Первобытный мир (джен)

Можем ли мы создать динозавров?

«Вашингтон пост», 1 июня

В эпоху, когда научный триумф России звучит как набат, в нашей стране все настойчивее поднимается хор голосов, вопрошающих: неужели нам не суждено воссоздать свой собственный Парк Юрского периода? Скептицизм, словно терпкий ветер, обжигает лица ученых, требуя ответа: почему мы с таким обреченным опозданием плетемся в хвосте российской генетической революции? Наш корреспондент, Анджела Норманн, встретилась с маэстро биогенетики, профессором Чарльзом Блэквеллом из Национального центра биотехнологической информации (Бетесда, штат Мэриленд, США), чтобы пролить свет на этот вопрос.

АН: Мистер Блэквелл, расскажите нам о русском прорыве, который громом прокатился по научному миру.

ЧБ: Это сопоставимо с расщеплением атома, с рождением ядерной эры. Воскрешение динозавров — лишь самый впечатляющий, но все же только побочный эффект этого тектонического сдвига в науке.

АН: Почему же это произошло не у нас?

ЧБ: Фалина привнесла в генетику дыхание алгебры и высшей математики. Она сумела доказать незыблемые законы Менделя и принципы селекции с помощью элегантных алгебраических уравнений, оперируя генетическим кодом, как нотами на клавире. Поначалу сами русские смотрели на это как на причудливую интеллектуальную забаву, снисходительно позволяя девочке "играть". Но когда один из их сельскохозяйственных центров рискнул применить ее законы к селекции сельскохозяйственных культур, пригласив Фалину в качестве научного консультанта… Ей тогда было, кажется, 25 или 26 лет. Это позволило ей проскользнуть мимо окаменевшей системы научной бюрократии, где возрастной ценз — неприступная стена.

АН: И что было дальше?

ЧБ: Фалина защитила кандидатскую диссертацию об алгебраических основах селекции. Затем последовала череда статей, где она превратила таблицу кодонов РНК в стройную математическую симфонию, где каждый кодон обрел числовое значение, а отношения между ними описывались сложными функциями. Две из них вышли в Нидерландах и Швеции. И опять-таки, к этому относились как к изысканной игре разума, что, возможно, и спасло ее от зубов научной зависти и плагиата.

АН: Математическая таблица кодонов — это и есть уравнения Фалиной?

ЧБ: Нет, это лишь фундамент. Обладая даром предвидения, Фалина поспешила издать книгу о математических кодонах РНК и явить миру свои знаменитые два уравнения. Первое уравнение Фалиной — это алгебраическая формула, трансформирующая последовательность РНК в поддающееся исчислению числовое значение. Она, по сути, перевела ДНК на язык математики.

АН: На Западе сразу разглядели гений ее открытия?

ЧБ: Поначалу — лишь элегантную математическую головоломку. Но вторым уравнением Фалиной была математическая формула восполнения ДНК. Опираясь на теорию множеств, Фалина вывела формулу, позволяющую восстановить полную структуру ДНК даже давно угасшего организма. Это стало возможным благодаря открытию математических законов, управляющих кодировкой кодонами. Когда русские с триумфом представили миру лабрадорскую гагу, а затем — голубую антилопу, научное сообщество застыло в изумлении. Фалиной вручили Нобелевскую премию за открытие математической системы кодирования РНК. Ей тогда было 32 года.

АН: А почему мы не используем формулы Фалиной?

ЧБ: Используем, да еще как! Мы вернули к жизни странствующего голубя и денно и нощно трудимся над возрождением квагги.

АН: Почему не динозавров?

ЧБ: Вот это — вопрос на миллион! Потому что для этого необходима математическая система Фалиной в полном объеме.

АН: Разве это не два уравнения?

ЧБ: Не совсем так. Два уравнения нам известны. Если животное вымерло недавно, проблем не возникает. Но когда речь заходит о существах, стертых с лица земли миллионы лет назад… Тогда фрагменты ДНК загружаются в компьютер, и он, опираясь на теорию множеств, предлагает вероятные варианты полного восстановления утраченных фрагментов ДНК. Для их сравнения необходимо третье уравнение Фалиной: математический закон редактирования генома. Она разработала закон, учитывающий регуляторные элементы ДНК и другие факторы, влияющие на экспрессию генов, и использовала теорию множеств для определения оптимальных способов вставки или замены генетического материала. Только тогда компьютер сможет выбрать единственно верный вариант восстановления утраченного генома.

АН: Значит, нужен супермощный вычислительный центр?

ЧБ: Целый биогенетический центр, как в Крыму! Но чтобы он заработал, необходимо загрузить в компьютер третье и последующие уравнения Фалиной.

АН: А их еще много?

ЧБ: Для полноценной работы биогенетического центра необходимо уравнение оптимизации стабильности генома: формула, предсказывающая устойчивость восстановленной ДНК в долгосрочной перспективе. Она должна учитывать факторы, влияющие на мутации, репарацию ДНК и другие процессы, обеспечивающие целостность генома.

АН: Так…

ЧБ: И уравнение прогнозирования фенотипических проявлений: формула, позволяющая предсказать, как восстановленный геном проявится в виде конкретных признаков и характеристик организма. Это критически важно для понимания того, насколько точно восстановлен геном и сможет ли организм выжить и дать потомство.

АН: И это еще не все?

ЧБ: И, наконец, технологии адаптации к современным условиям: уравнение, помогающее адаптировать древний геном к современной окружающей среде. Это может включать модификации генов, отвечающих за иммунитет, устойчивость к болезням или адаптацию к изменениям климата. Без математической системы Фалиной этот центр останется мертвым грузом. Но стоит ее загрузить, и руководству останется лишь наблюдать. Компьютеры будут генерировать решения, а в инкубаторах — расти восстановленные геномы.

АН: Мы можем создать такой центр?

ЧБ: При наличии системы Фалиной — в мгновение ока.

АН: Фалина не собирается делиться своими знаниями с миром?

ЧБ: Пока нет. Она, похоже, ждет, когда Россия совершит окончательный рывок и продемонстрирует неоспоримое превосходство.

АН: Мы не сотрудничаем с Фалиной?

ЧБ: Увы, нет. А вот голландцы — да, и весьма успешно. Есть даже фотографии, где Фалина непринужденно рассекает на велосипеде по Лейдену. И, заметьте, именно там полным ходом идет строительство биогенетического центра, хоть и не полного цикла. Они планируют вырастить бескрылую гагарку и дронта. Фалина даже пообещала помочь им создать генетику белого дронта.

АН: А что это за зверь?

ЧБ: В Версале есть рисунки, изображающие белого дронта с острова Реюньон. Но ученые утверждают, что его никогда не существовало: за белого дронта приняли какого-то вымершего ибиса. Фалина и голландцы задались вопросом, возможно ли вывести его методами генной инженерии.

АН: А зачем им этот искусственный белый дронт?

ЧБ: Это вопрос престижа и демонстрации возможностей. Белый дронт — это своего рода научный вызов, доказательство того, что возможно воссоздать даже то, в существовании чего сомневаются. Если голландцам это удастся, это станет громогласным заявлением об их научном потенциале и возможностях генной инженерии.

АН: Значит, ключ к воссозданию динозавров — в уравнениях Фалиной?

ЧБ: Абсолютно верно. Без ее математической системы, позволяющей восстанавливать утраченные фрагменты ДНК и адаптировать древние геномы к современным условиям, воскрешение динозавров остается несбыточной мечтой. Мы можем возвращать к жизни недавно вымерших, но динозавры — это совершенно иной уровень сложности.

АН: Значит, пока у нас нет уравнений Фалиной, о динозаврах можно забыть?

ЧБ: Боюсь, что да. Мы можем восстанавливать геномы недавно вымерших видов, но для более древних существ, таких как динозавры, нам необходимо ее математическое волшебство. Она позволяет не просто "склеивать" обрывки ДНК, а предсказывать, как восстановить утраченные участки и, самое главное, как заставить этот восстановленный геном работать. Без этого мы будем лишь собирать сложный конструктор, которому никогда не суждено взлететь.

АН: И получается, что Россия, обладая этими уравнениями, уже далеко впереди?

ЧБ: Несомненно. Если верить слухам, у них не только "Мезозойский парк", но и серьезные разработки в области создания новых видов, идеально адаптированных к современным условиям. Это может произвести революцию в сельском хозяйстве, медицине и многих других областях.

