Песнь Разрушения (джен)

В Магической Академии Святого Альбана (которая, вопреки названию, не имеет никакого отношения к святости, а скорее к тому, что её основатель любил вино и каламбуры) на факультете "Прикладной некромантии и смежных дисциплин" учатся:

Элиас Вейнрайх — высокий угловатый юноша с вечно недовольным выражением лица. Некромант-теоретик, помешанный на этике воскрешения. Мечтает доказать, что можно оживлять мёртвых без побочных эффектов вроде каннибализма или спонтанного возгорания. Мотивация: «Если я не найду способ, моя бабушка так и останется полуразложившимся зомби в подвале».

Лира Дарроу — рыжая бестия с острыми клыками и ещё более острым языком. Специализация — проклятия и тёмные обряды. Утверждает, что выбрала это направление «для общего развития», но все знают, что она просто обожает, когда её боятся. Мотивация: «Если я не стану Архилихтером, мне придётся возвращаться в родную деревню и доить демонических козлов».

Сэр Годрик Плюмб (он же Годри) — рыцарь-недоучка, который случайно поступил на факультет, потому что перепутал некромантию с некрополитикой. Единственный в истории академии студент, который пытается сражаться с призраками мечом. Мотивация: «Я должен восстановить честь рода! (И желательно не умереть)».

Кассиус Вейл — тихий вежливый юноша с тёмными кругами под глазами. Технически — специалист по защитной магии, но никто не видел, чтобы он ел. Он иногда исчезает на несколько дней, а потом возвращается пахнущий медью и старыми книгами. Однажды Лира поклялась, что видела, как его тень двигалась сама по себе.

Кабинет некромантии №13 пах старыми книгами, формалином и отчаянием. Солнечный свет, пробивавшийся через запылённые витражи, рисовал на полу жутковатые узоры, напоминающие то ли руны, то ли предсмертные судороги.

Элиас Вейнрайх стоял перед своим рабочим столом, трясясь от ярости. Его пальцы сжимали мокрый, изжеванный клочок пергамента — всё, что осталось от конспектов по «Основам реанимации» за три семестра.

— Что за чертовщина?! — его голос сорвался в визгливый фальцет. — Это же третий раз за месяц! Как это вообще возможно?!

Он тыкал пальцем в липкую зеленоватую массу, в которой угадывались обрывки фраз: «…при воскрешении важно помнить…», "…не давать субъекту доступ к острым…», и самое обидное — «…иначе возможен спонтанный…» — дальше текст обрывался.

На краю стола сидел виновник катастрофы — библиотечный мурлок. Существо размером с кошку, покрытое синеватой слизью, с довольным выражением морды облизывало перепончатые лапки.

— Может, они вкусные? — раздался ленивый голос.

Лира Дарроу, развалившись в кресле, медленно откусывала печенье в форме черепа. Крошки падали ей на чёрное платье, но она, кажется, даже не замечала.

— Попробуй посыпать страницы ядом. Если мурлок сдохнет, ты хотя бы отомстишь.

— Они дорогие! Я их на проценты от бабушкиных экспериментов покупал! — Элиас схватился за голову.

— Ну, теперь точно не купишь, — философски заметила Лира.

В углу комнаты раздался громкий стук.

Годрик Плюмб, весь в доспехах и благих намерениях, пытался прикрепить амулет от проклятий к нагруднику.

— Эм. Это нормально? — спросил он, моргая.

Амулет прилип к его лбу, сверкая рубиновой вставкой прямо над переносицей.

— Нет, — хором ответили Элиас и Лира.

— Но выглядит стильно, — добавила Лира, прищурившись. — Как будто у тебя третий глаз. Только тупой.

Годрик потрогал амулет.

— А… а он хоть работает?

— Ну, ты пока не превратился в жабу, так что, наверное, да, — пожала плечами Лира.

Дверь скрипнула.

В проёме стоял Кассиус Вейл. Его бледное лицо почти сливалось с серыми стенами, только тёмные круги под глазами выдавали в нём что-то живое.

Он молча наблюдал за хаосом, пальцы нервно перебирали что-то в кармане — чёрный камень с трещинами, из которых сочился тусклый болезненный свет.

— Завтра мы отправляемся в Старую Долину, — сказал он тихо, но так, что все услышали.

Годрик оживился.

— О, отлично! Я слышал, там красиво!

— Там полно мертвецов, — поправил Элиас, отрывая взгляд от остатков конспектов.

— И демонов, — добавила Лира, зловеще щёлкая когтями по столу.

— И призраков, — продолжил Элиас.

— И, кажется, там есть что-то… древнее, — закончил Кассиус.

Все замолчали. Даже мурлок перестал облизываться.

— Но кроме этого — да, очень красиво, — бодро сказал Годрик, словно не замечая напряжённой атмосферы.

Лира фыркнула, Элиас застонал, а Кассиус… слишком спокойно улыбнулся, будто что-то зная. За окном тень от башни академии удлинилась, будто потянулась к ним.

Завтра начиналась практика. И что-то подсказывали, что с неё вернутся не все.

Элиас шёл по коридору академии, прижимая к груди уцелевшие конспекты — три жалких листка, которые мурлок почему-то не стал есть. Вокруг было тихо — слишком тихо для места, где обычно студенты взрывали лаборатории, выкрикивали заклинания или убегали от оживших скелетов.

Полуночный колокол пробил двенадцать ударов. Где-то далеко скрипнула дверь.

Элиас уже хотел свернуть к своей комнате, когда услышал голос.

Голос Кассиуса доносился из пустого класса заклинаний №7 — того самого, где в прошлом году пропал студент (официально — «перевёлся», но все знали, что его скелет до сих пор иногда показывается в окне).

Элиас замедлил шаг. Почему Кассиус здесь в такой час? Осторожно приоткрыв дверь, он заглянул внутрь. Класс был пуст, но не совсем. Кассиус стоял посреди комнаты, спиной к двери. Его тень — длинная, неестественно чёрная — тянулась по стене будто живая.

— Они ещё не готовы, — сказал Кассиус. В ответ — тишина. Потом все же прозвучало:

— Но ты же знаешь, что времени нет.

Голос был нечеловеческим. Он звучал так, будто его произносили десятки ртов одновременно — шёпот, хрип, детский смех, предсмертный стон… Всё сливалось в одно.

Элиас замер. Ледяная дрожь пробежала по спине. Тень Кассиуса на стене шевельнулась, повернула голову и посмотрела прямо на Элиаса. Он резко отпрянул, и дверь со скрипом захлопнулась. Сердце колотилось так громко, что казалось, его слышно на весь коридор.

Стояла гробовая тишина. Чуть позже послышались шаги и Элиас отскочил к стене, затаив дыхание. Дверь медленно открылась Кассиус вышел один, тени за ним не было. Он прошёл мимо, словно не заметив Элиаса — но уголок его рта дёрнулся в странной, почти неестественной улыбке.

На следующее утро всё было как обычно.

Солнце светило, птицы пели, а Годрик забыл меч. Лира дразнила преподавателей, потому что те не знали, по её мнению, элементарных заклинаний, но пытались кого-то чему-то научить. А Кассиус… Кассиус улыбался, не обращая внимания ни на кого, чем вызывал множество подозрений у остальных, так как никто этого не делал. Он помогал Годрику собрать рюкзак, терпеливо объясняя, что «нет, броня не спасёт от духов, они проходят сквозь металл», и «да, амулет на лбу всё ещё выглядит глупо».

Когда Кассиус наклонился, чтобы поднять упавший свиток, воротник его мантии слегка съехал.

На шее чёрные линии — как трещины. Как те, что на камне в его кармане.

Элиас отвёл взгляд, но что-то было не так. Но повозка уже ждала. Практика начиналась.

Детали, которые стоит запомнить:

Тень Кассиуса ведёт себя самостоятельно. Голос, с которым он говорил, звучал как множество голосов сразу. На его шее — чёрные трещины, похожие на те, что на камне. Он знает, что Элиас подслушал его. И ему всё равно.

Что это значит? Пока не ясно. Но в Старой Долине ответы точно найдутся. Если, конечно, они доберутся туда живыми…

Глубокий каньон, напоминающий раскрытую пасть какого-то колоссального существа. Скальные стены по бокам испещрены выбоинами от древних заклятий, некоторые участки до сих пор слабо светятся фиолетовым по ночам.

Воздух здесь густой и тяжёлый, словно пропитанный пылью веков и пеплом сожжённых душ. Каждый вдох оставляет на языке металлический привкус крови, хотя вокруг нет ни единого живого существа. Ветер здесь не просто дует — он шепчет на забытых наречиях, а по ночам начинает выть человеческими голосами.

То, что когда-то было величественным городом, теперь выглядит так.

Костяные мостовые — не метафора. Буквально выложенные из человеческих останков дороги, где черепа служат бордюрами.

Кривые арки из черного камня, покрытые мхом, который пульсирует в такт ветру.

Полуразрушенные башни, где до сих пор горят факелы с синим пламенем — никто не знает, кто их зажигает.

Руины храма с алтарём из единого куска кровавого кварца, на котором даже сейчас можно разглядеть свежие подтёки чего-то тёмного.

Самовозгорающиеся тени — иногда тень от камня вдруг вспыхивает синим пламенем, оставляя после себя обугленный силуэт на земле.

Зеркальные лужи — в любой стоячей воде отражаются не те, кто в неё смотрится, а какие-то другие лица.

Камни с памятью — если приложить ухо к валунам, можно услышать последние слова тех, кто умер на этом месте.

Первая задача группы — «Картография ужаса». Необходимо составить схему аномальных зон. Для этого Элиас использует костяной компас (стрелка сделана из пальца некроманта), который всегда указывает на места массовой смерти.

Лира чертит круг из соли и ртути, чтобы определить границы древнего проклятия.

