им.

Даже если бы впоследствии Лилит отвергла его ухаживания, то осталась в его мыслях. Словно вместе со своей кровью она поселилась отчасти внутри него. Дышала своей музыкой у него под кожей и сама соблазняла тем, что не сделала ничего, чтобы соблазнить. Едва её кровь начала петь ему, прямо прикасаясь к сердцу, он начал замечать этот взгляд. Особый. Ни на кого другого она так не смотрела. Будто он оставался достойным мужчиной после всего того дерьма, что успел натворить, после двухсот лет унижений. Будто в нём было что-то заслуживающее доверия. Слишком светлый взгляд, слишком искренний, слишком… влюблённый. Настолько, что первое время он едва не взрывался от злости. За его саркастичными шутками и озорной улыбкой билось желание встряхнуть её хорошенько и рявкнуть «опомнись, я не такой! Я последний, кому можно доверять!». Но только сперва…

Лилит начала в него влюбляться настолько до смешного просто, что он соблазнил её на одном дыхании. Обеспечил себе абсолютную поддержку в её лице. И порой намеренно искал её особый взгляд, на миг обманываясь, что в нём действительно осталось что-то достойное.

Она послушно подставила шею, позволяя ему чуть пригубить её. Раствориться в её неповторимой сладости.

Лёгкая жертва. Трепетно дрожащая от его прикосновений. Краснеющая от его лести. Соблазнённая почти инстинктивно. Идеальная игрушка для манипуляций. Пока вокруг них не начинала смыкаться опасность. Тогда нежный цветочек показывал зубы и стальной характер. И становился смертельно опасным. Особенно когда играючи могла убедить противника совершить фатальную ошибку и умереть. И делала так снова и снова. С такой улыбкой на лице, что её хотелось немедленно поцеловать. Не говоря о моментах, когда она дарила ему свой особый взгляд. Когда слушала его. Когда была его зеркалом. Когда раздражающе мило играла на своей лютне рядом с ним. Своих она защищала и словом, и делом. Чужих разрывала на части. Достойно отвечала любому противнику и врала в глаза врагам, ни разу себя не выдав. Не дрогнула, даже когда Баал вырывал из её нежного тела всё, что считал своим по праву.

Повинуясь его приказу, она, будто тёплый сонный котёнок, прикусила его шею, почти невесомо прокалывая клыками до выступившего рубинового потока. Он сгрёб шёлковую волну волос в кулак, притягивая её ближе.

Ритуал сделал его собой. Без необходимости лебезить. Без маски притворства. Больше не требовалось отказываться и отступать от желаемого унизительно покорно, без борьбы. Играть фальшивой улыбкой и делать вид, что не очень-то и хотелось. Теперь он был той силой, перед которой следовало пасть ниц. Бояться и уважать. Больше он не унижался в демонстрации доброй и покладистой версии себя, чтобы не лишиться защиты их стаи. Нет, теперь он снисходил до того, чтобы остаться с ними. Теперь он перерос их всех… Едва Клинок Фронтира стал Клинком Аверно, Астарион ощутил растущую внутри силу, приготовившуюся уничтожить возможного врага. Он чувствовал потенциального конкурента. Друзья так быстро оборачиваются против, что проще наносить удар загодя.

Её губы со вкусом его крови были слаще самой жизни. Теряя последние капли самообладания, он целовал отчаянно глубоко и грубо, словно она могла вот-вот исчезнуть.

Угрозой в его глазах воспринимались и силы всех остальных. Возможные будущие противники. Особенно друидка и её рашеменский увалень. Цепкий взгляд Джахейры словно прорезал его насквозь с первого мгновения после ритуала. Его обострившийся до невозможности слух уловил, как она начала настраивать его женщину против него. А этот так называемый «дядюшка», зазывающий Лилит в совместные приключения… Астарион не доверял им. Знал, что они не доверяют ему, и был готов каждое мгновение броситься в атаку.

Они были полезны. Без них он не смог бы обратить ритуал в свою пользу. Без них не добраться до главного противника. Разумеется, следовало продолжать играть вполсилы их союзника, чтобы не лишиться защиты от личинки и не потерять всё то, что он обрёл. Но затем, ради их же блага, им следовало уйти с его пути или… в конце концов, за все дни совместного путешествия он тщательно подмечал сильные и слабые стороны каждого, чтобы играючи расправиться.

Исключения были.

Лилит. Его верный маленький питомец. Слишком доверчивая каждому его слову, чтобы предать и слишком… слишком желанная, чтобы переступить через неё. Её кровь продолжала петь ему даже после ритуала. Она упорно циркулировала у него под кожей и сводила с ума. Ритуал вычеркнул из его жизни жажду крови, но не жажду своей первой. Едва он взглянул на неё, уставшую, покрытую синяками в том месте, где ей достался удар от Касадора, но смотрящую на него своим особым взглядом, то понял, что она будет с ним всегда. Она нужна ему. На всех уровнях. Любой ценой. Даже терпением, что удручало.

Идеальная белизна её кожи теперь манила, кружа голову. Покрыть её поцелуями, покрыть укусами, покрыть метками. С терпеливой улыбкой смотреть, как они на глазах исчезают, бросая ему вызов снова и снова отмечать её своей. Купаться в звуках её сбившегося дыхания и всё больше растущих стонов её неукротимого удовольствия.

Он поменял мнение относительно Гейла, когда тот стал богом амбиций. Неприятие быстро сменилось пониманием, как именно можно использовать нового бога в своих целях. Разве может найтись в мире кто-то более амбициозный, чем он, вознесённый вампир? А новый бог благословлял всех без исключения амбициозных почитателей. Так Астарион мог однажды стать его Избранным, что смешило, но недолго, ведь сила не бывает лишней.

Он вдавил в мягкие подушки её запястья, полностью лишая воли. Кончиками пальцев прочертил долгий путь от её рук до чуть дрожащих в предвкушении бёдер. Момент самой трепетной уязвимости, когда он раздвигал её ноги, одновременно глядя ей в глаза, читая искорку искренней робости. Словно раз от раза она оставалась нетронутой девой, впервые отдающейся ему. Момент… который в этот раз отчего-то смазался… словно она… нет, показалось!

Клетка захлопнулась, когда она с явной неохотой согласилась поселиться вместе с ним во дворце Касадора. Тебя истязали в этом мрачном месте два века, ты действительно хочешь провести здесь ещё хоть секунду? Глупенькая моя, я захватил всё, что принадлежало ему, и теперь это не символ моей слабости, а знак силы нового лорда. Свергнувшего своего недостойного предшественника.

Жажда жизни, бьющая ключом из Лилит, одновременно восхищала и пугала. Рядом с ней, с её детской непосредственностью, невозможно не заразиться яркой жизненной энергией. Почти бездонным вдохновением. Оно согревало его изнутри, толкая сворачивать горы, покорять, захватывать… Бросить к её ногам весь мир, на который она будет смотреть то с жёстким расчётом прошлой себя, то с нынешним невинным непониманием, что делать с таким большим подарком. Я хочу поговорить, это срочно! Мой милый питомец, это действительно не может ждать? Это важнее, чем переговоры с подозрительным к любой тени герцогом Рейвенгардом-старшим? Ладно, что же такое случилось у моей любимицы? Тебе пришла в голову идея очередного четверостишия либретто? И всё?! Не обижайся, моё сокровище, я слушаю.

Переговоры с Рейвенгардом начались с опоздания и признания Лилит своей оплошности при герцоге. И, как ни странно, переговорам это пошло только на пользу… Но одновременно с этим становилось страшно — что, если она пожелает начать жизнь с чистого листа, и он попадёт под поток ветра перемен? Станет ей ненужным. Одно дело спать с вампиром да играть в любовь на поле боя, но провести вместе вечность добровольно?.. Астарион не хотел знать, чем всё обернётся.

Её стоны услаждали слух. Её страстный танец под ним гладил его самолюбие. Её лицо выражало именно ту агонию наслаждения, которая бы радовала его глаз. Идеально. Всё именно так, как он хотел… Но почему на краешке сознания словно зудела свежая рана… нет, глупость какая. Всё в совершенстве так, как он хотел.

Но как же долго пришлось терпеть её детские капризы. Хочешь быть спутницей вампира? Тогда, милая, придётся уподобиться ему. А если не хочешь, то даже вознесённый вампир не будет вечно потакать твоим прихотям. Он всё ещё помнил ужас, резанувший его по сердцу, когда в битве со стражем адамантиновой кузни её пришибло наковальней. Тогда близость смерти отогнал свиток воскрешения. После её едва не отобрал у него Баал. А на очереди стоял Нетерийский Мозг. Астарион запер её в безопасности золотой клетки, но даже там, на балу, её касались жадные глаза гостей. Все пытались украсть его единственное сокровище. Все пытаются… и будут пытаться. Давно стоило принять меры.

Астарион не гордился выбранным методом. Он пытался добиться её согласия по-хорошему. Но всегда покладистая любимица упрямо не желала прислушиваться к его доводам. Он старался быть терпеливым. Действительно старался. Прилагал все усилия, чтобы оставаться нежным и любящим, но её непробиваемое упрямство неоднократно толкало его к срыву. К словам, о которых он сожалел после. Даже несколько раз порывался попросить прощения, но всякий раз замирал на месте и молчал. Она сама виновата в его срыве и брошенных в порыве гнева словах. Не хочет по-хорошему, будет по-плохому. Потом поумнеет и сама «спасибо» скажет. Он не какой-то монстр. Он не Касадор! Он не собирался делать из неё отродье. Для его особенной женщины был приготовлен особенный подарок. Ритуал, который должен был соединить их в вечности. Даровать ему вечную невесту.

Её покорность сводила с ума. Такая покладистая, нежная, отзывчивая… Дрожащая от каждого его прикосновения. Выгибающаяся от каждого рывка внутрь. От безумной животной похоти. От ускорения, смешивающего агонию боли и удовольствия в единый узел…

Кое-что весьма ощутимо изменилось. Его привязанность к ней. Она и раньше будто жила и пульсировала у него под кожей. Не выпускала из своей нежной хватки его разум. Стала по-настоящему важной для него. Настолько, что стоило бы встревожиться. Но теперь его одержимость ею переходила все границы. Её было мало. Каждая секунда, каждое мгновение, что он не прикасался к ней, превращалось в пытку. Он жаждал её так, как не жаждал ничего и никогда. Даже его былое стремление обратить нечестивый ритуал в свою пользу теперь меркло по сравнению с неудержимой похотью к ней. Их будто сковало цепями. И нет, он не тревожился о странных переменах. Пока. Вся она и телом и душой отныне принадлежала ему. Весь её неукротимый хаос, её детская непосредственность, её зрелая безжалостность, её мысли и чувства — вся она теперь его.

Вымотанный последней безумной кульминацией, будто сжигающей его в пламени Аверно, он обессиленно вновь и вновь гладил кончиками пальцев её бледное лицо, запрещая себе видеть в нём что-то, кроме совершенства. Усталый восторг всё никак не утихал. Всё идеально. Именно так, как он желал. Только противный червячок сомнения никак не может отпустить и будто видит что-то странное за гранями его счастья.

— Я сделаю всё, что ты пожелаешь, любовь моя. Только пожелай. Я хочу, чтобы моя любимица была счастлива, — прошептал он, опрометчиво разрешив себе быть щедрым на любой её каприз.

Но отчего-то она посмотрела на него с растерянностью. Словно он спросил у неё что-то, чего она не знает. Его маленькая буйная пикси, его кусочек хаоса, молчала, глядя на него будто в поисках подсказки… Молчание затягивалось. Очень неприятно затягивалось, начиная подкармливать его сомнения. Пусть ответит… пусть ответит хоть что-то. Почему она молчит?

— Я хочу только тебя, — наконец ответила она с улыбкой.

Астарион заставил себя забыть об этой заминке. Давил сапогом противного червячка сомнения внутри себя, не позволяющего ему просто быть счастливым. Гадкая тварь оставалась слишком живучей. И слишком настырно шептала, что чего-то важного не хватает.

* * *

Каждый последующий день кажется ещё более невыносимой пыткой, чем предыдущий. Кукла настолько пришлась по душе Астариону, что он использует каждую свободную секунду, чтобы овладеть ею. Тёмный Соблазн не ошиблась, но даже она не могла предсказать, насколько вырастут его аппетиты. Под ударами его неутолимого голода я быстро закрыла глаза на все ужасы, которые творила моя тёмная половина. Все те воспоминания, все те ужасы… не мне её судить. Когда выбора нет, я бы тоже сделала всё. Даже самое мерзкое…

Он не сдерживается. Кукла с его немого приказа пожелала, чтобы он был с ней неистовым, и теперь он едва разменивается на неторопливую ласку. С отвращением и недоступными мне слезами я вынуждена терпеть снова и снова то, что он с ней делает. Я не могу назвать это близостью. В мыслях ржавым гвоздём царапается слово «изнасилование». Чувство владения радует его так сильно, что он до сих пор не заметил, что в очередной раз распростёртая под ним Кукла ни разу не испытала удовольствия. Тело может разжигаться желанием по команде, но не наслаждается процессом.

Всякий раз, когда до меня доносится его невыносимое «вот ты где, моя дорогая» с соблазнительным придыханием, я в истерике бьюсь о стены. Стены превращаются в бесконечный зеркальный лабиринт из кошмаров, в котором я бегу загнанной мышью. Вслед мне летит его шёпот, опротивевшая нежность и терзающие меня обещания. Он просит её назвать любое желание, а кричу в ярости и отчаянии единственное — чтобы перестал мучить, чтобы оставил в покое хотя бы ненадолго. Лабиринт смыкает вокруг меня стены, а вокруг моё искажённое ужасом отражение. Множащаяся в вечности паника. Я бросаюсь на зеркальные стены. Разбиваю себя с остервенением. Если не выберусь, то, быть может, смогу оборвать цепь бесконечной боли забвением. Я согласна даже на это. На всё, что отличается от ада бессилия и бесконечного круга его похоти.

Тёмный Соблазн смотрит на меня с жалостью. Она тоже пытается найти лазейку. Всё время пытается. Мы обе знаем, что мои истерики делают только хуже. Ослабленная и израненная я чувствую каждое движение в моё тело десятикратно острее. Я плачу и умоляю прекратить всё это. Но меня никто не слышит.

В темноте моего ничего только Тёмный Соблазн слышит мой плач. Но не может защитить от боли. Она учит меня быть терпеливой. Учит выходить навстречу каждому моменту, когда он берёт моё тело снова и снова, придумывая на ходу всё более изощрённые способы замучить меня. Обещает, что так станет легче, боль притупится и я смогу сносить её с меньшими потерями. Но я всякий раз срываюсь. Едва я смотрю через глаза Куклы на Астариона, как раненым зверем бегу вглубь себя, в самый тёмный угол и продолжаю там реветь от боли. Всей той боли, что он причинил и продолжает причинять. Он будто знает, что я всё ещё осталась где-то внутри и пытается взять меня измором. Изломать до самых крохотных осколков, пока на его руках не окажется пустая и полностью покорная марионетка.

Кукла послушно исполняет его приказы. Она спит, когда он прикажет, идёт за ним по его команде и говорит то, что он потребует. Она не смеётся от комичности ситуации, не пытается внезапно поиграть в прятки, не рвётся посмотреть город, не восторгается от красоты всего вокруг. Она красивая пустая оболочка, но Астарион настолько поглощён своим идеальным питомцем, что откровенно не замечает разительных перемен. Мир прекрасен, когда рядом милый уязвимый питомец, исполняющий любую команду. Тем отвратительнее понимать, что всё, чем я была на самом деле, ему неинтересно.

Я бьюсь о зеркальные стены, пока не падаю от слабости. В реальности я давно стала бы изрезанным и бесформенным куском мяса. Но здесь нет моего тела. Есть ничто и мы, запертые в нём. Только в моменты бесконечных попыток, когда я яростно и дико ищу связи с собственным телом, меня окружает иллюзия какой-то оболочки. Которая рвётся и бьётся. Сопротивляется и калечит себя в очередном неравном бою с бесчеловечной несправедливостью. Мы ищем все возможные варианты побега. Ищем границы нашего ничто. Ищем лазейку. Подгадываем моменты сна и бодрости. Бездействие и самый мучительный пик активности. Мы продолжаем искать. Продолжаем бороться. В конце концов, кроме этого, мы ничего не можем…

Страшнее всего, что Тёмный Соблазн была здесь задолго до меня. Отправлена бессрочно в самый дальний угол рассудка. Но раньше выход существовал. Между нами была и остаётся связь, испещрённая рубцами, но живая. Она помогала тянуться к поверхности. Теперь, когда мы обе в темнице, страшным приговором висит вечность в таком заточении…

* * *

Бал-маскарад был всего лишь вопросом времени. Сокрытые ложными личинами гости, смертные и бессмертные. Смертные титулованные пешки присутствовали для баланса сил. Не стоит приглашать одних только представителей теневой власти. За их улыбками даже навстречу друг другу сверкает клинок, нацеленный в спину. Ничего не подозревающие аристократы вынуждают придерживаться самоконтроля. В конце концов, не только у Астариона тесные политические отношения с представителями древних аристократических семей при власти и правильных связях. За каждой из пешек-лордов стоит немало проблем, если на балу с ними хоть что-то случится. Это знание позволяло держать гостей под контролем. И устраивать некоторые полезные знакомства для продвижения своей власти по Побережью Мечей.

Почти спонтанное торжество было объявлено едва ли не с единственной целью — объявить о новом статусе его женщины. О его консорте. Держатели сколько-нибудь реальной власти должны знать однозначно и всецело — отныне Лилит не милая хозяйская игрушка, которую можно с лукавой улыбкой украсть, теперь она связанная с ним кровавым ритуалом невеста.

А маскарад сгладит все углы и запросто облачит неосторожно услышанное слово в наряд метафоры.

Он выбрал им идеально сочетающиеся друг с другом одеяния и вторящие друг другу маски. Под руку с королевской статью они вместе приветствовали гостей на правах хозяина и хозяйки бала. Его ненаглядная вела себя ровно так, как он загодя требовал. Ни единого лишнего жеста. Лишь непоколебимое гостеприимство, одинаковое и для лордов, и для некромантов Тэи, и для адептов тайных искусств. Он желал, чтобы она оставалась холодной и недоступной для гостей, но вместе с тем радовала их изяществом и приветствием, соответствующим её новому статусу. Сокровище, принадлежащее только ему, будет недоступно сверкать в сторону всех остальных.

Червячок сомнения напоминал, что Лилит по своей природе не сможет так легко сдержать данное ему обещание быть идеальной хозяйкой вечера. В ней слишком много радостного ребячливого стремления узнавать тех, кто ей понравился. Стремления дарить свою искру вдохновения, едва заслышит музыку. Стремления срываться с места, едва её озарит какая-то буйная идея. Её дух слишком похож на юную пикси. Не со злости или вредности, но она неспособна держать себя в строгих рамках унылого этикета высших сословий. Она обязательно вновь привлечёт к себе всеобщее внимание. И ему очень повезёт, если всё повторится, как в прошлый раз.

В прошлый раз она стала украшением бала, на которое многие смотрели с желанием забрать.

Но его любимица держалась ровно так, как он желал. Она казалась его отражением в словах и поведении. Учтивая, собранная, немногословная и восхитительная. Наряженная в лучшее платье, которое могли пошить талантливые мастера Врат Балдура. Весь вечер она оставалась прекрасной и послушной. Отвечала на каждое его мысленное или высказанное вслух желание немедленным исполнением. Оставалась кротким украшением бала. По глазам гостей Астарион видел, что послание до них дошло без множества иных смыслов.

Но всё изменилось, когда к ней обратился один из почитателей её либретто, рассказанного на прошлом балу.

Среди гостей нашлось немало поклонников её прошлого выступления. Внешне искренне восхищённых, а в глубине души желающих забрать сокровище себе. Сухонький колдун с едва заметными отметками тэянца, внешне похожий на брата Иссохшего, если бы таковой существовал, не совершил ничего недопустимого. Он лишь позволил себе увлечь хозяйку бала в разговор, вежливо восхититься её талантом на прошлом вечере и скромно попросил её порадовать гостей ещё какой-нибудь историей.

Хозяйка бала замерла на месте, растерянно глядя на Астариона. Будто у неё не было историй. Будто им неоткуда было появиться

Вампир заметил это тревожное молчание. Червячок сомнения торжествовал, испортив ему настроение на вечер вперёд. Что-то не так. Его любимица вела себя странно. Лилит, его Лилит, не могла растеряться от такой простой просьбы. В её голове сияли созвездия историй. На любой вкус. Во много раз ярче и лучше, чем у этого пустобрёха Воло. В ушах ещё звучало эхо от её возмущённого «я могу лучше!», когда они посещали театр Балдура. Что изменилось? Она могла бы рассказать, и спеть, и сыграть всё что угодно. Без подготовки, под влиянием момента она выдумывала самые правдоподобные истории, пока они путешествовали вместе. Почему?..

Лилит уже покорила бы всех гостей. Не красотой и не покладистостью, а талантом, который бился в её смертном теле…

Ерунда. Астарион продемонстрировал одну из своих лучших невозмутимых улыбок и приобнял свою немногословную избранницу. Притянул её ближе. Успокаивающе погладил по плечу. Мысленно дал разрешение ненадолго стать чуть более свободной в словах и действиях, решив, что перестарался со своими требованиями.

Она просто не хочет его сердить очередным выступлением, вот и помалкивает, истинно так…

«Любовь моя, чувствуй себя свободно и расскажи что-нибудь», — позволил он ей шёпотом, когда она осталась неподвижной после мысленного приказа.

Но в ответ получил тишину и ещё более растерянный взгляд. Она словно разучилась рассказывать вовсе. Гость тоже заметил её странное поведение, но поспешил в полушутке посетовать на свою старческую докучливость. Он поблагодарил хозяйку бала и растворился среди гостей. Но его взгляд… Этот взгляд Астарион хорошо запомнил. Так смотрел на них когда-то Иссохший. Тот старательно отыгрывал свою лёгкую безуминку и будто бы отстранённость от мирского. Но знал всё. Раньше и точнее, чем они все понимали. Кем бы ни был этот странный гость, в его глазах сверкало понимание, почему хозяйка бала осталась молчаливой.

Астарион причин её поведения понять не мог. Пока что.

Он постарался выбросить из памяти этот малоприятный момент. Вновь наслаждаться её уступчивостью и открывающейся перед ними вечностью. Но червячок сомнения начал побеждать. Он не мог не наблюдать за ней. Не мог забыть о том, какой она была. Не мог игнорировать, что его ненаглядная лишь внешне похожа на прежнюю Лилит. А внутри будто тишина. Но, быть может, это только последствия недавнего ритуала? Прошла всего пара дней. Она растеряна и немного напугана своим новым состоянием. Не может привыкнуть к новым аппетитам и ощущениям, а он… проявил себя не с лучшей стороны, не поговорив об этом. Тогда всё решаемо. Всего лишь проявить чуточку такта. Быть ей не только заботливым супругом, но и терпеливым создателем. Научить…

Он очень хотел верить, что диалог решит все недопонимания.

Она оставалась послушной каждому его приказу, пока длился бал. Казалось, заминка с тэянцем её никак не побеспокоила и не смутила. Она не пыталась как-то оправдаться или самостоятельно загладить момент, он будто прошёл сквозь неё и не отразился на поведении. Едва гости разошлись, Астарион сухо приказал ей идти в спальню. И краем глаза наблюдал. Пусть возмутится. Пусть проявит непослушание. Пусть потребует от него объяснений. Снова рявкнет на слуг и жадно заберёт его внимание.

Пусть докажет, что осталась собой и он зря мучается подозрениями…

Червячок сомнения торжествовал — она пошла в спальню смиренно и беззвучно. А до того встревожила его ещё больше — она ничего не говорила и не делала сама, лишь ждала его приказа, слова или жеста. И теперь сладость ощущения от её всесторонней покорности начала горчить. В голове разбушевались предположения, одно другого хуже. Он шёл за ней тенью, втайне надеялся, что её покорность окажется лишь озорством, ребячливой игрой, в которой она спонтанно пожелает спрятаться от него или просто побежит по лабиринтам коридоров с хохотом и будет подгонять его возгласом «догоняй меня».

Он ненавидел эти игры, но сейчас с удовольствием сыграл бы в любую.

Она добралась до его спальни, в которой прошла через новое рождение. Астарион вошёл за ней и запер дверь, сам не зная почему. Никто и никогда не войдёт в его покои без разрешения. Незваный гость и недоброжелатель падёт от его охранников и отродий, ещё не успев разобраться какой поворот лабиринта коридоров ведёт к лорду. Но сейчас ему требовалось запереться от всего мира и однозначно прояснить между ними отношения. Отсеять все сомнения.

Астарион мягко толкнул её на кровать, наступая с мастерством соблазнителя с тысячей любовников в прошлом. При взгляде на неё вновь вернулся едва контролируемый хаос чувств. Она нужна. Она желанна. Она должна принадлежать ему каждую секунду… Усилием воли он подавил все эмоции. Сейчас ему нужен был трезвый рассудок. Не время срываться на умиление от её послушания и уступчивости, даже если он хотел видеть Лилит именно такой — его идеальной покладистой любимицей. Он обхватил её шею, указательным пальцев поддев подбородок, чтобы взглянуть в её глаза без флёра восторга.

И вздрогнул. На него смотрели абсолютно пустые глаза. Глаза куклы.

Пытаясь отвергнуть правду, он вновь нырнул в сладостный обман и накрыл её губы отчаянным поцелуем. Желал хоть на мгновение почувствовать, что его идеально выстроенный и полностью подконтрольный мир всё ещё вокруг него. Но сомнения отогнали от него слепящий восторг былой победы. Теперь он чувствовал, что отвечает она на поцелуй бесстрастно. Механически. В этот раз ему не дал обмануться именно опыт тысячи партнёров, которых он соблазнял отточенными до совершенства словами и действиями, лишёнными собственного желания. Губы, которые он так желал почувствовать, его совсем не желали. Более того, Лилит, его Лилит, целовала бы иначе.

Вампир отстранился. Ужас змеёй обвивался вокруг его ног. В отчаянной погоне за настоящей привязанностью к нему, он вновь потянулся к ней. Но сомнений и страхов стало так много, что мысленные приказы не шли так машинально, как раньше. Иллюзии неумолимо разбивались и резали сердце острыми осколками.

Кукла. Перед ним сидела марионетка, которую он всё это время дёргал за ниточки.

Кого он пытался обмануть этим спектаклем? Себя? Но единственный зритель разоблачил все секреты фокусника. И теперь едва мог дышать. Осознание безжалостно ударило под колено, заставив упасть. Кукла не может его любить, она не испытывает ни желания, ни симпатии. Она выполнит любой его приказ. Выполнит бездумно и без единого вопроса. Не станет спорить и сопротивляться. Даже если он попросит её идти от него так далеко, пока его защита не перестанет действовать на неё. Она сгорит живьём, выполняя его приказ. И ничего не почувствует…

Пустышка. Оболочка. Тело. Хуже вампирского отродья. В ней не было души. Не было ничего…

Астарион стоял на коленях перед ней, накрыв рот рукой, и пытался заглушить зреющий внутри крик отчаяния. Что случилось? Что пошло не так? Ритуал был соблюдён с безукоризненной точностью. Он отрезал их обоих от внешнего мира, чтобы не допустить ошибок. Она должна была очнуться от мёртвого сна его невестой. Всё той же его Лилит, но лучше…

Впрочем, он же радовался послушанию, как будто оно сделало её лучше. Быть может, он просто хотел, чтобы она стала именно такой и не совладал с силами?

Осознание сдавило сердце ледяной хваткой. Это он во всём виноват. Он сломал её. Убил душу. Оставил сломанную игрушку. Он оцепенел. Время проносилось сквозь Астариона, но он не мог дышать, думать и шевелиться. Лишь стоять на коленях и смотреть на своё творение. Неподвижно сидящее рядом с ним творение. Ритуал срастил их души в вечности, позволил их чувствам отдаваться друг в друге эхом, даровал им способность общаться без слов… Теперь, когда восторг больше не заслонял его иллюзией, Астарион чувствовал её. Он чувствовал пустоту. Отсутствие. Ничто. На том месте, где должны были звучать её яркие хаотичные эмоции. И эта пустота отныне отдавалась и в нём тоже. Выедала в его сердце дыру. Понемногу поглощала силы…

Так радость сгинула. Растворилась в едком разочаровании. В противной необходимости признать правду.

Последним рывком в нём отозвалась почти звериная ярость, поднявшая его с колен. Грубо и наверняка, болезненно он дёрнул её на себя, заставляя встать. В глазах пустота. Ни морщинки от боли, ни искорки раздражения или обиды от его действий. И всё же он схватил её за плечи и встряхнул.

— Лилит, скажи мне что-нибудь! Сейчас же! — рыкнул он на неё, отчаянно пытаясь выпутаться от ударов осознания.

Его творение стояло и смотрело на него пустыми глазами. Она молчала. То, что он принимал за растерянность, было точно таким же ничем. Он дал ей приказ, который она не могла никак исполнить. Чтобы сказать что-то от себя, не повторяя за ним, нужно иметь хоть капельку себя. Он выдохнул. Осознание вцепилось в глотку и дёрнуло изо всех сил. Никаких сомнений. Его мир рассыпается.

— Лилит, скажи мне, чего ты хочешь… — сделал он вновь попытку.

Но без его мысленной подсказки Кукла молчала. От себя самого стало мерзко. Тяжесть хватки осознания сдавливала горло так, что он дышал через раз. Взгляд упал на постель за её спиной. Ослеплённый похотью, усиленной восторгом от созданной невесты, он брал её столько раз, что сейчас не мог сосчитать. Теперь похоть оборачивалась отвращением. Безжалостным осознанием. Он тащил её в постель, а она просто не могла отказать. До боли знакомая история. История одного вампирского отродья, согласие которого на обращение было получено бесчестно. Отродья, ставшего безвольным рабом, лишённым привилегии отказать своему хозяину хоть в одном приказе. Отродья, вынужденного каждую ночь безотказно ублажать тех, кого не хотел.

— Ты хоть раз спала со мной по собственному желанию? — вдруг вырвалось само по себе. Отчаянный порыв хоть немного отстраниться от собственного отвратительного образа. Он не лучше Касадора. Он почти такой же.

— Разумеется, я… — начала было отвечать по ранее выданной указке она, но была перебита его криком:

— Правду!

Кукла замерла на месте. Он вновь отдал приказ, который она никак не могла исполнить. Не могла облегчить его груз вины. Дать надежду, что он не превратился в своего мучителя. Она абсолютно искренне не знала, что такое желание. И тем более не знала, что такое действовать по собственному желанию. "Ты уверен, что под самый конец наши истории будут различаться?" — спросила его Лилит, и теперь он не был в этом уверен. Но для Касадора он, как и остальные отродья, были пешками. Инструментом. Даже его бывшему хозяину никогда не пришло бы в голову уничтожать то, что дорого.

— Не молчи! — взвыл Астарион, желая уничтожить всё на своём пути, не щадя никого, лишь бы вернуться в тот миг, когда он допустил ошибку. Когда что-то пошло не так. Когда он потерял Лилит.

— Да, — отозвалась она невпопад.

— Да что? — рявкнул он, отталкивая её к стене.

— Да, хозяин, я не молчу, — невозмутимо ответила она.

Ответ ударил наотмашь. Вонзил осколок ледяного стекла в сердце, повернул и оставил внутри. Замерзать и кровоточить. Слепая вера долго не пропускала страшную правду. Осознание пробивалось мучительно и неохотно. Но теперь оно обрушилось на него и раздавило. Целиком и полностью. Не оставило ни единого шанса на самообман. Отныне они — хозяин и его игрушка. Теперь только он и пустота — то, что он сам создал. Покорность вместо бесконечного водоворота мыслей. Кукла вместо его женщины. Заученные фразы вместо настоящих чувств. Боль на том месте, где у него было сердце.

Он принёс в жертву свою женщину, чтобы обрести контроль за каждым мгновением существования. Чтобы обрести могущество над своим миром. Но не смог удержать ту искорку жизни, которая требовалась, чтобы душа не исчезла, оставив на своём месте Куклу. Его мир погибал. В его мёртвом беззвучном мраке можно было услышать плач Властелина Ничего...

Примечания:

*P.S. отдельно хочу отметить BadKate в этой главе, ибо когда начала писать, то сразу поняла, где вдохновилась идеей, которая так запросто тут прижилась. «Кукла для Мастера» и её влияние на меня проросли тут ибо у Астариона, как у Человека в Маске есть прикол давать сотню мимимишных имён своей избраннице.

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249765

Рассыпаюсь на многоточия,Гнев пытаясь в себе сдержать.Ты такая на вид непрочная.Сжать в горсти и навек сломать.Всё дышу над тобою ртутью я,Укрываясь в тенях кривых.Проще жизнь отнять и вернуть её,Чем ждать судьбы из рук твоих.(рок-опера «Персефона» — Колыбельная Аида)

Когда прогремел нечестивый ритуал, ему казалось, что мир стал слишком медлительным и едва мог угнаться за ним. Порой Астарион чувствовал, что он проживает сутки, состоящие из сотни часов. И его это устраивало. Он всегда был быстрее, собраннее и острее. Острее умом, реакцией да кинжалом. Не говоря о зубах. Мир словно давал ему больше времени, чтобы плести интриги, уделять себя возлюбленной и погружаться в непростые думы. Размышлять о том, какой мир он хочет построить для их вечной пары. Планировать дальнейшие шаги. Обратной стороной его длительных дум стало выпадание в унизительные воспоминания о рабстве. Они казались самой мерзостной и живучей тварью внутри него, не считая жалкого Астариона, той его стороны, что привыкла жить на позициях проигравшего.

Он ненавидел свою память за то, что она цеплялась за периоды его унижений. За все моменты слабости. За невыносимую боль. За всё то, что он был вынужден совершить, чтобы выжить. За каждое из этих ненавистных осколков памяти он жаждал вернуть Касадора к жизни, чтобы уничтожить снова. Вновь отобрать у него всё, чем он обладал. Всё, к чему он стремился. Ткнуть его носом в неприятный факт — его отродье, его раб, в полной мере забрал его жизнь и превзошёл его. Увы, второй раз убить этого сукина сына невозможно. Только теряться в воспоминаниях, сотканных из презрения к рабскому существованию. Из ненависти к самому себе. От момента, когда он в страхе за свою шкуру согласился стать отродьем, и каждое мгновение после вплоть до похищения наутилоидом.

Вампир вырывался из невыносимых пут прошлого ощетинившимся и озлобленным. Лишённым всего человеческого. Оно скрывалось где-то внутри него, пережидая его слепую ярость в безопасности. Как и Лилит. Подобно пророку, она чувствовала его настроение и пряталась. Астарион знал, что она не появится, пока он не остынет, и срывал злость на своих отродьях и смертных слугах, готовых на любое унижение ради возможности получить через укус свою маленькую вечность. Он презирал их ровно так же, как презирал себя, и выпускал пар со всей жестокостью.

Порой Лилит находила его раньше. Едва он попадал в плен воспоминаний, как она обхватывала его своими хрупкими ручками и прижималась к нему всем своим непрочным телом. Она ничего не говорила, но это и не требовалось. Достаточно было её присутствия. Её сбивчивого дыхания и громко бьющегося сердечка. Она пахла лавандой, сладостью мёда и солнцем, заставляя что-то внутри него распускаться навстречу её теплу. Прошлое всегда ей проигрывало и нехотя выпускало его из когтистой хватки. После она требовательно захватывала его время. И наступал час её бесконечности, когда она укладывалась головой на его колени, поджав ноги, и рассказывала о книге, которую прочитала, или об идеях к пьесам, или просто произносила вслух все накопившиеся мысли.

