Новая жизнь (джен)

 После уроков кабинет был пуст и залит косыми лучами вечернего солнца, подсвечивающими летающую пыль. Повсюду стояли мольберты с незаконченными картинами, столы были завалены цветной бумагой, клеем, блестками и... гордостью мисс Пламтри — ее личной коллекцией причудливых керамических фигурок, привезенных из разных уголков мира. Самая ценная — хрупкая, почти полуметровая фарфоровая пагода с крошечными звенящими колокольчиками на каждом ярусе, стоявшая на отдельном столике у окна. Мисс Пламтри попросила "надежных" Дадли и Гарри — ее любимчика за художественный талант, донести коробки с глиной до кладовки и запереть кабинет. "Надежность", как обычно, испарилась быстро.

 — Забей гол, Гарри! — проревел Дадли, забыв про тишину и просьбы мисс Пламтри. Он размахнулся и запустил мяч через кабинет, мимо мольбертов, прямо над столом с блестками. Мяч летел как шальная пуля.

 Гарри, стоявший у кладовки, ахнул. Он понял траекторию. "Нет! Пагода!" — успел подумать он, прыгая наперерез летящему мячу. Его рука вытянулась, пальцы схватили воздух и... кончиками ногтей чиркнули по резине. Мяч дрогнул, сбился с пути и, вместо того чтобы врезаться в шкаф с тканью, рванул прямиком к подоконнику.

 ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ-БРЯЯЯЯК-КККХХХХ!

 Звук был какофонией разрушения. Сначала тонкий перезвон десятка колокольчиков, сорванных с мест, затем глухой удар мяча о основание пагоды, и наконец — оглушительный грохот, когда вся хрупкая конструкция рухнула со столика на каменный пол. Тысячи осколков фарфора, как слезы китайского императора, разлетелись во все стороны. Колокольчики жалобно закатились под шкаф.

 Тишина накрыла кабинет, густая, как клей ПВА. Дадли замер с идиотски открытым ртом. Гарри опустил руки, глядя на место преступления с видом человека, который только что случайно сжег Лувр.

 — Ой... Блин. — промямлил Дадли широко раскрыв глаза. — Это... это была та штука, про которую Пламтри говорила, что она "бездыханная поэзия в фарфоре, купленная за последние гроши в забытой богом лавке Шанхая"?

 — Не просто "поэзия". — произнёс Гарри, медленно подходя к месту катастрофы, осторожно отшвыривая ногой крупный кусок крыши. —Она называла ее "тихим напоминанием о бренности бытия и о том, что руки у некоторых учеников растут... ну, ты знаешь, откуда". И да, "последние гроши". В смысле — очень последние. — вздыхает. — Тетя Петунья хотела купить нам новый набор маркеров...

 — Маркеры! — начал паниковать Дадли. — Гарри, что делать?! Она же нас убьет! Вернее, меня! Ты же только пытался спасти! Это я кинул! Как снайпер! Только... промахнулся!

  — Снайпер. — Гарри поднял уцелевший колокольчик. — Точное попадание в культурное наследие, Дадл. Прямо в яблочко. Яблочко, правда, было размером с пагоду. Ладно, истерика не поможет. Быстро! Помоги собрать осколки! Может... может, мы скажем, что она сама упала? От... порыва вдохновения? Или её подкосила бренность бытия?

 — Гениально! — Дадли лихорадочно начал собирать осколки. — Скажем, она не выдержала груза творческих мук! Или... или её сдуло! Сквозняком! Мощным! Из окна! Хотя окно закрыто... Странно...— Он посмотрел на Гарри. — Ладно, ладно! Скажем, что на неё напала... моль! Огромная моль! Яростная! И мы пытались её отогнать мячом! Героически!

 — Яростная моль атаковала пагоду, а мы, рыцари круглого стола... то есть мяча, пытались её спасти ценой самого сокровища. Да, звучит как сюжет для нового шедевра Дадли Дурсля. Мисс Пламтри точно прослезится от умиления. Особенно когда ей покажут этот... археологический памятник.

