Любовь подчиняет (гет)

Сон Драко Малфоя (передан здесь в сокращённом виде)⁽¹⁾

Я стоял посреди просторной художественной студии. <…> На мне была тога. И лавровый венок. И… носки. Серые. В ромбик. Гермиона сказала, так нужно.

— Хм, — она поджала губы, оценивающе прищурилась, разглядывая меня, и вышла из-за мольберта. — Нет. Нет-нет-нет. Это все слишком натянуто. Твоя поза… Мне нужно… больше… простоты. Душевной наготы.

Она держала карандаш перед собой как дирижёрскую палочку. Одетая в одну лишь длинную льняную рубашку с закатанными по локоть рукавами, она выглядела как художница, решившая, что в этой реальности её главная задача — запечатлеть на картине суть Драко Малфоя. И, возможно, довести его, то есть меня, до лёгкой паники.

— Ты хочешь нарисовать мою… душу? — спросил я, чуть сдвинув венок в сторону. Бросил взгляд на зеркало. Волосы всё равно лежали идеально.

— Я хочу нарисовать твои ключицы. Без пафоса. Без изысков.

Я нервно сглотнул. <…>

— Может и без носков?

На подоконнике восседала сова в золотистом шлеме с красной щеточкой-гребнем на макушке. Перед ней — крошечный свиток. В клюве перо. В глазах — мудрость и вечный упрёк.

— Смело. Для человека с такими лодыжками, — прогудела сова, щурясь. Ее голос звучал как-то знакомо.

— Прошу прощения? — нахмурился я.

— Игнорируй, — бросила Гермиона. — Это Минерва, наша куратор. Она считает, что искусство рождается только через страдание.⁽²⁾

<…> Гермиона еще раз окинула меня пристальным взглядом.

— Носки оставь. Они делают композицию… живой.

Я покосился на сову. Потом на Гермиону. Потом на волшебную палочку, которую держал в руке. Почему у меня в руке была палочка? Чья она? И когда я ее получил?

— А это?..

— Мой любимый миф. Оружие женщины в мужских руках, — прогундосила сова, уже почти нежно. — Надеюсь, мозгов у тебя побольше чем у Ясона.

Гермиона меж тем отмахнулась от совы и вернулась опять к холсту. <…>

— Палочка нужна для композиции. Баланс формы, смыслов и доверия. Так. Сними тогу.

Я помедлил. Сова осуждающе ухнула.

— Ну раз уж мы говорим о художественной необходимости… — протянул я задумчиво.

— Конечно, все во имя искусства.

— Только если ты разрешишь мне повесить этот портрет над камином.

Гермиона удовлетворенно кивнула в ответ.

Я аккуратно сбросил тогу, свернул её и положил на стул рядом. Остался в одних носках. С палочкой в руке. И неожиданным удовольствием — от того, как дышит моё тело, от тишины, от мысли, что Минерва сейчас, должно быть, поражена моей открытостью… и, возможно, даже гордится мной.

Гермиона улыбнулась. В ней не было насмешки. Она рассматривала меня долго, медленно, словно хотела наизусть выучить все переливы кожи, все линии, впадины и изгибы.

<…Далее следует подробное описание того, что именно Гермиона рассматривала.>⁽³⁾

— Так лучше. Теперь ты настоящий.

Она подошла ближе и поправила венок, а потом медленно провела пальцами вдоль ключиц. На коже осталась дорожка от алой краски, ещё влажной, чуть холодной. Я вздрогнул — от прикосновения, от её взгляда, от загадочного импульса, что устремился куда-то вниз, путая мысли.

— Прости, рефлекс. Когда я рисую, я думаю руками.

— Не извиняйся.

Я чуть склонил к ней голову. Странное желание отбросить в сторону все и обнять ее наполнило меня до краев. <…>

Сова громко хлопнула свитком по подоконнику. И в этом хлопке мир начал постепенно растворяться.

Я медленно приподнялся, посмотрел на руки, провел ладонью по волосам. Ни лаврового венка. Ни краски. Ни Гермионы. Но ощущение, что я на самом деле показал ей себя, и не только в прямом смысле, все никак не уходило.

* * *

Драко появился в холле Министерства в обычное время, с привычной осанкой человека, у которого всё под контролем. И всё бы выглядело совершенно неприметно, если бы не едва уловимое напряжение в плечах и небрежно брошенный взгляд вправо — к камину.

Вчера утром она вышла оттуда со смешком. Легкомысленным, как будто утро четверга — это вовсе не наказание, а подарок. И с улыбкой, настолько очаровательной, что он потом безуспешно пытался вспомнить, под каким именно углом у нее изгибались губы.

