Правдивая история о том, как Драко Малфой вышел и вошел (гет)

Обмен патронусами шел полным ходом. Правда, первая ехидна (или какая-то другая фигня с зубами), присланная в ответ на его прекрасного павлина, сообщившего, что найденные им «Джоны в камне» оказались обычными булыжниками, просто устроила пятиминутную истерику. Сотканный из света зверек катался по воздуху и хохотал голосом несносной ведьмы. Драко оскорбился. Если сравнивать его роскошную грациозную птицу с каким-то мелким грызуном, то сравнение было совсем не в пользу грызуна, о чем он и сообщил Грейнджер. Та прислала лаконичный ответ: «Выдра — хищник», — а Драко продолжил негодовать. Нет, а кого она ожидала увидеть? Хорька? Или, может быть, дракона? Чтобы стиратели памяти всякий раз, когда он отправляет кому-то сообщение, присылали ему счет? Следующая выдра принесла извинения. Драко их благосклонно принял, после чего спросил не знакома ли ей история полумифического артефакта «Мальчик-с-пальчик». Грейнджер нашла корни в магловской сказке, и вариант был отвергнут. Затем они рассмотрели легенду о сером единороге, и Малфой даже сходил к самому нелюбимому коллеге профессору, чтоб ему, Хагриду, узнать о подноготной истории (у Скамандера ничего не нашлось). Старый лесничий поведал, что серые единороги не так редки, как считают далекие от лесных тварей люди, и ничем, кроме цвета, от белых не отличаются.

Потом у Драко родилась безумная идея обратить внимание девчонки на какого-нибудь оборотня — вот кто всегда нес в глазах скорбь всего человечества! — но Грейнджер ответила, что это произойдет только через ее труп. Почему-то в роли трупа Драко очень явственно увидел себя, а не ее, и решил не гневить страшных ведьм. Он был искренне привязан к жизни и к своему члену.

В школьной библиотеке нашлась целая серия романов о парнях-вейлах, которые выбирают пару до гробовой доски. Воодушевившись, он накатал целое письмо с перечислением своих источников и отправил Грейнджер совой. В ответ получил очередную хохочущую ехидну, предложившую ему зарыться в беллетристику еще глубже, вдруг, кроме мифических парней-вейл, там найдутся нуждающиеся в партнерше вампиры или, чем соплохвост не шутит, минотавры. В общем, забраковала это направление поисков.

Успехи в разочаровании собой как личностью были в лучшем случае сомнительными. На следующий день после инцидента на отработке Поттер извинилась за неподобающее поведение, но сообщила, что ее чувства к профессору — навсегда, и с этим «любимому сэру» придется смириться. Драко смиряться не собирался.

По завету Грейнджер он составил список того, чем привлекает навязчивую малолетку. С романтическим ореолом страдающего вдовца и со своей неординарной внешностью он, конечно же, ничего поделать не мог, а вот образ блестящего мастера зелий, преподавателя-новатора и родителя года можно было немножко подрихтовать, как бы ему не претило падать в глазах учеников.

Сначала в разговоре со сплетницей Пинс он уронил, что никогда не примет сына-гея (не то чтобы Скорпиус был геем или Драко заботила его ориентация). Через неделю по замку гулял слух: ужасающий профессор Малфой закрыл наследника в своем мрачном имении и отрезал от общения с друзьями, пока тот не образумится и не женится на правильной ведьме. Вместо того чтобы отвратиться, мелкая прилипала прилипла к нему, как репей, и проводила рядом любую свободную минуту, чтобы читать лекции о свободе самовыражения и сексуальном раскрепощении. Его вялые и не очень попытки послать ее к соплохвосту в сопло ни к чему не приводили, ибо Поттер размахивала значками созданной ею самой организации, а подобные начинания профессора обязаны были поощрять.

Тогда Драко перешел к следующему пункту и сделал свои уроки почти такими же пресными, как уроки Снейпа. Ни тебе конкуренции между факультетами, ни тебе командной и индивидуальной работы — скука смертная. Но и это нововведение маленькая дрянь расценила как приглашение скрасить жизнь уставшему профессору.

Последним продуманным им шагом было написать заведомо провальную статью и дать критикам разнести ее в пух и прах, но самолюбие мастера зелий и артефактора Драко Малфоя восставало против. И тут… уже потерявший надежду на нормальную жизнь профессор получил очередной патронус от Грейнджер, которая наконец нашла кое-что многообещающее…

Через неделю агент Малфоя выкупил на аукционе лампу с, предположительно, джинном. Еще через пять дней удалось доставить ее в школу. Четверть часа понадобилась, чтобы поведать четырем семикурсникам, посещавшим факультатив по артефакторике, историю о заточенном внутрь духе. По легенде его могла вызволить только искренняя любовь. Прошло двое суток, и лампа исчезла. Благодаря вовремя размещенному маячку Драко с удовлетворением констатировал, что артефакт благополучно занял место в спальне девочек-шестикурсниц в башне Гриффиндора.

Он отправил Грейнджер патронус с предложением отметить их предположительную победу после следующего заседания Визенгамота, на котором собирался выступить (и произвести впечатление на ведьму грез своих), и, несмотря на скепсис по поводу преждевременного празднования, она согласилась.