 В этот момент дверь кабинета тихо скрипнула. На пороге стояла мисс Пламтри. Её взгляд скользнул по напряженным фигурам мальчиков, сгорбленным над ковром из осколков, затем упал на пустой столик у окна. Её обычно доброе, чуть рассеянное лицо начало медленно менять выражение от недоумения к ледяному ужасу, а затем к такому гневу, что Дадли невольно попятился.

 — Дурсль... Поттер...—очень тихо произнесла она, но каждый слог падал как осколок. — Моя... пагода... Где она? Или мне не стоит спрашивать, учитывая... пейзаж, который вы так старательно... собираете?

 —Мисс Пламтри! — вскочил Дадли, роняя горсть осколков с характерным жутким звоном. — Вы не поверите! Это была... МОЛЬ! Огромная! Злая! Она хотела сожрать дракона! И Гарри пытался ее отогнать! Бросал мяч! Как герой! Но... но пагода не выдержала натиска! Бренность, понимаете?!

 Гарри закрыл глаза, мысленно прощаясь с маркерами и, возможно, со свободой творчества навсегда:

 — Мы... приносим глубочайшие извинения, мисс. Это была... неудачная попытка интерактивного перформанса на тему хрупкости прекрасного. Мячик... вышел из-под контроля. Моя попытка перенаправить его лишь... сместила эпицентр разрушения на ваш "тихий символ бренности". Видимо, символ оказался хрупче, чем творческий порыв. Очень жаль.

 Мисс Пламтри медленно подошла, наступив на мелкий осколок. Хруст прозвучал как последний аккорд похоронного марша.

 Мисс Пламтри взглянула на них поверх очков, ее голос дрожал, но не от слез, а от сдерживаемой ярости:

 — Интерактивный перформанс на тему хрупкости прекрасного? Поттер, твоя способность облекать варварское уничтожение в термины современного искусства... поразительна. Дурсль, история про моль-террориста — достойна пера Стивена Кинга. Я уверена, что ваши родители будут "в восторге" от подробностей вашего... художественного эксперимента. А пока... — Она указала на совок и щетку для мусора — Соберите. Каждый. Осколок. И каждый. Колокольчик. А потом мы отправимся к директору. И да...—ее голос стал ледяным и саркастичным — поздравляю с успешной демонстрацией хрупкости прекрасного. Жаль, что объектом демонстрации стала моя пагода, а не ваши шансы когда-либо снова взять в руки что-то ценнее мелка в этом кабинете.

 Дадли понуро потянулся за совком, громко всхлипнув. Гарри вздохнул и начал осторожно подбирать самые мелкие осколки. Маркеры таяли на горизонте, а вечер обещал быть долгим и насыщенным лекциями о ценности искусства, ответственности и недопустимости игр с мячом в храме творчества. Единственным утешением была мысль, что хоть магии в этом разгроме не было — чистая, беспримесная, дадловская сила и законы физики во всей их разрушительной красоте. "Интерактивный перформанс", — мрачно усмехнулся про себя Гарри, подбирая ухо дракона. — "Хоть название придумали красивое".

 Под пристальным, молчаливым взглядом мисс Пламтри — она лишь изредка вздыхала или произносила что-то вроде: "Ах, дракончик... Его мордочка была такой выразительной..." — Гарри и Дадли провели почти час, собирая мельчайшие осколки фарфора. Дадли порезал палец, что добавило драматизма и клякс крови на бумажных полотенцах. Гарри, с его ловкостью, нашел почти все колокольчики, закатившиеся в самые невероятные углы. Коробка с "археологическими находками" была готова.

 Поход к директору был похож на шествие на эшафот. Мисс Пламтри, неся коробку с останками пагоды как урну с прахом, изложила факты. Дадли пробормотал что-то про моль. Гарри, видя бесполезность выдумок, честно признал:

 — Мы играли в мяч, сэр. Я не поймал. Это наша общая вина.

 Директор, человек практичный и не склонный к поэтическим метафорам о бренности бытия, выслушал и вздохнул:

 — Пагода... Да, мисс Пламтри, понимаю ваше огорчение. Мальчики, ваше поведение после уроков, особенно в доверенном вам кабинете, абсолютно неприемлемо. Хулиганство и разрушение школьного имущества. — Он посмотрел на коробку. —Особенно такого имущества. Ваши родители будут немедленно уведомлены. Кроме того, вы оба получаете неделю дополнительных дежурств по уборке школы после уроков. Начинаем завтра. А теперь идите домой и ждите разговора с семьей. Мисс Пламтри, вам мое глубочайшее сочувствие."

