Божий дар (гет)

Геллерт Гриндевальд смотрел на неё своими разноцветными глазами, прожигал насквозь, в неистовом урагане сметал препятствия одно за другим. Проклятая магия носилась повсюду, со свистом и грохотом въедалась в стены, отскакивала, уничтожала всё на своём пути, точно первозданная буря.

С Арианой уже происходило подобное. Тогда, когда она убила мать. Магия вышла из-под контроля, сгусток вырвался наружу, сознание потухло, а когда Ариана очнулась, у её ног лежал красный фарш. Сейчас происходило то же самое. Ариана знала, что этот человек — волк, он сожрёт их семью вместе с остальными. Она не могла лишиться ещё и братьев.

— Стойте! — изо всех сил кричала она.

Если уж кто-то и должен остановить это безумие, то это она. Иначе зачем её терзали эти видения? Она — Ловчая, страх земных волков. Ради семьи, ради мамы.

Жадный не хотел убивать её, он метил в её братьев. Ариана уже знала, что он хочет сделать, а потому преградила путь проклятью. Оно впилось ей в грудь, въелось в неё, вздулось внутри красной болью. «Наконец-то всё закончилось, — угасая, думала Ариана, пока Альбус и Аберфорт пытались сделать с ней хоть что-нибудь. — Я должна была расплатиться за всё… За мамину смерть». Геракл, убивший свою семью в порыве безумия, должен был расплатиться.

По щеке стекла слеза, и Ариана сомкнула веки.

* * *

Они снова пришли к морю. Был отлив, дул противный ветер, но Ариана почему-то почти не чувствовала холода. У Тома раскраснелся нос, и он то и дело натягивал на себя тепло с помощью золотистой магии. А Ариана почему-то не мёрзла. Может, это нормально? Она же, кажется, воскресла. Воскресшие чувствуют холод? Это явление надо было изучить, но, к сожалению, Ариана пока не знала как.

Отлив обнажил серо-бурую отмель — её ещё шельфом называют, — и Ариана, натянув высокие рыбацкие сапоги, потащила Тома собирать моллюсков. Он не сильно сопротивлялся, но, когда они пришли к берегу, он наколдовал золотистое тепло на себя — хотел ещё и на Ариану, но та испугалась — и сел чинить лодку. Они нашли её неподалёку, она была совсем дряхлой.

Ариана не возражала, что Том не помогал ей с моллюсками. Главное, чтобы просто был рядом, если вдруг её снова засосёт в водоворот времени. В прошлый раз он очень помог, и Ариана не могла отрицать это, пусть даже он тысячу раз будет Ужасным Волком.

После его помощи на ум всё чаще и чаще стал приходить Аберфорт. Он тоже раз за разом вытягивал Ариану из толщи временны́х пластов и усмирял чёрную опухоль, когда та вырывалась наружу.

Это была вторая мысль, не дававшая покоя. Куда делась чёрная опухоль? Она росла в груди Арианы с того дня, когда отец натравил на мальчишек зелёную смерть. Но сейчас, после воскрешения, на месте чёрной опухоли был маленький клубочек с золотыми нитями. У Тома, если сильно сощуриться и всмотреться, был такой же клубочек, только намного больше.

Всё это было странно.

Ариана поджала губы и поддела ил лопатой, выискивая моллюсков. Молчание порождало мысли, а мысли затягивали в прошлое. Ариане это не нравилось, поэтому она заговорила о бесполезностях.

— Когда я была маленькой, мы с Аберфортом тоже бегали сюда собирать моллюсков. — Она повыше закатала рукава, выуживая из песка склизкие раковины. — Матушка потом готовила из них клэм-чаудер. Это такой суп. К сожалению, я его готовить не умею. Зато у меня отлично выходит каул. Когда-нибудь, когда я стану богатой и куплю мясо, я приготовлю его и угощу тебя.

Ариана улыбнулась и взглянула на Тома. Тот, прикусив язык, чинил магией лодку. Он сказал, что с лодкой можно будет рыбачить не только на берегу.

— Том, — позвала она, и он поднял голову. — Слушай… — Ариана помялась, перекидывая из руки в руку ведро с моллюсками.