Но сегодня оттуда выходили другие, абсолютно не интересующие его министерские клерки. Они задевали его плечами, недовольно бурча что-то под нос.⁽⁴⁾

И вдруг — голос. У самого уха. Тот, который этой ночью требовал, чтобы он разделся во имя искусства.

Это воспоминание пустило вдоль позвонков тонкий разряд — от электричества ли, унижения, или от какого-то странного мазохистского удовольствия — было не разобрать.

— Доброе утро.

Он вздрогнул и, не оборачиваясь, направился к лифтам.

— Надеюсь, в этот раз ты не будешь комментировать мои лодыжки? — он бросил через плечо.

— Это было бы несправедливо, их уже во всю раскритиковали за меня.

Драко улыбнулся. Гермиона самодовольно продолжила:

— Хотя, может мне стоит прокомментировать другие части тела…

— Видом которых, напомню, ты так бесстыдно наслаждалась.

Твердый ритм гермиониных шагов чуть сбился на секунду, но она уверенно парировала:

— А может, сон просто показал твои скрытые желания?

— Никогда не желал быть оскорбленным совой в древнегреческом шлеме.

Они вошли в лифт, Драко нажал на кнопку лифта ее и своего этажа.

— У меня нет никакого желания падать на твои колени опять, — строго начала Гермиона. — Поэтому сегодня будем работать в моем кабинете…⁽⁵⁾

И тут произошло странное. Свет в лифте вдруг погас — и перед глазами всплыла та самая вечеринка. Она стояла у барной стойки, покручивая бокал вина. Распущенные волосы, расслабленные плечи — он видел ее такой крайне редко, почти никогда.

— Аа, Малфой. Разве тебе не запретили подходить к магглорожденным ближе чем на десять метров?⁽⁶⁾

Он, почти незаметно шатаясь, добрался до стойки и с громким стуком поставил на нее свой бокал. Очень заметно подвинулся к ней, хотя думал, что действует предельно деликатно.

— Только когда они начинают пафосно зачитывать законопроекты на публику.

Гермиона фыркнула и чуть наклонилась к нему, чтобы прошептать:

— Ты просто завидуешь моим… ораторским способностям.

Драко усмехнулся, как будто услышал в этом понятную только ему шутку.⁽⁷⁾

— Я завидую всему, что ты делаешь лучше меня, Грейнджер.

Гермиона подняла на него глаза и на его губах прочитала что-то похожее на «а, всё равно никто не поверит». Она собиралась отвести взгляд по знакомой дуге, но Драко уже подался к ней навстречу и вписался в этот полукруг, увлекаясь с ней вместе в начатое движение. Его губы настигли её в самой середине, и они вдвоем дошли до конца этой фигуры — в поцелуе, в котором не было ни толчка, ни паузы, только плавность и внезапное головокружение.

Тусклый свет лифта вернул их в реальность.

— Со стороны выглядит еще красивее… — пробормотал он.

— Ты тоже видел… нас?

Он кивнул, не в силах больше ничего из себя выдавить.

— Это уже какая-то психоэмоциональная атака… Ладно сны, но это…

— К тому же не правда… Не до конца…

— Что?

— Так посмотреть, то получается, я на тебя напал с поцелуем.

— Так и было.

— Она выключила воспоминание в очень удобном месте…

— Драко!

Лифт звякнул и открыл дверь на ее этаж.

— Пожалуйста, не задерживайся, — скомкано бросила Гермиона, не глядя на него.

И лифт унес его дальше наверх.

Он появился у дверей её кабинета раньше, чем она успела разложить бумаги. Видимо, страх перед возможными последствиями победил гордость. Шкатулке понадобилось всего лишь четыре дня, чтобы усмирить пылкий нрав. Либо — и я склоняюсь к этому варианту — он на самом деле хотел быть там.

В руках Малфой нес коробку, доверху набитую свитками, и книгу в другой руке. Поставил коробку на пол, а книгу перед ней на стол.⁽⁸⁾

— Это тебе.

— Что это?

Она взяла в руки книгу.

— «Опыты на грани»?⁽⁹⁾ Я уже давно ее ищу. Ее изъяли из всех библиотек. Как ты…

— Ну до библиотеки в мэноре видимо еще никто не добрался.

— Ты ее забрал из мэнора? Для меня?

— Подумал, что она пригодится в твоем проекте. Иначе мне придется переводить твою латынь весь день.

— Спасибо, Драко, — она в неверии переводила взгляд с его лица на книгу в ее руках. — Надеюсь, у тебя не будет проблем из-за того, что ты её… забрал?

Он пожал плечами, будто вопрос не имел значения.

— Он вряд ли заметит. Не из тех, кто перечитывает.

— Он?

— Один старый коллекционер.

Она прищурилась.