Теперь вечность превратилась для него в ад. Дни быстро сложились в одну бесконечную мучительную линию, когда он целиком и полностью осознавал то, что сделал со своей женщиной. День был наполнен высасывающим волю ничем. Его попытками заполнить своё опустевшее мироздание. Его паутина власти разрасталась. Политические союзы выстраивались в точности с его планами. Хитрое «подбрасывание» союзникам в качестве советчиков вампирских отродий обещало намертво закрепить его на лидирующих позициях не только Врат Балдура, но скоро и всего Побережья Мечей. Эти успехи не имели никакого значения для него теперь. Он приглашал аристократов на переговоры и деловые встречи, высиживал ровно столько, сколько требовалось, озвучивал свои пожелания и терпеливо дожидался когда всё завершится.

Теперь это никак не волновало его. Не тешило самолюбие, не вызывало интерес. Это была лишь его попытка оттянуть встречу с неизбежным. Днём Астарион в глазах самого себя становился призраком. Он пытался уйти подальше от её спальни. Но сам стал узником дворца. Не в первый раз… Но теперь никто не держал его, никто не запрещал ему идти в любую сторону, покинуть дворец, город, побережье, да хоть материк или этот план, найдя пристанище в доме Надежды в Аверно. Но стоило отойти слишком далеко, как безумная тяга раздирала горло пыткой. Тянула когтистой лапой назад. Никак. Не сбежать. Не покинуть.

Ему дана отсрочка, а не освобождение.

Он не различал дни. Встречи. Раскланивание в титулах. Вялая беседа с очередным смертным лордом, рукопожатие. Мрак пустоты ожидания следующего визитёра. Такой плотный и вязкий, что только худшие из кошмаров прошлого могли пробиться. Но теперь и они не имели значения. Его настоящее стало хуже кошмара. Ещё переговоры. Тот же сценарий. Попытка погрузиться в былые амбициозные начинания заранее провалена. Пустота внутри высасывала всё. Все силы уходили на то, чтобы держать лицо, оставаясь невозмутимым, в меру снисходительным и чуть саркастичным.

Но вот все встречи на сегодня завершились.

Отсрочка исчерпала себя.

Путь до её башни казался тропой к собственной казни. Но снова и снова он покорно проходил его. Не мыслил иного пути.

Дверь беззвучно отворилась. Комната выглядела точно так же, как в её последний смертный день. По его приказу всё осталось так, будто она вот-вот вернётся. На подоконнике остались небрежно брошенными Балдурский вестник и программки театральных постановок. Она так и не успела их прочесть. А на столе покоился бережно защищаемый от пыли свиток с почти законченным либретто. Он запрещал прикасаться к её вещам. Люто наказывал, если замечал, что после уборки что-то сдвинулось хоть на дюйм. Комната будто застыла во времени, не зная, что с хозяйкой случилось страшное. Она казалась храмом и склепом одновременно. Безжалостно душила его каждую секунду, а он упорно возвращался. В конце концов, его ненависть к себе казнила куда сильнее.

Она ждала его ровно там, где он её оставил. Сидела на кровати. В той же позе. Его сокровище, рвущее сердце на части одним своим обликом. Мучительно желанная. До сих пор желанная. Даже больше чем когда-либо. Он не мог и не хотел оставлять её даже на секунду. Сгорал живьём от ненависти к себе, пока видел её такой, но никак не мог уйти. Ненавидел себя ещё больше за каждое мгновение в разлуке. Мысли, что к ней кто-то прикоснется, кто-то посмотрит на неё или что-то с ней сделает, гнали его к ней, тащили за горло цепью. Верным псом бросали ей в ноги. Так в его жизни появилась новая несвобода. Самая крепкая.

Отчаянное желание разорвать цепи давилось невыносимой мукой нахождения вдали от неё. Его путь до кабинета становился ежедневной пыткой. Адским пламенем, сжигающим его изнутри. Агонией. Отбыванием наказания, которое он сам себе назначал.

Она ждала его. Он не запирал двери. Хотел запирать на тысячу замков, но знал, что это бесполезно. Никто не войдёт во дворец незамеченным, не пройдёт живым через его личную гвардию и едва заметных глазу отродий. Она не уйдет без его приказа. Она ничего не сделает без его приказа. Не сдвинется с места.

Она уже никогда не пожелает сама покинуть комнату.

Никогда вросло в его жизнь и звучало в каждом вздохе, в каждом воспоминании, в каждой мысли. А в её спальне никогда душило особенно рьяно.

Её свиток, почти завершённый текст мюзикла. Навсегда почти завершённый. Она никогда не допишет его. Никогда не отправит с боем в театр. Никогда с горящими глазами не потащит его за руку на свою премьеру. Никогда… Она была бы так безумно счастлива от этого маленького кусочка бытия, что засияла бы звездой только для него. Согревала бы своей бурей эмоций. Переполняла бы его своим вдохновением, невольно подталкивая скорее сложить к её ногам весь мир. А ночью распалилась бы настолько, чтобы вцепиться в него страстной хваткой и забрать себе… Никогда. Он перечеркнул всё это.

На столике лежала книга с торчащей из неё пёстрой закладкой. Незавершённая книга. Навсегда таковая. Никогда она не дочитает книгу. Никогда не потянется за новой. Никогда не будет пропадать в библиотеке. Никогда не потребует с детской настойчивостью прогуляться в город за новыми. И точно никогда не вбежит в его кабинет с требованием немедленно обсудить то, что она прочитала, пока мысль не ушла. Не будет очаровательно засыпать в библиотеке, невольно призывая его заботиться о ней, охранять её покой, а после требовательно срывать с неё утреннюю нежность…

Никогда.

— Здравствуй, моя прелесть, — погасшим голосом обратился он к ней. Без приказа она никогда не заговорит.

— Здравствуй, хозяин… — счастливо улыбнулась она ему. Всегда счастливо.

— Не называй меня так… — прошипел он, зажмурившись от отвращения. От отвращения к себе.

Она осеклась. Вопросительно взглянула на него, но он так и не смог подобрать то обращение к нему, от которого на языке не будет горчить пеплом вины. Во что он её превратил?

— Иди ко мне, — тихо приказал он, присаживаясь на край кровати.

Она привычным движением подобралась к нему и легла головой на колени, поджав ноги. Он погладил её по волосам. Мягко коснулся фарфоровой щеки. Глянул сверху вниз и позволил себе вымученную улыбку. Так она почти казалась собой. Смотрела на него, ожидая приказа. Её глаза, голубой и алый, словно подчеркивали как раскололась её жизнь на «до» и «после». Алый после ритуала. Голубой после того, как кретин Воло решил поиграть во врачевателя и попытался вытащить из неё личинку иллитида ножом. Ей повезло, что отделалась только глазом, а не испустила дух прямо на каменном столе «лекаря». Астарион тогда был в ярости и разорвал бы барда на месте, но тот успел подарить Лилит искусственный глаз, способный видеть лучше родного, и моментально сбежал.

— Ты голодная… — сам себе произнёс он, видя по глазам, что его прелесть давно не питалась.

Кукла не чувствовала никаких потребностей. Он проверял. Надеялся, что первобытные желания пробудят в ней хоть что-то. Проверки прекратились, когда он приказал ей направить руку в огонь. Она подчинилась, не поморщившись. Позволяла своей руке гореть, пока он не приказал убрать. После, когда лечил её ожоги, он чувствовал себя ещё большим монстром чем когда-либо. Она не спала, не питалась и не двигалась без его приказа. На всякий случай каждое утро он приказывал ей дышать и жить.

Зато была покорнее всех в мире и подчинялась лишь его приказам… Разве он не этого хотел? Разве не желал, чтобы она без его разрешения не смела бы даже дышать?

Астарион вздохнул. Снял свой роскошный дублет и бросил на пол. Они повторяли это бесчисленное количество раз. Или ему казалось, что бесчисленное? Дни стали слишком однообразными. Он едва понимал, сколько прошло времени с того бала, когда его сладкие иллюзии были разрушены и проступило уродливое нутро истины. Теперь, едва он замечал признаки голода на её коже или в глазах, то медлил всего секунду, а следом небрежно закатывал рукав рубахи. Он мог найти для неё в городе лучших и самых чистых жителей, готовых почти добровольно подставить шею под её зубы. Мог привести рабски покорных слуг, которые предложили бы ей кровь по собственному желанию. Мог даже переступить через себя и отправить отродий подыскивать и соблазнять смертных тем же способом, каким он поставлял жертв Касадору. Но едва он раздумывал о крови, достойной его сокровища, как отметал всех.

— Пей, — приказал он, приближая своё запястье к её губам.

Она кусала нежно, как котёнок, и брала совсем немного. Приходилось приказывать снова, чтобы она выпила достаточно. Он знал, что делает так только хуже. Укрепляет их и без того нерушимую связь. Продлевает их мучения. Добавляет к основной цепи, стягивающей их вместе, новые оковы. Но просто не мог допустить, чтобы кто-то ещё видел её такой. Он сам не мог видеть её. Каждая секунда рядом с ней горчила страшнее дёгтя. Он желал, чтобы она исчезла. Оказалась в другом плане. Перестала существовать и терзать его. Но не мог оставить её надолго. Его тянуло к ней немыслимой болезненной тягой. Рядом с ней пытки, без неё мука.

Мир утратил краски.

Маленькая часть, часть того человечного Астариона, которого он всем сердцем презирал, упорно не желала умирать и грызла сильнее всего. Отвращение к самому себе нависало над ним грозовой тучей и становилось с каждым днём богаче на обвинения. «Монстр» стало самым простым. Только монстр вредит той, кого любит. От её безжизненного взгляда мороз по телу. От её голоса из горла рвётся отчаянный крик. От осознания, что он натворил, хочется сдирать с себя кожу. И молиться. Кому угодно. Закладывать душу сотней контрактов. Лишь бы она вернулась.

— Я так скучаю без тебя, девочка моя, — шептал он, продолжая гладить её по волосам.

— Но я здесь, с тобой.

— Да, ты здесь. Переоденься. Ты знаешь, где твои вещи, — сухо приказал он и отвернулся, разрываемый внутренними криками.

Это ты сделал. Ты уничтожил её! Ты убил единственное сердце, способное любить тебя со всей твоей грязью. Не смей отворачиваться от своего творения! Вот твой питомец, не смей даже думать о свободе, пока звёзды не взорвутся и не сожгут вас обоих. Ты желал видеть её покорной, а теперь не смей отводить взгляд!

Теперь он ночевал только в её спальне. Обнимал её, гладил по волосам, целовал в макушку и ронял бессильные слезы. Наедине с ней он уже не притворялся всесильным и самодовольным лордом. Бездушная Кукла никому бы не смогла рассказать, насколько он слаб и потерян. Её грубые холщовые брюки и рубаху отныне запрещалось трогать лишний раз. Кукла спала в них. Только в таком, ранее не любимом неказистом виде она почти напоминала Лилит. Позволяла ему почти обмануться. Он вдыхал запах её тела, дышащего лавандой, и почти верил, что она рядом. Засыпал почти поверивший, что любимая в его объятиях.

Власть уже не имела значения. Он продолжал воплощать свои планы в жизнь по привычке, чтобы хоть что-то делать. Сделки и переговоры остались. Балы и званые вечера прекратились.

Первое время он отчаянно искал ответы. Книги, свитки, легенды… даже письма колдуну-тэянцу с унизительной просьбой о помощи. Но у того не было ответа на вопрос — как всё исправить. Ни у кого не было. Вновь была открыта некромантия Тэи, найденная в подвале лекаря в Изумрудной роще. Всезнающая книга не могла дать ответ. За любую плату, что он предлагал. Свиток с описанием ритуала предлагал лишь одно решение, как освободить невесту, лишившуюся рассудка. Немыслимое для Астариона решение.

* * *

— Поговори со мной, любовь моя, — не выдержал он пытки в один из первых дней.

Не слышать её голоса, её бесконечного щебетания, казалось противоестественным. Ей всегда было что сказать. На любой его взгляд у неё было с десяток мыслей, шуточек и нелепых историй. Они так его бесили раньше. Сейчас он отдал бы всё, чтобы услышать хоть одну. Любую. Даже самую неказистую.

— Конечно, хозяин, — немедленно отозвалась Кукла. — Что ты хочешь услышать?

Она не могла начать разговор сама. Не могла выдавить из себя даже самого глупого слова. Порой, засыпая вместе с Лилит, он точно так же в угрюмых думах просил её сказать хоть что-то. Она не разменивалась на что-то глубокомысленное и говорила что-то либо безумное, либо глупое, чтобы рассмешить его. Однажды она с детской улыбкой ответила «сосиска» и ещё долго смеялась. Он не знал, что именно её рассмешило, но начал смеяться вместе с ней. Но Кукла так не могла. Совсем. Не была способна с терпеливой заботой выискивать в Астарионе что-то доброе и упрямо верить, что он может быть лучше. Кукла способна только слушаться.

— Просто скажи что-нибудь. Что угодно… — с нескрываемым отчаянием попросил он.

В своей наивности он был уверен, что больше не может этого терпеть и ему нужно услышать хоть что-нибудь вместо этого холодного, бесчувственного голоса. Он думал, что сброшенная маска снисходительности поможет нарушить молчание. Тогда он верил, что сойдет с ума, если не услышит хотя бы тень прежней Лилит. Что соседство абсолютно пустой Куклы раздавит его. В отчаянии он притянул её ближе к себе и встряхнул.

Он ещё не знал, что будет продолжать так сходить с ума снова и снова.

Кукла смотрела на него с беспомощностью. Он снова приказал то, что она никак не могла выполнить. Она просто не знала как. В голове без мыслей не могло появиться даже слово «сосиска». Она была готова говорить по команде любые слова. Повторять за ним на любом языке… Но дать что-то своё, искреннее и живое — нет. Никогда.

Застряв в невозможном приказе, она лишь повторила за ним «что угодно».

Вспыхнувшая в ответ ярость могла уничтожить всех обитателей дворца. Она взорвалась вулканом и выбрала себе единственную жертву. Кровавые глаза накрыла пелена из самых разрушительных эмоций. Он желал лишь уничтожать. Рвать на части. Сдирать с неё слой за слоем, пока не закричит. Пока через боль не покажет, что в пустой оболочке есть хоть что-то…

— Хозяин, я сделала что-то не так? — наивно спросила Кукла, продолжая смотреть на него пустыми, словно пуговицы, глазами. Она сделала всё, что приказано, но он недоволен.

Гнев Астариона рассеялся дымом. Почти моментально, уступая место вине за то, как он отреагировал. Понимание безжалостно пнуло его, напомнив что перед ним находится и кто виноват в произошедшем. Марионетка не виновата в том, что глупый хозяин желает видеть в ней душу. Большое зеркало на стене отразило лицо истинного виновника. Измученный непрошеной правдой, он вновь упал на колени перед ней. Схватился за неё хваткой заблудшего сына и крепко обнял, вжимаясь лицом в её живот.

— Ты не сделала ничего плохого, ты идеальна, любовь моя… Давай сейчас просто расслабимся. И не волнуйся об этом… — прошептал он, задыхаясь от горечи, пожирающей его вместе с яростью.

В ту ночь он дал волю эмоциям, долго плакал и просил у неё прощения. Слёзы, едва покинув его глаза, впитывались в её рубаху, сохраняя тайну всесильного лорда. До самого рассвета он повторял молитвой то, что засело в его разуме и сердце ржавым клинком. Простая фраза, мучившая его настолько, что не позволяла спать:

«Пожалуйста, не оставляй меня. Пожалуйста, не оставляй меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»

Кукла продолжала его терзать. Одним только своим существованием она будто вытягивала его душу, оставляя внутри сосущую мучительную пустоту. И, что хуже всего, она ни в чём не была виновата. Её искреннее «я сделала что-то не так?» ломало пополам хребет, оставляя на месте вознёсшегося вампира отчаяние и слабость.

Она стала его невестой. Его консортом. В полном смысле его намерений.

Ночами привычным движением он прижимал её к своей груди и сквозь муку убеждал себя, что с ним его Лилит. Что страшный сон реальности вот-вот растворится. Но с каждым разом это становилось всё сложнее. Хуже всего, что она казалась той же, что прежде. Но теперь покорная и послушная. Ни шага, ни жеста, ни слова, ни объятия. Марионетка без чувств, потребностей и желаний. Готовая исполнить любой приказ. Едва он скажет или помыслит — она будет вновь играть влюблённую и податливую его воле супругу. По команде она ублажит его, бездумно повторяя механические действия. Но никогда, никогда не продемонстрирует свою детскую влюблённость, буйное желание и слишком уж наивное стремление почувствовать Астариона полностью и настоящим.

Кукла не могла понять, что она делает не так. Не могла понять, что раньше в ней бурлила взрывная хаотичная жизнь, а ныне она жалкая пустая оболочка. Бесчувственная, зато беспредельно покорная хозяину.

* * *

— Вы посмотрите на него. Страдает и мучается, — комментирует происходящее Тёмный Соблазн.

— Едва ли. Он был в восторге от своей новой игрушки. С чего бы ему страдать? — фыркаю я, но не могу отрицать правду.

После бала, когда до него дошло, что перед ним лишь подобие меня, он оставил моё тело в покое. В его понимании оставил в покое. Но нынешнее положение вещей меня устраивает куда больше, чем то, что было раньше. Бесконечное изнасилование моего тела прекратилось. Без необходимости терпеть боль я чувствую себя сильнее. Лучше. Он подкармливает нас, чтобы тело не иссохло от голода и не превратилось в беспомощную мумию. Теперь Кукла проводит всё своё время в моей комнате. Наступил относительный покой. Затишье, чтобы накопить силы и рваться на свободу.

— В тебе много обиды. Ты не подмечаешь важных вещей. Мне удалось этому научиться со временем. Терпеливо сносить ваши взаимоотношения. Я наблюдала. За ним. В конце концов, когда я получу свободу, у меня будет только один шанс убить его, — замечает Тёмный Соблазн.

Я не протестую против её стремления. Ненавижу его. Ненавижу. Ненавижу! Ненавижу… Пусть покончит с ним… Мы покончим с ним. А дальше плевать на всё. Даже если придётся жить в тени. В конце концов, есть подземное царство миконидов. Огромная территория, в которой не бывает света. Есть земли дроу или крепости дварфов. Найду, где прибиться…

— И что же ты видишь? — нехотя интересуюсь я.

— Он проводит с тобой… с Куклой почти всё своё время. Но не трогает её больше в плане сношения. Только обнимает и спит вместе с ней. Это… любопытно. Как и то, что он говорит, — отмечает Тёмный Соблазн.

В ней больше терпения, чем во мне. Она даже ненавидит его холодно и взвешенно. Так спокойно, что хочется взорваться.

— Я ничего не слышу…

— Пока в тебе кричит обида, не услышишь.

— Ты так говоришь, будто это плохо! — отмечаю я.

Вид комнаты словно пощёчина. Да, покой намного лучше его постоянного внимания. Но комната напоминает мне обо всём, что он отнял. Он захотел себе безотказную игрушку. Он её получил. Чего теперь кислый, как уксус? Давай, радуйся! Играйся со своей игрушкой. Тебе ведь только это было от меня нужно. Ты получил это. Чего тебе теперь недостаёт?! Ненавижу!

— Обида — плохо, а ненавидеть ты не умеешь, — в очередной раз напоминает Тёмный Соблазн. — Ты обижена, потому что до сих пор его любишь и страдаешь от его действий. Но ты не перестаёшь при этом его любить. Из-за тебя в решающий момент наша рука может дрогнуть.

Я вновь вспыхиваю от её слов. Теперь, когда он нас не трогает и я не растрачиваю силы на боль и слёзы, энергии намного больше. Я бьюсь о стены и пугающий зеркальный лабиринт и теперь не только я, но и он покрывается трещинами. Однажды… А пока хочется злиться и отрицать её слова.

— Я хочу вырвать его чёрное сердце и раздавить! — горячо отвечаю я.

— А я хочу избавиться от него как от угрозы. Видишь — мы мыслим по-разному, хоть и вроде бы хотим одного. Но справимся ли мы с эмоциями на свободе? — она спокойна. Тёмный Соблазн вновь окутывает меня. Утешает, успокаивает. Возвращает покой там, где плескалась буря.

— До ритуала он был другим. Добрым. Чутким. Нежным. Заботливым, — всхлипываю я.

— Бедное наивное Дитя. Он не был таким никогда. Ты слепым котёнком влюбилась в него и видела только лучшее, — шепчет она, продолжая утешать. — Вспомни его с самой первой встречи. Эгоистичный, жестокий, с садистскими наклонностями как к детям, так и ко всем вокруг. Спасение рощи его удручало и только резня в лагере гоблинов забавляла. Ему было отвратительно всё сострадательное, если, конечно, оно не направлено на него. У Лунных Башен он желал захватить власть над Абсолют. До ритуала заранее приговорил своих братьев к смерти. Он никогда не был добрым. Он был настолько неуверен в своей силе, что предпочитал добиваться своего обманом и хитростями. Так он и соблазнил тебя, потому что ты была самой лёгкой жертвой, а остальные тебя слушали. Но если мог что-то потерять, то притворялся, что не очень-то хотелось, оставляя саркастичные замечания. Но я видела. Видела по глазам, как ему невыносимо терять хоть что-то.

— Значит, ритуал…

— Ритуал развязал ему руки. Позволил стать собой. И то, что он сделал… — Тёмный Соблазн нехотя признаёт: — Я понимаю почему. Когда ты всю жизнь борешься за свою неприкосновенность, то начинаешь верить, что только если станешь самым сильным, самым опасным и самым грозным монстром, то никто никогда не прикоснётся к тебе и не отберёт то, что ты желаешь. Для него в этом свобода. Я думала так же… пока ты не отвергла отца. Тогда я поняла, что ошибалась. А он всё ещё в этом уверен. Он и раньше желал отобрать тебя у всего мира, но думал, что слишком слаб, чтобы претендовать на тебя. Слишком… ничтожен. Но став лордом, а не рабом, мог не отступать от желаемого и взять. Если не добром, то силой. Ты растерялась от изменений и даже не заметила, что он остался собой.

— Самовлюблённый сукин сын!

— Дитя, какие слова? Горжусь тобой!.. Нами. Но самовлюблённый ли он? Я бы согласилась раньше, но сейчас… Нет. Самовлюблённый выбросил бы поломанную игрушку и завёл новую. Он держался бы от неё подальше или отправил бы приказом идти так далеко, пока солнце не сожжёт. Тут другое…

— Что именно? — не понимаю я.

— Глядя на него, я вспоминаю Крессу. От неё мы боли натерпелись не меньше, чем от пыток Орин, но разница между ними огромная. Орин избавлялась от конкурента, к которому испытывала зависть и ненависть. Её пытки вызваны желанием унизить, изувечить, раздавить. А Кресса нас любила. По-настоящему, — в голосе Тёмного Соблазна я слышу почти сожаление от того, что некромантку пришлось убить. — Насколько позволяло её чёрное сердце. Билась над нами день и ночь, чтобы поднять на ноги. Я вижу по глазам Астариона те же чувства. В своей собственной искажённой манере он любит тебя. Нас. А себя самого скорее презирает. И сейчас сильнее всего.

— Ты будто на его стороне, — обиженно отзываюсь я. Вот уж от кого я точно не желаю слышать слов в его пользу. Он нас использовал. Обратил в Куклу. Говорил о любви, а сам просто пользовался.

— Я на нашей стороне и всегда на ней буду. Когда-то ты остановила меня. Не когда разбудила его и предупредила. Мне ничего не мешало явиться снова следующей ночью. Но, — резко привлекает она моё внимание почти гневным обращением: — Ты закрыла его от меня своей слепой любовью, а он… заботился о тебе, оберегал даже. Для себя самого, несомненно, но оберегал. Хоть кто-то нас оберегал. Я была благодарна и отступила в тень. Решила, что если тебе с ним хорошо, то пусть будет как будет… Но случилось как случилось.

— Прости, — от её гнева мне становится не по себе.

Я могла позволить закончиться всему, не начавшись, но… я знаю, что не позволила бы ей. Никогда. Ни за что. Не его. Только не его!

— Это моя ошибка, а не твоя. Я наша защита и опора, я делаю грязную работу, я принимаю худший выбор и беру на себя все последствия. Ты музыкальное Дитя. Ты видишь в мире лучшее, пока я оберегаю нас от худшего. Но я не справилась. Позволила Орин подступить близко и нанести удар. Я подвела нас. Больше не подведу!

* * *

Сны обходили его стороной. Больше мучили воспоминания. И чем лучше был момент из прошлого, тем невыносимее просыпаться на руинах своего настоящего. Он обнимал её с отчаянием человека, утратившего всё. С ужасом, стискивающим сердце ледяной хваткой, он представлял день, когда проснётся, а рядом с ним не будет даже такой Лилит. Исчезнет даже сломанная игрушка, оставив его в абсолютном одиночестве. Он будет свободен. Но от такой свободы хотелось вырвать собственное сердце.

— Закрой глаза. Попробуй уснуть, — шептал он им обоим, обнимая её со спины.

Сквозь толстый покров ненависти пробилось воспоминание. Ночью, после его жалкого признания в унизительном прошлом, она прошмыгнула в его палатку. Он не сразу её заметил, снедаемый жгучим презрением к необходимости признаться, к неспособности отказывать, к отвратному чувству зависимости от хозяйского одобрения. К гадкому осознанию, что она могла запросто приказать ему, и он, наплевав на свои протесты, исполнил бы сказанное.

«Ты сам за себя решаешь.»

Легко сказать, если он столь бездумно продолжает подчиняться. Словно рабство вросло в его кости и даже с сотней иллитидских личинок не покинет его тела. Её слова сняли груз с его плеч. Лилит никогда ему не прикажет. Она всегда будет только на его стороне. Всё в их отношениях будет так, как захочет он. Это уже казалось чем-то невероятным. Но в палатке он вновь был атакован мерзкими мыслями. Даже сейчас он раб, вдали от господина…

— Грустишь? Давай грустить вместе, — её звонкий голос вывел его из мыслей.

Он удивлённо обернулся. Лилит спокойно сидела на втором спальном мешке… На втором? Да, теперь в его палатке было два спальных мешка. Непорядок. Где его рефлексы, не позволяющие даже мыши подобраться близко?

— Нужно что-то? — время для душевных разговоров было не слишком подходящее.

После большой порции ненавистной правды о себе ему требовалось время. Всё обдумать, переварить, переспать, а утром вернуть на лицо самодовольную улыбку и сделать вид, что для него ничего не изменилось.

— Да, хотела кое-что предложить, — невозмутимо заявила она и с чуть игривой улыбкой добавила: — Но сначала мне нужно чтобы ты повторил за мной. Громко и вслух.

— Лилит…

— Да, с этого и начнём, — хлопнула она в ладоши, словно не замечая его не самого лучшего настроения для игр. — Итак: «Лилит, мне это не нравится. Лилит, я этого не хочу. Лилит, я этого делать не буду».

— Серьёзно?! — фыркнул он. Эти слова казались издевательством. Она решила высмеять его?

— Ага, раз уж мои слова могут тобой восприниматься как приказ. Так что повтори, пожалуйста.

Астарион повторил, чувствуя себя ещё хуже. Пообещал себе высказать ей все, что о ней думает. Зарвалась. Его терпение, в отличие от лет жизни, не вечное. Пусть она воодушевила его предложением быть вместе. По-настоящему быть вместе. Считаться парой. И все в лагере теперь точно и однозначно будут знать, что Лилит с ним. Пусть только между ними осталась истина, что их отношения без секса, к которому он испытывает отвращение и никак не может перебороть себя. Пусть… да кого он обманывает… он уже в середине злого мысленного монолога успел остыть.

И тогда она добила его второй раз за вечер.

— Я сегодня буду спать у тебя, — заявила она, пододвигая второй спальник ближе к его.

— А я? — сам вырвался глупый вопрос.

— И ты тоже. Я хочу попробовать спать вместе, — пояснила она. — Пары обычно практикуют это. Просто совместный сон, без секса. И если тебе не понравится, то ты уже знаешь, что сказать мне утром.

Астарион смотрел на неё так, словно она только что просто на силе собственной невозмутимости прошла через несколько астральных планов и принесла в руках дракона, но не смог выдавить из себя не то что слова — звука сопротивления. Он позволил себя уговорить. Опыт действительно был новым. До обращения ему не приходилось спать вместе с кем-то без иных смыслов этого слова, кроме самого очевидного. А после обращения — тем более.

Начало вышло неловким. Для неё это тоже было в новинку. По первости она пыталась обнимать его, уложив голову ему на плечо. Он стоически терпел не самое удобное положение, мысленно повторяя три предложенные ею фразы. Её руки, обнимающие его, вызывали не самые приятные вспышки воспоминаний. Он едва сдерживался, чтобы не отпихнуть её. Идея вышла провальной. Утром настроение обещало быть отвратительным… Но затем Лилит, видимо, устав от неудобной позы, сползла с его плеча, повернулась к нему спиной и крепко уснула.

Астарион было выдохнул с облегчением. Можно спать. А лучше самому отползти подальше, насколько позволяет палатка, чтобы она вновь не предприняла попытку, сложить на него руки или ноги. И всё же… На мгновение он заинтересовался, был ли у её глупой идеи хоть какой-то шанс. Она лежала рядом, полностью в его власти. Напоминала сонного котёнка. Почти так же она предпочитала лежать, когда он ею ужинал. Только на другом боку. Он придвинулся к ней чуть ближе, осторожно обнял рукой и притянул её к себе. Во сне она немного пошевелилась и прижалась к нему ровно так, что его сердце пропустило удар, а следом забилось сильнее. Её лопатки так ладненько прижимались к его груди. Он чувствовал, как бьётся её хрупкое сердечко. Оно словно пыталось говорить с его сердцем, без посредников. Она казалась до безумия непрочной. Отпустит — кто-то навредит, обидит или погубит. Его руки сомкнулись вокруг неё крепче.

Что-то неведомое росло внутри него. Что-то ещё менее понятное, чем их странные отношения. Но это что-то нравилось ему не меньше. Что-то хорошее. Что-то, принадлежащее только ему. Чистое. Искреннее. Настоящее. Не вымученное, не отыгранное в тысяче опостылевших манипуляций. Что-то, что хотелось ощущать, отдаваясь на милость сна и возвращаясь в этот безжалостно несправедливый мир.

Стоит ли говорить, что утром он сообщил о своём желании спать совместно и дальше?

* * *

Тёмный Соблазн права. Я ненавижу её истину настолько, что выцарапала бы своё глупое сердце. В темноте лабиринта я забиваюсь в самый тёмный угол, пытаясь вырвать из себя все непрошенные чувства. Сквозь ярость прорывается мешающая жалость. Она подтачивает мою решимость. Я топчу её ногами. Гоню её подальше от себя. Не даю ей прозвучать во мраке. Тогда она станет слишком настоящей.

Глупая-глупая Лилит! Глупое-глупое сердце! Не смей… Не смей мне мешать! Я уже влюбилась в того, от кого следовало держаться подальше. Уже положила себя на алтарь его желаний. Позволила ему принести меня в жертву… не смогла дать отпор. Не смогла защититься. Не сдалась Баалу. Не дрогнула от голоса Миркула. Осмеяла Бейна. Чтобы Астарион играючи разбил меня на осколки. Не мешай мне, глупое сердце. Не отказывай мне в моей ненависти. Я заслужила обладать ею…

Плевать мне, что он мучается. Он заслужил страдания. Он заслужил вечность с этой Куклой. Заслужил! Он хотел покорности, вот пусть ест её самой большой ложкой. Он променял меня на Куклу! На пустую оболочку! Он сделал мне больно! Ненавижу! Ненавижу! НЕНАВИЖУ ЕГО!

Его шёпот только вызывает омерзение. Ненавижу и его. Настолько ненавижу, что вновь прячусь. В самый тёмный угол. Чтобы никто не видел и не слышал меня. Прячусь и плачу из-за него. Снова и снова, как слышу. И я ничуть не сочувствую! Просто... это мой способ ненавидеть. С дурацким бесконечным плачем, едва он вновь начнёт с ней говорить.

Почему он не перестанет? Она ему не ответит. Никогда. Она пустая оболочка. Пусть отдаёт приказы и радуется. Она всё исполнит, как он хочет. Почему он постоянно шепчет? Почему продолжает обнимать? Продолжает играть с ней, как будто… что? Хочет, чтобы я вернулась? Почему? Я была с ним. Была его. Была послушной. Но ему было мало… Почему он не оставит меня в покое? Почему мешает мне ненавидеть его?!

* * *

Однажды он почти увидел сон. Или скорее странное видение на грани между дрёмой и его отчаянным желанием забыться. Самый первый лагерь в Изумрудной роще. Место казалось опасно тихим. Потом он заметил их — маленькую непоседливую девочку, лет пяти, увлечённо играющую с плюшевым медвесычем. И взрослую суровую женщину, покрытую шрамами с отпечатком жестокости на лице. Лилит. Его Лилит. Они обе были ей. Она угадывалась в чертах обеих.

Пока малютка играла, женщина, словно ощетинившийся волк, напряженно высматривала угрозу. Последняя не заставила себя ждать. Женщина отсадила ребёнка так, чтобы малютка не видела наступающих на них теней и продолжала играть. Тем временем женщина обнажила изогнутый клинок. Тени, несущие угрозу для обеих, позорно пали. Их кровь залила поляну полукругом, но не коснулась играющего ребёнка. Вскоре женщина взяла дитя на руки и, спрятав её лицо от кровавого побоища, поспешила уйти. Но в последнюю секунду заметила Астариона и злобно оскалилась, прижимая девочку к себе крепче.

Астарион не был тем, кто способен долго терпеть свой ад стоически. Он срывался. Не сдерживал эмоций. Выплёскивал гнев на своих прислужников, пугая их до икоты. Выплёскивал всю свою боль у неподвижной фигуры Куклы. Ломал свою маску снисходительности и плакал, как брошенный ребёнок, обняв её. Чаще всего на коленях. Прижимался лицом в её живот и молился снова и снова, чтобы вернуться к моменту до ритуала. Чтобы остановиться. Не допустить. Не сломать.

Один из срывов пришёлся на утро. Боль накрыла нестерпимой волной, вынуждая отдать мысленный приказ. Кукла немедленно облачилась в первое попавшееся платье. Вложила ноги в туфельки и вышла вон из спальни. Едва ли она ушла далеко. Приказа хватило бы только, чтобы она стражем осталась у дверей и дожидалась дальнейших слов.

Невыносимо.

Сегодня её присутствие казалось особенно мучительным. Прошло почти полгода с тех пор, как они победили Нетерийский Мозг. Он узнал об этом в очередном письме Джахейры. Прежде он бы немедленно выбросил его в огонь и злорадно наблюдал, как пламя пожирает бумагу. Джахейра настраивала его женщину против него. В каждом письме просила быть осторожной. Приглашала к себе, если что-то пойдёт не так. Если он её обидит. Раньше он злился на каждое такое слово. Сейчас злился ещё больше. На себя. Джахейра могла отнять у него Лилит. Предоставить убежище от него. Но… Сейчас она осталась бы собой. А он играючи вернул бы её в свои объятия. Она слишком легко прощала ему всё.

