Песнь Разрушения (джен)

Группа отступила к стене, образуя полукруг перед конвульсирующим телом Элиаса. Воздух был густым, как бульон из разложившихся органов, с нотками горького миндаля — верный признак пробуждения древней магии. Стены вокруг покрылись сетью пульсирующих вен, из которых сочилась чёрная жижа, застывающая в узоры, напоминающие предсмертные судороги.

Лира прижалась спиной к холодному камню, её когти впились в стену, оставляя кровавые борозды. Глаза метались от дергающегося тела Элиаса к зеркалу, трещины в котором теперь пульсировали в такт её сердцу.

— Вариантов… немного, — её голос звучал хрипло, как будто горло было исцарапано изнутри. — Можно попробовать его убить… Это остановит превращение.

Годрик резко поднял голову, его доспехи громыхнули, словно погребальный звон. Лицо, обычно румяное, стало землистым, глаза уставились на Лиру с немым ужасом.

— Ты слышала его! Убийство — именно то, чего оно хочет! — он ткнул дрожащим пальцем в зеркало, где тени теперь собирались в чёткую фигуру со слишком длинными руками. — Это откроет врата! Разве ты не видишь? Оно ждёт этого!

Кассиус стоял в стороне, его лицо было неподвижным, как маска из слоновой кости. Но тень за ним… Тень жила собственной жизнью — она корчилась в немом смехе, её контуры расплывались, принимая формы кошмаров, которые нельзя было описать человеческими словами.

Лира закусила губу до крови. В голове проносились воспоминания: Элиас, делящийся последним куском хлеба в походе, его улыбка, когда он отдавал ей большую часть. Его смех, когда Годрик упал в реку, звучащий так искренне, так по-человечески. Тепло его руки, когда ей было страшно, и он молча брал её за ладонь, словно говоря: «Я здесь».

— Если не убивать… что тогда? Заключить его? Изгнать? — её голос дрогнул, предательски выдав слабость.

Годрик сжал эмблему ордена на груди, его пальцы побелели от напряжения.

— Мы можем попробовать исцелить… Есть ритуалы… — Он замолчал, осознавая абсурдность своих слов. Какие ритуалы могут помочь против того, что уже въелось в плоть и душу?

Кассиус внезапно заговорил, его голос звучал как скрежет металла по стеклу:

— Он уже не ваш друг. Там, внутри… только Оно. Ждущее. — Его глаза не отражали света, поглощая его, как чёрные дыры.

Тело Элиаса дернулось, изо рта вырвалось:

— Лира… помоги… — Голос был его, но интонация… чужая, словно что-то пыталось имитировать человеческую речь, но не совсем понимало, как это делать правильно.

Лира вдруг резко выпрямилась, её глаза вспыхнули багровым светом, как у зверя, загнанного в угол.

— А если… принять его? Кассиус сказал — мы ключи. Значит, можем переписать правила? — её голос звучал дико, но в нём была искра чего-то похожего на надежду.

Годрик побледнел ещё сильнее, если это было возможно.

— Ты предлагаешь… объяться с этой хренью?! — он посмотрел на Элиаса, чьё тело теперь неестественно изгибалось, кости трещали, кожа растягивалась, обнажая что-то чёрное и блестящее под ней.

Кассиус впервые выглядел по-настоящему шокированным. Его тень замерла, словно в ожидании. Глаза расширились, и на миг в них мелькнуло что-то человеческое — страх?

— Вы… глупые мученики, — прошептал он, и в его голосе впервые появились нотки чего-то похожего на уважение. — Оно съест ваши души.

Лира уже шагала к Элиасу, распахнув объятия, её губы растянулись в улыбке, полной безумия и отчаяния.

— А мы откусим в ответ.

Вдруг зеркало взорвалось. Осколки повисли в воздухе, образуя корону над группой, каждый осколок отражал искажённые версии их лиц — со слишком длинными ртами, пустыми глазницами, кричащими без звука ртами. Из разлома полился густой фиолетовый свет, и голос, который нельзя было назвать голосом, произнес:

— МОИ ДЕТИ… ВЕРНУЛИСЬ.