— Слишком ценный экземпляр, чтобы остаться незамеченным.

Он тихо выдохнул, не глядя на неё.

— Мой отец — мастер игнорировать очевидное, так что я бы не волновался на этот счет…⁽¹⁰⁾

Он достал документы из коробки и сел напротив, демонстративно погрузившись в работу. Взял перо, принялся делать пометки. Правда, перечитывать этот документ потом было решительно невозможно: ни одна из его записей не имела к содержанию документа ни малейшего отношения. Зато, возможно, вкупе они представляли собой красивый узор, если смотреть под углом и прищурившись.

Но иллюзия рабочего равновесия продержалась недолго. Шкатулка, как всегда, вовремя почувствовала слабость противников и тут же выдала новый спектакль — ровно в тот момент, когда оба начали верить, что смогут вести себя как взрослые волшебники, а не актеры магической мыльной оперы.

Драко увидел свою кровать в ярких солнечных лучах и ее кудри разметавшиеся по подушке. Он проснулся первым. Он помнил тот неприятный скрежет под ребрами, что не давал ему больше уснуть. Протянул руку и убрал в сторону завиток, диагональю перечеркнувший ее лицо, задержал пальцы на щеке.

Она проснулась с улыбкой, но с каждой секундой, что она возвращалась в свое тело, эта улыбка тускнела, пока не исчезла совсем. Грейнджер притянула простынь, чтобы прикрыть голую грудь, приподнялась на подушках. Она смотрела на него так пристально, что даже пресловутое «доброе утро» не посмело сорваться у него с языка.

— Мы же не будем делать из этого трагедию? — наконец спросила она.

Драко криво усмехнулся.

— Конечно, не будем.

Она собрала вещи по комнате, все еще укутанная в простыню, и скрылась в ванной. А он уткнулся носом в подушку, на которой уже больше не было никаких кудрей, но остался их запах, позволивший ему еще одну минуту душистого наваждения.

— Мда… — протянула Гермиона, что сидела перед ним в кабинете, как-то обреченно.

Драко пытался отчаянно прочитать на ее лице, что же она поняла из этого. Она ведь проницательна, она все поняла.⁽¹¹⁾

— С трагедией мы как-то не угадали… — сказал он осторожно.

Гермиона только метнула злобный взгляд на него в ответ.

— Ладно-ладно, просто пытался как-то снять напряжение…

— Вы так мило смотритесь вместе, я прямо не могу! — пропищала шкатулка со своей полки.

— Заткнись! — рявкнула Гермиона.

— Гермиона, ну когда ты уже поймешь, что со мной так нельзя? Все что я делаю — исключительно в ваших интересах. Ну и за подписки…

— Что она от тебя хочет в этот раз? — спросил Драко.

— Все того же, глупый. Сходите уже на свидание! Ну или хотя бы признайтесь в чувствах.

— Нет! — одновременно вырвалось у них.

— Ну что ж, тогда я достаю свою любимую папку «Принудительное сближение: избранные сюжеты».

— Она каждый день тебе эти байки рассказывает? — спросил Драко, слегка приподняв бровь.

— У меня уже перенасыщение ее сюжетами.

— Кхм… Итак, в магической Британии принимают закон об обязательных браках между несовместимыми личностями. Совпадение? Не думаю.

— Она что, угрожает поменять магическое законодательство?⁽¹²⁾ — подняты у него были уже обе брови.

— А вчера угрожала отправить нас вместе в командировку…

— С какой стати нас бы отправили вместе в командировку?

— И вас насильно поженили…

— Тут она не так уж и ошибается. Эти чертовы брачные контракты… отец пытался мне подсунуть несколько…

— Вы живёте вместе, но спите в разных спальнях. Всё чинно-благородно, холодная вежливость. До тех пор, пока…

— Не очень правдоподобно — вежливость, от тебя? — пробормотал Драко.

— То есть неправдоподобность закона о браках тебя не волнует?

— Пока Драко не снится кошмар…

— А почему сразу мне?

— Потому что ты выглядишь так, будто тебе снится что-то ужасное даже при свете дня, — ответила Гермиона. В голосе был сарказм. В лице — напряжение.

— Она садится рядом. Тихо. Просто чтобы убедиться, что ты в порядке. И в какой-то момент...

— Дай угадаю, — перебила Гермиона. — Он задевает меня бедром, а я набрасываюсь на него с поцелуем?

Шкатулка вдруг громко расхохоталась.

— Я знала, что мы найдем с тобой общий язык, Гермиона.

— Что происходит вообще? — пунцовый Драко растеряно смотрел то на Гермиону, то на шкатулку.

