Весь не видимый нами свет (гет)

В «лавке невест» Фабиан чувствовал себя скупердяем, у которого полные карманы золота, но покупать он ничего не намерен.

Девушек, одетых в светло-розовые блузки и белые юбки, было намного больше, чем претендентов на их руку. Они сидели рядами, скромно потупив взгляд, у края каждой из скамеек стояла грозного вида воспитательница, а директриса заняла место между директором Реддлом и своей коллегой из Эльзас-Лотарингии. Еще дюжина женщин в бордовых накидках кружили по залу, словно проверяя, не спрятался ли под одним из столиков опасный бунтарь, способный нарушить плавный ход торжества.

— Ох, Дамблдор меня побери, какие сиськи, — шепотом воскликнул Генри Голдстейн, пихая локтем своего закадычного дружка Освальда. — Чур, эта моя.

— Которая? — с энтузиазмом спросил тот, поднимаясь на цыпочки.

— Да вот же, с косой.

— Да они все с косами!..

— Ты не на косы смотри, а на груди. Спорим, крохотное Диффиндо заставит ее показать чуть больше?..

— Она же страшная…

— Ну, даже ослепительные красотки не смогут соперничать с дамами из Шармбатона, — ввернул Нотт, и Дэннис с Патриком сдавленно заржали.

Студентов с континента прозвали «дамами», потому что в любой рейд они прибывали прилизанные, благоухающие духами и в белых перчатках, которые у учеников Хогвартса в лучшем случае лежали скомканные в карманах.

Что уж говорить об Уилтшире.

Прямоугольный зал, размером сравнимый с полем для квиддича, украсили живыми цветами и картинами. Он утопал в густом запахе роз и пионов, который, впрочем, не способен был перебить вонь пота, зато путал мысли и не давал сосредоточиться.

Тысячи свечей парили под потолком, освещая взволнованные бледные лица. Каждый вошедший сюда первым делом видел огромный портрет Верховного министра на передней стене и длинный стол под ним, уставленный кубками и вазами с фруктами. Сюжеты остальных полотен Фабиан угадал бы и с закрытыми глазами. Похожие изображения висели в коридорах Хогвартса, атриуме Министерства и даже в его собственной детской. Отдел Благомыслия каждые полгода обновлял рекомендательный список для художников и взял на себя финальный этап работы над картиной — ее «рождение», когда неподвижные линии обретали жизнь. Творения, не отвечающие требованиям, немедленно уничтожались.

Благодетель в роскошной мантии и девушка, которая в последний раз надела форму воспитанницы пансиона, — в спальне каждой пары висел портрет, сделанный во время свадебной церемонии.

В квадратную раму обычно помещали изображение беременной женщины в светлых одеждах. Та, которую сейчас разглядывал Фабиан, рассеянно смотрела на свой живот, словно не понимала, откуда он взялся. Ее глаза лихорадочно блестели, а на губах играла исступленная улыбка.

Она соседствовала с еще одной женщиной в ожидании ребенка, постарше, и эта разница в возрасте подчеркивалась присутствием рядом с матерью двух мальчиков лет пяти-шести.

Но в основной массе художники писали семейные истории.

Когда Фабиан с Гидеоном были детьми, их дом часто навещал человек, перепачканный краской. Он вынимал из-за пазухи крохотный клочок ткани, одним взмахом палочки превращал его в нужного размера холст и терпеливо ждал, пока Благодетель Пруэтт с семьей займут положенные места, а сам готовил кисти.

Отца всегда раздражали эти визиты, и Гидеон как-то спросил, почему он тогда их не прогонит. Мама шепотом пояснила, что Отдел Благомыслия оказал им честь, выбрав в качестве примера для юных Благодетелей, и наказала вести себя тихо, пока мастер не закончит.