— Говори скорее.

— Ты прости меня, что я тебя сюда притащила. И что я твою палочку сломала, тоже прости. И что убить хотела. Мне очень жаль.

Ариана стояла неподвижно и глядела ему прямо в тёмно-синие, как штормовое море, глаза. Наверное, это было правильно. Извинения. Не то чтобы Ариана была уверена, что он их заслуживал. Всё-таки он Жадный, а таких, как он, ни в коем случае нельзя прощать и уж тем более просить прощение у них самих.

Но, с другой стороны, было ли право у Арианы вмешиваться в ток времени? Да, она знает, что произойдёт, но есть ли у неё право лезть в предначертанное и менять замыслы высших сил?

Ну и к тому же Том пока ещё не стал Жадным. Вернее, он стал им, но только в другой складке времени — в той, какую видела только она.

— Я приму извинения, если ты аппарируешь меня обратно в Лондон. — Том ухмыльнулся и, отряхнув руки, выпрямился во весь рост. — Аппарируй. Верни меня обратно. Тогда я тебя прощу.

Ариана замерла.

— Ап… Аппарировать? — переспросила она, чувствуя, как начинает пульсировать клубок в грудной клетке.

— Да, именно. Из-за тебя же мне приходится жить в какой-то халупе и есть плохо пропечённую рыбу. Верни меня назад. Или научи меня аппарировать. Или как ты это называешь, не знаю. В общем, используй свою магию.

В висках Арианы забилась кровь. Неужели он просит её выудить из себя своё проклятье? Неужели просит пропустить его сквозь кожу и дать вырваться наружу? Снова перед глазами, словно появляясь из глубин ада, всплыли лица трёх мальчишек, отца, матери, братьев и другого Жадного.

Смерть. Именно она и текла по её венам.

Холод земли, копошение белых личинок, снующих между пальцев, спёртый запах трупной гнили и мерзкая пульсация чёрного сгустка в груди. Всё это — то, что даровало ей её проклятье.

— Нет, — просипела Ариана. — Ни за что!

— Но почему? Ты же ведьма, для тебя колдовство должно быть естественнее, чем дышать, — удивился Том.

— Я же сказала, ни за что! Я так и знала, что ты ни черта не понимаешь!

Ариана подхватила ведро с моллюсками и быстрыми шагами понеслась прочь с этого места. Стало плевать, накроет ли её временны́м потоком или нет, плевать, окажется ли кто-нибудь рядом, чтобы помочь. В конце концов, она привыкла быть одна.

— Да, я не понимаю, в чём твоя проблема! Не понимаю! Так объясни! — кричал вслед Том. — Люди так делают, чтоб ты знала! Говорят словами!

Ариана резко остановилась.

Этот глупый Жадный в самом деле ничего не понимал. Иначе он не причитал бы над своей сломанной дрянной палочкой! Иначе он не старался вытянуть из золотого клубка зелёную нить смерти, иначе он не был бы Жадным.

Однако он прав. Нужно рассказать ему, чтобы он понял. Люди так делают — говорят. Выдохнув, Ариана присела на корточки и прижала мокрые, пахнущие илом ладони к лицу.

— В моих и твоих жилах — проклятье, — начала она. — Ты почему-то считаешь его нормальным, правильным. А оно несёт в себе смерть. Я знаю, я видела много раз. И каждый, глядя мне в глаза, видит это. Ты такой глупый. Почему-то считаешь, что всё делаешь правильно, поступаешь хорошо, а я видела, как ты бросаешь смерть направо и налево, как люди вокруг тебя мрут и как ты мрёшь, прямо в живого мертвеца превращаешься. Лучше, чтоб я тебя убила. Я уже убивала. И всё из-за этого проклятого проклятья! — Ариана вскочила на ноги и чуть не врезалась в Тома. Оказывается, он всё это время стоял за её спиной. Ариана сцепила зубы и ткнула ему пальцем в грудь. — Ты! Ты невероятно глупый, самовлюблённый, трусливый мальчишка, который не может понять, в чём моя проблема!