— Разве не понятно? Поддерживаю разговор о твоих крепких мужественных бедрах!⁽¹³⁾

Гермиона внезапно сорвалась. Молча схватила шкатулку с полки и вышла из кабинета, стуча каблуками так, будто собиралась втоптать все свои чувства в податливый линолеум. Водрузила артефакт на стол перед Майком:

— Отнеси ее в отдел магических артефактов, сил моих уже больше нет!

И, не дожидаясь ответа, вернулась в кабинет, где Драко всё ещё сгорбленно сидел, как человек, которого только что прокляли без всякой магии.

— А ты, — злобно бросила она, опускаясь в кресло, — прекрати дышать так громко!

Но шкатулка не собиралась оставлять их в покое. Драко едва коснулся пергамента, задерживая дыхание, как мир потемнел, и перед глазами снова возникла спальня. Полутень, простыни и тела. Их тела. Они были в том состоянии, когда тепло внутри — не от камина, а от выпитого, от взгляда, от беспечности.

Обнажены, но их это не смущало. Утихающая дрожь в теле. Их ноги переплетены. Прижаты друг к другу. Его ладонь скользит по ее бедру вверх без цели, без намерения, с нежностью, которой он в себе не знал. Её пальцы — на его спине, притягивают его, стягивают кожу.

Видение исчезло, как будто кто-то резко дёрнул занавес и включил яркий офисный свет. Кабинет вернулся, резкий, скучный. Драко моргнул — и увидел перед собой Гермиону. Она дышала тяжело. И ее глаза — глаза, в которых ещё отражалось их «после» — смотрели прямо на него.

Он молча провёл рукой по лицу, потом — по волосам. Перевёл дыхание. Вернул взгляд к ней, и это была ошибка. Неисправимая. Ее губы… Он почувствовал, как вспыхнули уши. И всё остальное.

— Драко, это уже невозможно… — прошептала она. — Ещё одно такое «видение», и я… и я серьёзно кого-нибудь оглушу.

Румянец разливался по щекам, волна раздражения смешивалась с желанием, со страхом, с горьковато-сладким осадком.

— Да… такими темпами, — пробормотал Драко, — шкатулка покажет нас в процессе. С комментариями.

Он, вопреки ожиданиям, не усмехнулся. Он был слишком напряжён. Даже испуган, по-своему.

— Если этой шкатулке так хочется свидания — пожалуйста, — наконец выдохнула она. — Но оно будет на моих условиях.

— И… какие у тебя условия?

— Без свечей, без поцелуев. Просто чай. В сквере. За углом.

— Классика романтического жанра. Ладно, — он кивнул, достал что-то из коробки, убрал в карман. — До обеда пара минут. Пошли сейчас. Пока ты не передумала.

Она молча кивнула, стараясь не думать, не вспоминать — стереть из памяти все эти образы, увлекающие мучительной истомой грудь и кончики пальцев.

Безуспешно. Конечно, безуспешно.

Они вышли из Министерства, держа в руках по кружке горячего чая. Драко чувствовал себя нелепо — как будто его пригласили на свидание по ошибке, а он всё равно пришёл, потому что пообещали угощения.⁽¹⁴⁾ Как у неё вообще повернулся язык назвать это свиданием? Даже если — формально.

Они дошли до ближайшего сквера, как предлагала Гермиона, и устроились на скамейке, глядя на пустую клумбу и унылую птицу, ковыряющуюся в урне. Малфой посмотрел на свою спутницу с лёгкой ухмылкой — не слишком пристально, но достаточно, чтобы она заметила — и покачал головой.

— Что? — она поймала его взгляд.

— Ни одна шкатулка на это не купится, Гермиона. Со своей скрупулезностью она нас раскусит на раз-два.

Он, не моргнув глазом, вылил чай в клумбу сбоку и потянулся к ее кружке с видом заговорщика.

— Дай сюда. У нас абсолютно неподходящий напиток для этой ситуации.

Гермиона с легким недоумением протянула кружку. Драко и ее вылил в ту же клумбу с мыслью что газон, конечно, не заслужил, но романтика требует жертв. Он аккуратно поставил обе кружки между ними, как театральный реквизит. Затем достал из внутреннего кармана фляжку.

— Драко, если ты пытаешься спиться — мог бы выбрать более подходящее место, чем скамейка у Министерства.⁽¹⁵⁾

— Чай — для переговоров. А у нас, как ни крути, свидание. Даже если и не настоящее.

Он налил золотистую жидкость в кружки и протянул одну из них обратно Гермионе. Она понюхала и, нахмурившись, подняла на него взгляд с выражением: «ты в своём уме?»

— Мы же, между прочим, всё ещё на работе!

— Если после всего, что мы пережили, ты никак не можешь позволить себе расслабиться — у нас серьезные проблемы.