«Мы были идеальной картинкой, — став старше, брат все-таки нашел правдивый ответ на свой вопрос. — Красивая женщина, мать двоих сыновей-погодков, и ее муж, Благодетель, от которого дети взяли самое лучшее. Тебе часто говорят, что ты копия отца? Мне часто. Молли уже замуж отдали, будто ее и не было. Ничего лишнего».

Фабиан поначалу удивлялся, почему все нарисованные волшебники широко улыбаются, ведь они с братом и родителями никогда не сидели перед художником с такими оголтело-счастливыми физиономиями, но со временем пришел к выводу, что преображение лиц — часть процедуры «рождения» картины. Он ни разу не видел, чтобы кто-то из нарисованных людей был огорчен.

— Почему их так много? — подал голос Бенджи, дернув Фабиана за рукав.

— Картин? — думая о своем, уточнил он. Среди портретов иногда встречались бледные акварельные пейзажи, но они на фоне тяжелых масляных холстов казались выдумкой художника. Мечтой, которая ни в коем случае не заменит настоящее.

— Этих, из Шармбатона.

— Говорят, в некоторых землях с рождаемостью все гораздо лучше, чем в Британии, — вполголоса ответил Фабиан. — Тебе родители сватали кого-нибудь? — Он в отчаянии подумал, что можно пойти самым легким путем и выбрать одну из двойняшек Диггори. Вон они, в середине второго ряда, еще более одинаковые, чем все остальные.

Бенджи помотал головой:

— Отец считает, что это пустое. Никак заранее не угадаешь, кто из них окажется… подходящей. Буду выбирать из тех, кто внешне понравится, — он нервно дернул головой. — И кто останется.

О застенчивости Бенджи Фенвика ходили легенды. Он не вышел ростом, не мог похвастаться спортивным телосложением, не умел остроумно шутить и редко слышал похвалу от наставников. Каждый свой недостаток он заботливо складывал в воображаемую корзину и день за днем таскал ее на своих плечах, все ниже пригибаясь к земле. Фабиан боялся представить, что с ним творилось на церемонии. Наверное, с девушкой повезло, раз он все же ее прошел.

Вот кому сейчас несладко, так это Бенджи. А Фабиану… а что Фабиану? Выбирай любую, пока шармбатонцы не расхватали самых симпатичных. Вспомнились почему-то слова брата о полукровках, которым нравится возиться с красивыми куклами.

Тетка Мюриэль утверждала, что Фабиана Мерлин собирался создать девочкой, но в последний момент передумал, а вот длинные ресницы, синие глаза и густые русые волосы забрать позабыл.

Мама считала, что она в свои восемьдесят пять начала терять рассудок, а Гидеон говорил, что Мюриэль просто нравится всех бесить.

Так или иначе, сложно было отрицать, что природа щедро наделила Фабиана обаянием. Женщинам он нравился, их заинтересованные взгляды он чувствовал на себе и сейчас. Среди воспитательниц были совсем молодые, и им, в отличие от будущих жен, не воспрещалось смотреть по сторонам.

— Кут, — послышался властный голос Мальсибера, — вы не забыли, как Благодетелю подобает вести себя?

Освальд мгновенно перестал веселиться и присмирел. Наставник остановился напротив него, остался доволен раскаянием, написанным на его лице, и обратился к Генри, который на всякий случай тоже скорчил скорбную мину:

— Голдстейн, я вижу, вы уже выбрали себе пару?

— Нет, что вы, сэр, пока лишь присматриваюсь, — быстро отчеканил тот.

Мальсибер разглядывал его целых пятнадцать секунд, а после равнодушно произнес:

— Вам подойдет четвертая справа во втором ряду.

Генри испуганно покосился на друга и на остальных, но задавать вопросов не стал, только кивнул.

Фабиан машинально обернулся, и не он один. Большинство его однокурсников теперь пялились на девушек куда более пристально, чем пять минут назад. И вопросы их одолевали наверняка схожие. Почему именно четвертая справа? С чего наставник взял, что она подходит Генри? Может, родители их договорились? Фабиан не сомневался, что существует целый ряд способов обойти официальную процедуру.