Вена на виске Тома дрогнула.

— Это я глупый? На себя погляди, припадочная психичка! Чтоб ты знала… — Но он не успел закончить, как Ариана его тут же перебила. Она резко развернулась на пятках, замельтешив из стороны в сторону.

— О, мой старший братец был точно такой же, а дружок его — так и вовсе вылитый ты. И все вы, как один, одержимы этой вашей магией! Пьянеете ею, дуреете, как будто она ваш опиум. Правильно, зачем слушать какую-то сумасшедшую девчонку! Я же припадочная психичка, верно! "О, Ариана, ты не понимаешь, ты совсем маленькая и глупенькая, посиди в комнате, не мешай нам изучать магию!" Чёртов Геллерт! Напудрил ему мозги, а сейчас вся Британия боится произнести его имя! А я хочу, чтобы он сдох! Сдохни, чёртов Геллерт Гриндевальд!

Она зашлась в кашле, ногтями впилась в раскрасневшуюся кожу на шее. Под пальцами гудела взбешённая кровь.

— Что ты несёшь? — опешил Том. — При чём тут Гриндевальд вообще?

Откашлявшись, Ариана исподлобья зыркнула на него. Воистину глупый, мнящий себя гением Жадный!

— А при том. Ты такой же, как и он. И сотворишь всё то же, что творит он. — Она выдохнула и снова села на корточки, уткнувшись лицом в колени. — Когда я была маленькой, из-за меня умерли те мальчики, которых ты видел. Их тела казались мне такими большими, когда отец тащил их и закапывал под стеной. Но теперь, когда я вижу их снова, они кажутся совсем маленькими. Крошечными… Потом отца забрали. Мама не сказала, куда его увели, но я видела, что он в тюрьме. Он был таким тощим, с впалыми глазницами на зеленоватой коже… А потом из-за чёрного сгустка, который вырвался из меня наружу, умерла мама. Если бы Аби был рядом, он смог бы его сдержать. Если бы я была чуточку сильнее, я бы сама смогла. Но это проклятье, эта чёртова магия, текущая во мне, сильнее меня… Я не хочу, чтобы из-за моего проклятья кто-то снова умер. Понятно тебе? Я не хочу становиться такой, как вы, Жадные.

Она прижала ладони к лицу. Холодные, они резко контрастировали с горячей, почти пылающей кожей век. Тяжело дыша после длинной речи, прорвавшейся из неё, как вода сквозь пробитую плотину, Ариана чувствовала, что как будто ей стало чуточку легче. Она никогда так много и долго не говорила. Раньше она в принципе старалась больше молчать. Однако сейчас, когда мысли превратились в слова, обрели тело из звуков и умерли, рассеявшись в воздухе, на место гнева и страха приходило спокойствие.

— Что за чёрный сгусток? — спросил Том.

— Не знаю. — Ариана передёрнула плечами, всё так же не отнимая ладони от век. — Чёрная опухоль вокруг золотого клубочка в груди. Она у меня давно была. Кажется, лет с шести. Мне сейчас уже пятнадцать, к слову.

Ариана открыла глаза и посмотрела на Тома. Он задумчиво тёр подбородок и жмурился, пристально глядя в область её груди, пытался разглядеть там золотые нити. Хотя матушка наверняка сказала бы, чтобы Ариана обязательно залепила ему пощёчину за то, что он пялится на её грудь. Это не по-джентельменски!

— Я ничего не вижу, — сказал он, и Ариана удивлённо захлопала глазами.

— В самом деле? Даже когда щуришься? Странно, я же вижу. У тебя тоже золотой клубок есть, вот тут. — Она очертила круг на его груди. Матушка за такое оторвала бы ей руки. — Нет? Не видишь? Ладно, ничего не поделаешь. Пошли.

Подхватив ведро с моллюсками, Ариана снова зашагала вперёд, только в этот раз шаги её были спокойными и размеренными.

— Это ядро, — вдруг выдал Том. — Золотой клубок — это магическое ядро. Говоришь, у тебя вместо него был чёрный сгусток? И он убил твою мать?

