Тернистый путь к исцелению (гет)

Лабораторию наполнял концентрированный запах корня мандрагоры и чего-то острого, металлического — Ариза была погружена в работу. Она стояла у стола, одной рукой помешивая дымящуюся жидкость в небольшом хрустальном тигле, другой — быстро записывая наблюдения в толстую тетрадь. Лицо ее было сосредоточено, брови сведены в тонкую линию напряжения. Снейп сидел в своем привычном кресле у окна, наблюдая за ней украдкой. Его взгляд скользил по точным движениям ее рук, улавливал малейшие изменения цвета и консистенции зелья. Мысленно он анализировал: Синтез адаптогена? Попытка создать универсальный катализатор для ослабленных магических ядер? Интересно... но опасно. Слишком нестабильные ингредиенты... Он видел потенциал в ее подходе, ту самую «интуицию», которую когда-то презирал, но теперь невольно восхищался ее смелостью. Подойти ближе, предложить совет — он не решался. Их хрупкое перемирие, сотканное из неловких чаепитий, молчаливой помощи и украдкой брошенных взглядов, казалось, висело на волоске. Один неверный шаг — и оно рассыплется.

Отведя взгляд от Аризы, Снейп начал бесцельно осматривать полки. Его взгляд скользил по банкам и флаконам с редкими компонентами: порошок рога Цилинь, кристаллизованные слезы феникса (настоящие, а не дешевая подделка), яичная скорлупа Окамми, сияющие крылья фей, фрагмент сердца дракона, законсервированный в чистейшем амброзийном масле… Коллекция была не просто впечатляющей — она была королевской. Даже Люциус Малфой в лучшие времена не смог бы позволить себе такую роскошь. Вопрос вертелся в голове Снейпа, навязчивый и тревожный: Откуда? Министерская зарплата сотрудника Отдела Тайн, даже высокопоставленного, не покрыла бы и десятой доли стоимости этих сокровищ. Наследство? Темные сделки? Он не знал, и это незнание порождало тень подозрения, столь привычную для его натуры шпиона.

Его взгляд упал на стопку свежих газет в углу. Наверху лежал сложенный пополам последний выпуск «Ежедневного Пророка». Механически, от нечего делать, Снейп протянул руку и взял его. Развернул.

И мир остановился.

Главная страница. Гигантский заголовок, кричащий кроваво-красными буквами:

«СЕНСАЦИЯ! ГАРРИ ПОТТЕР РАСКРЫВАЕТ ВСЮ ПРАВДУ О СЕВЕРУСЕ СНЕЙПЕ: ОТ ТРАГИЧЕСКОГО ДЕТСТВА ДО ВЕЛИЧАЙШЕЙ ЖЕРТВЫ ВОЙНЫ!»

Ниже — фотография. Не его официальный портрет из Хогвартса. А та, которую он ненавидел больше всего: он, молодой, с тусклыми, полными ненависти глазами, в одежде, подчеркивающей худобу и бедность. Фотография из досье Пожирателей. И рядом — Гарри Поттер, смотрящий в камеру с решительным и скорбным выражением.

Снейп начал читать. Сначала медленно, не веря глазам. Потом быстрее, с нарастающей волной ледяного ужаса, сменяющегося бешеным кипением гнева. Гарри… этот мальчишка… этот…

«…Профессор Снейп был величайшим героем, о котором никто не знал, — заявил Гарри Поттер эксклюзивно «Пророку». — Он жил в аду с самого детства: отец-маггл, ненавидевший магию, издевался над ним и его матерью-ведьмой. Его единственным светом была моя мать, Лили Эванс…»

«…Он любил ее всю жизнь. Безответно. И когда по глупости, из-за обиды и гордыни, назвал ее грязнокровкой… он потерял ее навсегда. Эта потеря сломала его и толкнула в объятия Того-Кого-Нельзя-Называть…»

«…Но даже служа Темному Лорду, его сердце принадлежало Лили. Когда стало известно о пророчестве… он пришел к Альбусу Дамблдору. Умолял спасти ее. И с этого дня он стал нашим шпионом. Рискуя жизнью каждый миг, живя в одиночестве и ненависти всех вокруг…»

«…Он убил Дамблдора по его же приказу! Чтобы спасти мою жизнь, чтобы заслужить доверие Волан-де-Морта! Он защищал учеников Хогвартса как мог, часто жестоко, но это была его маска…»

«…Его последние слова, его воспоминания… они открыли мне правду. Он просил меня смотреть ему в глаза… потому что в моих глазах он видел ее… Лили…»

Каждое слово было ударом ножа. Каждое откровение — публичным раздеванием его души, выставлением самых сокровенных, самых болезненных ран на всеобщее обозрение. Его детство — грязь и боль. Его любовь к Лили — предмет сплетен. Его служба Дамблдору — подробный разбор мотивов. Его смерть — сентиментальная драма! Этот… этот идиот Поттер вывернул наизнанку всю его жизнь, опозорил его жертву, превратил его ад в дешевую мелодраму для толпы! И все под соусом оправдания и восхваления! Как будто он, Северус Снейп, нуждался в жалости этого выскочки, в его снисходительном прощении! Ярость, черная, всепоглощающая, захлестнула его. Она сожгла остатки слабости, затмила боль в горле, превратилась в слепую, разрушительную силу.