Годрик… стоит на страже. В принципе, он мог бы и помочь, но сейчас занят тем, что стряхивает со своего плаща пауков размером с кулак.

Первые шаги в Долине: погружение во Тьму

Повозка с скрипом остановилась на самом краю обрыва, колесо задевало край рыхлой земли, от которой время от времени откалывались комья и с тихим шорохом катились вниз. Кучер — старый, с лицом, изборожденным шрамами, похожими на следы когтей, — лишь мотнул головой в сторону долины и поспешно развернул экипаж, явно не желая задерживаться ни секундой дольше необходимого.

Годрик, не дожидаясь, пока остальные вылезут, с энтузиазмом прыгнул вниз — и тут же провалился по колено в черную вязкую грязь, издав громкое «Бл*ть!»

— Ну что, красота? — процедил он, пытаясь вытащить ногу с громким чмоканьем. Сапог остался в трясине, и Годрик, пошатнувшись, ухватился за край повозки, чтобы не упасть лицом в грязь.

Лира лениво перешагнула через него, высоко подняв подол платья, чтобы не запачкать багровую подкладку.

— Буквально через пять минут ты будешь орать и отмахиваться от призраков, — сказала она, осматривая долину. Ее зеленые глаза сузились, улавливая детали: разломанные арки, черные от времени, с выщербленными рунами; странные, будто вытянутые тени, которые ложились не так, как должны были, и едва уловимый, но неумолчный шепот, струящийся между камнями.

Элиас нервно перебирал уцелевшие конспекты, листы которых были испещрены его аккуратным почерком и пометками на полях. Он бормотал себе под нос, анализируя:

— Если мертвецы оживают сами, значит, здесь либо спонтанная некротическая аномалия, либо…

— Либо кто-то их будит, — Кассиус закончил за него, не поднимая глаз.

Он стоял чуть поодаль, его черный плащ колыхался, хотя ветра не было. Его пальцы, бледные и тонкие, снова теребили черный камень в кармане — тот самый, с трещинами, из которых сочился тусклый свет.

Долина лежала перед ними как открытая рана.

Воздух здесь был тяжелым, пропитанным запахом ржавого металла (будто где-то близко лилась кровь), тлеющей кожи (хотя костров не было видно) и чего-то сладковато-гнилостного, что щекотало ноздри и оставляло привкус меди на языке.

Земля под ногами была неестественно мягкой, словно покрытой тонким слоем пепла. Каждый шаг оставлял четкий отпечаток, но уже через несколько секунд следы начинали расплываться, будто почва медленно затягивала их.

Вдалеке, среди руин, что-то шевельнулось. Не ветер. Не тень. Что-то, что наблюдало.

Годрик, наконец вытащивший ногу из грязи (сапог пришлось оставить), потянулся за мечом.

— Эй, ребята, мне кажется, или…

Лира резко обернулась, ее пальцы уже сжимали серебряный кинжал с рунами на лезвии.

Элиас замер, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Кассиус просто улыбнулся.

— Добро пожаловать в Долину, — прошептал он.

И где-то в глубине ущелья раздался смех — слишком высокий, слишком звонкий, чтобы быть человеческим.

Практика началась.

Первые магические задачи: Испытания в Долине

1. Элиас и «этичный» некромант.

Три скелета брели по костяной мостовой, их пожелтевшие кости скрипели при каждом шаге. Один волочил за собой ржавый меч, оставляя на останках под ногами глубокие царапины. Ветер шевелил лохмотья одежды, все еще висящие на их рёбрах.

Элиас достал жезл из фаланги некроманта (подарок на день рождения от бабушки-лича) и осторожно вывел в воздухе зелёный символ приветствия.

— Так, по теории… если они не агрессивны, можно попробовать установить контакт.

Скелеты замерли. Самый высокий наклонил череп, будто прислушиваясь.

— Э-эм… Приветствую! Я студент Альбанской Академии, и мы здесь с миром…

Момент истины:

Скелет резко дёрнулся — его челюсть отвисла, и из глазниц брызнула струя чёрной слизи.

—Вот и всё, бл*ть, этика! — Элиас отпрыгнул, но слишком поздно. Липкая масса попала ему прямо в лицо, запах гниющих внутренностей ударил в нос.

Лира, сидя на обломке колонны, закатилась от смеха, чуть не падая.

— О боги, ты похож на пьяного тролля после драки!

Слизь начала пузыриться на его коже. Через минуту Элиас почувствовал, как его щека немеет.

— Это… это ядовито?!

— Ну, не смертельно, — пожала плечами Лира. — Просто пару часов будешь говорить, как будто у тебя во рту каша.

2. Лира и «проклятия для начинающих»

Место исследования — стена храма, покрытая выцветшими фресками с изображением древних казней. Камни здесь были тёплыми на ощупь, несмотря на холодный воздух.

Лира провела когтем по ладони, позволив капле крови упасть на камень.

— Покажи мне, что здесь скрыто…

Стена вздрогнула, как живая. Из трещин полез чёрный дым, обвивая её руку.

— Здесь… что-то было. Сильное. Много смертей. Много боли…

Неожиданно её пальцы дёрнулись, будто что-то её укусило. На камне проступили кровавые буквы:

"НЕ ИЩИ"

— О, мило. Нас предупреждают, — Лира усмехнулась, но её глаза сузились.

Надпись исчезла через секунду, оставив после себя ожог на её ладони в виде того же текста.

3. Годрик и «рыцарь vs призраки»

Из тумана выплыла полупрозрачная фигура в разорванных доспехах. Её лицо (если это можно было назвать лицом) было пустым, за исключением рта, растянутого в беззвучном крике.

Годрик гордо шагнул вперёд, меч сверкал в слабом свете.

— Страшись, нечисть! Я, сэр Годрик Плюмб, потомок…

Призрак прошёл сквозь него.

— Я… я почувствовал, как моя душа замерзает…

Он стоял, дрожа, его доспехи покрылись инеем.

Лира вздохнула, достала нож с рунами и метнула его в призрака.

— Это потому что ты идиот.

Нож вонзился в грудь призрака, и тот взвыл, рассыпаясь в чёрный пепел.

Годрик смотрел на исчезающие остатки:

— А… а можно мне такой нож?

— Ты поранишься, — отрезала Лира, подбирая оружие.

Элиас теперь говорит в нос и периодически плюётся (слизь всё ещё капает), Лира скрывает ожог, но рука дёргается при каждом движении, Годрик мечтает о «крутом ноже», совершенно игнорируя факт, что чуть не стал овощем. А Кассиус? Он стоит в стороне, его камень светится чуть ярче. Как будто он… доволен.

Группа пробиралась через завалы костей и обломков древних колонн, каждый шаг сопровождался хрустом. Ветер кружил серый пепел, образуя мертвые вихри, которые на мгновения складывались в очертания лиц.

Но Кассиус шёл точно, без колебаний; он обходил ямы, которых ещё не было видно. Его ноги никогда не путались в корнях-ребрах, вылезающих из земли.

Он точно знал, где камень под ногами окажется скользким, хотя покрывавший его чёрный лишайник был неотличим от обычной тени

Лира заметила это первой.

— Ты что, карту выучил? — спросила она, переступая через череп с проросшими из глазниц грибами.

Кассиус не ответил, только провёл рукой по стене — и в этом месте руна внезапно вспыхнула синим, указав поворот.

Элиас, спотыкаясь о вывернутый из земли позвоночник, ухватился за руку Кассиуса, вскрикнул:

— Ты как мёртвый!

Кожа под пальцами была холоднее зимнего ветра, сухой как пергамент и слишком гладкой — совсем без пор.

Кассиус медленно высвободил руку, его губы растянулись в беззвучном «успокойся». В этот момент Элиас увидел его ногти — сине-чёрные, как у утопленника недельной давности.

В узком проходе между руинами, где солнечный свет падал ровной полосой, все заметили несоответствие: тело Кассиуса уже вышло из света, а его тень задержалась на секунду дольше и перед тем как догнать хозяина повернула голову к группе.

Годрик прошептал:

— Вы… вы видели?

Но когда они вновь посмотрели — тень была обычной. Все, кроме Лиры, решили, что это игра света. Она же нащупала лезвие в рукаве — на всякий случай.

Когда они вышли на круглую площадь, вымощенную плитами с выбитыми именами, стало ясно — это не просто руины.

Воздух вибрировал от незримой силы, камни дышали, расширяясь и сжимаясь почти незаметно. В центре лежала гигантская плита, испещрённая трещинами, из которых сочился тот же тусклый свет, что и из камня Кассиуса

Он остановился ровно над ней и просто сказал:

— Здесь.

Лира резко обернулась:

— Откуда ты знаешь? — её голос впервые дрогнул.

Кассиус повернулся и улыбнулся — слишком широко, углы рта неестественно растянулись, глаза не отражали света — будто поглощали его, зубы на секунду заострились.

— Потому что я уже был здесь.

Наступила тишина.

Ветер стих на мгновение, а затем завыл, точно смеясь, и принёс шёпот на языке, которого не должно было знать ни одно живое существо.

В этот момент камни под ногами затряслись, трещины на плите расширились, из глубины донёсся… стук. Он был не случайный, а раздавался довольно четко, как будто кто-то огромный стучал по крышке гроба изнутри.

Кассиус просто стоял и улыбался, как будто ждал этого и радовался происходящему.