 Обычно шумная дорога домой прошла в гробовом молчании. Дадли шмыгал носом и тер порезанный палец. Гарри чувствовал тяжелый камень вины в желудке. Он представлял лицо тети Петуньи, ее разочарование, вспоминал разбитые надежды на маркеры. И самое страшное — ее возможную мысль: "А вдруг это... оно? Магия?" Он знал, что это не она, но страх перед этим подозрением был сильнее страха перед наказанием.

 Вернон еще не вернулся с работы. Петунья встретила их у двери. Ее лицо было бледным, а в руках она сжимала телефонную трубку — видимо, только что говорила со школой.

 — Заходите. — Тихо произнесла Петунья. — Садитесь.

 Они послушно сели на диван. Петунья медленно подошла, ее взгляд метался между ними.

 — Пагода. Пагода мисс Пламтри. Разбита вдребезги. Школа звонила. — Она замолчала, собираясь с духом. — Кто?.. КТО ЭТО СДЕЛАЛ?!

 Я кинул мяч, мам! — Всхлипнул Дадли. — Я! Гарри пытался поймать! Он не виноват! Это я промахнулся!

 — Мяч? —Ее взгляд резко сфокусировался на Гарри. — Ты... ты уверен, Дадли? Ты точно кинул мяч? И он... просто мяч? В ее голосе звучал немой вопрос: "Не было ли там чего... другого?" Она боялась магии больше, чем гнева Вернона.

 — Тетя Петунья, клянусь. — Гарри посмотрел ей в глаза. — Это был мяч. Только мяч. Я его почти поймал, но он выскользнул и попал в пагоду. Никаких... фокусов. Чистая случайность. И глупость.

 Петунья выдохнула, ее плечи немного опустились. Страх перед магией отступил, сменившись гневом и разочарованием:

 — Случайность? Глупость? Два десятилетних балбеса, которым доверили кабинет, и они играют в футбол с коллекционной фарфоровой пагодой?! Дадли Дурсль! Твоя сила — это не повод крушить все вокруг! А ты, Гарри! Ты же умный мальчик! Почему не остановил его?! — Ее голос дрожал. — Вы понимаете, что это значит? Ремонт? Новая пагода? Это же целое состояние! Мы только-только... Вернон...— Она отвернулась, смахивая набежавшую слезу злости и беспомощности. Мысль о новых долгах, о разочарованном муже, о том, что ее сын и племянник устроили такой хаос, была невыносима.

 Вернувшийся Вернон узнал новость. Его лицо побагровело, он тяжело дышал. Он отругал обоих мальчиков так, что стены дрожали, акцентируя на безответственности, неуважении к чужому труду и имуществу, и о том, как они подводят семью. Но самым страшным был его финальный вердикт:

 — Маркеры? Забудьте. Новые кроссовки? Забудьте. Кино? На каникулах? Забудьте. Все ваши карманные деньги до конца года уйдут в фонд "Спасения Репутации Дурслей и Возмещения Ущерба Мисс Пламтри". А эти ваши школьные дежурства? После них вы будете приходить домой и делать ВСЮ работу по дому, которую скажет Петунья. Летом — работа в саду, помощь соседям за гроши. И если я услышу хоть ОДИН намек на то, что вы опять что-то разбили, сломали или устроили — вы не увидите солнца до совершеннолетия! Понятно?!

 — Понятно. — Хором ответили ребята.

 Лежа той ночью в своих кроватях мальчики не спали.

  —Прости, Гарри. — Произнёс Дадли шёпотом. — Это я влип... и тебя втянул.

 — Я мог остановить тебя раньше. — вздохнул Гарри. — Или просто не играть. Мы оба дураки. Зато... тетя Петунья не подумала про... фокусы.

 — Ну и ладно! Лучше пусть ругает за мяч, чем боится тебя! Это тупо! — пауза — Папа прав... нам надо быть осторожнее. Особенно мне.

 — Особенно тебе, Снайпер. — Усмехнулся Гарри.