Драко купался в восхищении, плескавшемся в карих глазах, пока оглашал список изученных им по просьбе аврората вещиц (очень длинный список; возможно, он внес в него всё, что обезвреживал для ОМП в течение десяти лет, а не одного последнего), и приводил железные аргументы в пользу изучения предмета теми, кто планирует стать аврором. А потом его инициатива была триумфально принята, и они с Грейнджер и бутылкой эльфийского вина удалились в кабинет Поттера, снова милостиво предоставленный героическим героем подруге, на этот раз вернувшейся из Южной Америки.

Грейнджер вела Драко за руку по коридору Министерства магии, и Драко, оптимистично облачившийся в мантию судьи на голое тело и только что отогревшийся чарами, чувствовал себя самым счастливым человеком на Британских островах, а может, и на целой планете, но, когда дверь за ними захлопнулась, он был низвержен в пучины ада первой же фразой.

— Мы с тобой одного не учли, Малфой, — грозная ведьма виновато закусила губу. — Джинн, если Лил все-таки сможет освободить его из лампы, будет выполнять ее желания. Минимум три, хотя я читала…

— И ты говоришь об этом только сейчас?! — Первым поползновением было сорваться в школу и правдами-неправдами отобрать лампу у Поттер-младшей.

Мерлин бородатый, а что, если сумасшедшая возжелает его, Драко, себе в вечное рабство или, Салазар великий, потребует, чтобы джинн вселил в сердце профессора вечную любовь?! Возможно, он проорал это вслух, потому что Грейнджер рявкнула:

— Успокойся! Не паникуй! Ты образованный человек или истеричная стерва?!

И вот снова губа Драко сама собой поползла куда-то вперед, не спрашивая разрешения у мозга. Он проглотил обиду и запил ее ароматным эльфийским вином. Позор! Оказывается, пока он предавался отчаянию, ведьма, свидание с которой он предвкушал и тщательно продумывал, сама открыла вино и разлила его по наколдованным бокалам.

— Во-первых, — гораздо спокойнее, но с неприятными металлическими нотками в голосе сказала она, — ни один волшебник и ни одно магическое существо не способно заставить кого-то влюбиться. Ты прекрасно об этом знаешь.

— Но…

— Во-вторых, условием извлечения джинна должна быть искренняя и чистая любовь к нему. Зачем Лил ты, если она должна полюбить обитателя лампы?

Драко счел вопрос глупым. Отомстить? Доказать свою правоту? Он мог бы найти больше аргументов, но отступившая было дрожь снова пробила его, и горло сдавило.

— И кроме того, я нашла еще один способ тебе помочь.

Драко вопросительно изогнул бровь — все равно к нему еще не вернулся голос.

— Лили в последнее время одержима идеей наладить мою личную жизнь. — Малфою очень не понравилось, куда клонится разговор, у него были свои планы на личную жизнь Грейнджер. — Если вдруг окажется, — чертовка стрельнула глазами в безоружного Драко, — что налаживание моей личной жизни напрямую зависит от тебя, то…

— Ты имеешь в виду то, о чем я подумал. — Во рту пересохло, и пришлось сделать большой глоток вина. Драко закашлялся.

— Смотря о чем ты подумал, — оказалось, что ехидна умеет мурлыкать. — Но у меня давно не было такой приятной интеллектуальной стимуляции, да и внешне… привлекают меня подобные тебе самодовольные жеманные придурки.

Это не прозвучало как комплимент, но и оскорблением почему-то не было. Малфою внезапно стало нравиться, куда клонится разговор.

— Когда ты прогнул под себя старых пердунов… — Дыхание перехватило, ведь Грейнджер, с любопытством разглядывая его ошеломление, приблизила свое лицо к его лицу, — я окончательно убедилась, что хотела бы попробовать…

Драко тоже хотел. Он запустил пятерню в такую же норовистую, как и сама ведьма, гриву, и завладел искривившимися в усмешке губами. Некоторое время она позволяла себя целовать, но на малфоевский вкус недостаточно долго. Грейнджер подалась назад, и он не сдержал разочарованного стона, прозвучавшего как минимум на октаву выше, чем хотелось бы. Но когда Гермиона развернулась, оперлась на стол, а магия, ведущая наверх плотную ткань сливового цвета, стала открывать жадному взору тонкие щиколотки, рельефные икры, подтянутые раздвинутые бедра, между которыми призывно поблескивала влага, и великолепную задницу, Драко застонал еще звонче.

— Ну же! — В ведьминских глазах, кроме страсти, зажглось что-то опасное, что-то напоминающее о том, что она наверняка обучилась проклятию, превращающему член в корень мандрагоры.

Драко резким движением приподнял свою сливовую мантию, раздражаясь оттого, что плотная ткань плохо поддается его нервным пальцам и неприятно елозит по мучительно крепкой, как у подростка, увидевшего перед собой первую голую женщину, эрекции.

Злость на себя смешивалась со злостью на провокаторшу, но унаследованная у давно покойного декана мстительность требовала сатисфакции. Драко сосредоточился на этом чувстве и вошел.