↓
 ↑
Регистрация
Имя/email

Пароль

 
Войти при помощи
Временно не работает,
как войти читайте здесь!
Размер шрифта
14px
Ширина текста
100%
Выравнивание
     
Цвет текста
Цвет фона

Показывать иллюстрации
  • Большие
  • Маленькие
  • Без иллюстраций

Свет в бензине (гет)



Автор:
Фандом:
Рейтинг:
PG-13
Жанр:
AU, Романтика
Размер:
Миди | 98 174 знака
Статус:
В процессе
 
Не проверялось на грамотность
Северус Снейп впервые за долгое время смотрит не назад, а вперед.
Лето 1989 года. Вечер. Тупик Тисовой улицы. Она приехала ниоткуда — с ревом двигателя и запахом дождя на коже.
Он ждал всю жизнь — но не знал, кого.
QRCode
Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
  Следующая глава

Глава 5. Трещина

Снег выпал резко, за одну ночь. Мир проснулся под тяжестью белого савана, и всё казалось странно тихим. В эту зиму Северус Снейп почти не спал. Он приходил в парк, как всегда, но её не было. Не было запаха бензина, не было вишнёвой «Вирджинии», не было смеха, который бил в грудь, как ледяная вода. Только снег. И тишина.

Он сидел на скамейке, сутулясь под тяжестью мантии, и слушал, как скрипит лед под его сапогами. Иногда он думал, что сойдёт с ума от этой пустоты. Однажды он забыл наложить согревающие чары. Ночь была особенно холодной, и он замерзал медленно, почти без боли. Сидел, глядя перед собой, пока его тело не стало тяжёлым, как камень. «Так, наверное, и должно быть», — думал он. «Так заканчивается всё ненужное».

Нашёл его Дамблдор. В его глазах не было укоризны, только та усталость, которой дышат старые люди, слишком многое повидавшие.

— Северус, — тихо сказал он, накинув ему на плечи шерстяной плед. — Разве у нас остались люди, которых можно спасать, если мы не спасаем себя?

Он отправил Снейпа в больничное крыло, настоял на отпуске, который тот ненавидел, потому что отпуск оставлял его наедине с мыслями. И однажды, проходя мимо его койки с чашкой дымящегося травяного чая, Дамблдор сказал невзначай:

— Ты знал, что маглы боятся ездить зимой, когда лёд? А уж на этих их… двухколёсных… — он замолчал, делая вид, что забыл слово, — мотоциклах, так тем более.

И тут же отвернулся, будто этот комментарий был случайным, как всё, что говорил этот человек. Но Северус знал. Знал, что этот старик следил за своими пешками хуже тюремщика. И всё же… от этих слов стало легче. Глупая, ненужная надежда, как тонкий луч сквозь глухое подземелье, но он цеплялся за неё.

Время шло. Зима растворилась в мутной воде мартовских дождей. Снег таял, оголяя серый, уставший мир. Потом пришла весна — та весна, что пахнет сыростью, прошлогодней листвой, гнилью и новой жизнью одновременно. Северус вернулся к обязанностям. Зелья, уроки, отчёты для Ордена.

В один из таких дней он решил пройтись пешком до лавки с травами. Её маленькая вывеска покачивалась на цепях у обочины, скрипела, как старые кости. Лавка стояла почти на краю Коукворта, где дома уже редели, уступая место полям, заросшим мокрым разнотравьем.

Он шёл медленно, чувствуя, как старые камни дороги пружинят под сапогами. В воздухе пахло горелой древесиной — кто-то топил камин влажными дровами. С северной стороны поднимался туман, и в нём проносились редкие машины, их фары были мутными пятнами в мареве.

Вдруг он услышал низкое гудение. Звук приближался, дробясь на короткие удары, как сердце перед обмороком. Из тумана вынырнула группа мотоциклистов. Чёрные куртки, массивные шлемы, огонь фар, который отражался в мокром асфальте двойным золотым пламенем. Они пронеслись мимо него, и ветер, поднятый их скоростью, тряхнул полы его мантии. Запах горелого бензина, горячего металла и холодного воздуха ударил ему в ноздри так резко, что он зажмурился.

