Снейп. Инструкция по применению: встряхнуть, но не смешивать (гет)

Примечания:

R, джен, алкоголь, курение, нецензурная лексика, Антонин Долохов

Холодный ноябрьский вечер. Резкий ветер гнал по улицам Хогсмида последних запоздалых прохожих, когда тяжелая дубовая дверь «Трёх мётел» со скрипучим протестом распахнулась, впуская леденящий порыв воздуха.

Северус Снейп, словно тень, застывшая в полумраке, не шелохнулся в своём привычном углу. Лишь тонкие пальцы слегка сжали стакан с огневиски — лёд в напитке растаял уже несколько часов назад, оставив после себя лишь мутную воду.

— Ну что, Северус, опять в своём углу киснешь? — раздался хриплый голос, разносящий запах перегара и браги. Антонин Долохов с грузной грацией подвыпившего медведя плюхнулся на соседний стул, с грохотом водрузив на стол бутылку магловского пива, чья этикетка была испещрена руническими символами усиления крепости.

— Розмерта, dushen'ka! Два «Поцелуя дементора», да покрепче — чтобы кости горели! Моему другу тут явно не хватает весёлой компании!

Снейп медленно поднял взгляд, и в его чёрных глазах вспыхнули холодные искры.

— Если твой убогий ум считает это дружбой, Долохов, то твои познания в человеческих отношениях ещё ничтожнее, чем твои жалкие попытки варить зелья.

Долохов разразился хриплым смехом, выуживая из внутреннего кармана мятую пачку «Беломора» с полустёртым гербом СССР — где он только умудрился раздобыть эту гадость.

— О-о! Профессор Снейп читает мне нотацию о дружбе! — он театрально прижал руку к груди. — Это свежо. Может, следующей будет о морали, ublyudok? — волшебная палочка из тёмной древесины в его пальцах лениво взметнулась, поджигая папиросу голубоватым пламенем. — Хотя стой… пожалуй, не стоит. После сегодняшнего заседания в Министерстве мой желудок и так переполнен лицемерной блевотиной.

Снейп наконец оторвался от созерцания мутной жидкости в стакане:

— Снова допрос? — его голос звучал как скользящий по льду нож. — Удивительно, что с твоей скудной сообразительностью тебя ещё не упрятали в Азкабан.

— Ах, Северус, — Долохов изобразил изящный жест, будто раскланиваясь перед невидимой публикой, — разве ты не в курсе? Я теперь… kak eto… «реабилитированный член общества». — Он ядовито изогнул пальцы и показал в воздухе кавычки. — Министерству позарез нужны живые экспонаты для их новых учебников истории. И кто, как не я, сможет так… колоритно описать наши былые… гхм… достижения?

Розмерта беззвучно поставила перед ними два бокала, от которых струился чёрно-фиолетовый пар.

— Mat'! Вот это я понимаю — настоящий дементорский поцелуй! — он скривился, хватая ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба. — Горит так, будто Беллатрикс снова зажала меня в смертельных тисках своих бёдер! Только в этот раз я хотя бы получил удовольствие! — сквозь кашель прорвался его хриплый смех.

Уголок рта Снейпа дрогнул в подобии улыбки:

— Ты всегда был мастером находить неприятности, Долохов.

Дым папиросы заклубился между ними, словно живая преграда. Долохов прищурился сквозь дымовую завесу.

— А ты… мастером их избегать, — его голос внезапно потерял пьяную хрипотцу. — Хотя, если копнуть глубже… — он медленно наклонился вперед, и в его глазах появился непривычный острый блеск, — сколько раз ты мог бы оказаться на моём месте? Десять? Двадцать?

— Тридцать четыре. — Отчеканил Снейп, и слова повисли в воздухе, как приговор. — Если учитывать только официальные запросы от Отдела магического правопорядка.

Тяжелая пауза растянулась на три удара сердца. Долохов откинулся на спинку стула с глухим стуком.