Лагерь на краю площади представлял жалкое зрелище. Зелёное пламя костра (которое, вопреки всем законам физики, отбрасывало синие тени) освещало Элиаса, сидевшего в позе медитирующего монаха, если бы монах периодически не дёргался и не вытирал струйку чёрной слизи, всё ещё сочащейся из его левой ноздри. Его левый глаз слезился и подергивался, а правый пристально следил за Кассиусом. Лиру, которая разбирала и собирала свой ритуальный кинжал в десятый раз за час. Её острые клыки время от времени прикусывали нижнюю губу, оставляя крошечные капельки крови, которые она рассеянно слизывала. Годрика, героически пытавшегося починить свой оторванный наплечник. Его язык торчал из уголка рта в глубокой концентрации, пальцы неуклюже ковырялись в застрявшей заклёпке. Кассиуса, сидевшего в трёх шагах от остальных, его чёрный плащ сливался с тьмой, бледные пальцы перебирали треснувший камень, из щелей которого сочился тот самый жутковатый свет.

Тишину нарушил Элиас, его голос дрожал от напряжения и остаточного действия яда:

— Значит… ты уже был здесь? — Он нарочито небрежно подбросил в костёр кусочек смолы, которая вспыхнула ярко-фиолетовым.

Кассиус не поднял глаз, его пальцы продолжали гладить камень, как будто успокаивая его.

— Разве я сказал это? — его голос был ровным, без эмоций, как чтение учебника.

Лира резко подняла голову, её зелёные глаза сверкнули в свете костра.

— Буквально час назад. У гигантской плиты. — Её когти вонзились в деревянную рукоять кинжала, оставляя глубокие царапины.

Пауза повисла тяжелее, чем туман над болотами. Даже ветер на мгновение затих, как будто затаив дыхание.

Кассиус медленно поднял глаза, его губы растянулись в улыбке, которая не достигала глаз.

— Ах да. Должно быть, вы ослышались, — он слегка наклонил голову, как будто извиняясь за неудобство.

Годрик фыркнул, отшвырнув наплечник в сторону.

— Ослышались? Ты сказал…

— Годрик, — резко перебила Лира, её голос звучал как удар хлыста. Она бросила на рыцаря взгляд, полный предупреждения и чего-то ещё — страха?

Годрик замолчал, его рот остался приоткрытым, глаза бегали от Лиры к Кассиусу и обратно.

Ветер завыл громче, кружась вокруг них, поднимая пепел и брасая его в лица. Он звучал как смех, как насмешка над их попытками докопаться до правды.

Элиас вдруг почувствовал, как что-то холодное скользнуло по его шее. Он резко обернулся, но там ничего не было. Только тьма, готовая поглотить их целиком.

Пальцы Элиаса судорожно сжимали костяной жезл, на котором проступали свежие трещины — будто сама магия в нем трепетала от близости к… чему-то. Его мысли метались как загнанный зверь:

«Он лжет. Губы двигаются слишком плавно — как будто репетировал этот ответ. А глаза… Чёрт возьми, почему я раньше не замечал? Его зрачки не расширяются от огня.

Внезапно его взор упал на собственное отражение в луже чёрной смолы у ног. Лицо искажено — рот слишком широко открыт, глаза выпучились. Но самое страшное — отражение моргнуло на секунду позже, чем он сам.

Желудок сжался в ледяной ком. «Это место меняет нас. Или… он меняет это место?»

Лира притворялась, что чинит пряжку на ботинке, но её взгляд через спутанные рыжие пряди неотрывно следил за Кассиусом. В ушах звучал ритмичный стук — то ли её собственное сердце, то ли тот самый звук из-под плиты.

«Тень на стене вчера. Рука холоднее зимнего ветра. Камень, который пульсирует в такт моей крови. Он не человек. Возможно, никогда им не был».

Её пальцы сами собой нарисовали в грязи запретный знак — перевёрнутую пентаграмму с двойным кругом. Знак немедленно начал дымиться, земля под ним зашевелилась, будто что-то проснулось.

Годрик сжал кулаки так сильно, что стальные перчатки заскрипели. Его обычно беззаботные мысли вдруг приобрели жуткую ясность:

«Может, он стесняется? Нет… Слишком много странного. Почему его броня никогда не пачкается? Как он находит дорогу в этом лабиринте? И…»

Внезапно всплыли воспоминания: вчерашний вечер, когда он проснулся от ощущения, что кто-то стоит над ним. В полумраке он увидел — Кассиус склонился, его рот был неестественно широко открыт, в горле пульсировало что-то фиолетовое…

«Нет, это был сон. Должно быть, сон…» Но дрожь в руках не проходила.

Лира наклонилась к Элиасу, её шёпот был едва слышен за воем ветра:

— Твой жезл… он треснул тогда, когда мы подошли к плите?

Элиас вздрогнул, его глаза бешено забегали.

— Ты тоже заметила? Он… он реагирует на того типа. Как будто боится.

Годрик неуклюже присоединился к беседе, его обычно громкий голос теперь дрожал:

— Ребята… а если он… если он…

Лира резко схватила его за запястье, её когти впились в сталь.

— Не говори. Не вслух. Стены здесь… Они слушают.

В этот момент Кассиус поднял голову, его губы растянулись в улыбке, слишком широкой для человеческого лица.

— Вы что-то обсуждаете?

Трое замерли. Элиас первым нашёл в себе силы ответить, его голос звучал неестественно громко:

— Просто… делимся впечатлениями. О погоде.

Кассиус засмеялся — звук был сухим, как шуршание мёртвых листьев.

— Да, ужасная сегодня погода. Почти как в тот день, когда умер последний стражник этого города.

Повисла тишина тяжелее свинца. Даже ветер затих, будто затаив дыхание.

Лира медленно провела языком по острым клыкам, её глаза не мигая смотрели на Кассиуса.

— Как… как ты знаешь, когда умер последний стражник?

Кассиус встал, его тень на секунду осталась сидеть у костра, прежде чем дёрнуться и поспешить за ним.

— История. Просто история.

Он ушёл во тьму, но его последние слова повисли в воздухе как ядовитый туман:

— Спокойной ночи. Если сможете.

Серое предрассветное марево стелилось по лагерю, закручиваясь в призрачные фигуры между потухшими углями костра. Лира проснулась первой — её ведьмин слух уловил тихий скрип удаляющихся шагов.

Кассиус снова исчез. Его рюкзак лежал нетронутым у погасшего кострища, швы на нём пульсировали едва заметно, будто внутри дышало что-то живое.

Лира присела на корточки, её длинные пальцы с чёрным лаком (сделанным из яда древесных змей) расстёгивали застёжки с профессиональной аккуратностью.

— Элиас, стой на шухере, — бросила она шёпотом, доставая свёрнутую в трубочку пергаментную карту.

Элиас ёрзал на месте, его глаза бегали по окружающим руинам

— Он может вернуться в любую…

— Заткнись и смотри, — резко оборвала его Лира, разворачивая карту.

Карта Долины — шёлковая, неестественно лёгкая, будто сотканная из паутины. На ней кривыми кровавыми линиями были отмечены места, которых не было на официальных схемах академии. Одно особенно бросалось в глаза — чёрная пирамида у северного края, помеченная символом, напоминающим раскрытую пасть.

Дневник, переплетённый в человеческую кожу (Лира узнала текстуру сразу). Страницы исписаны знаками, похожими на трещины в камне Кассиуса. Некоторые строчки светились тусклым зелёным, исчезая, стоило лишь перевести взгляд.

Цветок — чёрный тюльпан с каплями красного на лепестках. Годрик тыкнул в него тупым пальцем.

— Это… кровь? — прошептал он, отдергивая руку, как от раскалённого железа.

Лира принюхалась — запах меди и чего-то гнилостного.

— Хуже. Это плоть.

Шорох сзади. Лира захлопнула дневник, но было поздно — тень накрыла их троих.

Кассиус стоял в двух шагах, его лицо оставалось спокойным, но воздух вокруг вдруг стал густым, как сироп.

— Вы что-то искали? — спросил он, его голос звучал ровно, но в глубине зрачков загорелись точки лилового света.

Лира не моргнув подняла взгляд, её рука невольно потянулась к кинжалу.

— Твой нож. Хотела нарезать хлеб.

Пауза затянулась. Кассиус медленно наклонил голову, его шея хрустнула неестественно громко.

— Хлеб… Да. Конечно.

Элиас нервно кашлянул, разрывая напряжение.

— Эм… а где завтрак?

Кассиус развернулся, его плащ взметнулся, как крылья нетопыря.

— На южной границе. Я уже приготовил.

Его смех, тихий и скрипучий, долго звучал у них в ушах, даже когда он ушёл.

Лира сжала дневник так, что корешки впились ей в ладони.

— Мы все умрём здесь.

Годрик глубоко вздохнул:

— А я так и не попробовал жареного дракона…

Полдень в руинах храма выдался неестественно тихим. Воздух стоял густой, пропитанный запахом разлагающегося камня и чужой древности. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь разрушенный купол, лениво переползали по мозаичному полу, где лики забытых богов смешались в гримасе вечного ужаса.

Лира провела пальцем по странному выступу на стене, её ногти оставляли мелкие царапины на поверхности, покрытой чёрным лишайником.

— Здесь что-то… не так. Камни уложены неестественно ровно для руин.

Элиас присел на корточки, жезл слабо пульсировал в его руках.

— Похоже на ритуальную кладку. Видишь этот узор? Это кровеносные сосуды в языке дракона — символ…

Кассиус, стоявший в тени, резко дёрнулся. Его правая рука судорожно рванулась к карману, где лежал проклятый камень, прежде чем он осознанно опустил её.

— Просто неровность в камне, — произнёс он слишком быстро, его голос звучал неестественно высоко.

Годрик тупо уставился на стену:

— Какая неровность? Я вижу просто…

Кассиус резко шагнул вперёд и нажал на незаметную выемку. С глухим скрежетом часть стены провалилась внутрь, открывая чёрную пасть лестницы, уходящей вниз.

Лира замерла, её ноздри раздулись, улавливая запах — медь, прах и что-то… сладковатое.