— Ага. Я иногда приходила в неистовство, и он вырывался из меня, снося всё на своём пути. У меня в комнате, ну, в Годриковой впадине, мама установила какие-то очень мощные защитные чары, но я и их сносила. Меня только Аби и мог успокоить.

— Так ты обскур… — изумлённо пролепетал Том, и Ариана нахмурилась.

— Я сейчас обижусь.

— Это диагноз, а не ругательство. Конечно, ты обскур! Ты же магию сдерживаешь. — Он победно посмотрел на неё, будто бы открыл какой-нибудь новый закон. Ариана поморщилась. — Но странно… Обскуры не живут долго, десять лет — максимум. А тебе пятнадцать… Хотя выглядишь на тринадцать.

Фыркнув, Ариана стрельнула в него взглядом.

— Ты тоже не особо взрослый, малыш.

— Ах, вот это оскорбление! Я сейчас расплачусь прямо тут! — съязвил Том в ответ.

Они дошли до домика, и Ариана, войдя внутрь, тут же стащила с себя высокие рыбацкие сапоги и поставила ведро у рукомойника. Из головы никак не лезли слова Тома. Она больна? Она должна была умереть? Она же умерла. Но не из-за болезни. Её убил Жадный, этот дьявол.

— Чёрт, — выругалась Ариана.

Мелко дрожали пальцы. Всё из-за того, что она сдерживает своё проклятье? Из-за этого? Но она делала это ради других.

— Чёрт, — снова повторила она.

После воскрешения эта дрянь вырывалась из неё непроизвольно и непозволительно часто. Намного чаще, чем до смерти. За эти несколько дней Ариана колдовала больше двадцати раз. Ариана колдовала. От осознания этого тошнота надавила на основание языка и взбухла в глотке.

— Ты какая-то бледная. Ну, то есть… Бледнее обычного. Тебе плохо? — Том опёрся о стену спиной и заглянул ей в лицо. — Если тебе так противна мысль о том, чтобы аппарировать меня обратно в Лондон, то ради Бога, я не заставляю. Но мне всё равно нужно вернуться до начала учёбы. В конце концов, школа…

— Обскур, — перебила Ариана. — Расскажи об этом, и я… Я попробую аппарировать тебя. Расскажи всё, что знаешь.

На мгновение на лице Тома промелькнуло что-то похожее на изумление, но он быстро взял себя в руки и рассказал. Рассказал, что магия накапливается в теле и будто бы гниёт там, если не давать ей выход, а сам волшебник мутирует и превращается в обскура. Процесс необратим, поскольку обскури поглощает ядро и высасывает силы из волшебника. Успокоить обскури может только тот, кому доверяет носитель.

— Чёрт… — в сотый раз повторила Ариана, ещё больше бледнея. — Чёрт, чёрт, чёрт! Альбус был прав, это я во всём виновата!..

Когда в тот ужасный день Ариана открыла глаза после припадка, она поняла, что её руки измазаны в чём-то липком и красном, а в воздухе стоял тяжёлый, смердящий запах. Похоже пахло, когда матушка потрошила кур. Ариана повернула голову и закричала.

Мама — вернее, то, что от неё осталось — лежала у стены. Её будто отбросило ударом, распоровшим её пополам. От Арианы до стены тянулся след из ошмётков и крови. Мамина рука лежала в стороне, как будто ненастоящая.

— Мама! — завопила Ариана. — Мамочка! Мама!

Она рыдала, раздирала руками кожу, её рвало, пока она не отключилась. Ариана просидела на чердаке без еды несколько дней, пока дом не вскрыл Альбус. Ему написала соседка, миссис Бэгшот. Сказала, что давно не было видно Кендру и что это её тревожит. Что что-то произошло. К этому времени дом уже полностью провонял трупным смрадом.

— Что ты натворила… — выдавил Альбус. Слова еле-еле срывались с посиневших губ.

У Арианы не было сил ответить. Она тупо смотрела сквозь брата, ничего не видя, и лишь стоило ей закрыть глаза, перед взором возникала разорванная мама.