 Он швырнул в Дадли подушку. Тот ответил тем же. Началась тихая подушечная война, сбившая напряжение. Они были в одной лодке: наказаны, без карманных денег, но хоть тетя не смотрела на Гарри со страхом. И это было главным. Ущерб пагоде был огромен, но их братство, выкованное в бюрократическом аду и теперь закаленное в совместном провале и наказании, осталось целым. Они заснули, зная, что завтра их ждет первая смена уборки школы — начало долгого искупления.

* * *

 Холодный ветер гнал по пустынной школьной площадке опавшие листья. Гарри и Дадли, уставшие после двух часов дежурства, мытья парт в коридорах под бдительным оком уборщицы, молча сидели на старых металлических качелях. Тишину нарушал только скрип цепей и их тяжелое дыхание. Пальцы Гарри были липкими от остатков чистящего средства, а Дадли потирал ушибленный локоть — результат неловкого столкновения с ведром.

 Идиллия усталости длилась недолго. Из-за угла спортзала вывалилась троица парней лет 13-14 — местные «авторитеты», известные своей любовью к издевательствам над младшими. Лидер, коренастый Энди с крысиным лицом, сразу заприметил Гарри.

 — Ну, ну, поглядите-ка, кто у нас тут! — Энди растянул лицо в ухмылке, подходя. Его прихвостни, близнецы Мик и Ник, тупо засмеялись. — Сам выброшенный щенок и его жирный телохранитель. Чистили парты? Наверное, привычно — мамка твоя, Поттер, тоже полы мыла, пока не запилила?

 Гарри напрягся, стараясь не показывать вида. Он привык к насмешкам над своей поношенной одеждой, над очками. Но это... это было другое.

 — Отвали, — пробурчал Дадли, вставая. Его кулаки сжались.

 — Ой, испугались! — передразнил Ник. Энди же уперся взглядом в Гарри:

 Чего молчишь, подкидыш? А ведь правда же — тебя твои алкаши-родители на помойку вынесли. Как котенка слепого. Петунья Дурсль — твоя тетка, да? Мамаша моя с ней в комитете родительском. Так она рассказывала — нашли тебя на крыльце в картонной коробке, воняющего, орущего. А записка там... типа, "заберите, надоел".

 — Мамка твоя, видимо, так нажралась, что забыла, куда тебя выкинула в прошлый раз! Ха! — выплюнул

 — А папаша твой... он вообще тебя в лицо видел? Или только в бутылку смотрел? — подхватил Мик.

 — Дурсли тебя из жалости подобрали! Как бродячую собаку! Думаешь, они тебя любят? Ха! Ты им обуза! Из-за тебя у Вернона Дурсля чуть сердце не остановилось, все в округе знают!

 Каждое слово било, как молотком, по незажившей ране, о которой Гарри старался не думать. И вот теперь это вывернуто наружу, оплевано, выставлено на всеобщее осмеяние. Его лицо горело, в глазах стояла горячая влага. Он сжал цепи качелей так, что костяшки пальцев побелели.

 — ЗАТКНИСЬ! — рявкнул Дадли. Его лицо побагровело от ярости. Он не просто защищал кузена — он защищал брата. Защищал их семью, которая прошла через ад бюрократии, долгов, страха и все равно не сдалась. — Ты ничего не знаешь, тупая гнида! Гарри — мой брат! А его родители... его родители...— Дадли запнулся, не зная, что сказать правдивого, что не было бы еще больнее.

 — Брат? — фыркнул Энди. — Ты ему не брат, ты ему милостыню подаешь! Он тебе чужой!

 Это было последней каплей. Дадли, забыв про разницу в возрасте и силе, с ревом бросился на Энди. Завязалась драка. Мик и Ник тут же вцепились в Дадли, пытаясь оттащить. Дадли, сильный, но неуклюжий, отбивался, но два против одного — это тяжело. Гарри вскочил, парализованный на мгновение страхом за Дадли. Он видел, как Мик дернул Дадли за волосы, как Ник попытался пнуть его по ногам. В груди у Гарри что-то рвануло — волна паники, ярости и беззащитной любви к этому огромному, глупому, но такому отважному кузену, который лез в драку за него.

