Под Невидимым венцом (джен)

В то утро Тойсея пробудилась рано.

— Слыхали? — бурлило на улицах на все лады. — Князя убили, и княгиню тоже, и всю семью, только родичи уцелели чудом. Прямо ночью напали и убили.

Мужчины и женщины, богатые и бедные, ремесленники, торговцы, стражники и слуги, бродяги и не успевшие еще уехать скоморохи — все пересказывали друг другу вести, приукрашая новыми и новыми подробностями. Плач стоял на весь город: кто горевал по князю с княгиней, кто по безвременно погибшим детям. Находились и те, кто сомневался, — слишком уж трудно было поверить.

Рыбаки везли на торговую площадь свежий улов, открывались лавки, носились пешком и верхом посланные слуги, судачили у колодцев женщины и девушки. На площадь спешили даже те, кому не было нужды покупать или продавать. Люди ждали — и продолжали гадать.

— Не может такого быть, — говорили одни с затаенной надеждой. — Не таков наш князь, чтобы его можно было застать врасплох, да и воин он, каких мало. И стража вся, как на подбор. Может, враки?

— Враки, как же… — отвечали другие. — У наших соседей сын служит во дворце — вернее, служил. Убили его нынче ночью.

— Да, может, все-таки спасся кто?

— Какое там! У меня мать во дворец молоко носит каждое утро. Так она сама видела: горы трупов, весь двор завален, страшно смотреть! И вся челядь ходит смурная.

— Так мой деверь в дружбе с самим Адришем, старшим княжьим слугой, а тот нипочем не соврет. Верно все: погиб и князь, и княгиня, и дети. Только, болтают, вроде бы дочка ихняя приемная спаслась.

— И будто бы из княжичей кто-то…

— Эх, было бы так, они бы не прятались. Коли спасся кто, где же они?

— Да погоди ты, еще рано. Скажут непременно — у них там с самого рассвета шум на весь двор…

Чаще всего мелькали иные вопросы, которыми задавались с самой ночи и княжеские воеводы: как вышло, что неизвестные убийцы пробрались в город и во дворец незаметно? Ведь все ворота были заперты, всюду стояла стража, как и во дворце, — небрежности за князем Тагламом отродясь не водилось, ни в праздники, ни в будни. Ответов же люди не находили, только разводили руками.

Когда солнце наполовину поднялось над стенами Тойсеи, со стороны дворца послышался конский топот и крики: «Дорогу!» Все головы, как одна, повернулись, смолкли разговоры, плач и перебранки. Жадные взоры устремились на восьмерых воинов, что ехали сквозь толпу, держа наготове звонкие рога.

Рога пропели дважды, умолкли нехотя последние болтуны и спорщики. Из-за спин воинов показался рослый глашатай в багряном кафтане и такой же шапке. Рядом с ним ехал знаменосец, высоко держа стяг Нишани с черной кобылицей, бегущей по зеленому полю.

— Слушайте, люди, и плачьте! — провозгласил глашатай на всю площадь и снял шапку; вслед за ним обнажила головы его свита. — Милостивый наш государь, князь Таглам, супруга его княгиня Бельга и сыновья их Гелед и Антесан подло убиты нынешней ночью! Да смилуются боги над нишанской землей!

Глашатая перебили вопли и рыдания. Мужчины дружно стягивали шапки, пронзительно кричали девушки, женщины трепали косы, даже дети вторили матерям. Глашатай выждал немного и кивнул воинам с рогами.

— Кто повинен в этом преступлении, пока неизвестно, — продолжил глашатай, когда пение рогов заставило людей чуть примолкнуть. — Но владыка неба и госпожа-солнце не допустят, чтобы виновные свободно расхаживали по нашей земле или покинули ее. Они будут найдены и наказаны, как того заслуживают. Пока же власть примет Насиад с Красного Всхолмья, двоюродный племянник княгини Бельги…

— А что меньшой княжич? — крикнули разом несколько человек из толпы.

Люди тотчас загомонили еще громче, и воинам вновь пришлось взяться за рога. Глашатай же глубоко вздохнул и раз-другой огладил темную бороду.

— Судьба меньшого княжича, Лейтара, неизвестна. Он мог спастись — или же его похитили убийцы, живого или мертвого. Если он жив, он будет найден. Если же подтвердится весть о его смерти, то Насиад с Красного Всхолмья будет венчан на княжение, с согласия княжеского совета и служителей богов.

Вновь пропели рога. Глашатай и воины повернули коней и поехали назад во дворец, крича по дороге: «Расходитесь! Расходитесь!» Толпа расступалась перед ними, пропуская, и вновь смыкалась за крупами коней, будто речные волны за быстрой лодкой. Кто же разойдется после таких вестей?