— Как ты знал? — прошипела она, её рука уже лежала на рукояти кинжала.

Кассиус улыбнулся уголком рта, его глаза не отражали света.

— Удачное предположение.

Элиас обменялся взглядом с Лирой — ложь. Грубая ложь.

Лира проснулась от ощущения холода. Луна, висевшая над долиной, бросала синеватые блики на фигуру, склонившуюся над спящим Годриком.

Кассиус стоял на коленях, его рука замерла в сантиметре от груди рыцаря. Пальцы сложились в странном жесте — полукрест, полузвезда. Из-под ногтей сочился тусклый зелёный свет.

— Что ты делаешь? — голос Лиры прозвучал хрипло, её кинжал уже был в руке, лезвие покрылось инеем.

Кассиус медленно повернул голову. Его глаза отражали огонь зелёным свечением, но зрачки оставались неподвижными, как у мёртвой рыбы.

— Проверял, не замёрз ли он, — произнёс он монотонно, его губы едва шевелились.

Ложь. Голая и циничная.

Годрик ворочался во сне, его лицо исказилось от боли. На его груди, прямо над сердцем, проступило красное пятно — точь-в-точь форма руки Кассиуса.

Лира не отводила взгляда.

— Уходи.

Кассиус встал, его суставы хрустели, как у марионетки. Он сделал шаг назад, исчезая в тени.

— Спокойной ночи, Лира. Спите хорошо.

Его смех, тихий и прерывистый, долго звучал в её ушах, даже когда он ушёл.

Она знала теперь наверняка: они никогда не были в безопасности. Их шестой спутник был не Кассиусом.

Это было то, что носило его кожу, и оно ждало своего часа.

Где-то внизу, под плитой, что-то ответило стуком на стук Кассиусова камня.

Практика только началась…

Гнилостный воздух подземелья застыл, будто сама тьма затаила дыхание. Перед ними, на алтаре из человеческих костей, лежало зеркало — его ртутная поверхность покрыта паутиной трещин, расходящихся от центральной пробоины, словно от удара кинжалом.

Отражения в нем шевелились: Элиас видел себя со впалыми щеками и пустыми глазницами, Лира — с кожей, покрытой язвами, Годрик… Годрик не отражался вовсе, Кассиус стоял позади, его тень на стене была вдвое выше его роста и шевелила щупальцами.

Элиас протянул руку, его пальцы дрожали.

«По теории зеркальных аномалий… если повторить слова теней…»

Кончики его пальцев уже коснулись холодной поверхности, когда Кассиус вцепился ему в запястье.

Прикосновение было липким, будто рука была мокрой изнутри, горячим и холодным одновременно, слишком сильным — кости начали хрустеть.

— Не трогай его, — голос Кассиуса разделялся на три тона: его обычный томный шепот, женский смех и что-то… членистоногое, цокающее хитиновыми челюстями.

Лира выбросила кинжал молниеносно — лезвие замерло в сантиметре от горла Кассиуса.

— Отпусти. Его. Сейчас же. — Каждое слово отдавалось эхом в пустых глазницах каменных идолов.

Кассиус замер. Его глаза расширились, поглощая свет, после чего побелели, как у трупа и закатились, обнажая кровавые склеры.

А потом… он засмеялся. Смех рвал его горло, сначала он был хриплым переходящий в визг, но в конце был больше похож на рыдание.

— Х-х-хорошо… — он вытер слёзы, но это была чёрная жижа. — Хватит лжи. Хватит масок.

Его лицо начало расползаться: кожа трескалась, как старый пергамент, из щелей сочился дым. Зубы побелели и стали слишком острыми для человека.

Годрик отшатнулся, споткнулся о череп и упал на спину.

— Ч-что ты?..

Лира не дрогнула, но её кинжал теперь багрово светился.

— Покажи своё истинное лицо, тварь.

Кассиус разжал пальцы, и Элиас рухнул на колени, хватая ртом застоявшийся воздух подземелья. Его запястье покрывали фиолетовые отпечатки — не синяки, а что-то хуже: узоры, напоминающие древние руны, пульсировали приглушенным светом.

Кассиус отступил на шаг, его руки дрожали — не от страха, а будто что-то изнутри рвалось наружу, разрывая плоть.

— Я не ваш союзник, — его голос раскололся, как лед под тяжестью невысказанных веков. — Я не Кассиус Вейл. Это имя… тело… воспоминания… все это взято в долг. На время.

Годрик заморгал, его глаза бегали от Кассиуса к зеркалу и обратно, будто мозг отказывался собирать картину воедино.

— Что… что за бред? — Он засмеялся — коротко, истерично, как ребенок, увидевший мертвеца в шкафу. — Это… это шутка, да? Ты… ты просто…

Кассиус провел рукой по лицу, и кожа на мгновение стала пергаментной, прозрачной — под ней зашевелилось что-то черное, бесформенное, состоящее из теней и отголосков чужих кошмаров.

— Я страж Предела, — он говорил медленно, словно впервые пробуя слова на вкус. — Моя задача — следить, чтобы то, что спит под камнем, не проснулось. И если проснется… чтобы увести его подальше от живых.

Лира не опускала кинжал, но ее пальцы сжались до хруста. Глаза, обычно полные насмешки, расширились, вбирая ужас, как губка впитывает кровь.

— Ты… работаешь на них? — ее голос превратился в шепот, но каждое слово резало как лезвие. — На древних? На тех, кто построил этот город… и кто стер его с лица земли?

Кассиус покачал головой, и в этом движении было что-то неестественное — слишком плавное, слишком… многосуставное.

— Нет. Я защищаю вас от них. От того, чем они стали. От того, во что Оно их превратило.

Элиас пошатнулся, его голос прерывался, будто давился невидимой паутиной.

— Но… ты привел нас сюда! Ты знал, где искать вход! Ты… ты хотел, чтобы мы нашли это зеркало!

Кассиус кивнул, его лицо снова приняло человеческие черты, но глаза… Глаза оставались чужими. Слишком черными. Слишком глубокими. Бездонными, как провал между мирами.

— Потому что вы — ключ, — прошептал он, и этот шепот впился в барабанные перепонки как ржавый гвоздь. — Ваша магия… ваши души… Они чувствуют вас. И если бы я не привел вас первым… Они нашли бы вас сами.

Где-то в глубине подземелья что-то зашевелилось. Зеркало вздохнуло — трещина расползлась еще на миллиметр, и из нее вытекла единственная густая черная слеза.

Выбор был прост: либо поверить тому, кто их обманывал с самого начала, либо убить его — но станет ли от этого безопаснее? Можно попробовать разбить зеркало… и узнать, что же находится по ту сторону.

Кассиус стоял перед ними, его тень колыхалась на стене, сливаясь с силуэтами древних богов, вырезанных в камне… и улыбающихся слишком широко.

Годрик застыл на мгновение, его лицо покрылось алыми пятнами, кровь прилила к скулам, делая их похожими на разбитые гранаты.

— Ты… ты использовал нас как приманку?! — его голос взорвался, эхом разнесясь по подземелью, заставляя осыпаться пыль с потолка.

Он сделал шаг вперед, доспехи громыхнули, словно погребальный звон. Кулаки сжались до хруста, но не поднялись.

— Мы шли за тобой! Доверяли! А ты… ты вел нас прямо в пасть к этому… этому…

Годрик замолчал, не находя слов. Его честь не позволяла ударить безоружного, но глаза горели такой ненавистью, что казалось, они могут прожечь дыру в груди Кассиуса.

Кассиус не отводил взгляда, его глаза оставались пустыми, как глазницы скелетов под ногами.

— Да, — тихо ответил он. — И я сделал бы это снова.

Лира не шевелилась, ее тело напряглось, как пружина, готовая разорваться. Кинжал в ее руке мерцал тусклым багрянцем, будто жаждал крови.

— Если ты защитник, — ее голос был тихим, но каждое слово резало как бритва, — то почему скрывался? Почему не сказал сразу?

Ее глаза метались по его лицу, ища следы лжи, но находили только пустоту.

Кассиус вздохнул, и этот вздох звучал так, будто вырывался из груди, проросшей колючками.

— Вы бы не поверили. Никто не верит сразу. А мне… мне нужна была ваша настоящая реакция. Чтобы понять, кто из вас уже заражен.

Лира сжала зубы, ее клыки впились в нижнюю губу, оставляя кровавые точки.

— И? Кто из нас заражен? — ее голос дрогнул — впервые за все время.

Элиас стоял, его руки дрожали, но не от страха, а от обиды, глубокой и жгучей, как раскаленный уголь.

— Мы доверяли тебе… — прошептал он, и эти три слова звучали горше, чем все крики Годрика.

Его глаза блестели от слез, но он не плакал — слезы казались предательством, еще одним проявлением слабости.

Кассиус посмотрел на него, и в его взгляде мелькнуло что-то похожее на жалость.

— Я знаю, — тихо сказал он. — И мне жаль.

Но эти слова не принесли утешения. Они звучали как надгробная речь.

Тишина повисла тяжелой пеленой, прерываемая только тяжелым дыханием Годрика и тихим потрескиванием факелов.

Где-то в глубине подземелья что-то скреблось, будто в ответ на их молчание.

Лира первая нарушила тишину:

— Так что теперь?" — ее голос был холодным, как лед в бездне. — Ты ведь не просто так раскрылся. Что-то изменилось. Что?

Кассиус медленно повернулся к зеркалу, его лицо освещалось мерцающим светом трещин.

— Оно просыпается, — прошептал он. — И у нас больше нет времени на ложь.

Зеркало вздохнуло, и из трещины медленно вытекла еще одна черная капля.

Выбор был за ними, но время уже истекало.