АН: Что же нам делать? Пытаться переманить Фалину?

ЧБ: Это деликатный вопрос. Фалина, судя по всему, беззаветно предана своей стране. Возможно, стоит подумать о налаживании научного сотрудничества, предложить совместные проекты. В конце концов, наука должна служить всему человечеству. Но пока она держит свои ключевые уравнения под замком, мы обречены плестись в хвосте. А голландцы, кажется, уже готовы наступить нам на пятки.

АН: Чем чреват для мира прорыв Фалиной в военной сфере?

ЧБ: Потенциально — катастрофой. Представьте себе возможность создавать организмы с заданными характеристиками. Не просто клонировать существующих животных, а проектировать совершенно новые, с улучшенной выносливостью, силой, адаптацией к экстремальным условиям. В военной сфере это открывает ящик Пандоры для создания биологического оружия нового поколения. Можно пойти еще дальше и разработать биологическое оружие, избирательно поражающее определенные этнические группы, основываясь на генетических различиях.

АН: Это звучит чудовищно. Значит, необходимо международное регулирование?

ЧБ: Безусловно. Необходимо установить строжайший контроль над исследованиями в области генетики и биотехнологий, особенно в контексте военных разработок. Важно создать международную систему мониторинга и верификации, чтобы исключить возможность использования открытий Фалиной и других ученых в военных целях. Необходимо заключить международное соглашение, запрещающее создание, разработку и применение биологического оружия, основанного на генетических технологиях.

* * *

— Мама….

— Никаких мам! — Марина, словно обрубая крылья, резко одернула дочь. — Этим летом никакого моря. Денег нет, — отрезала она, сухим щелчком захлопывая дверь надежды.

Катя обиженно засопела, отводя взгляд. Она прекрасно знала, что дело вовсе не в деньгах. Просто отец, словно перекати-поле, в апреле прибился к новой работе, где отпуск полагался лишь после года каторжного труда. А поздней осенью, словно наваждение, вернулся в больницу с очередным приступом, как деликатно выражалась мама, «гайморита». Выписавшись, он, словно побитый пес, вновь обрел приют в семье. Мать, словно зачарованная старой сказкой про «новую жизнь», снова пристроила его по своим связям. Катя вздохнула, и вместе с выдохом растворились грезы о совместной поездке на море, о тех счастливых днях, когда они были единым целым.

— К тому же, у тебя трояк по рисованию, — продолжала отчитывать Марина, добавляя горькую ложку дегтя. — За такие "успехи" море не полагается. Может, в следующем году в Болгарию выберемся… Или в сентябре на пару недель из школы отпрошу.

— Ага… — кивнула Катя, с трудом сглатывая подступающий к горлу комок обиды.

На душе скребли ледяные кошки разочарования. В Болгарию они не поедут, и ее никто в сентябре не отпустит. Катя отвернулась к окну, взглядом провожая крупные капли дождя, беспощадно хлеставшие по серому асфальту. Разбиваясь, они оставляли мокрые следы, подобные слезам, невольно рвавшимся наружу. Хотелось разрыдаться, но она крепилась, словно хрупкий стебелек под напором урагана. Целый год напрасных ожиданий… Слезы сейчас ничего не изменят, лишь вызовут материно раздражение.

Хуже всего было другое. Еще в конце апреля она, словно павлин, распустила хвост перед подружками во дворе, захлебываясь рассказами о грядущей поездке на море. Да она каждый год так говорила, и каждый раз они, затаив дыхание, слушали ее красочные повествования о крымских берегах: о горделивом Ласточкином гнезде, высящемся над бездной, о Никитском саде, пленяющем диковинными растениями, и, конечно, об Алупкинском парке с его сказочным обитателем — черным лебедем, грациозно скользящим по зеркальной глади пруда. Как теперь показаться им на глаза? Как признаться в том, что все это было лишь призрачной иллюзией, что никуда она не едет? Поднимут на смех… превратят в посмешище… Мало ей школы, где ее и так обзывают "Катюхой-динозаврихой". Ком подкатил к горлу с новой силой, и Катя ощутила предательское жжение в глазах. Нет, только не сейчас. Нужно быть сильной, как кремень. В конце концов, это всего лишь поездка на море.

Но в этот момент Катя чувствовала себя преданной. Не отцом, нет, к его слабостям она успела привыкнуть. Преданной матерью, которая лишила ее маленького счастья, глотка свежего воздуха, возможности хоть на миг вырваться из душной квартиры, из плена унылых будней. А Марина, как всегда, пожертвовала Катиными мечтами на алтарь призрачной надежды на исцеление мужа. Девочка ненавидела себя за то, что вновь так легко поверила. За то, что уже представляла, как будет бегать по теплому песку, собирать ракушки, украшенные перламутром, и строить песчаные замки, словно неприступные крепости. За то, что уже мысленно ощущала соленый привкус моря на губах и слышала заливистые крики чаек, парящих в лазурном небе. Теперь все это казалось глупыми, наивными фантазиями, которым не суждено было воплотиться в реальность.

Она уже видела себя, крадущейся по двору, словно затравленный зверек, избегая взглядов подруг. Представляла их шепот за спиной, ощущала, как ядовитые стрелы насмешек пронзают ее насквозь. "Катюха-хвастунья! Катюха-динозавриха!" Слова, словно острые иглы, вонзались в самое сердце, оставляя кровоточащие раны. Хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть в никуда, чтобы никто ее не видел и не слышал. Каждое лето перед поездкой мать всегда колебалась, словно маятник: то едем, то не едем. Но этим летом надежды не было. Серые капли дождя превратились в едва заметную влагу на асфальте, а серое небо чуть посветлело, словно давая слабую надежду. Она понимала, что сидеть и жалеть себя — бесполезно, словно пытаться удержать воду в ладонях. Она живо представила, как соседский Сержка Щепкин будет злорадствовать, хохоча ей в лицо, словно гиена. И ответить будет нечего, словно язык отняли.

Она огляделась: в гостиной все, как обычно. Старый, обшарпанный синий диван с выцветшей желтой накидкой; такое же старое кресло, где часто засыпал пьяный отец, оставляя на обоях сальное пятно, которое уже ничем не вывести, словно клеймо позора. Те же желтые часы, отсчитывающие бесконечные минуты, тот же складной стол и тот же телевизор на тумбочке, словно око в другой мир. А в тумбочке — синий альбом с неуклюже наклеенными крымскими открытками. Катя собирала их долгими зимними вечерами, с детским усердием вырезая кусочки, словно создавая мозаику своей мечты. Она знала все, даже далекую Феодосию и Керчь, где никогда не была. Перед первым классом она с особой гордостью приклеила изображение горы Митридат со шпилем и музей Грина, словно маяк надежды, зовущий в дальние страны. Теперь все кончено: ничего этого не будет, словно свет погас. Год прошел впустую, словно сон, не оставив после себя ничего, кроме горького осадка. И снова ждать целый год, мечтая о том, чтобы лето поскорей миновало, словно страшный сон.

Воспоминания душили ее, накатывая горьким комком, не давая вздохнуть полной грудью. Здесь же, в тумбочке, лежал старый зеленый двухтомник Сергеева-Ценского "Севастопольская страда". Ей было пять лет, когда родители впервые повезли ее в Крым. Там, в Алуште, они долго поднимались в гору к музею Сергеева-Ценского. Кате запомнилась лишь летняя веранда, увитая виноградом, и разноцветное перо фазана, поразившее ее переливами, словно осколок радуги. Тогда, глядя в окно троллейбуса на осенние виноградники, она была уверена, что, вернувшись домой, начнет читать "Севастопольскую страду". И действительно, наутро она схватила книгу, но не поняла ни слова, словно написана она была на незнакомом языке. Теперь, спустя три года, она улыбнулась своей наивной детской мечте, словно глупому щенку.

Перед глазами мелькали терриконы, словно каменные великаны, и товарные цистерны, пропахшие нефтью, гнилой запах Сиваша, въедавшийся в память, и ночной вокзал Симферополя, где они шли на посадку мимо длинных составов, словно в бесконечном лабиринте. Она вспомнила, как проезжала ночью маленькую станцию Плешаково, и как они с Мариной Наумовой смеялись над Петром Плешаковым, вспоминая ту станцию, словно это была самая смешная шутка на свете. Она вспомнила, как в последний день августа с трепетом вырезала картинки катамарана и бота в свой синий альбом, словно вкладывая в это частичку своей души. Все было напрасно. Все было ни к чему, словно песок, ускользающий сквозь пальцы.