А что же остальные? Для каждого найдутся рекомендации или все же будет разрешено выбрать самому?..

— Красивая, — завистливо протянул Боунс, но тут же ехидно крякнул: — Может, уже была с мужчиной? Или слаба здоровьем.

— Намекаешь, что мне только такую могут подсунуть? — прорычал Генри, выхватив палочку.

— Он имеет в виду, что на красивую и без хлопот Мальсибера купец найдется, — Фабиан встал между ними, не давая сцепиться.

— Да дай ты мне хоть раз ему рожу разукрасить, — выплюнул Голдстейн, пытаясь отпихнуть его. — Заступник, блядь.

— Ты не находишь, что выбрал самое неподходящее место и время, чтобы осуществить свою заветную мечту? Хочешь скандала на весь магический мир?

— Думаешь, тут никогда драк не было? — встал на защиту друга Кут. — Держу пари, все эти тетки приезжают в Уилтшир только за тем, чтобы поглазеть, как мы будем делить красоток. Миром дело точно не кончится. Вон, гляди, принцессы уже руки потирают, — он кивнул на шамбатонцев.

Фабиан вместо того чтобы разглядывать конкурентов, посмотрел на преподавательский стол.

В этот самый момент директора встали на ноги. Они комично смотрелись вместе. Высокий статный господин Реддл с неизменной снисходительной улыбкой и мсье Карно, полный коротышка, похожий на шар.

Сложно было бы распознать в нем главу школы, оденься он иначе.

— Сегодня мы собрались под сводами этого зала, милостью великого Геллерта названного колыбелью нашего мира, чтобы воздать дань юности, любви и жизни во всем их сияющем великолепии, — начал директор Реддл на общем языке.

— Сегодня мы благословляем молодые сердца, — подхватил глава Шармбатона, — на их великий путь и желаем им познать свое истинное предназначение — быть светом и продолжением вечности. Пусть этот день станет вашим новым началом.

— Ради общего блага, — прозвучал гулкий хор десятков голосов.

Фабиан почуял, как по спине побежали мурашки.

Музыка стала громче, девушки начали подниматься на ноги.

— Я почему-то думал, что речь будет длиннее. — В голосе Бенджи он уловил нотки паники.

Все так думали, вспоминая церемонии. Вот где время тянулось бесконечно долго.

Один из французов ринулся вперед первым; Фабиан услышал, как однокурсник пожелал ему удачи на родном языке. Наверное, парень точно знал, кого хочет пригласить на танец.

Кут махнул Голдстейну, мол, идем.

Эдгар вышел из шеренги и важно прошествовал к высокой воспитательнице, похожей на ворону. Та, выслушав его, просияла и тут же велела одной из девиц подойти. Будущая миссис Боунс послушно отделилась от стайки подруг.

Фабиан даже слегка позавидовал Эдгару — никаких метаний, никаких мук выбора. Сам он не мог позволить себе такой роскоши. Он отчаянно желал чувствовать. Хотел любить по-настоящему, как старший брат любил жену. Чтобы взгляд на женщину, с которой ему предстояло провести всю жизнь, вызывал в душе не скуку, а трепет. Чтобы сердце запнулось. Как тогда, осенью.

Он часто думал о Коукворте и при первой же возможности вернулся туда. Зачем — непонятно, только душу растравил. Фабиан не был дураком и знал, как сурово наказывают изменников. Он понимал, что рискует, но солгал, не колеблясь, словно аномалия в самом деле способна была отнимать у волшебников вместе с магическими способностями еще и разум.

Может, обратить внимание на равных ему девушек Фабиану мешает тоже аномалия? Иначе как объяснить, что их изысканная красота его не трогает?

Мало-помалу народ начал разбредаться по залу. Фабиан шел вдоль скамьи, стараясь не проморгать секунду, когда в груди екнет, и отмечал про себя, что симпатичных невест предостаточно. Было бы легче, будь их всего пара-тройка, а так… И почему нет ни одной рыжеволосой? Потому что когда-то озверевшие магглы сожгли всех рыжих женщин?