Звук был слишком громким и слишком тихим одновременно, он не воспринимался ушами, а возникал прямо в черепе, заставляя кости вибрировать от боли.

Кассиус упал на колени, его спина согнулась под невидимым грузом, кожа на лице трескалась, как старый пергамент, обнажая тьму под ней.

— Владыка… я… просил больше времени… — его голос превратился в шёпот, полный страха и покорности.

Стало ясно: он был лишь слугой. Настоящий хозяин ждал по ту сторону, и теперь он обратил свой взор сюда.

Теперь герои стояли перед новой дилеммой: бежать, оставив Элиаса и зеркало (но разве это остановит Владыку? Разве они смогут убежать от того, что уже впустили в свои души?), или сражаться, рискуя стать новыми сосудами. (Кассиус дрожал: он знал, что это возможно, он видел, как другие пытались и чем это заканчивалось), принять тьму — и попытаться её подчинить (Лира уже протягивала руку к пурпурному свету, её пальцы дрожали, но не отстранялись).

Годрик посмотрел на Лиру, потом на Элиаса, чьё тело теперь парило в воздухе в ореоле тьмы, его контуры расплывались, становясь всё менее человеческими

— Ну и дерьмовый у нас выбор… — Он засмеялся, и этот смех звучал как предсмертный хрип.

Кассиус поднял голову, и впервые за всё время в его глазах была надежда.

— Вы… правда попытаетесь? — его голос был тихим, как шёпот умирающего.

Лира сделала шаг вперед, её рыжие волосы вспыхнули в мертвенном свете разлома, как последний факел перед вечной тьмой. Кожа на её руках трескалась, обнажая мерцающие руны под ней — древняя защита, о которой она никогда не рассказывала.

— Мы ключи, да? Тогда я выбираю дверь… — её голос звучал хрипло, но твёрдо.

Годрик бросился вперёд, его доспехи скрипели от резких движений.

— Лира, нет! Это же…

Щелчок, его голова дёрнулась назад под неестественным углом. Тело замерло, затем медленно рухнуло на колени, как марионетка с перерезанными нитями. Изо рта хлынула струя чёрной жижи, в глазах застыло выражение глубокого удивления.

Кассиус застыл, его обычно бесстрастное лицо исказила гримаса чего-то похожего на боль.

— Ты… убила его? После всего?!

Лира не отвечала. Её руки дрожали, когда она подняла кинжал — тот самый, которым только что перерезала Годрику горло. Клинок теперь светился тёмно-багровым, поглощая свет из разлома.

— Не его. Оно в нём, — прошептала она. — Я видела… в его глазах… Он уже три дня как мёртв.

Кассиус отшатнулся, его тень вдруг отделилась и застыла над телом Годрика, как страж над могилой.

Зеркало взвыло в ярости. Фиолетовый свет полился гуще, принимая формы рук, лиц, ртов — всех, кого они когда-либо знали. Голос из бездны прошипел:

— Мое… Он был моим…

Лира шагнула к разлому, её кожа теперь тоже светилась тем же багровым свеьлм, что и кинжал.

— Нет. Теперь мой.

Она вонзила клинок в собственную грудь. Кровь — настоящая, алая — брызнула на зеркало.

Трещины затянулись с жутким скрипом. Последнее, что увидел Кассиус, — как Лира улыбается, когда тьма затягивает её внутрь…

Когда свет погас, Кассиус стоял один. Вокруг были тело Годрика (пустого, как сброшенная кожа), осколки зеркала (теперь обычного стекла) и последний след Лиры — её кинжал, торчащий из пола, как надгробие.

Его тень медленно вернулась к нему, но теперь в ней было что-то новое — отблеск рыжих волос, багровая вспышка…

Голос из тьмы прошептал:

— Ты свободен, страж. На сто лет.

Кассиус поднял кинжал. На лезвии — две новые руны. Он знал, что это значит: одна жизнь за другую, одна душа как плата и новая задача — найти следующие «ключи».

На выходе из подземелья он впервые за сотни лет почувствовал дождь на лице. Капли смешивались со слезами — он не помнил, когда плакал в последний раз.