Они исчезли так же быстро, как появились. Оставили за собой только вибрацию, лёгкий звон в воздухе и дрожь, которая прошла через его тело, как ток.

Он вошёл в лавку, держа руки за спиной, как всегда. Внутри пахло сушёной мятой, лавандой и пылью. За прилавком сидела женщина с седеющими косами, туго заколотыми на затылке. Она посмотрела на него поверх очков.

— Чем могу помочь, профессор Снейп?

Он помолчал, прислушиваясь к гулу, который всё ещё жил в его груди. Потом спросил:

— Здесь… часто ездят мотоциклы?

Женщина усмехнулась, поправляя косынку.

— Постоянно, как только лёд сойдёт. Год за годом. Тут трасса недалеко, через старый мост на юг. Да вы ж вечно через камин ходите, вот и не слышали. А тут ещё шумоподавление хорошее, только если выйти, услышишь.

Северус кивнул. Медленно. Её слова проваливались в его мысли, как камни в глубокую воду, и не было слышно, ударятся ли они о дно.

— Шумоподавление… — повторил он глухо.

Он вышел из лавки на улицу. Весенний ветер пах мокрым камнем, далёкими кострами и чем-то сладковатым, как сироп. Вдали снова послышался рокот мотора. На миг в его голове вспыхнуло: «Она. Может быть, она».

Но проехал кто-то другой. Не она.

Он стоял у обочины, слушая, как шорох шин растворяется вдали, и вдруг в его памяти, как запах тёплого молока в сыром погребе, всплыло воспоминание. Давнее. Странное. Слишком живое, чтобы быть просто картинкой из прошлого.

Северусу тогда было одиннадцать. Первый курс. Осень в Хогвартсе пахла мокрым камнем и яблоками из сада Хагрида. Красками на уроке Трансфигурации. Чернилами, которые он старался не проливать. И Лили. Лили пахла мятным мылом и ещё чем-то цветочным, слишком нежным, чтобы он мог запомнить название.

Они сидели тогда на скамейке у теплицы. После уроков, когда солнце уже садилось за дальними башнями, и тени становились длинными и мягкими. Северус помнил, как сжимал ремешок своей старой сумки так сильно, что болели пальцы. Ему было страшно. Страшно от того, что мир вдруг стал другим. Что все вокруг говорили слова, которых он не знал. Делали вещи, которых он не умел. А она… она сидела рядом, болтая ногами, и казалась частью этого нового мира. Как будто её вырезали из волшебства, из самой ткани замка.

— Ну скажи что-нибудь, — сказала Лили тогда, наклоняясь к нему и пытаясь поймать его взгляд. Её волосы свисали вниз, пахли солнцем и чем-то сладким, как варенье. — Ты сегодня такой… тихий. Тише, чем обычно.

Он поднял глаза. В её зрачках отражалось заходящее солнце. Как если бы внутри неё жило другое небо, другое солнце. Более красивое, чем это. Он не знал, что сказать. Слова казались ненужными. Глупыми. Маленькими, как мраморные шарики, которыми играли в детстве. Он молчал. И молчание это было как зависимость. Как когда у тебя ломка, но тебе нельзя дать зелье. Потому что ты всё равно умрёшь, но хотя бы умрёшь чистым.

— Ты правда думаешь, что Слизерин — это плохо? — спросил он тогда вдруг, сам не зная, почему. Голос дрогнул, как ржавый нож, когда его достают из воды.

Лили посмотрела на него. Долго. Её глаза были зелёными. Очень зелёными. Настолько, что ему казалось — он видит в них траву, по которой бегал босиком летом. Весь свой мир.

— Я думаю, — сказала она медленно, — что важно не то, куда тебя определили. А то, каким ты будешь.

Он кивнул. Но внутри него что-то ломалось. Потому что он уже знал. Знал, что будет именно тем, кем его сделали. Что Слизерин — это не просто выбор. Это природа. Кожа, с которой не слезешь. Кровь, которую не вымоешь.