В «Истории магии» целый раздел был посвящен охоте на ведьм. Батильда Бэгшот, тетя великого Геллерта, писала, что именно существование инквизиции в конечном итоге привело к принятию Статута Секретности. В борьбе за свою безопасность маги вынуждены были на несколько веков затаиться — чтобы сохранить собственные жизни и произвести на свет потомство. В неволе женщины начали терять способность зачать ребенка, и потому до середины двадцатого века количество волшебников оставалось ничтожно малым. К счастью, с началом эры Геллерта все изменилось. Рожденные в первые годы колдуны уже ожидали появления на свет внуков.

— …сколько ей лет?

Раздираемый мыслями, схожими с непослушными пикси, Фабиан не заметил, как оказался рядом с Боунсом и той несчастной, которой предстояло за него выйти.

Эта девчонка из «остатков», невысокая, худенькая, бледная, смотрелась совсем ребенком. Фабиан не нашел в ней явных изъянов, разве что уши торчали, но это не делало ее уродливой. Скорее наоборот, смотрелось мило.

— Двадцать, юноша, — торжественно объявила воспитательница, поправив накидку и сложив руки на животе.

— Почему она до сих пор с вами? — допрашивал Эдгар. Присутствие девушки его ничуть не смущало. Так капризный покупатель вслух рассуждает в аптеке, стоит ли брать сушеных скарабеев или подождать рождественской распродажи.

— Здорова, но уж больно худа, — с искренним сожалением ответила воспитательница и, чтобы Боунс не сорвался с крючка, принялась нахваливать: — Скромная, хозяйственная, молчунья, у матери ее двое сыновей да она. Как видите, юноша, данные обнадеживающие…

— Ее зовут Дора, — тихо прошелестел на ухо ветер.

Вернее, Фабиану показалось, что это был ветер, а на деле эти слова произнесла девушка, которая подкралась так незаметно, словно была им рождена. Густые темные волосы, собранные заколкой, доходили ей почти до талии.

— Он даже имя ее не спросил, — продолжила она. — Сразу про возраст и про родителей.

— Ему все равно, как ее зовут, — машинально ответил Фабиан и осекся. Благодетель не должен обсуждать своих братьев. Сплетни — женская болезнь. — Я собирался на улицу. Не хочешь?..

Желающим выйти на свежий воздух не препятствовали. Выпив вина и завязав разговор с девушкой, многие с удовольствием перемещались на крыльцо, а оттуда — в сад. Фабиан хотел сбежать, чтобы не мозолить глаза наставникам своим одиночеством, но теперь это было необязательно. И все же он предпочел покинуть душный зал.

— Я Фабиан, — на ходу представился он, помогая девушке спуститься. Ее тонкие пальцы были прохладными.

— Изабелла. Я тебя раньше здесь не видела.

— Да, я… у меня день рождения в декабре.

— Зимний ребенок, — мечтательно протянула она. — Миссис Фадж на занятиях по материнству говорила, что зимние дети самые спокойные. Почти не кричат.

— Ну да, я редко кричу, — пошутил Фабиан, и Изабелла хихикнула. — У вас есть занятия по материнству? Серьезно? И чему там учат?

— Быть хорошей матерью, — последовал лаконичный и очень предсказуемый ответ.

— Моя невестка должна родить летом, — зачем-то сообщил Фабиан.

— О, поздравляю, — восторженно воскликнула Изабелла. — Надеюсь, будет мальчик!

— Гидеон будет любить дочь так же сильно, как сына. — Все говорили одно и то же, узнав о беременности Алисии, и Фабиану отчего-то захотелось указать этой девчонке, которая бездумно повторяла заученные слова, что пол ребенка для любящего отца не так уж и важен. Главное, чтобы был здоров.