Тишина разлилась по подземелью густым смрадным сиропом, прерываемая лишь медленным капаньем черной жидкости из трещин в стенах. Лира стояла неподвижно, но мускулы на ее спине напряглись, как у хищницы, готовящейся к прыжку.

— И? Кто из нас заражен? — ее голос звучал холоднее подземных склепов.

Кассиус медленно переводил взгляд с одного на другого, его зрачки сузились до тонких вертикальных щелей, как у ночного хищника.

— Ты чувствовал это, не так ли? — он смотрел прямо на Годрика. — Холод в груди. Голос в голове. Ты думал, это сон…

Годрик побледнел до цвета могильного известняка. Его рука непроизвольно потянулась к груди, где под рубахой пульсировало то самое красное пятно — теперь оно явно приняло форму раскрытой ладони.

Элиас резко обернулся, его глаза безумно бегали между Годриком и Кассиусом.

— Что он имеет в виду?! Годрик, ты что-то скрываешь?!

Годрик не ответил. Его губы дрожали, но ни один звук не выходил из горла. Капли пота стекали по вискам, смешиваясь с грязью.

Лира сжала кинжал так, что кровь выступила на костяной рукояти.

— И что теперь? Ты убил бы его? — в ее голосе звучала не только злость, но и что-то похожее на надежду.

Кассиус покачал головой, его движения стали медленными, как будто он боролся с невидимой силой.

— Нет. Но я могу очистить его. Если вы позволите.

Он протянул руку, и в воздухе замерцал странный символ — нечто среднее между руной и живым существом, извивающимся в муках.

Сложность выбора состояла в том, что необходимо было довериться Кассиусу.

Велик риск, что процесс очищения может убить Годрика, но плюсом остается то, что если сработает — спасет его душу.

— Это будет больно… как смерть, — предупредил Кассиус. — Либо оставить всё как есть: Годрик постепенно превратится в нечто иное, но пока останется самим собой.

— Мы можем найти другой способ… — прошептала Лира. — Попытаться убежать, но зеркало уже просыпается, тени на стенах движутся самостоятельно.

— Оно не отпустит его никогда, — добавил Кассиус.

Годрик вдруг упал на колени, из его рта хлынула черная жижа. Когда он поднял голову, его правый глаз стал совершенно черным.

— Сделайте это… — прохрипел он. — Пока я еще я.

Элиас зарыдал, но кивнул. Лира сжала кулаки, но не стала протестовать.

Кассиус сделал шаг вперед, его руки засветились мертвенным светом…

Выбор был сделан. Цена будет ужасной. Но альтернатива — еще страшнее.

Лира впилась ногтями в ладони, оставляя кровавые полумесяцы на бледной коже. Её голос прозвучал как скрежет стали по камню:

— Почему ты вообще здесь? Кому ты на самом деле служишь?

Кассиус медленно повернул голову на неестественный угол. Его шея хрустнула, как ломающаяся ветка.

— Я служу только одному — балансу. Не жизни, не смерти. Просто… равновесию.

Он сделал шаг вперед, и в свете дрожащих факелов стало видно — его тень не повторяла движений. Она застыла в странном поклоне, протягивая вперед когтистые пальцы.

— Ты лжешь! — закричал Элиас, его голос сорвался в истерике. — Ты вел нас сюда как жертвы!

Кассиус улыбнулся. Слишком широко. Слишком много зубов.

— Нет. Я вел вас как… ключи. Каждый из вас — уникальный инструмент. Элиас с его некромантией. Лира с её проклятиями. Даже этот тупой рыцарь…

Лира внезапно поняла. Её глаза расширились.

— Зеркало… оно не врата. Оно тюрьма. И ты не страж. Ты тюремщик.

Кассиус замер. Впервые за весь разговор на его лице появилось что-то похожее на удивление.

— Очень близко к истине. Но не совсем: я не тюремщик. Я — последний затвор.

Он поднял руку, и Элиас вдруг застыл с широко открытым ртом. Из его глаз, носа, ушей пошёл чёрный дым.

— Прости, Элиас. Но твоя некромантия… она слишком похожа на Его магию. Ты не мог не заразиться.

Годрик бросился вперед, но было поздно. Тело Элиаса начало раздуваться, кожа лопалась, обнажая что-то блестящее и чёрное под ней.

Зеркало взвыло. Трещины светились кровавым светом. На мгновение все увидели бесконечный город из костей, фигуры, танцующие в вечном круге.

…То, что сидело на троне из скрюченных тел… и улыбалось

Кассиус засмеялся — звук был точно таким же, как эта улыбка.

— Вы хотели знать, что там? Поздравляю: теперь вы часть этого. Как и я. Как и все, кто когда-либо приходил сюда.

Лира последний раз взглянула на Годрика. Рыцарь стоял, сжимая меч, но в его глазах была пустота человека, потерявшего всё.

— Выбор прост, — прошептал Кассиус. — Умереть сейчас… или стать такими, как я. Вечными. Одинокими. Проклятыми.

Группа отступила к стене, образуя полукруг перед конвульсирующим телом Элиаса. Воздух был густым, как бульон из разложившихся органов, с нотками горького миндаля — верный признак пробуждения древней магии. Стены вокруг покрылись сетью пульсирующих вен, из которых сочилась чёрная жижа, застывающая в узоры, напоминающие предсмертные судороги.

Лира прижалась спиной к холодному камню, её когти впились в стену, оставляя кровавые борозды. Глаза метались от дергающегося тела Элиаса к зеркалу, трещины в котором теперь пульсировали в такт её сердцу.

— Вариантов… немного, — её голос звучал хрипло, как будто горло было исцарапано изнутри. — Можно попробовать его убить… Это остановит превращение.

Годрик резко поднял голову, его доспехи громыхнули, словно погребальный звон. Лицо, обычно румяное, стало землистым, глаза уставились на Лиру с немым ужасом.

— Ты слышала его! Убийство — именно то, чего оно хочет! — он ткнул дрожащим пальцем в зеркало, где тени теперь собирались в чёткую фигуру со слишком длинными руками. — Это откроет врата! Разве ты не видишь? Оно ждёт этого!

Кассиус стоял в стороне, его лицо было неподвижным, как маска из слоновой кости. Но тень за ним… Тень жила собственной жизнью — она корчилась в немом смехе, её контуры расплывались, принимая формы кошмаров, которые нельзя было описать человеческими словами.

Лира закусила губу до крови. В голове проносились воспоминания: Элиас, делящийся последним куском хлеба в походе, его улыбка, когда он отдавал ей большую часть. Его смех, когда Годрик упал в реку, звучащий так искренне, так по-человечески. Тепло его руки, когда ей было страшно, и он молча брал её за ладонь, словно говоря: «Я здесь».

— Если не убивать… что тогда? Заключить его? Изгнать? — её голос дрогнул, предательски выдав слабость.

Годрик сжал эмблему ордена на груди, его пальцы побелели от напряжения.

— Мы можем попробовать исцелить… Есть ритуалы… — Он замолчал, осознавая абсурдность своих слов. Какие ритуалы могут помочь против того, что уже въелось в плоть и душу?

Кассиус внезапно заговорил, его голос звучал как скрежет металла по стеклу:

— Он уже не ваш друг. Там, внутри… только Оно. Ждущее. — Его глаза не отражали света, поглощая его, как чёрные дыры.

Тело Элиаса дернулось, изо рта вырвалось:

— Лира… помоги… — Голос был его, но интонация… чужая, словно что-то пыталось имитировать человеческую речь, но не совсем понимало, как это делать правильно.

Лира вдруг резко выпрямилась, её глаза вспыхнули багровым светом, как у зверя, загнанного в угол.

— А если… принять его? Кассиус сказал — мы ключи. Значит, можем переписать правила? — её голос звучал дико, но в нём была искра чего-то похожего на надежду.

Годрик побледнел ещё сильнее, если это было возможно.

— Ты предлагаешь… объяться с этой хренью?! — он посмотрел на Элиаса, чьё тело теперь неестественно изгибалось, кости трещали, кожа растягивалась, обнажая что-то чёрное и блестящее под ней.

Кассиус впервые выглядел по-настоящему шокированным. Его тень замерла, словно в ожидании. Глаза расширились, и на миг в них мелькнуло что-то человеческое — страх?

— Вы… глупые мученики, — прошептал он, и в его голосе впервые появились нотки чего-то похожего на уважение. — Оно съест ваши души.

Лира уже шагала к Элиасу, распахнув объятия, её губы растянулись в улыбке, полной безумия и отчаяния.

— А мы откусим в ответ.

Вдруг зеркало взорвалось. Осколки повисли в воздухе, образуя корону над группой, каждый осколок отражал искажённые версии их лиц — со слишком длинными ртами, пустыми глазницами, кричащими без звука ртами. Из разлома полился густой фиолетовый свет, и голос, который нельзя было назвать голосом, произнес:

— МОИ ДЕТИ… ВЕРНУЛИСЬ.

Звук был слишком громким и слишком тихим одновременно, он не воспринимался ушами, а возникал прямо в черепе, заставляя кости вибрировать от боли.

Кассиус упал на колени, его спина согнулась под невидимым грузом, кожа на лице трескалась, как старый пергамент, обнажая тьму под ней.

— Владыка… я… просил больше времени… — его голос превратился в шёпот, полный страха и покорности.

Стало ясно: он был лишь слугой. Настоящий хозяин ждал по ту сторону, и теперь он обратил свой взор сюда.

Теперь герои стояли перед новой дилеммой: бежать, оставив Элиаса и зеркало (но разве это остановит Владыку? Разве они смогут убежать от того, что уже впустили в свои души?), или сражаться, рискуя стать новыми сосудами. (Кассиус дрожал: он знал, что это возможно, он видел, как другие пытались и чем это заканчивалось), принять тьму — и попытаться её подчинить (Лира уже протягивала руку к пурпурному свету, её пальцы дрожали, но не отстранялись).