Альбус кричал на неё и несколько раз ударил чем-то, но Ариана не реагировала. И он был прав. Она заслужила всё это. Она убила мать.

На похороны её не пустили. Альбус сказал, что там не место сумасшедшей девчонке. И он снова был прав. Вдруг она убьёт кого-нибудь ещё? Поэтому она сама заперлась в комнате и выбросила ключ в окно. Братья потом еле нашли его, Аберфорт едва ли не выбил дверь и силой накормил Ариану, хотя её желудок отказывался принимать пищу.

— Я виновата, это я должна была умереть вместо неё! — кричала Ариана, хватаясь руками за чашу рукомойника. Её снова рвало, снова текли слёзы. — Если бы я только не сдерживала магию…

Она сползла на пол, прижимаясь головой к холодной стене. Рыдания перешли в беззвучный плач. Ариану колотило, как будто в лихорадке, всё тело пронизывала боль, и Ариана изо всех сил выкручивала запястья и раздирала плечи, чтобы хоть как-то от неё избавиться.

Не сразу она поняла, что что-то тёплое касается её плеча. Она подняла глаза, чтобы увидеть сквозь размывающую зрение пелену, как Том, старательно отводя взгляд и кусая губу, поглаживает её в тщетной попытке успокоить. Не совсем понимая, что делает, Ариана дёрнулась и крепко обняла его, вжимаясь лбом в его грудь и стискивая в руках края куртки. Рыдания снова полились из неё, и она понятия не имела, сколько так просидела, пока не заметила, что плач превратился во всхлипы, а сама она слушала бешеный стук Томова сердца.

— На. Выпей.

Он сунул ей в руки кувшин с водой и снова отвернул лицо. Ариана чуть не расплескала всё содержимое, но выпила. Голова болела после долгого плача, и Ариана вытерла лицо рукой, запустила её в карман, пошарила и вынула старую карту. Дама трефовая. Карта, обозначающая мать. Ариана прижала её ко груди и покосилась на Тома.

— Спасибо, — просипела она. — Просто… Просто я вспомнила её… Маму. Она… Я… Ты же видел трупы? От бомб. — Том кивнул. — Я… Я превратила её в нечто подобное… Когда была не в себе… Я убила её, как Геракл убил свою семью: во время безумства.

В ушах звенело, но слова вырывались из Арианы, как тот самый чёрный сгусток — непроизвольно. Она слишком долго держала всё в себе. Слишком долго. Впрочем, кажется, Том не возражал. Он перетащил её на старый, пропахший пылью диван, набросил на неё плед, и уселся рядом, глядя на умирающее за окном кровавое солнце.

— Я тоже убил свою мать, — вдруг сказал он, крутя в руках палочку матери Арианы. — Когда родился. Она умерла в родах. И потом… — Он глубоко вдохнул, закрывая глаза. — Потом я убил девочку в школе. Нечаянно. Случайно. Я не хотел. Она заперлась в туалете, а я с василиском… У меня василиск, она самка. Ну… Я не умираю от её взгляда, а другие… В общем. Я не знал, что девчонка там. Я не хотел, чтобы меня посадили, а мою питомицу прикончили, и я… В общем, ну, в Хогвартсе никому нет дела до маглорождённых, и я обвинил другого мальчишку. Его исключили, а мне даже чёртову награду дали. Аж думать противно.

Закончив свою исповедь, он выдохнул, и лицо его облегчённо расслабилось. Ариана высунула руку из-под покрывала, потрепала его колено и натянула плед и на Тома, тот лишь ухмыльнулся на её действия.

— Да мы с тобой оба… — хрипло сказала Ариана, не закончив фразу.

Она запрокинула голову и уставилась в окно. По ночному небу, настолько синему, что уже почти чёрному, плыли блестящие, как перламутр ракушек, звёзды.

— Оба что? Ненормальные убийцы? Конченые ублюдки?

— Небо такое красивое, — прошептала она, уткнулась ему в плечо и засопела.

Сегодня она тоже слишком много исповедовалась.

* * *

Том уже честно признавался себе, что его до чёртиков пугает Ариана. Когда он понял, что она обскур, у него холодный пот по спине прошёл. Обскуры — абсолютно бешеные, непредсказуемые создания, которые несут за собой одни разрушения.