Глаза вновь наполнились слезами, словно готовыми пролиться дождем. Катя машинально щелкнула кнопкой телевизора и безучастно уставилась на экран, словно пытаясь найти там утешение. Слышались раскаты грома, и отряд всадников стремительно мчался мимо извилистой горной реки, словно спасаясь от надвигающейся бури. "Если так пойдет дальше, то гроза будет страшнейшая", — прозвучал голос одного из них, словно предзнаменование. Тут же хлынул обложной ливень, превративший все вокруг в бурлящий поток.

"Ни одного большого дерева, милорд."

"Ведь мы находимся в краю великих электрических бурь", — ответил второй, словно принимая вызов стихии.

Одного из героев звали Паганель. Девочка прищурилась, пытаясь вспомнить: где-то она уже слышала это имя, словно отголосок далекого прошлого. Герои закричали, увидев гигантское дерево, название которого Катя не расслышала. Вода бурлила, поднимаясь все выше и выше. Комок слез, душивший ее, неожиданно отступил, уступив место любопытству, словно луч света пробился сквозь тучи. Вода прибывала все сильнее, угрожая затопить все вокруг. Герои отчаянно карабкались на дерево, словно спасаясь от неминуемой гибели, а индеец уплыл на лошади со странным именем Таука. Это было и в самом деле интересно, словно открывалась дверь в неизведанный мир. Каким-то чудом они умудрились развести костер на дереве, бросая вызов самой природе. "Мы должны добраться до «Дункана» и оттуда отправиться в путь вдоль тридцать седьмой параллели", — говорил один из героев, словно ключ к спасению лежал в этих словах. Месье Паганель… Это было необыкновенно увлекательно, словно захватывающая книга, которую невозможно отложить. Паганель, словно великий ученый, объяснял, что в каком-то документе слово "Австрал" нужно читать как "Австралия".

Катя на мгновение забыла про обиду, про несостоявшееся море, словно ее и вовсе и не было. Словно перенеслась в другой мир, полный приключений и опасностей, мир, где отважные герои боролись за свою жизнь. Ей захотелось узнать, что такое этот "Дункан", кто такой этот Паганель и почему так важно двигаться вдоль тридцать седьмой параллели, словно от этого зависело будущее всего мира. Дождь за окном перестал существовать, серый асфальт исчез, словно их и не было вовсе. Остался лишь экран телевизора, мерцающий светом, и захватывающая история, уносящая ее в далекие страны. Но, к сожалению, на самом интересном месте серия закончилась, словно оборвалась нить повествования. Герои выплыли к побережью, где их ждал корабль, словно символ надежды на спасение.

Мать в это время хлопотала на кухне, словно ничего и не произошло. Катя слышала звон тарелок, мелодичное журчание воды и приглушенные звуки ее шагов. Внезапно Марина позвала ее, словно возвращая в реальность: "Кать, помоги мне с салатом". Девочка, словно проснувшись от волшебного сна, выключила телевизор и пошла на кухню. Они вместе принялись резать огурцы и помидоры, словно ничего и не случилось.

— Мама… а что это за фильм про Паганеля и "Дункан"? — Катя с любопытством вытянула шею, словно маленький птенчик, жаждущий знаний.

Марина удивленно вскинула брови, словно пораженная неожиданным вопросом. — "Дети капитана Гранта", — ответила она, не отрываясь от приготовления салата. — В детстве я его обожала. Там про путешествия, про поиски пропавшего капитана, про приключения в далеких странах. Очень интересно, словно волшебная сказка.

— А у нас есть эта книга? — требовательно спросила Катя, словно от этого зависело ее будущее.

— Да была где-то… — задумалась Марина, словно пытаясь вспомнить что-то очень важное. — Где-то валялась в шкафу, затерянная среди старых вещей.

— А где? — Катя продолжала настаивать, словно ищейка, напавшая на след.

— Ну, не помню… Поищу или в библиотеке возьму, — улыбнулась Марина, словно давая слабую надежду. — Кстати, беги… Там после новостей вроде новая серия будет, не пропусти.

Кате не нужно было повторять дважды: она сорвалась с места, словно стрела, выпущенная из лука, и бросилась в гостиную, предвкушая новые приключения. На экране действительно начиналась новая серия, словно открывалась дверь в новый мир. Подзорная труба словно скользила по Земному шару, показывая разные уголки, словно предлагая выбрать направление для путешествия. Наконец, пыхтя, вырвался из австралийского леса паровоз, окутывая дымом эвкалипты, словно пытаясь скрыть их от посторонних глаз, а кенгуру в панике разбежались с рельсов, словно спасаясь от неведомой опасности. Изумленный коала, вцепившись в дерево, дрожал, слушая паровозный гудок, словно это был крик чудовища.

Поджав ноги в кресле, Катя не отрываясь смотрела на экран, словно завороженная. Она и сама не совсем понимала, чем именно ее так привлекла эта сцена, словно что-то щелкнуло внутри. Но это казалось невероятным: паровоз, с грохотом прокладывающий путь через эвкалиптовые леса, и стаи кенгуру, отчаянно удирающие от него, словно это было столкновение двух разных миров. Это было так далеко от ее серой, дождливой реальности, от обиды и разочарования, словно другая планета. Но нет, не только это. Это была наука. Та самая настоящая наука, о которой она мечтала, словно сокровище, спрятанное в глубине души. Какой-то человек, не бегающий по лесам и не скитающийся на корабле, просто сел и вывел математические формулы, словно творил магию. И перед этими цифрами меркло все: австралийские леса, коалы, кенгуру, сила Гленарвана, словно они были лишь декорациями. Эти цифры двигали паровоз по сухим австралийским лесам, словно это была высшая сила. Высшая власть. Высшее могущество.

И неслучайно в заставке сначала показывали снежные вершины гор, стрельбу, погони и приключения, а потом уже мчался по австралийской степи паровоз, словно символ прогресса. Ученый, создавший пароход и паровоз, сильнее любой природной силы и стихии, он властелин мира. Ученый может все, словно он всемогущий бог. Паганель в кадре с ироничной усмешкой объяснял Гленарвану и дамам, что ничего страшного в строительстве железных дорог через леса нет: на смену девственной природе приходит научно-технический прогресс, словно это неизбежный закон развития человечества! И Катя, завороженно кивая, была полностью с ним согласна, словно это было откровение. Труба и перо Паганеля были сильнее всего на свете, словно они владели секретом мироздания.

Ей вдруг показалось, что Австралия с утконосами и ехиднами находится где-то совсем рядом: всего лишь за экраном телевизора, который создал другой ученый благодаря точным расчетам, словно он соткал ее из цифр и формул. "Интересно, кто именно?" — подумала Катя, словно пытаясь разгадать великую тайну. И в ее голове зародилась шальная мысль: взять в библиотеке учебник физики или химии и почитать его на досуге, словно открывая дверь в неизведанный мир…

* * *

Майское солнце, словно расплавленное золото в лазуритовой чаше, щедро омывало кусты сирени, выманивая густой, медовый аромат, дурманящий слаще вина. Зеркальные лужи, осколки небесной тверди, жадно лакали влагу, утоляя жажду земли. Изумрудные туи, хранящие в хвое слезы недавнего дождя, источали терпкий, бодрящий запах, как глоток ледяной воды в знойный день. Катя, с радостным трепетом в груди, выкатила свой синий велосипед, подарок на прошлый день рождения, и, с легким вздохом предвкушения, впорхнула в седло, словно бабочка на цветок. Летом она бы щеголяла в футболке и шортах, но майский вечер еще дышал прохладой, и мама отпустила ее только в джинсах и уютной голубой кофте, обнимающей теплом. Лизы Хрусталевой, лучшей подруги, пока не было — она приедет из Екатеринбурга на все лето лишь через неделю, и пока приходилось довольствоваться одинокими велопрогулками, вслушиваясь в тишину вечера.