 — НЕТ! ОТСТАНЬТЕ ОТ НЕГО! — закричал Гарри, инстинктивно выбросив руку вперед. Никакого света, никакого грома. Просто...

 Ярко-розовый, неестественный, как жевательная резинка, цвет стремительно побежал по волосам Ника, того самого, что пытался пнуть Дадли. От корней до кончиков. За секунду его грязно-русые волосы превратились в неоново-розовое облако. Ник даже не сразу понял, что случилось, продолжая пытаться удержать Дадли.

 — Чего у тебя с башкой?! — Вскрикнул Мик отпрянув от Дадли.

 Ник дотронувшись до волос, увидел розовые пальцы:

 — ЧТО ЭТО?! ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ, УРОД?! — Его лицо исказилось от ужаса и гнева. Он оглядел свои розовые пряди, пытаясь их рассмотреть без зеркала.

 Энди оттолкнув от себя опешившего Дадли, уставился сначала на розовую голову Ника, потом на Гарри. В его глазах был не гнев, а животный, первобытный страх:

 — Кол... Колдун! Он ведьмак! Как в тех фильмах ужасов! Беги!

 Дадли замер, забыв про драку. Его глаза были круглыми от шока. Он посмотрел на розовые волосы Ника, потом на Гарри. В его взгляде не было страха, только ошеломление и... что-то вроде горького понимания: "Вот оно. Опять. Из-за меня."

 Энди, Мик и розоволосый Ник, который уже начал истерично сдирать с себя куртку, чтобы накрыть голову, бросились наутек, спотыкаясь и оглядываясь на Гарри, как на привидение. Их крики: "Колдун!", "Розовый!", "Он нас заколдовал!" — разносились по пустой площадке.

 Гарри стоял, дрожа всем телом. Он смотрел на свои руки, потом на убегающих хулиганов, потом на Дадли. Ужас от содеянного смешивался с остатками боли от жестоких слов. Слезы, которые он сдерживал, наконец хлынули.

 — Д-Дадл... — его голос сорвался. — Я... я не хотел... Они тебя...

 Дадли подошел к нему, тяжело дыша. Его щека была расцарапана, пиджак порван. Он не стал ничего говорить. Просто обхватил Гарри за плечи, грубо, по-братски, прижал к себе — большой, неуклюжий щит.

 — Пошли домой, Гарри, — прохрипел Дадли. Его голос был твердым, но в глазах читалась тревога — не за себя, а за кузена. За то, что теперь его тайна, его проклятие и его защита, вырвалась наружу так публично и так... розово. Они медленно пошли, оставив позади пустые качели и неоново-розовый след в памяти убегающих хулиганов. Дорога домой обещала быть еще страшнее, чем после пагоды. Теперь речь шла не о разбитом фарфоре, а о разбитой тайне.

* * *

 Дверь дома распахнулась, прежде чем Дадли успел вставить ключ в замок. Петунья стояла на пороге, лицо — маска гнева и паники. Ее пальцы белели на косяке, губы уже сложились для первого, самого ядовитого упрека:

 — Так, вы двое! Только что звонила Марта Картер! Она орет, что вы...- ее взгляд скользнул по ним, цепляя порванный рукав Дадли, царапину на щеке, общую перепачканность. И замерла. На левой скуле Дадли ярко алело розовое пятно, как будто кто-то шлепнул ему размазанной акварелью. А Гарри... Гарри стоял за спиной Дадли, спрятав лицо, но его плечи мелко дрожали, и слышалось прерывистое, едва сдерживаемое всхлипывание. Весь его вид кричал о глубочайшем потрясении, не о проказе.

 — ...что вы ее Ника... — Петунья автоматически закончила фразу, но голос потерял силу. Гнев еще клокотал где-то внутри — розовые волосы! Скандал! Соседи! Но вид Гарри, этого обычно тихого, сдержанного мальчишки, стоящего на грани истерики, перевесил. Ее глаза метнулись к розовому пятну на щеке Дадли — это было оттуда? От Ника Картера? Значит, они задели... задели самое больное.

 — ...изуродовали... — выдохнула она уже почти беззвучно, глядя не на Дадли, а поверх его плеча — на вздрагивающую спину Гарри.