До самого вечера площадь бурлила — совсем как накануне, только не было в этой суете недавней радости. Многие с горечью вспоминали вчерашнее празднество и ярмарку, сменившиеся скорбью по погибшей княжеской семье. Но вздохи и сетования продлились недолго — слишком уж странными оказались вести. И людская молва резво помчалась в разные стороны, как разделяется на рукава веселая река в широкой степи.

— Коли меньшой княжич жив, так ему подобает принять венец…

— Какой там венец четырехлетнему мальчонке? Чтоб за его спиной советники правили да кромсали нашу землю, точно пирог, лишь бы ухватить кусок пожирнее? Нет уж, пусть лучше князь будет зрелым да с головой, а какая он там родня, дело десятое.

— Был бы княжич жив, так не прятался бы, объявился бы мигом. Неладно здесь что-то…

— В Красном этом Всхолмье спокон веку одни смутьяны жили. Вы-то, зелень, не помните, а я помню, как ярился Устан, племянник князя Киришата, отца княгинюшки нашей светлой. Открыто ярился, злобы не таил. Вишь, обошли его, дочке оставили престол — ну, и мужу ее, ясное дело. Так ведь мужа ей князь сам выбирал, и не прогадал! Так что говори — не говори, а странно вышло. Неспроста этот Насиад с братцем одни-единственные уцелели.

Подобные речи звучали реже всего — зато сильнее западали в людские сердца.

* * *

— Что будем делать?

Насиад и Оннейв сидели в своих покоях. Наконец-то осталась позади роскошная палата с опустевшими престолами, наконец-то разошлись назойливые советники и воеводы, что не давали им продыху с раннего утра. Будто без них забот мало!

Царапины, нанесенные друг другу для отвода глаз, почти не беспокоили их. Княжеской стражи изрядно поубавилось ночью, зато с Красного Всхолмья прибыла их собственная. Теперь можно было не опасаться за свою жизнь: защитой им не только мечи и копья, но и слухи. Вряд ли враг, обезумевший от жажды мести, решится сунуться сюда, в княжеский дворец. Однако есть слухи иного толка — к сожалению, правдивые.

— Я их напугал как следует, — говорил Реш, все оглядываясь на дверь: впрочем, за нею стояли двое верных людей. — Да и сами не дураки, поняли, что младший повар и кравчий не просто так исчезли. Вот и сболтнули: девка точно сбежала, с нею было человек пять-шесть стражников. Среди них еще тот боров, что давеча меня повалил. — Реш поморщился, потер шею. — А на руках у девки мальчишка с рыжими волосами. Кто же еще, если не меньшой княжич?

Насиад переглянулся с братом, медленно выдохнул. Теперь поздно искать виновных да гадать, почему вовремя не доложили. Реш умолк, только глядел выжидательно на обоих хозяев. Оннейв же словно угадал мысли брата — вернее, мысли у них были общие.

— Теперь поздно думать, кто виноват, — сказал он. — И погоню слать поздно — Хидег весть, куда сбежала девка…

— Куда! — перебил Насиад. — Вот именно: куда? Это первый вопрос при любом бегстве.

— Первым, господин, будет «почему», — вмешался Реш. — Понятно, со страху любой помчится невесть куда. Только девка не одна была, а с воинами, стало быть, они ее увезли вместе с мальцом. Неужто заподозрили?

Братья вновь поморщились. Всеобщие подозрения тяжким камнем давили на них с самой ночи: сперва воеводы, потом советники. Выспрашивали, хмурились, сомневались, только что жилы не тянули, как палачи в застенке. Про все спросили: и про покушения, и про Безумца, и про отца покойного, и про давешний вечер, кто где был да что делал, да кто видел и может подтвердить. Самому Насиаду, как возможному наследнику, полагалось молчать, зато Оннейв не жалел слов, чтобы оправдать и себя, и брата, и заодно убедить совет немедленно избрать князя. Но советники уперлись, точно бараны, — из-за тех самых слухов о спасшемся княжиче Лейтаре.

Потому советники и решили не спешить. «Сперва выясним, что за слухи и откуда они взялись, — сказали они единодушно. — Если княжич правда жив и спасся, надобно отыскать его, и тогда быть ему князем по праву рождения. Если же слухи ложные, изберем Насиада». Именно так объявили на площади гудящему, точно далекое Южное море, народу, который готов был, казалось, силой рваться во дворец за правдой.

