Стихи о бедах и горестях (джен)

В Двинске я сплю на поверхности зеркала.

С. М. Эйзенштейн.

Над миром летит суровый ноябрь.

В городе над Невою холодно так,

что сфинксам бы повязать махровые шарфики,

и картошка, гнилая — миллион рублей фунт.

И живые люди

падают в черную замерзшую грязь,

зажимая руками обожженную дырку в шинели,

и перестают быть живыми.

А мы — отчаянно-молодые!

А нам — яркие женские сарафаны под Вологдой,

высоко, над водой, на обрыве -

точно цветные карандаши!

А мы — строим мост,

в суете,

неумело, но вдохновенно-азартно ругаясь,

и в стройке для нас — открывается форма симфонии.

Может, и мы — если только не повезет…

Не сегодня, так завтра так же свалимся в мерзлую грязь,

не с дырою в шинели, значит, в тифозной горячке.

И — всё.

Только нам не до этого.

Ведь вокруг — разноцветные стены Малевича!

Ведь в вагоне есть печка и чай,

пусть без чая, зато с сахарином,

и огромная стопка еще непрочитанных книг,

перевязанная вместо бечевки

старым перестиранным раз семнадцать бинтом.

А вагоны можно разрисовать!

А на фанерных щитах — сколько можно нарисовать декораций!

Теми красками, что найдутся.

Жженная умбра, охра и киноварь

и совсем-совсем последние остаточки,

выскребаешь одолженной шпилькой,

сиены и кобальта.

Ветер с мокрым колючим снегом -

как это может быть одновременно? но есть -

жгущий лица, срывающий башлыки,

для нас — ветер жизни.

Какой-то совсем другой.

Неизвестной.

Но это — стоит того.

Так отчаянно-юны!

Хорошо б в эту новую жизнь

взять с собою хотя бы один сарафан.