Годрик посмотрел на Лиру, потом на Элиаса, чьё тело теперь парило в воздухе в ореоле тьмы, его контуры расплывались, становясь всё менее человеческими

— Ну и дерьмовый у нас выбор… — Он засмеялся, и этот смех звучал как предсмертный хрип.

Кассиус поднял голову, и впервые за всё время в его глазах была надежда.

— Вы… правда попытаетесь? — его голос был тихим, как шёпот умирающего.

Лира сделала шаг вперед, её рыжие волосы вспыхнули в мертвенном свете разлома, как последний факел перед вечной тьмой. Кожа на её руках трескалась, обнажая мерцающие руны под ней — древняя защита, о которой она никогда не рассказывала.

— Мы ключи, да? Тогда я выбираю дверь… — её голос звучал хрипло, но твёрдо.

Годрик бросился вперёд, его доспехи скрипели от резких движений.

— Лира, нет! Это же…

Щелчок, его голова дёрнулась назад под неестественным углом. Тело замерло, затем медленно рухнуло на колени, как марионетка с перерезанными нитями. Изо рта хлынула струя чёрной жижи, в глазах застыло выражение глубокого удивления.

Кассиус застыл, его обычно бесстрастное лицо исказила гримаса чего-то похожего на боль.

— Ты… убила его? После всего?!

Лира не отвечала. Её руки дрожали, когда она подняла кинжал — тот самый, которым только что перерезала Годрику горло. Клинок теперь светился тёмно-багровым, поглощая свет из разлома.

— Не его. Оно в нём, — прошептала она. — Я видела… в его глазах… Он уже три дня как мёртв.

Кассиус отшатнулся, его тень вдруг отделилась и застыла над телом Годрика, как страж над могилой.

Зеркало взвыло в ярости. Фиолетовый свет полился гуще, принимая формы рук, лиц, ртов — всех, кого они когда-либо знали. Голос из бездны прошипел:

— Мое… Он был моим…

Лира шагнула к разлому, её кожа теперь тоже светилась тем же багровым свеьлм, что и кинжал.

— Нет. Теперь мой.

Она вонзила клинок в собственную грудь. Кровь — настоящая, алая — брызнула на зеркало.

Трещины затянулись с жутким скрипом. Последнее, что увидел Кассиус, — как Лира улыбается, когда тьма затягивает её внутрь…

Когда свет погас, Кассиус стоял один. Вокруг были тело Годрика (пустого, как сброшенная кожа), осколки зеркала (теперь обычного стекла) и последний след Лиры — её кинжал, торчащий из пола, как надгробие.

Его тень медленно вернулась к нему, но теперь в ней было что-то новое — отблеск рыжих волос, багровая вспышка…

Голос из тьмы прошептал:

— Ты свободен, страж. На сто лет.

Кассиус поднял кинжал. На лезвии — две новые руны. Он знал, что это значит: одна жизнь за другую, одна душа как плата и новая задача — найти следующие «ключи».

На выходе из подземелья он впервые за сотни лет почувствовал дождь на лице. Капли смешивались со слезами — он не помнил, когда плакал в последний раз.

Где-то в глубине раздался стук — ровный, методичный, как биение сердца. Ожидание началось снова…

Лира застыла, ее тело покрылось инеем, хотя вокруг было невыносимо жарко. Она видела Его.

В разломе проступила форма — не тело, а отсутствие формы, противоречащее всем законам пространства: тысячи рук, протянутых из ниоткуда, каждая с семью пальцами; рот — нет, сотни ртов, растягивающихся в бесконечность; глаза… нет, не глаза — дыры, ведущие в другие реальности; казалось что оно не говорило ртом — слова возникали прямо в сознании:

— Я ТОТ, КТО ЖДАЛ. Я ТОТ, КТО ВИДЕЛ. Я — ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ ГРЕХ.

Кассиус задрожал сильнее.

— Они… не готовы… Пожалуйста…

Владыка «рассмеялся» — звук разорвал барабанные перепонки у всех, кроме Кассиуса.

— ТЫ ВЕРНО СЛУЖИЛ, ПЕС. ИДИ… НА СТО ЛЕТ.

Лира попыталась закричать, но ее голос исчез — рот был полон черных червей, которые выползали из ее горла.

Владыка повернулся к ней:

— А ТЫ… ТЫ ВКУСНАЯ.

Ее кожа начала слезать лоскутами, обнажая что-то блестящее и липкое под ней — она превращалась в нечто новое, в часть Его двора…

Кассиус поднял голову — зеркало было целым, как будто ничего не произошло. Но Лиры не было, Годрик лежал мертвый с улыбкой на лице, Элиас сидел в углу, качаясь и шепча что-то на неизвестном языке.

На запястье Кассиуса появилась новая метка: обратный отсчет начался. Он понимал правду: его никто не отпускал. Просто игра продолжалась… А Лира теперь стала частью того, против чего они все безрезультатно боролись.

Где-то в глубине зеркала мелькнул отблеск рыжих волос… и исчез навсегда.

Кассиус медленно поднялся с колен, его суставы хрустели, как у старой куклы. Воздух в подземелье стал густым, насыщенным запахом меди и тухлого мяса. Он подошёл к Элиасу, который сидел, прижавшись спиной к стене, его глаза были пустыми, как у выпотрошенной рыбы.

— Элиас… — Кассиус коснулся его плеча, но тот даже не дрогнул.

— Ты… помнишь своё имя?

Ответом было тихое бульканье — изо рта Элиаса вытекала чёрная жижа, капая на грудь, где кожа уже покрывалась трещинами, как высохшая глина.

Кассиус сжал кулаки — его обычно ледяные пальцы впервые за сотни лет дрожали.

— Ты должен вернуться…

Но Элиас не слышал. Он смотрел куда-то сквозь Кассиуса, сквозь стены, сквозь само время — в пустоту, где его разум был заперт в бесконечном кошмаре.

Внезапно Кассиус замер. Что-то было не так.

Воздух стал ещё тяжелее, как перед грозой. Тени на стенах перестали двигаться — они застыли, напрягшись, словно в ожидании.

За спиной раздался шорох — тихий, едва уловимый, как шелест крыльев моли в гробнице.

Кассиус медленно обернулся.

Там, в углу, где лежало тело Годрика, теперь стояла фигура.

Это была не Лира и не Элиас, даже не Владыка. Это было нечто другое.

Оно не имело формы, но было там. Не двигалось, но приближалось. Не дышало, но Кассиус чувствовал его дыхание на своей шее — горячее, как печь, и холодное, как космос.

— Кто… — он не договорил.

Фигура сделала шаг вперёд, и всё исчезло. Когда Кассиус открыл глаза, он стоял один в пустом подземелье. Элиас исчез, Годрик также словно испарился, зеркало стало целым, как будто никто его не разбивал.

Только на полу лежал кинжал Лиры — его лезвие было чистым, но рукоять теперь покрывали странные руны, которые Кассиус не мог прочитать.

Где-то в глубине подземелья раздался стук.

Один… Два… Три.

Кассиус посмотрел на дверь, ведущую наружу, потом на кинжал и на зеркало.

Выбор остался за ним, но время уже истекало, а тьма смотрела ему в спину…

Элиас пришел в себя с ощущением, будто его мозг выскоблили ржавой ложкой. Глаза открывались медленно, слипаясь от засохших кровавых слёз.

Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь треснувшие витражи с изображением древних казней, рисовали на стенах движущиеся тени — словно кто-то огромный шевелился за окнами.

— Что… что случилось? — его голос скрипел, как несмазанные дверные петли. Язык прилип к нёбу, во рту стоял привкус пороха и разложившейся печени.

Тень в углу неестественно дёрнулась — не так, как должны двигаться тени. Она отделилась от стены, приняв форму Кассиуса, но, его лицо было слишком бледным, с синеватыми прожилками под кожей, глаза отражали свет странно — зрачки сужались и расширялись не в такт; пальцы слишком длинные, с чёрными, будто обугленными ногтями.

— Ты был не в коме, — голос Кассиуса звучал как шёпот из глубин колодца. — Ты был в Пограничье. Три дня твоя душа болталась между мирами.

Он бросил Элиасу бутылку с мутной жидкостью, где плавали крошечные чёрные червячки, на свету сворачивающиеся в руны.

— Пей. Это вернёт тебя в строй. Только не смотри в зеркало после.

Элиас медленно поднял бутылку, пальцы наткнулись на гравировку на донышке — крошечные буквы, выведенные кровью: «НЕ ДОВЕРЯЙ ЕМУ».

Внезапно воспоминания накатили волной: Лира, кричащая что-то, пока её лицо расплывалось, как восковая маска; Годрик, чьи глаза лопнули, как переспелый виноград; зеркало, которое не отражало его, а смотрело на него.

Кассиус наклонился ближе, его дыхание пахло могильной землёй и мёдом.

— Ты видел Его, да? Владыку. Он тебе понравился? — в его голосе звучала не насмешка, а искреннее любопытство.

Элиас отшатнулся, ударившись спиной о стену. Кусок штукатурки отвалился, обнажив скрытую надпись: «ОН ВСЕГДА ЛЖЁТ».

Кассиус театрально вздохнул.

— Ох, Лира… Всегда любила оставлять следы. — Он повертел бутылку в руках. — Ну что, будешь пить? Или предпочитаешь остаться сломанным?

Где-то в глубине академии раздался глухой удар — будто что-то огромное упало. Или проснулось.

Лира стояла у окна, её рыжие волосы казались неестественно яркими на фоне гнилостно-серого неба, словно последний огонь перед вечной тьмой. Её пальцы с почерневшими ногтями перебирали арсенал, разложенный на подоконнике: кинжалы с лезвиями, покрытыми рунами, которые шевелились, как живые; флаконы с ядами, где жидкости пульсировали в такт её дыханию; стеклянная банка с человеческим ухом, которое время от времени дёргалось.