С глухим рыком, больше похожим на предсмертный хрип зверя, Снейп вскочил. Газета в его руках превратилась в клочья за доли секунды. Он швырнул их на пол, как отраву. Его черные глаза, горящие безумием гнева и унижения, метнулись по комнате. Полки. Дорогие, редкие ингредиенты. Символы всего, что он ненавидел сейчас — чужого внимания, чужой оценки, чужого вторжения.

— НЕТ! — хрип вырвался из его искалеченного горла, мучительный и страшный. Он рванулся к ближайшей полке и смахнул с нее все размашистым, яростным движением руки. Хрустальные флаконы с порошком рога Цилинь и слезами феникса разбились с звонким треском, рассыпая алмазную пыль и капли жидкого света по каменному полу. Банка с крыльями фей, покоившаяся рядом, полетела следом, рассыпая радужную пыльцу, словно предсмертное дыхание сказки. Дорогущее амброзийное масло с драконьим сердцем растеклось густой, благоухающей лужей. Снейп переходил от полки к полке, сея хаос и разрушение. Каждая разбитая колба, каждый рассыпанный ингредиент были криком протеста, отчаянной попыткой стереть, уничтожить все, что было выставлено на показ, осмеяно, обесценено. Ингредиенты летели на пол, смешиваясь в бесценную, ядовитую кашу под его ногами. Он скидывал книги, опрокидывал пустые котлы, его движения были хаотичными, полными слепой, саморазрушительной ярости. Весь его мир снова рухнул, и он крушил все вокруг, как когда-то в детстве, в своей жалкой каморке в Паучьем тупике Коукворта.

Ариза замерла, как вкопанная. Тигель выпал у нее из рук, разбившись и добавив новый химический запах к хаосу. Она впервые видела Снейпа таким. Не холодным, не саркастичным, не молчаливо страдающим. А безумным от гнева. Его ярость была физической силой, сжигающей воздух. Она отпрянула к стене, прижав ладонь ко рту, глаза широко раскрыты от ужаса. Не за себя — она чувствовала, что его гнев направлен вовнутрь, на себя. Она боялась за него. Боялась, что он сломается окончательно. Она видела, как рвется газета, слышала его хриплый крик, видела, как летят на пол сокровища ее лаборатории — сокровища, которые она собирала годами, нарушая свою клятву. Боль от потери была острой, но ее перекрывал леденящий страх за этого человека, который рушил все вокруг себя в приступе невыносимой боли.

Снейп, выдохшись, остановился посреди разрухи. Грудь его тяжело вздымалась, в горле хрипело. Он стоял, не глядя на Аризу, спиной к ней, сжав кулаки так, что костяшки побелели. Потом, не оборачиваясь, не издав ни звука, он резко развернулся и шагнул в потайную дверь, ведущую в ее комнату, захлопнув ее за собой.

Тишина, наступившая после его ухода, была гулкой и мертвой. Ариза медленно опустилась на колени посреди хаоса. Стекло хрустело под коленями. Воздух был густым от смеси десятков мощных ароматов — сладких, горьких, пряных, металлических, создающих почти галлюциногенный коктейль. Она смотрела на радужные осколки, на драгоценную пыль, смешанную с маслом и травами на полу, на порванные страницы газеты с обрывками слов: «Сенсация!», «Гарри Поттер», «Северус Снейп»… Она не стала читать. Она знала: там было что-то, что он считал своим самым сокровенным, своим позором или болью, выставленное на публику. И это сломало его.

Слезы потекли по ее щекам тихо, неудержимо. Сначала от утраты. Годы поисков, невероятные суммы галлеонов (деньги от продажи патента на одно ее невольное открытие в Отделе Тайн, которое она никогда не использовала сама), редчайшие ингредиенты, добытые с риском… Все превратилось в бесполезную груду мусора. Она протянула руку, коснулась пальцами липкого пятна амброзийного масла, смешанного с пылью драконьего сердца. Магия? Бесполезно. Ингредиенты, особенно такие мощные и редкие, при таком смешении и контакте с воздухом и друг с другом, могли образовать непредсказуемые, возможно, опасные соединения. Их нельзя было разделить магически без риска катастрофы. Только выбросить. Каждая слеза была каплей горечи за напрасный труд и нарушенную клятву.

Но больше она плакала от страха. От того леденящего ужаса, который она увидела в его глазах. От его абсолютной, разрушительной ярости. Она боялась его. Впервые за все эти недели. И это осознание ранило сильнее любой потери.