И он всё равно оказался бы в своём персональном аду…

Астарион не страдал самообманом. Ритуал был вопросом времени. Даже зная обо всех опасностях, он бы обратил Лилит. Решение было давнишним и взвешенным. Её смертная жизнь даже при лучшем исходе была слишком короткой для него. А следом смерть отобрала бы её у него. Этого он допустить не мог. Его пределом стала бы пара-тройка лет терпения. Быть может пять, но дальше их гипотетический разговор неотвратимо состоялся бы.

Он болезненно выдохнул. Настало время небольшой отсрочки. Всего одна запланированная встреча. Ближе к вечеру. Не слишком важная, но ему нужна была хотя бы мнимая причина, чтобы покидать спальню. Облачаться в дорогие одежды, надевать на лицо маску себя прежнего и делать вид, что его мир не уничтожен. Дверь из спальни беззвучно распахнулась. Его встретил пустой коридор. Ни слуг, боящихся подходить к нему близко, ни его отродий, обычно прячущихся в западной башне. Но самое главное — Куклы тоже не было. Тревога попыталась было встрепенуться в его сердце, но пустота запросто раздавила её. Он чувствовал, что она где-то рядом. И в этот раз позволил себе повернуться и идти в сторону кабинета.

Позволил ей пропасть из-под его присмотра.

В конце концов, никто не покинет дворец…

Примечания:

Итак, снова пояснительная бригада. Согласно Ван Рихтену вампиры могут питаться друг от друга. Условно он назвал это кин-нектар. Он концентрированее человеческой крови и для насыщения его нужно меньше, но подобное «распитие» приводит к обоюдной связи между вампирами. Цитирую эту часть — Если один вампир пьет кровь другого, существа вступают в тесную связь: в течение нескольких часов после кормления разумы двух существ настолько тесно связаны, что они могут общаться телепатически так же легко, как и посредством речи. Эта телепатия сохраняется независимо от расстояния или мешающей материи, пока оба вампира находятся на одном плане. Однако один вампир не может «подслушивать» мысли, не предназначенные для общения. Кроме того, вампир, выпивший кровь, имеет значительный уровень контроля над вампиром, предоставившим кровь, пока существует телепатическая связь. Существо, которое кормило, может отдавать приказы телепатически, а второе существо должно подчиняться им в пределах разумного.

Примечания:

Иллюстрация к работе https://vk.com/photo97211035_457249669

Я уповаю на ту силу, что сотни летСоединяет с чёрным белое, тьму и свет.Все ставки сделаны,Осталось узнать ответ.Спасёт наш мир любовьИли нет…(рок-опера Орфей — По тонкой грани)

Астарион вздыхает, глядя на Куклу с отвращением. Я всё чаще теперь смотрю на него через её глаза. Порой тайком от Тёмного Соблазна. Впрочем, подозреваю, что она просто позволяет мне что-то скрывать от неё. Мне нелегко привыкнуть к нашему постоянному соседству и её опеке. Слишком ощутим барьер между нами, появившийся то ли из-за Орин, то ли из-за попыток Тёмного Соблазна оградить меня от взросления среди культистов Баала.

Теперь Астарион почти не причиняет боли. Не так, когда он снова и снова желал воспользоваться её телом ради своего удовольствия. Мне всё ещё тяжело смотреть на него. На все его виноватые взгляды и попытки обнять Куклу. Гадко и больно. После того, что он сделал со мной и последующего мучительного периода его похоти, нынешняя нежность режет по сердцу не меньше жестокости. Все его прикосновения, слова и взгляды словно издевательство.

Ты не сотрёшь своей притворной лаской то, что сотворил со мной, лживый монстр!

Меня мучают вопросы. Тёмный Соблазн отвечает на них снова и снова, но ответы мне нужны не от неё. Он должен ответить, и ответить честно, с ножом у горла, если так его честность прорежется лучше. Я не могу понять, чем заслужила такое обращение. Что я сделала не так? Каким действием я обозлила его до такой крайности. Одно дело ссоры и недопонимание, но обращение против воли? Я была уверена, что он никогда не поступит так, как Касадор фактически поступил с ним — отняв выбор. Чем я это на себя навлекла? Что со мной не так? Я шла на все уступки, пыталась быть любящей, благодарной, кроткой… Где свернула не туда? За что? За какое зло?

Голову Куклы сотрясает беззвучный приказ «уйди». Он больше не может смотреть на неё, в её безжизненные глаза. Он требует дистанцироваться, и тело послушно уходит в исполнении приказа. Выход в коридор кажется глотком свежего воздуха. Наконец-то не стены комнаты, в которой я могла лишь смотреть на то, что никогда не смогу завершить. Он будто издевался, вернув меня в мою спальню. Жестокая насмешка — смотри, питомец, какую жизнь ты оставила на половине пути, потому что я так захотел. Лучше бы держал в своей жуткой спальне, похожей на кладбище имени Касадора. Она пугает, но не может причинить боль. Уже не может.

А он ещё и обряжает её в мои вещи, вызывая злые слёзы. Моя пустая замена. Ничто на месте меня.

В коридоре легче. Здесь можно собраться с силами и не отвлекаться на его присутствие. Пока он рядом, мы боимся пытаться вырваться. Что, если заметит? Остановит? Пленит? Навредит так, чтобы совсем исчезли? Я не верю его жалостливой игре в раскаявшегося. Он слишком хороший лжец. Я верила его словам. Верила его любви. Я больше не поверю! Скорпион всегда ужалит, вампир всегда солжёт. Пока Кукла одна в коридоре, я продолжаю биться. Пробивать собой стены темницы. Чтобы вырваться на поверхность, пока он не видит. Быть может, в этот раз получится. Я продолжаю снова и снова. Царапаюсь. Выбиваюсь из сил. Но безрезультатно. Я обещаю себе, что в следующий раз обязательно получится и пробую снова.

Пока не слышу шаги.

Я узнаю его сразу. Он до боли, до одури и отвращения похож на Астариона. Только его кудри чёрные. Его первенец или один из его первых. Его вампирское отродье. Я не забыла эти жадные до моего тела глаза. Он не просто смотрел на хозяйскую женщину с подобострастием, как остальные. Он вожделел меня… он продолжает вожделеть. Второе я понимаю, когда он подбирается ближе. Он не целует подол платья и не держит дистанцию, как раньше. Он осознаёт, что именно стоит перед ним. И что его создателя рядом нет.

— Неужели, хозяин выгнал тебя? — прошептал он. — Он больше тебя не хочет?

Я в панике теряюсь в собственной клетке. Даже если бы я была способна сделать хоть что-то, то стояла бы с растерянно распахнутым ртом, словно выброшенная на берег рыба. Кошмар происходящего сковывает меня в ледяном коконе. Это во много раз хуже всего.

Перед отродьем безотказная игрушка, лишённая способности пожаловаться или сказать что-то плохое о хозяйских отпрысках. Беспомощная и беззвучная игрушка без опеки. Изгнанная из хозяйской спальни… Быть может, даже отвергнутая. А, значит, ненужная. Эта логическая цепочка не просто читалась, она кричаще сияла в его вожделеющем алом взгляде.

— Зато я тебя хочу. Если хозяину не нужно, я возьму! — радостно шепчет он, за руку уводя Куклу. Та, разумеется, не сопротивляется. — Это будет наш с тобой секрет.

Теперь меня по-настоящему колотит от ужаса. Я будто бы чувствую вокруг своего «Я» тело, и оно сжимается от тошнотворного страха. Сама собой вспыхивает мысль — ладно если Астарион, но позволить этому надругаться… Отчего-то разница формируется колоссальная. Этого нельзя подпускать к телу. Ни в коем случае. Это худшее. Это самый край мерзости. Гадёныш точно понял, что следует делать — увести хозяйскую игрушку, «поиграть» с ней самому, а после делать вид, что ничего не было. Он будет молчать. Кукла никому не скажет. Астарион не догадается спросить.

А потом он повторит свою игру. Снова, и снова, и снова…

— Борись, тупая Кукла! Сопротивляйся! НЕ ПОДЧИНЯЙСЯ, КУКЛА! — кричу я, пытаясь достучаться хоть до чего-то в теле пустышки. Самостоятельно отдать ей приказ.

Внутри расцветает вместе с паникой ярость. Сейчас Астарион нужен как никогда. Появиться. Не допустить этого. Остановить и наказать отродье. Но за их спинами закрывается дверь то ли прачечной, то ли ванной комнаты с множеством белья. Всё. Отродье себя не выдаст. Кукла не зашумит. Она даже не поймёт что что-то происходит. Никто не придёт. Никто не поможет.

Ужас.

Переполняющий, душащий, разрывающий на части. Только с Астарионом он мог быть пронзительным, пленительным и прекрасным. Даже в самые худшие моменты, даже когда он пользовался мной против воли, внутри жила искоркой уверенность, что он… Что? Что не обидит? Что не навредит? Что он близок настолько, что даже самое горькое зло от него чуть подслащено?

Возможно.

С вампирским отродьем иначе. Контраст слишком заметен. Его толчок в грудь ничуть не игривый, не привычный и больше напоминает удар, чтобы оценила силу и не сопротивлялась.

Я внутри разрываюсь криками. Я готова на любой торг. Сейчас я согласна остаться здесь, но уберечь Куклу от надругательства. Всё что угодно. Пусть придёт Астарион и вмешается. Пусть потолок обрушится на его первенца. Пусть Кукла обретёт свою третью личность. Пусть навсегда отбросит нас с Тёмным Соблазном в пустой угол. Но только пусть сопротивляется! Борись, глупая Кукла. Защищай последнее, что осталось — защищай тело. Не позволяй подступаться. Я бьюсь о стены. Сильнее. Яростнее. Отчаяннее. Как никогда раньше поддаюсь иллюзии, что у меня есть телесная оболочка. Игнорирую боль. Я выпадаю в зеркальный коридор. Тот что пугал меня во снах. Тот что не позволял найти выход. Лишь ранил. Сотни моих отражений смотрят на меня. Но… Теперь всё чуточку иначе.

Он опрокидывает Куклу на пол.

Среди отражений я нахожу реальность. Нависший над Куклой первенец Астариона. Первая картинка реальности. Я бегу. Ищу их отражение. Я не знаю, что буду делать, но бегу изо всех сил. Повороты лабиринта издевательски бьют меня тупиками. Сотни меня. Сотни сотен. Тысячи…

Он задирает длинную юбку платья. Ведёт рукой от щиколотки к бедру издевательски неспешно.

Я нахожу среди сотен отражений то самое особенное — беспомощно распластанную Куклу и насильника, готового надругаться со всей своей больной фантазией. Я преодолеваю последние витки поворотов и тупиков. Я стою перед первой и единственной гранью, отражающей не меня. Они так чудовищно близко. И так безжалостно далеко.

Второй рукой он хватает её за горло и что-то глумливо шепчет. Кажется, обещает, что с ним будет веселее, чем с хозяином.

Я не слышу. Я разбиваюсь на крики. Я бью руками и ногами чёрное зеркало, эту подлую ровную поверхность, разделяющую нас. Она крепче стен. Крепче других зеркал. По раненым рукам бежит кровь, но я не останавливаюсь. Я продолжаю колотить. Удар. Ещё один. Кровь брызжет в разные стороны. В памяти вскакивает страшный момент прошлого. Часть наутилоида. Капсула, в которую меня заточили. Истерика. Ужас. Бешенство. Разбитая голова, руки и ноги. Кровоточащее тело. Множество кровавых осколков, демонстрирующих, что воля сильнее плоти.

Ноги Куклы разведены в стороны. Юбка задрана. Туфельки разбросаны по комнате.

Две пары рук разбиваются в кровь. Две пары ног лупят по чёрной глади. Крик отражается от граней. От него звенят стёкла. По ровным полотнам расходятся ветвистые трещинки. От брызг крови их становится всё больше. Вспышкой памяти мелькает былой ночной кошмар. Удары ложатся на черное стекло отчаяннее. Сейчас или никогда. Мы не делаем высоких ставок — мы идём ва-банк. Если проиграем, то лучше умереть, исчезнуть в попытках. Изранить себя до небытия. Тёмный Соблазн думает также.

Он медлит. Касается лица Куклы ладонями, пальцами и языком. Отвратительно…

«Борись! Борись! НЕ ПОДЧИНЯЙСЯ!»

Ярость горит безумием. Переполняет нас. Ледяная в Тёмном Соблазне. Пылающая жарче огней Аверно во мне. Потоки схлёстываются. Трещин становится всё больше. Стекло хрустит. А сквозь осколки памяти проглядывает всё больше запертых от меня картинок прошлого. Но самое яркое — капсула в тайнике иллитидов под Лунными Башнями. Решимость переполняет меня. Звериная воля рваться до конца.

Быстрее, быстрее, успеть бы! Немедленно! Не опоздать…

Две пары рук крошат чёрное зеркало. Вцепляются друг в друга, чтобы выбраться вместе. Влезть в открывшуюся область. Кровь разлетается брызгами. Рывок. Ещё один. Трещины становятся всё глубже. Осколки и мелкое крошево летят во все стороны. Проваливаются в чёрную полость, в которой замерли вне времени и пространства две фигуры. Дыра, пробитая кровью и волей ширится. Что за ней? Спасение? Ещё больше боли? Смерть?

Я не защитила себя, когда Астарион забрал мою смертную жизнь и надругался. Но сейчас защищу…

Все чувства перекручиваются в одно. Два великих течения, разделённых безжалостным актом насилия, сливаются в единую реку, пока отчаянно тянут и подталкивают друг друга к жизни. К действиям. Бросаются вперёд и тащат друг друга дальше. Вместе выбраться. Вместе вмешаться. Вместе перевести стрелки часов своей судьбы. Вместе навсегда переписать свою незавидную участь. Наполнить чашу возмездия кровью врагов. Истребить всякого, кто посмеет навредить. Уничтожить всех обидчиков. Без жалости и сантиментов.

Худшее едва не происходит. Кукла прижата к подобию тахты. Её тело вот-вот станет игрушкой для ещё одного вампирского отродья. Игрушкой для удовлетворения похоти.

Но последней вспышкой Души становится ярость. Леденящая и пылающая. Переливающаяся через край. Переполняющая Куклу. Ломающая и переполняющая пустоту. Для бездушной марионетки этого слишком много. Всё, что было ей, стирается. Крошится вместе с осколками чёрного зеркала. В слиянии ярости заново рождается единая в своей двойственности Душа.

Меня мало волнует то, что происходит с моей израненной сущностью. Есть лишь одно чувство в моём маленьком мире. Пелена ярости окрашивает мир в красное и чёрное. Враги и их мёртвые тела. Перед глазами враг, который во тьме полости чёрного зеркала стал осязаемым. Красное, что должно немедля стать чёрным. На его собственную беду, теперь я могу дотянуться… Мои движения естественнее дыхания. В них моя суть. В них вся я. Настоящая я. Кинжал на его поясе беззвучно выходит из ножен. Он едва слышно поёт мне, ложась в руку. Поёт песню жажды кровопролития.

Я быстрее этого вампирского отродья. Мои движения молниеносны. Я рождена быть Убийцей, и никто этого никогда не отменит. Ни тупоголовая Орин, ни мои наивные попытки начать с чистого листа, ни эксперименты Крессы, ни уж тем более мой ненавистный папочка Баал. Не он выбирает своего Убийцу. Избранный или рождается, или нет. Похотливый взгляд вампира начинает окрашиваться оттенками изумления, а моя рука по самое плечо заливается его кровью. Удары сыпятся в его грудь быстро и молча. Ни единого лишнего звука. Лишь пение клинка и мелодия рассекаемой плоти. Хор разбивающихся о каменный пол багряных капель. Два потока ярости выражают себя новым произведением искусства. Моим особенным мюзиклом, только для меня и моего единственного зрителя, который так бессовестно решил умереть до финальной песни. Ударов становится всё больше… Быстрее. Сильнее. Глубже. Ещё и ещё.

Рубиновые брызги созвездиями окружают меня. Его глаза стекленеют раньше, чем во взгляде начинает застывать страх. Он не успевает сделать ровным счётом ничего. Ярость требует выхода, и я продолжаю бить его кинжалом, даже видя, что он больше не двигается. Даже зная, что лежащее передо мной тело навсегда затихло. Пронзённая бесчисленное количество раз грудь похожа на изодранный шмат мяса в обрывках. Рука болит. Я слишком сильно стискиваю крупную для меня рукоять кинжала. Ярость вгоняет лезвие в тело снова, и снова, и снова…

Мир обретает новые звуки. Острые, подобно лезвию клинка. Яркие, как кровавый росчерк на девственно-белом полотне. Тьма чёрного зазеркалья исчезает. Теперь я чувствую своё тело явственно. Оно настоящее. Дрожащее от пережитого кровавого бешенства. По нему проходит холодным освежающим потоком воздух. Он наполняет его и гонит кровь дальше. Прямо в сердце, отныне бьющееся значительно медленнее, чем в смертной жизни. Из приоткрытого рта вырывается влажное дыхание. Правая ладонь ноет. Давно я не держала в руках оружие. Давно не использовала.

Я возвращаюсь…

Я сотрясаюсь от дрожи. Тело ломит от непривычных действий. Как долго оно было Куклой? Голова раскалывается от яростно бьющихся мыслей. Меня охватывает хаос. Безумие поглядывает на меня с интересом, ожидая за поворотом. Смогу ли я удержать собственный разум в волевой хватке? Готова бороться с собой за право оставаться в твёрдом уме и трезвой памяти? Я бросаю в сторону кинжал. Хватаюсь за голову. Ярость должна уступить мне. Я веду её, но не она меня. Моя ярость — часть меня. И она получит своё удовлетворение. Но с моего позволения.

Память. Прошлое Тёмного Соблазна отныне как тёмная комната, запертая на щеколду. Я могу отпереть её в любой момент. Узреть весь мрак истины, но… смогу ли после этого сохранить в себе хоть что-то светлое? Нет, уже не наивное и не невинное. Это всё отобрал у меня Астарион. Но не полностью. Я всё ещё могу творить. Могу создать нечто настолько пронзительное, что мрачный, как туча, вампир прослезится. И я знаю, что потеряю всё это, если посмотрю в себя и получу все ответы. Лучше пусть лишь одна часть меня будет знать об этом. Та часть, которая сможет скрыть этот секрет от самой себя…

Тело кажется чужим. Я едва узнаю саму себя. После времени в заточении, так удивительно просто управлять собой. Просто быть во главе тела, будто ничего не происходило. Будто всё после нашего разговора с Астарионом было ночным кошмаром. Впрочем, так оно и было. Один сплошной ночной кошмар. Одна большая нескончаемая пытка. И оно закончилось. Я обхватываю руками плечи. Мои. Но ощущаются чужими. Будто крепче, плотнее и холоднее. Как если бы кузнец выковал точную копию меня из металла. Я тяжёлая и сильная, как мраморная статуя. Но каждое движение быстрее и легче, чем раньше. Разумом я понимаю, что мне просто непривычно бессмертное тело. Мне лишь нужно время, жаль, что его нет.

Я нахожу лохань с чистой на вид водой. Мне нужно умыться. Смыть кровь, чтобы незаметно подобраться к нему. Дрожащая гладь каким-то чудом⁽¹⁾ отражает меня. Я смотрю на себя. Будто впервые. Без страха. Без отторжения. Ярость замирает. Не затихает, но даёт мне передышку. Собраться с силами, чтобы пойти на охоту за тем, кто сделал меня такой. Но… стоит признаться, что новый облик мне к лицу. Бледность сделала черты лица правильнее. Голубой и алый глаза выглядят ярче и выразительнее на фоне белоснежной кожи. А с контрастом чёрных волос и алых губ я теперь не просто хорошенькая.

Но главное: на меня смотрят полностью мои глаза. Без укора. В них не скрыт Тёмный Соблазн. Теперь мы вместе. Мы — я. Растоптанное добро и терпеливое зло. Пресветлый хаос и мрачный порядок. Тёмный Соблазн и Дитя. Лилит.

Кинжал привычно ложится в руку.

Я вернулась.

* * *

Ярость.

Бешеная, безумная и неконтролируемая.

Кроваво-красная пелена, лишённая очертаний и даже намёка на человечность.

Она обрушилась на него стремительно, бросая грудью на стол. Это была настолько первобытная жажда кровопролития, что он на несколько минут утратил связь с реальностью. Два неистовых потока ярости слились в единый и закрутили его в водовороте, желая раздавить. Лишь опыт и немалое усилие позволили отделить себя от чудовищной волны разрушительных чувств. А затем понять — это не его чувства. Не его эмоции. Они лишь опрокинули его, но кто-то их испытывает прямо сейчас. Они ощущались словно кипящий яд, окруживший его.

Дыхание сбилось, будто он только что всплыл с немыслимой глубины. Растерянный и хватающий ртом воздух, он едва балансировал в своём уме, прежде чем наконец нащупал — там, где царила высасывающая всё пустота, поселилось бешенство, достойное берсерка. И у этого бешенства была определённая цель — Астарион. И после иссушающего ничего, убивающего его капля за каплей, это яркое первозданное в своей разрушительности чувство опьяняло и переполняло. Да так, что могло разорвать своей необузданностью. Он выдохнул и широко улыбнулся, едва не срываясь в сумасшедший исступленный хохот.

Хохот доведённого почти до края человека, внезапно получившего свободу…

Сомнений не было и быть не могло. Лишь одна душа в этом мире могла иметь над ним такую власть, переполняя и опустошая. Только одно сердце могло заковать в цепи и даровать освобождение. Лилит. Его маленькая любовь вернулась. Она ощущалась им столь остро, словно была вонзившимся в сердце кинжалом. Её кровь снова запела под его кожей, усиливая все чувства до невероятной черты. Его правая рука ныла от усталости, словно только что орудовала не самым удобным кинжалом.

Он чувствовал всё — её тяжёлое дыхание, жар кожи, ясность гневного взгляда, бессмертную силу и одержимость перед новым броском. Искать её не было никакого смысла. Она уже шла к нему. Шла за ним, до боли сжимая в руке кинжал, которым жаждала перерезать его горло. Ну что же ты, милая, нельзя настолько вредить себе. Все удары выйдут смазанными. У тебя будет только одна обречённая на провал попытка. Попытка уничтожить своего создателя. А следом…

Следом он был готов встретиться с ней. С любой. Неистовой в своём кровавом бешенстве. Горящей жаждой мести. Ненавидящей. Презирающей. Лишь бы снова не Кукла. Любое адское пекло он встретил бы радостными объятиями. Вместе с ней. С настоящей.

Он ждал.

Двери в кабинет открылись бесшумно, впуская свежий поток воздуха в его затхлое существование в объятиях мёртвой внутри марионетки. Ноздри щекотал запах свежей крови, которую она вновь неумело пыталась смыть. Стало быть, где-то во дворце покоится её первая жертва, подобная той девочке-барду, кажется, её звали Альфира. Астарион лишь улыбнулся, понимая, что не рассердится на неё даже если узнает, что она перебила во дворце всех. Пусть играется, если ей это по душе. Он запросто заведёт новых слуг и новых отродий.

Лилит ступала почти бесшумно. Астарион улыбнулся, делая вид, что увлечён изучением какого-то свитка на своём столе. Он прислушивался и корил себя, как мог вообще спутать лисью походку его ненаглядной с бесцветным шагом Куклы. Сейчас невидимая его глазу Лилит казалась воплощением всего яркого, что неотвратимо приковало его сердце к ней. Она приблизилась куда быстрее, чем при смертной жизни, но немного неуклюже. Совсем юный маленький хищник с прорезавшимися зубами вышел охотиться на своего родителя.

Это обещает стать чем-то интересным.

Молниеносным движением она приставила лезвие кинжала к его горлу. Быстро и чисто. Он даже не почувствовал колебание воздуха от её рывка. Хорошая работа. Зря он отвлёкся на эмоции рядом с ней. Но отчего-то она помедлила, упуская возможность нанести ему серьёзную рану, которая могла его по-настоящему ослабить. Не убить.

— Есть что сказать перед смертью? — яростно выдохнула она, упуская ещё больше драгоценного времени.

Он терпеливо выдохнул и, незаметным даже её глазу движением, вывернулся из западни, оказавшись за её спиной. Играючи. Изящно. Чуть позже он научит её быть грациознее тумана. И тогда вдвоём они смогут сокрушить любого противника. Плавно и поэтично. Настолько кровожадно, насколько она сама захочет. Но не сегодня.

— Никогда не разговаривай перед атакой, мой милый питомец! Сначала бей, а потом говори! — голосом терпеливого учителя произнёс он, когда она повернулась к нему.

Голубой и алый глаза загорелись яростным всполохом, словно в её роду существовали берсерки. Едва Астарион закончил снисходительно отчитывать её, как был вынужден шустро отступать от града быстрых ударов клинка, со свистом вспарывающего воздух.

— Ты мерзкий… подлый… лживый! — она неразумно совсем не щадила дыхание, выкрикивая гневные слова.

Надо отдать ей должное, даже не вполне управляя собственным телом, Лилит была быстрее и проворнее, чем многие вампиры на его памяти. Куда стремительнее его самого в бытности вампирского отродья. Несколько поющих в воздухе росчерков кинжала почти достигли цели. Половина пуговиц его дублета со звоном разлетелась в разные стороны. Лоскуты роскошной ткани лохмами висели там, где она едва не попала в грудь и горло.

— Неплохо, моя маленькая любовь, — с нотой гордости отметил он, продолжая ликующе улыбаться.

— Я не твоя любовь!

Разъярённой фурией рванулась она в атаку. Звон от её крика нарастал, пока не превратился в громовую волну и не обрушился на него немыслимой мощью. Стеллажи за его спиной превратились в мелкое раздробленное месиво из дерева и стекла. Стулья горстями щепок покрывали пол то тут, то там. Волна почти опрокинула его. Он устоял. Но привкус крови во рту почувствовал. В этот раз зацепила. Молодец.

— И не твой питомец! — рявкнула она, решая добить его кинжалом, поверив в его оглушённый вид.

Астарион зло улыбнулся, стирая кровь с губ. Стремительно и грациозно он продолжал уклоняться от каждой её попытки до него дотянуться. В своей ярости она не заметила, что он не торопился ударить её в ответ или обратиться бесплотным туманом, лишив её возможности причинить ему даже незначительный вред.

— Я. НЕ. ТВОЯ! — теряя точность от собственной злости, рявкнула она. Разбивающий звук вторил её крику, круша большое зеркало и всё, что стояло рядом с ним.

Алый румянец на щеках. Жар, очерчивающий рельеф каждой выступающей косточки. Пылающие яростью глаза. Приоткрытые тяжёлым дыханием губы, роняющие слова, которые якобы должны его разозлить или обидеть. Напряжённая, как струна. Лилит даже не подозревала, какой прекрасной и желанной она предстала в его глазах. Её вид, её ярость, её крики и каждая попытка ранить его лишь делала его счастливее. И чем ярче она пылала возмущением и обидой, тем больше удовлетворения приносила ему. Каждое гневное слово лилось мёдом.

— Скажи это ещё раз, моя дорогая… — дьявольски усмехнулся он, вновь и вновь избегая её ударов. — Я тебя плохо расслышал, может быть, ты повторишь немного громче? Покажи мне, как ты разъярена, моя маленькая любовь.

И вновь подтверждая догадки о берсерках в роду, она потеряла контроль и бросилась на него, сокрушая остатки кабинета ещё одной громовой волной, подпитавшейся от её гневного рыка. Звук разросся настолько, что теперь вампир не устоял на ногах и с обломками остатков уцелевшей мебели был отброшен к стене. Всего на мгновение. Но на этот раз по ушам текла его собственная кровь, а капилляры глаз полопались. Дублет больше напоминал лохмотья с наполовину оторванным рукавом.

— Я вырву твоё чёрное сердце и оставлю себе трофеем! — пробился её крик в его раненые звуком уши.

— Можешь попробовать, — издевательски усмехнулся Астарион, запросто поднимаясь из осколков, чтобы быстрым манёвром уйти из-под града её ударов. — Любовь моя, может, мне сходить за твоей рапирой? Кинжал явно не твоё!

Он провоцировал. Играл. Развлекался. А внутри царило спокойствие. Ликование. Его женщина вернулась, пылая яростью. Разве посмеет он давить в ней всю эту силу, которую она приготовила, сберегла, специально для него? Нет. Он собирался принять этот подарок. Пусть беснуется. Пусть крушит. Пусть проклинает. Предстаёт перед ним в своём чистом воплощении, не приласканном комфортной жизнью. Пусть проступят черты её первозданной жестокости. Той тёмной силы, которая изначально привлекла его взор. Маленькая добрая девочка с чистым мраком внутри.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!!! — окончательно утратила она над собой контроль, пытаясь множеством хаотичных ударов кинжалом зацепить его. — Чтоб ты сгинул!

Он ответил ей смехом, ещё больше распаляя её злость, лишая способности собраться и ударить магией. Бешенство не помогало. Для кинжала его было маловато, тем более такого. Явно не по её руке. Эмоции захлёстывали и рушили всю концентрацию. Несколько разбивающих чар рассеялись, не успев прогреметь. А ведь только так она могла бы его хоть как-то задеть. Он уже выгадывал момент своих действий, но продолжал с дьявольской улыбкой маневрировать вокруг неё, истощая силы и запас ярости.

— У тебя чудесный голос, моё сокровище, даже в крике он похож на пение… Но я думаю, ты можешь еще громче! — шепнул он, позволив себе подобраться к ней предельно близко. Так, чтобы его губы почти что коснулись её уха.

— Жаль, я не убила тебя сразу у Лунных Башен! — прошипела она, смутно напомнив о ещё одной тёмной силе, обитающей внутри желанного тела Лилит.

Астарион даже остановился на мгновение от такого поворота событий, за что поплатился левым рукавом, частью ворота и неглубокой царапиной на запястье. Ничего из того, что нельзя исправить. Но игривый настрой стал значительно злее. Уже не сдерживая себя, он в одно мгновение оказался в её слепой зоне, выбил из рук кинжал и крест-накрест перехватил оба запястья, прижав её спину к своей груди. Взбешённая женщина начала брыкаться так словно, помимо берсерков, в её семье были самые настоящие драконы.

— Трудно не наслаждаться твоими попытками дать отпор, моя маленькая любовь, но… неужели в нашей паре нас стало трое? Стоит ли привлекать к семейной ссоре Тёмный Соблазн?

После Куклы его едва ли могла бы испугать даже армия тёмных личностей в её теле. И всё же после всего пережитого он желал, чтобы его женщина оставалась в своём теле одна. Даже принимая во внимание, что в ней всегда сидела эта тёмная сила, любящая кровопролитие. Он не отказывался от своих слов, в другой жизни они могли бы подружиться, но не ценой Лилит. Вот если бы они появлялись по очереди, то могло бы выйти очень-очень интересно.

— Я — Тёмный Соблазн и Лилит! Мы одно, а ты… — продолжила она распаляться.

— А я даже немного разочарован. Отношения с двумя женщинами в одном теле… — мечтательно прервал он её, но был вынужден прервать фантазии, когда она начала брыкаться, к его смеху, ещё сильнее, — Ладно-ладно, я пошутил, мне тебя более чем достаточно, моя маленькая любовь!

Лишённая возможности пнуть, ударить или хотя бы на излёте поразить заклинанием, Лилит бросилась в крайности Тёмного Соблазна, пытаясь укусить его, извернувшись. В своих попытках его ранить она была настолько очаровательна, что он умилился.

— Дорогая, ты забыла? Мы сначала спрашиваем, а потом кусаем!

Впоследствии ему пришлось очень быстро уворачиваться от её попыток укусить, ударить, плюнуть и даже толкнуть на стекло. Лилит ещё не растратила всей своей ярости и продолжала их занимательную игру. Для неё, быть может, всё это не казалось игрой, но Астарион продолжал получать от её милых попыток ему навредить только удовольствие. Ему хотелось поскорее погасить худшую сторону её ярости, а затем насладиться всем затаённым в ней мраком.

— Чтоб ты в Аду сгорел! Ненавижу тебя!

Очередная попытка вывернуться из его рук почти достигает успеха. Почти. Платье, словно подчиняясь истинному хозяину, запуталось под ногами. Удар коленом, который должен был даровать Лилит иллюзию свободы, получился смазанным. Невольно открывшись для ещё более крепкой хватки, она успела только охнуть, когда Астарион хитрым движением развернул её и впечатал спиной в стену. Пользуясь её шоком от удара, он задрал её руки над головой, удерживая оба запястье в одной хватке. Освободившейся рукой теперь он мог исследовать дрожащее от непогашенной ярости тело. Чтобы избежать сюрпризов от попытки брыкаться, он придавил её ноги своими.

— Я уже и забыл, когда мы были настолько близки и… не могу не признать, соскучился! — прошептал он ей на ухо, чувствуя кожей, как она пылает к нему чистой незамутнённой злобой. Её хотелось пить, как терпкое вино, медленно прокатывая по языку.

Щёки его разгневанной женщины покраснели чуть больше. На этот раз совсем не от ярости. Как бы она ни пыталась лягаться и кусаться, он чувствовал, что телом она продолжает отзываться на его близость. На его шёпот. Астарион ещё в бытность вампирского отродья знал, как легко ярость перекроить в страсть и, вместо яркой драки устроить жаркую ночь. Сам он никогда не доходил до такого уровня близости. Всё бывает в первый раз. Но теперь, сквозь звенящую между ними обоюдную связь он прислушивался к каждому её ощущению.

— Пошёл ты! Отпусти меня, злобный упырь! — в бессильной ярости рычала она. — Ненавижу!..

Чем больше она распалялась, тем желаннее становилась. Её разгорячённая кожа так и манила коснуться её. Отметить своей. Целовать, пока не останется ни одного участка, который он бы пропустил. Её глаза пьянили, столько чувств били его наотмашь с первого взгляда. Жаркое дыхание, рвущееся с её губ немедленно хотелось выпить до дна. Астарион не отрицал очевидного, он хотел Лилит до безумия. Справлялся с чувствами только силой двухвекового опыта. Но она ничуть не помогала, за каждый крик её хотелось дразнить снова и снова, а за рвущиеся наружу эмоции уединиться в спальне и послать ко всем чертям весь остальной мир.

— Ты меня так сильно ненавидишь, или может быть… ты хочешь меня не меньше, чем я хочу тебя? — прошептал он в её шею и вновь едва успел увернуться от попытки его укусить. — Ненависть это та же страсть. Почему бы не поддаться ей в куда более приятном ключе?

Продолжая заигрывать с крохотными остатками её терпения, он свободной рукой позволил себе обводить каждый изгиб её тела. Чувствуя, как она напряжена, как дрожит каждый сантиметр её тела, Астарион не смог сдержать довольной улыбки. Кукла находилась в том же теле, но насколько иначе всё ощущалось теперь, когда Лилит отчётливо желала отрастить зубы на всех своих прелестях, чтобы иметь возможность его укусить.

— Куклу для этого используй! — попыталась она надавить на больное, но тщетно.

Он прекрасно видел, что от Куклы не осталось и следа, и намеревался насладиться той, что решила бросить ему вызов. За подобное непослушание любое из его отродий было бы показательно уничтожено на глазах остальных. В назидание. Но у его женщины всегда был особенный статус. Разумеется, он её накажет, и накажет безжалостно. Так, чтобы плакала и молила о его милости, сгорая от неразрешённого вожделения, и, забыв о гордости, отдавала себя с душой и сердцем ему. Но этому ещё предстояло произойти. Впрочем, стоило сделать первый шаг.