 Гарри не стал ждать продолжения. Едва услышав слово «изуродовали», слившееся в его воспаленном сознании с криками «выброшенный щенок!» и «алкаши!», он рванул с места. Он проскочил мимо тети Петуньи, как тень, вжав голову в плечи, не глядя ни на кого. Его ноги сами понесли его вверх по лестнице. Хлопнула дверь их общей с Дадли комнаты. И сквозь тонкую дверь тут же донесся сдавленный, горловой, отчаянный плач — рыдания человека, у которого только что вырвали и растоптали самое сокровенное.

 Петунья замерла на пороге. Проклятия Картеров, мысли о розовых волосах и грядущих разборках — все это смялось, отступило перед этим душераздирающим звуком. Дадли стоял рядом, тяжело дыша, его лицо было искажено смесью ярости и беспомощности.

 — Они, мам... они ему сказали... про... про то, что его... выбросили, — пробормотал Дадли хрипло. — И про родителей... гадости. Я полез... а потом... у Ника волосы... Гарри не хотел! Он испугался за меня!

 Петунья закрыла глаза на мгновение. "Выбросили". "Алкаши". Картеры. Эти сплетницы... Они посмели? Ее собственный страх перед магией, перед скандалом, внезапно показался ничтожным перед тем холодным, расчетливым злом, которое только что обрушили на ее... на мальчика. На того, кого она тащила через чиновничий ад, кого защищала, на кого злилась, но кто стал частью их жизни.

 Она резко развернулась от двери и прошла на кухню. На автомате налила стакан воды. Но вместо того, чтобы пить, взяла его и пошла наверх. Шаги ее были твердыми, но не гневными.

 Она не постучала. Просто открыла дверь. Гарри лежал лицом в подушку, сжимая в руке тот самый клочок бумаги, который он не выпускал с детства, словно тот мог его успокоить. Тело сотрясали беззвучные теперь спазмы. Дадли стоял рядом, растерянно похлопывая его по спине, словно не зная, что делать.

 — Дадли, иди умойся. И смени рубашку, — тихо, но твердо сказала Петунья. — И... протри это розовое с лица. Мыло должно помочь.

 Дадли кивнул, бросив на кузена последний беспокойный взгляд, и вышел, стараясь не хлопнуть дверью.

 Петунья подошла к кровати. Поставила стакан на тумбочку. Медленно села на край матраса рядом с Гарри. Он не повернулся, лишь глубже вжался в подушку.

 Минуту царила тишина, нарушаемая только его прерывистым дыханием и тиканьем будильника. Петунья не знала, что сказать. Извинения? Они были бы фальшивы. Оправдания? Их не было. Утешения? Какие слова могли залечить такую рану?

 Она осторожно положила руку ему на спину, между лопатками. Он вздрогнул, но не оттолкнул.

 — Глупые, злые люди, — произнесла она наконец, глядя куда-то в стену, а не на него. Голос был неожиданно ровным, без привычной резкости. — Картеры. Им лишь бы гадость ляпнуть, чтобы самим выше казаться. — Она сделала паузу. — Знаешь, Гарри... Дурсли — не короли. У нас нет замков и кучи денег. Но есть одно правило, твердое, как скала. Дурсли не бросают своих в грязь лицом. Никогда. Ни за что. И точка.

 Она не сказала «мы тебя любим». Не сказала «ты нам как сын». Но эти слова — «не бросают своих» — прозвучали в тишине комнаты громче любых признаний. Они были о нем. О нем, Гарри. Он был свой. Не щенок на пороге, не обуза, а свой.

 Рыдания Гарри постепенно стихли, сменились глубокими, неровными вздохами. Он не повернулся, но его спина под ладонью Петуньи чуть расслабилась. Она не убирала руку. Сидела молча, глядя, как за окном гаснет осенний день, а на стене от розового пятна с лица Дадли, которое он не до конца смыл, остался едва заметный розовый отсвет. Проблемы никуда не делись. Розовые волосы Ника Картера висели дамокловым мечом. Но здесь, в этой комнате, под ее неуклюже лежащей рукой, был мальчик, который был их проблемой. Их мальчик. И это было главное. Все остальное они как-нибудь переживут. Вместе.