Гермиона посмотрела на него, потом на кружку — морщина между бровей глубже прорезала её лицо. Она помедлила, сделала крошечный глоток, чисто из профессионального интереса, и против ее воли внутри разлилось приятное тепло.

— Проверку проходит? — поинтересовался Драко.

— Я в твоем вкусе и не сомневалась. Но в сквере у Министерства? Посреди рабочего дня? Серьёзно?

— Не благодари, — он усмехнулся. — И так, с антуражем у нас провал, значит, разговор должен это как-то восполнить.

— Ну и какая же тема у этого «свидания»? — Гермиона наигранно показала пальцами кавычки.

— Шкатулка ведь и тебе нарисовала портрет идеального партнёра — чем не тема?

— Ты хочешь поговорить о моих предпочтениях?

— Если уж нас заставляют изображать свидание, можно хотя бы сделать его интересным. Или ты боишься, что я узнаю о тебе что-то неприличное?

— В этом я сильно сомневаюсь.

— Не стоит меня недооценивать, дорогая.

— Дорогая?

— Шкатулка не дает мне называть тебя Грейнджер, приходится выкручиваться. Или ты бы предпочла «любимая»?⁽¹⁶⁾

Гермиона фыркнула.

— Дай угадаю, как она тебе описала твой идеал? «Высокий, сложный, привлекательный — но в меру, чтобы не раздражал». То есть, буквально я, если сделать пару исключений.

— Под твое описание ты подходишь и без исключений, Драко.

— Значит угадал?

— Мне плевать насколько ты высокий, сложный или привлекательный.

— Ну на счет последнего, признай, ты слукавила… Еще?

Он приподнял перед ней фляжку.

— Только чуть-чуть… Налить, в смысле…

Она сначала смутилась — неуверенно улыбнулась, глядя в кружку, будто искала там правильные слова. Но алкоголь расправил её осанку, сделал голос мягче, взгляд каким-то обволакивающим. Драко заворожено смотрел на ее губы, пока они произносили:

— Да и слукавила тоже… чуть-чуть

Слегка дрожащей рукой он подлил ей еще из фляжки.

— Ну раз мы говорим по душам и немного подшофе, не расскажешь, что именно тебе кажется во мне привлекательным?

— Ты просто напрашиваешься на комплемент.

— Не без этого.

— У тебя очень выразительные ключицы, — сказала она с вызовом.

Драко задержал на ней взгляд на секунду и громко прыснул. Гермиона засмеялась вместе с ним.

— Мне даже как-то говорили, что их необходимо запечатлеть на картине.

Они все еще немного посмеивались.

— А как тебе шкатулка описала твоего партнера?

— «Обворожительная гриффиндорка, которая не может перестать всем вокруг говорить, как им жить.»⁽¹⁷⁾

— Правда?

— Конечно, нет. Она это сказала другими словами, — Драко усмехнулся.

Лицо Гермионы вдруг потемнело — всё, что было в нём лёгким и манящим, испарилось в одну секунду. Она серьезно подняла на Драко глаза.

— Драко?..

— Кажется, я знаю этот взгляд, и он не сулит ничего хорошего, — он все еще улыбался.

— Ты со мной флиртуешь.

— Я думал, так обычно ведут себя на свидании, разве нет?

— Мы на псевдо-свидании.

— Я всего лишь пытаюсь убедить шкатулку, — улыбка его стала чуть менее уверенной.

Она помолчала немного и все таким же серьезным тоном спросила:

— Ты думал о том, что шкатулка может быть права?

Улыбка совсем испарилась с его губ.

— Постоянно…

— А если она права… если мы правда подходим друг другу, как это сочетается с тем, что было в школе? И с тем, что между нами сейчас?..

Она сказала это так, будто просто думала вслух — но Драко всё равно уловил в её словах укол. И он был к нему не готов. Потому что этот разговор… он знал, чем такие разговоры заканчиваются. Знал ещё тогда, много лет назад, в тот самый момент, когда позволял себе быть жестоким, трусливым, жалким.

И уже тогда он решил: от подобных нападений можно уворачиваться всю жизнь. Ведь для себя он давно всё разложил по полкам — развесил ярлыки на каждом воспоминании: что было мерзко, что можно простить, что стоит забыть, а что — лелеять как незаживающую рану. И он, архивариус собственной боли, закрыл к ним доступ даже для самого себя. Но он забыл, что кому-то может быть интересно порыться по пыльным стеллажам его прошлого, потому что только там этот кто-то мог получить ответы на свои вопросы.⁽¹⁸⁾

— Похоже, ты не очень понимаешь, что сама чувствуешь.

— Не надо… — она вдруг вспылила. — Я прекрасно все понимаю про себя.

— Тогда объясни мне на милость, как ты оказалась в постели с таким мерзавцем как я?