Неподалеку, Сережка Щепкин и Ромка Поливанов, с видом маститых инженеров, склонились над внутренностями разобранного моторчика от какой-то старой игрушки, словно алхимики, колдующие над эликсиром. Катя с усмешкой вспомнила, как Ромка умудрился разбить свой велосипед прошлым летом, устроив гладиаторские бои с другом по кличке "Денисюк", и какое суровое возмездие последовало от родителей, словно гром среди ясного неба. Не в силах удержаться от соблазна, Катя промчалась мимо ребят, огласив окрестности звонкой трелью велосипедного колокольчика, словно маленькая фея, возвещающая о своем появлении.

— Вали отсюда, Малина! — пробурчал Серега, не поднимая головы от своего важного занятия. Он давно уже окрестил Катю "Фалина — Малина", и это прозвище приклеилось к ней намертво, как репейник к шерстяному носку.

— А ты чего не катаешься, Щепыч? — бросила в ответ Катя, и, описав еще один круг, умчалась вдаль, словно стрела, выпущенная из лука. Она прекрасно знала, что у Щепкина нет велосипеда, и сознательно жалила его в самое больное место, как пчела жалит обидчика.

Катя фыркнула. Вспомнилось, как прошлым летом они с Лизой дразнили их общего приятеля — «Денисюк, Денисюк, старая сосиска», и хорошее настроение вновь наполнило ее, как кувшин ключевой водой. Пусть этим летом им не суждено поехать на море, зато есть шанс на несколько дней вырваться в Москву! Там она увидит и величественный Кремль, словно сказочный град на холме, и таинственное метро, уходящее вглубь земли, и огромный зоопарк, где живут невиданные звери, и сверкающий Новый Арбат с домами-книгами и даже Палеонтологический музей, где оживают кости динозавров. А еще летом она вплотную займётся «научной» работой по старой книге американца Винсента Брауна, найденной у мамы на антресолях, словно сокровище, ждущее своего часа. Катя довольно улыбнулась: «Щепычу» и его команде не видать Москвы как собственных ушей, словно им до луны пешком!

Катя неслась к старой колонке, что скромно приютилась за тремя домами, словно к тайнику, полному несметных сокровищ, ожидающих своего открывателя. Некогда своенравная, она то и дело устраивала озорные мини-потопы на дороге, словно непослушный ребенок, но теперь величаво красовалась в новом асфальтовом обрамлении, словно дама в дорогом колье, а вокруг живописно раскинулось ожерелье из щебня, переливающееся всеми цветами радуги. В памяти Кати всплыла картинка из книги Брауна: изысканная коллекция минералов, словно драгоценности, разложенные по строгим ящичкам, как сокровища в музее. Три выдвижных отделения с лаконичными надписями — "Осадочные породы", "Метаморфические породы". Ящик с "Вулканическими горными породами" призывно открыт: полевой шпат, гранит, диабаз, базальт — от одних названий сердце замирало в трепетном предвкушении, словно перед встречей с волшебством. Кате не терпелось погрузиться в исследование щебня, отыскать заветные образцы, ведь она твердо решила постичь все тонкости «Курса натуралиста», и геологию в первую очередь, словно ключ к разгадке мироздания.

И это увлечение геологией возникло не случайно. Ведь именно она, царица наук о Земле, хранила ключи к пониманию любимых динозавров, к тайнам древних эр, словно летопись минувших эпох, записанная на каменных скрижалях! В книге Брауна, среди зеленых схем динозавров, уютно расположились горные породы, словно древние свидетели минувших эпох, молчаливые хранители тайн. В голове, подобно маятнику, стучали строки: "Триасовый период. Море отступает с большей части Северной Америки: вулканическая активность на северо-востоке. Климат становится засушливым". Или: "Команчский период. Продолжающийся подъем гор Сьерра-Невады, наступление моря на сушу". Эти камни хранили отпечатки и Палеозойской эры, с ее амфибиями, бродившими в гигантских лесах, и Мезозоя, с его владыками-динозаврами. Может быть, среди этой щебенки затаился камень, видевший самого брахиозавра, гулявшего в лунном свете, словно тень великана в ночи…

Ветер ласково обдувал лицо, когда Катя, ловко лавируя между редкими прохожими, домчалась до колонки, словно парусник, несущийся по волнам. В дворах уже вовсю цвели яблони и черемуха, наполняя вечер терпким, пьянящим ароматом весеннего цветения, словно духи, созданные самой природой. Перед глазами все еще стояли запавшие ей в душу кадры фильма. Сам писатель Жюль Верн, с пышными усами, окладистой бородой и щегольскими бакенбардами, в строгом черном цилиндре, вдохновенно вещал журналистам, что основная задача его творчества — преобразование мира, словно алхимик, стремящийся превратить свинец в золото. «Недалеко то время, когда достижения науки превзойдут силу воображения, но успехи науки безразличны добру и злу». Он предрекал, что люди построят аппараты тяжелее воздуха и электрические подводные лодки, словно пророк, предвидящий будущее. Кате ловила себя на мысли, что ей ужасно хочется, чтобы мужчины и сейчас щеголяли в цилиндрах, костюмах с жилетками и элегантными тростями, а женщины — в чудесных шляпках и изящных перчатках, словно герои старинных романов. И чтобы вновь все говорили о науке, о создании чего-то необыкновенного, о дерзновенных мечтах.

Первый класс оказался суровым испытанием. Письмо давалось с неимоверным трудом, и первые полтора месяца она плелась в арьергарде класса, словно улитка, пытающаяся угнаться за ветром. Мама, изводя ее ежедневными занятиями, в отчаянии награждала обидным прозвищем «бестолковая дура», а однажды даже не сдержалась и ощутимо оттаскала за уши, словно непослушного котенка. «Летом никакой тебе Москвы, ни тем более Крыма!» — гремело в припадке ярости, словно гром с небес. Глотая горькие слезы, Катя упорно выводила непослушные закорючки, цифры получались куда более покладистыми, чем капризные буквы, словно верные солдаты, стоящие в строю. И вот, семнадцатое октября — день, врезавшийся в память навсегда, — первая, выстраданная пятерка по математике, словно звезда, засиявшая в ночи! Отец расплылся в похвале, но мама лишь скептически скривилась: «какая отличница, когда он средняя ученица!», словно сомневаясь в переменах.

Но время, словно бурная горная река, неумолимо неслось вперед, не давая передышки. Первая четверть закончилась россыпью заслуженных четверок и долгожданных пятерок, словно сокровища, добытые тяжким трудом. Теперь Катя с азартом щелкала задачки, словно спелые орешки, хотя мама по-прежнему заставляла переписывать утомительные тексты, словно пытаясь сломить ее волю. Вторая пропись радовала глаз — буквы выстроились в ровные шеренги, словно бравые солдаты на параде, гордо демонстрирующие свою выправку. Особенно Катя гордилась изящным изгибом буквы «Ч», словно лебединой шеей. И навсегда в ее памяти запечатлелся ноябрьский снегопад, когда в тетради по математике впервые красовалось сразу три или даже четыре заветных «отлично», словно россыпь бриллиантов на черном бархате. В их классе не было круглых отличников, но Катя Фалина уверенно вошла в число тех, кто учился на «хорошо» и «отлично», словно в элитный клуб. А в январе, в последний день зимних каникул, ее вдруг осенило — этого мало!, словно кто-то открыл ей глаза. Она жадно впивалась взглядом в карту Антарктиды, пытаясь разгадать причудливую вязь земель Королевы Мод, Эндерби, Эдуарда VII, словно читала таинственную книгу. Перед ней вставали бескрайние снежные равнины, словно продолжение бушующих за окном густых синих метелей, манящие в неизведанные дали, словно зов приключений.

Весна в одночасье перевернула всё с ног на голову, словно волшебной палочкой. Теперь на родительских собраниях Марину встречали хвалебными речами о дочери, примерной ученице, словно королеву, вернувшуюся с победой. Катя парила в лучах заслуженной похвалы, словно бабочка, выпорхнувшая из кокона, а Марина, упиваясь переменами, забавлялась, высмеивая «недалеких», плетущихся в хвосте успеваемости, словно злая колдунья, радующаяся чужим несчастьям. Порой Марина разыгрывала целые комические сценки, пародируя нелепые потуги их родителей на собраниях, превращая их в карикатурных персонажей бульварных комиксов, словно в театре абсурда. В последний день весенних каникул Катя, покачиваясь на скрипучих качелях во дворе, уже грезила о ласковом Крыме, о пронзительных криках чаек, что так манило ее к бескрайнему морю, словно зов сирен.