— Гидеон? — она настороженно свела брови. — Редкое имя. — Изабелла беззастенчиво уставилась на Фабиана, словно искала знакомые черты. Ее серые глаза потемнели. — Твоя фамилия Пруэтт, да?

Получив утвердительный ответ, она воровато осмотрелась, решительно взяла его за руку и потянула к высокому кусту ракитника.

— То есть с Алисией все хорошо? Она беременна?

— Почему ты беспокоишься за нее? — так же, как она, шепотом спросил Фабиан.

— С тех пор, как она покинула пансион, мы с Присциллой… это еще одна наша одноклассница… получаем письма, которые Алисия написать никак не могла.

— Что? С чего ты взяла?

— Они все одинаковые! «Любимые сестры! Милостью Геллерта со мной и моим мужем все в порядке. Жду с нетерпением дня, когда смогу привести в этот мир новую жизнь. Надеюсь, что вы со дня на день тоже обретете счастье быть полезными нашему общему делу». Как думаешь, неужели Алисия не сообщила бы, что ждет ребенка? А еще она перестала делать ошибки. Сомневаюсь, что в Хогвартсе учат грамоте.

— Да, странно. Я видел один из свитков, когда брат привязывал его к лапке совы, и он смотрелся внушительным. Фута три. Но послушай, Изабелла, — спохватился Фабиан, увидев ее искаженное страхом лицо, — с ней в самом деле все хорошо. Недавно у одного из выпускников родилась дочь, и девушки целыми днями ее нянчат.

— Записки от Марты, Ильсефины и Томазины примерно такие же, только почерк другой, — она упрямо сжала кулаки. — Знаю, для вас мы все одинаковые, но мы не безликие. Марта всегда была подлизой, а Ильсефина любит говорить правду, даже если собеседнику она не понравится. Их письма должны отличаться, а раз они похожи, значит, по крайней мере, одна из них лжет.

Фабиану показалось, что Изабелла дала ему пощечину.

— Я не считаю вас одинаковыми, — выдавил он. — Не знаю, что творится с письмами, может, Отдел Благомыслия и их исправляет, как картины, но я уверен, что Алисия счастлива с моим братом.

Однако мог ли он поклясться в этом? С невесткой они виделись мельком, на церемониях. В Восточное крыло пускали лишь мужчин с Печатью Верности на груди. Фабиан порылся в памяти и с удивлением обнаружил, что наедине он с Алисией ни разу не оставался.

А вдруг Гидеона изменили те полгода, что он провел в рейдах? Вдруг чувство вины задушило в нем едва зародившуюся любовь и обратилось против нее? Что, если брат возненавидел жену, потому что в борьбе за ее руку потерял самого себя?

Из таких крохотных сомнений складывалось впечатление, что мир вокруг ненастоящий. Даже мудрости Гриндевальда трактуются так, как выгодно в тех или иных обстоятельствах.

Изабелла вдруг поникла, взгляд потускнел, будто свечу задули. Она коснулась руки Фабиана и попросила:

— Скажешь ей, что мы скучаем, ладно? И что мы рады за нее.

— Если в день Геллерта ты все еще будешь здесь, я попрошу Алисию передать очередное письмо через меня. Договорились?

— Как замечательно, — выдохнула Изабелла, сжав его пальцы. — Ты правда сделаешь это, Фабиан?

— Конечно. Хотя я сомневаюсь, что такая красивая девушка задержится в пансионе надолго.

Он сказал это без какого-либо умысла, не ради того, чтобы сделать комплимент, просто хотел дать ей надежду, что их с подругой воссоединение не за горами.

Изабелла залилась краской, поспешно отпустила его руку и заторопилась, пробормотав:

— Мне… мне нужно обрадовать Присциллу…

Фабиан с легкостью позволил ей сбежать.

Как же сложно искать темы для беседы с девушкой!

Интересно, о чем Гидеон разговаривает с Алисией? Подробности рейдов разглашать нельзя, обсуждать учебные дела тоже нежелательно. Сплетничают об однокурсниках и их женах? Наверное.