— Это другое…

— Когда вдруг комплименты стали опаснее, чем твои пальцы на моей мошонке?

Гермиона дёрнулась, как будто слова залепили ей пощечину.

— Это тело, Драко, рефлекс. А ты… мне непонятно как ты мог кричать… все эти гадости тогда, а теперь сидишь рядом и ведешь себя…

— Как?

— Как будто я что-то для тебя значу…

— Гермиона, я был ребенком…

— И что?! Мы все были детьми. Это не оправдывает… ничего. А теперь ты еще и магглорожденых используешь для своих … что бы это ни было… Как это все понимать?

— Что ты хочешь от меня услышать? Извинения? Ты сама знаешь, что это ничего не исправит!

— Значит, не будем об этом говорить, сделаем вид, что ничего этого не было? Будем просто держаться за руки и целоваться под яблонями?

Драко не хватало воздуха — лёгкие сжались, стали крошечными, как у домового эльфа. А сам он, наоборот, казался себе слишком громоздким, занимавшим на этой треклятой лавке намного больше места, чем имел на то право.

— Говорить? Я не знаю как об этом говорить! Ты думаешь… ты правда думаешь, что мне легко на тебя смотреть, когда ты рядом... все время? Зная, что ты должна… презирать меня. За всё. За всё, что я сделал. А ты… ты вдруг смеёшься над моими шутками, и смотришь на меня так… как будто… как будто всё в порядке. И я… хочу, чтобы ты не переставала. Смеяться. Над ними. Никогда. Это ненормально!

— Хоть в чем-то мы с тобой согласны!

Он поймал гермионин взгляд и нашел в нем удивление и догорающую ярость. Она хотела его настоящего, вот, пускай получает.

— А мой проект… я вообще не понимаю, что тебе… ну, что тебя не устраивает! Я, чёрт возьми, на каждом этапе думал — а как бы поступила Грейнджер? Что бы она сделала? И всё равно — что бы я ни делал, тебе всё… всё мало, всё не то!

Между ними повисло неловкое молчание. Он через силу усмирил дыхание и спокойнее добавил:

— Гермиона, я жалею о каждом брошенном с твою сторону оскорблении, о каждом презрительном взгляде и унизительном заклятии. Но доказывать я тебе ничего не собираюсь.

Он встал.

— Я думаю, на этом наше свидание подходит к концу. Спасибо за разделенную со мной лавку.

Он слегка поклонился и быстрым шагом ушел к Министерству. А Гермиона осталась сидеть в сквере. Почти допитая кружка — в её руке, пустая — у бедра.

Во сне всё было просто: тога падала на пол, и ничего не мешало быть честным. В жизни снять с себя этот слой — тот, что скрывает не тело, а всю эту дракклову архивную систему — было почти невозможно.

А Гермиона… Она была невероятно далека от той женщины, что вручила ему свою палочку. Как будто сон издевался над ними, дразнил вырезанным эпизодом из жизни, которой у них никогда не было и быть не может.

Драко шел к Министерству и с удивлением заметил, что каждый шаг дается ему все легче — словно кто-то наконец снял с его щиколоток невидимые грузы. А это, как ему казалось, значило, что шкатулка разжала свои цепкие когти, и теперь они с Гермионой наконец свободны.⁽¹⁹⁾ И правда: остаток дня они не притягивались друг к другу, не ныряли в чужие воспоминания, не обменивались ни колкостями, ни флиртом. Всё было… спокойно. Только не думать о ней, как выяснилось, было намного сложнее чем сражаться с видениями.

---

Примечания:

Разве не замечательно, что "Пятница" вышла в пятницу? Если у вас появились какие-то эмоции пока вы читали — от улыбки до тихой грусти — буду очень признательна, если вы поделитесь. Потому что я сидела сегодня и тихо хихикала пока правила последние сноски. Хочется узнать, хихикает ли там кто-то по другую сторону экрана. ❤️

---

1) Так как исходная версия заняла несколько свитков, испещренных самопишущим пером, и у Драко Малфоя абсолютно не было никакого желания ни редактировать ее, ни подстраиваться под запросы интервьюера.

Вернуться к тексту

2) Через страдание рождается много что — подавленные чувства, тревожная привязанность, потребность в валидации собственной ценности, склонность к драме, незаконченное высшее по магическому искусствоведению и, в особо тяжёлых случаях, поэтические высказывания в духе "сердце — это холст, а ты мой кракелюр".

Вернуться к тексту

3) Которое, должен признаться, не так уж сильно удлиняло этот раздел, но было изложено с такой любовью к деталям, что покраснеть пришлось бы даже всей нашей кафедре магической социологии — а это группа людей, которая когда-то официально обсуждала символику сексуальных ролей оборотней в период пассивной фазы луны. Заметки того коллоквиума до сих пор считаются утерянными.