— Зачем мне Кукла, если у меня есть ты? Ты моя, я буду поступать с тобой, как захочу… а я хочу прикасаться к тебе, я хочу сделать тебя полностью своей. Тебе это понравится, моя милая, — прошептал он и, добравшись рукой до замысловатого шнурка, являющегося застёжкой к её платью, с лёгкостью порвал его.

— Ненавижу тебя! — выплюнула она изрядно повторяющееся слово, в которое будто сама пыталась поверить.

Но граница пройдена. Теперь в её ярость вклинилось новое чувство, мешающее сосредоточиться на мыслях о ненависти. Лишённое застёжки платье начало сползать, обнажая её тело. А тревога, вспыхнувшая на такую мелочь, обнажила уже душой. Слишком много сомнений в её ненависти. Слишком неуклюжей вышла попытка убить. И слишком уж неистово она задрожала, когда он разорвал на ней корсет, отбросив его в сторону.

— О, ты можешь ненавидеть меня столько, сколько захочешь… но ты не можешь ненавидеть то, как мое тело прижимается к твоему, не так ли, любовь моя? То, как одно прикосновение заставляет тебя дрожать, — насмешливо добавил он, глядя ей в глаза с неприкрытой похотью.

Ответ оказался для него неожиданностью. Прыткая юная вампирша умудрилась выдернуть одну руку из его хватки и, не теряя зря времени, наотмашь ударила его по лицу. Сильно. Звонко. Ладонью. Так картинно по-женски влепила пощёчину, но с немаленькой вампирской силой. От неожиданности он замер на месте. Но не вздрогнул.

— За то, что надругался надо мной! — прошипела Лилит вполне разумную причину такой возмутительной наглости.

Астарион тихо рассмеялся. Даже сейчас, кусачая, колкая, злая и драчливая, она наполняла его ликованием. Удар, разумеется, отольётся ей наказанием, но сейчас яркий болевой росчерк больше делал его счастливым, чем злил. Она замахнулась на вторую пощёчину, а он с улыбкой не сделал ничего, чтобы её остановить. Лишь поймал себя на мысли, какая она милая, когда так карикатурно дерётся.

— За то, что обратил меня без согласия, лживый ты монстр! — гневно выкрикнула она под звон второй пощёчины.

Ещё громче и больнее. Второй удар ощущался почти возбуждающим. Это была весьма пикантная прелюдия. Особенно если оглянуться на кабинет, который напоминал сущий кошмар. Из целого каким-то чудом остался стоять только стол, щекоча воображение тем, как им можно будет воспользоваться чуть позже. Третьей пощёчины не произошло. Астарион перехватил руку, вновь лишив её возможности двигаться. Он зло улыбнулся.

Пора переходить от прелюдии к действию…

Примечания:

Во имя пояснительной бригады. Если тут есть чтецы Ван Рихтена, которые готовы обнажить факелы и керосин, то да — я торжественно каюсь, что решила усидеть на двух стульях. И на прочитанном в книге, и на игровой механике Балды. По Ван Рихтену обращение в вампира капитально бьёт по всем классам (кроме класса плут), особенно по барду. Бард проседает на всех своих фишках — заклинание, исполнение, харизма и убеждение ибо становится нечистью, не способной понимать человеческие чувства. Это можно компенсировать с возрастом и некоторыми вампирскими фишками, но как прежде уже не будет. Колдовать бард не сможет вообще. Но в Baldur’s Gate III (даже в эпилоге, когда личинусов нет) обращение ничего не меняет, поэтому я с наглым видом говорю, что всё нормально. Плюс, пользуясь книгой, поскольку невеста вампира не понимает от рождения, что с ней случилось, то её сознание не перестраивается автоматически на режим жизни вампира. Значит, есть надежда.

По поводу сердцебиения и румянца — так же по Ван Рихтену у вампиров активная кровеносная система, по венам бегает кин-нектар (более концентрированная бессмертная кровь), работает сердце, хоть и медленнее, чем у смертных. Про другие органы написано размыто, но есть упоминание про человеческую еду. Большая часть вампиров срыгивает её (как в фильме и сериале «Что мы делаем в тени»), но есть те, кто проносит через тело и исторгает по-человечески. Не переваривая. То есть, кое-какая работа внутренних органов есть.

1) Нахождение вблизи своего создателя (что прямо говорил Астарион в игре) снимает некоторые слабости с создания. Такие как боязнь солнечного света. Далее на моей фантазии ещё и отражение с температурой тела.

Вернуться к тексту

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249764

Целый мирБудет нашимОт низов до высот!Этой власти на стражуВстанут огонь и лёд.Лишь сошлись взгляды нашиОн уже стал иной.Будь со мной!(Рок-опера «Орфей» — Целый мир)

Лилит так неистово дрожала от каждого его вольного прикосновения, словно вернулась к нему нетронутой девой, робеющей от любого намёка на близость. И эту дрожь никак нельзя было списать на ярость или страх. Хотя она старалась изо всех сил, продолжая брыкаться, рычать и едва не плюясь в него пламенем, как маленькая необъезженная драконица. Тело предавало её, поддаваясь каждому дразнящему касанию. Вековое мастерство безошибочно отмечало, как приблизиться, сжать, будто бы для укрощения, задержать поверх ткани платья ладонь, провести долгую линию фалангами пальцев по её лебединой шее, как невесомо коснуться белой щеки, чтобы ярость начала стремительно перерождаться в голод.

Вместо того, чтобы самостоятельно разрушить её сопротивление извне, куда тоньше обратить Лилит против самой себя. И чем больше она теряла над собой контроль, тем упрямее повторяла слова ненависти. Милая, твоя ненависть не может напугать. Можешь ненавидеть сколько захочешь. Это даже интереснее. Впрочем, никого в разрушенном кабинете она не смогла убедить в подлинности своей очаровательной ненависти. А тем временем каждый изгиб её тела бросал вызов выдержке Астариона. Выдержке ничуть не вечной. Невесомые поддразнивания срывались на откровенно интимные прикосновения.

Он вновь зашептал в её шею, наслаждаясь, как её кожа отзывается мурашками на каждое слово, как приподнимаются волоски, щекоча его самолюбие:

— Я не верю, что ты меня ненавидишь… По крайней мере, в глубине души. Ты просто пытаешься убедить себя в чем-то. В своей правде, — от каждого звука она вздрагивала, будто обжигаясь. Её участившееся дыхание лишь снова подтверждало его слова, от чего он улыбался всё шире. — Твоё тело выдает тебя с головой, моя милая, и, я думаю, ты сама это прекрасно понимаешь…

Он наклонился к ней слишком низко, увлечённый бархатом её кожи, манящей запахом солнечного тепла, крови и лаванды. В своей игре он беспечно закрыл глаза на то, что Лилит стала порождением ночи, способным пить кровь. Более того, способным эту кровь добывать, если не искушая жертву, то просто силой.

Последние слова ещё срывались с губ соблазнительным шёпотом, когда на его шее сомкнулись её зубы. Знакомые маленькие клыки мгновенно вспороли его кожу, выпуская тёплый поток. Непорядок. Такая потеря контроля постыдна для лорда вампиров. Маленькая непослушная вампирша решила испить его без разрешения. А вот за такое точно полагается наказание! На мгновение он ослабил хватку на ней и утратил контроль в буйстве хаотичных чувств, первым из которых его поразило по-настоящему животное желание. До искр из глаз. До утраты последних крупиц разума. Чертовка даже не подозревала, на что обрекала себя. Только вспыхнувшей в ответ холодной злостью удалось уравновесить себя и не разорвать на ней платье, немедленно овладев нахальной бестией.

В конце концов, она его женщина…

Куда жёстче, чем следовало, он схватил её свободной рукой за волосы и резко оттащил от своей шеи внезапным рывком. Если бы не его рука, она врезалась бы затылком в стену с нешуточной силой. Неизвестно, что могло пострадать больше — голова или стена, но грохот вышел бы приличным. Улыбка превратилась в злой оскал. Движения из-за внутренней борьбы стали рваными.

— Забываешься, любовь моя. Я был достаточно великодушен, но теперь…

Астарион осёкся, заметив её ошеломлённый вид. Глаза Лилит пьяно блестели. Щёки вновь порозовели кратким вампирским румянцем. Позабыв о нём, она прижималась обмякшим телом к стене, чуть дрожа. Тяжёлое дыхание рвалось из груди. Пальцы на руках нервно подрагивали. А волоски на шее стояли дыбом, приподнятые мурашками. Неосознанно она продолжала облизывать губы. Она только что испытала наслаждение. От вкуса его крови. Её искренняя реакция на него настолько льстила, что злость мгновенно испарилась.

А ведь он стал её первым укушенным. Как и она его первая. Своего первого она точно никогда не забудет, он ей не позволит! Без холодной злости, самоконтроль пошёл ко всем чертям. Словно прыщавый юноша, он не мог оторвать голодного взгляда от её губ. Собственное дыхание участилось. Воздух в кабинете показался раскалённым, словно их вновь отправили в Аверно.

— Понравилось? — попытался он насмешливо спросить, но голос подвёл, вышел излишне хриплым. — Может, не стоит тебя наказывать… Может, мне стоит просто вознаградить тебя за смелую попытку, моя маленькая любовь?..

Лилит, дрожащая от захватившего её голода, не сразу поняла сказанного. Но едва до неё дошёл смысл, она вновь начала отчаянно сопротивляться. Но противиться собственным желаниям заведомо проигрышный вариант. Он усмехнулся, отпустив её волосы, позволив им скользить между пальцев. Вновь шепот в её шею. Предельная манящая близость. Надо лишь поддаться искушению. Лишь немного уступить…

— Нет, я не… — пролепетала она из последних крупиц рассудка.

— Пей! — чуть надавил он, ломая последние барьеры разумного. Её и своих.

Даже с неутихшим пылом перерождающейся ярости она кусала мягко, как котёнок. Дразнила своей нежностью. Сводила с ума. Пила жадно, дрожа ещё сильнее. Теряла себя, всё больше растворяясь в желании проиграть. Неосознанно прижималась к нему сильнее. Астарион уже позабыл о необходимости держать её крепко, безотчётно обнимал. Сквозь потерю всего рационального пробивались только инстинкты, подсказывая, что пора прекращать кормление. В этот раз глаза Лилит пьяно блестели похотью, не менее чудовищной чем та, что пожирала его.

Едва она коснулась язычком своей губы, чтобы слизать последние капельки крови, он обрушил на неё самый жадный из поцелуев. Ощущение собственной крови на её губах и языке обостряли подступающее удовольствие. Мысли о собственной безопасности исчезли в похоти. Ладонями он обхватывал её лицо, не позволяя отстраниться. Пожелай она ударить его заклинанием, осколком или кинжалом, он никак не смог бы её остановить. Но в поцелуе тонули двое. С необузданностью, граничащей с остервенением, она тянула его за обрывки дублета к себе. План убийства вознесённого вампира катился ко всем чертям.

Дерзко пересеченная дважды черта ударила по ним неудержимым вожделением друг к другу. На нежность не оставалось ни сил, ни воли. У обоих. Взаимность проявлялась в нетерпеливо разорванном надвое дублете, поверх лохмотьев которого полетели обрывки платья. Снимать одежду слишком долго. Последние клочки дорогой ткани ещё не успели опасть на пол, когда Астарион с силой вжал Лилит в стену. Удара она не почувствовала, даже не поморщилась, яростно набрасываясь на него. Целовала требовательно, глубоко и неистово. Судорожно цеплялась пальцами за его плечи, оставляя ногтями царапины. Жадно переплетала их языки, подобно двум кобрам.

На прелюдию времени не осталось. Вся драка стала прелюдией. Финал выставил противников предельно голодными до тел друг друга. Терпения покинуть кабинет не нашлось. Только здесь и сейчас. Из подходящего оставались стол, стена и пол, усеянный осколками. Последнее Астарион даже в самом диком эксперименте не пожелал бы на себе испытать. Он почти взял себя в руки, чтобы перенести её мягкое тело на стол, но вновь грянул поцелуй. Из тех, что разрывают в кровь губы, а следом за ними рассудок. Лилит не щадила, вновь подписывая себе приговор, неизвестно который за сегодня. Безжалостно прокушенная губа стала для него триггером. Подхваченная под бёдра юная вампирша была впечатана в стену кабинета.

Момент соединения двух тел прозвенел её вскриком. Астарион замер, на мгновение вслушиваясь в её чувства, но боли среди них не встретил, и наконец дал себе волю. Вбивался сильно и яростно. На всю длину. На пределе собственных возможностей. Словно так пытался выбить из своей головы одержимость ею. Но привязывался лишь сильнее. В её объятиях рай, растворяющий его в блаженстве до желания сложить перед её ногами всего себя, внутри неё жаркая влажная преисподняя, дарующая ему мучительно сладкое удовольствие, от которого желание скручивалось только вокруг её одной. Не сможет он больше захотеть никого другого. Не посмотрит в сторону. Не увидит больше…

Мурашками по коже проходила отдача от её царапающих коготков, бессвязного шёпота и смазанной нежности её губ, скользящих по его плечам и шее. Теряясь в нём, она сжимала его с немаленькой силой своего юного тела. Другой бы уже сломался, но теперь они равны. Теперь страсть и потеря контроля щекочет нервы, усиливая вожделение. Теперь от силы мурашки бегут по коже быстрее, а разум тонет в дурмане желания. Глубоко вонзившиеся в него ногти прочертили четыре глубокие кровавые полосы, закрывшиеся через секунду. Он лишь зашипел, но мгновением после в полубезумном восторге смотрел, как она слизывает его кровь со своих пальцев. Последнюю каплю похитил он, обхватив её мизинчик губами. После их взгляды сцепились с непримиримой жаждой друг друга. Забыв обо всём на свете он желал лишь чувствовать её снова и снова. Горячую, влажную, сжимающую его стенками плоти до искр из глаз. Сильнее. Быстрее. Глубже. Так, чтобы все былые споры разлетелись золой от их обоюдного огня.

Пошлый звук соединяющихся тел гас в какофонии обоюдных стонов, растворяя за собой весь остальной мир. Пусть всё катится в Аверно. И все. Есть только они. Двое. Только болезненно жаркая близость, которой всё ещё было мало, чтобы удовлетворить их голод. Только нарастающее с каждым движением наслаждение. Предельно скручивающееся в ней напряжение он ощущал как своё. С каждым ударом тела о тело всё больше, всё сильнее… Стоны агонии страсти стали почти жалобными, когда Лилит забилась в его руках, словно пойманная в силки дикая кошка. Дрожь прокатилась по её телу, вынуждая прикрыть глаза и бессознательно сжать пальцы на ногах. Тонкие клыки пронзили его плечо с утробным рыком, а ногти исполосовали спину, пока она пульсировала вокруг него, сдавливая почти до ответного падения в наслаждение… Почти.

Он зашипел в попытке удержаться. Это было слишком легко. Сдаться. Пасть вместе с ней в пучину порока. Утратить последние крупицы власти. Сложить их перед ней. Протянуть следом своё сердце и молиться, чтобы приняла дар…

Но тогда он не был бы собой!

Первая кульминация разожгла ещё больший голод. Брать её такую, разомлевшую, ослабевшую и обессилевшую хотелось снова и снова. До окончательной потери рассудка. Позволяя первобытному танцу тел подчинить его. Пока мир не распадётся пеплом. Но её нежная покорность быстро сменилась ещё более дикой похотью. Мягкость обернулась почти звериной силой. Отталкиваясь пятками от стены, она с остатками ярости насаживалась на него. Сильнее. Ещё сильнее. Глубже. Она продолжала слепо шептать в его шею слова, которыми уже никто из них не обманывался. Напротив, её исступлённое «ненавижу» гладило по сердцу куда искреннее, чем любое «люблю», в которое он бы никогда не поверил.

Никто никогда не будет его любить, но такую ненависть он примет с искренней радостью.

И чем больше она впечатывала в его кожу с поцелуями своё упрямство, прихватывая поверх то губами, то зубами, тем жарче он шептал «моя». Прежде, чем слить их слова в единое признание поцелуем, сминая её губы своими. Кровавый росчерк её ногтей по его спине стал особенно глубоким. Её колени сдавили его сильнее. Движения стали лихорадочными. Стоны — всё более несдержанными. Дрожь подступающего оргазма уже сотрясала нежное тело его женщины. Объятия напоминали попытку тонущего схватиться хоть за что-то во спасение своей жизни. Тяжёлое дыхание рвалось стонами уходящей в принятие злости.

Вторая волна кульминации отбирала у Лилит остатки ярости, лишая последних сил противиться неизбежному. Он обнял её крепче, впечатывая в стену так, чтобы только силой всех архидьяволов Аверно можно было бы их разлучить, пока она сжимала его, пока сжималась вокруг него, неумолимо забирая с собой. На сей раз она капканом сжала его руками и ногами так сильно, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Без слов требовала его себе немедля, получая безропотно. Силой толкала пасть в безумие исступления вместе. Астарион пытался. Старался держаться. Самообладание дало трещину. От её сбивчивого шёпота, от сжимающейся вокруг него желанной преисподней. От жара, исходящего от её кожи. От синяков, что она оставила на нём, не рассчитав силу. Опыт тысячи любовников не помог удержаться на грани.

Она слишком была другой. Не такой, как они все. Он хотел проиграть ей. Даже в такой маленькой игре, о которой она не знала.

Мир содрогнулся в кроваво-алой вспышке тёмного безумного экстаза. Словно какая-то его часть горела в адском пламени с остальными семью тысячами душ, но этот огонь испепелял удовольствием. Казалось, в этот раз он пал в самые бескрайне пленительные глубины. Но самым крепким якорем держала поющая под его кожей кровь Лилит. Его нежная несостоявшаяся убийца обмякла, уткнувшись лбом в плечо. Горячая, тяжело дышащая, едва слышно проклинающая его, что все слова уходили в кожу. Вымотанная.

* * *

После выжженной до пепла ярости стена утратила свою привлекательность. Астарион хотел было осторожно уложить притихшую вампиршу на чудом уцелевший стол, небрежно смахнув в ковёр щепок и осколков всё лежащее на столешнице. Но тот, словно отслужив наконец весь свой срок, треснул и сложился пополам, стоило посмотреть в его сторону. Ворох разорванной на части одежды стал их импровизированным ложем. Почувствовав изменения, Лилит распахнула глаза, едва не испепелив его своим непокорным взглядом. Уставшая, но не сдавшаяся. Едва он потянулся к её лицу, она дерзко перехватила его руку и, нетерпеливо выдохнув, атаковала его. Но лишь для того, чтобы опрокинуть его на спину и оказаться сверху.

Непривычно. Раньше он ей такого не позволял, но… сегодня день экспериментов.

В алом всполохе любимых глаз отчётливо просматривалось что-то спокойное, ледяное и выжидающее своего часа. Терпеливый убийца, способный затаиться и ждать днями, неделями, месяцами… Тёмный Соблазн. Жёсткой хваткой на его шее сцепились её пальцы, сжимая настолько, чтобы дышать мог только по её разрешению. Неужели остались силы для второго раунда покушения? Но едва предположение повисло между ними в воздухе, она вновь удивила, наклонившись, чтобы смять его губы своими. Не выпуская из своей хватки. Зато предоставляя всю себя его рукам.

Силы у неё остались. Астарион тоже не настолько устал, чтобы пропустить ещё один виток их нескончаемой жажды обладания друг другом. Теперь она целовала иначе. Без страсти на грани ярости. Скорее в нескончаемом любопытстве. Будто впервые. Она вся стала ощущаться другой женщиной. Эмоции тихие, едва слышные. Взгляд изучающий. Та тёмная часть Лилит, с которой он был едва знаком. Удручённая очередным провалом в убийстве вампира, она выглянула и решила… соблазнить его?

Нетерпеливое движение её бёдер будоражило воображение. Не в пример Кукле, её он хотел не меньше. Возможно, с того самого момента, когда она пожелала его убить у Тёмных Башен. Её рык вновь хотелось услышать. Как и её желания, щекочущие нервы. Две женщины в одной. И обе его…

— Ас-та-ри-он, — едва слышно пропела она совсем иным тоном, что был у Лилит. Да ещё и так, словно где-то между строк скрывался вопрос «и что мне теперь с тобой делать?». Риторический, разумеется, поскольку его руки сжимали её бёдра, не позволяя слишком быстро получить желаемое.

— Тёмный Соблазн… — он довольно ухмыльнулся, глядя в её алые всполохи глаз.

Он не пытался перехватить власть. Ему тоже стало любопытно. Назло самосохранению он предоставил ей полную свободу действий. Лишь его руки распаляли её, прежде чем дать насадиться на него. На сей раз хотелось иначе. Безумный секс погасил ярость. Теперь он терзал её лихорадочной лаской. Так, чтобы могла думать о нём и только о нём. Так, чтобы предыдущие крики высшей степени наслаждения показались слабым мышиным писком. Так, чтобы от пережитой пытки удовольствием он приручил не только Лилит, но и её тёмную половину.

Приподнявшись на локтях, он с новой позиции покрывал поцелуями её тело, отзывающееся на каждое прикосновение с совсем иным жаром. Забыв все два века соблазнений, исступлённо оставлял на ней свои метки. Ключицы, грудь, живот, ладони, крылья рёбер алели страстными следами. Она казалась настолько другой, что её хотелось изучать заново. Совсем иная реакция на его губы и язык. Не менее восхитительная. От каждого прикосновения она дышала всё тяжелее, глядя на него так удивлённо, словно сама не знала, что способна на такие чувства. Разжигала в нём немалый интерес, показать ей, какого удовольствия она лишалась, уходя в тень. Она не шипела и не пыталась сыпать проклятиями. С её губ срывался едва различимый шёпот. Ни единого раза она не попыталась вывернуться из его рук. Напротив, тянулась. Ластилась. Цеплялась за него, жадно притягивая туда, где хотелось почувствовать его сильнее. Покорялась.

Её пальцы чуть сильнее сжались на его шее, когда она приподнялась, наконец принимая его в себя. Отчего-то не по-детски нежную Лилит, а Тёмный Соблазн хотелось брать неторопливо. Астарион желал её медленно, неспешно, чтобы почувствовать всю её тьму до самого дна. Она и сама двигалась на нём медленно. Изучала. Чувствовала. Погружалась в удовольствие с ним так же плавно, как он с ней. Он дразнил её ещё большей нежностью, приподнимаясь на локтях, чтобы коснуться губами ключиц и живота. Тёмный Соблазн была куда молчаливее Лилит, за неё говорило её тело. От каждого прикосновения она покрывалась мурашками, подрагивая от удовольствия. Под кожей ощущалось нарастающее напряжение.

Мир вокруг послушно притих. Замер. Остались только они. Их медленный чувственный танец тел. Скользящие по разгорячённой коже руки. Объятия, срывающиеся из щемящей нежности в нетерпение, чтобы немедля сбавить обороты. Движения бёдер глубокие и плавные. Объятые желанием почувствовать друг друга во всей первозданной тьме, скрытой на самом дне души. Под звуки взаимно срывающегося дыхания. Под нежный шёпот. Дрожа от ответной неумелой ласки. Покрываясь мурашками от нежности той, что умела только убивать. Ощущая что-то тёплое, расцветающее внутри от осознания полученной взаимности.

В нежности нарастал тот жар, что обещал унести их обоих. Губы встретились в поцелуе. И вновь всё иначе. Недоверчиво и жадно, но по-другому. От нежности той, кого не любили. Никогда. Никак. Только ему открывалось её настороженное доверие. И только сейчас. Небывалая честь вновь защекотала самолюбие. Жар становился всё мучительнее, переполняя, будто в венах кровь начала нагреваться до состояния лавы. Пальцы чуть сильнее сжались на его шее, напоминая… Но лишь от необходимости чувствовать уверенность. От робости на собственную реакцию, на то, как легко удовольствие бросало её в руки вампира. Она судорожно выдохнула, выгибаясь от подступающей третьей волны экстаза. В ответ он лишь сильнее сжал её бёдра. Две хищные женщины. В одном теле. Обе его. Даже если не сейчас, то однажды будут…

Он чувствовал её. Чувствовал, как волнами её охватывает удовольствие, растворяя в себе, сметая последнее сопротивление, даря её… ему. Едва её тело начали сотрясать первые разряды кульминации, он прижал её к своей груди, наслаждаясь дрожью танцующего тела в его объятиях. И той неудержимой пляской плоти вокруг него, отбирающей волю. Он сжал её ещё сильнее, нагоняя на последней волне оргазма, сжигающего все оставшиеся силы. Испепеляющего до тех пор, пока в теле не останется ничего, кроме хрупкой души. Кроме двух душ, причудливо переплетённых вместе.

Время разом остановилось и помчалось вперёд. Длинные косые лучи солнца запустили множество солнечных зайчиков от осколков разгромленного кабинета. Впервые после вознесения Астарион не почувствовал, как пролетел день. В его упорядоченный ад вернулся маленький кусочек хаоса с душой юркой пикси. И на этот раз он желал удержать её всеми силами. Ловкий солнечный зайчик ударил его по глазам, вынудив зажмуриться и прижать Лилит к себе ещё крепче. Он не желал впускать между ними даже самое незначительное расстояние. Ярость прошла. Вся бравада сгинула следом. Ликование притихло. Счастье, переполняющее его от её возвращения, взяло под руку страх.

Что, если это ненадолго?

Узы, стянувшие их намертво, едва Астарион почувствовал её ярость, оставались столь крепкими, словно отчасти их души срослись друг с другом. Даже не стремясь к тому специально, он ощущал все её эмоции ярче собственных. Тёмный Соблазн отошла в тень, осталась Лилит. Её разум пульсировал рваной раной. Всё чувства клочьями торчали наружу. Только протяни руку…

И он протянул. Хотел коснуться её ненависти. Попробовать на языке то, что сам на себя навлёк. Касался осторожно, боясь вновь вернуть Куклу. По ту сторону упрямого крика «ненавижу» кололись иглами погасшая ярость и горькая обида с отравляющим всё островком боли. Но сколько он ни искал — ненависти не было. Стоило сковырнуть обиду, как под ней навстречу ему ощерилась растоптанная, попранная и замученная любовь. Упрямо живая. Грубая и режущая острыми краями, словно осколок стекла. Изрезанный лишь попыткой коснуться её неумирающего чувства, он отпрянул.

Всё ещё не веря. Отрицая. Ощетинившись против истины.

Встревоженная обида выплёскивалась из неё невыплаканными слезами. Без ярости она вытягивала последние силы. Вспыхнувшее в ответ упрямство требовало не показывать свою слабость рядом с ним. Астарион улыбнулся. Маленькая бунтарка. Она бесилась от его спокойной улыбки, от его терпения без единой попытки ответить ей ударом на удар, навредить и доказать её правоту. А он лишь обнимал крепче. Собирал её слёзы губами. Внутри него робко расцветала тихая радость.

«Я же тебя убить пыталась!» — почти обиженно закричали её мысли, пляшущие вразлад из-за его поведения.

Умная девочка. Как быстро нащупала их связь.

«Тише, это лишь крохотная размолвка. Маленькая ссора. Не думай об этом… Просто отпусти», — спокойно ответил он, не сводя с неё взгляда.

Юное тело не умело ещё копить силы. Лилит жадно впитала мощь его крови, так же жадно потратила всё до капли и теперь уставшая лежала в его руках. Не протестовала, когда он, поддавшись нежности, продолжал снова и снова гладить её по волосам и фарфоровому личику.

— Для тебя всё так просто?! Просто ссора, просто размолвка, просто… — от возмущения она вновь перешла на обычную речь, едва не подпрыгивая, но осталась на месте, удерживаемая его хваткой.

— Да. Пока ты рядом, всё остальное просто и несущественно, — не раздумывая ответил он, усмехаясь от её вопроса.

Бесконечная пытка существованием рядом с Куклой давила на него так долго, что он согнулся. Какая-то его часть, уверенная в его безусловной вине в происходящем, смирилась провести в этом аду вечность. Принимала эти пытки. Варилась в бесконечном презрении к себе. Умирала без возможности умереть по-настоящему… словно он вновь оказался в пыльной могиле, с одним изменением — он находится в одной могиле с мёртвой Лилит, безуспешно убеждая себя, что она хоть немного жива. После его личного ада всё остальное казалось ерундой. Временными трудностями. Пустяком. Ничем из того, чего нельзя решить.

Главное, чтобы она не исчезла.

— И тебе просто плевать на мои слова?

— Меня не волнует, что ты меня ненавидишь… Я привык к ненависти. Я привык к тому, что не нужен, — зло усмехнулся он, по-привычке ожесточившись. — Но я не собираюсь тебя отпускать. Ненавидь. Злись. Кричи. Проклинай. Режь и царапай. Только…

— Только что? — глухо уточнила она, глядя на него уставшим, обиженным, но всё ещё непокорённым взглядом.

«Только больше не исчезай. Только не оставляй меня. Только не бросай меня наедине с пустотой, Куклой и вечным никогда. Только останься…» — безнадёжно взвыли мысли ответом, скрытым за семью печатями.

«Пусть говорит, что ненавидит. Пусть злится. Пусть берёт кинжал и режет по живому. Я вынесу всё. Я прощу ей всё. Главное, что она вернулась. Вернулась такой, какой была. Всё остальное незначительно», — кричало сердце.

Но признаться себе даже в мыслях он не мог. Вся его сущность протестовала против этого. Ни один вампир не признается в своих слабостях. Лилит была и оставалась его главной уязвимостью. Особенно теперь, когда древний ритуал сковал их связью, силу которой Астарион беспечно недооценил.

— Только ты всё равно моя. Этого уже ничто не изменит, — бросил он ей, злясь на самого себя ещё больше. Слова больно оцарапали её нежное сердце.

Обида породила хаотичный рой её мыслей, заставив его устыдиться. Он слушал их всего мгновение, прежде чем она закрылась, сама того не заметив. Но этого хватило, чтобы ощутить неприятное жжение внутри. Она всецело доверяла ему, когда он растоптал её доверие. Когда перечеркнул её смертную жизнь ради своей прихоти. Когда надругался. Повторит ошибку доверия только дура. Но сил биться у неё не осталось. Не сейчас. Самой от себя стало тошно. Жалкая. Такую он растопчет играючи. Но точки опоры нет. Его маленькая любовь была уверена, что ему плевать на неё. Плевать на всё содеянное. Плевать на всю причинённую боль. И теперь убедить её в обратном было непросто.

Сердце яростно повторяло «прости меня, моя маленькая любовь. Прости меня за всё!», но попросить прощения искренне и без насмешки… Даже тот самый жалкий Астарион из прошлого не был способен на такое. Он гладил её по волосам. Целовал в макушку. До безумия боялся её потерять. Шептал все слова утешения, какие знал, кроме тех, которые действительно следовало сказать. Собирал губами её слёзы.

* * *

Кабинет олицетворял собой её неудавшуюся попытку убийства. В самом начале стояло что-то надёжное, целостное и тщательно подобранное друг к другу… а под конец остались руины. Уцелели только голые стены, лишившись всех украшений. Даже окно получило несколько приличных трещин. Ей не было жаль кабинет. Только себя. Что с ней сделает этот притворно спокойный вампир, после того как усмирил её ярость таким пошлым способом? От исхода её покушения было почти тошно. От того, насколько ей понравилось. От того, насколько на самом деле было приятно падать от ярости в похоть. От того, как легко она сдалась. И почти готова простить.

Если бы он попросил прощения за содеянное…

Наивная маленькая девочка. Думала, что он способен на раскаяние? Он встанет перед ней крепостью. Разорвёт на части всех, кто причинит ей вред. Сложит перед своей женщиной весь мир и горы убитых врагов рядом. Но от себя не спасёт. От той боли, которую он запросто наносит ранами на сердце. Эта часть отныне на её плечах. Вынесет ли этот груз? Выстоит или согнется под весом?

Внутри крепло что-то крохотное. Ещё хрупкое. Едва проявившееся сегодня. Тонкое и ядовитое. Клинок, направленный на него. Ещё не до конца сформировавшаяся клятва. Хлёсткое напоминание — она ему не питомец, не игрушка и не рабыня. Раз уж на белой шее затянулись шрамом следы его зубов, то есть лишь один удовлетворительный статус — супруга. Пусть зовёт консортом. Но смысл один — король и королева, лев и львица, хозяин и хозяйка. И никто не смеет отныне ей вредить. В том числе он. Особенно он. И как только он забудет об этом, её пальцы сомкнутся на рукояти кинжала. Или обнажат скучающую после их приключений рапиру. Но это понимание, осознание или зарождающаяся сила пока казалась слабым юным побегом. Затопчет — не прорастёт. А сейчас она была слишком ослабшей, чтобы защищать себя от него.

«Тебя совсем не заботит, что я пыталась тебя убить?» — снова спросила она без слов, не веря, что всё сведётся к простой размолвке, которую можно забыть.

Прежде, чем ответить, он крепко обнял её, уложив головой на своё плечо. Обнял как раньше, когда одним прикосновением мог успокоить. Когда они порой оставались вдвоём против всего мира. Когда она вжималась в него, утыкаясь лбом в ключицы, и выпускала наружу страхи, от которых он ограждал её одним лишь своим присутствием. Когда гладил по волосам и смотрел на неё, как на величайшее сокровище. Когда мягко целовал в макушку. Когда получал прощение, не прося его ни единого раза.

— Мне, честно говоря, понравилось эта пикантная игра. Надо будет повторить… — прошептал он, чуть шевеля дыханием её волосы. Кожей Лилит чувствовала, как он довольно улыбается. — Не слишком часто, чтобы не приелось. Два-три раза в месяц для остринки.

Она окинула взглядом то, что осталось от мебели. Если они будут повторять такое пару раз в месяц, слуги выбьются из сил, восстанавливая разрушенные помещения. Впрочем, во дворце комнат достаточно, чтобы весело крушить всё на своём пути. От вида ковра из осколков стекла и щепы она чувствовала странное глубокое удовлетворение. Полубезумный безотчётный восторг. Совсем непохожий на неё. Она с любопытством прислушалась к своим чувствам, обнаруживая среди своего внутреннего мира эхо, принадлежащее Астариону.

Сначала диалог без слов, теперь это. Что ещё они могут?

Но если призадуматься серьёзно над его словами… Ей действительно понравилось. Впервые с момента его становления вознесённым вампиром, она отдавалась ему всецело, не ощущая себя его жертвой, не чувствуя боли, оставаясь почти равной в удовольствии.

— Такие игры интересны для игроков, а не для игрушек, — всё же отметила она. — Будто ты позволишь мне ещё хоть раз…

— Позволю.

— Да неужели?! — почти истерически воскликнула, не веря ему ни капли. — И без синяков? Без почти сломанных костей? Ты. Мне. Позволишь?..

Астарион чуть приподнялся. Его пальцы прочертили дорожку от обнажённого плеча до подбородка, увлекая её посмотреть ему в глаза. Улыбки на его лице больше не было, как и осточертевшей золотой маски самодовольства. Был только он… такой как есть.

— Дорогая, теперь ты игрок, а не игрушка, — произнёс он голосом, которому она безоговорочно верила. Чуть тише, чем обычно. Без придыхания. Без многообразия оттенков флирта и манипуляций. Просто голос. Его голос. В доказательство своих слов он взял её руку в свою, переплетая пальцы. — Твоё хрупкое смертное тело сломалось бы, если бы я позволил тебе выбирать правила игры, а потом увлёкся и не сдержал силы. А ты ещё и упорствовала… Но теперь всё иначе. Выбирай любую игру на твой вкус, и я буду твоим партнёром.