— Если заподозрили, — медленно произнес Насиад и поднялся с лавки, — то нам этих подозрений вовеки не стряхнуть. Хидегова пасть, ведь так гладко все было задумано! Кто же знал, что сопляк останется ночью при матери да что эта дура кинется его спасать? Вот и где их теперь Хидег носит? А если они вздумают пойти по деревням и поднять народ?

— Народ в деревнях, — сказал Оннейв, — не так уж доверчив и легок на подъем. Да и здешние больше шумят, чем делают. Слухи, говоришь? Так будем бить одни слухи другими — тебе все ясно, Реш?

— Яснее ясного, господин, — поклонился Реш. — Людей у нас достанет. А с беглецами как быть?

Не отвечая ему, Насиад уперся тяжелым взглядом в брата.

— Ты же понимаешь, Оннейв, что с нами будет? Пес с нею, с девкой, кому она нужна — она даже не родная дочь Бельги. А щенок — дело другое, по нашим дурацким законам он — наследник, хотя прав у него столько же, сколько было у его проклятого отца-выскочки. Я должен стать князем, как должен был стать им наш отец. Но теперь, пока мальчишка жив…

— А что за беда, господин… вернее сказать, государь? — ухмыльнулся Реш. — Надежные люди все сделают, как надо, и болтовню о спасшемся княжиче объявят пустыми сплетнями. А когда тебя венчают, никто не посмеет даже слова сказать. Какие уж там подозрения…

— Ты знаешь, что такое Невидимый венец, Реш? — спросил Оннейв.

Начальник стражи хлопнул глазами и вновь ухмыльнулся.

— Бабьи сказки…

— Не сказки, дубина! — Насиад топнул ногой. — То-то и оно, что не сказки! Невидимый венец существует. И от него не отмахнешься, как от всяких дурней-чародеев, которые только и умеют, что твердить: «Не спеши» да «Не иди против богов». Положение мое спорное, так что без обряда тут не обойтись. При венчании колдун совершит его — и что тогда? Откуда мне знать, будет на мне этот знак или нет? Да, мои права неоспоримы — но кто знает?

— Я уже много лет думаю, — прибавил Оннейв и уселся поудобнее на лавке. — Ведь Тагламу тоже пришлось пройти обряд, когда он женился на Бельге. И как же так вышло, что он получил знак, — ведь он не законный князь? Колдуны не врут.

— Неважно. — Насиад понемногу успокаивался, румянец гнева на лице его растаял. — Важно то, что обряд придется совершить, не отвертимся. И еще важнее — что теперь знак мог перейти на единственного выжившего сына Таглама и Бельги, Лейтара.

— Стало быть, когда мальчишка умрет, — спокойно подхватил Реш, — этот знак перейдет к тебе, государь, как к ближайшему родичу.

Насиад улыбнулся, выдохнул с облегчением.

— Именно так. — Он поглядел на обоих собеседников. — Нам остается одно: отыскать мальчишку как можно скорее. Отыскать и прикончить.

Реш низко поклонился, едва не приплясывая на месте, точно горячий конь, — казалось, он готов был тотчас рвануться на поиски. Оннейв придвинулся поближе к брату и неспешно заговорил, словно рассуждая сам в себе:

— Не будем суетиться понапрасну — не блох ловим. Поставим себя на место девки: куда она денется с малым дитем? Он мало того, что противный, избалованный, так и сам по себе изрядная обуза. Он хочет есть, пить, спать, все время ревет дурниной, зовет мамку, не понимает, почему нужно бежать, и прочее. К тому же у них ничего нет с собой — так ведь тебе сказали, Реш?

— Да, господин, так и сказали: девка выскочила, в чем была, — в одной рубахе да босая. — Он хохотнул. — И щенок такой же.

— Вот. — Оннейв положил руку на плечо брату. — Значит, им придется добывать необходимое — пищу, одежду, корм для коней. А где добывать? В городах или деревнях. Так мы их и выследим. И насчет слухов позаботимся. Понял, Реш? — пусть всюду говорят, что по Нишани бродит безродная девка и выдает какого-то мальчишку с крашеными волосами за погибшего княжича.

Реш вновь поклонился, хотя выглядел озадаченным. Насиад хмурился, теребил то волосы, то бороду, и крепко стискивал руки. Оннейв не вмешивался в его раздумья, лишь молча ждал. Наконец, Насиад заговорил:

— Ты все верно сказал, брат. Самое время вернуться к изначальному вопросу: куда поедут наши беглецы? Решат вернуться в Тойсею — вряд ли: тогда зачем было уезжать? Хотя на такой случай мы примем меры, на всех дорогах. Но если не вернутся, куда им тогда ехать? Где-нибудь в деревне не спрячешься, там все друг у друга на виду, щенок непременно выдаст себя, и вмиг разлетятся слухи. Но ты прав, малое дите — обуза для всех. Для него нужно надежное убежище.