— Мы не можем победить их в лоб, — её голос звучал слишком ровно, слишком спокойно для того, что они задумали. — Но у нас есть преимущество — они не знают, что я выбралась.

Она медленно повернулась, и Элиас впервые увидел — левый глаз Лиры теперь был чёрным, полностью, без белка и радужки, как кусок ночного неба, застрявший в глазнице.

Годрик сидел в углу, его доспехи покрывали пульсирующие руны, светящиеся приглушённым багровым светом. Шрам на шее — ровный, аккуратный, как от хирургического скальпеля, — дышал, выпуская тонкие струйки чёрного дыма.

— Ты… перерезала мне горло, — его голос звучал как скрип ржавых петель, но в нём не было злости, только пустота. — Я помню. Я чувствовал, как душа отрывается от тела. А потом… Оно вернуло меня.

Лира сжала кулаки, её ногти впились в ладони, оставляя кровавые полумесяцы.

— Я не смогла убить тебя до конца. В последний момент Оно шепнуло мне, как сделать так, чтобы ты вернулся. Я не хотела, но… — Она замолчала, глядя на свои дрожащие руки. — Я думала, мы сможем использовать это.

Кассиус смеялся. Тихо, беззвучно, только плечи дрожали. Его тень на стене делала то же самое, но гораздо громче — хриплый надтреснутый смех раздавался из пустоты.

— Очаровательно, — он развалился на столе, его суставы хрустели, как ломающиеся ветки. — У нас есть два варианта. Первый — идём к декану, падаем на колени и молим о пощаде.

Лира резко фыркнула, из её носа брызнула струйка чёрной жижи.

— Декан? Тот самый декан, который в полночь снимает кожу и вешает её сушиться в кабинете? Отличный план.

Кассиус ухмыльнулся, блестя слишком белыми, слишком острыми зубами.

— Второй вариант — мы используем то, что они считают нас слабыми. Студентами. Детьми. Они ждут атаки от могущественных врагов, но не от жалких учеников.

Элиас поднялся, его голова ещё кружилась, но в глазах горел огонь безумия и ярости.

— Мы можем ударить изнутри. Они не ожидают предательства от тех, кого считают своими. — Он посмотрел на Годрика. — Ты с нами? Даже после… всего?

Годрик медленно поднял голову, его глаза были пустыми, как окна заброшенного дома.

— Я уже мёртв. Что они могут сделать со мной?

Тишина. Даже Кассиус перестал улыбаться. Где-то за стеной что-то большое и тяжёлое протащилось по коридору.

Лира взяла свой кинжал и воткнула его в стол.

— Тогда решаем сейчас. Кто за?

Молчание. Потом Элиас положил руку на рукоять. Годрик кивнул. Кассиус вздохнул и улыбнулся — впервые искренне, почти по-человечески.

— Ну что ж. Давайте умрём громко.

А за окном тени сгущались, принимая формы тех, кто уже шёл за ними…

Лира развернула пергаментную карту на грубо сколоченном столе. Бумага была испачкана бурыми пятнами — то ли ржавчиной, то ли засохшей кровью. Линии коридоров извивались, как кишки, образуя странные символы при определенном угле зрения.

— Библиотека запретных текстов, — её палец с ободранной кожей ткнул в искаженное изображение западного крыла. — Там, под плитой с семью печатями, лежит «Песнь Разрушения».

Элиас прищурился, разглядывая крошечные отметины вокруг библиотеки.

— Это… ловушки? Или чьи-то останки?

Кассиус, развалившийся в углу на бочке с непонятным содержимым, захихикал:

— И то и другое. Последнего вора нашли в пяти разных аудиториях одновременно. Интересный опыт.

Годрик скрестил руки на груди, его доспехи скрипели странно — будто что-то шевелилось под металлом.

— «Песнь разрушения» уничтожит не только их, но и нас. И, возможно, пол-Академии заодно.

Лира ухмыльнулась, её новый черный глаз сверкнул.

— Ты говоришь так, будто это плохо.

Элиас провел рукой по лицу, ощущая под пальцами шрамы, которых не было три дня назад.

— Есть варианты поаккуратнее? Может, яды? Или…

Кассиус резко наклонился вперед, его суставы хрустнули неестественно громко.

— О, конечно! Давайте устроим чаепитие с деканом! Обсудим его планы по уничтожению мира за печеньками! — его голос сорвался в истерический смех, отражающийся эхом в пустом кувшине на столе.

Тишина повисла тяжелым пологом. Где-то за стеной что-то скреблось, повторяя ритм их дыхания.

Элиас взял ржавый нож со стола, его рука дрожала ровно настолько, чтобы это было заметно.

— Тогда решаем сейчас. Кто за?

Лира медленно положила ладонь на его руку. Её кожа была холодной, как могильный камень, но в глазах горел огонь последней надежды.

Годрик кивнул, его шея хрустнула, и из шрама просочилась капля черной жижи.

Кассиус улыбнулся — впервые без насмешки, без притворства, просто устало:

— Ну что ж. Давайте умрём громко.

В этот момент без причины погасла свеча. В темноте что-то задышало слишком близко. Когда огонь вернулся, на карте появилась новая надпись кровью: «ОНИ УЖЕ ЗНАЮТ».

Ночь в Академии была неестественно густой, будто воздушное пространство сгустилось до состояния чёрного сиропа. Лунный свет, пробивавшийся сквозь витражи с изображением древних казней, ложился на каменные полы кровавыми бликами.

Лира шла впереди, её рыжие волосы (теперь с прожилками пепла) светились в темноте, как предупреждение. Она знала эти тайные ходы — щели в стенах, потайные люки под лестницами, коридоры, которые меняли своё направление, если идти по ним задом наперёд.

— Здесь, — её шёпот звучал хрипло, будто горло исцарапано изнутри. Она приложила ладонь к стене, где камень был теплее, чем должен быть. — Проход откроется, если произнести…

Элиас перебил её, бешено озираясь.

— Ты слышишь это?

Тишина. Потом — лёгкий шорох, будто что-то большое и мягкое ползёт по камням где-то над ними. Капли липкой жидкости упали с потолка, оставив подпалины на полу.

Лира стиснула зубы и прошептала слово, от которого у Элиаса заложило уши. Стена раздвинулась, обнажив узкий проход, полный паутины и костей мелких животных.

Вот она — «Библиотека запретных текстов». Воздух внутри библиотеки был настолько холодным, что дыхание замерзало в лёгких. Полки с книгами стояли криво, будто их корни уходили глубоко под пол. Некоторые фолианты шевелились, судорожно вздрагивая в такт невидимому пульсу.

— Вот оно, — Лира указала на массивный том, закованный в цепи, которые пульсировали, как жилы. На обложке — руна Владыки, та самая, что Элиас видел в кошмарах. Она светилась тусклым зелёным светом, будто кто-то притаился внутри и смотрел наружу.

Элиас протянул руку, его пальцы дрожали.

— Цепи… живые?

Лира кивнула, её чёрный глаз сверкнул.

— Они чувствуют нас. Если мы сорвём печать неправильно, они разорвут нас на части и скормят книгам.

Внезапно — шёпот. Сначала тихий, потом громче. Он шёл не из уст, а из самих стен, из страниц книг, из трещин в камне:

— Они здесь… они здесь… они здесь…

Элиас вдохнул глубже и коснулся цепей. Те вздрогнули, заскрипели — и разорвались сами собой, будто испугавшись чего-то внутри него. Книга раскрылась со стоном, как раскрывается рана. Страницы зашевелились, обнажая текст, написанный не чернилами, а чем-то тёмным и вязким, что медленно стекало по пергаменту.

Дверь библиотеки с грохотом распахнулась. На пороге стоял не страж. Не декан.

Это было нечто в форме человека, но кожа была слишком белая, прозрачная, как пергамент на фонаре, рот слишком широкий, полный кривых зубов, растущих в разных направлениях, глаза… Глаз не было. Только пустые впадины, из которых капало что-то чёрное.

Оно не двигалось. Просто стояло, дыша слишком громко, слишком влажно. Потом его голова повернулась к ним — медленно, с хрустом, как ломающаяся шея.

Лира схватила книгу, её руки обожгло, но она не отпустила.

— Элиас… беги!

Существо шагнуло вперёд. И в этот момент все фонари в библиотеке погасли.

Тьма сомкнулась над ними, полная шёпота, скрежета зубов и обещаний той книги, что Лира теперь держала в руках…

Декан не вошел — он разлился в дверном проеме, как чернильное пятно, принимая форму. Его кожа была не просто белой — она отражала свет странным образом, создавая мертвенные блики, будто натянутая на нечто гораздо большее, чем человеческий скелет.

Лира вскинула кинжал — лезвие с рунами вспыхнуло адовым багрянцем, освещая слюну, капающую с клыков декана (слишком длинных, слишком острых), тени на стенах, которые не совпадали с реальными очертаниями, страницы «Песни разрушения», корчившиеся в руках Элиаса, как живые существа.

Декан двинулся вперёд — не шагом, а резким рывком; тело растягивалось как резина. Его руки вспороли воздух, оставляя после себя чёрные полосы, как разрывы в реальности.

Лира нырнула под удар, её клинок вонзился в живот декана, но кожа лишь прогнулась, как мембрана, и выплюнула лезвие обратно, обдав Лиру струёй едкой чёрной жижи.

— Мило, — прошипел декан, его голос раскалывался на сотни шёпотов. — Ты попробовала убить меня тем же кинжалом, что и своего друга?

Элиас вскрикнул, книга в его руках внезапно заговорила: буквы отрывались от страниц, впиваясь в его кожу, выжигая заклинания прямо на костях.