Лилит нахмурилась и уже приоткрыла рот, чтобы возразить, но случайно перевела взгляд на его плечо. На то место, в которое она в исступлении цеплялась то пальцами, то зубами. На его плече ярким цветом наливалась гематома, несколько раз ободранная её клыками, намного ярче, чем те, какими расцветала она во время их близости, пока была смертной. Медленно она затягивалась, но всё ещё поражала размахами. Лилит удивлённо замерла. Синяк не оправдывал его поступков, но будто среди сотен обвинений появилось одно весьма крепкое оправдание.

На плечи опускалось понимание, что в чём-то она видела картину мира однобоко и не замечала очевидной связки причины и следствия. Ещё и Астарион смотрел на неё так серьёзно, словно они оказались под Лунными Башнями в миг его рокового признания. Как будто ритуал ничуть не менял его, он всегда оставался собой. Она верила в слова Тёмного Соблазна, но… теперь видела своими глазами.

Лилит осторожно коснулась его кожи, словно проверяя, не чудится ли ей.

— Какой же ты хрупкий… — прошептала она, повторяя его слова под ответный смех.

Зацветающий синяк. Маленький свидетель, насколько можно не сдержать свои немаленькие силы. Но ведь Лилит Астариону не ровня. Она слабее. Он сильнее любого из существующих вампиров. Быть может, сильнее всех на свете. Но вот он — синяк, оставленный в буйстве страстей.

— Как давно ты планировал обратить меня? — вдруг поинтересовалась она, вспомнив, что вопрос поднимался с момента, когда грянул нечестивый ритуал.

— С Лунных Башен. Сразу как всё между нами стало серьёзнее, — последовал ответ, подтверждая правду, в которую она долго не хотела верить. Правду, которую Тёмный Соблазн, её более холодная сторона, давно знала.

— Значит…

Всё это время она упорно удерживала в голове образ двух Астарионов. Вампирского отродья, как более добрую и чуткую его сторону, способную на искренние чувства. И вознесённого вампира, как его тёмную и более порочную часть, обижающую её и в итоге безжалостно обратившую в вампира. Несмотря на слова Тёмного Соблазна она не желала их сращивать. Слепо верила, что «добрый Астарион» выцарапывал себе путь на поверхность всякий раз, когда чувствовала себя любимой.

— Уже тогда твоя смертность стала для меня препятствием. Твоя жизнь пронесётся, как один сладкий миг, а затем? — он провёл линию пальцами по её лицу, спускаясь к шее с выпуклыми шрамами. — Вечность горечи без тебя? Удручающий финал, с которым только жалкое отродье могло смириться, но не я. Не после ритуала.

Едва тёплые солнечные лучи перестали освещать кабинет, Астарион решительно встал. Он открыто усмехнулся, глядя на разрушения на месте кабинета. Лилит чувствовала, что ему искренне нравилось то, во что они превратили обитель его бывшего хозяина. Да, забрать и занять то, что принадлежало Касадору, было неплохо, но в яркой страстной игре превратить память прошлого в мусор оказалось куда приятнее.

Ей порядком надоело лежать на полу среди осколков, пусть и поверх одежды, но сил совсем не осталось. Даже для попытки встать на ноги. Астарион, ничуть не удивившись, с родительской усмешкой и величайшей осторожностью взял её на руки.

— Я устала, — заплетающимся языком пробормотала Лилит, чувствуя, как сон всё больше захватывает её.

— Знаю, любовь моя. Не сопротивляйся. Я буду рядом. Я позабочусь о тебе, — шепнул он, гордо покидая кабинет в чём мать родила. Впрочем, ему ли стесняться своих рабов и отродий?

— Я боюсь засыпать, — её на самом деле страшила мысль о сне. Что, если она не проснётся? Что, если утром вернётся в клетку собственного тела, а снаружи будет Кукла? И всё вернётся к привычному ужасу.

— Я… — он вздрогнул, выдавая ответный страх. Искренний. Без притворств, его ужасала идея вновь оказаться рядом с Куклой. Но всемогущий вампир никак не мог помочь. Никак не мог её утешить. — Я буду рядом, когда ты проснёшься. Что бы ни случилось, я буду рядом и дождусь твоего пробуждения!

Лилит пыталась сражаться со сном. Даже прошептала «только не в мою спальню», когда почувствовала, куда он её несёт. Но усталость навалилась слишком крепкими силками. И уже никак не получалось ей воспротивиться. Вампирша боролась сколько могла в заведомо проигрышном бою, но вынуждено уступила… уносясь далеко. Хотелось бы надеяться, что не очень.

* * *

Сон бросает меня в объятия Тёмному Соблазну. Но теперь всё иначе. Я это чувствую. Страхи были напрасными… нет, не напрасными. Мне было чего бояться. Но мы победили, и место нашего пребывания изменилось. Теперь это не пустое Ничто, ломающееся у зеркального лабиринта. Лаская память, наше место напоминает лагерную стоянку. Ровно точно такую же, как у Изумрудной рощи. Кажется, сейчас я встану и увижу всех моих спутников. Но это лишь видимость. Это то место, где мне было хорошо.

Где я влюбилась в Астариона…

Тёмный Соблазн ждёт меня. До этого мы будто никогда не смотрели друг на друга. Сейчас я наконец рассматриваю её. Холщовые штаны, такая же рубаха. Мы одеты, как близнецы. Мы и с лица как близнецы, но её лицо состарил пережитый опыт среди культа Баала. Она кажется на добрый десяток лет старше меня. Шрамы, нанесённые её половине души, отражаются на лице, будто врезались в неё физически. Оба алых глаза смотрят на меня чуть задумчиво.

— Н-да, интересная вышла задачка, — говорит она, растягивая слова. — Пройти такой длинный путь от слепой влюблённости к пониманию, кто на самом деле твой любимый вампирчик. Совершить невозможное и вернуться из небытия обратно в жизнь. Воспользоваться его чувствами, улучив шанс на отмщение и наше освобождение от него. И всё это чтобы… влюбиться в него снова? Только на этот раз видя и зная его истинную сущность?! Дитя… ты поражаешь меня. Ещё и простить его умудрилась!

— Я… Я его не прощала! — остальные слова, к сожалению, правда. Не знаю, как так вышло, но… чувства к нему как живучие монстры. Сколько ни бей их, сколько ни дави — остаются целыми и невредимыми.

Осознание истинной сущности Астариона не помогло избавиться от них навсегда. Даже напротив, мысли то и дело возвращались к тем моментам, когда я влюбилась в него, и нашёптывали, что уже тогда он был таким, каким является сейчас. А если мужчина, которого я любила, ничуть не изменился, то… мои чувства потеряли ниточку, за которую цеплялись, чтобы освободиться от него. «Я люблю Астариона, но моего любимого больше нет, я должна уйти от монстра на его месте, как бы ни было больно» — достаточно крепкая идея. Но её больше нет. На её месте «Я люблю Астариона. Он в своей манере любит меня в ответ. Он пытается обо мне заботиться, но порой получается что-то плохое или ужасное, а он слишком гордая задница, чтобы признавать свои ошибки». Настолько ли это плохо, чтобы бежать, сверкая пятками?

Я знаю, что он меня любит. Я чувствую это через нашу обоюдную связь. Просто он делает как умеет. И эти умения оставляют желать лучшего. Но против чувств встаёт каменной плитой то, что он совершил. Обратил меня. Насиловал меня. Использовал. Плевать на его побуждения. Плевать на то, чего он хотел. Эта рана, отравленная ядом разрушенного доверия, не затягивается. Никак. Нет никакого прощения. Нельзя подобное простить.

- Любовь странная штука, Дитя, — смиренно вздыхает Тёмный Соблазн. — Ты влюбилась в Астариона по вполне рациональным причинам, но когда в ход пошли эмоции, вдумчивое начало переросло в хаотичность. Чем чаще я об этом думаю, тем больше пересматриваю моё отношение к нему.

— Почему мне кажется, что ты снова на его стороне? — недовольно отмечаю я.

Теперь мы с ней лежим на одном широком спальнике у костра. Наше сосуществование изменилось на спокойное соседство, в котором диалог решает все трудности.

— Не я сдалась после его брачных игр, — парирует Тёмный Соблазн. — Но должна признать, он умеет склонить чашу весов на свою сторону. Иногда так приятно просто сдаться. В зависимости от того, кому мы сдаёмся, разумеется.

— Я не хотела…

— Хотела. Даже очень хотела. Не нужно пытаться нас обмануть. Ты хотела проиграть. По крайней мере этот бой. Хотела дать ему шанс объясниться. Он хотел тебя вернуть. И вы добились своего. Я тебя не виню. Я знала, что ты не ненавидишь его. И чем громче ты пыталась доказать нам обратное, тем больше я убеждалась, — она пожимает плечами, ничуть не расстраиваясь.

— И что теперь? — скрещиваю я руки на груди. По ту сторону мира грёз нас ждёт реальность, а в ней вознесённый вампир, которого мы пытались убить, его сложные чувства к нам и очень небольшой выбор… если он вообще есть. Будет ли у меня вторая попытка?

— Долгосрочных планов у меня нет. Но в ближайшей перспективе… Оставаться с ним, — ничуть не сомневается Тёмный Соблазн, повергая меня в шок. — Пока он рядом, мы лишены слабостей обычного вампира. Приказов его мы не слушаемся. У него есть власть, сила и ресурсы. С ним выгодно, не говоря о ещё одном нюансе…

— Каком? — окончательно теряюсь я.

— Рано или поздно мы снова начнём убивать, — безжалостно отмечает она. — Это вросло в нашу суть и не изменится. Ты утолила нашу жажду резни, пока шла от Изумрудной рощи до Врат Балдура, но передышка продлится недолго. Мы и раньше делали длинные перерывы. Наш предел год, но если продержимся так долго, то выпускать пар будем, как в Лунных Башнях, когда за одну ночь я добавила треть кладбища. Гиена не смоет пятен. Мы не перестанем быть Убийцей. Мы, разумеется, освободились от влияния отца. Мы Ничьё дитя и прочие красивые слова, но мы убивали. Убивали много. И получали от этого удовольствие. До сих пор получаем.

— А причём здесь Астарион?

— Притом, что из всех, кого мы когда-либо встречали, только он запросто примет эту нашу сторону. Примет и даже присоединится. Только он и Горташ, — нехотя добавляет она свой маленький секретик, который хранит подальше от меня и по сей день. — Но Энвер мёртв. Романтик Уилл и мечтатель Гейл никогда не смогут понять и принять эту нашу черту. Карлах и Шэдоухарт тоже. Лаэзель… возможно. Джахейру и Минска мы не просто оттолкнем, мы можем встать на противоположные стороны сил. Хальсин тем более такое не вынесет.

— Значит, ты снова на его стороне? — удручённо подытоживаю я.

Нет, я не злюсь. Я снова растеряна. Я не могу его простить. Никак. Он нанёс мне рану, которую можно очистить только кровью. Его кровью. Но Тёмный Соблазн права — я люблю его. Не могу перестать. Это чувство вросло в меня. В мои кости. Оно тоже не отпускает и не отпустит. Как и он меня. Оно сродни нашему проклятью. Нашей мании. Оно — это тоже мы.

— На нашей, — снова поправляет она. — Пока ты отдаёшься во власть чувств, я рассуждаю рационально. Астарион на данный момент наш лучший вариант. Ты говорила, что раньше он был любящим и заботливым, но и сейчас он остался таким. В своей манере. Я изучала вампиров в период нашего взросления. Ни один из них не простил бы своей пассии или отродью то, что твой вампирчик уже простил и забыл. Мы не сможем стать нормальными. Такими, чтобы понравиться кому-то, кроме него. В нашей душе слишком много шрамов. В нашем разуме слишком много допущений.

— Значит, Астарион теперь наш идеал? — нервно усмехаюсь я от внезапного поворота судьбы.

В кабинете, из тени я наблюдала за ними. Когда Тёмный Соблазн вдруг пожелала выйти вперёд, я уступила. И то, что произошло между ними было таким… чувственным. Мне даже завидно стало. Меня он никогда так не подпускал. Впрочем, он пообещал, что теперь всё изменился. И при этом я не ревновала. Ведь она — тоже я. Неотъемлемая часть меня.

— Я чувствую твою боль, Дитя, - напоминает она, что не всё так просто в её суждениях. — Она отдаётся и мне. Но слепая ярость ведёт нас к краху. Сейчас мы можем только совершить ошибку. Надо затаиться. Замереть и подумать. Пусть считает, что мы сдались.

— Тебе просто говорить. Ты его ненавидишь. А я… я словно отравлена. И не знаю какой яд хуже — моя любовь к нему или боль от его поступка.

— Мне жаль, Дитя, что эту боль я не могу забрать у тебя. Но мы не готовы подвести финальную черту. И пока в наших руках не появится взвешенное трезвое решение, нам выгодно оставаться с ним, — она помедлила, глядя на костёр. Я взяла её за руку. Теперь мы вместе. Мы с ней. И мы с Астарионом. — Язык не повернётся назвать твоего вампирчика хорошим, но мы с тобой тоже не годимся для роли невинных овечек. Посмотри на это позитивно — меня устраивает тот ресурс, который он нам предоставляет, а ты можешь с чистой совестью поиграть с ним в любовь, отложив свою боль до верного момента. Это не предательство себя, а лишь стратегическое отступление.

— Ты воспринимаешь отношения как игру? — я уже не знаю, что и думать, но за неимением более подходящих вариантов, согласна подождать.

— Выдохни, Дитя. Мы очень любим играть, — многозначительно улыбается она. — Когда играешь, нет ничего зазорного в проигрыше. Он лишь запускает новую игру. И у меня есть одна такая на примете. Специально для Астариона. Если ты не возражаешь. Чтобы сбить с него спесь от предыдущей лёгкой победы.

— Вперёд. Мне уже нетерпится посмотреть на него лицо, — улыбаюсь я в ответ.

* * *

Раздражающий шум запаниковавших отродий вырвал Астариона из сна. Пришлось выйти из спальни навстречу. Иначе эти тупоголовые отребья разбудили бы его женщину, так безмятежно спящую в его объятиях. Во дворце нашли тело его первенца. Заколотого до смерти кинжалом. Убийца не щадил сил и измывался над телом даже после смерти. Слуги узнали его по обрывкам одежды. Лицо и тело превратилось в сплошное месиво. Только людей пугать.

И этот невыносимо раздражающий вопрос: «Что же делать, хозяин?»

Волна его гнева отбросила рабов на добрые семь футов с последующим приказом не беспокоить хозяина. Нарушителя постигнет участь куда страшнее, чем его первенца. А что делать с телом? Избавиться. Он давно знает, кто убийца, и уже решил все вопросы. А теперь прочь и как можно тише!

Они трусливо бежали, когда он с расслабленной улыбкой вернулся к постели.

И замер на месте.

Былая улыбка застыла на его лице оскалом. Сердце замерло, отказываясь биться.

Ужас сковал его душу ледяной рукой, хватая за горло.

На кровати сидела Кукла и смотрела на него пустыми, как пуговицы, глазами.

Примечания:

Ещё немного если не пояснительной бригады, то оправдания

Технически Лилит должна быть холодной как лёд, а вот Астарион после ритуала стал тёплым. Но она на регулярной основе пила его кровь до того, будучи Куклой, и перед самой весёлой для него частью ссоры она тоже успела испить его кровушки. Всё это время они питалась исключительно им и, да вот такая я зараза, временно приобретала некоторые косметические фишки вознесенного вампира. Стояние на солнышке, отражение в зеркале, относительно тёплое тело и (это будет упомянуто дальше) менее агрессивные аппетиты, относительно крови.

Примечания:

Иллюстрация к главе (нейросеть, но чужая) https://vk.com/photo97211035_457249502

Ты знаешь, счастье лжётОбманывает насПоманит, позовётИ нет его тотчас(Рок-опера «Орфей» — Она мой свет)

Астарион уложил Лилит на ту самую кровать, с которой началась её бессмертная жизнь. Ночь ещё не вступила в свои права, но юное тело вампирши требовало отдыха. Борьба со сном завершилась сокрушительным поражением. Всё, что сумела отвоевать себе Лилит — рубашку Астариона, удивив его своим упрямым желанием. Впервые за всё время их знакомства она не пожелала спать в своём. Он не протестовал ни секунды. Отдал одну из своих рубашек. Даровал белую, которая из-за обилия рюшей выглядела на ней, как саван.

Под его горячие заверения, что она выглядит восхитительно, Лилит устало опустилась на кровать. Бессмертное тело ощущалось свинцовым. Ещё больше сбивая с толку своим поведением, Астарион окружил её родительской заботой. Взбил подушку для неё, накрыл одеялом и подоткнул в нужных местах, а после лёг, прижав её спиной к своей груди и, мурлыкая что-то, гладил по голове. Она с подозрением смотрела в темноту комнаты, поскольку повернуться и посмотреть на него не позволяли крепкие объятия. Очень уж странно вышло. Она пыталась его убить. Она разгромила его кабинет. Она убила одного из его отродий… хотя об этом он мог не знать. А в ответ…

— Ты… уверен, что… — прошептала она вопрос уже в третий раз о том, нормально ли теперь для их отношений её нешуточное, пусть и провальное по всем фронтам, покушение на его жизнь.

— Да, душа моя, не думай об этом. Я не сержусь. Не на тебя, — он мягко поцеловал её в затылок, согревая дыханием. — Отдыхай. Набирайся сил.

Его объятия, обычно такие спокойные и уверенные, теперь казались отчасти лихорадочными. Он будто сдерживался, чтобы не сжать её изо всех сил так, что затрещат бессмертные кости. Но не в качестве угрозы её жизни. Скорее как попытка сдержать собственный панический ужас. Тщательно скрытый под его золотой маской страх. Будь у неё хоть немного сил, она бы потянулась сквозь их взаимную связь к его чувствам, чтобы рассмотреть подробнее. Но усталость не щадила.

Она почти погрузилась в глубокий сон, сулящий встречу с Тёмным Соблазном, когда Астарион вдруг сжал её плечо:

— Лилит?.. — впервые за долгое время по имени. Не «любимая», «дорогая», «милая» и прочее. Значит, дело серьёзное. Шёпот Астариона действительно звучал отчаянно.

— М-м-м? — сонно промычала она в ответ.

— Скажи что-нибудь… что угодно, — едва слышно произнёс он, крепко прижимая её к себе, так, что тревожный грохот его сердца отдавался в её спину.

— Член селезня похож на штопор, — выдала она первое, что пришло в голову, вызвав у него стон облегчения, истерический смешок и даже… нет, должно быть, показалось, не могла же она ощутить, как на неё падают его слёзы.

Лилит закрыла глаза и провалилась в сон.

Её ждали лагерь у Изумрудной рощи и Тёмный Соблазн.

Шум за дверьми показался ей громоподобным. Вампирский слух оказался слишком уж тонким. В голове засела идея когда-нибудь спросить у Астариона, как он справляется с таким невыносимым грохотом мира. Но лучше момента и не подобрать. Идеально. Астарион, шипя проклятья, покинул кровать. Настало время второго раунда их битвы. Крошка Лилит сделала свой ход и проиграла. Настало время более тонкого удара. Более изящного. Но так, чтобы сердце перестало биться… без её разрешения. В конце концов, этот вознесённый вампир навредил им, а потом решил, что за это не последует возмездия. Наивный. Не стоит предаваться наивности, когда рядом Тёмный Соблазн.

Бессмертное тело всё упрощало. Она села так ровно, словно к её спине привязали прут. Расслабила мышцы лица, чтобы добиться идеально никакого выражения лица, и намеренно расфокусировала взгляд. Теперь она казалась лишённой души. Пустой оболочкой. Куклой, что вернулась и захватила тело в своё пользование. Куклой, что вернулась пытать его до конца вечности… Настало время ударить Астариона в его самое слабое место, так явно проступившее, пока он жил с мёртвым изнутри телом.

Вампир ступал неспешно. Прошлый день и его вымотал. А, учитывая, что он позволил Лилит кормиться его кровью, вообще становилось загадкой, какими силами он так хорошо держится. Впрочем, чем слабее Астарион, тем проще будет нанести удар. Но вот он остановился. И без взгляда на него она слышала, осязала и ощущала, как его сердце замерло вместе с ним самим и его дыханием. Через их обоюдную связь она почувствовала окутывающий его ужас. Не прикрытый самодовольной маской. Чистый и переполняющий. Спутывающий его мысли и чувства настолько, что обман был легко принят за истину.

Звенящую тишину прорезал едва слышный вздох, в котором она услышала его сдавленное «Нет!».

Она его по-настоящему напугала.

Паника отобрала его силы и волю ровно настолько, чтобы он не смог вновь надеть свою маску и закрыться холодом злорадства над всем сущим. Ритуал не только даровал ему невиданную силу, но и отточил его игру на публику до остроты кинжала, вспарывающего глотки до самой кости. Когда он хотел, мог покрыть сердце той коркой ледяной брони, что не достучаться и не отогреть.

Но её можно сломать.

Тёмный Соблазн наблюдала за ним долго и очень внимательно, чтобы увидеть одну лазейку. Ледяной змейкой в его сердце свернулся страх. Разрушительный страх терять то, что дорого. Жизнь и свободу он уже терял. Ритуал вернул их в образе нерушимого абсолюта. Но в долгом путешествии, помимо себя самого, он начал переживать и беспокоиться ещё за одну жизнь. Ещё за одну душу. Увы, с ней ритуал ему ничуть не мог подсобить. Жизнь может отобрать время, злой рок или недруг. Её свобода может обратиться против него, навсегда разлучая. Посему страх продолжал жить в сердце и отравлять его. Обращение в вечную спутницу должно было помочь, но роковая ошибка породила Куклу, приумножив его страх настолько, что теперь это было невероятно удобно для Тёмного Соблазна. Надавить на него. Пробиться через ужас в сердце.

В конце концов, она не милый питомец, дрожащий от мысли причинить боль своему Хозяину.

«Нет, нет, НЕТ!» — продолжал он отчаянно шептать, медленно подступая на негнущихся ногах к постели.

Его рука неуверенно коснулась её щеки. В ответ она обожгла его ликующим взглядом, заставив отпрянуть, и злорадно улыбнулась. Астарион вздрогнул, а она, пользуясь моментом, села удобнее. Запоздало он осознал обман. Побледневшее отпечатком ужаса лицо потемнело от разрывающей всё ярости. Маска разбилась на части. Теперь он варился в своей истинной сути. Ровно так, как и требовалось.

— Хозяин, тебе страшно? — звенящим голосом Куклы поинтересовалась она и без перехода добавила со злорадством: — А тебе следовало бы бояться!

Она мрачно рассмеялась, чувствуя, как внутри начинает скрестись сомнением Лилит. Резкий подход в лоб ей не нравился, как и открытая провокация. Тише, Дитя, я делаю всё ради нашего процветания. Астарион прав в одном — иногда надо причинить боль, чтобы в дальнейшем совместная жизнь сложилась хорошо. Ты же не хочешь со временем снова стать его питомцем? Ну?! То-то же! Молчи пока.

Звук смеха быстро довёл его до белого каления. Едва заметным глазу движением он вновь оказался у самой кровати и едва не схватил её за горло. Остановился сам в дюйме от её кожи. В глазах желание уничтожать. Сжать её в руках и раздавить.

— Не смейся! — процедил он сквозь зубы, едва справляясь с собой.

Страх причинить вред слишком силён. Даже сильнее ярости. Желания покарать обидчицу.

Хорошо.

От понимания, что она смеётся над чем-то, что глубоко ранит его, Тёмный Соблазн начала хохотать ещё сильнее. Почти исступленно. Внутри ещё сильнее начала скрестись Лилит, требуя смягчить напор. Не перегибать палку. Но пора идти ва-банк. Дитя не понимает, что с Астарионом по-другому не получится. Жизнь преподала ему жестокий урок, превратив в ощетинившегося на всё волка. Не умеет он по-хорошему. Не умеет просить помощи. Не умеет просить прощения. Не умеет думать гибко и получать то, что хочется, добром. Разучился верить, что могут дать и просто так, не стягивая взамен свободу ошейником. Поэтому и по-хорошему уговорить Лилит на преображение не смог. Взял силой, нахрапом, как жизнь приучила.

Так, как годы рабства приучили.

После Изумрудной рощи, где он казался совсем одичавшим до человеческого обращения, он прошёл долгий путь. Тот Астарион, что повалил её на землю, приставив кинжал к горлу, и помыслить бы не мог, что пожелает делить с кем-то вечность. Для него была бы шоком идея заботиться о ком-то, кроме себя. Однажды его, как побитого жизнью волка, получится приручить к ласковым рукам. Настанет день и он поймёт, что можно по-хорошему. Без принуждения.

Но этот день наступит нескоро. На это могут уйти годы. И сейчас с ним придётся по-плохому. Как с обезумевшим от боли зверем, попавшим в капкан, но неспособным принять помощь. Придется силой лишить его возможности кусаться. Придётся напугать путами. Придётся сделать больно. Вскрыть рану и выскрести гной под рёв боли. Только так можно освободить зверя и вылечить его. И в этом разговоре Лилит не должна участвовать. Роль злой руки выполнит Тёмный Соблазн. Так всем будет лучше.

Смех становится почти безумным. Над его яростью. Над его страхом. И над его попытками этот страх скрыть.

— Солнце моё, — само собой родилось обращение к нему, подходящее для Тёмного Соблазна. — Ты ещё не догадался? Не знаю, как это произошло, но я не твоё послушное отродье. Я — злобный и неподконтрольный монстр. И злая я только на тебя. За всё то, что ты со мной сделал!

Грудной вибрирующий голос не оставлял сомнений, кто сейчас говорит с Астарионом. Он застыл столбом в беспомощности. Боялся навредить. Слишком сильно боялся. Ярость жглась кислотой, стоило едва коснуться их обоюдной связи. Но пока он себя контролировал. Надолго ли? Она подалась чуть вперёд, едва не касаясь его губ своими и прошептала тихо, спокойно, вкладывая в каждое слово яд ненависти:

— Ты лишил меня выбора. Обратил без моего согласия. Едва не уничтожил мою душу, оставив взамен Куклу. Насиловал меня… — она сделала паузу, глядя на него режущим взглядом и мрачно улыбнулась: — После такого списка я рада, что способна вызвать в тебе ужас.

Астарион замер, опускаясь на кровать. Ему всегда есть что сказать, но не в этот раз. В этот раз он слишком потрясён. Все верные словечки остались в маске, лопнувшей от переизбытка чувств. А прощения просить он не умеет. Горькое осознание того, как он обращался с Лилит, обрушилось во второй раз. В первый раз ярость мешала ей. Теперь она не давала ему отгородиться от недавнего прошлого. От того, что не искупить словом. Впрочем, недели с Куклой множество раз напоминали ему о содеянном, теперь это отчётливо ощущалось через их обоюдную связь.

— О боги, неужели я чувствую приближение чувства вины? — зло рассмеялась она, обжигая его ровным холодом своей ненависти. Такую не вывернуть в страсть. Такую не перековать для своих желаний.

Вина и страх Астариона в ответ на колкие слова притупились и вновь зазвучал гнев. Бесконтрольный. Попытка зверя слепо атаковать всё вокруг себя, в надежде, что это освободит из капкана. На тонкую бессмертную шею легла его рука, сжимая пальцы так, чтобы боль стала ощутимой. Но не до удушья. Рубиновые глаза вампира потемнели.

— Заткнись! Просто заткнись, я сказал! — ударил в голову отчётливый приказ, скручивающий всё внутри ледяным туманом.

По коже пошли мурашки. Его ненависть к себе за содеянное забурлила и начала переливаться в её сторону. Она сжала горло сильнее, чем его пальцы. Впитывалась в кровь отравой, угрожая поломать все планы. Но воля Тёмного Соблазна сильнее такой примитивной провокации. Пришедший приказ ударился о стену игнорирования и растворился, как положено любому туману. Ненависть прошла дальше, не задев её, когда волевым усилием удалось отделить себя от него.

— Ой, сколько чувств! Сколько эмоций! Браво! — едко произнесла она, картинно похлопав в ладоши с сарказмом. Руку на своём горле она с раздражением отбросила шлепком. — Скажи мне, солнце моё, на что ты злишься? На правду? Или на собственную беспомощность перед ней? Или на то, как легко ты причинил боль и вред тому, кто тебе дороже всех? Или что даже после всемогущего ритуала ты недостаточно силён, чтобы удержать свой разваливающийся мир? Видимо, ты так и не стал всесильным.

От каждого её слова по его лицу волнами проходили эмоции, одна другой страшнее. Чудо, что он сдерживался, но будто этого было мало, она встала на колени, чтобы возвышаться над ним. Вопреки словам она обняла его голову, мягко прижимая к своей груди и мрачно продолжила говорить, вдыхая каждое слово в его затылок:

— Ты же знал, прекрасно знал, что недостоин её. Что недостоин её чувств. Недостоин её внимания. Недостоин её времени. И тем более… недостоин её жизни, — продолжала она резать его самообладание самым мучительным для него словом и поглаживала его по волосам, словно сочувствовала.

Из-за контраста её слов и действий он терял под собой почву. Молчал. Впитывал слова, не в силах подобрать правильное. Она не щадила. Знала, на какие раны давить сильнее.

«Ты не представляешь каким монстром я была, солнце моё. Только потеряв всё, я начала здраво мыслить. Считай, что это мой тебе подарок. Отрезвляющая боль»

— Замолчи! — прошептал он дрожа от… ярости? От ужаса? От скорби? Внутри клубился настолько безумный хаос из чувств, что не распутать, не разрубив.

Но, что трудно было не заметить, он никак не мог вставить слово против. Тёмный Соблазн с точностью хирурга выцарапывала из его души то, что там давно звучало. Лишь озвучивала мысли, которые он сам себе повторял неоднократно. И теперь, пока всё это произносила она, Астарион был перед ней безоружен.

— Ты взял силой то, что тебе не предназначалось, солнце моё, — зловеще прошептала она, касаясь губами мочки его уха. — Ты заслуживал тот ад, что получил. Ты заслуживал Куклу. Ты заслужил вечность с ней. И ты знаешь это…

Ненависть. Гнев. Ярость. Ядовитое презрение. Способное расщеплять даже камень. Всё это безумной пеной поднялось в его душе. Настолько, что дотягивалось до Лилит и обжигало не меньше. Этот яд мог бы разъесть душу. Но ни капли из ядовитого зелья не предназначалось Тёмному Соблазну или Лилит. Это мерзкое зелье Астарион приготовил для себя.

— Быть может, это то, что ты заслуживаешь? — продолжила подливать она масла в огонь. — Боль. Одиночество. Пустоту на месте того, кто тебя мог бы любить. Тебе было мало того, что ты имел. Решил сломать и переделать на свой лад. Может, дать тебе то, что ты заслужил? Вечность. Без неё. Без той, что умеет раздувать в твоей тёмной душе жажду жизни, чтобы та никогда не гасла?

Сквозь обоюдную связь тараном ударил страх. Самый живучий страх. Самый сильный. Направленный на неё. На Лилит. Страх, граничащий с одержимостью. С безумием. Страх, душащий все человечные ростки в нём, когда они тянулись к ней. Дать ей выбор. Не отбирать свободу. Проявлять больше заботы и такта. Быть искренним. Не притворяться, никогда не притворяться тем, кем он на самом деле не является. Позволить сердцу говорить с ней прямо. Нет, страх этого не позволит! Доброта — это слабость. Нежность — это уступки. Такт — это путь к побегу. Проявит хоть что-то и потеряет её навсегда.

— Не смей… — прошептал он на грани ярости и паники.

Его руки сгребли полы рубашки, судорожно притягивая её ближе. Ближе. Ещё ближе. Чтобы сжать во властной хватке. Чтобы раздавить в кулаке. Чтобы точно не могла сбежать. Тяжёлое дыхание ему вторило, а буря из чувств то и дело показывала скрытую картинку его искажённого мира.

Она сама виновата. Она должна была бежать от него. Она должна была отвергнуть его. Она сама не захотела уходить от него, когда был шанс. И за это он был невероятно зол. За неподконтрольно живучее чувство к ней. За надежду, которую она ему дала. Будто только для того, чтобы каждую секунду травить его разум страхом эту надежду утратить навсегда. Лучше бы её никогда не было. Потому что сейчас даже секунда без неё разрывает его на части.

— Я тебе не подчиняюсь, солнце моё, — продолжила она шептать. — Я даже могу… уйти от тебя.

В ответ на её слова поднялась чудовищная волна ужаса. Насколько неконтролируемая, настолько и опасная. Худший из страхов Астариона сбывался. Сбывался прямо сейчас, толкая вампира на любые, самые чудовищные действия, чтобы оградить себя от исполнения худшего. Даже причинить вред. Даже убить. А Тёмный Соблазн и не думала сбавлять обороты, чувствуя, насколько он близок к безумному порыву.

Рывок. Она оказалась придавлена к кровати. Одной рукой он запросто держал её запястья. Второй сдавливал горло. Больно. Жёстко. Почти до искр из глаз. Не позволяя дышать. Не позволяя говорить. На этот раз она разбудила в нём худшее.

— Ты. Моя! — прорычал он сквозь зубы.

«Хочешь из-за меня убить свою милую Лилит?» — усмехнулась она ему в лицо, и хватка немедленно ослабла. Ужас был во много раз сильнее даже такой ярости.

Пользуясь заминкой, Тёмный Соблазн запросто перекатилась на кровати, опрокидывая его на спину. Чтобы вновь оказаться сверху. И продолжить свою игру.

— Это ты мой, а я… это хороший вопрос, солнце моё! Я могу уйти, — она задумчиво провела кончиками пальцев по его лицу, чувствуя, как его руки капканом сжимаются вокруг неё. Сама не уйдёт. Живой точно не уйдёт. — Но стоит ли мне? Как ты думаешь, стоит ли мне уходить подальше от вампира, который притворялся милым добрым другом сердечным, а потом воспользовался моим доверием и взял силой всё — мою дальнейшую судьбу, моё тело и едва не отобрал душу? Стоит ли уйти от лживого подонка? И найти кого-то доброго, милого, честного… ну, как Уилл, например?

Удар по больной мозоли заставил его поморщиться. Сквозь обоюдную связь явственно ощущалось, что Астарион на краю. Дальше толкать его уже некуда. Надавит сильнее, и он окончательно озвереет, и тогда финалом станет он один с суповым набором на месте Лилит. Второй раз уже не остановится. Пауза страшно затягивалась. В темноте спальни она вслух назвала все ужасы Астариона, заставив его согнуться. Заставив замереть в панике, словно ребёнка, в попытке пережить боль. Пережить ужас. Отчаяние душило его настолько сильно, но не осталось ни одного очага сопротивления. Лилит напряжённо замерла внутри, не зная, к чему приведёт эта странная игра. Её тёмная половина продолжила с мрачной улыбкой, зная, как ему будет больно от слов, которые он сам в душе говорил себе снова и снова:

— Ты чудовище, солнце моё. Кровожадный монстр. Этого не отменит ни один ритуал, — резала она по его слабостям, не щадя чувств. — И кто будет любить такого монстра, как ты? Никто! Никогда! Разве что… по миру будет ходить ещё один. Ничуть не лучше.

