Внутри зеркала (джен)

Калеб стоял перед зеркалом.

Хогвартс дышал глубокой ночью. В стенах звенела тишина, как ожидание. Где-то далеко поднимался ветер с озера, но в зале, где стояло зеркало, было абсолютно неподвижно. Только свеча, принесённая им самим, мерцала рядом, отбрасывая дрожащие блики на каменный пол.

Он стоял в том же месте, где стояли до него — мать, Альбус Дамблдор, Гарри Поттер, возможно, и сам Томас Реддл. Стоял, как последний в длинной линии тех, кто смотрел в зеркало в поисках правды — и слишком часто находил себя.

Он не дрожал. Не сомневался. За последние месяцы он прожил больше жизней, чем казалось возможным. Он чувствовал не страх — только глубокое, почти нежное знание: это его выбор. Не потому, что он слабее. А потому что сильнее.

Он достал письмо. Оно было написано на той самой странице, что открыла всё. Там, где рукой матери были оставлены первые строки. Он продолжил, как будто она ждала именно этого.

"Ты получил всё, что хотел. Но я — получил тебя. Я знал, что не смогу победить тебя извне. Только изнутри. Как это пыталась сделать она. Только я пойду дальше. Я отдам то, что тебе так нужно. Меня. Но не ради тебя. Ради того, чтобы остановить — хоть кого-то."

Он положил письмо на постамент перед зеркалом. Оно не упало. Не шелохнулось. Ветер, казалось, даже не тронул бумагу.

Он посмотрел в отражение. Оно встретило его не искажением, не фантомом, а собой. Самым настоящим. Калеб видел себя — глаза полны решимости. Он кивнул. Его отражение — тоже.

И вдруг отражение заговорило.

— Последний шаг, Калеб. Ты уверен?

Он не испугался. Он знал этот голос. Он слышал его много раз в письмах, в зеркале, в снах. Он не знал точно, кто это — Томас, его собственная тень или нечто между. Но знал главное: это не важно. Важно — то, что он выбрал.

Он прошептал: — Я отдаю себя. Не чтобы жить вечно. А чтобы ты... наконец умер.

Зеркало вспыхнуло. Словно ледяное пламя охватило его. Стекло пошло трещинами. Сначала маленькими. Потом — широкими, как раны. И изнутри вырвался звук.

Не крик. Не рёв. Это было похоже на то, как кричит само пространство, когда его разрывают. Сотни голосов, переплетённых в один. Шёпот, боль, ярость, и — страх.

Он шагнул вперёд. Его ноги дрожали, но он не остановился. Он касался стекла — и оно было холодным, как снег. Его ладонь соприкоснулась с отражением, и в этот момент трещины вспыхнули. Из зеркала вырвался свет.

Он чувствовал, как что-то внутри него отделяется. Не уходит — а разъединяется. Как будто две нити, долгие годы спутанные, наконец разрываются. Он чувствовал каждую боль — но не отступал.

И тогда… зеркало втянуло его.

Он исчез. Без звука. Без следа.

Лишь мгновение спустя зеркало взорвалось изнутри — не в осколки, но в рассыпавшееся в воздухе серебро. Стекло не упало — оно испарилось. Тёмный камень зала содрогнулся, но не разрушился. Свет погас сам по себе.

И только тетрадь осталась.

Одинокая. Закрытая. На ней — едва заметная надпись: "Письма, которых не должно быть".

На следующее утро Калеба не нашли. Его имя исчезло с переклички, словно никогда и не существовало. Слизеринцы не говорили о нём. Но одна девочка с Рейвенкло, которая однажды видела его ночью у библиотеки, утверждала: "Он исчез, как отражение, когда ты закрываешь глаза."

Мадам Пинс нашла тетрадь. Принесла её директору. Он долго держал её в руках, потом сказал: "Закройте зал. Никто не должен туда входить. Не сейчас."

Тетрадь хранилась в архиве, где никто не открывает то, что само не просит быть прочитанным. Но однажды, в другой год, другой ученик, тоже из Слизерина, нашёл её. И на первой странице — неведомо откуда — увидел новое послание. Написанное другим почерком:

"Истина — не в отражении. Истина — в том, кто готов исчезнуть, чтобы её сохранить."

А зеркало?..

Оно больше не отражало. Ни лиц. Ни теней. Ни света.

Только пыль. Только тишину.

И пустоту. Настоящую, без остатка.

Ту, что оставляет только тот, кто ушёл навсегда.