Она вдруг потянулась и взяла его за руку. Тёплую. Маленькую. С мягкими ладонями, которые никогда не резали когтистую змеиную кожу. Она переплела свои пальцы с его, и мир остановился. Просто остановился. Как будто внутри него выключили боль. Как будто всё стало возможным.

— Северус, — сказала она и улыбнулась так, что у него защипало глаза. — Всё будет хорошо. Правда.

Он не верил ей. Но кивнул. Потому что её слова были как морфий. Не лечат, но делают, чтобы боль на мгновение отступила.

Вечером, когда он сидел на своей кровати в спальне Слизерина, слушая, как кто-то храпит в дальнем углу, он прижимал руку к губам. Ту самую руку, которой она его держала. Её тепло ещё оставалось в коже. В костях. В венах. И от этого тепла ему становилось тошно. Хорошо. Больно. Светло.

Он тогда думал: «Вот так и должно быть. Так и будет. Я буду помнить это всегда. Даже когда она забудет меня. Даже когда полюбит другого. Даже когда умрёт. Я буду помнить, каково это — быть человеком, к которому прикасаются просто так, без страха, без отвращения, без необходимости.»

И теперь, стоя на обочине весенней дороги, где пахло бензином, мокрой пылью и далёкими кострами, он вдруг почувствовал это прикосновение снова. Как ожог. Как клеймо. И понял: всё, что он делает, все эти вечера в парке, вся эта одержимость запахом вишнёвого табака и мокрой кожи — всё это он делает только потому, что хочет вернуть то чувство.

Чувство, что он есть. Что он существует. Что кто-то видит в нём человека, а не змею. Не тень. Не оружие.

Он закрыл глаза. В груди защемило так, что он едва не застонал.

В тот вечер, когда Лили держала его за руку, солнце садилось медленно, окрашивая небо в алое, оранжевое, золотое. Он смотрел на это небо и думал, что ничего прекраснее быть не может. Тогда он ещё не знал, что ошибается.

Потому что самое прекрасное — это когда тебя держат. Даже если ненадолго. Даже если больше никогда.

Прошло две недели с тех пор, как он стоял у обочины и смотрел вслед мотоциклу, который мог быть её, но оказался чужим. Северус не возвращался в парк. Он запрещал себе. Запрещал так же яростно, как когда-то запрещал себе смотреть на Лили, когда она уже не принадлежала ему. Запрещал — и не верил собственным запретам.

Он говорил себе: «Это пустое. Это мимолётное. Это не твоё. Ты обязан быть другим. Ты ещё любишь Лили. Лили — это святое. Это твоя боль, твоя клетка, твой крест. Она умерла — значит, ты обязан быть верным её смерти.»

Он говорил это вслух, когда оставался один в подземельях. Шептал, глядя в каменную стену, грея ладони над котлом, где кипело что-то чёрное и горькое. Слова стекали с губ, как грязь, но не очищали. Он слышал их — и ненавидел. Потому что они были ложью. Его собственной, мерзкой ложью.

«Ты всё ещё любишь Лили.»

Он так говорил себе, когда на рассвете шёл в лавку с травами. Пешком. Потому что аппарировать было быстро и правильно, но он шёл пешком. Специально. Мерзко. Смешно. Лужи под ногами чавкали, холод забирался под плащ, пальцы стыли даже под перчатками — а он шёл. Мимо обочины, где когда-то остановился мотоцикл. Мимо дороги, на которой всегда надеялся увидеть её.

Он говорил себе: «Ты не ищешь её. Ты просто любишь гулять пешком. Это полезно для кровообращения. Это тебя успокаивает.»

Ложь. Ложь, которая жгла горло сильнее, чем чертова огненная виски.

Иногда ветер приносил слабый запах — бензин и что-то терпкое, вишнёвое. Он останавливался тогда на секунду. Замирал. Слушал сердце, которое колотилось так громко, что, казалось, можно услышать с дороги. Он пытался не вдыхать. Пытался не позволить себе поверить, что этот запах — её. Но мозг был предателем. Сердце было сговорщиком. Они строили стену внутри него — стену, на которой было выцарапано одно слово: «Ждать.»