Она тяжело вздохнула, усмехнувшись иронии. В комнате воцарилась тишина. Понимание не сразу дошло до Астариона. От каждого её слова он сжимался в презрении к себе, почти пропустив главную часть. Но не пропустил. Услышал. Тишину пронзил его судорожный вздох.

— Что?!..

Вместо ответа, она мягко обхватила его ничего не понимающее лицо в колыбель ладоней и нежно поцеловала в губы. Настолько нежно, насколько вообще была способна. С сочувствием посмотрела ему в глаза.

— Можешь не бояться, моё чудовищное солнце, я тебя не оставлю, — отмахнулась она от своих угроз с настолько циничным пренебрежением, что он поверил. По-настоящему поверил, ни единого раза не усомнившись в её словах. — Но я не обещаю, что однажды ты не пожалеешь об этом. Я не буду тебе послушной игрушкой. Не превращусь в питомца. Я не стану тебе поддакивать. Я стану твоей тенью… куда более злой, чем ты…

Время застыло в моменте осознания. Моменте, ради которого пришлось безжалостно разбивать броню на его сердце пока не брызнула кровь. Она вновь заставила его застыть на месте, ошеломлённым. В какой уже раз за ночь? От её слов и действий Астарион просто не мог двинуться с места и смотрел на неё так, как раньше Лилит смотрела на него. Как на нечто опасно непредсказуемое. Моргнёшь, упустишь момент — последует что-то ужасное или прекрасное, или всё вместе. Он словно попал в клетку к тигру. Беспомощный. Распластанный под ней. Предельно уязвимый для всего.

Угораздило Лилит подарить своё сердце вампиру, с которым столько мороки! С другой стороны, будто кто-то другой подошёл бы лучше?

После внезапного перехода от безжалостных слов, рвущих его изнутри на части, к нежности и обещанию остаться, его тело заметно расслабилось. Но глаза продолжали недоверчиво смотреть на неё, ожидая очередного удара. Не пытаясь закрыться или защититься.

— Я знаю, кто ты такой. Под твоей золотой маской самодовольного самолюбивого вампира больше страхов, чем у всех. Ты безжалостно отталкиваешь любого, кто согласен тебя терпеть, но ещё жёстче караешь тех, кто рискнёт остаться с тобой. Потому что даже капля любви напоминает тебе о мерзкой беспросветной пустоте твоей души. О той твари, которую вылепил твой хозяин, — не постеснялась она напоследок вновь сжать его сердце ледяной хваткой, но, едва он поморщился с её слов, она добавила: — Я это знаю, потому что ничем от тебя не отличаюсь! Отродье Баала, вылепленное и выброшенное ребёнком на улицу, чтобы сдохнуть или как-нибудь выкарабкаться.

Последние слова вырвались внезапным гневным признанием, ломающим всю выстроенную стратегию. Невольно Тёмный Соблазн сковырнула и свою рану, не отличив от его. Она осеклась и с неприязнью попыталась оттолкнуть собственное прошлое подальше. Убрать в самый дальний угол неприятные воспоминания.

«А когда мне чудом удалось второе, с надеждой на семью и друзей, явился папочка Баал да приказал мне устроить резню и убить всех, кто мне стал дорог, а потом служить ему, пока не заменит на отродье получше. Тогда я и спрятала от него Дитя. Маленькую светлую часть меня, которой не стоило смотреть на всё это дерьмо» — мысленно закончила она, но услышали все.

Она тяжело вздохнула и попятилась назад, усаживаясь на перину. Чтобы столкнуться взглядами с Астарионом, севшим вслед за ней. Столкнуться с горящим взглядом отчаявшегося сломленного мужчины. Две пары глаз смотрели друг на друга, словно в одной клетке столкнулась двое хищников, иронией судьбы оказавшейся одного вида. Тишина в спальне не прерывалась даже звуком дыхания. Не зная, что делать, они смотрели друг на друга, не двигаясь. Не дыша. Два побитых жизнью монстра замерли в ожидании атаки друг от друга.

Которой не последовало.

«Ты сделала то, что он приказал?»

«Он не оставил выбора. Или их убью я и буду жить… фактически в рабстве у папочки, или нас всех убьют верные служители Баала, а из плоти нерадивого отродья он вылепит новое дитятко. Я не хотела. Но когда вскипает кровь отродья Баала, звучит голос папочки, его приказ. Его не заглушить. Не проигнорировать. Ему никак не воспротивиться. Это были единственные люди, которых я любила…»

Признание горчило болью, жившей многие годы. Лилит молчала, всем своим светлым существом обнимая и обогревая тёмную сторону. Астарион смотрел странным взглядом. Не таким, какой предназначался бы спасённой невинной части её израненной души. Медленно они протянули друг к другу руки. С робостью, не свойственной вознесённому вампиру и Убийце Баала, ладони соединились, пальцы переплелись. Она горько улыбнулась самым краешком губ от иронии судьбы и коснулась его лба своим.

— Да, солнце моё, тебе никогда не будет с нами просто, — прошептала она. — Я умею только ненавидеть. Но Лилит тебя любит. Мы тебя любим. Мы тебя ненавидим. Сильнее всего на свете. Эти цепи не разрубить.

И, словно повторяя тот самый переломный момент у Лунный Башен, две недоверчивые души медленно потянулись друг к другу. На этот раз Астарион притянул её, чтобы обнять. Чтобы отогреть. Прижать к себе не жадно и лихорадочно, как раньше. Первая его встреча с Тёмным Соблазном впервые даровала ему возможность заботиться не только о себе. Даровала единственную живую душу, переломанную настолько, что они оказались идеально подходящими друг к другу осколками. Отголосок прозрения начал пробиваться к нему.

— Так… ты не уйдёшь? Ты останешься со мной? — прошептал он, а в мыслях вопрос недоверчиво добавлял: «И без принуждения? Просто так? Просто потому что хочешь? И ты не передумаешь? Ты действительно уверена, что хочешь остаться со мной? После всего, что я сделал?! Со мной?! Ты? Почему ты не хочешь сбежать? Почему не хочешь себе более достойной жизни? С кем-то получше? С кем-то, не тонущим во всём этом зловонном мраке? Почему ты всё ещё со мной?!».

— Не уйдём, — хриплый тихий голос Тёмного Соблазна запросто заткнул все вопросы в звенящую тишину. — Между нами слишком крепкая связь. И не только она. Ты отобрал нашу жизнь, теперь за тобой должок. Я никогда не прощу тебе того, что ты с нами сделал!

Голос звенел в тишине спальни, разбиваясь на два потока. Обе — Лилит и Тёмный Соблазн говорили. Обе были смертельно серьёзными.

— Однажды ты почувствуешь тень движения, а затем мир для тебя навсегда исчезнет. Перед самым концом ты будешь знать, что это сделала я, — прошипела она не щадя. — И ты не будешь знать когда. Завтра. Через месяц. Через год. Столетие. Или позже. Но твою жизнь заберу я. А если найдётся глупец, который попытается посягнуть на моё право отобрать твою жизнь, то будет убит. Даже если таких глупцов наберётся армия. И покуда смерть не разлучит нас, мы вместе, солнце моё.

Казалось, словно она только что вонзила кинжал ему в грудь, повернув рукоять, чтобы доставить ещё больше боли, вырезала сердце из груди, но затем согрела его в своих ладонях и мягко исцелила все раны. Даже те, что были до неё. Их обоюдная связь звенела от его попыток её прощупать. Почувствовать сильные эмоции. Но Тёмный Соблазн на них не способна. Её ненависть холодная и трезво выверенная. В ней нет места эмоциям и чувствам вообще. Она вся звучала, как обещание — настанет день, и она заберёт своё.

— Да будет так.

— Солнце моё, ты бы сам перестал меня уважать, если бы я простила тебя, — пожимает она плечами с циничной улыбкой.

«Я свою партию отыграла, Дитя, можешь теперь играть с ним в любовь…» — великодушно шепнула она Лилит.

Холод цинизма и почти полного отсутствия сильных чувств внезапно сменился буйным хаосом из множества эмоций. От такой яркой смены холода на обжигающий смерч Астарион вздрогнул. А затем на него обрушились объятия. Совсем непохожие на прикосновения чуть ранее. Лилит всегда обнимала так, чтобы согреть, исцелить и снять боль от полученных ран. Её нежное сердце билось в желании забрать всё плохое себе. Оно всё ещё горело простым порывом сделать его счастливым. На миг. На минуту. Ещё чуть дольше. Сломать ледяную корку полностью.

На несколько секунд он отстранился, глядя в её лицо, словно проверяя, кто перед ним. Но взгляд Лилит слишком отличался от Куклы и Тёмного Соблазна. От увиденного на его лице расцвела умиротворённая улыбка. На этот раз тишина не звенела. Она ненавязчиво подталкивала поддаться зарождающейся щемящей нежности. Окружить друг друга чем-то мягким и заботливым, без попыток ломать и захватывать. Разбитый игрой Тёмного Соблазна вампир отчаянно обнял Лилит, разрывая тишину едва слышным словом:

— Прости…

А следом ещё больше. Глаза Лилит удивлённо округлились. Она замерла, недоверчиво прислушиваясь.

— Прости меня… Прости… Прости меня, моя маленькая любовь… Прости, я… Мне нет оправдания…

Он продолжал повторять слова прощения снова и снова, не выпуская её из объятий. Лилит чувствовала не только слова, но и падающие на неё слёзы. Холодные. Отрезвляющие её. Почти позволяющие ноющей ране внутри неё затихнуть. Не закрыться. Но перестать ныть. Она очень хотела простить его. Его раскаяние было истинным. Предельно честным. Завтра он вновь наденет на лицо свою золотую маску, а его сердце покроется коркой льда. Но сейчас он был настоящим. Собой. Мучимым своими демонами как никогда прежде.

Тот самый Астарион, который разжёг в ней по-настоящему сильные чувства.

Тёмный Соблазн была права. С её обещанием ему, их обещанием, совесть не терзала её криками «предательница» за желание утешить его. За порыв быть рядом. За стремление подарить всё своё тепло, унять его боль, вывести из его сердца столько яда прошлого, сколько сможет. Просто обнимать его. Оставаться его маленькой любовью.

А в тени стояла довольная своей работой Тёмный Соблазн. Она выиграла этот раунд.

«Любовь это не игра! — недовольно попыталась она пристыдить свою мрачную половину за цинизм. — Твоя жестокость ранит и меня тоже!»

«Моя жестокость полезна, а ты могла бы просто отвернуться, — парировала та, ничуть не смутившись, — Дитя, если ты не будешь напоминать своему вампиру о том, как следует к тебе относиться, то это сделаю я. На том языке, который ему понятен!»

«Сделаешь из этого ещё одну игру? Может, ещё с нашим обещанием будешь играть?!»

«Каждый развлекается как может. Ты играешься в любовь и убеждаешь себя, что это не игра, а мне нравятся игры пожёстче. А твой вампирчик вполне может попытаться сбежать, если его пугает идея играть с нами обеими…»

«Ты…»

«Кхем, дамы, я вам не мешаю?» — внезапно их короткую перепалку прервал ехидный голос Астариона, заставив обеих удивлённо замолчать.

Примечания:

Эта глава неожиданно короче прочих

И мягко говоря со своей безуминкой, которую я не планировала вводить

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249538

Походкой беспечнойПришла ниоткудаБыла я извечноИ вечно прибудуКакой меня видишьТакой к тебе выйдуПогибельной страстьюЛюбовью и жизнью(«Последнее Испытание» — Изида под покрывалом)

Они говорили почти до рассвета. Втроём. Быстро променяли устную речь на беззвучную, в которой Тёмный Соблазн могла принимать участие без ожидания. Она вернулась лишь отчасти полноправным владельцем тела. Лилит осталась у власти и уступала тело, имея возможность передумать или не пустить свою вторую половину. Но та даже при всём желании не могла долго держать контроль. После Орин и полученных травм она не могла находиться «на поверхности» больше шести часов. Это объясняло, почему у Лунных Башен она только полночи держала власть над телом.

Новая действительность перевернула прежний мир с ног на голову. Опять. Астарион с усмешкой сравнил прошедшие месяцы с катанием гнома на лопастях мельницы в Заброшенной деревне. И с каждым кругом всё быстрее.

Когда длинные лучи солнца отметили начало нового дня, он сжимал её в объятиях, сжимал их в объятиях, ощущая беспомощность от безумной круговерти. Всё, чего он желал — держать Лилит в своих руках, не отпускать ни на миг и… продержаться так хотя бы первую сотню лет, а потом уже думать, что делать дальше. Даже если она исполнит своё обещание. Смерть, испитая из её нежных рук, была бы сладкой. Слаще всего.

Они проснулись почти в полдень. Астарион и Лилит. Уставшая за ночь Тёмный Соблазн продолжала спать. Они лежали на кровати и неподвижно касались друг друга взглядами. Недоверчиво. Напряженно. Каждый стремился спрятать свои мысли. Свои тревоги. О прошедшей ночи. О дне, ей предшествующем. О бесконечном кошмаре, который, наконец, закончился. О неизвестности впереди. Громкие яростные угрозы стихли. Тихие обещания отправились вслед за ними в неопределённое «когда-нибудь». Но действительность требовала делать хоть что-то. И начать с пробуждения. Тишина угрожала простираться между ними часами, пока юная вампирша не разбила её очаровательно наивным вопросом:

— А как вампиры завтракают?

Дворец, погрузившийся во мрачную тишину после появления Куклы, оживал на удивление легко и стремительно. Возникшие во мраке ночи нерешаемые на первый взгляд вопросы к утру растворились вместе с темнотой. Стали всего лишь новым нюансом совместной жизни. После бурного возвращения Лилит жизнь во дворце напоминала кипящий котёл. Это касалось не только изменений, касающихся кухни и подачи яств хозяевам. Астарион загонял слуг с отродьями до кровавой пены, чтобы в кратчайшие сроки переоборудовать один из залов для приёмов в его запасной кабинет, и немедленно начинать ремонт в основном. Поначалу он бездумно приказал сделать так же, как было, но с каждым днём всё больше менял своё мнение.

Возвращать рабочее место к образу, который выбрал Касадор Зарр, после такого приятного разгрома не хотелось. Разрушать обитель бывшего хозяина в самом деле оказалось до дрожи восхитительно. Астарион поймал себя на удивлении, что раньше так не поступил. Не выпустил пар на никчёмной мебели, не разбил всё в хлам, чтобы дать немного свободы накопившемуся внутри напряжению. Впрочем, с характером Лилит, показавшей себя в ярости, разгром других помещений был вопросом времени. А последующий ремонт его совершенно не беспокоил.

Кроме одной гаденькой детали.

Перед вознесённым вампиром встала простая на первый взгляд задача — сделать свой кабинет таким, каким он сам хочет. Без привязки к прошлому. Сделать не точную копию, как у предыдущего владельца, не демонстративно иначе, а так… как ему нужно. Как ему искренне хочется. Вытягивать из-под сводов души именно то, что желанно ему. И это оказалось невероятно сложно.

У Лилит в связи с его непростой задачей появилось хобби. Она появлялась в самый неподходящий момент и задавала несколько неприятных вопросов голосом манерного критика: «Ты не шутишь? Ты действительно хочешь, чтобы кабинет выглядел так? В этом цвете? С такой мебелью?». А потом с хохотом убегала, зная, что после он вновь начнёт мучиться выбором. Разумеется, после того как догонит её, отшлёпает и затащит в ближайший незаметный угол для чуть более интимного «воспитательного процесса».

Изменения не могли не затронуть их отношения. Самым первым стало слово, которое Лилит желала больше никогда не слышать от Астариона. Питомец. После относительного перемирия, один раз он неосторожно так её назвал. Без злого умысла. Совершенно случайно. Чуть позже долго провожал грустным взглядом осколки разбитого зеркала. Крик «я тебе не питомец», сопровождающийся громовой волной, ударил в стену рядом с ним, оставив несколько трещин и жирное напоминание, что за словами стоит следить. Впрочем, после всего произошедшего это слово действительно ей более не подходило. Смертная при бессмертном вампире слишком уж походила на диковинную зверушку, заведённого питомца, но в нынешней ипостаси было лишь одно — супруга.

Хаотичная, словно пикси, но чаще мягкая и покорная его слову Лилит обрела зубы и могла хорошенько его укусить. Во всех смыслах. И это не говоря о Тёмном Соблазне, которая вступалась за свою невинную половину с боевым рвением. Раньше подобное поведение вызвало бы в нём ярость и желание ломать супругу до тех пор, пока не станет послушной и кроткой. Но он успел вдоволь «насладиться» послушанием и кротостью Куклы. Настолько, что встречал яркие пики настроения Лилит с радостью. Всё лучше Куклы. Пусть злится. Пусть крушит всё на своём пути. Тем более, что его терпение вознаграждалось приятным бонусом. Вдоволь побушевав, супруга с виноватым видом начинала ластиться, немедленно обнимала его, напоминая шкодливого котёнка. Стоит ли говорить, как запросто она утихомиривала любое его недовольство.

Астарион с лёгкой досадой был вынужден признать, что его вернувшаяся женщина запросто теперь вила из него верёвки. Существовало всего одно ограничение. Одна незаживающая рана. Одно требование. А кроме него абсолютная свобода. Любой её каприз, любое желание, любая шалость — всё будет исполнено. Впрочем, Лилит с Тёмным Соблазном не торопились злоупотреблять его чувствами. Он так и не смог отпустить из памяти длинную полосу мучительных дней с Куклой. Особенно страшно становилось именно ночью, когда он едва мог себя контролировать и донимал Лилит глупыми вопросами, чтобы получить ещё более глупые ответы и успокоиться. Она вернулась. Она не исчезнет.

Чувства к ней обострились до едва выносимого предела. Умирая от жажды в пыльной могиле, в которой он пробыл год, Астарион не желал крови так, как её. Её тело, её разум, её душу и её эмоции. Они не просто прокатывались через их обоюдную связь, они переполняли его и подчиняли. Её счастье и благополучие встали на первое место на всех уровнях его мироздания. Лилит должна быть счастлива и только тогда будет счастлив он. Нечеловечески, одуряюще счастлив. Хватая за горло собственнические звериные порывы, он учился дарить ей больше трепета и нежности.

Астарион запоздало порадовался, что их стало двое. Его жажды её общества стало так много, что с лихвой хватало на обеих, и всё равно в минуты расставания продолжал снедать голод. Лилит, даже научившись хорошенько злиться и бурно показывать свой характер, оставалась солнечным лучиком, наполняющим его светом и теплом. Приняв свою бессмертную ипостась, она не перестала быть всё той же жаждущей жизни девчонкой, сияющей всеми переливами вдохновения. Слова её стали куда более острыми, а язвительная насмешка порой ощутимо ранила. Но затем она мучилась совестью, стараясь отогреть его своим теплом. Его буйная пикси имела полное право бесноваться от обиды. Астарион знал, что его маленькая любовь со временем перестанет обижаться совсем, не в пример своей мрачной половине.

Колкая и едкая тёмная супруга, цинично лишённая всего восторженного, удивительно тонко понимала, сколько мерзости накопилось в его душе. Когда Лилит засыпала, они часами говорили о самом тёмном и неприятном. Вскрывали самые гнойные раны своих покалеченных душ. Это был их единственный секрет от Дитя — снятые маски в темноте ночи и сравнение двух осколков уродливого зеркала. Не нужно ей этого знать. Никогда. Раны прошлого от этого не спешили заживать, но постепенно очищались от гноя.

Перемены хорошенько встряхнули слуг и вампирских отродий, для которых Тёмный Соблазн стала кошмаром наяву. Для всех обитателей дворца, не знающих особенности хозяйки, его женщина стала Светом и Тьмой одновременно. Светом, разумеется, оставалась погружённая в себя и своё творческое начало Лилит. А Тьма в лице Тёмного Соблазна безжалостно доказывала, что хозяйка может быть страшнее и требовательнее хозяина. Неожиданно для него она решила сразу выстроить иерархию тирании в замке. Кто-то из особенно смелых вампирских отродий однажды попытался пожаловаться хозяину.

Не все его отродья были созданиями изящными и пленительно красивыми. Да, большая часть предназначалась не столько для грубой силы, сколько для правильного распределения их среди политически важных фигур. Компаньоны, советники, придворные служащие, что будут нашептывать его волю мягко и настойчиво. Но среди них были исключения. Те, кого он внедрял в тени гильдий и кланов. Один из таких — хитрый человечек среднего возраста, ранее показывающий достаточно ума, чтобы исполнять приказы и помалкивать, решил оговорить хозяйку при хозяине.

Астарион сразу пообещал себе, что отродье, посмевшее прийти к нему и жаловаться на проделки Лилит, будет ждать наказание. Но ради справедливости стоило спросить её о неожиданном интересе к его детям. И определить тяжесть наказания. Едва сбивчивые слова, произнесённые с раболепием, утихли в стенах нового кабинета, вампир в беззвучной беседе позвал свою ненаглядную. Доносчик крысой вжался в самый тёмный угол, лелея надежду, что лорд вампир приструнит злую бессмертную выскочку. Она вошла в кабинет с книгой в руках и следами чернил на рукавах. Снова что-то писала для своего либретто.

— Душа моя, — мягко проговорил он вслух, — до меня дошли капризы отродий о твоей излишней суровости к ним. Ничего не хочешь мне рассказать?

«И лучше начать с того, которая из вас решила устроить тиранию среди моих детей?» — куда более строго спросил он без слов, сверля её глазами под робким восторженным взглядом отродья.

Доносчик был не слишком ценной фигурой в его партии. По правде говоря, на фоне Лилит все его отродья не имели никакой ценности. Но если остальных пришлось бы вновь скрупулёзно набирать по полезности, то этот тёмненький коротышка, похожий на жука, даже среди остальных пешек сильно проигрывал в важности. Первое время он в среде преступных шаек был бесспорно полезен, но его время прошло…

— Да, я была к ним сурова. Но не излишне, — равнодушно пожала она плечами, медленно сокращая между ними расстояние.

«Солнце моё, это была я, — сразу откликнулась в их бессловесном диалоге Тёмный Соблазн. — После выкрутасов твоего первенца им всем нужен короткий поводок! А лучше строгая цепь с намордниками.»

Астарион непонимающе посмотрел на неё.

«Он пытался нас изнасиловать, — пояснила Лилит, вставая подле него. — Ну… не совсем нас. Он пытался изнасиловать Куклу, за что поплатился жизнью»

Ярость, послушно сидящая под его контролем, всколыхнулась так, что вздрогнули все. Слуги за дверью, его дети, притаившиеся недалеко, и отродье в кабинете. Даже дворец. Только Лилит продолжила спокойно на него смотреть, стоя рядом. Его ладони с лихорадочной дрожью легли на её плечи, а внутри плескалось что-то новое. Что-то сложное и душащее. Злость на себя, что подобное допустил, родительский гнев на отродий, негодование в сторону слуг и высасывающий всё ужас по отношению к ней. Один из его детей. Под его носом. Посмел. Дотронуться. До. Его. Женщины?!

«Мы очнулись до того, как он успел… и преподали ему урок. Правда, он умер раньше, чем усвоил его», — цинично добавила тёмная сторона Лилит, немного успокаивая его.

«Я не знал…» — он мягко коснулся губами её лба, желая сжать в объятиях и закрыть.

Заслонить от всего мира и ото всех, кто мог бы ей навредить. Разорвать на части каждого, кто косо на неё посмотрит… нет, даже подумает в её сторону ненадлежаще! Но от мысли, что угроза могла подстерегать так близко, ему хотелось выпустить кровь всем отродьям. Он крепко обнял её, целуя в висок.

— Тогда продолжай по всей суровости. И никакой жалости к ним, — прошептал он, приводя в ужас доносчика, не понимающего, где прошла основная суть разговора.

Последовавшая экзекуция наглядно продемонстрировала остальным обитателям дворца, что власть хозяина и хозяйки равна. И что хозяин в любом конфликте выберет хозяйку без лишних раздумий. Никто, разумеется, не догадывался, что после этого у Астариона и Тёмного Соблазна состоялся необузданно интимный разговор наедине. В его кабинете. Пока он мрачной фигурой возвышался над ней, она смотрела на него с вызовом, сидя на его столе. Обнажённая и связанная.

Разговор затянулся до рассвета.

Лилит, вернувшись к жизни, активно навёрстывала упущенное. Либретто было полностью закончено. Во дворец она пригласила тех самых драконорождённых музыкантов, что подыгрывали её импровизации на балу. Музыкальная часть закипела полным ходом. Копия свитка с текстом была немедленно отправлена в театр. Не без нескольких намёков со стороны политических союзников Астариона, вокруг мюзикла завертелась бурная деятельность, съедающая почти всё время Лилит. Настолько, что у Тёмного Соблазна почти не оставалось времени муштровать слуг с отродьями. Только гонять тех, кто попадался на нерасторопности.

Астарион принял с воодушевлением её неудержимое желание поставить мюзикл как можно скорее. С его негромкого, но однозначного приказа слуги и отродья надрывались ночь, но к утру переоборудовали несколько комнат около библиотеки, чтобы Лилит могла репетировать с музыкантами и актёрами. Разумеется, у этого акта щедрости был подтекст держать её поближе к себе, но она была слишком взволнована идеей постановки своего первого мюзикла, чтобы обращать на его хитрости внимание. Сначала они мирно договорились, что во дворце Лилит с музыкантами отшлифуют и поставят все четверостишия в песни. Но всё быстро дошло до того, что и все встречи и репетиции с актёрами проходили в выделенных комнатах. Вампир, глядя на то, как его возлюбленная одержимо пестует своё творческое дитя, проявил ангельское терпение ко всем нежеланным гостям.

Лишь бы она была счастлива.

Наградой ему стали не только сияющие глаза и переполняющий её восторг от каждого дня суеты по мюзиклу, но и по-настоящему пламенные ночи. Тёмный Соблазн, вошедшая во вкус от его особенно возмутительных игр, в это время отступала в тень. А Лилит пылко атаковала его из темноты, увлекая в игру, в которой всякий раз он одерживал победу, оставляя ей всю порочную слабость поражения. После, когда прочие дела больше не имели никакого значения, она кружила вокруг него, как маленькая неугомонная пикси и с воодушевлением рассказывала, как прошёл её день. Для него она оставляла только самые интересные и забавные моменты, нетерпеливо подпрыгивая на месте от приближения дня, когда её детище увидят жители города. Она сияла ярче пролетающих на небосводе комет, заряжая всех вокруг себя на невероятные свершения. Вспыхнувшая в первый день ревность быстро затихла от внезапного открытия, что счастливая Лилит излучает столько вдохновения, что хватает всем.

Скучающая по свободе и резне Тёмный Соблазн настаивала, что довольно они засиделись в стенах города. Пора и мир посмотреть, проложив себе путь к новым открытиям кровавой дорожкой. Разумеется, невинных жертв не будет. Лилит была категорически против, не забыв ни на день о мёртвой Альфире. Но мир полон мерзавцев всех мастей, и в пути встретить таких не составит труда. Особенно если они решат, что изнеженная эльфийская чета станет лёгкой добычей для грабежа.

Астарион справедливо оставил этот вопрос решать между двумя женщинами, пообещав, что примет и поддержит любое решение. Врата Балдура и бесконечная паутина власти могут подождать. Особенно если его любимая жаждет увидеть мир. Лилит не протестовала. Напротив, она всей душой желала посмотреть вместе с ним города Побережья Мечей, а затем отправиться на север. Вновь окунуться в романтику ночей под открытым небом, тесных объятий в палатке, запаха костра на одежде и не всегда равномерно приготовленной пищи, но отчего-то более вкусной, чем деликатесы мастеров Балдура. Но после того, как она поставит свой мюзикл.

С этим решением согласились все.

В канун их полугода вместе вновь наступила очередь торжества. Поскольку предыдущий маскарад был омрачён открытиями о сущности Куклы и стал точкой отсчёта личного ада для Астариона, было решено позволить гостям вновь скрыть лица под масками. Чтобы подвести жирную черту и не позволять неприятному прошлому омрачать настоящее с мыслями о грядущем. Запомнить их балы как нечто восхитительное, к чему они потом пожелают вернуться, когда наскучит гулять по миру, открывая новые горизонты. И дать не просто бал, а грандиозный бал-маскарад в обустроенном заново бальном зале.

Будучи смертной, Лилит относилась ко всем мероприятиям Астариона с равнодушием. Они были частью его политических игр и не несли для неё ничего интересного. Но в этот раз она тайком от него вложила немало трудов и фантазии в свой образ. Талантливая портная понимающе кивала и молчала, как шпион, обо всех пожеланиях супруги лорда. Немало набросков было сделано, чтобы всё в вышивке и её маске напоминало Госпожу Хаоса Таксизис. Платье и маска изготавливались в абсолютной тайне. В присутствии Астариона Лилит старалась не думать о том, каким будет сюрприз с её стороны. Именно этим она и выдала себя с головой.

Астарион только посмеивался, когда она невольно высказала все свои секреты, не удержав мысли. Он не стал сообщать ей, что она призналась ему во всём, мысленно выкрикнув секрет. Вместо этого он приготовил сюрприз к её сюрпризу. В ночь торжества он нашёл её в башне, одно из оконцев которой позволяло незаметно наблюдать за гостями.

— Прячешься, красавица?

Он обратился туманом и незаметно возник у неё за спиной, вызвав девичий короткий визг и последующий смех. Правда, пришлось несколько раз увернуться от её веера, которым она замахивалась на него, как грозным оружием. В качестве возмездия он вероломно обнял её так, чтобы она не могла ни рукой, ни головой шевельнуть. За что немедленно получил укус, быстро перешедший в игривый поцелуй.

— Всего лишь морально готовлюсь, — наконец ответила она, когда он мысленно согласился отложить продолжение такого многообещающего финала. — Я знаю, что справлюсь с ролью хозяйки бала, но… мне нужно ещё немного времени.

Лилит прикрыла глаза, мысленно уходя куда-то вглубь себя. Это было заметно по её лицу. Тревога растворилась и сменилась безмятежной улыбкой.

«И о чём ты думаешь сейчас?» — заинтересовался он.

«О постановке своей, о чём же ещё?!» — немедленно выдала её секреты Тёмный Соблазн.

«Вчера была репетиция перед шишками из театра. Все выкладывались так, что аж искры летели», — пояснила Лилит, шумно выдыхая с широкой улыбкой.

Их взаимная связь зазвенела от яркого тона восторга. Астарион заметил, как её чувства скакали днём ранее. Казалось, что она проходит через все возможные жизненные испытания. Вампир сам не мог поверить, что отпустил её в театр. Разумеется, не одну — они шли всей командой, включающей музыкантов, актёров и танцоров. Но шли без него.

И сделать этот шаг оказалось невероятно сложно. Не потому что он ей не доверял. Он не доверял всему миру. Каждому камешку. Каждой пылинке, что не мог взять под контроль. И, разумеется, держался он очень недолго. Через пятнадцать минут после того, как она покинула дворец, он отменил все встречи, обратился незримым туманом и отправился следом за ней. Он был в театре, но старался держать большую дистанцию, чтобы не быть замеченным.

«Она плакала!» — вновь не постеснялась сообщить Тёмный Соблазн, вызвав у Астариона улыбку. Он видел эти слёзы, но то были слёзы счастья.

«Немного прослезилась, — поправила её Лилит и пояснила: — Команда играла как в последний раз. Выкладывались на полную, особенно актёр главной роли. Он в финале покорил всех!»

«И?..» — он знал, чем всё закончилось, но предпочёл играть в нетерпеливое неведение.

Вампир пообещал себе, что обязательно скажет ей во всех красках, каким сильным получился мюзикл и какая она молодец, но не станет себя выдавать и дождётся премьеры. Лилит обязательно поведёт его в театр. Разве можно пропустить ночь, в которую она будет сиять от счастья ярче звёзд? И только для него…

— Мы им понравились! — воскликнула она подпрыгнув на месте, вновь окутывая его бурей ликования, от которой он едва не пошатнулся. Её эмоции были во много раз сильнее его. Особенно счастливые. Они захватывали его настолько, что он просто не мог оставаться собой, не разделяя её счастья. — Кое-что надо будет немного подправить. Дату ещё обговаривают, но мюзикл поставят в этом сезоне. Надо будет подумать над плакатами и заказать статью в Балдурский Вестник…

С горящими глазами она едва не забыла про бал, немедля желая вновь погрузиться в жизнь своего детища.

— Лилит! — окликнул он её, играючи поймав её ладонь, и указал на платье в напоминании, где они и что происходит.

— Оу! Прости. Я… — она смущённо захихикала.

Астарион широко улыбался, кружа её, как в танце. Купался в лучах её счастья, переполнявшего его до искреннего смеха, которому он вскоре поддался. На несколько мгновений весь мир притих и канул в тень. Остались только они трое. И этого было достаточно. Жажда власти, его планы на захват Побережья Мечей и контроль остались там, в тени. Перед его взором открылось озарение — для счастья ему нужна только его женщина. Обе его женщины.

Нехотя он позволил себе вспомнить, что гости ждут. Но прежде чем они наденут свои маски и сыграют роли, он позволил себе ещё одни минуту безмятежности, обняв её.

— Я понимаю. Отрадно видеть тебя такой. Ты сияешь, — прошептал он, мягко касаясь губами её виска и напевно продолжил: — Моя тёмная госпожа!

Лилит зарделась от того, как метко он разгадал её образ, в очередной раз опровергая поверье, что вампиры не могут краснеть.

«А что это он принёс в коробке?» — заинтересовалась Тёмный Соблазн, когда в их поле зрения действительно попала большая чёрная коробка с красным бантом.

«Это? Ничего. Новые запонки!» — наигранно отмахнулся Астарион, внутренне улыбаясь от интереса сразу обеих женщин к его подарку. Лилит, хоть и старалась держать лицо, была заинтригована ещё больше.

«Это запонки для дракона? — с сомнением протянула её тёмная сторона. — Дитя, он нас дурит, никакие это не запонки!»

Лилит сорвалась и побежала к коробке едва заметным вампирским рывком, но Астарион со смехом её перехватил, пожалев платье, которому от её испытаний новоприобретённой силы стало бы плохо.

«Это сюрприз! Для вас обеих…» — уточнил он, дьявольски улыбаясь.

Он жестом фокусника поиграл с коробкой, несколько раз мнимо передавая её в руки Лилит, но в последний раз отбирая себе, пока она не надула губы. И только тогда со смехом и фальшивым покаянием передал ей коробку. Развязанный бант упал на пол. Глазам поражённой до глубины души Лилит предстала…

Диадема.

Единственная в своём роде. Лучшие ювелиры Балдура стирали руки в кровь, чтобы создать произведение искусства из чернёного золота трёх видов. Диадема Такхизис. Драконья диадема, идеально подходящая к её платью и маске. Подчёркивающая двойственность Лилит и Тёмного Соблазна за счёт перелива цветов. Приводящая её образ к совершенству.

— Оу, это… восхитительно. Это лучше, чем восхитительно… — поражённо прошептала она и с подозрением покосилась на него, не переставая улыбаться: — Как ты узнал? Кто из слуг проболтался?!

— Никто. Тебя выдали твои громкие мысли.

Чувствуя, как его окутывает волна рвущегося наружу восторга, он медленно короновал её. Лилит бросала на него до того пылкие взгляды, что становилось почти стыдно за следующий подарок. Момент искрился восхищением и нежностью. Хорошо, что они не спешили спускаться к гостям…

«Это… то что я думаю?» — зло хмыкнула Тёмный Соблазн, когда заметила небольшую нишу со вторым подарком.