Но этим мечтам не суждено было сбыться, словно злой рок навис над ней. Да и предательская тройка по рисованию, словно ядовитая капля, отравила не только окончание учебного года, но и долгожданный день рождения, словно ложка дегтя в бочке меда. Рисование, конечно, предмет второстепенный, но эта оценка вновь низвергла Катю в унылый мир троечников, словно изгнали из рая. Марина, казалось, равнодушно махнула рукой на художественные потуги дочери, а Катя, решила с головой окунуться в естествознание — влекущий и загадочный мир науки, полный тайн и открытий.

Синий металлический корпус колонки, облупившийся от безжалостного времени, угрюмо возвышался над свежим, черным асфальтом, словно старый рыцарь, охраняющий вход в сказочный мир. Вокруг, словно россыпь разноцветного конфетти, пестрела щебенка, манящая своими тайнами, словно сундук с сокровищами. Катя, не теряя ни секунды, соскочила с велосипеда, прислонила его к шершавой стенке колонки и принялась внимательно изучать россыпь камней, словно археолог, разыскивающий следы древней цивилизации. Поначалу взгляд скользил лишь по серым, тусклым осколкам, но постепенно глаз начал различать тонкие оттенки и причудливые фактуры, словно открывая для себя новый мир. Наконец, ее внимание привлек небольшой желто-коричневый камень с тонкими белыми прожилками, словно испещренный паутиной тончайших нитей, словно карта, ведущая к сокровищам.

Сердце Кати забилось учащенно, словно пойманная в клетку птица, предчувствующая свободу. Она осторожно подняла свою находку и поднесла к свету, словно драгоценность. Желтизна камня казалась теплой и солнечной, словно кусочек застывшего солнца, а белые прожилки напоминали изящные узоры, нарисованные невидимой кистью неведомого художника, словно письмо из прошлого. "Может быть, это медный колчедан?" — пронеслось в голове, и Катя почувствовала прилив неудержимого азарта, словно охотник, учуявший след добычи. Она принялась копаться в щебенке с удвоенной энергией, внимательно ощупывая каждый камень, словно искала драгоценный клад, затерянный в пыли времен, словно золотоискатель, просеивающий песок. Однако ничего интересного, кроме скромного кусочка зернистого гранита, ей обнаружить не удалось, словно природа не спешила раскрывать свои секреты.

Через несколько остановок строился новый мост, и там, по слухам, лежали целые горы самой разнообразной щебенки. Возможно, там можно было найти и кусочек сверкающего мрамора, и даже заветный полевой шпат, но вряд ли ее кто-нибудь туда отпустит, словно заперли в клетке. Катя с грустью посмотрела на свою скромную коллекцию из трех невзрачных камушков, словно на несбывшиеся мечты. Должно быть, в далекой Америке найти все эти сокровища гораздо проще, раз уж об этом так красочно пишут в книгах, словно там течет молочная река с кисельными берегами. Эх, достать бы где-нибудь хороший справочник, позволяющий сверять свои геологические трофеи с настоящими образцами, и разгадывать тайны, сокрытые в недрах земли, словно расшифровать древние письмена.

Вечерний воздух наполнился волшебным ароматом цветущих яблонь и черемухи, кружа голову своими пьянящими запахами, словно волшебный эликсир. Солнце медленно клонилось к горизонту, окрашивая небо в нежные розовые и оранжевые тона, словно кисть художника, смешивая краски на палитре. Катя знала, что пора домой, но сердце её трепетало от восторга и предвкушения новых открытий, манивших в неизведанные дали. Вскочив на велосипед, она вихрем помчалась по дороге, представляя, как вечером, в уютном свете настольной лампы, будет трепетно изучать свои сокровища, сравнивая их с подробными иллюстрациями в книге Винсента Брауна, пытаясь вычитать в них сокровенные тайны. А дома её ждала ещё одна радость — долгожданная премьера новой серии любимого фильма «В поисках капитана Гранта». От предвкушения захватывающей встречи Катя изо всех сил крутила педали, и в воображении уже вставали таинственные австралийские леса, зыбкие болота реки Сноуи, полные приключений и опасностей.

* * *

— Хоть бы раз оторвался от своего ящика! В парк с Катюшей сходил, что ли, — с укоризной бросила Марина мужу. — Днями напролёт в этот экран врос, словно плющ к стене!

— Ну, раз она хочет, пойдём, конечно… — Николай Васильевич, не отрываясь от мерцающего экрана, лениво переключил канал. — Да, я телеман, что тут скажешь! — добавил он с какой-то показной бравадой, словно оправдывался за свою неисправимую привычку.

Катя вновь не могла разобрать, шутит он или говорит всерьёз. Она сидела в своей комнате, погружённая в созерцание сокровища — горсти щебня, собранной вчера у колонки. Мать её увлечения не разделяла, лишь тихо шептала, шутя: «Господи, прости мою грешную душу, страшен камень-то!» Катя со вздохом бросала взгляд на мамин коричневый, отполированный до зеркального блеска стол. В его чреве справа томились три заветных ящика, но мечтать о том, чтобы их отдали под коллекцию минералов, как на картинке в книге Брауна, было несбыточно, словно полет на Луну. Максимум, на что она могла рассчитывать, — маленькое деревянное блюдце из серванта. Для коллекции — капля в море: больше четырёх камней не поместится. Поиски сокровищ по заветам Брауна натолкнулись на первые суровые рифы, грозящие разбить ее мечту вдребезги.

— Собирайся… телеман доморощенный… — проворчала Марина, словно выговаривая непослушному мальчишке.

— Да, да, сейчас кофе допью… — довольно отозвался отец, упиваясь последними глотками ароматного напитка.

— Какую чашку по счёту? А на кофе заработал? Катюш, собирайся, — бросила на ходу мать. — Что тебе дома киснуть? Сходите в парк, развеетесь…

— Угу… — буркнула Катя, ощущая горькое разочарование.

Её раздражало собственное сходство с отцом. Тёмные волосы и вздернутый нос вызывали чуть ли не неприязнь, словно отражение чужого человека. Катя по нескольку раз в день умывала лицо с мылом, словно надеясь смыть смуглоту, унаследованную от отца. Хоть синие глаза — материнское наследство… Девочка скорчила гримасу своему отражению в стеклянной дверце этажерки и направилась к дубовому шкафу, словно идя на каторгу.

— Вот и идите… — чуть устало сказала Марина, словно освобождаясь от тяжкого бремени. — А я тут бельё переберу…

Воскресный день за окном уже клонился к полудню. Майское солнце нежно гладило отцветающую сирень и усыпавшие землю яблоневые лепестки, превратив двор в сказочный ковер. По глубокому бирюзовому небу неспешно плыли лохматые белые облака, похожие на сказочные корабли. Неожиданно из радиолы полилась песня, показавшаяся Кате какой-то незнакомой, завораживающей, словно голос далекой страны.

Жил отважный капитан,

Он объездил много стран,

И не раз он бороздил океан…

Мелодия эхом отдавалась от стен, и Катя невольно замерла, прислушиваясь, словно зачарованная. В голове вспыхнули яркие картины: бескрайнее море, белоснежные паруса, бравый капитан, уверенно стоящий у штурвала. На миг она забыла о своих камнях, о недовольстве собственной внешностью, о предстоящей прогулке с отцом. «Раз пятнадцать он тонул, Погибал среди акул», — весело пело радио, а в голове вновь ожили образы: бушующая стихия, отважный капитан, бросающий вызов судьбе. Она словно выпала из реальности, перенесясь в мир захватывающих приключений.

— Мама… а что это за песня? — тихо спросила Катя, боясь нарушить волшебную атмосферу.

— Это… из твоих любимых, «Детей капитана Гранта», — улыбнулась Марина, вспоминая увлечение дочери. В последние дни Катя вместе с семьёй с замиранием сердца следила за приключениями героев фильма «В поисках капитана Гранта». Отец тоже смотрел, порой задрёмывая, а мать отпускала колкие замечания в том духе, что в фильме «Жюль Верн — пришей кобыле хвост» и «надо было демонстрировать наряды Марины Влади».

— Но… там нет этой песни? — растерялась Катя, словно потеряла часть волшебства.

— Это из старого, советского фильма… — улыбнулась мать. — Тридцать какого-то года.