Вернуться к тексту

4) Эти бурчания ранжировались от "…раньше хотя бы скромнее был, а теперь ходит везде, взгляд не скрывает, как будто ему все можно…" до "…я бы тоже ходила, как будто мне можно, будь у меня такие скулы…" Одна девушка даже вложила в его карман любовную записку, которую он обнаружил через полгода, и пришел к Гермионе за советом, стоит ли ему на нее ответить, на что получил папкой по голове.

Вернуться к тексту

5) Заявления «я не собираюсь падать к нему на колени» обычно звучат за три сцены до того, как буквально это и происходит — иногда даже не метафорически, а физически. Просто статистика. В соответствующем департаменте ведётся график учета.

Вернуться к тексту

6) Этот запрет действительно лежал на Малфое в течение первых трёх лет после суда над Пожирателями. Формулировка звучала как «в интересах общественной безопасности», но, по сути, ограничения были призваны защитить не столько общество от него, сколько его самого — от вполне справедливого гнева магглорожденных. Кто знает, что они захотят с ним сделать — и будут, откровенно говоря, правы. После подачи обжалования, усердной работы трёх адвокатов (включая Батиста, который однажды сравнил это дело с "реабилитацией циррозной печени"), и пары нервных срывов в зале заседаний, запрет всё-таки сняли. Малфой получил должность в Министерстве, где, как выяснилось, контролировать, на каком расстоянии ты находишься от людей, физически невозможно. Особенно если ты — Драко Малфой, и испытываешь определенные чувства к очень определенной молодой особе.

Вернуться к тексту

7) Малфой, как и положено человеку с извращённым восприятием действительности, услышал в словах про «ораторские способности» нечто, что Гермиона, возможно, вовсе и не имела в виду. А может, и имела — на чём Драко, разумеется, будет настаивать. Но, учитывая, чем всё в итоге закончилось, делать вид, что это был исключительно невинный комментарий, уже бессмысленно.

Вернуться к тексту

8) А за его плечами маячил уже набивший всем оскомину Майк, которому Гермионе пришлось настойчиво объяснять, что Малфоя она пригласила сама — и да, она его действительно ждёт. Вы можете спросить, почему я вообще трачу столько внимания на помощника Гермионы, хотя он явно не самый значимый игрок в этой истории. Всё просто: последний раз, когда я был в архивах Министерства, именно Майк попытался вызвать охрану, утверждая, что я незаконно проник в читательский зал. Он, конечно, был прав. Но, строго говоря, не имел никакого морального права так радостно это подчеркивать.

Вернуться к тексту

9) «Опыты на грани: Этические и структурные риски автономной магии» Эвандры Гримли — это внушительный том, охватывающий пять веков экспериментальной (и, скажем прямо, чаще всего запрещённой) магии и её последствий для слишком увлечённых волшебников. Среди прочих описанных в книге последствий — выросшие в самых неподходящих местах хвосты (и иные анатомические неожиданности), а также случаи непредвиденного воскрешения старых врагов, которых потом, по всем магическим нормам, приходилось содержать. Иногда буквально: например, делить с ними ванну и пансион, потому что ни один уважающий себя волшебник не хотел их приютить, а как известно, мы в ответе за тех, кого воскресили.

Вернуться к тексту

10) Драко здесь отсылается к любопытному факту: мистер Малфой с поразительным спокойствием мог не заметить исчезновения дивана из любимой гостиной, изумрудных серёжек матери из оставшейся после Нарциссы шкатулки, домового эльфа — и даже целой клумбы роз из сада. Всё это действительно постепенно пропадало из мэнора, а он даже ухом не повёл.

Вернуться к тексту

11) Они, наивные, решили, что быть взрослыми волшебниками — это не то же самое, что оказаться в дешёвой мыльной опере. Но на поверку выходит: отличается это разве что ценой мыла, длиной реплик и тем, что трагедия прячется не в пощечинах, а в затянувшемся взгляде и небрежно перекинутой через плечо простыне. Что до Гермионы — да, она что-то поняла. Просто в тот момент, когда Драко решил, будто её пронзило великое озарение о его тайной любви, она, скорее всего, просто пыталась понять, как именно дошла до Малфоя, и как это все исправить.

Вернуться к тексту

12) Если вы думаете, что такой закон — уж слишком абсурден, чтобы его на самом деле приняли, вы, вероятно, никогда не читали сборник "Изменения в семейном праве магической Британии, переиздание 17-ое". Там, например, есть пункт о законности участия родового артефакта в выборе супруга для всех членов семьи — с правом голоса. Магическое законодательство вообще легко перекраивается в умелых руках — особенно если за поправку голосует кто-то влиятельный, мстительный, или уверенный, что личное счастье не может быть достигнуто естественным путем. Лично меня такой закон удивил бы совсем немного. И я бы просто пошёл срочно искать себе жену — пока кто-нибудь не выбрал мне Риту Скитер. Может, это был бы симпатичный дементор с добрыми глазами и надзорным правом на пожизненное. Или еще хуже, кто-нибудь с Пуффендуя в уютном свитере и бутербродом с маслом в руке.

Вернуться к тексту

13) Исследователи харизмы Малфоя давно пытаются разобраться в феномене его бедер, который некоторыми учеными считается вопросом намного более первостепенным, чем кисти его рук. Учитывая, что анатомически они не представляют собой ничего выдающегося (ни по пропорциям, ни по функциональности), остаётся только предполагать, что дело в психосексуальной проекции, фоновом магическом поле или проклятии особого рода. По этому поводу была даже организована отдельная конференция — «Бёдра и власть: границы притяжения», на которой, впрочем, никто так и не пришёл к однозначному выводу. Самым честным докладом оказался тот, в котором автор просто повторял: "Ну посмотрите на них. Ну посмотрите же."

Вернуться к тексту

14) Сколько раз Драко оказывался где-то просто потому, что ему пообещали угощение — не сосчитать. На сладкое его можно было заманить и в ситуации куда менее приятные: скажем, на ежемесячный клуб икебаны, который его мать когда-то устраивала для чистокровных дам, или на прогулку по галерее современного искусства, где выставляли исключительно разноцветные плевки на холсте. В каждой из этих картин он неизменно видел пирожное, начинённое соответствующим кремом. Удивительно, но глядя на голубой плевок, он с полной уверенностью говорил: «малина». И не был не прав.

Вернуться к тексту

15) Конечно, мог. Для этого Драко каждую пятницу выбирал чьё-нибудь поместье из числа друзей и с энтузиазмом выпивал все запасы огневиски — которые, к вящему неудовольствию хозяев, приходилось восполнять на следующее утро. Гермиона озаботилась его пагубными привычками слишком поздно. Да и справиться она с его зависимостью от зеленого змия могла бы точно не нотациями и не в тот момент, когда он аккуратно подливал в её кружку с видом человека, стремящегося к близости. Впрочем, будь она чуть внимательнее, она бы заметила: его потребность была вовсе не в алкоголе. Он пил не потому что хотел забыться, а потому что никто, включая её, так и не предложил ему той самой ласки, которую он так давно и отчаянно жаждал.

Вернуться к тексту

16) "Дорогая", "кошмар в юбке", "зануда", "любимая", "милая", "Грейнджер", "моя", "невозможная", "настоящее проклятие", "Гермиона" — все эти слова крутились в его голове, пока он пытался подобрать самое нейтральное, и ни одно из них не подходило до конца.

Вернуться к тексту

17) Шкатулка выдала: «доминирующая личность, честность без компромиссов, моральная гибкость, склонность к интеллектуальным поединкам», — чем заметно озадачила Тео, сидевшего рядом. Не то чтобы он не догадывался, что Малфою нравится, когда с ним спорят, этот спор выигрывают, а потом всё равно делают скидку на его сомнительные методы. Но вот откуда взялась тяга к абсолютной честности — оставалось загадкой. Сам Драко честность практиковал выборочно, и требовать её от других казалось, мягко говоря, дерзким. Хотя, никто сильно и не стремился быть с ним очень честным, а потому задумываться над такими проблемами ему особо и не было необходимости.

Вернуться к тексту

18) У каждого есть свой способ справляться с прошлым: кто-то пишет письма, которые никогда не отправит, кто-то сжигает дневники, а кто-то, как Драко Малфой, не знает что со всем этим делать. А Гермиона, как известно, может просидеть сутки в хранилище древних фолиантов просто ради сносок. А уж личный эмоциональный архив Драко Малфоя? Поверьте, ради доступа к нему она выучит любые пароли, даже если на двери висит табличка "Пожалуйста, не вмешивайтесь в мой самоуничижительный порядок". Мало кто обладает таким упорством в отношении читальных залов. Или в отношении других людей. Что не может не восхищать, даже если и неохотно.

Вернуться к тексту

19) Есть и другое объяснение. Иногда шаг становится легче не потому, что тебя так долго держали и вдруг отпустили, а потому что ты наконец что-то отдал. Какой-то кусочек себя — неловкий, убогий, презираемый. Вывалил его наружу, и теперь он больше не давит изнутри. Конечно, это не свобода. Но это движение. А движение, как известно, может вести куда угодно. Даже прямо в ловушку.

Вернуться к тексту