«А я говорил, что с ошейником ты будешь гораздо милее, любовь моя!» — не упустил он случая почти беззлобно уколоть её.

На алом бархате лежал ошейник. Заказанный у лучшего из кожевников, разумеется. Кожаный ошейник с золотым колокольчиком и такой же золотой цепью неопределённой длины. Достаточной, чтобы игра вышла интересной.

— Я так полагаю, что ошейник не для меня, а для неё, — пробормотала Лилит, не зная, что чувствовать. Тёмный Соблазн, не в пример ей, ничуть не смутилась и зло потирала свои руки, формируя пока желания, а не слова.

— Верно…

«Солнце моё, ты нарываешься! Не боишься сам оказаться в ошейнике?» — не осталась она в долгу. Её тон стал таким же дразнящим с едва проглядывающей между строк угрозой.

«Хм, звучит почти как вызов!»

«Готовь комнату, от которой останутся только щепки!»

«Уже готова. Сегодня. После бала… постарайся не утомиться»

«Тебе я желаю того же, а то весь в делах, а потом придётся искать оправдания…»

В их беззвучном диалоге летали такие жаркие искры, что Лилит чуть обиженно поджала губы, даруя своё недовольство Астариону.

— Опять затрах… заиграетесь настолько, что когда я вернусь к управлению телом, сил будет ровно столько, чтобы спать? — фыркнула она, явно намекая, чтобы не жадничали.

Две женщины в одном теле. И обе желанные. Разные настолько, что порой голова кружилась от безумия их нынешних отношений. Лилит, даже бросая ему вызов, в конце концов сдавалась ему. Не поддавалась ни капли, но в конце лежала под ним завоёванной, поглядывая на него затуманенными удовольствием глазами. Побеждая её снова и снова, он тешил своё самолюбие и удовлетворённо позволял ей брать реванш нежностью, уже будучи покорённой. Он знал, что ей нравится принадлежать ему. Что сквозь возмущение и попытки бунта в ней расцветает вожделение. Успокоить совесть честными попытками быть на равных, а после позволить себе получать удовольствие от его власти над ней.

Зато мрачную половину Лилит он ещё не смог покорить ни единого раза. И тем сильнее разгорался азарт. Даже будучи связанной, она оставалась верна себе. Каждая близость с ней становилась испытанием на выносливость, в котором оба игрока непримиримо желали взять верх.

— Обещаю, что в этот раз будет лучше, чем в прошлый, моя маленькая любовь, — чувствуя укол совести, пообещал он. В прошлый раз они действительно так увлеклись с Тёмным Соблазном, что Лилит досталось вымотанное тело и полное нежелание что-либо делать. — Меня хватит на вас двоих.

«Когда я закончу, ты будешь сверху, Дитя!» — пообещала её пристыженная тёмная половина.

«Ты очаровательна, когда предаёшься несбыточным надеждам!» — не сдержал он снисходительной улыбки.

— Мне вас наедине оставить?!

* * *

Лилит ожидаемо стала всеми обожаемой хозяйкой бала и сияла солнцем всю ночь. Чем больше она вдохновляла других, тем больше вдохновлялась сама. Несколько разговоров о грядущей премьере её мюзикла, несколько пламенных просьб рассказать ещё что-нибудь, пара коротких импровизаций, и она стала центром всего. Астариону порой приходилось буквально проталкиваться сквозь гостей, чтобы добраться до неё и украсть своё сокровище обратно.

Музыка с вином лились рекой. Восторг и желание веселиться быстро расползлись даже среди самых чопорных гостей. Множество фальшивых личин дали себе одну ночь, чтобы стать кем-то другим и просто получать удовольствие от момента, не играя привычные роли. Скрепя сердце Астарион даже позволил Лилит потанцевать с двумя гостями, провожая каждое движение хищным взглядом. Бокал с вином едва выдержал это испытание, оставшись целым, но под финал второго танца, когда гость почти спустил свою руку с целомудренной области, по нему прошла сеть трещин. Но всё обошлось лишь мысленным обещанием открутить наглецу голову за такую вольность.

Пока что только обещанием.

Всё же кое-что неожиданное случилось. Астарион знал всех, кого пригласил лично, и был прекрасно осведомлён о приобретённых масках. Каждый из гостей был или сам инструментом достижения власти, или ниточкой, что вела к этим инструментам. Среди тщательно прореженной толпы известных лиц он быстро почувствовал чужака. Тот почти ничем себя не выдавал. Юный эльф в изящном камзоле и простой маске в форме черепа. Только его маска была выполнены из слоновой кости в том стиле, что считался утраченным уже несколько тысяч лет. Он прошёл как нож сквозь масло через всех поклонников и протянул Лилит конверт. Та, наивная душа, без лишних вопросов приняла подарок, вскрыла его и тотчас дала на что-то своё согласие. Вампир стоял перед ней уже через мгновение, но чужака уже не было в его дворце.

— Стоит мне отвернуться, а влюблённые поклонники уже пишут тебе письма? — усмехнулся он сквозь маску, скрывая затаившуюся внутри тревогу.

— Не сказала бы, что автор мой поклонник, даже после всего, что нас связало, — задумчиво отозвалась она с таинственной улыбкой. — И… это приглашение.

Она продемонстрировала содержимое конверта.

— Интригуешь, моя маленькая любовь. И кто же отправитель, раз ты так легко дала своё согласие за нас троих?

— Тот, кому не отказывают, — он взял из её рук конверт и всё понял, когда увидел знакомый символ. Тот символ они видели в забытом разрушенном храме, в котором поклонялись лорду Конца Всего — Джергалу.

Приглашение он встретил стоически. Ему совершенно не по нраву была встреча с Иссохшим. Астарион не питал к нему никаких особенных чувств, пока их связывала общая цель, но знал соль их мира — лучше не иметь дел с богами. Статус Избранного по отношению к какому-либо богу имел в незримом контракте немало строк мелким шрифтом. И даже вся поддержка их группы со стороны Джергала горчила вопросом — а что он пожелает получить взамен? До сих пор Астарион отвечал себе на этот вопрос, что они решили проблему с троицей мёртвых богов и это было достойной компенсацией. Но думал ли так сам Джергал? Лилит не чувствовала возможной угрозы от этого приглашения, но была однозначно права в одном — таким приглашениям не отказывают.

Примечания:

На самом деле эта глава была второй половиной предыдущей. Та нагнетала, эта расслабляет. А потом по плану должен был грянуть эпилог. Но всё пошло не по плану. Большую главу я разрубила на две)

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249596

Там нити переплетаются,Попробуй найти свою!Одна за другою тянутся,Друг друга не узнают…Меж мелкого и весомогоВедут бесконечный бой,А выбор пути знакомогоНапрасно зовутСудьбой.(Рок-опера «Орфей» — Нити)

Астарион отчего-то отнёсся к приглашению прохладно. Лилит едва не танцевала от восторга, когда вчиталась в детали, написанные нетвёрдой рукой. Встреча всех друзей. Всех. Даже Гейла, с которым они расстались на не самой дружелюбной ноте. Но главное — вся её своеобразная семья соберётся там, где всё начиналось. Где по-настоящему началась для неё жизнь. Лилит считала дни, когда наконец сможет всех увидеть, расспросить, как и чем они теперь живут. Быть может, убедит почаще собираться их маленькой неблагополучной семейкой. Если не всех, то большинство. За прошедшие полгода она так долго варилась в своём внутреннем мире, перебегая на их мир с Астарионом на двоих… теперь уже на троих, что сама не замечала, как скучает. До восторженных криков от грядущего воссоединения.

«Не будь таким букой! — фыркнула она со смехом, уже ничуть не боясь его холода по отношению к общему сбору. — В глубине души ты сам очень хочешь посмотреть на наших компаньонов. Как минимум, чтобы потом злорадствовать, насколько у тебя всё цветущее и замечательное, а у них не очень!»

«Я не… я не бука! — возмутился он, но осёкся и спустя недолгую паузу добавил, тщательно подбирая слова: — Я ничего не имею против встречи с нашей стаей, просто… мы могли бы все собраться здесь. Во дворце. Наш приём был бы ничуть не хуже, чем у Иссохшего!»

Лилит закатила глаза и рассмеялась. Дай волю Астариону — он весь мир попытается запихнуть в стены замка, чтобы быть уверенным в собственной власти над всем. Случай с первенцем-отродьем почти ничему его не научил. Кроме необходимости запугать всех обитателей дворца до икоты, чтобы боялись говорить, смотреть и даже думать в сторону Лилит. Стены дворца отчего-то казались ему оплотом контроля. Олицетворением того, как он превращает хаос в порядок своей тиранией. Лишь с одним исключением — больше он не сжимал её тисками своих правил.

Когда наконец открылся портал, ведущий к трепетно любимому месту их первого лагеря в Изумрудной роще, Лилит изнывала от нетерпения. Астарион и Тёмный Соблазн, словно два терпеливых родителя, принимали с предельным спокойствием и смирением её неугомонное желание немедленно броситься к друзьям. Лилит слышала, как они перебрасывались мрачными предположениями о том, как всё пройдёт. Вампир наконец признался, что не доверяет всемогуществу богов. И не ждёт хорошего от всеобщего сбора. Тёмный Соблазн отчасти была с ним согласна, помня о троице, среди которых затесался папочка Баал. Боги ничего не делают просто так.

Лилит качала головой с улыбкой, доводя их до точки кипения своей упёртой верой, что Джергал не навредит.

Настал тот самый час. Воздух заискрился. Астарион протянул ей свою ладонь, в которую она с готовностью вложила свою руку. Так они вошли в портал и немедленно оказалась на празднике, от которого сердце Лилит запело. Их лагерь ничуть не изменился, но преобразился, став восхитительным местом для празднования. Даже на тонкий вкус Астариона с аристократическим высокомерием всё было «вполне неплохо».

В центре по традиции горел костёр. Как же часто они раскладывали перед ним спальники, когда холодные ночи не позволяли безнаказанно сидеть по палаткам! Всюду, куда падал глаз, расцветали лозы с живыми цветами, а яркие флажки облагораживали серость скал. Интерес и уже бессмертный аппетит щекотали бочки с вином и большой стол для небольшого пира. Огоньки, палатки, украшения и сундуки манили погулять по лагерю. Посмотреть.

Едва погас круг телепортации, который перенёс их, томный вечер в лагере осветили ещё несколько вспышек. Привнося запах серы и огня, рука об руку явились Карлах и Уилл. Окутывая флёром чистого плетения, с небес снизошел сияющий божественным светом Гейл, утративший всё, что делало его тем самым волшебником из Глубоководья.

Интересное у них вышло сходство с Астарионом…

С потоком неизвестных запахов появилась Лаэзель, больше напоминающая странный волшебный призрак, чем себя прежнюю. Вспышек становилось всё больше. И вот… собрались абсолютно все.

Пока Астарион заинтересованно смотрел на стол с изысканными закусками и бутылками вина, явно не со вкусом уксуса, судя по заинтересованному лицу, Лилит с любопытством смотрела на барда. Неизвестный музыкант стоял на выстроенном возвышении и услаждал слух восхитительной музыкой. Сам он играл на лютне, но вокруг него парили сотканные из магии музыкальные инструменты и обогащали его музыку до силы маленького оркестра. Что-то в его внешности ей показалось странно знакомым. Но не как образ ранее встреченного незнакомца, а как картинка из книги. Возможно, она читала о нём?

Но прежде чем она дала волю своему любопытству, пред всеми явился Иссохший.

— Призвали вас сюда. Кого-то — сверху, а других — из глубины. Без вашей связи Колесо Судьбы тогда остановилось бы — но вы смогли его вращенье сохранить. Когда же пала Абсолют, пути вам разошлись; вы много месяцев не видели друг друга. Сегодня же судьбе угодно связавшие вас узы обновить. Их берегите — это мощное оружье, когда на благо обратить его. Иди же. Заново узнаешь ты друзей.

Мимо со скоростью дикого скакуна и грацией слона пробежал выросший медвесыч. Они так и не подобрали ему нормальное имя и звали точно так же, как его называл Шкряб — Братик. Несмотря на немаленькие размеры, этот миляга продолжал считать себя малышом и только чудом не сшибал палатки и все украшения. Хотя в какой-то момент за ним пронеслась хвостом лента с флажками. Иссохший ничуть не расстроился и движением руки навёл порядок, вернув порванное украшение на своё место целым. Вслед за Братиком бегал Шкряб, радостно приветствуя всех вокруг.

При виде всех собравшихся друзей и даже животных, Лилит едва не прыгала на месте, желая немедленно всех обнять, за исключением Гейла и Лаэзель. С гитьянкой поделиться теплом не давала её астральная форма, а с Гейлом отношения так и остались натянутыми, как струна. Его божественный облик будто кричал ей, что в какой-то момент она вновь допустила ошибку и не смогла найти нужных слов, чтобы увести этого новорождённого бога с кривой дорожки. Будучи отродьем одного из богов, что родился смертным, она понимала, что едва ли из Гейла получится что-то хорошее.

Но остальных она желала засыпать вопросами и обнимать всякий раз как получится. Вот только Астарион…

— Иди, любовь моя, у нас с тобой будет вечность на разговоры, — запросто подтолкнул он её к желаемому. — Смейся, болтай, сплетничай. Повеселись. А если наши друзья выболтают какие-то секретики, то не забудь принести мне всё самое интересное.

Не сказать, что без его разрешения она бы не бросилась немедленно со всеми говорить, но его одобрение сделало атмосферу куда более приятной. Сам вампир с любопытством смотрел на бутылки вина, явно заинтересовавшись выбором Иссохшего. Лилит так и не научилась хорошему вкусу в винах и различала их по принципу вкусно и не вкусно, вызывая болезненный вздох у Астариона. При этом для бомонда Балдура их пара выглядела вполне органично — приземлённый в политике лорд и его эксцентричная леди, всецело принадлежащая искусству.

— Я побуду здесь, — подмигнул он ей игриво, но добавил с возрастающим нажимом: — Но не переживай. Я буду присматривать. Всегда буду присматривать.

«Вы посмотрите какая вредина злодеючная!» — мысленно захихикала она.

«О да! Просто тёмный властелин, сошедший со своего трона! — поддержала её Тёмный Соблазн. — Прямо пугает-пугает-пугает! Тебе страшно? Мне — нет!»

«По заднице получишь и начнёшь бояться! — фыркнул он, недовольный тем, что его серьёзный и зловещий тон немедленно осмеяли, и беззлобно повторил:. — Иди и веселись, Бусинка».

Лилит немедленно бросилась исполнять задуманное, на мгновение застыв от незнания, к кому броситься в первую очередь. Одним из первых она поприветствовала Милила — бога песни, поэзии и вдохновения. Иссохший не разменивался на мелочи, когда искал для их маленького праздника музыканта. Лилит вспомнила образ почти забытого божества из старой книжки, прочитанной в детстве, и всецело выразила ему свой восторг. Для этого бога она стала бы Избранной добровольно и с великой честью.

Лучшая часть праздника ждала её. Объятия. Сладость ностальгии. Истории. Множество историй. Герои Балдура заслужили достойный эпилог для сюжета своих приключений. Карлах и Уилл со всей скромностью преуменьшили свои подвиги в Аверно, зато похвастались хорошими новостями. Надеждой, что очень скоро они смогут подниматься в Фаэрун чаще. В первую очередь это была надежда для Карлах обрести если не нормальную жизнь, то какую-то её часть. Пламенная подруга даже обронила фразу, что с любимым можно преодолеть все невзгоды, вызвав у Лилит понимающую улыбку.

Шэдоухарт с гордостью рассказала о своём огромном зверинце и уютном собственном домике, вдали от суеты. С чуть робкой улыбкой она поделилась хорошими новостями от родителей. Лаэзель уверенно несла освобождение своему народу не только мечом, но и переговорами. Минск остался верным себе и в своей манере присматривал за преступными организациями, наводя на них ужас. Бу, гордо восседавший на его плече, стал грозой для многих негодяев, боящихся вердикта хомячка, который немедленно выполнит силач из Рашемена. Шкряб и Братик радостно бесились вместе. Тара грустно и недовольно смотрела на Гейла, ругая Лилит, что не остановила того от ошибки.

Спустя множество объятий, воспоминаний, историй и обещаний, что они будут собираться так почаще и даже одну подаренную деревянную уточку, Лилит подобралась к Джахейре, сидящей у костра. Отчего-то к мудрой друидке она робела подходить. Едва речь заходила о её жизни, вампирша с игривой улыбкой, совсем как у Астариона, говорила о спокойной жизни под крылышком у лорда, включающей все блага и достаточно ресурсов для плодотворного творчества. Но Джахейра всегда была невероятно проницательной.

Разговор начался с подшучивания друидки над ней. Её бурчания в сторону строителей и банкиров города, с которыми она собачилась месяцами. Её гордости старшей дочерью, ставшей ночным кошмаром огненных кулаков со своим лидерским характером. И её стремлению сразу после их праздника отправиться в приключение в неизвестную сторону, чтобы вновь соскучиться по дому. Лилит улыбалась, кивала, вставляла свои реплики ответной шуткой, пока наконец Джахейра не сказала:

— Девочка моя, ты уверена, что у вас всё хорошо? Выглядишь ты бледненько.

— Я… мюзикл мой ставлю и недосыпаю немного, — растерялась Лилит, машинально поправляя волосы со стороны своего рубиново-красного глаза.

Только наедине с Астарионом она чувствовала себя комфортно в новой форме. Даже удивлялась, как запросто у неё получилось привыкнуть к особенностям вампирского тела. Но, после нескольких его загадочных улыбок, поняла, что львиная доля её комфорта — это его заслуга. Она отражалась в зеркале, не сходила с ума от жажды⁽¹⁾, не боялась солнца и текущей воды. Могла войти в любой дом без приглашения. Только пока он рядом.

— Да-да, я заметила эти типичные симптомы творческого труда, — отмахнулась от её слов Джахейра и добавила с сарказмом: — Шрам от зубов на шее. Красные глазки. Клыки. Обострившиеся черты лица. Смена температуры тела. Равнодушие к еде. Мне продолжать?..

— Да… это тоже, — виновато опустила глаза Лилит, чувствуя стыд. Тот самый стыд, который, она знала, обязательно возникнет, едва детали её отношений прозвенят в воздухе.

Джахейра недовольно покосилась в ту сторону, где только что был вампир, но его не было видно. Только летучая мышь кружила недалеко от них. У берега.

— Ты сама этого захотела? — голосом строгой матери спросила она, стараясь смягчить тон. — Я ничего не имею против, если всё добровольно, но не если он заставил.

— Я… — язык не повернулся соврать. Лилит вздохнула: — Всё сложно.

Друидка понимающе кивнула и, дав знак Минску, принесла со стола два кубка и бутылку вина. Бу со своим силачом теперь находились неподалёку. Будто бы просто так и совсем не для того, чтобы оградить женщин от одного конкретного мужчины.

— Тётушка Джахейра всегда тебя выслушает! Давай. Только между нами, — подмигнула она и, наполнив кубки, протянула один Лилит.

— Я не знаю, с чего начать…

— Тогда начинай с самого начала.

Тёмный Соблазн молчала, хотя прислушивалась к каждому слову. Астарион был где-то недалеко. Из-за этого становилось нервозно. Лилит чувствовала возрастающую тревогу за последствия своих слов. Но, выпив вина для храбрости, негромко начала.

— Прости, что не писала и не приходила. Один раз я пыталась, но никого не было… — прошептала она. — Первые месяцы я хотела понять, кто я. Кто я без прошлого с Баалом. Что я люблю. Чего я хочу. Какие изменения готова принять. Тогда стало понятно, что с Астарионом не будет просто. Но с кем вообще может быть просто, ведь так?

— Допустим, так, — кивнула Джахейра, не забывая подливать ей вина и поглядывать по сторонам. Но вампира рядом не было. Только летучая мышь недалеко кружила, но после попытки Бу с ней поиграть отлетела подальше.

— Обращение было лишь вопросом времени. Мне пришл… Это было неизбежно. Если хочешь быть с вампиром, то придётся ему уподобиться…

— О, вот значит как? Какие красивые слова. Твои? Или его? — уточнила друидка, глядя ей в глаза так, как, должно быть, смотрят родители, чтобы дитятко поняло, в какие проблемы влезло.

— Я дала ему согласие… — прошептала Лилит и наконец услышала голос Тёмного соблазна:

«Да-да, почти что из-под палки дала, когда он тебя к стене прижал и давил, пока ты не перестала отказывать. Ну может не прямо к стене, но ты поняла меня!»

«Ты… Зачем ты вмешиваешься?» — растерялась она.

«А зачем ты пытаешься отрицать, что Астарион обратил тебя против воли? Я так подозреваю, что ты не собираешься рассказывать Джахейре про Куклу и остальное!» — язвительно отозвалась её тёмная сторона.

«Это наше личное. Да и… а какой в этом смысл? Вот расскажу я всё Джахейре, и что? Она подставится сама и подставит своих детей, чтобы дать мне убежище от него? Она добрая и не отпустит меня с ним во дворец, чтобы он и дальше меня…» — она лишний раз порадовалась, что в новой сущности для минутки переговоров мир словно замирал для них двоих. И даже Астарион не мог их услышать, если они не хотели.

«Тут полно твоих друзей. Давай, попроси помощи. Даже Джергал мог бы тебе помочь. Просто разделить вас порталами. Его в Балдур, а тебя в Невервинтер или Рашемен… да хоть в Подземье к миконидам!»

«Чтобы вечность трястись, как трусливая крыса? Чтобы дрожать от каждого шороха? Или чтобы сходить с ума, представляя, как он сначала отомстит моим друзьям за эту помощь?! Ты точно на моей стороне?»

«Я на нашей стороне! Да, всё так. Есть риски, но это не значит, что ты должна жертвовать твоими желаниями из-за страха. Если ты хочешь попытать счастье и сбежать от него. Если хочешь обрести свободу. Жить самостоятельно. С ограничениями вампира, но всё же без его правил. Короче говоря, делай это сейчас. Здесь ты в безопасности. Джергал точно не испугается мести зазнавшегося вампирчика», — продолжила говорить Тёмный Соблазн, сбивая её ещё больше с толку.

Их мир только обрёл хоть и шаткое, но равновесие. Да, прошло несколько дней. Но Астарион разительно изменился. Кукла нанесла ему рану, которая обещала очень нескоро затянуться, если вообще затянется. Он ни разу не проявил к ней ничего настораживающего. Она буквально стала для него всем. И в действиях, и в гремящих в обоюдной связи, и в чувствах. Худшее в их отношениях исчезло. Она снова начала жить. Почти поставила своё детище! Так зачем ей всё рушить и бежать? Куда? С какой целью?

«Мы ведь уже со всем разобрались!» — напомнила она.

«Точно? Тогда почему ты боишься сказать Джахейре правду? Если в тебе нет сомнений, то убеди её в этом. Она прозорливая. Её не обмануть!» — её правда разила наотмашь, словно резкое слово Такхизис.

«Она симпатизирует мне, но не Убийце Баала. Узнает о тебе и готовься к арбалету от неё или скимитару!»

«Верно. Но я буду сидеть тихо. Расскажи ей всё. Подумай, зачем так пытаешься похоронить это как что-то стыдное? Чего ты стыдишься? Это ему надо стыдиться. Не тебе».

Лилит тяжело выдохнула. Она знала, как всё выглядело. Она поставила своё отмщение на долгую паузу. Тёмный Соблазн объявила, что станет убийцей Астариона в нескором «однажды». А сама Лилит действительно чувствовала себя спокойнее, позволяя «играть в любовь», как это называла её тёмная сторона. Но она не играла. Сложно любить и желать расквитаться. Шаткое равновесие позволяло. У неё не было уверенности. Только желание, чтобы тот самый тёмный час наступил нескоро. Чтобы хоть немного пожить так, как хочется. Но это совсем не годилось даже для плохонькой истории любви. Лишь для неуверенных самооправданий. И для страшной истории на ночь о вознесённом вампире и двух отродьях Баала в одном теле, снедаемых желанием продолжать резню.

— Какая-то часть меня знала, что это произойдёт, — прошептала она, возвращаясь к мудрой друидке.

— Это вообще не звучит как «я сама захотела и добровольно согласилась», но продолжай.

— Ладно, — она выпила для храбрости бокал вина залпом, совсем не чувствуя вкуса. — Да, я не соглашалась… ну, точнее говоря, согласилась, но не добровольно. Он надавил. Я поддалась. Поэтому пропала так надолго. Я потеряла себя. Была не в себе. Не контролировала себя. Всё было плохо. По-настоящему. Совсем. До недавнего времени. Но… Я… Ох, Джахейра, я так хотела прийти к тебе раньше, до того как…

На глазах выступили слёзы обиды. Разросшегося негодования от поворотов своей судьбы. Циничная жестокость, подаренная в ответ на её доверие. И даже тысяча извинений не могла исправить содеянного. Ей следовало бежать к ней тогда, когда после ссоры Астарион обронил разрешение на прогулку. Уйти и не возвращаться. Разбить их пару до того, как они намертво спаялись на всех уровнях мироздания. Друидка немедленно обняла её, ничуть не боясь, что острые зубы могут вонзиться в её шею. Она по-матерински гладила её по голове и едва слышно шептала:

— Девочка моя, если ты боялась, что я тебе не помогу из-за твоего нового… статуса, то забудь об этой глупости! Если тебе с ним плохо — приходи, я не осужу. Не тебя. Его — да!

— Это всё было ошибкой! — выдохнула Лилит, позволяя слезам наконец выплеснуться. Плакать при Астарионе она перестала. Даже в их оттепели она зажималась. Ощущала его хищником, при котором слёзы воспримутся слабостью, которой можно воспользоваться, и тогда равновесие падёт. — Моей и его. Его в большей степени, да. Он поступил плохо, но он усвоил урок. Мы уже помирились и я пока… я дала ему ещё один шанс. До первого косяка.

— Он усвоил? Допустим, верю. А ты усвоила?

— Но…

— Если он… Нет, не так. Если ты почувствуешь, что больше не можешь быть с ним, то просто бросай всё и беги, хоть в чём мать родила! Приходи ко мне. Или к арфистам. Или к старику Рейвенгарду. Или к Минску. К любому из нас. Мы не осудим. Я точно не осужу. У меня собственных провалов в личной жизни хватит на сотню историй. Вспомни, какая я потрясающе чуткая мать, и всё поймёшь! — встряхнула её Джахейра, заставив улыбнуться сквозь слёзы.

Она позволила себе смешок и стёрла с лица лишнюю влагу. Друидка хлопнула её по плечу, напоминая, что даже будучи легендой, героиней и не просто примером для подражания, а чистейшим идолом, совершила немало ошибок.

— Дракона с Императором было проще убить, чем потом… дальше жить! — усмехнулась она.

— А вот это верно. Лилит, — мудрая женщина заглянула ей в глаза, и та отчётливо на секунду почувствовала себя её дочерью. — Отношения не похожи на убийство дракона… с драконами проще. Или он тебя убьёт, или ты его. А в отношениях, да ещё с таким упырём…

Джахейра возвела глаза к ночному небу и терпеливо выдохнула.

— Я пару раз хотела его убить. Может, не пару… Один раз даже попыталась. В хлам разрушила его кабинет, — призналась вампирша под аплодисменты Тёмного Соблазна. — И порой думаю, что повторила бы.

— Даже так? Ну, может быть, шансы есть, — пожала плечами Джахейра с улыбкой, — вот если бы ты без конца талдычила, что у вас всё теперь будет прекрасно и идеально, то я бы точно била тревогу. И поселила тебя или у меня, или у арфистов.

— Я громовой волной его в стену швырнула пару раз… — с робкой улыбкой добавила Лилит, получив одобряющий хлопок по плечу.

— Вот и умница. А вообще, тётушка Джахейра может тебе рассказать очень подробно, что надо делать с мужиками, которые распускают руки! Подойдёт и для властных вампиров, не соображающих, что властность должна заканчиваться до любимой женщины, а не после! — фыркнула она, потянувшись за следующей бутылкой, которую ей с готовностью протянул Минск.

«Мне тоже интересно послушать!» — живо отозвалась Тёмный Соблазн, без шуток решив ознакомиться с методами выживания от легендарной друидки.

Несколько коротких баек про покойного мужа Джахейры заставили обеих искренне расхохотаться. На огонёк подсели Шэдоухарт и Карлах с Лаэзель, пожелав женской компанией послушать, что мог при жизни учудить Кхалид⁽²⁾. Когда рассказы с вином подошли к концу, легендарная пара супругов-авантюристов получила куда более реалистичный образ. Не без ссор и даже потасовок.

— Скажи мне вот что. Ты хочешь от него уйти? — шепнула Джахейра, когда всеобщий хохот стал неплохим щитом между ними и Астарионом. — Никто тебя не осудит. Никто! Никогда! Просто кивни. Мы с Минском тебя прикроем. Остальные встанут горой ну, кроме этого новоявленного божества. Мы никогда тебя не бросим.

— Я… — от растерянности она застыла, не в силах дать хоть какой-то ответ. Как никогда Лилит чувствовала себя слабой маленькой девочкой, заблудившейся в лесу.

— Нет ничего постыдного в том, чтобы попросить помощи у тех, кому ты столько раз помогала. Одно твоё слово, дитя. Одно слово…

«Момент настал, Дитя, ты можешь выбрать», — шепнула Тёмный Соблазн, ничуть не помогая.

«Но ты же сама говорила…» — непонимающе покачала она головой.

«Говорила. Советовала. Но твоё слово будет решающим. Как ты решишь, так и будет»

«Мне страшно…» — как никогда она боялась ошибиться.

Боялась, что Астарион вновь обвёл её вокруг пальца, а она теряет свой последний шанс обрести свободу. И если упустит этот шанс, то когда их мир и гармония осыпятся песком, она окажется взаперти. А следом начнётся настолько лютый мрак, что даже её насильное обращение вампира и последующее заточение в теле Куклы покажется лёгкой разминкой. Но ещё больше она боялась, что отвергнет Астариона, который искренне собрал ради неё всё светлое в своей душе ради последней попытки построить совместно что-то достойное. Тогда она своим побегом не просто похоронит их отношения, она самолично уничтожит всё хорошее в нём. И тот Астарион, которого она любит, несмотря на всё произошедшее, безвозвратно исчезнет.

«Вспомни, какой ты была храброй в храме Баала. Я бы никогда не смогла отвергнуть отца. Ты смогла. Вспомни этот момент и скажи, чего хочешь именно ты!»

Лилит сдавленно прошептала Джахейре, что ей нужно подумать. Мудрая друидка запросто заслонила её от Астариона, да ещё и позвала на подмогу Минска с Хальсином. Завуалированно. Их она отвлекала беседами, создавая между Лилит и Астарионом шум. Время подумать. Без давления со стороны. Увы, давление изнутри невозможно было убрать. Через обоюдную связь она чувствовала тревогу, но постаралась отстраниться от его чувств. Подумать о том, чего она действительно хочет. Предложение разбить их узы пришло слишком внезапно. Она не была готова. Не теперь, когда на руинах прошлых ошибок они начали выстраивать что-то настоящее. И всё же…

Решение не приходило. Тогда она последовала совету Тёмного Соблазна и припомнила во всех деталях храм. Тяжёлую победу в неравном бою. Она победила Орин чудом. У неё не осталось никаких сил. Тело дрожало. Она едва не упала на колени, услышав голос отца. Не из почтения, он почти взял её измором. Сдавил её волю. Вцепился хваткой в её кровь. Дал последний шанс одуматься и быть хорошим отродьем. Почему она отказалась? Как нашла силы?..

Чувства момента плавно накрыли её. Отдающий железом запах крови. Смертельная усталость. Никаких сил бороться и сопротивляться. Жизнь почти на краю. Измученное израненное тело требовало согласиться на всё, чтобы не страдать. И тогда она перевела взгляд в сторону. По привычке, взявшей исток с Изумрудной рощи. Привыкла искать один конкретный взгляд. Одно конкретное одобрение. Астарион. Уже вознесённый Астарион. Всё его тело — сжатая пружина. Лицо непроницаемое. Без попытки улыбнуться или казаться увереннее, чем есть на самом деле. Его настоящее лицо. Едва скрывающее ужас от мысли, что потеряет её. Она смотрела на него, когда нашла в себе силы отказать отцу.

Лилит вынырнула из образов прошлого, не сразу вспомнив, где находится. Настолько чувства оказались всепоглощающими. Даже стало интересно, зацепило её погружение в прошлое супруга. Супруг. Она даже мысленно ещё ни разу его так не называла. Даже Тёмный Соблазн придумала ему прозвище, а для неё, Лилит, он всегда был Астарионом. Не больше, не меньше. Даже после вознесения, совместных месяцев жизни, её обращения, заточения и последующего возвращения. Она изменилась. Всё изменилось. Но не он.

Тёмный Соблазн молчала. Не толкала ни к какому из итогов.

Но решение вновь споткнулось о её рану. Притихшую в наступившем равновесии. Советы не помогали. Воспоминания тоже. Тогда она мысленно посмотрела на двух будущих себя. На Лилит, сбежавшую от Астариона, и на Лилит оставшуюся с ним. Впервые взрослым и циничным взглядом, как у Тёмного Соблазна.

Лилит, сбежавшая навсегда, потеряла солнце. Впрочем, подземный мир и пустеющая башня мага казались не худшим вариантом для жизни. Никакого комфорта, вновь сугубо выживание, но это ведь свобода. С неумелой охотой на подземное зверьё, которое, по словам её супруга, во много раз хуже крови думающих существ. И бесконечный страх, что Астарион или его отродья её найдут. Ещё больший страх за друзей, которым он может и будет угрожать. Даже если один только Джергал ей поможет, ярость вознесённого вампира пронесётся по всем, кто ей дорог. Он оставит выжженную землю там, где ей могли бы дать приют и поддержку. И однажды он неотвратимо её настигнет. Нет, её настигнет не сам Астарион, а монстр, что встанет на его место от её побега. И этот монстр будет во много раз хуже Касадора. Даже повторит некоторые из его особенно изощрённых наказаний. Начнёт с запирания её на год в холодной пыльной могиле. Или больше чем на год… Она не отомстит за себя. Она не получит жизнь и свободу. Она превратится в затравленного зверька.

Отвратительно.

Лилит, оставшаяся с Астарионом, получила всё. Кроме возможности существовать вдали от супруга. Но стоит ли плакать от этого ночами в подушку, если взамен он готов выполнить любой её каприз? Без исключений. Если его не смутили репетиции её мюзикла прямо во дворце, то едва ли он будет долго думать, если она попросит себе театр. По одному театру в каждом крупном городе. Город целиком. В самом худшем случае он попросит её немного подождать, если каприз окажется слишком уж трудновыполнимым. Но в конце концов подарит ей всё. Рядом с ним солнечные лучи не будут обжигать, а жизнь вампира не покажется кошмаром. Её любимый и любящий мужчина будет рядом. Но если он перестанет быть любящим, то Тёмный Соблазн проведёт с ним воспитательную беседу. И в любой момент их будущего Лилит будет иметь шанс выполнить своё обещание.

Выбор очевиден.

«Я хочу остаться. Это окончательное решение!»

«Вот как? Ты выбрала правильно. С точки зрения холодного рационального подхода. Астарион после рабства смертельно боится потерять то, что ему дорого. Свою свободу, включая право распоряжаться телом, и тебя… нас, — спокойно отметила Тёмный Соблазн. — И он готов на любые действия, чтобы удержать самое дорогое для него, даже самые чудовищные.»

Лилит посмотрела по сторонам. Друзья. Её приобретённая и отчасти потерянная семейка. Такие разные, но в одном схожие — каждый из них знал, что такое совершить ошибку и всецело вкусить последствий. Довериться существу, которому нельзя доверять, под гнётом обстоятельств. Пойти на поводу чувств из-за незрелости и влюблённости не в того мужчину. Жить в тени ложного или лживого бога. Утратить свободу. Потерять себя. И встать на длинный путь, расходящийся ветвями в стороны искупления и предательства. И нести дальше на себе рубцующиеся раны пережитого опыта. Кто-то справился. Кто-то согнулся. Кто-то сломался…

«Он мне кое-что рассказал. Когда ты спала. — вдруг вклинилась в раздумья её тёмная сторона. — Вспомни бал. Некроманты, тэянцы, вампиры и прочие сукины дети всех мастей. Ты была для них забавной зверюшкой-сказительницей. Развлечением, которое можно взять у хозяина. Поиграть. А потом не вернуть или вернуть в потрёпанном виде, но с извинениями и компенсацией. Он не просто так объявился под конец. Он обозначал перед ними своё. Но ты всё равно оставалась всего лишь диковинной зверушкой вампира. Любимым питомцем. Не настолько важный статус, чтобы кто-нибудь из гостей не выкрал ради своих хотелок».

Лилит вздрогнула, вспоминая. Все эти взгляды. Комплименты. Предложения отправиться в Невервинтер. Приглашения… Всё это могло закончиться чем-то пугающим. Похищением. Что сделал бы Астарион, если бы кто-то из гостей выкрал бы её, как забавную игрушку, представленную толпе для потехи? Лилит точно понимала, что он не остановился бы ни перед чем. Бросил бы легионы своих и союзных сил. Выжег бы землю и покрыл её солью, убивая магию на корню⁽³⁾. Сделал бы всё…

«Но ведь он на следующий день…» — она осеклась, вспоминая.

«Сама знаешь. Он принял меры.»

Обращение. Оно не было болезненным, но оставило худшие воспоминания. Страх. Беспомощность. Бессилие. Она чувствовала себя игрушкой в его руках ещё до Куклы. Эту часть она так и не простила. Как и последующие действия. Не смогла. Это было насилие. Над ней. Какими бы причинами он ни прикрывался, это не отменит всего пережитого… Воспоминание о нём возвращали её в бесконечно повторяющийся цикл. Незаживающая рана в сердце. Её обещание, лежащее на ране пластырем. Но всё это сгорало в пламени ещё более упорного чувства. Чувства, лишённого смысла. Чувства, живущего вопреки всему. Давно недоброго. Чувства, окрашивающего мир в краски смысла. Каким бы болезненным ни стал итог.

«Я не хочу бегать от него. Бесконечный бег не имеет ничего общего со свободой, а от него я уже никогда не освобожусь. Мы слишком крепко скованы, сцеплены и связаны. Эту связь разве что смерть разрушит, но… я не уверена, что и она сдюжит, — отчаянно выдохнула она. — Но если он снова…»

«Я приму меры и он не повторит!» — уверенно сообщила Тёмный Соблазн.

«Ты за меня?»

«Всегда!»

Лилит поставила пустой кубок на стол и, поймав взгляд Джахейры, покачала головой. Быть может, это её самая страшная ошибка. Быть может, нет. Но она сделала свой выбор. И теперь будет жить с ним. Впрочем, она помнила, что срока давности у помощи Джахейры нет. Если вдруг… то она обещала себе принять помощь арфистов. Быть может, совсем не так, как об этом думала Джахейра. А пока она нашла глазами Астариона. Он скромно стоял в стороне, наблюдая за остальными. Будто бы совершенно ни о чём не волновался, но слишком уж намеренно не смотрел на неё. Она быстрым шагом пересекла расстояние, разделяющее их и без предисловий обняла ершистого лорда вампиров.

— Дорогая моя… — он наверняка заготовил речь, но от её действий слова застряли в его горле.

— Тсс… не сейчас. Просто. Ничего не говори. Хорошо? — прошептала она, чувствуя, как за спиной смыкаются его руки. Не слишком уверенно. Он так и не привык к объятиям. Но привыкнет. Однажды. Они с Тёмным Соблазном приручат его к рукам.

Она свой выбор сделала.

* * *

«Ой какая прелесть. Не шевелись. Я покажу тебя Минску как моего питомца. У него Бу, а меня Летучий Астариончик!» — радостно взвизгнула она, когда он вновь обратился крупной летучей мышью и немедленно попался в её крепкую хватку.

«Только попробуй я и тебя так выдеру, что сидеть не сможешь!» — возмущённо возопил вампир, не ожидавший, что его почти безграничная сила, которая в первую очередь должна была наводить трепет, сделала его питомцем.

Минск был в восторге от сравнивания питомцев. Бу тоже. Астарион больше не превращался в летучую мышь, видя что Карлах с Шэдоухарт не против потискать его в таком виде, а Братик готов познакомиться с новым маленьким другом. Не считая пугающей заминки, когда старая мудрая друидка добралась до его женщины и вновь начала настраивать против него, ночь встречи с друзьями прошла прекрасно. Да, они не проливали слёз, надеясь, что Астарион и Лилит вернутся в их серые никчёмные будни, а были счастливы. И всё же. Было нечто приятное в том, чтобы вернуться туда, откуда всё началось. Уилл и Карлах без конца танцевали. Да так заразительно, что Лилит требовательно потащила и его танцевать у костра.

* * *

Две пары глаз встретились во мраке тёмной комнаты. Воссоединение друзей завершилось, и портал Иссохшего вернул их домой. Дом. Дворец Касадора всегда был только узилищем. После уничтожения хозяина в кровавом ритуале он стал трофеем. И только сейчас, когда Лилит лежала рядом с ним на широкой кровати и согревала взглядом, это место по-настоящему ощущалось домом.

Кровавые возлюбленные. Заклятые супруги. Его женщина никуда не денется, пока не убьёт его. Лилит всецело будет принадлежать ему всем своим любящим сердцем. Но в алом всполохе глаз будет ждать своего часа Тёмный Соблазн, а потом даст своей ненависти уничтожить его. Его кроткая супруга и обезображенная жизнью любовница.

Одна будет всё также ребячиться и с нежностью подставляться под ласку его рук. Оживлять своей любовью. Наполнять его неисчерпаемым вдохновением. Другая схватится за нож сразу, как услышит в свою сторону злое слово. Они безжалостно расправятся с любым его врагом, разложив внутренности погибших кровавым хороводом, но только потому, что не позволят кому-то опередить себя.

Однажды они повторят попытку и преуспеют. И нынешний расклад устраивал их всех.

Астарион едва сдерживался, чтобы не стиснуть её в объятиях. Он всё слышал. Джахейра вновь пыталась настроить его супругу против него. И почти преуспела. Тишина на месте громких мыслей Лилит, срывающихся в их обоюдную связь, пугала. Он понимал, что это значит. Понимал, что именно в тот момент был в меньшинстве. Попроси она помощи у своих друзей, среди которых затесалось два божества, и он бы мог навсегда её потерять. Навсегда.

А она снова выбрала его. Выбрала, когда могла уйти. Почему?

— Я люблю тебя.

Когда с едкой улыбкой, на глазах ставшей тёплой и родной, она произнесла те самые три слова, он замер, недоверчиво уставившись на неё. Он смотрел долго, пытаясь высмотреть уловку или манипуляцию. Осознание давалось титаническим трудом. Её слова на самом деле реальны? Его ужасное чудовищное «Я» по-настоящему искренне любимо? Ещё полгода назад он был уверен, что никто во всём мире не будет его искренне любить. Пользоваться, презирать, ненавидеть, вожделеть... Но теперь он безоговорочно верил в её любовь. Только после того, как она наполнилась ненавистью и стала понятнее для его восприятия мира. Тёмный Соблазн и Лилит. Ненависть и Любовь. Обе в одной женщине. Чаша с блаженством и ядом, которую он намеревался испить до дна.

Настолько, чтобы сказать первую в своей жизни правду, включающую то самое слово:

— Я… тоже тебя люблю.

1) Сразу пояснительная бригада — жажда никуда не делась, просто она не сводит с ума. Лилит остаётся в своём уме, будучи голодной, и не бросается, как зверь, на любую добычу.

Вернуться к тексту

2) согласно вики супруг Джахейры по предыдущим частям игры

Вернуться к тексту

3) В кельтской мифологии покрытая солью земля убивала магию эльфов и фейри

Вернуться к тексту

Примечания:

Иллюстрация к эпилогу https://vk.com/photo97211035_457249662

И запер меня ты в золотой клетке,

За каменной стеной нет ни бурь, ни штормов.

Но сердце моё всё реже бьётся,

А страх тяжелее чугунных оков.(Блуждающие Огни — Золотая клетка)Ворс ковра скрадывает каждое движение. Со временем Лилит научилась передвигаться по дворцу полностью бесшумно. Даже Астарион не может точно сказать, где она. Несколько раз она успешно подкрадывалась к нему со спины. Но всякий раз это заканчивалось игривой попыткой его ущипнуть, поцеловать или просто ребячливо расхохотаться. И всё же она стала единственным вампиром, способным приблизиться к нему так, что он об этом не знал.

Тёмный Соблазн предлагала воспользоваться этим преимуществом, но Лилит отказалась. Она знает, что собирается сделать, как именно воплотит это в жизнь и какие последствия её ждут. Она знает всё необходимое. Она готова. Давно готова.

Этот день должен был однажды наступить. К чести Астариона, он не наступал очень долго. Настолько долго, что теперь она могла не переживать ни за кого из их друзей. Пришёл час, когда Джергал вновь их встретил. Но уже на той стороне. Среди смертных душ не осталось ни одной, за которую сердце Лилит могло побеспокоиться. А вслед за этим спокойствием капля за каплей уходила её человечность. Первой не стало Джахейры. Несмотря на интерес к друидскому ритуалу, та не решилась продлевать свои годы. Лилит горько оплакивала дорогую подругу, умеющую в нужный момент заменить ей старшую сестру, а моментами даже мать. Астарион, несмотря на все его антипатии к умершей, утешал Лилит как мог. Смерть рано или поздно приходит ко всем. Необязательно обладать участью вампира, чтобы пережить всех, кто дорог.

После смерти Джахейры они вновь бросились путешествовать. Чтобы забыть и забыться. Открывали для себя Фаэрун, новые города и новые приключения. Порой почти невинные, как в прошлом, когда Астарион прятал свои зубы и делал вид, что обескровленные кабаны вокруг лагеря не имеют к нему никакого отношения. А порой они втроём позволяли своим внутренним монстрам взять верх и устраивали нечто напоминающее кроваво-эротическую резню с элементами оргии. Безо всякой жалости они играли жизнями, совращая и убивая. Устраивали во имя своих аппетитов кукольный театр, но роли марионеток исполняли смертные.

Медленно, но верно время забирало и остальных друзей. Минск, словно кот, отправился умирать в неизвестность глубоким стариком. Его маленький спутник ушёл вместе с ним, и больше их никто не видел. Карлах и Уилл казались воистину сказочной парой, преодолевшей все невзгоды. В Аверно они сумели пересобрать сердце пламенной подруги, чтобы оно не взорвалось. Свой финал они встретили во Вратах Балдура, успев пожениться и обзавестись приёмными детишками. Карлах однажды не проснулась, оставшись в объятиях Уилла непривычно холодной. Впервые холодной. Похоронив супругу, Клинок Аверно исчез в пылающем портале и больше не возвращался. Шэдоухарт похоронила мать и попрощалась с отцом, выбравшим провести остаток лет в волчьей шкуре. Когда в Фаэрун вернулась Лаэзель, именно бывшая жрица Шар предоставила ей свой дом на неопределённый срок. В свою личную жизнь они никого не пускали, дразня воображение тем, что происходило за их закрытыми дверьми. Много лет спустя Шэдоухарт и Лаэзель навсегда ушли в астральный план. Рука об руку.

Лилит тяжело переживала потери. Каждая смерть словно откалывала кусочек её сердца, растворяя его в пустоте. Со временем слёзы высохли. Она лишь смотрела разбитым взглядом вдаль, надеясь сохранить в памяти лучшие образы ушедших друзей. Она сдержала слово, данное Шэдоухарт. Хотя бы раз в пятилетие они собирались вместе. Чаще всего именно Астарион организовывал место их встреч, уступая своей жажде всё контролировать. Но дворцы всегда были разными. Его смущало «надевать» на встречу с бывшими компаньонами одно и то же дважды.

Последним её покинул Хальсин. Глубокий старик даже по меркам эльфов-долгожителей. Полностью седой, да так, что даже его медведь побелел. Он сохранил ясность разума до самого конца. Воспитанные им дети, дети этих детей, а также их дети похоронили его в садах, выросших на месте разрушенных Лунных Башен. Она уже не плакала. Слёз совсем не осталось. Только гладила подушечками пальцев маленькую деревянную уточку, которую он ей подарил во время встречи у Джергала. Лилит хранила подарок, даже любовно разукрасила, добавив лоску. Во время прощания она поставила уточку на его могилу.

Остался только Гейл.

За прошедшие годы он на своём примере подтвердил правило, что из людей получаются худшие боги. Хуже худших. Бог амбиций успел стать причиной двух непростых религиозных столкновений. Его растущий культ, к счастью для Балдура, основанный в Глубоководье, начал неприятно греметь по Фаэруну. Особенно мрачные истории возвращались с тех мест, где последователи Гейла Декариоса сталкивались с верными служителями Мистры.

Бог Гейл не позволял своим фанатикам разжигать распри в стенах Врат Балдура. Или не забыл, как защищал город, едва не взорвавшись ради него, или ещё помнил своих смертных друзей, оставшихся в городе.

Буйный хаотичный разум Лилит породил немало пьес, мюзиклов, постановок и лишённых музыки спектаклей. Она экспериментировала во всех жанрах, не ограничивая себя. Знала, что её постигнет недуг любого творца — однажды она заглянет в свои чертоги разума, некогда наполненные вдохновением, и встретит пустоту. Она успела достаточно написать, чтобы гордиться собой.

Она долго держалась, прежде чем вдохновение иссякло. С ним её покинула магия музыки. Авторские страсти угасали. После тысяч прочитанных книг она больше не интересовалась чтением новых. Медленно и неумолимо она утратила себя прежнюю. Буйная и неутолимая жажда жизни в конце концов была утолена. Её неугомонный детский трепет стих. В мертвенном спокойствии она смогла создать лишь один сценарий. Вложила в него все искорки темнеющей души. Её последнее творение. Оно ждало своего часа в некогда её спальне, которую она теперь не посещала. Та комната слишком хорошо помнила прежнюю Лилит и всё ещё ждала её возвращения. Увы, Дитя выросло.

Она беззвучно продолжает идти, окидывая задумчивым взглядом стены дворца. Отчего-то именно сейчас она замечает, как красиво ложатся солнечные лучи сквозь толстое цветное стекло окон. Без плотных штор, душащих естественный свет, лабиринт коридоров выглядит невинной детской забавой. Разноцветные солнечные зайчики бойко касаются мрачного камня, обращая его во что-то неповторимо притягательное. Она поднимает взгляд, вновь поймав себя на том, что не замечала сводов и бесконечно уходящих ввысь потолков, расписанных талантливыми художниками. Стоит сорвать печать вампирского гнезда, и дворец становится жаль. Он не заслужил своей участи.

Лилит больше не боялась зеркал. Их серебристая гладь отражала прекрасную и холодную вампиршу с равнодушным взором. В ней не осталось живого детского любопытства, буйного порыва мысли, желания получить нечто прямо сейчас немедленно. Они удовлетворили все свои аппетиты, всё больше превращаясь в статуй. Но жизнь была действительно хорошей. Даже отчасти счастливой. Неизменными остались их чувства друг к другу. Они видели весь Фаэрун. Наблюдали, как мир становится старше. Познавали все его секреты. Пресытились…

И тогда…

Астарион совершил роковую ошибку.

Кое-что начало неумолимо меняться. Его трепетная любовь к ней. С одной стороны она во многом напоминала родительскую опеку. Астарион взял на себя роль родителя, доброго и щедрого на любые подарки с исполнением любого её каприза, а так же строгого и властного. Он контролировал каждый её шаг, решал почти все вопросы за неё и под предлогом своей любви и заботы полностью лишал её свободы. А с другой стороны поджидала одержимость. Жгучая, безумная и давно перешедшая все мыслимые и немыслимые границы. Переполняющая его настолько, что её хватало на обеих — Лилит и Тёмный Соблазн. Настолько всепоглощающая, насколько разрушительная. Его единственная жажда, которую он никак не мог утолить. Такая любовь должна была стать для них обоих погибелью, если бы не родившийся страх, держащий Астариона в узде очень долгое время. Яркий панический ужас, кормящийся воспоминаниями о тех временах, когда на месте Лилит была Кукла. Вознесённый вампир продолжал бояться спустя день, неделю, месяц, год, десятилетие… Его приводил в панику даже малейший шанс того, что в один момент он будет беспомощно стоять перед мёртвой внутри возлюбленной, навсегда погрузившись в бесконечный ад.

Последствия ритуала, сделавшего Лилит его бессмертной спутницей, сыграли им обоим на руку, когда установилось хрупкое равновесие. Их мир удерживался на трёх нитях — одержимой любви Астариона, его родительской опеке и ужасе. Все три странно уравновешивали друг друга. Долгое время он сдерживался. Не переходил границы разумного. По-настоящему пытался.

Что же до чувств Лилит — она продолжала любить его искренне, ярко и слепо. С верностью лебедя, она не замечала никого, кроме него, в целом мире. С очаровательной искренностью она считала, что её первая любовь во всех смыслах истинная и дарующая того самого, звёздами отмеченного. Пусть шероховатого, колючего, кусачего и настолько далёкого от образа хорошего человека, насколько это вообще возможно. Они идеальная пара. Как два осколка одного зеркала. Зеркала бывают кривыми…

Прощала ему многое, но не всё.

Чувства Лилит не менялись, словно укоренившись в самом её существе. Она всё так же высматривала в нём лучшее. Лелеяла самое человечное. Тянулась к нему через их обоюдную связь. Желала проводить с ним время в разговорах, играх, путешествиях, радостях и горестях, открытиях и разочарованиях, триумфах и провалах — во всём. Разделяла с ним всё, что он позволял. Не требовала больше, чем он мог дать. Оставалась тем солнечным лучиком, который отогревал бы его лёд. А когда не справлялась она, то ледяную корку разбивала Тёмный Соблазн.

Привычный мир начал осыпаться. Лилит по привычке винила себя. Что её тепло перестало его отогревать. Что её хаос сложил крылья перед его порядком и нарушил созданный баланс. Что она не сумела остаться той же жизнерадостной девчонкой, которую он обратил. Даже застыв в вечной юности, она неизбежно взрослела внутри.

Тогда его панический ужас исчез. Трепет осыпался вслед за ним. Родительская опека сковала её чистой тиранией. А одержимость разрослась до чудовищных размеров. Перелилась через край и сделала из Астариона почти безумца, если дело касалось её. Золотая клетка превратилась в каменную темницу, погребённую под землёй, водой и огнём для надёжности. А её вечным и бессменным хранителем стал он, Астарион. Вышивка на его камзоле в виде драконов теперь выглядела очень кстати. Хотя с яростью вознесённого вампира не мог сравниться ни один дракон. И как только он перестал бояться ранить её словом или действием, что-то чёрное полезло наружу, меняя супруга до неузнаваемости. Словно Касадор Зарр жил где-то внутри него ядовитым зёрнышком и ждал своего часа, чтобы прорасти в отравляющее древо. Его слова, его действия, его планы… он изменился. Он стал не просто не лучше Касадора, в своих амбициях и методах он догонял Баала.

Тогда пробил обещанный час.

Отродья заперты в башне. По дворцу незримыми тенями шмыгают смертные. Исполнительные, тихие, юркие. Но, что важнее всего, незаметные. Она помнит свою провальную попытку атаковать в лоб. Рука порой начинает ныть от неудобной рукояти. Но с тех пор утекло много воды. Теперь всё её оружие изящно, и выковано идеально по её ладони. Кинжалы и рапиры больше напоминают произведения искусства, чем опасное оружие. Но эльфийская заточка, тонкие узоры на рукояти и добавление благородных металлов для блеска не отменяют смертоносности.

В тяжёлых складках длинного платья запросто прячется тонкий длинный кинжал, пропитанный редчайшим ядом. Единственным, что способен прервать существование даже такого существа, как вознесённый вампир. Найти такой в Фаэруне невозможно. Только в личных запасах Мефистофеля. Ритуал Нечестивого Вознесения — его творение. Этот хитрый архидьявол никогда бы не позволил Касадору прыгнуть настолько выше собственной головы, если бы не имел быстрого и простого способа уничтожить зарвавшегося монстра, связанного с ним контрактом на семь тысяч душ.

Лилит быстро разгадала простую загадку — у кого искать способ убить Астариона наверняка. Осталось найти того, кто решится отправиться в Аверно через дом Надежды и рискнёт этот способ изъять. Уже совсем старая, но держащая в стальной хватке арфистов, Риона нашла таких людей. Джахейра оставила после себя достойную смену. Её средняя дочь прожила долгую жизнь, сумев заслужить славу, ничуть не уступающую матери.

Оставшись после похорон мудрой друидки за главную, она сделала то, что не смогла сама Джахейра — предоставила Лилит тонкую ниточку, через которую с ней можно было связаться. Один из самых верных арфистов стал искуснейшим из шпионов, незаметно влившись в число незримых слуг дворца. Долгие годы он исполнял чёрную работу, собирал доступные ему сведения и ждал. Даже сам того не ведая, он тоже ждал, когда настанет самый тёмный час. Человеческий век короток, но ему на смену пришёл другой арфист. Не менее верный. Не менее упорный. Всегда только один. Лилит не разговаривала ни с одним из них. Слишком подозрительно. Ей была подарена свеча, которую следовало зажечь, когда наступит самое тёмное время.

Платье почти не издаёт звуков. Лишь складки юбки немного шелестят. Теперь она носит их часто, радуя глаз Астариона. Достаточно было пересмотреть свои взгляды на некоторые фасоны, прикормить талантливую мастерицу и правильно подать её нестандартный взгляд бомонду Балдура. Теперь Лилит законодательница моды и больше не страдает в неудобных платьях. Но только в самых последних коллекциях появились скрытые карманы.

Ревность. Чудовищная. Уродливая настолько, что в сторону Астариона было страшно смотреть. Она захватила его будто бы внезапно. Но оглядываясь назад, Лилит понимала, что просто слепо оправдывала его редкие вспышки. Он не ревновал её к друзьям. По старой памяти он позволял им существовать в её сердце, выдыхая в облегчении, когда время забирало их у неё. Но едва на балу к его супруге приближался очередной аристократ, Астарион зверел. Поначалу он держался достаточно спокойно, чтобы не говорить ей ни единого недовольного слова, но дни того несчастного, что общался с ней излишне тепло, были сочтены. Сначала был намёк. А после приговор. Одни внезапно разорялись. Других ловили на государственном преступлении, перечеркивая их жизни страшным словом «каторга». Третьим везло ещё меньше. Их настигала пугающе правдоподобная случайность, отбирающая жизни. Лишь единицы были достаточно смекалистыми и везучими, чтобы после первого намёка бежать как можно дальше от Побережья Мечей.

Так было поначалу. Но, став популярным драматургом в Фаэруне, в придачу к образу законодательницы моды, срывающей со всех мужчин и женщин комплименты её платьям, она уже не умела прятаться в тени супруга. Быть всего лишь его леди. Его консортом. Безымянной прекрасной куклой. На всех светских мероприятиях Лилит узнавали и желали втянуть в беседу. Выманить из неё немного намёков на её будущее творение. Покрасоваться вблизи её восхитительного струящегося платья, в котором она двигалась, словно парящий на ветру аасимар. Тогда он уже не мог выливать яд ревности только на гостей. После первой горькой чаши, когда он сжимал её руку до хруста треснувшей кости, не стесняясь выражений в злых словах, Тёмный Соблазн с Лилит поняли — час настал.

Двери к его тронному залу. Ловкие тени немедленно обступают, чтобы торжественно раскрыть их и впустить леди к её лорду. Лилит поднимает руку, приказывая не торопиться. Рука сквозь ткань её любимого платья ощупывает тонкий изящный клинок. Она дала слово, что этот день настанет.

«Он обратил тебя против воли. Он сделал из тебя Куклу. Он пользовался твоим телом. Насиловал. Ты его простила? Нет. Ты обещала отмщение. Ты его получишь!» — шепчет Тёмный Соблазн, подбадривая. Рука не должна дрогнуть. Удар нанести сможет только Лилит. У неё будет одна попытка.

Она смотрит на ловкие тёмные тени. Исполнительные. Знающие, что нужно делать. Участь дворца предрешена. Как и армии отродий, которых приготовил Астарион для открытого завоевания городов. Особых отродий, которые не боятся солнца, пока находятся в одном городе с создателем. Он объявил, что на рассвете они отправляются в путешествие по Фаэруну и дальше, пока не обойдут весь Торил⁽¹⁾. Государство за государством. Приумножая армию. Пока не останется земель, не подчиняющихся ему.

Лилит делает глубокий вдох и кивает. Пора.

* * *

Астарион восседает на троне. Ждёт её. Едва завидев, обжигает одержимым взглядом. Всё началось с ревности. С его одержимости. Он безумен. Слишком давно и слишком безвозвратно. Лилит продолжает корить себя. Она должна была заметить. Почувствовать, как растёт это ядовитое древо внутри него. Как ревность саранчой пожирает выращенные ею сады любви и нежности. Не уследила. Не увидела. Не смогла задавить, выдернуть с корнем, закрыть его от чёрного чувства. Именем ревности он решил избавиться навсегда ото всех, кто мог бы приблизиться к его единственному сокровищу.

Вампир улыбается так, что кровь в жилах покрывается инеем, и по-хозяйски указывает ей на её место. У него на коленях. Хорошо, что не на коленях перед его троном, как питомец. Эту его властную черту она истребила несколькими очень разрушительными скандалами, ломая всё на своём пути, не щадя ни слуг, ни его самого. Она не питомец! Но нынешняя роль ненамного лучше. Она послушный консорт. Неравная.

Лилит грустно улыбается в ответ. Даже сейчас, когда всё светлое безвозвратно утеряно. Даже такой, утонувший в своих пороках, он самый любимый. Самый лучший. Самый-самый... Самый её. И даже его властный оскал хранит тень той улыбки, за которую она влюбилась в него. Она подвела его. Она всё исправит. Мимо ушей льются его самодовольные речи. О том, как изменится мир на рассвете. Какой умницей она стала, радуя его глаз восхитительным платьем. Как они будут править всем сущим, обратив мир в его детей.

Тёмный Соблазн молчит. Они много говорили накануне. Лишь в самый последний момент приняли решение, чья рука сожмёт рукоять кинжала. Разговоры закончились. Настало время действовать.

Она усаживается на колени вознесённого вампира. Так, как он любит. Позволяет себе ещё минуту ожидания. Последний раз взглянуть на него. Властного. Пугающего. Невыносимого. Высокомерного. Родного. Любимого. Она смотрит так пристально, пытаясь впитать в себя каждую частичку его, что он замечает и удивляется. Прерывает поток снисходительной речи. Он поворачивает голову к ней. Почти без привычной маски высокомерия.

— Любовь моя, я так прекрасен, что ты не можешь отвести от меня взгляда? — усмехается он.

Лилит вздыхает. Время пришло. Пора исполнить обещание. Отомстить за себя. Отомстить тому Астариону, который не постесняется нанести ей такой же удар, если пожелает. Или хуже. Почему именно сейчас ей так трудно? Она не ненавидела себя все эти года только потому, что знала, что сделает. Что не дрогнет. Но теперь ей больно. Руки дрожат от лихорадочных движений, когда она касается ладонями его лица, прижимаясь своим прохладным лбом к его тёплому. В последний раз.

— Я люблю тебя больше всего на свете, — шепчет она, чувствуя как в уголке глаз намечается первая за много лет слезинка. Как иронично, ей казалось, что их больше не осталось. — Никто и никогда этого не изменит. Знай это…

Лилит готова. Давно готова. Астарион близко. Слова заставили его маску дать трещину. Сквозь насмешку пробивается тот взгляд, который она любила все эти годы. Ещё мгновение она позволяет себе заминку. А затем… Точно выверенное движение. Многократно повторённое. Отрепетированное. Клинок тонкий. Быстрый и неумолимый, как сама смерть. Рука взметнулась слишком стремительно, чтобы остановить. Он сам научил её быть самой быстрой. Даже быстрее его, когда требовалось. Яд не даст шанса даже вознесённому вампиру. Он не вздрогнул. Даже не удивился, когда тонкое лезвие рассекло дорогой камзол и пронзило его сердце. Только улыбка его дрогнула. В глазах сверкнуло понимание.

— Время пришло. Ты же не думал, что я забы…ла? — помня его урок, она оставляет слова на потом. После удара. Но запинается, когда чувствует ответное острое движение.

Резкая боль обжигает рёбра. А следом привкус железа наполняет её горло. Сердце сжимает понимание неминуемой смерти. Ещё один кинжал. Лилит улыбается, вспоминая, что на их годовщину Астарион заказал пару одинаковых, почти друг от друга не отличающихся. Как иронично теперь это выглядит, когда их рукояти блестят в свете ламп, пока лезвия утопают в телах супругов.

— Ты же не думала, любовь моя, что я позволю тебе дальше жить без меня? — шепчет он в ответ и без предупреждения накрывает её губы поцелуем. Властным, глубоким, но нежным. Как в давно позабытые времена.

Отчего-то он совсем не злится на неё. Неужели помнит о её обещании? Или… она тянется через их ещё крепкую обоюдную связь и чувствует удовлетворение. Странное облегчение от того, что всё заканчивается. И толику гордости, что её рука в этот раз не дрогнула. Он был… рад?

— Поцелуй со вкусом крови, я уже позабыл, каким он может быть сладким! — шепчет он, морщась от волны холода, разносимой ядом по его телу.

Астарион действительно не злится. Напротив. Обнимает её мягко и крепко, желая унести с собой в посмертие прямо так, сидя на троне⁽²⁾ супругами. Вместе. Навсегда. Даже на порог к Джергалу. Лилит пытается сдержать конвульсии. Тело не желает умирать спокойно. Тёмный Соблазн бьётся внутри, тщетно пытаясь вытащить их из объятий, из тронного зала, из дворца, из неминуемой смерти. Эту часть плана Лилит от неё скрыла, научившись прятать мысли по-настоящему. Так и должно было закончиться. Это было неизбежно.

— Однажды этот день должен был настать, — шепчет она, чувствуя как немеют руки и ноги. Она заваливается на бок, но Астарион удерживает её в своих объятиях, баюкая умирающую супругу. — Только ради него я позволила себе забыться. Быть рядом без ненависти к себе. Я дала себе слово…

В глазах темнеет. Ей не страшно. Она там, где должна быть. Об отродьях позаботятся арфисты, успевшие в краткие сроки заменить собой всех слуг дворца. Некоторые из них даже испытывали к ней сочувствие и предлагали помощь, зная что из тронного зала она не вернётся живой. Она приняла помощь с благодарностью, но попросила не подмоги. Взять из спальни её последний написанный свиток, отнести его в театр. Её последняя пьеса должна быть поставлена. Драма. Их история. Разумеется, приукрашенная и настолько красивая, что слёзы будут течь ручьями. Это будет единственная премьера, которую она не посетит, среди её творений. Когда всё закончится, арфисты сожгут дворец. Его давно следовало сжечь. Сразу после смерти Касадора Зарра. Вампирскому гнезду место в огне.

«Я должна отомстить за себя», — обращается она к нему без слов, сражаясь с темнотой. Говорить не получается. Кровь заливает горло.

«Моя умница. Нашла, как убить вознесённого вампира. Я в тебе не сомневался!» — Астарион продолжает улыбаться, поглаживая её по голове.

«Снова не злишься, что я пыталась тебя убить? На этот раз успешно», — поражается она. Тёмный Соблазн молчит, отсчитывая последние свои секунды. Не вмешивается в их разговор, погружённая в остатки хороших воспоминаний, которые ещё можно пересмотреть перед финалом.

«Не ты одна в тот день дала обещание, любовь моя. Я пообещал себе, что выдержу. Что приму любой удар от тебя, лишь бы ты осталась со мной».

Теперь его улыбка печальная, лишённая лоска и злорадства золотых масок, которые он давно не снимал. Перед ней её Астарион. Тот мужчина, в которого она влюбилась. Последние свои секунды она проведёт с тем, кого любила и любит. Словно не было всех прошедших лет, словно не прогремел ещё ритуал нечестивого вознесения, словно они вот-вот проснутся, а вокруг будет лагерь и долгая дорога впереди. Он укладывает её, как она часто любит проводить время — головой на его коленях, поджав ноги и глядя на него снизу вверх. Яд забирает его медленнее, чем тьма настигает её. Сейчас только это беспокоит его.

«Не уходи раньше меня. Дождись, моя маленькая любовь. Я не хочу жить в мире без тебя. Даже секунду…» — требует он, сжимая её крепче в своих руках.

«Я. Дождусь…» — обещает она, чувствуя, как холодный покой забирает её всё дальше, но держится.

С щеки катится её последняя слезинка, которую он собирает губами, не обращая внимание на боль. Момент финала как никогда близок. Лилит обхватывает его леденеющие ладони своими.

«Ещё немного. Ещё дышится. Держись со мной. Я встречу тебя на той стороне. Я найду тебя…»

Огонь охватывает дворец комнатами и коридорами, пожирая всю их долгую историю. Запах дыма и огня доносятся до них задолго до того, как пламя проходит путь до их дверей. Оно не сразу придёт в тронный зал, где на коленях у единственного в истории вознесённого вампира лежит его супруга, последний раз обнимающая его с искренней нежностью. Не успеет забрать их жизни. Они уйдут намного раньше. Быть может, кто-то из любопытных арфистов позволит себе заглянуть, дабы удостовериться, что угроза миновала. Чтобы своими глазами узреть их финал.

«Под самый финал, Дитя, останемся только мы…» — печально подытоживает Тёмный Соблазн, наконец решив сказать хоть что-то.

«Останемся только мы, любовь моя!» — отзывается эхом Астарион, уже не в силах держать голову. Он склоняется всё ниже, словно пытаясь уберечь от огня.

«Только мы…» — повторяет Лилит, закрывая глаза.

Тьма уносит их вместе, не разрывая связи, тянущейся сквозь силы им неведомые. Туда, где наступает окончательный покой.

Занавес…

Примечания:

Не расходимся. Относительно Лилит и Астариона есть ещё 3 задумки, которые рано или поздно будут дописаны и выложены тут (одна выйдет в уже в следующий понедельник)

1) Торил — планета, субконтинентом которой является Фаэрун

Вернуться к тексту

2) Да, европейский трон жуть какой узкий и такое на нём не провернуть, но ради красивого момента представим на свой вкус, что Астарион подобрал себе трон в стиле турецкого султана (кто видел, тот знает какие они широкие) или просто заказал трон побольше и пошире, чтобы поместиться в комфорте вдвоём

Вернуться к тексту