— Blyat'! Я просто трепался, а ты… Ты всерьёз вёл счёт? — в его голосе прозвучало что-то, почти похожее на уважение.

Снейп с неестественной медлительностью допил остатки алкоголя в бокале. Лёгкое дрожание пальцев противоречило ледяному спокойствию в голосе:

— Я веду счёт всему, Долохов. Каждому оценивающему взгляду. Каждому шёпоту, обрывающемуся при моём приближении. Каждому первокурснику, который инстинктивно жмётся к противоположной стене коридора при виде меня. — Он повертел пустой бокал, наблюдая, как последние капли стекают по стеклу. — Это называется постоянной бдительностью.

— Бред собачий! — Долохов взорвался. — Это называется паранойей в чистом виде! Ты что, собираешься до скончания веков прятаться за спинами сопливых учеников, продолжая считать, скольких допросов тебе удалось избежать? — он внезапно ударил кулаком по столу, заставив бокалы подпрыгнуть.

— А ты предлагаешь альтернативу? — его шёпот был острее крика. — Может, устроим ностальгический тур по местам былой славы? Развалины Малфой-мэнора, пепелище дома Блэков… Или, — губы Снейпа искривились в подобии улыбки, — напишем откровенные мемуары? «Как я пережил войну и не сошёл с ума» — прекрасное название, не находишь?

Деревянный стул с грохотом опрокинулся на каменный пол. Долохов вскочил, его тень гигантскими прыжками заплясала по стенам.

— Я предлагаю перестать притворяться! — его голос, сорвавшийся на хрип, разорвал душную атмосферу таверны. — Мы оба знаем правду — мы никому не нужны! Ни Министерству с их лицемерной реабилитацией, ни Хогвартсу, ни… — слова застряли у него в горле, будто кто-то сжал то невидимой рукой.

— Ни… кому? — тихо и горько закончил за него Снейп.

Полупьяная ярость вспыхнула в Долохове ярче пламени. Он схватил со стола бутылку и со всей силы швырнул в стену. Осколки, сверкая как слезы, рассыпались по полу.

— ВСЁ! — его крик разбил последние преграды приличия. — НИКОМУ, BLYAT'! Ты понял наконец?

Тишина. Такая густая, что слышалось потрескивание дров в камине. Даже вечно невозмутимая Розмерта замерла, её пальцы судорожно потянулись в карман передника за палочкой. Снейп поднимался медленно, будто преодолевая невидимое сопротивление. Его лицо было маской.

— Поздравляю, Долохов. Это, пожалуй, самое честное, что я слышал от тебя за последние годы.

Он бросил на стол несколько серебряных сиклей и направился к выходу. Долохов вдруг засмеялся — горько, истерично, — этот звук напоминал скорее предсмертный хрип.

— И что теперь, Северус? Ты уходишь? Как всегда?

Снейп остановился у двери, не поворачиваясь, рука замерла на дверной ручке.

— Нет, Антонин. Я иду напиться. — Пауза. — В одиночестве.

Удар захлопнувшейся двери прозвучал как последний гвоздь в крышку гроба. Долохов стоял среди осколков, его грудь тяжело вздымалась. Постепенно дыхание успокаивалось, оставляя после себя лишь пустоту.

Розмерта убрала палочку и осторожно приблизилась с метлой, как к раненому зверю.

— Может… тебе домой, Антонин? — её голос звучал неестественно мягко для закалённой барменши.

Он повернулся к ней, и в его глазах вдруг не осталось ни следа безумия — только бесконечная усталость.

— Дом? — Губы Долохова искривились в подобии улыбки. — Знаешь, Розмерта… В детстве бабка звала меня «Toshen'ka». — Он пнул осколок бутылки. — А теперь… Теперь есть только места, где я ещё не успел всем опостылеть.

За окном начался снег. Где-то вдалеке часы пробили три.