За спиной декана материализовался Кассиус, его лицо теперь было лишено маски человечности: уожа трескалась, обнажая пустоту под ней, пальцы удлинились, превратившись в костяные лезвия, тень жила собственной жизнью, обвивая ноги декана.

— Они мои ученики, — прохрипел он, вонзая когти в спину Декана. — Ты не имеешь права.

Чёрная кровь брызнула на стены, но декан лишь рассмеялся — звук разорвал стеклянные витрины с артефактами.

Элиас завыл от боли, когда книга начала пожирать его руку; кожа слезала лоскутами, обнажая рунические узоры на костях, воздух загустел, наполняясь запахом горящей плоти и серы, голоса из книги запели хором, пол затрясся.

Лира поняла: они не успеют. Она вскочила, прыгнула на стол и с диким криком вонзила кинжал себе прямо в чёрный глаз, который ей подарили в Долине.

Кровь — настоящая, алая — брызнула на книгу.

Библиотека взорвалась светом; декан взревел, распадаясь, как мокрый пергамент.

Кассиус схватил Элиаса, оттаскивая от эпицентра.

Лира… Лира стояла в центре урагана, её тело разрывалось на части, но она улыбалась.

Последнее, что увидел Элиас, — стены Академии начали рушиться и из разлома в полу полезли те самые руки, что он видел в зеркале…

А потом тьма накрыла всё, и остался только шёпот:

— Это не конец.

Дым закрутился воронкой, обнажая искаженную реальность. Библиотека больше не существовала — вместо нее возвышался храм, сплетенный из желтых пергаментов и скрепленный сухожилиями. Стены шевелились, как грудная клетка спящего гиганта, а свитки на них шептали проклятия на мертвых языках.

Декан лежал в центре зала, его тело — бесформенная масса, пульсирующая в такт несуществующему сердцу. Он напоминал выброшенную на берег медузу: полупрозрачный, с перетекающими под кожей тенями, с щупальцами-пальцами, цепляющимися за пол. Его лицо (если это можно было назвать лицом) растеклось, как воск, обнажая череп, покрытый письменами.

Лира — больше не человек. Она стояла над ним, но это была лишь тень той девушки, что вошла сюда. Волосы превратились в струящийся дым, рыжие пряди теперь напоминали языки пламени, тянущиеся к потолку. Кожа просвечивала, как пергамент, под ней мерцали звёзды — будто её тело стало картой иного мира. Грудь, где раньше зиял чёрный глаз, теперь была разорвана воронкой, ведущей в пустоту. Оттуда лился свет — не яркий, а голодный, вытягивающий краски из окружающего мира. Она не дышала. Не моргала. Просто смотрела — и декан корчился под этим взглядом, как под лупой, фокусирующей солнечный свет.

Из тени вышел Кассиус. Его человеческая оболочка рассыпалась, как пепел, и теперь он был тем, кем был всегда — тело гибкое, как тень, но с прочностью стали. Кожа (если это кожа) переливалась, как ртуть, отражая не свет, а намерения. Лицо отсутствовало. Вместо него — вращающиеся символы, складывающиеся в маски — то улыбающиеся, то скорбящие, то пустые.

Руки заканчивались не пальцами, а клинками из черного стекла — они вибрировали, разрезая саму реальность. Он наклонился к декану, и его голос прозвучал не в ушах, а в костях:

— Ты ошибся, считая себя хозяином этого места. Ты всего лишь сторож. А мы — те, кто пришел забрать.

Декан зашевелился. Его тело начало собираться, кости скрипели, пергаментные мышцы натягивались. Он поднял голову и засмеялся — смех как треск ломающихся перьев. Щупальца вырвались из пола, обвивая Лиру и Кассиуса. Рот раскрылся шире, чем позволяла анатомия, и из него хлынул поток кричащих букв — заклинаний, вырванных из книг. Но Лира не дрогнула. Она протянула руку — и дыра в её груди расширилась. Пространство вокруг декана сжалось, как бумага в огне. Его плоть начала втягиваться в её пустоту — слоями, как луковица. Он кричал, но звук тоже поглощался.

Кассиус двинулся, его клинки вонзились в декана не для того, чтобы разрезать, а чтобы закрепить. Они стали якорями, не дающими ему сопротивляться.

Последнее, что увидел Элиас, — декан, превращающийся в свиток, сжимающийся в точку; Лира, в чьей груди теперь мерцала новая звезда — тёмная, но живая. Кассиус, собирающий осколки реальности, как падающие листы календаря. И тогда храм рухнул — но не вниз, а вовнутрь, как черная дыра, затягивающая саму себя.

Вокруг стояла полная тишина. Потом — первый вдох Лиры. И её голос, уже почти человеческий:

— Это был только первый.

Элиас дернулся, пытаясь подняться, но тени — живые, вязкие, как смола, — обвили его ноги, впиваясь в плоть холодными щупальцами. Он почувствовал, как они высасывают тепло, оставляя лишь оцепенение.

— Ты… ты использовал нас?!" — его голос сорвался, став хриплым, как шелест пергамента.

Кассиус слишком широко улыбнулся, но больше казалось, что он сделал это правильно — будто кто-то нарисовал эту улыбку по линейке, без морщин, без искренности. Только зубы — белые, ровные, слишком много зубов.

— Нет. Я дал вам выбор.

Он сделал шаг вперед, и его тень не последовала за ним — она осталась на месте, как вырезанная из реальности.

— Лира могла отказаться от Глаза. Ты — не трогать Книгу. Годрик… ну, он и правда был мёртв.

Последние слова прозвучали с лёгкостью, будто речь шла о сломанной трости, а не о человеке.

— Стены падают — открывается правда, — Кассиус махнул рукой — небрежно, как смахивают пыль с книги, и храм ответил.

Стены зашевелились, затем растворились, словно их стерли ластиком. Но за ними не оказалось ни неба, ни земли — лишь бесконечная решётка из чёрных прутьев, уходящая вверх, вниз, в стороны…

И за ней — Тьма, но не пустая, а словно живая. Она дышала — медленно, тяжело, как спящий зверь. С каждым выдохом из неё вырывались шёпоты — тысячи, миллионы голосов, сливающихся в один гул, как прибой в пещере.

Элиас почувствовал, как что-то в этой тьме смотрит на него, но не глазами, будто чем-то другим.

Академия — тюрьма. Декан — страж. Песнь — ключ.

— Академия всегда была тюрьмой, — сказал Кассиус, его голос теперь звучал со всех сторон, как эхо в колодце.

— А Декан — лишь один из стражей.

Элиас посмотрел на то, что осталось от Декана, — сжатый свиток, дрожащий у ног Лиры. На пергаменте всё ещё виднелись шевелящиеся буквы, будто он пытался что-то сказать.

— А «Песнь Разрушения»…

Кассиус замолчал, улыбка стала ещё шире.

Лира подняла руку, и в её ладони материализовалась нота — не звук, а вихрь из чернил и света, вращающийся, как спираль ДНК.

— Это не оружие, — прошептала она, и её голос звучал как три голоса сразу. — Это ключ.

Решётка задрожала, тьма за ней зашевелилась.

И Элиас понял.

— Вы… хотите его выпустить?

Кассиус рассмеялся — и смех звучал как треск ломающегося стекла.

— Нет.

Он посмотрел на Элиаса, и впервые его глаза стали настоящими.

— Мы хотим съесть его.

И тогда тьма за решёткой взревела — от страха.

Темнота сгущалась, словно чернила, просачивающиеся сквозь трещины в реальности. Воздух был густым, пропитанным запахом пергамента и гниющей плоти, а где-то в глубине — ржавого железа и древней пыли.

Лира повернулась к ним. Её движения были неестественно плавными, будто её тело лишь имитировало человеческое.

— Он предлагает свободу, — её голос звучал как хор забытых душ, накладываясь сам на себя, то шёпотом, то рычанием. — Не нам. Тому, что под городом.

Где-то внизу, в самом основании Академии, что-то отозвалось.

Тук… Пауза… Тук… Ещё пауза… Тук.

Как будто гигантский палец стучал по внутренней стороне мира.

Элиас стоял всё ещё прикованный тенями, но теперь они ослабли — будто сама тьма ждала его решения. Перед ним лежали три вещи: книга — та самая, что когда-то шептала ему обещания. Теперь она была спокойна, но её страницы пульсировали тёплым светом, как сердце. Если прислушаться, можно было уловить шёпот — не слов, а намерений. Кассиус — его руки были протянуты в мольбе, но в его глазах не было мольбы. Только ожидание. И голод. Его пальцы сливались с тенями, будто он и сам уже наполовину принадлежал чему-то другому.

Лира — её лицо больше не было человеческим. Кожа просвечивала, как старый пергамент, а под ней плыли тени, складываясь в узоры, которые больно было разглядывать. Её рот не двигался, когда она говорила.

— Решай, — прошептал Кассиус, и его голос раскололся, как треснувшее стекло. — Мы можем запереть его снова. Или… дать ему голос.

Элиас взял книгу.

Страницы вздыбились, как крылья летучей мыши, и зашептали — на этот раз ясно.

— Открой. Освободи. Стань частью.

Академия затаила дыхание. Стены сжались, пол заколебался, как поверхность воды. Даже воздух застыл, будто мир замер в ожидании. Финал был в его руках, но финала не будет.

Тень Годрика где-то в углу, там, куда свет не падал, кто-то улыбался. Годрик или то, что теперь носило его лицо. Его глаза горели — точно так же, как у декана. Он не говорил и не двигался, он просто смотрел и ждал.

Потому что ничто по-настоящему не умирает в этой истории. Только меняет форму.

Тем временем где-то внизу…

Стук повторился.

Тук-Тук-Тук.

На этот раз ближе.