Но она не выглядела как обскур. Да, Ариана сто процентов была поехавшей и уж точно плохо дружила с головой, но обскуром она не была. По крайней мере, сейчас. Она сказала, что черный сгусток растворился, и Том проверил это, бросив на неё диагностическое заклинание, пока она потоком вываливала на него оскорбления там, на берегу. Благодаря тому, что палочка зарегистрирована была на взрослую волшебницу, Надзор не следил за ней, и Том мог колдовать вволю.

Однако заклинание не выявило никаких отклонений в магическом ядре Арианы. Слабость — да, истощение — да. Обскур — нет. К тому же ей было пятнадцать. Старовата она для обскура.

Когда она билась в рыданиях, Том понятия не имел, что ему делать. Он никогда не успокаивал плачущих. Он ненавидел, когда в приюте ревели дети. Обычно он не трогал их и стоически терпел их слёзы, а когда было невмоготу, то просто усыплял их невербальной магией. Вообще-то, это называется «глушил», но «усыплял» звучит куда приятнее. Том хотел и Ариану оглушить, но стоило ему взглянуть на неё и подумать, какой крошечной и беспомощной она выглядит, прямо как кролик чёртового Стаббса, наколдовать заклятие он не смог. Вместо этого сотворил нечто безумное: присел рядом с ней на корточки и провёл рукой по её тощему плечу.

Конечно же, конечно же, он возился с ней исключительно потому, что ему это выгодно! Ариана умеет аппарировать, а он нет, да, он уже думал об этом много раз, и вообще, она обещала вернуть его в Лондон, поэтому надо втереться ей в доверие, да, именно, именно! Этим он и занимается: старательно втирается ей в доверие! Он ни в коем случае ей не сочувствует и уж тем более не видит в ней, сопливой дуре с опухшими глазами, себя. Он таким не был! Когда умерла Миртл, он… Он был точно таким же.

Когда Ариана рассказывала, как убила мать, холодный пот на спине Тома кристаллизовался и превратился в лёд. Она прикончила свою мамашу во время очередного своего прихода… Воображение тут же нарисовало разорванную, как бомбой, женщину с вывороченными внутренностями и выпученными глазами, безжизненно пустыми и оттого кажущимися стеклянными. От этого Тома замутило.

Но в то же время он почувствовал, что больше не может носить всё в себе. И он рассказал ей о том, что консервировал в себе уже год. И ему полегчало. Кажется, он стал немного понимать тех людей, которые припадают губами к решётчатому окошку исповедальной будки и высыпают отходы своей души на запертого там пастора.

Том понятия не имел, зачем перетащил Ариану на диван. Снова втирался в доверие, да, точно. Или нет. Том понятия не имел. Он просто перетащил её на диван и укрыл пледом, и всё, больше ничего. Просто так. Ни для чего. Лорд Волдеморт может делать всё, что душе угодно! Хочет — душит кроликов, хочет — перетаскивает плачущих девиц на диван и укрывает пледом!

Когда она натянула плед и на него и засопела у него на плече, Том подумал, что это очаровательно. Отвратительно. Он имел в виду отвратительно. Он ненавидел сопли, и его всегда бесило, когда малявки в приюте пытались на нём виснуть.

— Небо такое потрясающее, — промямлила она, засыпая, и Том бросил взгляд на окно. Ариана сказала правду: небо действительно выглядело потрясающе.

И вот она спала, обслюнявливая его куртку, а Том всё смотрел и смотрел на небо, усеянное звёздами. Бесконечность, распростёртая прямо над головами. И, не сводя с него глаз, Том вдруг вспомнил, что назавтра ему исполняется шестнадцать.

Оказывается, они почти ровесники с Арианой.

Надо всё-таки узнать, что с ней такое. И кто же такие её братья. Имена у них больно знакомые. Том ещё раз бросил взгляд на Ариану и, подумав, что она похожа на кролика-убийцу с раскрасневшимися глазами, отключился.

В конце концов, он сегодня слишком много исповедовался.