Минуты тянулись как часы. Она сидела на полу, уткнувшись лицом в колени, плечи ее вздрагивали от тихих рыданий, когда дверь из ее комнаты снова открылась.

Снейп стоял на пороге. Его лицо было пепельно-серым, все следы ярости исчезли, сменившись пугающей пустотой и… ужасающим осознанием. Он смотрел на хаос, который учинил. На осколки ее надежд и ее трудов, рассыпанные по полу. На ее сгорбленную, плачущую фигуру посреди этого разрушения. Его руки, все еще сжатые в кулаки, разжались. В его черных глазах, обычно таких нечитаемых, было что-то невыносимое — глубокая, всепоглощающая вина и растерянность ребенка, осознавшего, что он натворил.

Он не сказал ничего. Не мог. Он шагнул в лабораторию, осторожно обходя осколки, и опустился на колени рядом с ней. Его движения были скованными, неуклюжими. Он протянул руку — не к мусору, а к ней. К ее руке, лежавшей на полу, сжатой в кулак.

Его пальцы, длинные и тонкие, коснулись ее костяшек. Холодные, дрожащие. Ариза вздрогнула и подняла голову. Ее заплаканные, красные глаза встретились с его. В ее взгляде был страх, боль, вопрос. В его — немой крик отчаяния, мольба о прощении, которую он не мог выговорить. Он не отводил руку, его пальцы осторожно разжали ее кулак, скользнули по ее ладони, покрытой липкой смесью масел и пыли, и сомкнулись поверх ее пальцев. Его прикосновение было неловким, полным мучительного стыда, но неотступным.

Ариза не отдернула руку. Она смотрела в его глаза, видя там не монстра ярости, а сокрушенного, потерянного человека. Тот страх, что сжимал ее сердце, начал таять, сменяясь странной, щемящей жалостью и… пониманием. Она почувствовала дрожь в его руке.

Он медленно поднял их сомкнутые руки. Его взгляд не отрывался от ее лица, от ее слез. Вина в его глазах была невыносимой. Он наклонился. Медленно, неуверенно. Его губы, тонкие и бледные, коснулись ее ладони, прямо над тем местом, где смешались ее слезы и липкий остаток разрушенных сокровищ. Поцелуй был легким, как дуновение, робким, полным немого покаяния и чего-то невероятно хрупкого.

Ариза замерла. Мир сузился до точки соприкосновения его губ с ее кожей. Тепло. Дрожь. Стыд. Прощение? Она не дышала.

Потом он поднял голову. Их лица оказались в сантиметрах друг от друга. Его дыхание, все еще неровное, касалось ее щеки. В его глазах не было больше ярости или пустоты. Была лишь бездонная глубина боли, вины и… вопрошания. Вопрошания, на которое у него не было слов.

Она не думала. Действовало что-то глубинное, сильнее страха, сильнее обиды, сильнее памяти о разбитых флаконах. Она наклонилась вперед. Ее губы, соленые от слез, коснулись его губ. Легко, неуверенно, почти испуганно. Поцелуй был робким, смущенным, как первое прикосновение бабочки к цветку.

Снейп вздрогнул всем телом, как от удара током. Но он не отстранился. На мгновение он замер, его губы оставались неподвижными под ее неловким прикосновением. Потом… ответил. Так же робко, так же неуверенно. Его губы прижались к ее чуть сильнее, ответив на ее порыв тихим, сбивчивым движением. Это не было страстью. Это было признанием. Признанием вины, признанием боли, признанием того странного, незваного чувства, что проросло сквозь пепел их прошлого и настоящего хаоса.

Они отстранились одновременно, как будто их ударило током. Ариза резко отвела взгляд, ее щеки пылали огненным румянцем. Снейп отпрянул, его бледное лицо тоже покрылось краской смущения. Он опустил голову, не в силах смотреть на нее. Воздух между ними сгустился, наполнившись неловкостью, шоком и электрическим напряжением только что случившегося. Тишина снова воцарилась в лаборатории, но теперь она была другой. Густой, звонкой, полной невысказанных слов и сбивчивого дыхания.

Они сидели на полу посреди разрушенной лаборатории, среди обломков ее трудов и его гордыни, их пальцы все еще были сплетены. Он не отпускал ее руку. Она не пыталась вырваться. Хаос вокруг них был тотальным. Но в этом хаосе, в этом молчании, в этом неловком, смущенном послевкусии поцелуя, родилось что-то новое. Хрупкое, как первый ледок. Непонятное. Пугающее. Но неоспоримо реальное. Они не смотрели друг на друга, но их связанные руки были якорем в море обрушившихся миров. И вазочка с увядающей маргариткой Лили, чудом уцелевшая на подоконнике, казалась единственным целым предметом во вселенной.