«Капитан, капитан, улыбнитесь,

Ведь улыбка — это флаг корабля», — ликовало радио, словно призывая к новым открытиям.

Девочка всё ещё была под сильным впечатлением от вчерашней серии «В плену у каннибалов». Устроившись с ногами в кресле, закутавшись в плед, она жадно впитывала невиданные приключения. Её поразили не только людоеды-маори с причудливой белой раскраской, но и их диковинные обычаи. Больше всего — похороны маорийского вождя на вершине вулкана накануне его извержения. Катя ощущала странное волнение, словно сама присутствовала на этом таинственном обряде. Она чувствовала первобытный ужас перед неукротимыми силами природы, перед неизбежностью смерти, перед дикими, на первый взгляд, обычаями. И вместе с тем девочка испытывала непреодолимую тягу к культуре маори, жажду узнать больше об их загадочном мире. Интересно, как эти похороны Кара-Тете будут описаны в книге? Девочка с нетерпением представила, как в книге будет описан красный новозеландский частокол с масками духов. От предвкушения этого момента Катя даже невольно засопела, предвкушая новое погружение в мир приключений.

«Но однажды капитан был в одном из дальних стран», — продолжало радио, унося ее в мечтах за горизонт.

«А вдруг в Новой Зеландии?» — подумала Катя, и сердце ее забилось быстрее. Перед глазами возник образ Паганеля, склонившегося над газетой и шепчущего: «Ландия… Ландия… Зеландия». А что если эта дальняя страна — та самая Зеландия с её вулканами, манящая своими тайнами и загадками?

— Мама, а это про капитана Гранта? — спросила Катя, надевая белые сандалии, словно готовясь к путешествию.

— Может, и Гранта, а может, и нет, — улыбнулась мать уголками губ, храня интригу.

— А про кого ещё? — засопела девочка, не желая расставаться с мечтой.

— Ну, мало ли… Может, про Паганеля. Может, про Гленарвана… Ладно, иди… троечница… — с лёгкой грустью Марина поправила куртку дочери, словно прощаясь с чем-то важным.

Катя нахмурилась. Неужели мать никогда не простит ей злополучную тройку по рисованию? Ей вдруг захотелось сбежать из дома: хоть с отцом, хоть одной, лишь бы вырваться из этого замкнутого круга.

Выйдя на улицу, Катя почувствовала, как майский ветерок ласково коснулся её лица, словно приветствуя долгожданного гостя. Солнце играло в листве деревьев, и тени плясали на асфальте причудливый танец, завораживая своей красотой. Николай Васильевич уже ждал её у подъезда, затянувшись сигаретой: он всегда курил при дочери, и Катя с детства спокойно относилась к табачному дыму. Он казался каким-то по-домашнему уютным в своей клетчатой рубашке и поношенных джинсах, словно символ стабильности и покоя. После слов матери на душе было немного кисло, словно Катя наступила на перезрелый помидор. Но, вспомнив Паганеля, девочка вдруг непроизвольно запела:

«Капитан, капитан, улыбнитесь,

Ведь улыбка — это флаг корабля!»

Николай Васильевич усмехнулся, выбросил окурок и потер руки.

— Ну что, юнга, готова к новым приключениям? — спросил он, подмигнув дочери, словно приглашая в увлекательное путешествие.

Катя, почувствовав, что отцовское настроение передалось и ей, звонко рассмеялась.

— Готова, капитан! — отозвалась она, крепко взяв его за руку, словно обретая уверенность в своих силах.

— Правильно! Только смелым покоряются моря, — сказал отец. — Все науки! — улыбнулся он.

Сначала они молчали. Отец, погружённый в свои мысли, рассеянно оглядывал окрестности, а Катя, завороженная, наблюдала за пёстрой вереницей прохожих. Вот, шаркая, проковыляла мимо них старушка с авоськой, доверху наполненной сочной зеленью, а вот, оглушая воздух звонким смехом, пронеслась стайка мальчишек, то и дело задевая друг друга. Наконец, они подошли к пологому склону возле угрюмой серой громады техникума — тому самому месту, где Катя обожала гонять на велосипеде.

— Пап… — не выдержала она, теребя его за рукав. — А когда закончилась эпоха капитана Гранта? Ну, когда англичане перестали чувствовать себя хозяевами в Австралии и Новой Зеландии, когда все корабли бороздили моря под британским флагом? Почему сейчас всё иначе?

Николай Васильевич, словно в поисках ответа, достал сигарету, медля и словно подбирая слова. Катя терпеливо ждала, пока он сделает первую затяжку.

— Да, Кать, это случилось достаточно быстро. Когда немцы объединились и создали мощную военную машину, жаждущую войны. За ними потянулась Россия, Япония — начали строить заводы, наращивать военную мощь. Потом и Соединённые Штаты Америки принялись штамповать заводы один за другим. А англичане… они остались в мире пароходов вроде «Дункана» и карабина майора Мак-Наббса. В то время как их соперники принялись обуздывать электричество и развивать химию. Англичане всё ещё предпочитали воздушные шары, а враги уже строили первые самолёты.

Отец выпустил клуб дыма, наблюдая, как он медленно тает в воздухе.

— Мир капитана Гранта… Он рухнул, когда жажда открытий уступила место жажде власти, Катюша. Когда вместо исследования неизведанных земель люди стали делить то, что уже было открыто. Понимаешь? Романтика парусов сменилась холодным блеском стали.

Катя нахмурилась, пытаясь осмыслить слова отца. Она представила себе огромные заводы, извергающие клубы дыма, и суровые лица солдат, вытеснившие улыбающихся моряков с «Дунканa».

— На смену путешественнику Паганелю пришёл другой учёный, — отец снова затянулся, — инженер, руководящий строительством заводов. И началась Первая мировая война, когда все страны впервые отправили на фронт целые поколения мужчин.

Катя вздохнула. Ей стало грустно оттого, что мир, полный приключений и романтики, исчез, уступив место чему-то серому и пугающему. Она представила себе капитана Гранта, одиноко стоящего на палубе своего корабля, смотрящего на горизонт, за которым больше не было места для новых открытий.

— Значит, больше не будет таких капитанов, как Грант? — с грустью спросила Катя, представляя бескрайние морские просторы и корабли, бороздящие волны в поисках новых земель.

— В каком-то смысле да, — задумчиво ответил отец. — К началу прошлого века капитаны описали всю Землю, великие державы её поделили. Открывать стало нечего. На смену капитану Гранту пришли Альберт Эйнштейн, открывающий тайны атома, и наш Сергей Королёв, строящий ракеты.

Катя молчала, переваривая услышанное. Ей казалось, что отец открыл ей какую-то важную тайну, но от этой тайны почему-то становилось тоскливо. Она любила представлять себя на борту «Дунканa», вместе с отважными путешественниками, плывущими навстречу неведомому. Теперь же перед ней вставала картина мира, где всё уже открыто, изучено и поделено.

Незаметно они подошли к огромному Заводу. Его старый корпус зиял полуразрушенными стенами, а другой, напротив, красовался вывеской мебельного магазина. Возле проходной когда-то бил фонтан, но Катя ни разу не видела, чтобы он работал. Лишь чёрная чугунная ограда с круглыми прожекторами намекала на то, что когда-то завод переживал лучшие времена.

— А теперь ещё одна головная боль, — отец указал на завод, — экологи. Требуют закрыть заводы, говорят, они отравляют нам жизнь.

— Как закрыть? — Катя прикусила губу. Ей вдруг стало нестерпимо жаль, что такое чудо науки и техники можно просто так уничтожить.

— Я когда-то здесь работал… — Николай Васильевич прищурился. — Эти гадёныши экологи твердят всякое про природу, про охрану планеты… Ну, шли бы в пещеры и там жили…

Катя смотрела на закопченные стены и ржавые трубы. Ей стало жаль и завод, и отца, и всех этих людей, которые когда-то работали здесь и теперь остались без дела. Она не понимала, почему так происходит, почему мир, который раньше казался таким понятным и простым, вдруг стал таким сложным и противоречивым.

— А что здесь делали? — спросила Катя, надеясь отвлечь отца от мрачных мыслей.

Николай Васильевич желчно усмехнулся и затушил окурок о подошву ботинка.

— Здесь делали… чудеса делали, Катюша. Топливные агрегаты для ракет и самолётов. Тут такие мастера работали… И всё это — в утиль? Из-за каких-то там жуков и травы?