Где-то в глубине раздался стук — ровный, методичный, как биение сердца. Ожидание началось снова…

Лира застыла, ее тело покрылось инеем, хотя вокруг было невыносимо жарко. Она видела Его.

В разломе проступила форма — не тело, а отсутствие формы, противоречащее всем законам пространства: тысячи рук, протянутых из ниоткуда, каждая с семью пальцами; рот — нет, сотни ртов, растягивающихся в бесконечность; глаза… нет, не глаза — дыры, ведущие в другие реальности; казалось что оно не говорило ртом — слова возникали прямо в сознании:

— Я ТОТ, КТО ЖДАЛ. Я ТОТ, КТО ВИДЕЛ. Я — ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ ГРЕХ.

Кассиус задрожал сильнее.

— Они… не готовы… Пожалуйста…

Владыка «рассмеялся» — звук разорвал барабанные перепонки у всех, кроме Кассиуса.

— ТЫ ВЕРНО СЛУЖИЛ, ПЕС. ИДИ… НА СТО ЛЕТ.

Лира попыталась закричать, но ее голос исчез — рот был полон черных червей, которые выползали из ее горла.

Владыка повернулся к ней:

— А ТЫ… ТЫ ВКУСНАЯ.

Ее кожа начала слезать лоскутами, обнажая что-то блестящее и липкое под ней — она превращалась в нечто новое, в часть Его двора…

Кассиус поднял голову — зеркало было целым, как будто ничего не произошло. Но Лиры не было, Годрик лежал мертвый с улыбкой на лице, Элиас сидел в углу, качаясь и шепча что-то на неизвестном языке.

На запястье Кассиуса появилась новая метка: обратный отсчет начался. Он понимал правду: его никто не отпускал. Просто игра продолжалась… А Лира теперь стала частью того, против чего они все безрезультатно боролись.

Где-то в глубине зеркала мелькнул отблеск рыжих волос… и исчез навсегда.

Кассиус медленно поднялся с колен, его суставы хрустели, как у старой куклы. Воздух в подземелье стал густым, насыщенным запахом меди и тухлого мяса. Он подошёл к Элиасу, который сидел, прижавшись спиной к стене, его глаза были пустыми, как у выпотрошенной рыбы.

— Элиас… — Кассиус коснулся его плеча, но тот даже не дрогнул.

— Ты… помнишь своё имя?

Ответом было тихое бульканье — изо рта Элиаса вытекала чёрная жижа, капая на грудь, где кожа уже покрывалась трещинами, как высохшая глина.

Кассиус сжал кулаки — его обычно ледяные пальцы впервые за сотни лет дрожали.

— Ты должен вернуться…

Но Элиас не слышал. Он смотрел куда-то сквозь Кассиуса, сквозь стены, сквозь само время — в пустоту, где его разум был заперт в бесконечном кошмаре.

Внезапно Кассиус замер. Что-то было не так.

Воздух стал ещё тяжелее, как перед грозой. Тени на стенах перестали двигаться — они застыли, напрягшись, словно в ожидании.

За спиной раздался шорох — тихий, едва уловимый, как шелест крыльев моли в гробнице.

Кассиус медленно обернулся.

Там, в углу, где лежало тело Годрика, теперь стояла фигура.

Это была не Лира и не Элиас, даже не Владыка. Это было нечто другое.

Оно не имело формы, но было там. Не двигалось, но приближалось. Не дышало, но Кассиус чувствовал его дыхание на своей шее — горячее, как печь, и холодное, как космос.

— Кто… — он не договорил.

Фигура сделала шаг вперёд, и всё исчезло. Когда Кассиус открыл глаза, он стоял один в пустом подземелье. Элиас исчез, Годрик также словно испарился, зеркало стало целым, как будто никто его не разбивал.

Только на полу лежал кинжал Лиры — его лезвие было чистым, но рукоять теперь покрывали странные руны, которые Кассиус не мог прочитать.

Где-то в глубине подземелья раздался стук.

Один… Два… Три.

Кассиус посмотрел на дверь, ведущую наружу, потом на кинжал и на зеркало.

Выбор остался за ним, но время уже истекало, а тьма смотрела ему в спину…