Фабиан дошел до конца гравийной дорожки, обогнул фонтан, пару минут полюбовался павлином и решил, что пора бы уже возвращаться в зал. Шататься по саду без пары означало вызвать неудовольствие наставников.

Он нырнул в просвет между двумя частями живой изгороди и замер.

— Эжена завтра казнят. Публично. В Париже это любят.

— Мне жаль. Но он знал, на что шел.

Говорили двое, на общем языке. Один из голосов показался до боли знакомым.

— Дом обыскали еще раз от пола до потолка, но ничего больше не нашли и семью оставили в покое.

— Слава Геллерту.

— Прибереги это дерьмо для торжественных случаев, — огрызнулся незнакомец.

— Мне пришлось рассказать про палочку. — Голос Боунса дрогнул. Фабиан никогда не слышал в нем такой горечи. Он даже подумал сначала, что это говорит кто-то очень похожий, но тут его назвали по имени:

— Я знаю, Эдгар.

— Нас предали. Благодетели точно знали, что в доме Эжена кто-то творит магию.

— Я знаю, ты не виноват. Ты молодец, что помог девчонке взять себя в руки, прежде чем подоспели остальные. Нам удалось сохранить ее существование в тайне. Да, ее отцу пришлось пожертвовать собой, но так поступил бы каждый на его месте.

— Надолго ли хватит его жертвы? С возрастом ей все сложнее это контролировать.

— Да потому что нужно обучать их с малолетства, — раздраженно бросил француз, если Фабиан верно распознал акцент.

— Осталось только организовать прием заявок от их родителей, — съязвил Боунс.

— Не все сразу, — мрачно отозвался тот. — Наши отцы и так сильно рискуют. Мы не можем ходить по домам и раздавать листовки. Но те, кого мы уже обнаружили…

— Как это, раздавать листовки?

— Моя бабка рассказывала, что до пришествия Геллерта маггловские торговцы рекламировали так свои товары. Подсовывали кусочки бумаги под двери или оставляли на пороге.

— Чудно, — рассеянно буркнул Боунс.

Какое-то время Фабиан слушал тишину и удары собственного сердца, а после француз прошептал:

— Аномалии — главная наша надежда. Мы должны приложить все усилия, чтобы пробудить в них силу.

— Полукровок привлечь к нашему общему делу проще, — возразил Эдгар. — И у них уже есть палочки.

— Зато многие из них готовы лизать ботинки Благодетелям. А аномалии…

— Ты позволил себе утратить хладнокровие, — прошипел Боунс. — Аномалии — инструмент для достижения нашей цели, не более. Непонятно еще, из скольких выйдет толк. Какие же вы все-таки французы… сентиментальные.

Тот, похоже, ничуть не смутился.

— Франция — колыбель революции.

— С чего ты взял? — опешил Боунс от такого заявления.

— Прочел в старой маггловской книге. Хочешь, и тебе одолжу?

— Да пошел ты.

Зашуршал гравий под ногами: Боунс поспешно покидал сад. Оно и понятно, за такие разговоры можно было оказаться на допросе в Отделе Благомыслия.

Его собеседник еще какое-то время постоял на месте и тоже двинулся в сторону замка.

Фабиан наконец смог пошевелиться. Он обнаружил, что крепко сжимает палочку онемевшими пальцами, и с трудом разжал их.

Казалось, что с момента их с Изабеллой беседы прошло несколько дней, а то и недель. Мир, будто глиняная чашка, раскололся, и один из черепков укатился куда-то в кусты.

Тот самый черепок, где Эдгар Боунс бесил однокурсников своей показной преданностью и высокомерием.

Фабиан пожалел, что не сделал ни одной попытки последовать за его сообщником и узнать имя, но было уже поздно.

Уилтшир поглотил француза и швырнул в круговерть праздника. Фабиан, выйдя из тени живой изгороди, пересек внутренний двор и шагнул за ним следом.