Подошёл автобус, и Катя прильнула к окну, пытаясь ещё раз взглянуть на завод. Серые стены, закопченные трубы — словно печальные свидетели ушедшей эпохи. Ей представилось, как когда-то здесь кипела работа, как люди, одержимые общей целью, создавали что-то новое, что-то важное. И теперь всё это рушится, словно карточный домик.

— Пап, а правда, что из-за заводов портится природа? — спросила Катя, нарушая молчание.

— Ерунда для дураков, — отмахнулся отец. — В Средние века, Катюша, никаких заводов не было, а люди по сорок лет жили. Доблестным рыцарям и дамам было по пятнадцать лет. В сорок уже старик. Вот тебе и чистая природа…

Катя задумалась, глядя на небольшую толпу около остановки. Рядом находилось маленькое кафе, где люди собирались по вечерам пообщаться. Отец в периоды между запоями иногда водил её туда, но мать была категорически против их походов: «А заработали на шашлык?» — ехидно спрашивала она их, когда отец с Катей возвращались с прогулки. Сама Марина почти никогда не ходила в кафе и рестораны: для неё это было сродни величайшему празднику раз в году.

— Засунуть бы этих проклятых экологов назад, в их любимое Средневековье, — продолжал отец. — Пусть сидят в деревне, в грязи со вшами и блохами, сами себе ткут из льна одежду… и лекарств, и врачей не надо: травками своими пусть лечатся, поганцы!

Катя кивнула. Она и сама не понимала до конца, чем ей так неприятны эти сумасшедшие экологи, которых регулярно показывали по телевизору. Она любила читать про учёных, про их открытия, про прогресс науки. Катя зачитывалась книгой «Следопыты в стране анималькуои», где рассказывалось об истории изучения микробов и о том, как промышленники в содружестве с Пастером строили мощные заводы. И вот оказывается, что каким-то безумцам заводы и открытия были не нужны: они хотят снова бегать босиком по лесам и дышать чистым воздухом. «Рыбу что ли ловить с удочкой?» — фыркнула она про себя.

Автобус остановился, и они вышли на остановке. До парка нужно было пройти минут десять. Катя вспоминала, как её, ещё малышкой, водили сюда гулять. Сейчас это казалось каким-то туманом из далёкой миражной жизни. Рядом, среди сосен, виднелось большое белое здание поликлиники, где когда-то работала Катина бабушка. Девочка посмотрела на здание из белого кирпича, проглядывающее сквозь деревья. Бабушка всегда с гордостью рассказывала о своей работе, о том, как она помогала людям. Катя помнила её добрые глаза и мягкие руки. Сейчас бабушки уже не было в живых, и поликлиника казалась печальным напоминанием об ушедшем времени. Отец отбежал и купил сигарет в киоске, точь-в-точь, как в далёком детстве Кати. Задумавшись, она вспомнила, как два года назад они шли по Алуште мимо кипарисов. Отец был в лёгком белом поло с чёрной эмблемой и вовсю дымил сигаретой. Тогда он говорил ей, дочери, что «скоро в школу — кончается беззаботное детство».

— Заходим? — спросила Катя.

Отец кивнул. Они вошли в деревянную калитку и сразу же ощутили терпкий запах сосновой смолы. Сосновый парк встретил их густым ковром прошлогодней хвои, усыпанным свежими изумрудными иголками. Майское солнце, пробиваясь сквозь кроны вековых сосен, рисовало на земле причудливые узоры света и тени. Воздух был напоен терпким ароматом смолы. Старые сосны, словно великаны, возвышались над парком, их могучие стволы, покрытые грубой корой, хранили в себе память многих лет. Между ними, словно дети, тянулись к солнцу молодые сосенки, их нежные зеленые побеги казались особенно яркими на фоне темной хвои. Катя знала этот парк с детства, и он всегда казался ей почти заброшенным. Но сейчас он начал оживать: дорожки посыпали гравием, поставили деревянные изгороди и даже открыли маленькое кафе.

— А не выпить ли нам по кофейку? — заговорщицки подмигнул дочери Николай Васильевич.

Катя улыбнулась в ответ, понимая, что кофе — это скорее предлог, способ для отца немного прийти в себя после удушающей автобусной поездки и разговора, бередящего душу, об экологах. Они подошли к кафе — уютному деревянному теремку, увитому цветами в глиняных горшках. Аромат свежесваренного кофе, густой и манящий, переплетался с терпким запахом сосновой смолы, создавая неповторимую симфонию, пробуждающую воспоминания о лете.

Они устроились за столиком на открытой веранде, словно стремясь раствориться в окружающей зелени, и заказали два капучино. Катя, откинувшись на спинку плетеного кресла, наблюдала за неспешным течением жизни в парке: молодые мамы, склонившиеся над колясками, влюбленные парочки, утонувшие в объятиях друг друга, пожилые люди, бережно ступающие по усыпанным хвоей дорожкам. Жизнь, казалось, не замечала ни закрывшегося завода, ни тех трудностей, что навалились на плечи людей.

Заросший парк дышал покоем, и зеленые иглы сосен, пронзенные лучами майского солнца, казались сотканными из света. Отец достал сигарету, прикурил и, затянувшись, устремил взгляд вглубь соснового бора. Катя знала: он снова там, мыслями на заводе, в прошлом, которое неумолимо ускользает. Николай Васильевич повернул голову к дочери, и в глубине его глаз мелькнула тень грусти, тут же смягченная едва заметной улыбкой.

— Помню я этот парк, Кать, — произнес он задумчиво, выпуская струйку дыма. — Здесь, когда я был мальчишкой, чего только не было! «Ромашка», что кружила тебя то вверх, то вниз, словно в танце, «Ракетоплан» — оглушительно ревущие ракеты, взмывающие ввысь… А «Виражные самолеты»! Это была настоящая мечта!

— А это как? — Катя, завороженная его рассказом, устремила взгляд вдаль, туда, где сосновая просека терялась в дымке. На пригорках, словно драгоценные камни, поблескивали прошлогодние шишки.

— Как «Ракетоплан», только вместо ракет — два самолета, бешено крутящихся вокруг своей оси. У одного на хвосте — дерзкая красная полоса, у другого — небесно-синяя. И все это — в головокружительной выси…

— Страшно? — почти шепотом спросила Катя.

— Страшно, — кивнул отец, — страшнее «Ракетоплана».

Катя закрыла глаза, пытаясь представить себе эти самолеты, с алыми и лазурными полосами на хвостах, отчаянно рвущиеся в небо. Адреналин, сковывающий ужас, безудержный восторг — все смешалось в ее воображении. Ей захотелось хоть на миг ощутить то же, что чувствовал отец в детстве, испытать этот пьянящий прилив эмоций, который, казалось, навеки остался там, в ушедшей эпохе.

— А почему страшнее «Ракетоплана»? — спросила она, нарушая тишину, обволакивающую парк.

— Высота, наверное, — пожал плечами отец. — И скорость. Казалось, еще чуть-чуть — и вылетишь из кабины. Но, знаешь, этот страх был каким-то… особенным. Он будоражил, заставлял кровь кипеть в жилах.

— А почему их убрали? — Катя перевела взгляд на поросший травой холм вдали.

— А… — Николай Васильевич затянулся снова, и в его взгляде промелькнула тень. — Говорят… парень один разбился с этих самолетов…

Катя невольно вздрогнула. Мрачная тень легла на ее воображаемую картину счастливого прошлого. «Виражные самолеты», некогда символ беззаботной радости и отчаянной смелости, теперь окрасились в зловещий цвет трагедии.

— Разбился? — переспросила она, и голос ее звучал непривычно тихо и неуверенно.

Отец кивнул, устремив взгляд куда-то за горизонт, сквозь сплетение сосновых ветвей. — Да, говорят, сорвался. То ли крепления подвели, то ли сам вылез, дурья башка. После этого аттракцион и закрыли. Да и парк постепенно пришел в запустение. Новые времена — новые развлечения.

Катя явственно представила себе эту страшную картину: юноша, полный жизни и безудержного азарта, взмывающий ввысь на крутящемся самолете, и вдруг — неминуемое падение в черную бездну. Страх, который прежде казался приятным, волнующим, теперь приобрел реальные очертания смерти. Она поежилась, несмотря на согревающее солнце, и ощутила леденящий холодок внутри. Прошлое оказалось совсем не таким безоблачным и радостным, каким она его себе представляла.

— И «Сюрприз» убрали, и «Ромашку»… Ладно, допила кофе? — улыбнулся отец, словно стряхивая с себя груз воспоминаний. — Пошли прогуляемся.

Спустившись по щербатой каменной лестнице, они направились вниз по сосновой тропинке к реке. Катя молча шла рядом с отцом, стараясь не смотреть ему в глаза. Шишки хрустели под подошвами кроссовок, а в голове, словно осколки разбитого зеркала, крутились обрывки чужих воспоминаний. Она словно сама видела этот парк, наполненный детским смехом, восторженными криками и манящим запахом сладкой ваты. Видела отца, маленького и отчаянного, летящего на «Виражных самолетах». И видела юношу, сорвавшегося в бездну.

— А вот, Катюш, была речушка… Маленькая такая, ручеек… — отец указал на поросший травой овраг.

Катя остановилась и заглянула вниз. Сейчас это было просто углубление в земле, густо заросшее сочной травой и кустарником. Трудно было представить, что когда-то здесь журчал веселый ручей, по которому мальчишки пускали самодельные кораблики. Но она старалась. Она видела эти крохотные суденышки, склеенные неумелыми детскими руками, плывущие по течению, и отца, маленького мальчугана, увлеченно следящего за своим творением.

— А вот были игровые автоматы… — показал отец вправо. — Был «Охотник». Я в болтового кулика стрелял…

Катя машинально кивнула, продолжая всматриваться в заросший овраг. Она отчаянно пыталась увидеть то, что видел отец, оживить в своем воображении исчезнувший мир его детства. Ей хотелось понять его, почувствовать незримую связь с прошлым, которое, казалось, ускользало, как песок сквозь пальцы.

Отец, увлеченный воспоминаниями, рассказывал о своих детских приключениях в парке. Оказывается, здесь был еще и тир, где можно было выиграть плюшевого медведя, и лодочная станция, и даже небольшая танцплощадка, где по вечерам играл духовой оркестр. Катя слушала, затаив дыхание, пытаясь представить себе это великолепие, которое когда-то существовало на этом самом месте.

— Смотри-ка… — вдруг сказал отец, прерывая свои воспоминания.

Они вышли к парковке на набережной. Здесь по-прежнему располагалась станция лодок и катамаранов, а рядом, покачиваясь на легких волнах, красовался макет петровской каравеллы. Высокие мачты, устремленные в небо, гордо несли белоснежные паруса, которые, казалось, вот-вот наполнятся ветром и унесут корабль в далекие странствия. Массивные деревянные борта были искусно окованы железом, а из темных отсеков выглядывали маленькие чугунные пушечки. Тонкие снасти, словно паутина, оплетали борта корабля, готовые поймать даже самый слабый порыв ветра. Каравелла выглядела настолько реалистично, словно вот-вот сойдет с волн и отправится бороздить морские просторы.

— Ну ладно, побегай, — улыбнулся отец. — А я тут на скамеечке посижу… — он указал на деревянную скамью, примостившуюся в тени раскидистой ивы.

Зачарованная этим чудом, Катя, не раздумывая, побежала по маленькому качающемуся мостику на корабль. В голове мелькнула картинка из книги: царь Петр I на похожем корабле рассматривает в голландском городе Дельфте диковинные микроскопы, которые ему демонстрирует голландский мастер Левенгук. Задумавшись, девочка не заметила, как оказалась на палубе. Солнце, играя на поверхности реки, создавало причудливые блики, которые отражались на темных бортах каравеллы. Маленькие пушки, ощетинившиеся вдоль бортов, казались грозными и готовыми к бою. Катя улыбнулась, представив, как они палят по пиратским кораблям, дерзко нападающим на мирные торговые суда.

Девочка протянула руку и осторожно коснулась шершавого корпуса корабля: дерево было теплым и живым на ощупь. Забыв обо всем на свете, Катя подошла к массивному декоративному штурвалу. Он казался неподъемным, но девочка, ухватившись за него обеими руками, почувствовала себя капитаном этого великолепного судна, ведущим его сквозь штормы и бури к неизведанным берегам. В голове зазвучала музыка приключений, и сердце забилось в унисон с ритмом накатывающихся на борт волн.

Внезапно порыв ветра качнул каравеллу, и она слегка повернулась в сторону горизонта. Корабль, жалобно заскрипев, закачался на волнах, и Кате почудилось, что он подмигнул ей, словно приглашая в увлекательное путешествие. Она не могла оторвать взгляд от этого чуда, чувствуя, как в ее сердце зарождается непреодолимое желание отправиться в настоящее морское плавание. «Ландия… Ландия… Зеландия…» — всплыло в памяти из «Детей капитана Гранта». И опять перед глазами возникло видение дымящегося новозеландского вулкана, где похоронили свирепого вождя Кара-Тете.

«Капитан, капитан, улыбнитесь,

Ведь улыбка — это флаг корабля!»

Катя вздрогнула и огляделась. Вокруг никого не было. Только чайки кричали в небе, да волны сонно плескались о борт каравеллы. Красное вечернее солнце окрашивало речную воду в багряные тона, превращая ее в расплавленное золото. Катя завороженно смотрела на это зрелище, чувствуя, как ее душа наполняется тихим покоем. Волны, конечно, не морские, а с первой ряской, но все же… Катя снова ощутила комок, подступивший к горлу. В прошлые годы в июне она гуляла по этой же набережной, мечтая о далекой Алуште, о криках чаек над головой и диковинных деревьях, нависших над зеркальной гладью прудов в Воронцовском парке. Но в этом году мечтать о море не приходилось. Сорвался бы он и поплыл до самого Черного моря… как тот плот в фильме про капитана Гранта — сорвался и доплыл до Новой Зеландии… Катя прищурилась: там был свой грозный бог Нуи-Атуа. Интересно, а какие еще есть боги?

Девочка сошла с каравеллы, словно очнувшись от глубокого сна. Отец, задремавший на скамейке, встрепенулся и улыбнулся ей. — Ну что, наплавалась? — спросил он, стараясь казаться бодрым.

Катя кивнула, но в ее глазах еще горел отблеск далеких морских приключений. Отец встал со скамейки, и они пошли дальше по набережной, мимо лодочной станции, где яркие катамараны покачивались на волнах, словно призывая прокатиться. Катя смотрела на них и думала о том, что, может быть, когда-нибудь она и правда отправится в настоящее путешествие по морю.

— Папа… — тихонько дернула она его за рукав.

Отец шел все медленнее, заметно замедляя шаг. Катя с замиранием сердца отметила это. Слишком хорошо она знала, что это может означать…

— Папа… а это правда голландский корабль? — девочка крепче сжала его руку.

— Кто? — мужчина посмотрел на нее осоловелым взглядом. Катя вздрогнула. Она понимала, что…

— Корабль… — требовательно повторила девочка.

Да, его лицо было красным. Он был пьян. Он снова был пьян. Должно быть, он успел выпить, пока Катя была на каравелле. Или выпил еще раньше, когда они сидели в кафе…

— А, корабль… — пролепетал отец, словно просыпаясь от глубокого сна. — Ну, не совсем… голландский…

Катя сжала его руку еще сильнее. Ей стало противно и обидно. Зачем? Зачем он опять? Она ведь так надеялась на этот день, на их совместную прогулку, на его рассказы о детстве. А он… Мама права… она всегда права… он правда мерзкий…

— Сядем? — пробормотал Николай Васильевич, бессмысленно кивнув на маленькие качели, привязанные к дереву.

— Пошли! — Катя решительно рванула его за рукав, отгоняя навязчивый запах перегара. Она знала: если они присядут, отец тут же уснет.

Отец посмотрел на нее мутным взглядом. Он попытался выдавить из себя улыбку, но она получилась кривой и жалкой. Катя потянула его за собой. Ей нужно было собраться с силами и во что бы то ни стало дотащить отца до автобусной остановки. Деньги на проезд лежали у него в правом кармане брюк, и она вынет их, когда они сядут в маршрутку. Отец спотыкался на каждом шагу, бормоча что-то невнятное себе под нос. Катя крепко держала его за руку, стараясь не выказывать своего отвращения. «Только бы вырваться за эту чертову поликлинику!» — грустно подумала она, улавливая сладковатый запах дешевого вина.