— Думаешь, они решатся пересечь границу? — Оннейв казался удивленным. — Девка не догадается, разве что кто из стражей надоумит. На такой случай направим людей по деревням, что близ границ. Хотя… — Он призадумался. — Ты помнишь Пратам, заставу на северо-востоке, почти у самой улидарской границы?

Глаза Насиада вспыхнули, он улыбнулся.

— А заставу эту держит Меллевит, родич ныне покойного Таглама. Чем не убежище? Да, и девка, и воины могут так рассудить. Даже если не рассудят, нам этот Меллевит не нужен — надобно убить его и занять заставу, потом подумаем, кого посадить туда. Ты понял, Реш?

— Как не понять? — Начальник стражи ухмыльнулся: он предпочитал ясные приказы. — Благо, людей у нас хватит — скоро подойдет подкрепление с Красного Всхолмья, как было условлено, да еще уцелевшие наемники. Здесь, в столице, им незачем красоваться, зато в Пратаме они отлично справятся. Прикажешь мне вести их туда, государь?

— Нет, — подумав, ответил Насиад. — Ты мне пригодишься здесь. Разве что встреть их в дороге и направь часть в Пратам, а прочих воинов, наших и наемников, привези сюда. Пусть в Пратаме всех перебьют и будут готовы к прибытию Ниреи с княжичем и стражей.

— Живым никто не нужен? — уточнил Реш.

— Зачем? — Теперь усмехнулся Насиад. — Убить всех, труп мальчишки привезти в Тойсею. Не получится труп — хотя бы голову, чтобы можно было опознать. И не мешкай, отправляйся немедленно.

— Слушаюсь, государь. — Реш поклонился и вышел — будто тень мелькнула.

Оннейв поглядел на закрывшуюся за ним дверь.

— Думаешь, все сладится?

— Если не сладится, значит, нет в Дейне справедливости, — бросил Насиад и, вздохнув, улыбнулся самой приветливой своей улыбкой. — Зачем гадать о неудачах, брат? Думай лучше о том, что мы исполним завет отца и вернем то, что было украдено у него, то, что наше по праву. Даже если мы неверно угадаем их замыслы, рано или поздно щенок выдаст себя, такой уж он. А потом лазутчики Реша вмиг поднимут след.

— Ты позабыл еще кое о ком, — тихо напомнил Оннейв и невольно оглянулся на дверь, за которой звенела броня стражи и стихали шаги Реша. — Пока Безумец жив и на свободе, нам не знать покоя.

— Верно. — Насиад задумался, щипнул бороду раз-другой. — Знаешь, что… Поезжай-ка в Красное Всхолмье да привези сюда Аполу с ребенком. Что-то у меня неспокойно на душе. Да и новой княгине самое время привыкать к столице, а то сидит там, как сыч, и носа никуда не кажет. — Они вместе посмеялись.

— Не тревожься, я мигом обернусь. Опять же, возьму с собой часть воинов, которые едут сюда, я же их встречу по дороге. К Аполе сегодня пошлем гонца, пускай собирается. Хоть ты ей и говорил быть готовой, да бабы любят пустую возню, особенно когда речь идет о малых детях.

Насиад кивнул и проводил брата усталым взглядом. Хлопнула дверь, простучали снаружи шаги. Неспешно Насиад подошел к резному решетчатому окну, что выходило на двор, и смотрел, как выехал в ворота сперва Реш, а потом гонец к жене.

Верные слова он отыскал: если есть на небесах боги, а в Дейне — справедливость, неудачи быть не должно. Слишком уж тщательно они с Оннейвом подготовились. И вроде все возможные пути-дороги просчитали заранее — да всегда найдется одна тропка темная, которая и в голову не придет. Кто мог знать, что труднее всего окажется совладать с самыми слабыми, в ком даже угрозы не видели?

«Оннейв и Реш знают свое дело, — говорил себе Насиад, глядя на печальную суету во дворе: там было не протолкнуться от народу, бабий вой стоял до небес — видно, родичи погибших пришли забрать тела. — Мои люди преданы мне, а наемники преданы щедрой награде. Самое большее, десять дней, и все будет кончено, и никто — ни в Дейне, ни на небесах — не оспорит моих прав. А если Безумец окажется верен себе, тем лучше. Кто-то ведь должен ответить за все смерти».