Однажды он попытался положить этому конец. Вернувшись в подземелье, Северус поставил перед собой флакон с голубым, мутным зельем. Флакон дрожал в его руке. Он мог запечатать воспоминание. Вытянуть нить. Закрыть в виале. Засунуть под замок так глубоко, что и сам бы не нашёл. Это было бы просто. Он умел делать это лучше, чем кто-либо. Он мог запечатать Лили. Он мог запечатать войну. Почему бы не её?

Он наклонился над пустой чашей, крикнул в тишину заклинание, и тонкая, мерцающая нить начала вытекать из виска. Он видел в ней всё сразу: дождь на лавке, скрип качелей, чёрный мотоцикл у обочины, её ладони в перчатках, её циничный смех, её взгляд — этот прямой, спокойный, в котором не было ни магии, ни страха.

Он видел всё — и вдруг рука дрогнула. Сердце ударило больно, как удар ножа под рёбра. Нить обожгла кожу, и он не смог. Просто не смог вытянуть её до конца. Она дёрнулась, свернулась клубком и исчезла внутри, будто сама забралась обратно в мозг, спряталась за костью черепа, в сговоре с его кровью.

Он швырнул чашу о стену. Она разбилась тихо. Осколки лежали на каменном полу, и в их трещинах всё ещё блестела капля его памяти.

— Ты не хочешь забывать, — сказал он сам себе. Голос был сиплым. Чужим. — Ты просто хочешь врать.

И он врал. На следующий день снова пошёл к лавке с травами пешком. Шёл медленно. Настолько медленно, что казалось — ноги вязнут в пыли дороги. Он останавливался у той самой обочины, где некогда слышал рокот двигателя. Смотрел на серый асфальт, на сорванные бумажные стаканчики от кофе, на пустую канаву у кустов — и видел там её. Воображал. Носом ловил выдуманный запах бензина и дыма. Сердце в груди бешено билось — и всё равно не разрывалось.

Однажды мимо него проехал мотоцикл. Шум был глухим, сдёрнутым чарами, но он уловил низкий рёв мотора. И почти побежал за ним. Почти. Но остался стоять у обочины, тяжело дыша, сжимая пальцы до белых костяшек.

— Лили, Лили, Лили, — бормотал он про себя, как молитву. Лгать было легче, если повторять это имя.

А в груди всё равно звучало другое: «Эллен.»

Глава опубликована: 12.07.2025
Отключить рекламу

Предыдущая главаСледующая глава
7 комментариев
Название - кринж. Девушка от которой пахнет бензином? Мечта токсикомана.
Ritta35
"Девушка, от которой пахнет бензином" - нормальное название. Если вам что-то не нравится, то выражайте свои мысли в более корректной форме и предлагайте компромисс. Критиковать горазды все, но помимо критики нужно вносить ещё и правки.
Автор, это великолепно. Ни одна работа меня ещё настолько не цепляла. Всё ёмко, чётко, как гранитные плиты, но в тоже время глубоко и красиво, как глубины Байкала. Темно, холодно, резкий запах, вишня. Ахуеть.
Спасибо, представила как бы это было красиво в озвучке. Ждем продолжение и обязательно хорошее окончание истории
Хрень какая-то
Нравится. Красиво написано.
Crazy_Frog_g
"Девушка, от которой пахнет бензином" - нормальное название. Если вам что-то не нравится, то выражайте свои мысли в более корректной форме и предлагайте компромисс. Критиковать горазды все, но помимо критики нужно вносить ещё и правки.
Смешно читать нравоучения от человека, который даже название прочитать не может.(Спойлер: "Свет в бензине").
Чтобы написать комментарий, войдите

Если вы не зарегистрированы, зарегистрируйтесь

Предыдущая глава  
↓ Содержание ↓
  Следующая глава
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх