Не проверялось на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Гермиона Грейнджер — любимица всего Хогвартса, Министерства, да что уж там, всей магической Британии, с привычной всезнайской уверенностью направлялась к лифту. Сегодня в ее планах было написать отчет, сделать выговор Ленни из соседнего отдела за неэтичное использование чернил полярных ключехвостов(1) и, в конце концов, спасти нас всех от самих себя.
В ту же самую минуту Драко Малфой — человек с лицом кота, который разбил вазу(2), но смотрит на тебя так, будто это ты виноват — шёл по коридору уверенный в том, что весь истеблишмент магической Британии задолжал ему круглую сумму. Хотя, вероятнее всего, так и было.
Гермиона шагнула в лифт, и его яркий голубоватый свет добродушно резанул по глазам. Следом вошёл Драко.
Не то чтобы ей это приходилось делать слишком часто, но малфоевское присутствие она давно научилась фильтровать. Иначе можно было начать что-то к нему чувствовать. Правда чаще всего это что-то было раздражением, с легкой примесью усталости.
Грейнджер раскрыла утреннюю газету и в неверии уставилась на ее заголовок: «Драко Малфой — магический миллионер с душой реформатора».(3)
На первой странице нахально сияла его колдография: Малфой глядел в камеру, приподнимая бокал шампанского. Как будто поздравлял ее с тем, что опять всех переиграл.
Шанс, что Драко не заметит статью, был настолько же мал, как и на то, что он вдруг решит промолчать.
— «С душой реформатора»? — фыркнул он у нее над ухом. — Хорошо, хоть не с сердцем человеколюбца…
— А я думала, что ни души, ни сердца у тебя нет.
— Ходят такие слухи…
Судя по лицу Гермионы, она в этот момент проклинала самодовольный тон Малфоя и одновременно вспоминала его любимое «к сожалению, в казне Министерства на это нет средств в текущем квартале». Этим комментарием обычно заканчивались все ее презентации новых законопроектов.
Эмоции у нее всегда были на лице написаны красным по белому. Особенно когда Малфой получал то, что хотел, а она нет. Или когда даже не пытался притворяться, что хоть как-нибудь поменялся со школы.
«Мистер Малфой инициировал проект, субсидирующий учебники и прочие учебные принадлежности для магглорожденных студентов Хогвартса», — прочитала она первую строчку. И ей, видимо, этой информации хватило, потому что она тут же смяла газету и с удовольствием испепелила её прямо в воздухе.
Лифт в этот момент был слишком тесным для ее праведного гнева.
— Осторожнее, Грейнджер. Еще пара таких выходок, и люди начнут думать, что ты скрываешь ко мне чувства, — услышала она опять за спиной.
— Прямо сейчас я скрываю только отвращение к твоему лицемерию, Малфой.
Лифт звякнул, моргнул своей назойливой лампой и выпустил Гермиону на шестом этаже. Если бы она в тот момент обернулась, то увидела бы на лице Драко плохо подавленную растерянность.(4)
Но она не обернулась. Драко забылся сразу, как только она добралась до своего рабочего места.
В дверь постучали. В проеме показалась знакомая голова.
— Грейнджер, тебе тут особое поручение.
— А, Майк. Что там у тебя?
Майк Кроу, ее помощник, вошёл в кабинет. В одной руке у него было нечто похожее на гибрид музыкальной шкатулки и семейной реликвии скандального и очень древнего рода, а в другой — кружка кофе.
— Подношение, — он протянул ей кофе. — И новая игрушка на черном рынке. Поручили тебе проверить, не опасна ли.
— Почему опять я? Это вообще не входит в мои обязанности.
— Дереку больше не доверяют такие вещи, после того случая.(5) А ты всегда все делаешь оперативно.
Гермиона обреченно вздохнула. Обычно такой вздох означал "ну что поделать — всё равно никто не справится с этим лучше, чем я".
— Что известно?
— Пока только то, что чистокровные между собой обмениваются этой безделушкой. Похоже на артефакт с социальными амбициями. Изъяли у Теодора Нотта.
Гермиона скривилась.
— Это тот, что придумал Песочные часы продуктивности?
— Ага, Аманде до сих пор снятся кошмары после того, как часы ее целые сутки из кабинета не выпускали.(6)
— Что сам Нотт говорит?
— Ничего. Он, надменный гад, знает, что не обязан ничего отвечать, пока мы не докажем опасность артефакта.
— Значит, скорее всего, ничего слишком опасного…
— Аманда бы с тобой не согласилась…
Он поставил шкатулку перед ней. Гермиона наклонилась.
— «Amor subjugat»(7)… — прочитала она вслух, поморщилась. — Очень тонко. Угрожающая романтика. Мой любимый жанр.
— Думаешь, что-то личное? Может, приворот?
— Может быть. Или магическое внушение. У нас уже был случай с ароматической свечой: трое в нее влюбились, один предложил ей съехаться. Срочно?
— До конца дня надо.
Гермиона кивнула, и Майк вышел.
Она наклонилась ближе. Вид шкатулки сразу ее насторожил. Гладкое тёмное дерево, змеиные завитушки позолоты, крошечный замочек. Она бы это назвала пафосом на слизеринский манер. Почему-то Грейнджер казалось, что только у гриффиндорцев любовь свободная и превозмогающая все преграды, а у этих змеёнышей все через подчинение.
Диагностика бодро отрапортовала Гермионе: всё чисто. Ни тебе проклятий, ни подозрительных всплесков. Обычное сканирование магической ауры, никакого давления на носителя. Настолько безобидно, что Гермиона почти поверила. Почти. До тех пор, пока не вспомнила, как в прошлом месяце «безопасная» ваза вдруг накричала на министра на заседании совета.
Гермиона раскрыла шкатулку и увидела кристалл и клочок бумаги. Пальцами она подцепила пергамент и прочитала два слова, выведенные на нем элегантным курсивом — «Купидонус Тоталус»(8).
Она протянула руку к кристаллу, чтобы достать его из шкатулки и недовольно пробормотала под нос:
— Купидонус Тоталус?.. Что за идиот… Ай!
Кристалл выскользнул из её пальцев и с глухим звуком упал обратно в шкатулку. Кожа на ладонях мгновенно покраснела и заныла.
Свечение кристалла было настолько вызывающе малиновым, что "Фините Инкантатем" вырвалось у неё автоматически — то ли из страха за свою безопасность, то ли из желания больше никогда не видеть этого цвета. Безрезультатно. Кристалл продолжать пульсировать ей на зло. Тогда она накрыла шкатулку защитным куполом. На случай, если та решит взорваться. Или укусить. И то, и другое, увы, ей уже встречалось.
Свет внезапно исчез. С характерным щелчком сверху ударил один-единственный луч — он точно прожектор, высветил лишь шкатулку. Гермиона попыталась рассмотреть источник света, но он только больше ее ослепил, оставляя в глазах темные расплывающиеся пятна.
— Та-дааа! Ваша заявка принята! — вырвалось из-под купола сдавленным, но очень возбужденным девичьим голосом.
— Простите… что?! Я не… я ничего не заявляла!
— Только представьте: мучительная, волнующая и, возможно, обречённая любовь… да, тут будет и полное отрицание чувств, и очевидное желание посидеть у него на коленях. Не благодарите, я всего лишь главный фанат ваших отношений.
— Я и не собиралась благодарить…
— Предпочтения в партнёре: болтливый блондин с драматическими наклонностями, редким чувством прекрасного, склонностью к сомнительной иронии и… удивительно развитой способностью к сочувствию. Никого не напоминает, а, Гермиона?
— Да какого вообще…
— Может угадаешь, на кого я намекаю? Давай, ты справишься…
— Ничего я не буду угадывать…
— Так уж и быть, сама тебе скажу. Твой идеальный партнер… — вдруг зазвучала откуда-то барабанная дробь. — Драко Люциус Малфой(9).
Пауза.
Взрыв хохота. Резкий, искренний, почти истеричный. Гермиона смеялась так, что заболел живот. Она вцепилась в стол, чтобы не упасть.
Шкатулка как будто на ее реакцию немного обиделась и приглушила свою театральность. Софиты погасли, офисные лампы медленно вернулись в строй.
Грейнджер подняла шкатулку, повертела в руках, как будто ожидала увидеть крошечную подпись в углу: «Попалась! Джордж Уизли.»
Но вместо этого шкатулка проголосила:
— У вас есть время до конца дня. Столько дают в хороших историях до того, как начнётся страсть, боль и моральные дилеммы.
Гермиона замерла. Значит, не Джордж…
— Да это же абсолютная чепуха… — сказала она, но смех куда-то исчез, оставив только лёгкое покалывание тревоги. — Время на что?
Шкатулка молчала. Кристалл внутри тускло вспыхнул и погас, словно ничего не произошло. Гермиона медленно поставила шкатулку на специальную полку, где хранили все артефакты низкого приоритета(10) до разборок с соответствующим отделом.
Если магия не определяет артефакт как опасный — значит, он не опасен. Просто какая-то дурацкая шутка чистокровных. Сначала определяют наименее совместимого с тобой кандидата, а затем торжественно объявляют его идеальной парой. Потому что, конечно, так веселее, когда тебе заняться нечем. И зачем-то еще угрожают. Просто игрушка для розыгрыша… Её отчёт будет обоснован. Её действия — рациональны. И всё, что произойдёт дальше… Ну что ж, это уже не ее проблема. Или, по крайней мере, так она думала.
Шкатулка забылась тут же, как только по ней был написан отчет.
1) Ключехвосты были запрещены к использованию в чернилах постановлением 843-Г, после того как стало известно, что извлечение слизи вызывает у существ глубокий экзистенциальный кризис. По заявлениям зоомагов, некоторые ключехвосты после доения начинали писать депрессивные стихи на своем ключехвостовом языке и отказывались возвращаться в гнезда.
2) Автор затрудняется назвать количество ваз, которые этот кот успел за свою жизнь перебить. В какой-то момент перестаешь считать и просто начинаешь собирать осколки.
3) Точное название статьи не принципиально важно для данной истории. Здесь указан восстановленный по словам очевидцев примерный заголовок.
4) Возможной причиной такого поведения Драко Малфоя является ожидание положительного подкрепления в форме похвалы, либо физического акта, ассоциируемого с одобрением (например, почесывание заушной области).
5) “Случай” с Дереком официально классифицирован как инцидент непреднамеренного хронобрачного взаимодействия. В процессе обработки нестабильного временного артефакта (идентифицированного позднее как “Амулет эпохального притяжения, вероятно поддельный”), Дерек был перемещён в 1993 год, где, по неполным данным, провёл восемь суток. В течение этого периода он вступил в брак с тогдашней магистранткой Элизой Грейм — ныне начальницей всего департамента. На момент возвращения в настоящее, он не сохранил воспоминаний о церемонии, за исключением фразы “у неё было слишком много ключей и совершенно нечитаемый почерк”. С юридической точки зрения, брак не имеет силы, однако Элиза, согласно собственным заявлениям, “помнит всё” и “не прощает ошибок, даже тех, что ещё не были совершены”. С тех пор Дереку запрещено прикасаться к магическим объектам старше 100 лет и находиться в одном помещении с начальством более 12 минут подряд.
6) Здесь стоит заметить, что большая часть великих изобретений не были признаны при жизни изобретателя. Поэтому мы полагаем, что концептуальная значимость Часов будет переосмыслена в более зрелом магическом сообществе.
7) “Amor subjugat” — предположительно искажённая форма старомагической сентенции “Amor subjugat voluntatem”, что вольно переводится как “Любовь подчиняет волю”. Термин впервые упоминается во флорентийской алхимической переписке XIV века и описывает состояние, когда человек не замечает магического внушения, но внезапно начинает вести себя романтически настроенно. Согласно слухам, девиз впервые появился на перстне Маркизы ди Валенти, известной тем, что она трижды выходила замуж за одного и того же мужчину и трижды пыталась отравить его в брачную ночь. Современные филологи спорят, является ли формулировка грамматически корректной, но маггловский лингвист Лиам Тёрнер справедливо заметил: “Если надпись на артефакте звучит как угроза — скорее всего, она ею и является.”
8) Заклинание не зарегистрировано в Министерском реестре и, по мнению соответствующих органов, “не соответствует высоким стандартам магопроизводства”. Автор, естественно, считает, что органы ничего не понимают в романтике.
9) Автор осознает, насколько предсказуемо звучит данный ответ шкатулки, и просит отметить, что сам к этому выбору никакого отношения не имеет. Он всего лишь рассказывает историю такой, как она произошла на самом деле.
10) Согласно протоколу, так называется всё, что не взрывается в первые двадцать минут. Иногда эта логика дает сбои.
Гермиона решительно распахнула дверь в просторную переговорную одной рукой, во второй у нее была чашка кофе. Она, как всегда, собиралась быть первой. Но Малфой уже сидел там, развалившись в кресле так, словно эту комнату ему передали по наследству(1). Это было подозрительно — он всегда приходил на ежеквартальные собрания за секунду до начала.
Она даже не взглянула на него и уверенно направилась к креслу на противоположной стороне комнаты. Подальше от Малфоя.
Села. Поставила на стол чашку. Вздохнула. Посмотрела вбок — и уперлась глазами в его взгляд. Меньше чем в метре от себя.
На ее лице вперемешку читалась паника, недоумение и некоторое сомнение в собственном психическом здоровье. На его — неприкрытое любопытство.
Когда он успел пересесть?
Гермиона быстро оглядела комнату. Стулья на месте. Его стул… на месте.
Нет. Это она сама села рядом.(2)
Она нахмурилась. Малфой продолжал смотреть на нее с таким выражением, как будто именно этого и добивался. Хотя на самом деле в то утро он добивался только одного — продержаться весь день и не назвать кого-нибудь идиотом. Гермиона же пыталась просто понять, как оказалась рядом с ним в физическом, логическом и, не дай Мерлин, эмоциональном плане.
Он делал вид, что всё под контролем. Она — что все объяснимо. И то, и другое было самообманом.
— Рад, что мы пришли к консенсусу по рассадке, Грейнджер.
Гермиона напряглась и сжала ручку между пальцев сильнее.
— Отсюда лучше видно докладчиков.
— Отсюда лучше видно всё. Особенно меня. Так что не смею осуждать.
Гермиона фыркнула и ничего не ответила. До ее носа долетел тонкий аромат, который абсолютно точно исходил от его пиджака.
Малфой этим ароматом, конечно, гордился. Заказывал его из безумно эксклюзивной, максимально ограниченной линейки парфюма под названием «Château Décliné»(3). Верхние ноты — свежие цитрусы, сверкающие так ярко, что у Гермионы свело зубы и запульсировало в висках. В сердце — дым, табак и намёк на сигары, которые он впрочем никогда не курил, но которые почему-то всё равно лезли прямо в нос, обволакивали горло и заставляли рефлекторно откашляться. А база… База была чисто малфоевской: едва заметный шлейф высокомерия с неожиданными всплесками чего-то тёплого.
Тонкий этот аромат или густой, судить не берусь, потому что запах чаще всего входил в комнату раньше Малфоя, но тут же исчезал, будто боялся затмить хозяина.
И вот сейчас Гермиона оказалась под действием этого аромата и, видимо, не совсем понимала, что ей на этот счет думать и чувствовать. А это значило лишь одно: духи работали ровно так, как Малфой и задумывал — как оружие массового отвлечения от его паршивого характера.
Она поправила папку, чуть отодвинулась вбок, как будто метра между ними было недостаточно. Пересядь она сейчас — и всё, уже сцена. А она не хотела привлекать еще больше его ненужного внимания.
Но все внимание, какое только можно привлечь, уже было привлечено. Драко в тот момент наверняка пытался понять, зачем она к нему подсела и что от него хочет. Это было настолько не в характере Грейнджер, что Драко начал продумывать дополнительные стратегии отвлечения.
Он молча откинулся в кресле, и она мельком заметила его руку, лежащую на подлокотнике.
Тонкие пальцы, длинные, как у заклинателя артефактов или того бедняги, который зарабатывает на жизнь распутыванием новогодних гирлянд. Движения размеренные. Спокойные. Он зачем-то крутил перо, и перо покорно слушалось, как дрессированное.
Драко был в курсе, какой эффект имеют его пальцы на женщин. Только вчера ему удалось получить бесплатный пончик в кафе за углом, заставить двух подчиненных на время забыть, что он бывший Пожиратель, и уговорить даму из архива выдать документы на неделю раньше — и всё это исключительно благодаря его привлекательным пальцам(4), лениво постукивавшим по столу.
В общем, он знал, как привлекать внимание к нужным вещам.
Драко не улыбался. Но в глазах мелькнуло что-то, подозрительно похожее на интерес. И Гермиону это, конечно же, раздражало. Ее вообще много что раздражало, и Драко был далеко не самым главным раздражителем в ее жизни. Но вот сейчас с этим запахом, игрой его проворных пальцев и общей дезориентацией в пространстве, уровень недовольства собой и в особенности Малфоем рос в геометрической прогрессии.
Из мыслей их вырвал шум входящих коллег. Комната начала наполняться — и с каждой новой парой глаз она чувствовала, как взгляды скользят по ним с Малфоем. Первые вошедшие окидывали их быстрым, но выразительным «что здесь вообще происходит?». Судя по лицам, выглядели они так будто еще чуть-чуть и дуэли между ними не миновать. Майк задержал взгляд дольше остальных, и даже кивнул ей с таким сочувствием, будто собирался прошептать: «моргни дважды, если он тебя держит рядом против воли», либо хотел предложить себя в качестве секунданта.(5)
Всё собрание Малфой будто нарочно то постукивал по столу своими неприлично длинными пальцами, то они случайно мелькали в её поле зрения. Чашка с кофе почему-то постоянно уезжала в его сторону, как будто он ее к себе притягивал невербальной магией. Гермионе все время приходилось возвращать ее на свою сторону, чтобы сделать очередной глоток.
Она отвлекалась, проверяла через пару минут — да, кофе по-прежнему не на её стороне стола.
В перерыве между докладчиками Малфой вдруг взял в руки ее чашку, которая по необъяснимой причине в тот момент стояла прямо перед ним, и отпил из нее.
— Спасибо, Грейнджер. Но в следующий раз можно добавить больше сахара.
Драко протянул ей кружку обратно. Гермиона поморщилась. Но кружку взяла. И в момент когда их пальцы соприкоснулись Драко подумал, что, кажется, ее кисти решили устроить ответную атаку. Потому что они вызвали в нем слишком уютную волну тепла. И ей даже не понадобилось устраивать пальцевый спектакль, чтобы достичь такого эффекта.
К концу совещания Гермиона была уже вся на иголках. Как только их отпустили, она с большим усилием медленно поднялась из кресла и слишком громкими шагами покинула зал первой, собирая на себе изумлённые взгляды коллег.
После этого случая, Малфой был везде. Так же как и его настойчивый запах, привилегированные пальцы и мальчишеская ухмылка.
Она выходила за кофе, и он стоял в очереди в кафетерии прямо перед ней.
Она шла в туалет, и почему-то как раз в этот момент он проходил мимо женских уборных.
Ей нужно было забрать какой-то важный документ из архива, и он, конечно же, стоял именно у той полки, на которой покоилась необходимая Гермионе коробка.
Гермиона уверенно объясняла себе, что видит теперь его везде по одной простой причине — иллюзия частотности. Типичный когнитивный сдвиг. Шкатулка и статья, кажется, ненадолго подкрутили настройки её восприятия, и теперь Малфой попадал в фокус чаще, чем хотелось бы. Раньше он всегда был где-то на периферии сознания, как офисный шум или кактус в углу. А теперь — бац, центр внимания(6). Никакой мистики.
Не один раз, а целых три она даже врезалась в него, когда стремительно выходила из-за поворота. Почему-то в таких случаях его парфюм отказывался оповещать о приближении своего хозяина. Она больно билась щекой о его плечо, всегда левое.
— Что за?..
Он тер ушибленное место, сквозь зубы шипел:
— Грейнджер, в следующий раз врезайся в правое для симметрии.
Но симметрии все никак не случалось. И Гермиона справедливо начинала подозревать, что никакое это не совпадение и даже никакая не иллюзия. Малфой что-то от нее хотел. И это что-то вряд ли было связано с исправлением сколиоза — осанка у него была и так идеальная.
Какие именно объяснения она себе придумывала теперь достаточно сложно воспроизвести. Возможно, она думала о готовящейся диверсии против её идеи ввести удвоенный налог на хранилища чистокровный аристократов. Или против законопроекта «О перераспределении фондов на магловскую интеграцию»(7), который бы урезал бюджеты всех чистокровных программ. Ничем другим Гермиона не могла объяснить ниоткуда взявшуюся слежку.
Более наблюдательные коллеги скорее всего вспоминали их совместное прошлое. А у этих двоих оно однозначно было. Да, был Хогвартс. Но мы же уже не дети помнить, кто кого дернул за косичку. Речь идёт о куда более взрослой истории — том самом случае на корпоративе в честь победы во второй магической войне полгода назад.
Видите ли, волшебники точно так же, как и маглы, на корпоративах пьют, совершают глупости и потом делают вид, что ничего не произошло. Иногда они даже целуются. С тем, кого под страхом смерти называли своим заклятым врагом.
Если спросить Гермиону, она сперва всё будет отрицать, а потом с неохотой признает: поцеловал её Малфой, а она… ну, не ударила его в ответ. Если спросить Драко о том случае, он ответит сразу без раздумий, что поцеловала его она. Из чего мы делаем логический вывод, что поцеловали они друг друга. Но, в их защиту, односолодовый огденский и не с такими чудесами справлялся.(8)
На вопрос понравилось ли им, Грейнджер ответила бы, что у Малфоя губы сухие и язык лезет куда не нужно. А Малфой, скривившись, признается, что да, понравилось, но ему нравится целоваться много с кем (хотя за последние несколько лет желающих находилось, прямо скажем, мало). Так что Грейнджер тут как будто вовсе и не при чем.
Однако, даже самые наблюдательные коллеги так и не узнали о последствиях того поцелуя. Ходили разные слухи, но следующие вопросы так и остались неотвечеными: было ли у поцелуя продолжение? Состоялся ли у них об этом разговор? Что они почувствовали, когда они протрезвели? Очевидно было одно — оба попытались подавить любые воспоминания о том вечере, чтобы не разрушить долго выстраиваемый в своей голове образ товарища по целованию.
Ошибки, твердила себе Гермиона, необходимы: они помогают выяснить пределы допустимой погрешности(9). Особенно в личной жизни. Особенно, когда дело доходит до поцелуев. А может даже и чего-то большего. Проблема была только в том, что Малфой состоял исключительно из этих погрешностей и найти какие бы то ни было пределы это никому и никогда не помогало.
Финальный аккорд этого странного дня прогремел, как водится, в лифте.
Гермиона шла к выходу — вымотанная, опустошенная, мечтала только о тишине и пледе. Министерство выдохлось тоже: коридоры пустые, свет тусклый, даже портреты зевали. Она нажала на кнопку вызова, лифт послушно прибыл — почти мгновенно, как будто поджидал ее. Двери разъехались, и там стоял…
Конечно. Малфой.
— Да ну ты должно быть издеваешься! — пробубнила она под нос.
— Ты что-то сказала, Грейнджер?
— Тебе не кажется странным, что мы с тобой пересекаемся уже десятый раз за день?
— По сравнению с тем как мы «пересекались» в прошлом, все очень даже в рамках стандартных рабочих отношений, не находишь?
— Мы же договорились забыть о том недоразумении.
— Всего одном?
Драко многозначительно улыбнулся, но тут же немного стушевался. Гермиона не собиралась комментировать его вопрос.
— Ты же знаешь, что… Если бы ты не бегала от… — начал он шепотом почти как жалобу.
— Я знаю, — она перебила его.
Гермиона ответила своим самым серьезным тоном, и Драко понял, что следует поменять тему разговора.
— Может это иллюзия частотности?(10)
— Что?..
— Ну знаешь, когнитивное искажение, при котором…
— Малфой, я знаю что это такое. Если у меня иллюзия частотности, то у тебя что? Иллюзия собственной значимости?
Дверцы со звоном раскрылись на первом этаже, и Гермиона вышла из лифта с надеждой, что Драко ничего ей на это не ответит. Она не знала, что настораживало её больше: то ли его самодовольная ухмылка и непрозрачные намеки, то ли тот факт, что они подумали об одном и том же. Она была почти уверена, что Драко не легилимент. И не двойной шпион. Хотя, зная, кем он восхищался в юности…
Драко остался в лифте. Двери медленно закрылись. Он усмехнулся.
— Иллюзия частотности, да… Конечно.
На самом деле ему тоже нужно было выходить на этом этаже, но он не решился пойти следом — вдруг она подумает, что он её и правда преследует. Поэтому он позволил себе проехаться в лифте вверх и вниз еще раз, чтобы отделаться от навязчивых мыслей.
Запах её шампуня, что-то между ромашкой, лавандой и проклятием, врезался в его память. Но расстояние между ними — точнее, его почти полное отсутствие — почему-то осталось незамеченным. Наверное, временная слепота. Магическая. Очень избирательная.
1) Это, на самом деле, не метафора. Рядом с дверью действительно красуется дощечка с фамилией Малфоев. Она там с тех пор, как Люциус в один особенно щедрый (и, вероятно, тактически просчитанный) день пожертвовал внушительную сумму на благо Министерства — задолго до победы над Темным Лордом. Почему дощечку не сняли до сих пор — вопрос открытый. Формально её судьбу должна была решить специальная комиссия, призванная найти в родословной Малфоев подходящего потомка, не замеченного ни в одном преступлении или Непростительном заклятии и не хмурившегося при слове "магл". Поиски до сих пор продолжаются.
2) Считаю необходимым отметить: на этапе редактуры я всерьёз рассматривал возможность исключения этого эпизода из-за его неправдоподобности. Однако, факты нельзя отрицать — всё именно так и произошло. Не могу утверждать с полной уверенностью, что выбор места был осознанным. Но могу сказать, что с этого момента вероятность внешнего влияния — скажем, некоего магического артефакта — начинает расти экспоненциально.
3) «Château Décliné» (фр. «Замок в Упадке» или «Отвергнутый замок») — это не просто парфюмерная линейка, а целая философия декаданса, тщательно дистиллированная и разлитая по флаконам. Создана в начале 20 века на юге Франции наследником аристократического рода, Арманом де Монсеньором, который к тому времени уже успел разочароваться в людях, искусстве, магии и собственном отражении. Он утверждал, что аромат должен не столько подчёркивать характер, сколько скрывать его наличие. Слоган линейки: «Pour ceux qui préfèrent le crépuscule à l'aube» — «Для тех, кто предпочитает сумерки рассвету.» Малфой, естественно, оказался в их клиентской базе почти сразу после суда — как только фирма вновь открыла экспорт для Британии, вдохновившись идеей «нового падения старой аристократии».
4) Институт Поведенческой Магии. Предварительные наблюдения за феноменом перстового внушения: кейс Малфоя Д.Л. // Журнал междисциплинарных исследований слизеринской харизмы, т. 17, № 3, 2005, с. 42-57. «Несмотря на многочисленные исследования, влияние пальцев Драко Малфоя на когнитивную функцию окружающих остаётся невыясненным. Одни эксперты говорят об “эрото-сенсорной харизме”, другие ссылаются на древнюю магию жестов, а третьи просто уходят с конференции, раздражённо бормоча “ну он просто… делает вот так, и всё”.»
5) Истинный характер взаимоотношений между Майком из Отдела магического правопорядка и Малфоем до сих пор не поддаётся точному анализу. Однако, есть основания полагать, что Майк либо ревновал Гермиону к Малфою, либо ревновал Малфоя к Гермионе. Или, в особенно плохую погоду, оба варианта одновременно.
6) Понятие "центр внимания" в моём личном опыте общения с Малфоем неразрывно связано с одним вечером в "Дырявом котле", когда я, между прочим, впервые надел свой винтажный сюртук и подготовил острый монолог о фискальной политике Министерства. Но никто его не услышал, потому что Малфой в тот вечер одновременно получил пощёчину от дочери владельца, выпивку от её брата и записку с сердечками от их бабушки. За что — я до сих пор не понял. Он даже ничего не сказал. Я же весь вечер просидел с бокалом в руке и выражением лица “я тоже, в общем-то, существую”. Но нет — весь зал был охвачен малфоевской аурой (даже сам Малфой). Я теперь называю такие вечера “малфоецентричными” и просто беру с собой книгу, чтобы скоротать как-то время.
7) Законопроект “О перераспределении фондов на магловскую интеграцию” был воспринят с вежливым, но решительным безразличием. Его сочли важным, правильным, своевременным — и немедленно отправили на бесконечную доработку, потому что “сейчас нет бюджета даже на бумагу для внутреннего аудита”. Впрочем, такая реакция была вполне закономерной: почти каждый проект Гермионы либо требовал реальных расходов, либо посягал на финансы элит, и поэтому находил у них один и тот же отклик. Она боролась, переписывала, убеждала, но всё реже верила, что кто-то вообще слушает.
8) Приведём только один, но весьма показательный случай с прошлого корпоратива. Ванесса из бухгалтерии по ошибке и по причине сильного опьянения выпила не из своего стакана — как позже выяснилось, в него была подлита Болтушка для молчунов. Сначала Ванесса просто делилась своими мыслями о новом бюджетном плане, но внезапно перешла на описания отчётности в стиле древнебританской баллады. Через полчаса она стояла на столе, скандируя поэму собственного сочинения о победе актов сверки над взаиморасчётами. Затем выдала любовное признание чарокалькулятору марки «Громплекс 5000» и требование премии «в стихах и в золотых монетах, как в старину». Сама Ванесса помнит только чувство триумфа и внезапную боль в икрах от попытки удержать равновесие на шаткой столешнице на шпильках.
9) “Пределы допустимой погрешности” — звучит, конечно, как то, чем могла бы руководствоваться Гермиона. Или, по крайней мере, как логическое прикрытие для того неловкого факта, что она целуется с бывшим Пожирателем. Более того, Пожирателем, которого она сперва хотела посадить в Азкабан, а потом — по необъяснимым причинам — решила выгораживать в суде. Честно говоря, автор уже не уверен, мыслит ли она логически, или просто делает вид. Впрочем, тут никто не внушает особого доверия: Малфой явно живёт по законам древнегреческих трагедий, Гермиона — по какой-то внутренней таблице причинно-следственного беззакония, а автор… автор просто хотел написать про любовь и налоги. И вот как далеко все это зашло.
10) Должен сказать, я тоже удивлен, что Драко знает о таких понятиях. Но он очень начитанный молодой человек, и, скорее всего, благодаря некоторому влиянию со стороны магического сообщества и отдельных молодых особ начал увлекаться чтением магловской литературы в свое свободное время.
Сон Драко Малфоя, записанный с его же слов (без купюр)
Для протокола — это был такой сон, в котором ты как будто заперт в собственном теле — все видишь, все чувствуешь, но ничего поменять не можешь.(1)
Я сидел на мягком пледе в тени яблони, но он почему-то все равно кололся. Трава была идеально зелёной, не по-британски яркой, помнишь, как на тех французских картинах с пастушками, которые мы с тобой в детстве любили рассматривать. А в воздухе пахло клубникой и… счастьем.
Рядом сидела она, едва касаясь меня коленями. Она смеялась — не язвительно, а по-настоящему. Ее смех звучал… как музыка. Знаю, знаю…
Рядом паслись овцы. Они казались абсолютно обычными (насколько я вообще могу судить об обычности овец), правда у каждой на спине был нарисован номер. Одна из них, с цифрой сто тридцать на короткой шерстке, начала медленно зачитывать стих с пугающе правильным акцентом, совсем как у матери, только немного больше блеющих ноток:
«Ее глаза на звезды не похожи…»
Захотелось как-то угодить овце (например, прочитать ей сонет в ответ с еще более идеальным акцентом), но это был всего лишь рефлекс, укоренившийся во мне с детства.
Гермиона протянула руку, и я вложил ей в пальцы сочную клубнику.
«Нельзя уста кораллами назвать…»
— Ты опять выбрал самую спелую, — сказала она, не отводя от меня взгляд.
«Не белоснежна плеч открытых кожа…»
— Ты заслуживаешь лучшее из того, что природа может предложить, — сказал я таким голосом, будто вот-вот собирался выиграть соревнование на звание идеального мужа.
Где-то недалеко громко закашляла овца под номером сто двадцать девять. Она пыталась подавить смех. Я бы наверно тоже засмеялся в тот момент, если бы собой управлял. Даже во сне я понимал: это уже перебор. Но это был слишком приятный перебор.
«И черной проволокой вьется прядь.»
Гермиона взяла клубнику, прикусила, и сок медленно потёк по её пальцам.
«С дамасской розой, алой или белой…»
И я с воодушевлением притянул её руку и перехватил её пальцы губами, прежде чем она успела стереть каплю сама. Гермиона улыбнулась мне в ответ очаровательной улыбкой.
«Нельзя сравнить оттенок этих щек.»
В тот момент я подумал, что никогда мне не было так спокойно. Никогда и ни с кем.
«А тело пахнет так, как пахнет т-е-е-е-е-е-е-л-о-о-о-о-о…»
БАХ.(2)
Я проснулся в холодном поту. Вокруг темно и тихо.
Наощупь я отправился на кухню и открыл зачарованную кладовку, чтобы на верхней полке там найти маленькую корзинку с клубникой, припасенную для совсем других случаев.
Я взял несколько ягод в руку и подумал, что она, кажется, немытая, но было так плевать… Я виновато надкусил одну из них — прохладный сок свербяще потек по горлу, он вязал, кислил и всячески не позволял собой наслаждаться. Потому что она еще не созрела. И тогда я понял, что между мной и всей этой спелостью, яркостью, идеальностью была не просто пара лужаек с овцами, а целая бездна.
* * *
Рабочий день у Драко начался с очередного столкновения.
Стоило ему выйти из каминной сети, как что-то низкое, но подозрительно твердолобое врезалось ему в грудь. Опустил глаза — конечно, Грейнджер.(3)
— Тебя не учили отходить после перемещения? — процедила Гермиона.
— Меня учили держаться подальше от тех, кто трётся слишком близко. Или хотя бы проверять после них карманы.
— Учитывая, что у тебя там только оскорбления и дорогие платки, вряд ли кто-то рискнёт.
Он ухмыльнулся одними уголками губ и проводил её взглядом к лифтам. Пальцы машинально коснулись кармана. Платок был на месте. А жаль — был бы повод.
Вчерашняя катавасия повторилась точь-в-точь. Грейнджер поджидала его опять у мужских уборных, за каждым углом, в очереди за кофе и на кухне. Чтобы сбить противника с курса, он даже ей подмигнул. Она только невозмутимо фыркнула в ответ, сдерживая любые другие звуки, которые могли бы вырваться из нее вместо этого.
Драко пытался ее игнорировать, как игнорируют особенно громкую кричалку из дома, когда в Хогвартсе «по ошибке» взорвался очередной котёл. Но от этого он как будто только замечал ее все чаще в наказание.(4)
Как и следовало ожидать, Драко стал подозревать слежку. Что Гермиона следит за ним по какой-то невообразимо коварной причине. Как назло, вчера Поттер тоже метнул в его сторону особенно косой взгляд — и Драко окончательно уверился: они что-то замышляют. Очередная месть за школьные годы. Хотя если подумать… нет, не они. Она. Мучительный образ Грейнджер, со всем ее пугающим интеллектом и упертостью, которая семь лет вынашивала какой-то макиавеллиевский план, заставил уши Драко вспотеть. Он и сам знал, что был перед ней виноват. Но разве настолько?
И вот под конец дня ему наконец удалось выйти из кабинета и не столкнуться с ней ни разу в кулуарах Министерства. Однако, возвращаясь обратно, он почувствовал себя героем дешёвого детектива, который с каждым шагом приближался к очередной засаде. Ладонь тяжело легла на ручку, и он вдруг увидел через рифленую поверхность дверного стекла искаженную кудрявую прическу и надломленный кружок ее раскрытого в удивлении рта.
Он распахнул дверь — и навис над пойманной с поличным заговорщицей.
— Грейнджер, какого пикси?!
Удивляло даже не то, что она так нагло рылась в его кабинете, а скорее сам факт, что она туда вообще попала — в комнате хранились финансовые документы, но зачарована она была против всяческих взломов так, будто в ней хранили как минимум один из крестражей, как максимум самого Волдеморта.(5)
Он шагнул вперёд, и Гермиона инстинктивно отступила. Он продолжал наступать — медленно, но решительно. Пока она не упёрлась в его стол. Сердце грохотало, как будто собиралось разнести грудную клетку. Близость Малфоя напоминала Гермионе не шутливое «опять ты», а нечто гораздо более опасное. Да и разве можно винить её за то, что она испугалась мужчины с подобным прошлым? Инстинкт самосохранения — вещь полезная.
— Я… это не… — ее голос дрогнул.
— Ты шпионишь за мной! — прошипел он. — Что вы с Поттером задумали?
— Что? Да сдался ты мне… Я не знаю, как сюда попала…
— Ты в моем кабинете, Грейнджер!
— Я понятия не имею даже, на каком этаже твой кабинет находится. Может, это ты меня заманил сюда вообще!
— Я? — он рассмеялся. — А может, тебя сюда принес почтовый голубь? Ты сходишь с ума? Или просто врать не умеешь?
Малфой смотрел на нее своим фирменным прищуром, заставляя Гермиону только еще больше хмуриться. Выглядели они как два филина, перед которыми помахали мышью и положили ее обратно в коробку. Самым серьезным тоном она ответила:
— Малфой… Я думаю, нас прокляли.
— То есть ты на самом деле не знаешь, как тут оказалась?
— Конечно!
Они оба задумчиво молчали, Гермиона присела на столешницу.
— Может, проклятие перманентной связи?..
— Мы бы тогда не смогли по домам расходиться.
— Эликсир рефлексного притяжения?
— Нет, у него очень специфичные побочки, это что-то другое…
Он сел на стул перед ней и что-то прилежно вспоминал. Гермиона внимательно смотрела на его лицо. А видела она темные круги под глазами и как будто углубившиеся морщинки у губ.
— Какой-то ты потрепанный.
— Спал плохо… Сны дурацкие снились.
— Сны? — Гермиона слегка развеселилась. — Не про клубнику случаем?
— Что? Как ты узнала?
— Да я пошутила…
Глаза Гермионы расширились.
— Ты кормил меня клубникой…
Бывает наступает такой момент, когда ты вдруг осознаёшь: вот перед ней ты по уши виноват — хотя, казалось бы, никогда ничего ужасного не делал. Это был не совсем их случай. Но именно так они себя и чувствовали.
Гермиона продолжала смотреть на него, запоздало обескураженная. Она прочистила горло — и этот звук, совершенно будничный, выдернул Драко из ступора. Он резко отвёл взгляд, чтобы не посмотреть опять на ее губы и не вспомнить клубничный сок, пальцы, смех, чувства... Он тут же почувствовал, как предательски нагреваются щеки.
Позже ни один из них не мог точно вспомнить, сколько длилось это молчание. Пару секунд? Минуту? Или, может быть, целую маленькую вечность, спрессованную между «ничего не было» и «всё уже случилось».
Это было то самое молчание, в котором отчётливо читалось, как два человека яростно борются с искушением сказать: «Давай просто притворимся, что этого не было».
Но все было. И оба это знали.
Потому что одно дело целоваться в пьяном угаре, и совсем другое — заботиться о ней. Пусть даже и во сне.
— Ты… — начала она неуверенно, словно еще не до конца знала, как эту мысль закончить, а это случалось с ней крайне редко.
— Грейнджер, думай, что с тобой произошло вчера необычного? Мы начали натыкаться друг на друга после того собрания.
— Да ничего особенного… Стой, а с чего ты взял, что это именно я?
— Я вчера точно никого не злил, а вот ты со своим характером…
— Зато знаешь, в жизни ты много чего… Нет… нет-нет-нет…
Гермиона как-то неестественно замотала головой.
— Что?!
— Шкатулка…
— Какая еще шкатулка?
— Черная такая, а на ней золотым написано…
— Amor Subjugat?
— Откуда ты…
— Я убью эту сволочь! Идем!
— Куда?
— В поместье Ноттов.
Драко схватил ее за руку и потащил к двери, на что она яро начала возмущаться.
— Но еще целый час до конца рабочего дня.
— Я все равно работать не могу, когда ты за мной постоянно хвостом увиваешься.
Гермиона нахмурилась еще сильнее, но все же пошла за Драко.
* * *
Домовик Тилли проводил их в одну из бесчисленных гостиных поместья Ноттов. Назвал её «голубой». Хотя с тем же успехом мог бы сказать «фиолетовая» — от этого она не стала бы хоть сколько-нибудь более узнаваемой.(6)
— Тео!
Приветствие Драко сложно было назвать дружеским, но и вражеским его назвать было тоже нельзя.
— А ты чего не на работе?.. О… Грейнджер? Ты тут как — официальный представитель Министерства или очередная жертва?
— Я не…
— Она со мной, — отрезал Драко.
— А, значит второе, — довольно кивнул Тео.
— Помнишь тех павлинов, что я натравил на тебя в детстве?(7)
— Ни один хороший разговор у меня так ещё не начинался.
— Так вот, будет намного хуже, если ты не разрешишь эту проблему сейчас же! — он выдал это так громко, что комната вздрогнула вместе с Тео.
— Да какую еще проблему?
— Я про твою шкатулку-сваху.
— Аа, я ее называю Амортензор.
— Прости, Амор-что?
— Звучит как название лекарства от аллергии!
— Аллергии на романтику, Грейнджер, да. Магия согласованной эмоциональной синхронизации. Объединяет людей по магическому резонансу.(8) Очень этично. Практически. Ну… почти.
— У нас с ним сны синхронные, а не эмоции! — взорвалась Гермиона. — Я в туалет не могу выйти, чтобы на его самодовольное лицо не полюбоваться. Я в аду, понимаешь!
Тео многозначительно хмыкнул и потянулся за блокнотом.
— Значит вот оно как, надо записать…
Мерзко заскрипело перо по плотной бумаге.
— Ты что, сам не знаешь, на что твое изобретение способно?!
Тео проигнорировал вопрос разъяренной Гермионы.
— Грейнджер, а тебе как она досталась?.. Ой, это та, что у меня изъяли пару дней назад? Мда… И как тебе?
— Не твое змеячье дело, — выдавила Гермиона.
— А твоя шкатулка где? — спросил Тео друга.
— Ты же не думал, что я поставлю ее на самое видное место и буду каждый день проверять нашлась моя суженная или нет?(9)
— На что шкатулка давала первый день? — вмешалась Гермиона.
— Она вам не рассказала? Черт… Подожди-подожди, запишу…
Тео снова стал черкать пером, и Гермиона узнала в его завитушках почерк, которым был написан «Купидонус Тоталус». Она мысленно опять назвала его идиотом.
— На то, чтобы вы договорились о свидании. Так звучал контракт…
Эта информация не понравилась никому в комнате.
— Какой еще… — начала Гермиона.
— Какого драккла ты меня не предупредил, Тео? — перебил Драко. — Контракт нужно давать прочитать до того, как человек его подпишет. Тебе это никто не рассказывал?
— Тебе дам, но ей чтобы не показывал. Министерство на меня уже давно зуб точит…
Тео достал из кармана какой-то потрепанный пергамент, на котором виднелись максимум десять строчек, и протянул его Драко.(10)
— В свое оправдание хочу заметить, что я настраивал шкатулку работать вообще не так, — затарабанил Тео. — Она должна была назвать вам идеального партнера, убедиться, что вы сходили на свидание и, может, вам какую-то романтическую песенку сыграть, пока вы ужинаете при свечах. Кто ж знал, что вы два таких упертых осла…
Драко подошел к другу вплотную, вырвал из его рук пергамент и угрожающе над ним навис.
— Тео! Ты не в том положении…
— Знаю-знаю, павлины и все дела…
— Отмени это все!
— Не могу…
— Что значит не можешь?!
— Контракт нельзя никак разорвать. Вам нужно сходить на свидание…
— Нет!
— Нет!
— Иначе станет хуже.
— Хуже как? — теперь и Гермиона нависала над ним, что при разнице в росте между ней и Тео было довольно впечатляюще.
— Ага, ну сны станут все более откровенными… Сближать вас начнут агрессивнее… Да и вообще, пойдите просто воплотите в жизнь то, что вам показал сон… Что вам мешает? Вам же понравилось…
Драко и Гермиона почти одновременно вздрогнули.
— Что за извращенное чувство юмора?!
— Никакого юмора. В любви и на войне, как говорится, — Тео игриво усмехнулся.
— Я расколочу все твои шкатулки, Тео.
— Ну и ничего этим не изменишь. Магический контракт уже не привязан к шкатулке. Он внутри вас двоих.
Гермиона и Драко переглянулись, будто пытались понять в какой именно части их двоих этот контракт спрятался. И как его оттуда выжечь.
— Я тебе это еще припомню, Нотт, — прорычал Драко и направился к выходу.
Гермиона посмотрела на Тео с таким выражением, будто уже мысленно писала на него жалобу. Потом развернулась и последовала за Малфоем.
Они шли к точке аппарации от поместья Ноттов. Драко понемногу успокаивался. Она шагала рядом с ним в своих мыслях. Наверняка пыталась понять, как можно перехитрить этот контракт, лишь бы не оказаться с ним в замкнутом пространстве в романтической обстановке.
— Так значит, тебе нравится Шекспир? — решил разрядить ситуацию Драко. — Или только когда его с выражением читают овцы?
— Кому в Британии не нравится Шекспир?
Драко ухмыльнулся так, будто она сказала какую-то глупость. Он знал как минимум пару Пожирателей, которые бы опровергли ее теорию.
— Сто тридцатый сонет — не самый лучший.
Гермиона удивленно подняла на него взгляд.
— Не любишь земных женщин? Предсказуемо…
— Не люблю, когда пародируют чужие чувства.
— И что, хочешь сказать, у тебя есть любимый сонет?
— Сто шестнадцатый намного лучше, — сказал он, почти нехотя.(11)
Драко тут же пожалел, что затеял эту литературную дискуссию, которая вместо того, чтобы помочь ему отвлечься, приводила к абсолютно противоположному результату.
Она замолчала, слишком надолго для обычной беседы. Потом медленно проговорила:
— «Любовь не знает убыли и тлена. Любовь — над бурей поднятый маяк…»
Он опустил взгляд. И будто стал немного меньше, на несколько сантиметров ниже.
— Да вы, оказывается, романтик, Драко Малфой, — сказала она чуть тише, чем собиралась.
— Только когда дело касается поэзии, — буркнул он и упрямо уставился на булыжник у дороги, как будто тот был потерянным братом философского камня.
— Удивительно. Из всего сна, в душу тебе запал именно выбор сонета. Не клубника. Не пальцы. Даже не овцы. Сонет.
— Об остальном я предпочитаю не думать, — буркнул он, но слишком поздно. Румянец уже незаметно добрался до скул.
1) Хотя подобные замечания не соответствуют нормам объективного опроса, следует указать — респондент демонстрировал явные признаки неискренности или тревожности. Избегал смотреть в глаза, постукивал пальцами по столешнице, уровень потоотделения — выше нормы. Выводов не делаю. Но вы можете.
2) (в этом месте респондент громко хлопает ладонью по столу)
3) Чтобы в полной мере оценить масштаб события, стоит уточнить: всё происходило на глазах у как минимум пятидесяти свидетелей. И, как это обычно бывает, каждый из этой полусотни составил собственную версию произошедшего — от «они сначала поцеловались, а потом она отвесила ему пощёчину» до «он наслал на неё летучемышиный сглаз, а она в ответ сделала книксен». В результате весь Министерский корпус оказался в курсе, что между Малфоем и Грейнджер что-то произошло — вот только ни один свидетель не совпал с другим в показаниях. На фоне этого в столовой вспыхнула как минимум одна ссора, в отделе связи — две, а в коридоре у транспортного отдела — одна полноценная дуэль, в которой пострадали шкаф для мётел и репутация одного стажёра.
4) Если верить одной старой философской премудрости (в которой, скорее всего, сомневаются даже те, кто её придумал), человек в момент абсурдной угрозы выбирает абсурдную защиту. Например: котёл взорвался — значит, лучше вести себя так, будто ты просто проходил мимо. Иногда работает. А иногда заканчивается лекцией отца, с которой, увы, не справляются даже сильнейшие заглушающие заклинания. Да, я знаю, что это звучит как личная история. Нет, я не обязан подтверждать или опровергать это предположение.
5) Вопрос о том, почему Министерство продолжает доверять Малфою документы, которые он приравнивает к крестражам, остаётся открытым. Возможно, это форма терапии. Или, может быть, кто-то просто решил: раз он уже общался с Волдемортом, то уж и с бухгалтерией как-нибудь справится. Что же до взлома — если кто-то способен обойти мои защитные чары, я обычно не сержусь. Я интересуюсь, как они это сделали, и предлагаю сотрудничество.
6) Система цветовой классификации гостиных была введена покойным лордом Ноттом — предположительно, как воспитательная мера. Или, что вероятнее, чтобы в случае внезапного визита гостей все чувствовали себя одинаково потерянными. Мнение сына, разумеется, не принималось в расчет.
7) Вся эта история с павлинами произошла, когда обоим участникам было лет по семь. Малфой-мэнор, праздничный день, декоративные птицы, которые внезапно перестали быть просто украшением. Классический сценарий: «Погладь, он ручной», — сказал один ребёнок, и в следующий момент зачем-то громко хлопнул в ладоши. Павлин, как и полагается гордой птице, взбушевался и кинулся на другого мальчика. Пострадавший с тех пор не переносит ни пернатых, ни дружеских жестов без предварительной проверки на подвох.
8) Амортензор™ — потому что любовь, как и пространство, искривляется под давлением. Этот артефакт использует принципы магического тензорного резонанса (мы тоже не уверены, что это значит), чтобы вычислить, с кем у вас будет максимальная эмоциональная совместимость. Затем он мягко подталкивает вас навстречу друг другу… иногда с грацией гиппогрифа. Побочные эффекты варьируются от кратковременного раздражения до брака.
9) Теодор Нотт, конечно, не ожидал, что Малфой воспримет его шкатулку всерьёз — и не был удивлён, когда тот без особого энтузиазма запихнул её в самый дальний ящик. Тем приятнее было наблюдать, как впоследствии именно этот «бесполезный сувенир» запустил череду событий, в результате которых скептик оказался в весьма деликатном положении. Всё-таки иногда недооценённые изобретения решают судьбы.
10) Контракт, устанавливающий правила взаимодействия с магическим артефактом "Амортензор": 1) Пользователь обязуется прикоснуться к артефакту добровольно, трезвым (умственно, не обязательно физически) и без применения Империуса. 2) С момента активации Шкатулка устанавливает Резонансную Эмоциональную Связь (РЭС) с первым подходящим субъектом поблизости. 3) Совместимость считается подтверждённой при возникновении общих сновидений, непроизвольной тяги друг к другу и словесных перепалок с элементами флирта. 4) Артефакт обязуется не вмешиваться физически, но оставляет за собой право слегка подкорректировать реальность (и отношение пользователей друг к другу). 5) Рекомендуется в течение 24 часов организовать свидание, чтобы минимизировать побочные эффекты (навязчивые мысли и высказывания, повышенное сексуальное напряжение, изменение пространственных ориентиров). 6) Магическая связь не является проклятием. В большинстве случаев. 7) Разрыв РЭС невозможен, никак и никогда. 8) Пользователи несут ответственность за сломанные шкатулки, стертые личные границы и непредвиденные эмоции. 9) Все совпадения с внутренней драмой — не случайны. 10) Теодор Нотт не несёт ответственности ни морально, ни материально, ни эмоционально.
11) Ваш покорный слуга, к счастью, свободен от поэтической слепоты, присущей обоим героям, и остаётся верен сонету №154 — тому самому, что прекрасно описывает любовь как явление… опосредованное. Иногда, чтобы зажечь пламя, нужен не только факел, но и тот, кто его подложит.
Сон Гермионы Грейнджер, записанный с ее слов (с купюрами, сделанными ее же рукой)(1)
Если честно, я абсолютно не понимаю, с какой стати я должна тебе это все рассказывать. Ты что? Ладно, так уж и быть…
Тогда включай всю свою фантазию и попытайся представить себе магловскую ванную комнату. Что? Ну она маленькая, размером с твою кладовку, и все сделано из дешевого фаянса. Да, в ней тоже течет вода из крана. Вода, кстати, была удивительно правильной температуры — как будто кто-то сел и точно подстроил её под нас, под меня. Все покрывала душистая пена: воду, край ванны, увеличенной вдвое, и даже странички законопроекта, который я зачитывала вслух.
— …таким образом, любые ограничительные меры по передвижению вурдалаков в пределах сельских областей будут считаться нарушением их территориальных прав…
Драко тихо всхлипывал. Это было безумно мило.(2) Слёзы у него текли с такой же легкостью, с какой пар поднимался от воды.
— Это так… трогательно. Гермиона, я… — он всхлипнул особенно проникновенно, — я…
— Мне так с тобой повезло, Драко, — ответила я с самым естественным выражением лица, будто произносила эти слова каждый день между завтраком и планеркой.
Он шмыгнул носом и вытер лицо ладонью, тоже покрытой пеной.
Именно в этот момент, воздух между нами сделался особенно тёплым и безопасным, и я почувствовала под водой лёгкое движение. Чужая нога… его нога коснулась моей. Плавно, мимоходом. Но вместо того, чтобы отдёрнуть ее, я на мгновение задержала своё бедро на его. Пена скрывала всё, и потому было не осязаемо-неприлично, а осязаемо-приятно.(3)
Я чуть подалась вперёд, и наши колени снова коснулись под водой. (случайно!)
И тут между нами медленно проплыла резиновая уточка с платиновыми волосами, зализанными назад.
Люциус Малфой в форме утки молча качал головой, с плохо скрываемым упреком в резиновых глазах. Драко поерзал на месте.
— Почему он плавает в нашей ванне?
— Я с ним разговариваю, когда не могу решить какую-то проблему, — я с трудом скрывала смех, но чувствовала как меня переполняет любовь. К закону. К нему. К жизни.
Драко только хотел что-то сказать, как вдруг Люциус-утка издал писклявый кряк — резкий, протестующий, как будто кто-то больно надавил на его резиновое брюхо.
И тогда я проснулась. В недоумении. И с лёгкой… тоской.
Я отправилась в ванную просто умыться, смыть с себя этот кошмар. Но взгляд, как по команде, приклеился к ванне. Та самая. Неосознанно я потянулась за бутылочкой, примостившейся на краю. Поднесла к носу.
Да. Это был он. Тот самый запах — тёплый, уютный, с еле-заметным оттенком чего-то смущающе интимного.
Пальцы уже почти повернули кран, мозг начал тихо подсчитывать сколько минут займёт ванна, если быстро, и как можно объяснить опоздание… Но я резко остановилась. Развернулась. Так и не умывшись, ощущая, как ванна разочарованно провожает меня взглядом, пошла собираться на работу.
* * *
На этот раз Гермиона и Драко одновременно вышли из соседних каминов в холле Министерства. Нашли друг друга глазами, и Гермиона хихикнула, как-то не характерно, почти по-детски.
— Даже не думай! — бросил ей раздраженно Драко и направился в сторону лифтов.
— Извини, просто не каждый день на людей так действуют мои законопроекты…
— Это была пена, мне в глаза попала пена!
Он ткнул кнопку лифта, будто пытался пробить портал в другую вселенную, где шутки Гермионы попадали не так точно в цель. Вокруг уже собирались другие министерские клерки, ожидающие лифт.
— В любом случае, это было очень мило…
Драко развернулся к ней и слегка наклонил подбородок так, чтобы их лица оказались на одном уровне.
— Я думаю, тебе стоит прекратить, иначе я за себя не отвечаю.
Гермиона застыла, несколько людей вокруг них напряглись. И все потому что Драко произнес эту угрозу с такой интонацией, будто собирался наброситься на нее с поцелуями, а не проклятиями.
— Теперь мне действительно страшно…
— Я… я не так хотел это сказать.
Щеки Драко залились яркой краской. Гермиона никогда не видела, чтобы он краснел вот так. На секунду он напомнил ей того мужчину, с которым она во сне принимала ванну. Хотя, конечно же, того мужчины не существовало, и все это были проделки шкатулки, — напоминала она себе.
Лифт приехал, все набились в его тесную коробку. Гермиона не успела удержать равновесие и носом больно уперлась в ключицу Драко. Запах Château Décliné опять окутал ее. В этот раз парфюм никаких эмоций не вызывал, а казался просто подозрительно уютным.
— Ты же знаешь, что это всё шкатулка, — прошипел он ей в макушку.
— Сон, флирт или то, как твоя грудная клетка исправляет мне форму носа прямо сейчас? — вторила она его тону.
Где-то над левым плечом кто-то неловко кашлянул, будто прочищал горло, но на самом деле скрывал неудобство от подслушанного разговора.(4)
— Всё!
Лифт звякнул с облегчением, и толпа — как по команде — вышла, оставив их вдвоём. Слишком вовремя, чтобы быть случайностью. Гермиона отступила от Драко, странно задержала на нем взгляд.
— Разве это не твой этаж? — Драко указал на цифру за ее спиной.
Гермиона чертыхнулась и вставила сумку в щель между стеной и закрывающейся створкой.
— Нам надо кое-что обсудить, но опыт подсказывает, что о встрече договариваться нет нужды…
И протиснулась сквозь проем, выбираясь из возмущающегося лифта.
Она неслась по коридору, когда ее глаза вдруг зацепились за буклет на стенде: «Проект "Равный старт" — инициатива Драко Малфоя.» Яркие буквы, нарочито скромный шрифт, а под ним — улыбающийся Малфой с детьми на фоне Хогвартса. Настоящая глянцевая провокация.
— Что за… — подумала она. И тут же вспомнила: газета, лифт в понедельник, сожжённый номер Ежедневного пророка, злость, статья… проект. Тот самый.
Гермиона подошла к столу Майка и неуверенно постучала пальцами.
— Ты знаешь что-нибудь о проекте Малфоя?
Майк поднял на нее глаза и как-то понимающе оглядел. Губы его сомкнулись в тонкую линию.
— Субсидии маглорожденным? Ага. Ходят тут слухи…(5)
— Какие?
— Поговаривают, он пытается отца от домашнего ареста освободить.
— В смысле?
— Ну его семья жертвует Министерству приличную сумму на этот проект, Драко это все курирует, а Министерство позволяет Малфою-старшему свободно гулять по Англии.
— Но он же все еще под замком.
— Надолго ли?
Гермиона растерянно кивнула и направилась в свой кабинет. В голове роились вопросы о малфоевских махинациях, неоднозначности ситуации, в которой она оказалась, и нужно ли ей что-то со всем этим делать.(6)
Шкатулка всё ещё стояла на полке исходящих артефактов, гордо сияя безразличием. Теперь её не заберут до понедельника. Прекрасно.
Как будто услышав мысли Гермионы, шкатулка вдруг распахнулась, луч прожектора опять высветил ее черные грани и из нутра радостно прозвучало:
— Утро доброе!
— Нет.
— Твои чувства взаимны, но ты всё ещё ведёшь себя как на первых десяти страницах.(7)
— Значит, теперь мы разговариваем… Как вовремя!
Шкатулка абсолютно проигнорировала сарказм в ее словах и беспечно продолжала:
— Как видишь, у тебя ничего не получается без моего вмешательства. Давай попробуем еще раз, может, без самосаботажа и ненужных оскорблений?
— Засунь свое мнение куда подальше!
— Ты права, все-таки без оскорблений никак. Так даже лучше — все это так по-грейнджеровски. А теперь, пожалуйста, отложи свой ежедневник хотя бы пару минут и поживи немного.
Последняя фраза прозвучала тоном Макгонагалл, с которым она обычно отсчитывала провинившихся студентов, и Гермионе пришлось изрядно постараться, чтобы не послушаться ее приказа.
— Ты с ума сошла! Без ежедневника я же не смогу…
Гермиона оборвала себя — она поняла, что защищать свои привычки перед магическим артефактом это самый настоящий моветон.
Заботливым голосом из шкатулки опять донеслось:
— И всё-таки ты мой любимый персонаж. Смотри, даже твоя злость сносками оформляется.(8)
— Какой еще персонаж? Я — человек, очень раздраженный и готовый к рукоприкладству человек…
— Ты — элемент эротического великолепия. Так что слушай: ты и Малфой в командировке…
— Это ты мне так угрожаешь? И вообще, с какой стати меня бы отправили в командировку с ним?!(9)
— Вам достается один номер в отеле, и в нем только одна кровать…
— Я буду спать на полу — вопрос решен.
— Никакого пола! Вы лежите в тесной кровати, и он вдруг задевает тебя бедром…
Гермионе сразу вспомнилось мокрое бедро из ее сна, что навело на очень правильную мысль, что шкатулка просто-напросто над ней измывалась.
— И тут ты издаешь такой стон, от которого напрягается его мужественность…
— Мерлин, хватит!
— Он спрашивает: «Мне уйти?» А ты на него набрасываешься с поцелуем в ответ…
Гермиона покраснела, как Китайский огненный шар, вот-вот готовый испепелить Виктора Крама.(10) Шкатулка, конечно могла бы выдать какой-то комментарий по этому поводу, умело играя словами Драко и дракон, но она была слишком увлечена своей историей в тот момент. Гермиона бы в любом случае не оценила этой игры слов, так же как она не оценила историю о командировке. Она наконец взорвалась ядовитым поток слов:
— Ты — болезнь. Ты — магическое недоразумение. Я превращу тебя в ночной горшок!
В ее голове было еще очень много других менее приличных слов, которые она все же сдержала.
— Гермиона, милая, тебе просто надо прижаться к широкой и мускулистой груди Драко и глубоко подышать. Он, кстати, не против. Я проверила. Приступай.
Луч прожектора угас. Шкатулка замолкла. Гермиона смотрела на неё с неприкрытой ненавистью, усмиряя горячее дыхание. Она никогда в своей жизни не презирала ни одну вещь так сильно.
В комнату заглянул Майк:
— Ты с кем-то разговаривала?
— Ага, пыталась понять, насколько глубоко меня ненавидит Вселенная. Оказывается, что глубже не бывает. Я за кофе. Взять тебе?
— Давай.
Она подошла к кафетерию и, конечно, столкнулась в дверях с Малфоем. Он не двигался. Гермиона закатила глаза:
— Отойди, пожалуйста.
— Позволь мне полюбоваться тобой подольше, — произнёс он вместо того, чтобы отойти. Доля секунды — и его глаза расширились.(11)
Гермиона замерла, прищурилась.
— Что ты сказал?
— Я… — он нахмурился. — Хотел сказать, чтобы ты шла первой. Просто… дверь узкая.
Они встали в очередь. Малфой снова ощущался слишком близко сзади. Слишком… громко дышащий. Она было уже открыла рот, чтобы попросить его отойти, но злость опередила её намерения:
— Эта дурацкая коробка велела мне тебя обнять!
— И ты пришла сюда, чтобы выполнить ее указ? — он усмехнулся.
— Ты просто притягиваешь меня к себе как магнит, Драко, — вырвалось у нее вместо привычного: «Ты — ходячее проклятье, Малфой».
— Ну что ты, перестань, я и так не хочу от тебя отходить ни на шаг, — игриво ответил Драко.
Мгновенная пауза.
Оба переглянулись с выражением «что это было?!» Пожилой мужчина из транспортного отдела, что стоял в очереди перед Гермионой, обернулся к ним с интересом и какой-то одобрительной улыбкой.(12)
— Шкатулка, — прошипела Гермиона тише. — Она редактирует наши оскорбления?!
— Разве не чудесно, что она озвучивает наши чувства? — выдохнул он, а потом схватился за рот. — Мерлин, я же не это говорил!
— Ну конечно, ты слишком… — начала Гермиона с ядом, но услышала, как с её уст слетает:
— Ты слишком красив, чтобы на тебя долго сердиться…
Она побледнела.
Он рассмеялся. Искренне. Почти с облегчением.
— Никогда не мог устоять перед тем, как ты злишься, — пробормотал он сквозь смех, чуть запоздало пытаясь выдать это за иронию.
— Я уничтожу эту сводницу из ада, — прошипела Гермиона.
Она посмотрела на него с раздражением, и в этот момент подошла её очередь. Парень за стойкой уже знал её заказ. Два стаканчика, один с надписью «Гермиона», второй — «Майк, отд маг прав». Она кивнула в знак благодарности, забрала кофе и повернулась к выходу.
— Нам придется научиться говорить друг с другом цивильно, Ма… Драко. Потренируйся на утятах…
Их спонтанные сближения повторялись всё чаще, несмотря на то, что Гермиона им яростно сопротивлялась. Она выходила из кабинета только по крайней нужде: в туалет — строго без зрительного контакта, на кухню — исключительно за обедом, одаривая Малфоя у раковины ледяным взглядом.
— Я даже ничего не буду говорить на всякий случай, — бормотал он, смиренно полоща кружку.
Всё шло более-менее «нормально», насколько это слово вообще уместно в их ситуации, пока шкатулке не надоел статус-кво. Гермиона потянулась к дальнему ящику стола, неудобно балансируя на крае стула. Мир вокруг схлопнулся, и она решила, что упала, но нет. Она обнаружила, что сидит на чьих-то коленях. Точно не в своём кабинете.
Колени оказались теплыми, удобными и одетыми в тонкую серую шерсть, а принадлежали они Драко Малфою. Гермиона почти подпрыгнула, когда это осознала.
— Какой неожиданный сюрприз! — услышала она его голос за спиной. — Все-таки пришла за тем объятием?
Его ладони покоились на столе, обрамляли теплом ее плечи, действительно почти объятие. Она сбросила его руку и вскочила.
— Не понимаю, почему тебя это так веселит! — возмутилась она уже на достаточно безопасном расстоянии.(13)
— Ты очаровательно краснеешь.
— Ты тоже! — парировала она злобно.
— Шкатулка? — спросил он, будто не был уверен: это её голос или чужой?
— Личное наблюдение.
Она с вызовом посмотрела на него, и на его лице проскользнуло что-то похожее на удовлетворение.
— Вчера вечером я прочитала об эмоциональной синхронизации все, что смогла найти здесь в архиве. Из нее действительно нет другого выхода, кроме того, что определяется магическим контрактом.
Он задумчиво выдержал паузу.
— У тебя были планы на вечер?
— Ты что, в самом деле, хочешь пригласить меня на свидание?
Он издал удивленный смешок.
— Нет, предлагаю пойти со мной к семейному адвокату.
Гермиона сложила руки на груди и легонько топнула мыском туфли.
— Что, собираешься судиться со своим лучшим другом?
— Не судиться. Я хочу аннулировать его идиотскую магию.(14)
Она уставилась на него, прищурившись. А Драко продолжил:
— Контракт составлен… небрежно. Можно попробовать его разорвать. Если, конечно, ты не планировала называть меня своей «идеальной парой» ещё пару лет.
— Ну раз так. У меня не было планов на вечер.
— Хорошо, — он еще раз внимательно посмотрел на нее. — Слушай, если уж все настолько плохо, оставайся здесь работать. Зачем нам новые выбросы магии?
Гермиона обреченно вздохнула. Он был прав. Все лучше, чем снова оказаться у него на его коленях. Даже если там было тепло, уютно и приятно на ощупь…
— Дай бумагу. Мне нужны мои материалы. Попрошу Майка их сюда прислать.
— Твой помощник будет считать, что я взял тебя в заложники.(15)
Она собиралась саркастично подтвердить, что так оно и есть, но вместо этого у нее вышло:
— Мое сердце и так уже давно принадлежит тебе!
На лице Драко на секунду отразилось недоумение, как будто он принял это за правду. Впервые за все время, что Гермиона его знала, он не нашелся что съязвить в ответ:
— Ну что ж, буду беречь его как фамильную драгоценность.
Материалы дела, над которым она работала, прилетели по сети коммуникации спустя минуту. Гермиона принялась за дело. Она с недоверием заметила, что ей было комфортно сидеть за одним столом с Драко. Будто кто-то магическим способом стер из ее памяти и его лицемерие, и их прошлое, будто между ними всегда была вот такая умиротворенность.
Она украдкой рассматривала кабинет, когда поднимала взгляд от своих документов. На удивление, здесь не было зеленого. Совсем. Все в темных тонах, но сдержанно, почти по-домашнему. Какой-то смущающий порядок везде. Книжные полки забиты под завязку.
На подоконнике стоял небольшой цветок в горшке, за ним явно ухаживали. Но самое удивительное обнаружилось в углу на кресле — клубок красной шерсти и спицы. Даже её воображение вежливо отказалось строить теории на счет наличия этих предметов у Драко.(16)
Малфой постоянно поглядывал на нее. Он что-то читал, но Гермиона уже давно не слышала шелест переворачиваемой страницы. Объяснения тому у нее было два: либо это был такой интересный отрывок, либо он тоже не очень хорошо мог фокусироваться в ее присутствии.
Гермиона сделала очередную попытку погрузиться в работу. Перевод важного документа для ее презентации все никак не шел. Она раздраженно выдохнула, и ее гортань выдала какой-то полу-рычащий, полу-булькающий звук.
— Гре… Гермиона, ты всегда так громко работаешь?
— Нет, только когда что-то не получается.
— У великой Гермионы Грейнджер что-то не получается?
Гермиона громко цокнула.
— Вот тут, это написано на средневековой латыни. Никак не могу разобрать, что он с ней сделал…
— Средневековая не так уж сильно отличается от классической…
— Ты что и латынь знаешь?
— Часть чистокровного воспитания.
— Вас всех с ранних лет заставляют учить мертвый язык?..
— Не всех. Только тех, кто разочаровал родителей самим фактом своего рождения.(17) Давай переведу.
Гермиона передала ему пергамент.
— Здесь.
Драко провел пальцем по указанной строчке и быстро прочитал.
— Он превратил ее в шкаф…
— Замечательно!
Драко удивленно на нее посмотрел, улыбнулся одними губами.
— Я слышал, ты женщин обычно в банки сажаешь, а не в мебель превращаешь, хотя…
— Откуда ты?.. А, неважно. Это для проекта по созданию экспериментальных магических зон.
— Чтобы мужья превращали своих жен в шкафы в строго установленных Министерством местах? — догадался Драко.(18)
— Именно, — кивнула Гермиона. — Можешь письменно перевести?
Драко взял пергамент из ящика и написал несколько строк, протянул ей.
— Красивый почерк.
— Еще один плюс чистокровного воспитания.
— Никогда не думала, что мы найдем целых два, — усмехнулась она.
* * *
В офисе адвоката было душно. Всё здесь кричало о дорогостоящей респектабельности: массивный письменный стол, кресла из драконьей кожи (точно не искусственной — подумала Гермиона), и табличка на двери: Батист Брунсвик, старший партнёр. Конфиденциально.(19)
— Аа, мистер Малфой. По какому вопросу? — ровным голосом пробасил адвокат, не отрываясь от причёсывания своей идеально уложенной бороды.
— По ошибке подписанный магический контракт, — ответил Драко, присаживаясь в кресло так, будто собирался вести переговоры с вражеской армией, а не освобождаться от любовного проклятия.
Батист отложил гребень и глянул поверх очков на Гермиону.
— А дама кто вам будет?
— Гермиона Грейнджер. Коллега по несчастью, — ответил Драко невозмутимо.
— Тогда за неё отдельная плата.
— Отправьте счет на мой адрес. За нас обоих.
Гермиона резко повернулась к нему.
— Извини, что?! С какой стати ты будешь за меня платить?
— Вчера ты потратила весь вечер и половину ночи, читая трактаты про синхронизацию. Мы квиты.
— Я делала это для себя!
— А помогает это нам обоим. Твое время тоже стоит денег, — Драко повернулся к адвокату, протягивая ему контракт. — Вот, посмотрите.
Батист закатил глаза с мыслью «ненавижу влюблённых» и взял у него бумажку.
— Десять строчек? — он вскинул бровь. — Вы уверены, что это документ с юридической силой, а не… салфетка?
— Это изобретение Теодора Нотта, — мрачно добавила Гермиона. — Если хотите, можем принести вам сам артефакт… целиком.
— Нет, спасибо. Один раз я уже имел дело с Ноттом — никогда больше!
Он стал читать контракт. В воздухе повисло неловкое молчание, разбавляемое лишь скрипом кресла и постукиванием пальцев Драко, к которым у Гермионы уже успел выработаться иммунитет.
— Хмм… интересный язык. Пункт три: «Совместимость считается подтверждённой при возникновении общих сновидений»… мило. Пункт шесть: «Магическая связь не является проклятием»… Ха-ха, ну конечно.
Он поднял глаза.
— Вопрос: вы… уже целовались?
— Нет! — в унисон.
— Жаль. Это бы упростило дело.
Он ещё раз перечитал что-то, почесал висок, затем сложил пальцы в замок и посмотрел на них с видом хирурга, который сейчас объявит диагноз неизлечимой болезни.
— На мой профессиональный взгляд — и не забывайте, я беру по 120 галеонов в час за этот взгляд — самый простой способ «устранить» последствия и завершить временную привязку…
— …это свидание, — выдохнули они одновременно.
— Поздравляю. Вы понимаете магические законы. Это редкость.
— Мы друг другу даже не нравимся, — выпалила Гермиона.
Батист вздохнул, как человек, видевший слишком много человеческой глупости в слишком дорогих костюмах.
— Мисс Грейнджер. Я вам могу привести в пример сотни свиданий, на которых люди друг друга терпеть не могли. И ни одно из них не закончилось смертью. Иногда только легкой судимостью. Или браком.
— Великолепно, — буркнула она. — Просто волшебно.
— Уверен, вы можете придумать что-то получше, Батист, — надавил Драко.
— Впрочем, можно попробовать другой путь — через магическую дерегистрацию по статье 19-У, «Принудительное расторжение непроизвольной синхронизации»…
Он замолчал, призвал с полки собрание законов в шести томах(20) и пролистал первый. Потом второй. Потом плюнул.
— Но он требует либо официального диагноза из Святого Мунго, либо чтобы один из вас на самом деле умер.
— Потрясающе, — фыркнула Гермиона.
— Я не думаю, что совет уровня «сумасшествие или смерть» — это та юридическая экспертиза, за которой мы сюда пришли.
Голос Драко звенел так, словно еще чуть-чуть и он накричит на адвоката.
Гермиона вдруг инстинктивно накрыла его руку своей. Она сама не поняла зачем.(21) Драко вздрогнул, но руку не убрал. Говорить ему, видимо, тоже расхотелось.
— Вы уверены, что нет другого выхода? — спросила она.
— Абсолютно, — подтвердил Батист. — Хотите избежать проблем в отношениях — целуйтесь чаще. Я это всем клиентам говорю. Всё, следующая пара через пятнадцать минут. Вас проводить?
Они вышли из здания, в котором был кабинет адвоката. Драко сжимал кулаки. Быстрым взглядом он окинул улицу, повернулся к Гермионе.
— Выпьешь со мной? — он кивнул в сторону бара через дорогу, на котором красовалась вывеска то ли «Костяной рост», то ли «Костяной тост».
— Если я опять спрошу свидание ли это, и ты ответишь «нет», будет совсем не смешно.
— Никаких свиданий, Гре… Гермиона. Я пока еще не готов сдаваться…(22) — она заметила что-то странное в том, как он посмотрел. — Мне просто нужно от всего этого отвлечься.
— А я тебе зачем?
— Ну не одному же мне пить. К тому же, мне любопытно, сколько мы сможем продержаться без оскорблений, которые шкатулка любезно переделает во флирт, — его лицо просветлело, и он лукаво улыбнулся. — Можно даже устроить игру — за каждый флирт глоток.
На секунду Гермионе показалась эта идея довольно соблазнительной. Только лишь из соревновательного духа — она бы запросто доказала, что держать себя в руках она умеет лучше. Ну и вдруг некстати вспомнилось, что переносить его действительно намного проще, когда он пьяный. Его наверняка будет еще легче заставить покраснеть или выведать у него что-нибудь, например, про вязание.
— Не в этот раз. Я собиралась прочитать еще несколько книг об эмоциональной синхронизации.
— Все-таки ваш факультет порождает абсолютно непробиваемых оптимистов…
— Не путай оптимизм с отчаянием, Драко. Увидимся на работе!
— Увидимся во сне…
Она искренне улыбнулась, впервые за день, но тут же проглотила улыбку до того, как он заметил. Наверное, это будет приятный сон. Вернее, ужасный. Самый настоящий кошмар.
1) По этой причине интервью завершилось тем, что респондент немедленно перехватила пергамент из рук интервьюера с такой скоростью, с которой обычно совершают покушение на убийство.
2) В последствии пергамент у респондента был все же отвоеван и сохранен (потому что в какой-то момент она решила, что редактуры мало — и его нужно просто уничтожить). Поэтому, пользуясь возможностью прокомментировать ее правки, хочу заметить: я видел Драко плачущим. Неоднократно. Это зрелище — откровенно жалкое. Уже не в первый раз, выскажу искренние сомнения в психической устойчивости Гермионы Грейнджер, которая, между прочим, улыбалась, когда произносила эту фразу. Впрочем, и эти замечания, как и всегда, останутся без внимания.
3) Следует подчеркнуть, что вся вышеописанная информация была передана Гермионой Грейнджер добровольно — без применения сыворотки правды, ментальных заклятий, зелий или даже алкогольных напитков. Более того, пересказ сопровождался таким уровнем вовлечённости, будто она полностью забыла, кто именно выступает в роли ее собеседника. Ваш покорный слуга, между прочим, был готов выслушать её даже под оборотным зельем — исключительно в интересах науки, разумеется. Но такие средства, слава Мерлину, не понадобились.
4) На этот раз подслушанный разговор не вышел за пределы тонких перегородок лифта — в Министерстве всё ещё оставались сотрудники, которым было глубоко всё равно, что там происходит в личной жизни Драко и Гермионы. Одного из них звали Мартин. Всё, чего он хотел — это прибавку к зарплате, чтобы купить своему низзлу новую когтеточку. Каждый раз, когда в разговорах всплывали имена “Малфой” или “Грейнджер”, у него начинал дёргаться глаз. И, возможно, другие части тела.
5) Слухи действительно ходили. Насколько они были преувеличены — сказать сложно, особенно если опираться на Майка. Дело в том, что Майк имел склонность… приукрашивать, когда речь заходила о Малфое. Хотя, будь мы менее дипломатичны, называли бы это откровенной ложью.
6) Как позже призналась Гермиона, она усиленно убеждала себя, что ничего с этим поделать нельзя. Потому что на Малфоя ей, конечно же, плевать. А если министерская система настолько прогнила, что позволяет ворочать такими взятками, то, может, ей здесь вообще не место. А место — как раз таким, как Малфой. Может, ей просто уволиться? Делать что-то действительно полезное. Потому что, если подумать, когда Министерство позволяло ей делать что-то по-настоящему полезное в последний раз? Она не помнила.
7) Я долго пытался понять, почему шкатулка вдруг заговорила о каких-то страницах. Откуда ей знать, что я вообще пишу отчёт — и уж тем более, сколько в нём будет страниц? Объяснение получилось такое: в настройках шкатулки, созданной играть роль бодрой свахи, произошёл сбой. И она вдруг стала заядлой поклонницей сентиментальных романов. Правда, я таких романов никогда не читал, ну ладно, может только пару раз, но судить все равно не берусь. Оставлю это коллегам, изучающим поведенческие особенности магических артефактов. Или, возможно, литературоведам.
8) На этом месте я начал подозревать, что шкатулка всё же знает о моей рукописи. А это, в свою очередь, значит, что ею должны заинтересоваться мои коллеги, исследующие прорицательские способности артефактов. Что же до её упоминания “персонажей” — то тут уже без литературного анализа не обойтись. И желательно с участием специалистов по сюжетам, которые пишутся сами.
9) Как вы, вероятно, уже догадались, у меня и здесь есть подходящая история, связанная с Драко. В командировки с ним, к счастью, мне ездить не приходилось, но однажды я всё же совершил ошибку и согласился на совместное путешествие по Италии. После того, как он трижды вызывал колдомедиков, потому что посчитал “апероль” ядом, а затем умудрился уснуть поперёк кровати с фразой: “Ты просто завидуешь моей естественной симметрии” — я могу с уверенностью заявить: Гермионе действительно пришлось бы спать на полу. И возможно, даже под кроватью.
10) Для сравнения приведен самый ярко-алый дракон в своей когорте не только из-за очевидного внешнего сходства, но и потому, что в школе ходила шутка: если Виктор Крам сумел справиться с Китайским огненным, то и с Грейнджер у него был шанс. Ко всему прочему, именно эти драконы подчиняются командам через раз, поддаются дрессировке только после того, как прочитают дрессировщику лекцию о происхождении своего подвида, и, по мнению некоторых учёных, могут демонстративно закатывать глаза в процессе.
11) Объяснить его удивление предельно просто — Малфой никогда в жизни ни на кого не любовался, кроме собственного отражения.
12) Этого прелестного мужчину звали Гильдестан, и я имел честь пообщаться с ним на паре министерских вечеров. Он принадлежал к тому лагерю вечных кабинетных спорщиков, которые азартно обсуждали судьбу Малфоя и Грейнджер — и, разумеется, болели за их воссоединение. В данный момент он пытался прикинуть, сколько галлеонов сможет сорвать в споре с Гарольдом, потому что, с его профессиональной точки зрения, это воссоединение было не просто вероятным — оно было неизбежным.
13) Удивительно, но Гермионе действительно было не до конца ясно, что может веселить молодого человека в ситуации, когда симпатичная девушка внезапно приземляется ему на колени посреди рабочего дня. Возможно, дело было в том, что сама Гермиона не обладала достаточным опытом в искусстве спонтанного падения на мужские колени — и, скорее всего, вообще не стремилась этот навык развивать.
14) Малфой абсолютно не разбирается в оттенках идиотизма, и это неоспоримый факт. Поэтому я бы не принимал его суждения на этот счет всерьез.
15) О заложниках Майк, конечно, не подумал. Он просто решил, что проиграл эту битву — то ли против обаяния Малфоя, то ли против его кошелька. Впрочем, Майк не так уж хорошо знал Гермиону, поэтому ошибался на счет и того, и другого. На самом же деле, он проигрывал Малфою по всем возможным фронтам, и бумаги, чтобы их перечислить, не хватило бы даже в архиве Министерства.
16) Поэтому мы с радостью поможем Гермионе и раскроем секрет: вязать Драко научила Нарцисса, когда они оба находились под домашним арестом в поместье, ожидая суда после войны. Развлечений было немного, а перспектива вязания внезапно обрела странную привлекательность. Особенно под вечер, когда у Драко начинали болеть глаза — спицы оказывали на него и терапевтический, и медитативный эффект. За эти несколько лет он успел связать мне с десяток пар носков. Пока, правда, ни одну из них носить не представляется возможным. Не потому что жалко, а потому что выглядят они как ленты Мёбиуса — и я до сих пор не разобрался, куда в них совать ступню.
17) Следует уточнить: утверждение Малфоя не совсем корректно. Обучение латыни в определённых кругах действительно начинается в раннем возрасте, но утверждать, что оно автоматически означает родительское неодобрение — абсолютная ложь, произнесенная в тот момент, чтобы вызвать у собеседника жалость. Известны случаи, когда юные представители чистокровных семейств демонстрировали устойчивость к академическому давлению и при этом получали материнскую ласку. Дальнейшие размышления на эту тему, разумеется, заслуживают отдельной статьи, которую автор планирует написать следующей, опираясь на свой опыт и опыт своего социального круга.
18) Данный вопрос не лишён оснований и является настоящим бичом современного магического общества: в 2003 году Министерство опубликовало отчёт, согласно которому 84% зарегистрированных случаев трансфигурации супругов в мебель происходили не в профессиональных лабораториях и исследовательских центрах, а в частных домах, в ходе “тестовых настроек”. Самый громкий случай — инцидент с Арчибальдом Флинтом, чья супруга на протяжении трёх недель стояла у двери в прихожей, пока он, по его словам, “пытался разобраться, почему у неё теперь дверцы и такие глубокие полки”. Примечательно, что никто из гостей Арчибальда так и не заподозрил перемену во внешности его жены, что вызывает дополнительные вопросы к уровню социальной адаптации миссис Флинт до инцидента.
19) Тот еще прохвост. Если бы Драко сначала пришел ко мне, я бы ему выдал ту же самую речь, слово в слово, и при этом не прочитал бы ни одной строчки закона. Просто потому что у меня талант. А Батиста я как-то раз имел несчастье нанять — потом плевался так долго, что колдомедики мне посоветовали проверить слюну на родовые проклятия.
20) Все шесть томов являются наглядным доказательством того, что магическое право писалось одновременно шестью юристами, ненавидевшими друг друга. Так что если вам кажется, что эти законы противоречат друг другу — вам не кажется. Их задача — не помогать, а воспитывать терпение и покорность.
21) Мне она отказалась признаваться, что это произошло на самом деле. А по словам Драко, она просто не хотела лишних осложнений. Всем, казалось, было это на руку по дипломатическим соображениям… если не считать того, что ее ладонь задержалась на его заметно дольше, чем того требовала обстановка. Лично я делаю вывод, что шаловливые пальцы Малфоя, как и всегда, смогли добиться своего, даже если и с опозданием в несколько дней.
22) Под "сдаваться" Драко, конечно, имел в виду целый клубок смыслов, который даже Гермиона — при всём желании (коего у неё, заметим, не было) — в тот момент распутать бы не смогла. После недолгих размышлений я решил, что главные из смыслов были следующие: сдаться шкатулке и плясать под её издевательскую дудку, и — что куда интереснее — сдаться и признать, что он хочет не какую-то пародию на свидание, а самое настоящее. Со всеми последствиями.
Сон Драко Малфоя (передан здесь в сокращённом виде)(1)
Я стоял посреди просторной художественной студии. <…> На мне была тога. И лавровый венок. И… носки. Серые. В ромбик. Гермиона сказала, так нужно.
— Хм, — она поджала губы, оценивающе прищурилась, разглядывая меня, и вышла из-за мольберта. — Нет. Нет-нет-нет. Это все слишком натянуто. Твоя поза… Мне нужно… больше… простоты. Душевной наготы.
Она держала карандаш перед собой как дирижёрскую палочку. Одетая в одну лишь длинную льняную рубашку с закатанными по локоть рукавами, она выглядела как художница, решившая, что в этой реальности её главная задача — запечатлеть на картине суть Драко Малфоя. И, возможно, довести его, то есть меня, до лёгкой паники.
— Ты хочешь нарисовать мою… душу? — спросил я, чуть сдвинув венок в сторону. Бросил взгляд на зеркало. Волосы всё равно лежали идеально.
— Я хочу нарисовать твои ключицы. Без пафоса. Без изысков.
Я нервно сглотнул. <…>
— Может и без носков?
На подоконнике восседала сова в золотистом шлеме с красной щеточкой-гребнем на макушке. Перед ней — крошечный свиток. В клюве перо. В глазах — мудрость и вечный упрёк.
— Смело. Для человека с такими лодыжками, — прогудела сова, щурясь. Ее голос звучал как-то знакомо.
— Прошу прощения? — нахмурился я.
— Игнорируй, — бросила Гермиона. — Это Минерва, наша куратор. Она считает, что искусство рождается только через страдание.(2)
<…> Гермиона еще раз окинула меня пристальным взглядом.
— Носки оставь. Они делают композицию… живой.
Я покосился на сову. Потом на Гермиону. Потом на волшебную палочку, которую держал в руке. Почему у меня в руке была палочка? Чья она? И когда я ее получил?
— А это?..
— Мой любимый миф. Оружие женщины в мужских руках, — прогундосила сова, уже почти нежно. — Надеюсь, мозгов у тебя побольше чем у Ясона.
Гермиона меж тем отмахнулась от совы и вернулась опять к холсту. <…>
— Палочка нужна для композиции. Баланс формы, смыслов и доверия. Так. Сними тогу.
Я помедлил. Сова осуждающе ухнула.
— Ну раз уж мы говорим о художественной необходимости… — протянул я задумчиво.
— Конечно, все во имя искусства.
— Только если ты разрешишь мне повесить этот портрет над камином.
Гермиона удовлетворенно кивнула в ответ.
Я аккуратно сбросил тогу, свернул её и положил на стул рядом. Остался в одних носках. С палочкой в руке. И неожиданным удовольствием — от того, как дышит моё тело, от тишины, от мысли, что Минерва сейчас, должно быть, поражена моей открытостью… и, возможно, даже гордится мной.
Гермиона улыбнулась. В ней не было насмешки. Она рассматривала меня долго, медленно, словно хотела наизусть выучить все переливы кожи, все линии, впадины и изгибы.
<…Далее следует подробное описание того, что именно Гермиона рассматривала.>(3)
— Так лучше. Теперь ты настоящий.
Она подошла ближе и поправила венок, а потом медленно провела пальцами вдоль ключиц. На коже осталась дорожка от алой краски, ещё влажной, чуть холодной. Я вздрогнул — от прикосновения, от её взгляда, от загадочного импульса, что устремился куда-то вниз, путая мысли.
— Прости, рефлекс. Когда я рисую, я думаю руками.
— Не извиняйся.
Я чуть склонил к ней голову. Странное желание отбросить в сторону все и обнять ее наполнило меня до краев. <…>
Сова громко хлопнула свитком по подоконнику. И в этом хлопке мир начал постепенно растворяться.
Я медленно приподнялся, посмотрел на руки, провел ладонью по волосам. Ни лаврового венка. Ни краски. Ни Гермионы. Но ощущение, что я на самом деле показал ей себя, и не только в прямом смысле, все никак не уходило.
* * *
Драко появился в холле Министерства в обычное время, с привычной осанкой человека, у которого всё под контролем. И всё бы выглядело совершенно неприметно, если бы не едва уловимое напряжение в плечах и небрежно брошенный взгляд вправо — к камину.
Вчера утром она вышла оттуда со смешком. Легкомысленным, как будто утро четверга — это вовсе не наказание, а подарок. И с улыбкой, настолько очаровательной, что он потом безуспешно пытался вспомнить, под каким именно углом у нее изгибались губы.
Но сегодня оттуда выходили другие, абсолютно не интересующие его министерские клерки. Они задевали его плечами, недовольно бурча что-то под нос.(4)
И вдруг — голос. У самого уха. Тот, который этой ночью требовал, чтобы он разделся во имя искусства.
Это воспоминание пустило вдоль позвонков тонкий разряд — от электричества ли, унижения, или от какого-то странного мазохистского удовольствия — было не разобрать.
— Доброе утро.
Он вздрогнул и, не оборачиваясь, направился к лифтам.
— Надеюсь, в этот раз ты не будешь комментировать мои лодыжки? — он бросил через плечо.
— Это было бы несправедливо, их уже во всю раскритиковали за меня.
Драко улыбнулся. Гермиона самодовольно продолжила:
— Хотя, может мне стоит прокомментировать другие части тела…
— Видом которых, напомню, ты так бесстыдно наслаждалась.
Твердый ритм гермиониных шагов чуть сбился на секунду, но она уверенно парировала:
— А может, сон просто показал твои скрытые желания?
— Никогда не желал быть оскорбленным совой в древнегреческом шлеме.
Они вошли в лифт, Драко нажал на кнопку лифта ее и своего этажа.
— У меня нет никакого желания падать на твои колени опять, — строго начала Гермиона. — Поэтому сегодня будем работать в моем кабинете…(5)
И тут произошло странное. Свет в лифте вдруг погас — и перед глазами всплыла та самая вечеринка. Она стояла у барной стойки, покручивая бокал вина. Распущенные волосы, расслабленные плечи — он видел ее такой крайне редко, почти никогда.
— Аа, Малфой. Разве тебе не запретили подходить к магглорожденным ближе чем на десять метров?(6)
Он, почти незаметно шатаясь, добрался до стойки и с громким стуком поставил на нее свой бокал. Очень заметно подвинулся к ней, хотя думал, что действует предельно деликатно.
— Только когда они начинают пафосно зачитывать законопроекты на публику.
Гермиона фыркнула и чуть наклонилась к нему, чтобы прошептать:
— Ты просто завидуешь моим… ораторским способностям.
Драко усмехнулся, как будто услышал в этом понятную только ему шутку.(7)
— Я завидую всему, что ты делаешь лучше меня, Грейнджер.
Гермиона подняла на него глаза и на его губах прочитала что-то похожее на «а, всё равно никто не поверит». Она собиралась отвести взгляд по знакомой дуге, но Драко уже подался к ней навстречу и вписался в этот полукруг, увлекаясь с ней вместе в начатое движение. Его губы настигли её в самой середине, и они вдвоем дошли до конца этой фигуры — в поцелуе, в котором не было ни толчка, ни паузы, только плавность и внезапное головокружение.
Тусклый свет лифта вернул их в реальность.
— Со стороны выглядит еще красивее… — пробормотал он.
— Ты тоже видел… нас?
Он кивнул, не в силах больше ничего из себя выдавить.
— Это уже какая-то психоэмоциональная атака… Ладно сны, но это…
— К тому же не правда… Не до конца…
— Что?
— Так посмотреть, то получается, я на тебя напал с поцелуем.
— Так и было.
— Она выключила воспоминание в очень удобном месте…
— Драко!
Лифт звякнул и открыл дверь на ее этаж.
— Пожалуйста, не задерживайся, — скомкано бросила Гермиона, не глядя на него.
И лифт унес его дальше наверх.
Он появился у дверей её кабинета раньше, чем она успела разложить бумаги. Видимо, страх перед возможными последствиями победил гордость. Шкатулке понадобилось всего лишь четыре дня, чтобы усмирить пылкий нрав. Либо — и я склоняюсь к этому варианту — он на самом деле хотел быть там.
В руках Малфой нес коробку, доверху набитую свитками, и книгу в другой руке. Поставил коробку на пол, а книгу перед ней на стол.(8)
— Это тебе.
— Что это?
Она взяла в руки книгу.
— «Опыты на грани»?(9) Я уже давно ее ищу. Ее изъяли из всех библиотек. Как ты…
— Ну до библиотеки в мэноре видимо еще никто не добрался.
— Ты ее забрал из мэнора? Для меня?
— Подумал, что она пригодится в твоем проекте. Иначе мне придется переводить твою латынь весь день.
— Спасибо, Драко, — она в неверии переводила взгляд с его лица на книгу в ее руках. — Надеюсь, у тебя не будет проблем из-за того, что ты её… забрал?
Он пожал плечами, будто вопрос не имел значения.
— Он вряд ли заметит. Не из тех, кто перечитывает.
— Он?
— Один старый коллекционер.
Она прищурилась.
— Слишком ценный экземпляр, чтобы остаться незамеченным.
Он тихо выдохнул, не глядя на неё.
— Мой отец — мастер игнорировать очевидное, так что я бы не волновался на этот счет…(10)
Он достал документы из коробки и сел напротив, демонстративно погрузившись в работу. Взял перо, принялся делать пометки. Правда, перечитывать этот документ потом было решительно невозможно: ни одна из его записей не имела к содержанию документа ни малейшего отношения. Зато, возможно, вкупе они представляли собой красивый узор, если смотреть под углом и прищурившись.
Но иллюзия рабочего равновесия продержалась недолго. Шкатулка, как всегда, вовремя почувствовала слабость противников и тут же выдала новый спектакль — ровно в тот момент, когда оба начали верить, что смогут вести себя как взрослые волшебники, а не актеры магической мыльной оперы.
Драко увидел свою кровать в ярких солнечных лучах и ее кудри разметавшиеся по подушке. Он проснулся первым. Он помнил тот неприятный скрежет под ребрами, что не давал ему больше уснуть. Протянул руку и убрал в сторону завиток, диагональю перечеркнувший ее лицо, задержал пальцы на щеке.
Она проснулась с улыбкой, но с каждой секундой, что она возвращалась в свое тело, эта улыбка тускнела, пока не исчезла совсем. Грейнджер притянула простынь, чтобы прикрыть голую грудь, приподнялась на подушках. Она смотрела на него так пристально, что даже пресловутое «доброе утро» не посмело сорваться у него с языка.
— Мы же не будем делать из этого трагедию? — наконец спросила она.
Драко криво усмехнулся.
— Конечно, не будем.
Она собрала вещи по комнате, все еще укутанная в простыню, и скрылась в ванной. А он уткнулся носом в подушку, на которой уже больше не было никаких кудрей, но остался их запах, позволивший ему еще одну минуту душистого наваждения.
— Мда… — протянула Гермиона, что сидела перед ним в кабинете, как-то обреченно.
Драко пытался отчаянно прочитать на ее лице, что же она поняла из этого. Она ведь проницательна, она все поняла.(11)
— С трагедией мы как-то не угадали… — сказал он осторожно.
Гермиона только метнула злобный взгляд на него в ответ.
— Ладно-ладно, просто пытался как-то снять напряжение…
— Вы так мило смотритесь вместе, я прямо не могу! — пропищала шкатулка со своей полки.
— Заткнись! — рявкнула Гермиона.
— Гермиона, ну когда ты уже поймешь, что со мной так нельзя? Все что я делаю — исключительно в ваших интересах. Ну и за подписки…
— Что она от тебя хочет в этот раз? — спросил Драко.
— Все того же, глупый. Сходите уже на свидание! Ну или хотя бы признайтесь в чувствах.
— Нет! — одновременно вырвалось у них.
— Ну что ж, тогда я достаю свою любимую папку «Принудительное сближение: избранные сюжеты».
— Она каждый день тебе эти байки рассказывает? — спросил Драко, слегка приподняв бровь.
— У меня уже перенасыщение ее сюжетами.
— Кхм… Итак, в магической Британии принимают закон об обязательных браках между несовместимыми личностями. Совпадение? Не думаю.
— Она что, угрожает поменять магическое законодательство?(12) — подняты у него были уже обе брови.
— А вчера угрожала отправить нас вместе в командировку…
— С какой стати нас бы отправили вместе в командировку?
— И вас насильно поженили…
— Тут она не так уж и ошибается. Эти чертовы брачные контракты… отец пытался мне подсунуть несколько…
— Вы живёте вместе, но спите в разных спальнях. Всё чинно-благородно, холодная вежливость. До тех пор, пока…
— Не очень правдоподобно — вежливость, от тебя? — пробормотал Драко.
— То есть неправдоподобность закона о браках тебя не волнует?
— Пока Драко не снится кошмар…
— А почему сразу мне?
— Потому что ты выглядишь так, будто тебе снится что-то ужасное даже при свете дня, — ответила Гермиона. В голосе был сарказм. В лице — напряжение.
— Она садится рядом. Тихо. Просто чтобы убедиться, что ты в порядке. И в какой-то момент...
— Дай угадаю, — перебила Гермиона. — Он задевает меня бедром, а я набрасываюсь на него с поцелуем?
Шкатулка вдруг громко расхохоталась.
— Я знала, что мы найдем с тобой общий язык, Гермиона.
— Что происходит вообще? — пунцовый Драко растеряно смотрел то на Гермиону, то на шкатулку.
— Разве не понятно? Поддерживаю разговор о твоих крепких мужественных бедрах!(13)
Гермиона внезапно сорвалась. Молча схватила шкатулку с полки и вышла из кабинета, стуча каблуками так, будто собиралась втоптать все свои чувства в податливый линолеум. Водрузила артефакт на стол перед Майком:
— Отнеси ее в отдел магических артефактов, сил моих уже больше нет!
И, не дожидаясь ответа, вернулась в кабинет, где Драко всё ещё сгорбленно сидел, как человек, которого только что прокляли без всякой магии.
— А ты, — злобно бросила она, опускаясь в кресло, — прекрати дышать так громко!
Но шкатулка не собиралась оставлять их в покое. Драко едва коснулся пергамента, задерживая дыхание, как мир потемнел, и перед глазами снова возникла спальня. Полутень, простыни и тела. Их тела. Они были в том состоянии, когда тепло внутри — не от камина, а от выпитого, от взгляда, от беспечности.
Обнажены, но их это не смущало. Утихающая дрожь в теле. Их ноги переплетены. Прижаты друг к другу. Его ладонь скользит по ее бедру вверх без цели, без намерения, с нежностью, которой он в себе не знал. Её пальцы — на его спине, притягивают его, стягивают кожу.
Видение исчезло, как будто кто-то резко дёрнул занавес и включил яркий офисный свет. Кабинет вернулся, резкий, скучный. Драко моргнул — и увидел перед собой Гермиону. Она дышала тяжело. И ее глаза — глаза, в которых ещё отражалось их «после» — смотрели прямо на него.
Он молча провёл рукой по лицу, потом — по волосам. Перевёл дыхание. Вернул взгляд к ней, и это была ошибка. Неисправимая. Ее губы… Он почувствовал, как вспыхнули уши. И всё остальное.
— Драко, это уже невозможно… — прошептала она. — Ещё одно такое «видение», и я… и я серьёзно кого-нибудь оглушу.
Румянец разливался по щекам, волна раздражения смешивалась с желанием, со страхом, с горьковато-сладким осадком.
— Да… такими темпами, — пробормотал Драко, — шкатулка покажет нас в процессе. С комментариями.
Он, вопреки ожиданиям, не усмехнулся. Он был слишком напряжён. Даже испуган, по-своему.
— Если этой шкатулке так хочется свидания — пожалуйста, — наконец выдохнула она. — Но оно будет на моих условиях.
— И… какие у тебя условия?
— Без свечей, без поцелуев. Просто чай. В сквере. За углом.
— Классика романтического жанра. Ладно, — он кивнул, достал что-то из коробки, убрал в карман. — До обеда пара минут. Пошли сейчас. Пока ты не передумала.
Она молча кивнула, стараясь не думать, не вспоминать — стереть из памяти все эти образы, увлекающие мучительной истомой грудь и кончики пальцев.
Безуспешно. Конечно, безуспешно.
Они вышли из Министерства, держа в руках по кружке горячего чая. Драко чувствовал себя нелепо — как будто его пригласили на свидание по ошибке, а он всё равно пришёл, потому что пообещали угощения.(14) Как у неё вообще повернулся язык назвать это свиданием? Даже если — формально.
Они дошли до ближайшего сквера, как предлагала Гермиона, и устроились на скамейке, глядя на пустую клумбу и унылую птицу, ковыряющуюся в урне. Малфой посмотрел на свою спутницу с лёгкой ухмылкой — не слишком пристально, но достаточно, чтобы она заметила — и покачал головой.
— Что? — она поймала его взгляд.
— Ни одна шкатулка на это не купится, Гермиона. Со своей скрупулезностью она нас раскусит на раз-два.
Он, не моргнув глазом, вылил чай в клумбу сбоку и потянулся к ее кружке с видом заговорщика.
— Дай сюда. У нас абсолютно неподходящий напиток для этой ситуации.
Гермиона с легким недоумением протянула кружку. Драко и ее вылил в ту же клумбу с мыслью что газон, конечно, не заслужил, но романтика требует жертв. Он аккуратно поставил обе кружки между ними, как театральный реквизит. Затем достал из внутреннего кармана фляжку.
— Драко, если ты пытаешься спиться — мог бы выбрать более подходящее место, чем скамейка у Министерства.(15)
— Чай — для переговоров. А у нас, как ни крути, свидание. Даже если и не настоящее.
Он налил золотистую жидкость в кружки и протянул одну из них обратно Гермионе. Она понюхала и, нахмурившись, подняла на него взгляд с выражением: «ты в своём уме?»
— Мы же, между прочим, всё ещё на работе!
— Если после всего, что мы пережили, ты никак не можешь позволить себе расслабиться — у нас серьезные проблемы.
Гермиона посмотрела на него, потом на кружку — морщина между бровей глубже прорезала её лицо. Она помедлила, сделала крошечный глоток, чисто из профессионального интереса, и против ее воли внутри разлилось приятное тепло.
— Проверку проходит? — поинтересовался Драко.
— Я в твоем вкусе и не сомневалась. Но в сквере у Министерства? Посреди рабочего дня? Серьёзно?
— Не благодари, — он усмехнулся. — И так, с антуражем у нас провал, значит, разговор должен это как-то восполнить.
— Ну и какая же тема у этого «свидания»? — Гермиона наигранно показала пальцами кавычки.
— Шкатулка ведь и тебе нарисовала портрет идеального партнёра — чем не тема?
— Ты хочешь поговорить о моих предпочтениях?
— Если уж нас заставляют изображать свидание, можно хотя бы сделать его интересным. Или ты боишься, что я узнаю о тебе что-то неприличное?
— В этом я сильно сомневаюсь.
— Не стоит меня недооценивать, дорогая.
— Дорогая?
— Шкатулка не дает мне называть тебя Грейнджер, приходится выкручиваться. Или ты бы предпочла «любимая»?(16)
Гермиона фыркнула.
— Дай угадаю, как она тебе описала твой идеал? «Высокий, сложный, привлекательный — но в меру, чтобы не раздражал». То есть, буквально я, если сделать пару исключений.
— Под твое описание ты подходишь и без исключений, Драко.
— Значит угадал?
— Мне плевать насколько ты высокий, сложный или привлекательный.
— Ну на счет последнего, признай, ты слукавила… Еще?
Он приподнял перед ней фляжку.
— Только чуть-чуть… Налить, в смысле…
Она сначала смутилась — неуверенно улыбнулась, глядя в кружку, будто искала там правильные слова. Но алкоголь расправил её осанку, сделал голос мягче, взгляд каким-то обволакивающим. Драко заворожено смотрел на ее губы, пока они произносили:
— Да и слукавила тоже… чуть-чуть
Слегка дрожащей рукой он подлил ей еще из фляжки.
— Ну раз мы говорим по душам и немного подшофе, не расскажешь, что именно тебе кажется во мне привлекательным?
— Ты просто напрашиваешься на комплемент.
— Не без этого.
— У тебя очень выразительные ключицы, — сказала она с вызовом.
Драко задержал на ней взгляд на секунду и громко прыснул. Гермиона засмеялась вместе с ним.
— Мне даже как-то говорили, что их необходимо запечатлеть на картине.
Они все еще немного посмеивались.
— А как тебе шкатулка описала твоего партнера?
— «Обворожительная гриффиндорка, которая не может перестать всем вокруг говорить, как им жить.»(17)
— Правда?
— Конечно, нет. Она это сказала другими словами, — Драко усмехнулся.
Лицо Гермионы вдруг потемнело — всё, что было в нём лёгким и манящим, испарилось в одну секунду. Она серьезно подняла на Драко глаза.
— Драко?..
— Кажется, я знаю этот взгляд, и он не сулит ничего хорошего, — он все еще улыбался.
— Ты со мной флиртуешь.
— Я думал, так обычно ведут себя на свидании, разве нет?
— Мы на псевдо-свидании.
— Я всего лишь пытаюсь убедить шкатулку, — улыбка его стала чуть менее уверенной.
Она помолчала немного и все таким же серьезным тоном спросила:
— Ты думал о том, что шкатулка может быть права?
Улыбка совсем испарилась с его губ.
— Постоянно…
— А если она права… если мы правда подходим друг другу, как это сочетается с тем, что было в школе? И с тем, что между нами сейчас?..
Она сказала это так, будто просто думала вслух — но Драко всё равно уловил в её словах укол. И он был к нему не готов. Потому что этот разговор… он знал, чем такие разговоры заканчиваются. Знал ещё тогда, много лет назад, в тот самый момент, когда позволял себе быть жестоким, трусливым, жалким.
И уже тогда он решил: от подобных нападений можно уворачиваться всю жизнь. Ведь для себя он давно всё разложил по полкам — развесил ярлыки на каждом воспоминании: что было мерзко, что можно простить, что стоит забыть, а что — лелеять как незаживающую рану. И он, архивариус собственной боли, закрыл к ним доступ даже для самого себя. Но он забыл, что кому-то может быть интересно порыться по пыльным стеллажам его прошлого, потому что только там этот кто-то мог получить ответы на свои вопросы.(18)
— Похоже, ты не очень понимаешь, что сама чувствуешь.
— Не надо… — она вдруг вспылила. — Я прекрасно все понимаю про себя.
— Тогда объясни мне на милость, как ты оказалась в постели с таким мерзавцем как я?
— Это другое…
— Когда вдруг комплименты стали опаснее, чем твои пальцы на моей мошонке?
Гермиона дёрнулась, как будто слова залепили ей пощечину.
— Это тело, Драко, рефлекс. А ты… мне непонятно как ты мог кричать… все эти гадости тогда, а теперь сидишь рядом и ведешь себя…
— Как?
— Как будто я что-то для тебя значу…
— Гермиона, я был ребенком…
— И что?! Мы все были детьми. Это не оправдывает… ничего. А теперь ты еще и магглорожденых используешь для своих … что бы это ни было… Как это все понимать?
— Что ты хочешь от меня услышать? Извинения? Ты сама знаешь, что это ничего не исправит!
— Значит, не будем об этом говорить, сделаем вид, что ничего этого не было? Будем просто держаться за руки и целоваться под яблонями?
Драко не хватало воздуха — лёгкие сжались, стали крошечными, как у домового эльфа. А сам он, наоборот, казался себе слишком громоздким, занимавшим на этой треклятой лавке намного больше места, чем имел на то право.
— Говорить? Я не знаю как об этом говорить! Ты думаешь… ты правда думаешь, что мне легко на тебя смотреть, когда ты рядом... все время? Зная, что ты должна… презирать меня. За всё. За всё, что я сделал. А ты… ты вдруг смеёшься над моими шутками, и смотришь на меня так… как будто… как будто всё в порядке. И я… хочу, чтобы ты не переставала. Смеяться. Над ними. Никогда. Это ненормально!
— Хоть в чем-то мы с тобой согласны!
Он поймал гермионин взгляд и нашел в нем удивление и догорающую ярость. Она хотела его настоящего, вот, пускай получает.
— А мой проект… я вообще не понимаю, что тебе… ну, что тебя не устраивает! Я, чёрт возьми, на каждом этапе думал — а как бы поступила Грейнджер? Что бы она сделала? И всё равно — что бы я ни делал, тебе всё… всё мало, всё не то!
Между ними повисло неловкое молчание. Он через силу усмирил дыхание и спокойнее добавил:
— Гермиона, я жалею о каждом брошенном с твою сторону оскорблении, о каждом презрительном взгляде и унизительном заклятии. Но доказывать я тебе ничего не собираюсь.
Он встал.
— Я думаю, на этом наше свидание подходит к концу. Спасибо за разделенную со мной лавку.
Он слегка поклонился и быстрым шагом ушел к Министерству. А Гермиона осталась сидеть в сквере. Почти допитая кружка — в её руке, пустая — у бедра.
Во сне всё было просто: тога падала на пол, и ничего не мешало быть честным. В жизни снять с себя этот слой — тот, что скрывает не тело, а всю эту дракклову архивную систему — было почти невозможно.
А Гермиона… Она была невероятно далека от той женщины, что вручила ему свою палочку. Как будто сон издевался над ними, дразнил вырезанным эпизодом из жизни, которой у них никогда не было и быть не может.
Драко шел к Министерству и с удивлением заметил, что каждый шаг дается ему все легче — словно кто-то наконец снял с его щиколоток невидимые грузы. А это, как ему казалось, значило, что шкатулка разжала свои цепкие когти, и теперь они с Гермионой наконец свободны.(19) И правда: остаток дня они не притягивались друг к другу, не ныряли в чужие воспоминания, не обменивались ни колкостями, ни флиртом. Всё было… спокойно. Только не думать о ней, как выяснилось, было намного сложнее чем сражаться с видениями.
Примечания:
Разве не замечательно, что "Пятница" вышла в пятницу? Если у вас появились какие-то эмоции пока вы читали — от улыбки до тихой грусти — буду очень признательна, если вы поделитесь. Потому что я сидела сегодня и тихо хихикала пока правила последние сноски. Хочется узнать, хихикает ли там кто-то по другую сторону экрана. ❤️
1) Так как исходная версия заняла несколько свитков, испещренных самопишущим пером, и у Драко Малфоя абсолютно не было никакого желания ни редактировать ее, ни подстраиваться под запросы интервьюера.
2) Через страдание рождается много что — подавленные чувства, тревожная привязанность, потребность в валидации собственной ценности, склонность к драме, незаконченное высшее по магическому искусствоведению и, в особо тяжёлых случаях, поэтические высказывания в духе "сердце — это холст, а ты мой кракелюр".
3) Которое, должен признаться, не так уж сильно удлиняло этот раздел, но было изложено с такой любовью к деталям, что покраснеть пришлось бы даже всей нашей кафедре магической социологии — а это группа людей, которая когда-то официально обсуждала символику сексуальных ролей оборотней в период пассивной фазы луны. Заметки того коллоквиума до сих пор считаются утерянными.
4) Эти бурчания ранжировались от "…раньше хотя бы скромнее был, а теперь ходит везде, взгляд не скрывает, как будто ему все можно…" до "…я бы тоже ходила, как будто мне можно, будь у меня такие скулы…" Одна девушка даже вложила в его карман любовную записку, которую он обнаружил через полгода, и пришел к Гермионе за советом, стоит ли ему на нее ответить, на что получил папкой по голове.
5) Заявления «я не собираюсь падать к нему на колени» обычно звучат за три сцены до того, как буквально это и происходит — иногда даже не метафорически, а физически. Просто статистика. В соответствующем департаменте ведётся график учета.
6) Этот запрет действительно лежал на Малфое в течение первых трёх лет после суда над Пожирателями. Формулировка звучала как «в интересах общественной безопасности», но, по сути, ограничения были призваны защитить не столько общество от него, сколько его самого — от вполне справедливого гнева магглорожденных. Кто знает, что они захотят с ним сделать — и будут, откровенно говоря, правы. После подачи обжалования, усердной работы трёх адвокатов (включая Батиста, который однажды сравнил это дело с "реабилитацией циррозной печени"), и пары нервных срывов в зале заседаний, запрет всё-таки сняли. Малфой получил должность в Министерстве, где, как выяснилось, контролировать, на каком расстоянии ты находишься от людей, физически невозможно. Особенно если ты — Драко Малфой, и испытываешь определенные чувства к очень определенной молодой особе.
7) Малфой, как и положено человеку с извращённым восприятием действительности, услышал в словах про «ораторские способности» нечто, что Гермиона, возможно, вовсе и не имела в виду. А может, и имела — на чём Драко, разумеется, будет настаивать. Но, учитывая, чем всё в итоге закончилось, делать вид, что это был исключительно невинный комментарий, уже бессмысленно.
8) А за его плечами маячил уже набивший всем оскомину Майк, которому Гермионе пришлось настойчиво объяснять, что Малфоя она пригласила сама — и да, она его действительно ждёт. Вы можете спросить, почему я вообще трачу столько внимания на помощника Гермионы, хотя он явно не самый значимый игрок в этой истории. Всё просто: последний раз, когда я был в архивах Министерства, именно Майк попытался вызвать охрану, утверждая, что я незаконно проник в читательский зал. Он, конечно, был прав. Но, строго говоря, не имел никакого морального права так радостно это подчеркивать.
9) «Опыты на грани: Этические и структурные риски автономной магии» Эвандры Гримли — это внушительный том, охватывающий пять веков экспериментальной (и, скажем прямо, чаще всего запрещённой) магии и её последствий для слишком увлечённых волшебников. Среди прочих описанных в книге последствий — выросшие в самых неподходящих местах хвосты (и иные анатомические неожиданности), а также случаи непредвиденного воскрешения старых врагов, которых потом, по всем магическим нормам, приходилось содержать. Иногда буквально: например, делить с ними ванну и пансион, потому что ни один уважающий себя волшебник не хотел их приютить, а как известно, мы в ответе за тех, кого воскресили.
10) Драко здесь отсылается к любопытному факту: мистер Малфой с поразительным спокойствием мог не заметить исчезновения дивана из любимой гостиной, изумрудных серёжек матери из оставшейся после Нарциссы шкатулки, домового эльфа — и даже целой клумбы роз из сада. Всё это действительно постепенно пропадало из мэнора, а он даже ухом не повёл.
11) Они, наивные, решили, что быть взрослыми волшебниками — это не то же самое, что оказаться в дешёвой мыльной опере. Но на поверку выходит: отличается это разве что ценой мыла, длиной реплик и тем, что трагедия прячется не в пощечинах, а в затянувшемся взгляде и небрежно перекинутой через плечо простыне. Что до Гермионы — да, она что-то поняла. Просто в тот момент, когда Драко решил, будто её пронзило великое озарение о его тайной любви, она, скорее всего, просто пыталась понять, как именно дошла до Малфоя, и как это все исправить.
12) Если вы думаете, что такой закон — уж слишком абсурден, чтобы его на самом деле приняли, вы, вероятно, никогда не читали сборник "Изменения в семейном праве магической Британии, переиздание 17-ое". Там, например, есть пункт о законности участия родового артефакта в выборе супруга для всех членов семьи — с правом голоса. Магическое законодательство вообще легко перекраивается в умелых руках — особенно если за поправку голосует кто-то влиятельный, мстительный, или уверенный, что личное счастье не может быть достигнуто естественным путем. Лично меня такой закон удивил бы совсем немного. И я бы просто пошёл срочно искать себе жену — пока кто-нибудь не выбрал мне Риту Скитер. Может, это был бы симпатичный дементор с добрыми глазами и надзорным правом на пожизненное. Или еще хуже, кто-нибудь с Пуффендуя в уютном свитере и бутербродом с маслом в руке.
13) Исследователи харизмы Малфоя давно пытаются разобраться в феномене его бедер, который некоторыми учеными считается вопросом намного более первостепенным, чем кисти его рук. Учитывая, что анатомически они не представляют собой ничего выдающегося (ни по пропорциям, ни по функциональности), остаётся только предполагать, что дело в психосексуальной проекции, фоновом магическом поле или проклятии особого рода. По этому поводу была даже организована отдельная конференция — «Бёдра и власть: границы притяжения», на которой, впрочем, никто так и не пришёл к однозначному выводу. Самым честным докладом оказался тот, в котором автор просто повторял: "Ну посмотрите на них. Ну посмотрите же."
14) Сколько раз Драко оказывался где-то просто потому, что ему пообещали угощение — не сосчитать. На сладкое его можно было заманить и в ситуации куда менее приятные: скажем, на ежемесячный клуб икебаны, который его мать когда-то устраивала для чистокровных дам, или на прогулку по галерее современного искусства, где выставляли исключительно разноцветные плевки на холсте. В каждой из этих картин он неизменно видел пирожное, начинённое соответствующим кремом. Удивительно, но глядя на голубой плевок, он с полной уверенностью говорил: «малина». И не был не прав.
15) Конечно, мог. Для этого Драко каждую пятницу выбирал чьё-нибудь поместье из числа друзей и с энтузиазмом выпивал все запасы огневиски — которые, к вящему неудовольствию хозяев, приходилось восполнять на следующее утро. Гермиона озаботилась его пагубными привычками слишком поздно. Да и справиться она с его зависимостью от зеленого змия могла бы точно не нотациями и не в тот момент, когда он аккуратно подливал в её кружку с видом человека, стремящегося к близости. Впрочем, будь она чуть внимательнее, она бы заметила: его потребность была вовсе не в алкоголе. Он пил не потому что хотел забыться, а потому что никто, включая её, так и не предложил ему той самой ласки, которую он так давно и отчаянно жаждал.
16) "Дорогая", "кошмар в юбке", "зануда", "любимая", "милая", "Грейнджер", "моя", "невозможная", "настоящее проклятие", "Гермиона" — все эти слова крутились в его голове, пока он пытался подобрать самое нейтральное, и ни одно из них не подходило до конца.
17) Шкатулка выдала: «доминирующая личность, честность без компромиссов, моральная гибкость, склонность к интеллектуальным поединкам», — чем заметно озадачила Тео, сидевшего рядом. Не то чтобы он не догадывался, что Малфою нравится, когда с ним спорят, этот спор выигрывают, а потом всё равно делают скидку на его сомнительные методы. Но вот откуда взялась тяга к абсолютной честности — оставалось загадкой. Сам Драко честность практиковал выборочно, и требовать её от других казалось, мягко говоря, дерзким. Хотя, никто сильно и не стремился быть с ним очень честным, а потому задумываться над такими проблемами ему особо и не было необходимости.
18) У каждого есть свой способ справляться с прошлым: кто-то пишет письма, которые никогда не отправит, кто-то сжигает дневники, а кто-то, как Драко Малфой, не знает что со всем этим делать. А Гермиона, как известно, может просидеть сутки в хранилище древних фолиантов просто ради сносок. А уж личный эмоциональный архив Драко Малфоя? Поверьте, ради доступа к нему она выучит любые пароли, даже если на двери висит табличка "Пожалуйста, не вмешивайтесь в мой самоуничижительный порядок". Мало кто обладает таким упорством в отношении читальных залов. Или в отношении других людей. Что не может не восхищать, даже если и неохотно.
19) Есть и другое объяснение. Иногда шаг становится легче не потому, что тебя так долго держали и вдруг отпустили, а потому что ты наконец что-то отдал. Какой-то кусочек себя — неловкий, убогий, презираемый. Вывалил его наружу, и теперь он больше не давит изнутри. Конечно, это не свобода. Но это движение. А движение, как известно, может вести куда угодно. Даже прямо в ловушку.
Сон Гермионы Грейнджер (записанный со слов Джиневры Поттер)(1)
Гермиона оказалась в огромной комнате. Что-то вроде Большого зала в Хогвартсе только такой, что не видно стен по обе стороны. Мягкий полумрак, очень низко летали свечи. Издалека раздавался хор, многоголосием исполнявший какую-то популярную песню, но слова было не разобрать.
На ней было то самое небесно-голубое платье со Святочного бала.
— Выглядишь как всегда восхитительно, — услышала она откуда-то сзади.
Она развернулась и увидела Малфоя. Она думала, что сны с ним просто возьмут и исчезнут. Зря…
— Сложно поспорить, — ответила она с усмешкой. — Особенно с кем-то, кто выглядит вот так…
Вместо парадной мантии, он был одет в смокинг. Еще и без бабочки. Со слегка приоткрытым воротником. Конечно, Малфою правила не писаны.
— Не откажешь мне в танце? — спросил он, протягивая ей руку.
— С удовольствием.
Схватил ее за талию, крепко, как будто они так танцевали уже сотни раз. Закружил ее по залу. Животом он прижимался к ее нижним ребрам, от этого тепла, у нее приятно сжималась грудь, тяжелели руки на его плечах.
[— Ты подозрительно много подробностей знаешь об этом сне, ты случаем это все не придумала?..
— У тебя когда-нибудь была близкая подруга?
(пауза)
— Ну тогда, откуда тебе знать что такое много, а что — мало? Ты хочешь услышать, что было дальше или нет?
— Ладно-ладно. Молчу.]
Она оступалась пару раз, но он каждый раз ее непринужденно подхватывал и увлекал дальше в следующий шаг. Никогда раньше ей не было так легко позволить себе сделать ошибку.
— Представь, что могла бы так танцевать тогда со мной, а не с Крамом.
— Да, танцор из Виктора был не очень. Но ты никогда бы не…(2)
— Мы бы сначала скользили вот так по залу…
Он покружил её на вытянутой руке, а потом мягко притянул обратно. Повел дальше в танце.
— А потом я бы вывел тебя на балкон…
Они вальсировали вглубь зала, и она вдруг поняла, что они приблизились к хору.
— И я бы взял тебя за руку…
Он подхватил ее правую руку со своего плеча и сплел их пальцы вместе.
Хор состоял исключительно из бывших преподавателей. Там был даже Снейп, даже Локхарт. Дамблдор всем этим хаосом дирижировал.
— И может быть я бы даже тебя…
Хорек сбился. Они наконец смогли разобрать слова песни.
— Не целуйтесь, дети, между факультетами…— пела профессор Макгонагалл хриплым альтом, бросая недовольные взгляды на пару, кружащую перед ней.
— Львица и змея — это грех вдвойне.
Профессор Квирелл дрожащим, слишком высоким для его партии голосом выбивался из общего строя.
— Область ягодичная — строго под запретами…
Снейп глубоким и ожидаемо приятным баритоном держал нижний голос, в паузах раздраженно зевая. Петь про студенческие ягодицы явно претило его принципам.
— Ниже поясницы — нет, нет, нет! — Профессор Флитвик сидел на плечах у Хагрида, и они пели свою строчку красивыми нисходящими терциями. Гермиона даже уловила краем глаза, как профессор чар увлеченно махал рукой в такт этим «нет-нет-нет», будто мух отгонял.(3)
Малфой задорно улыбнулся ей на этих словах и провел пальцами от ее талии вдоль позвоночника вниз, вызывая разряд электричества по коже. Она успела подумать: «Но это же против правил», но быстро одернула себя и крепче сжала его плечо.
Вдруг комната начала сжиматься, профессора стали с громким хлопком исчезать один за другим. «Нет-нет-нет-нет…» разносилось эхом по комнате как заезженная пластинка.
На следующем шаге Гермиона внезапно поняла, что пол под ногами стал каменным, а свечи исчезли. Они всё ещё кружились, но уже между стеллажами. Запах пряной пыли и сушёных лягушачьих желёз лез в ноздри.
Они оказались в кладовке Снейпа. Окруженные всевозможными ингредиентами. Все еще продолжали вальсировать, но уже практически на одном месте. Гермиона вдруг почувствовала, что наступила на что-то склизкое.
— Крысиные хвосты…(4) — прошептал ей хорек нежно на ухо.
Они ударились о другую полку, и с нее посыпался какой-то белый порошок прямо им на головы. Малфой врезался в нее, вдавил ее в другую полку. Его тело теперь прижимало ее к банкам, которые пахли чем-то травянистым.
Он задержал на ней взгляд, его руки остановились где-то в районе поясницы. Он потянулся к ней, замер. Гермиона затаила дыхание. И Малфой наклонился ближе, задержался у её скулы, будто вслушивался в запах. Он провёл подушечкой пальца по её щеке, на которой осталась пыль от порошка, и поднёс к губам. Лизнул. Улыбнулся.
— Измельченный корень валерьяны… — выдохнул он почти касаясь губами ее носа.
— Не возражаешь, если я проверю? — спросила она, не отрывая от него взгляд.
Он кивнул. И Гермиона встала на цыпочки, коснулась губами его губ, легонько проводя по ним языком — не жадно, она просто хотела запомнить их вкус.
— И правда, валерьяна.
Она рассмеялась, хорек смеялся вместе с ней, уткнувшись носом в ее шею. Его ресницы приятно щекотали нежную кожу.
— Драко, это ведь всего лишь сон? — спросила она, ее ладонь притягивала его за загривок.
— Если честно, я уже не очень уверен, — ответил он, все еще посмеиваясь.
Его руки уверенно вернулись на ее талию, он собирался посмотреть ей в глаза…
И тогда она проснулась и обнаружила, что лежит в своей постеле на боку, рука зажата между колен. Вокруг темно. А шея всё ещё покалывала, губы странно пульсировали, как будто ее целовали на самом деле.
На подушке рядом было мокро, она провела пальцами по щеке и с удивлением поняла, что плакала.
В этот раз она даже не пыталась себе врать — ей безумно хотелось обратно в тот сон. Чтобы ее прижимали к себе, целовали и не давали ей оступиться. И не просто кто-то. А чтобы это делал именно он.
* * *
Гермиона выбралась из камина в гостиную — всё ещё мрачноватую, несмотря на многолетние попытки хозяев сделать её менее угрюмой.
— Джинни, я не понимаю, что происходит!
— Я тоже, — подруга показала заспанное лицо в дверном проеме гостиной. — Суббота, восемь утра! Если у тебя не вопрос жизни и смерти, я тебя прокляну!
— У меня, кажется, что-то с Малфоем…
— Надеюсь, это что-то заразное?
— Я не знаю, как объяснить…
— Так, погоди. В моем организме недостаточно кофеина для этого разговора.
Джинни направилась на кухню, и Гермиона поплелась за ней следом. Коридорные портреты осматривали ее с тщательно выпестованным презрением, а один пожилой Блэк в чепчике даже шепнул что-то похожее на «раньше мы грязнокровок травили, а теперь…»(5)
— А где Гарри?
— Спит, он вчера посреди ночи вернулся с задания.
Отточенными движениями Джинни наполнила кофеварку водой и душистым кофе и отправила ее на огонь. Повернулась к подруге и сложила руки на груди.
— Ну рассказывай.
— Так, ладно, в общем, мы оба активировали шкатулку, она что-то сделала, ну, начала — неважно, я работала в его кабинете, у нас сны были синхронные, потом ещё видения — и в общем, последнее было…
Гермиона замолчала, чувствуя как к лицу приливает краска.
— Слишком интимным…
— Мы не виделись всего неделю, и ты приходишь ко мне с такими новостями! Гермиона, мне что заставить тебя отчитываться о каждом дне совиной почтой? Давай подробности!
— Мы… — Румянец Гермионы уже можно было разглядеть с другого конца огромной кухни. — мы переспали…
Она закрыла лицо руками, а в голове настойчиво звучало лишь одно: «только бы не спросила когда».
— То есть как переспали? По-настоящему?
— А как еще, Джинни?
Кофе внезапно вырвался из кофеварки, будто тоже имел претензии к этой истории. С яростью заливал плиту, шипел, местами пригорал и источал запах тошнотворно-стыдный. Джинни на секунду забыла о романтической несуразице подруги и метнулась спасать варварски атакованную поверхность. «Вот бы кто-то так же кидался разбирать мой бардак — и внутренний, и внешний,» — подумала Гермиона.
— И тебе понравилось? — поинтересовалась Джинни, когда авария была устранена.
Она левитировала кофеварку к двум кружкам. Фарфор наполнился горячим напитком, и одна из кружек прилетела прямо в руки Гермионе.
— Да…
— Мерлин, горчит-то как… Ну наверно если не брать в расчет его невыносимый характер, мужчина он действительно сексуальный…(6)
— Джинни!
— Что? Это ты с ним зажималась, а не я… так что, нам теперь нравится Малфой?
— Нет… Да… Я не знаю!
— Ого, если Малфой смог с тобой такое сотворить за неделю…
Джинни потянулась за сахарницей, положила пару ложек в чашку и начала помешивать так, что ложка с громким звоном билась об обод, заставляя Гермиону морщиться.
— Я просто никак не могу понять, Джинни. Мне иногда кажется, что он изменился, а иногда — нет. Отца от домашнего ареста откупает…
— Хмм, как на счет мысленного эксперимента?
— Мм?
Грейнджер отпила из своей кружки и вздрогнула. Кофе оказался настолько горьким, что на секунду ей показалось: это вкус ее новой реальности.
— Если представить, что отца он ни от чего не откупал? Нравился бы он тебе от этого больше? Только честно!
— Я не понимаю, к чему ты клонишь.
— Все ты понимаешь, отвечай.
Рука сама потянулась к сахарнице. Одна ложка. Вторая. Третья. На четвёртой стало неловко. И только потом до Гермионы дошло — именно так его пил Малфой. Глупо, конечно. Но делать вид, что это не имеет значения, было бы ещё глупее.
— Ну, наверно, тогда проще было бы позволять себе…
— Значит, не поменяло бы?
— Не поменяло бы. Просто зазрений совести было бы меньше.
— Так я и думала. Ну вот тебе тогда, новости напрямую из Аврората: Малфой наотрез отказался, когда Министерство предложило сделку, просто вложил деньги в этот проект и все.
— Нет…
— Ага. Он, конечно, ворчал что-то про гриффиндорское слабоумие, особенно когда речь заходила о его отце. Но за этим ворчанием следовали вполне конкретные действия.
— Он не заплатил за Люциуса?
— Неа… Гарри тоже не поверил.(7)
— Значит, он все-таки изменился…
— Ну как минимум перестал зализывать волосы своим ужасным гелем. Я видела его как-то на…
— Я не об этом. Знаешь, что он мне сказал? Он назвал меня обворожительной. Всерьез, понимаешь?
Джинни громко рассмеялась. Отставила в сторону допитую кружку и внимательно посмотрела на Гермиону.
— Раз мы устранили все твои зазрения, или как ты их там называешь, давай, рассказывай, что ты в нем нашла.
— Не знаю, Джинни, я же говорю я не понимаю.
Она замолчала, уставившись на вытертый узор ковра, как будто тот мог подсказать ответы. Странное чувство дежавю охватило ее — будто они уже вели этот разговор. Много-много раз. Может, где-то в кафе в Косом переулке, или в её квартире, а может, в этих же угрюмых стенах. Иногда Джинни кричала на неё в гневном возмущении, но чаще — просто смотрела с сочувствием и пониманием как сейчас. Как будто уже знала, каково это — что-то чувствовать к Малфою. Гермиона глубоко вздохнула и продолжила:
— Наверно, в этом и дело. Он не укладывается ни в какие формулы,(8) не поддается упрощениям и я… я хочу его разгадать… а еще он так на меня смотрит…
— Ого, значит, ты его не просто хочешь…
— В смысле?
— Ты влюблена, Гермиона.
Она замерла на секунду, но потом резко мотнула головой.
— Нет!
— И знаешь, что я думаю. Очень похоже, что он влюблен в тебя тоже.
Влюблен. Что-то в этом слове, таком беззащитном, почти жалком, накрыло ее взрывной волной не хуже точно выпущенной Бомбарды. Безжалостно рвались в клочья шаткие отговорки, тщательно выстроенные объяснения, почему нельзя — и, при этом, странным образом, ощущался порядок.
Влюблена. Как в замедленной съемке все эти кусочки оправданий, уговоров, недосказанностей пересобирались в ясную картину. Картину из мягких касаний, пленительных поцелуев, смеха, улыбок и взглядов. Там были и темные пятна: споры, сомнения, укоры. Но они были всего лишь тенями, а не дырами, которые невозможно залатать.
Гермиона еще раз вздохнула.
— Знаешь, что мне сегодня приснилось? Мы с ним танцевали на Святочном балу, а потом целовались в кладовке Снейпа.
— А если бы это было на самом деле, вы бы драили котлы у Снейпа на следующий день, тоже вместе, — Джинни усмехнулась. Сделала паузу. — Слушай, ты конечно, можешь засунуть все эти чувства куда подальше, я тебя знаю. Но стоит ли?
Джинни взяла подругу за руку — нежно, но крепко, как тогда в Хогвартсе перед СОВами.
— Никогда не думала, что скажу это, но может тебе стоит дать хорьку шанс, раз уж он активно пытается не быть мудаком?
Гермиона улыбнулась в ответ.
— Я буду слать тебе письма каждый день, Джинни, обещаю.(9)
Они обе рассмеялись, и тишина в гостиной стала чуть теплее.
А внутри у Гермионы медленно расправлялось новое, еще хрупкое, но уже неудержимое чувство.
И было совершенно ясно: бояться этого — слишком поздно.
* * *
Гермиона вернулась домой с улыбкой и ощущением лёгкости в груди. Квартира встретила её привычным хаосом — повсюду книги, одежда, немытая посуда и прочий беспорядок. Ей сразу захотелось этот беспорядок устранить. Она взмахнула палочкой, произнесла заклинание — и ничего не произошло. Попробовала снова. Опять ничего.
От пальцев к плечам прокатилась волна напряжения, по шее к векам она подчиняла себе каждый незначительный мускул. Ее тело немело — словно нечто медленно замораживало её изнутри. Не помня, как оказалась за рабочим столом, Гермиона дрожащей рукой выцарапала на пергаменте пару строчек:
«Драко, у нас ОГРОМНАЯ проблема. Нужно, чтобы ты пришел. Я открою тебе каминную сеть.
ГГ»
«Огромную проблему» она подчеркнула несколько раз. Долго смотрела на свой неразборчивый почерк, прежде чем отправить сообщение. Она почти надеялась, что он не придёт.
Запыхавшийся Малфой появился спустя почти пятнадцать минут, но по её внутренним ощущениям прошла целая вечность. За это время она успела несколько раз обойти гостиную суетливыми шагами, открыть и захлопнуть пару бесполезных книг, умыться на кухне прохладной водой — и всё равно лицо не переставало гореть ни на секунду.
Он шагнул из пламени, как будто возвращался с войны, выжатый и неуверенный.(10) С минуту просто стоял, обводя комнату взглядом, будто сомневался, что имеет право быть здесь.
Когда он всё же подошёл ближе и сел рядом на пол, движения его были немного скованными.
— Что-то пыльно у тебя, — выдавил он хриплым голосом, который сопровождался легким перегарным амбре.
Гермиона проигнорировала его комментарий.
— Ты знаешь, после нашего разговора вчера, я даже не думал, что ты…
Грейнджер его прервала:
— Ты уже пробовал колдовать сегодня?
— Что? Нет, я только проснулся. Между прочим, меня разбудила твоя…
— Попробуй.
Драко закрыл рот на полуслове и достал палочку из пиджака. Попытался вызвать Люмос, но ничего не вышло.
— Что за?..
Гермиона подняла на него глаза. Его мутные зрачки горели, еле слышно он произносил магические ругательства под нос, о существовании которых Гермиона раньше только догадывалась.
Он попытался еще раз и опять ничего не вышло. Гермиона начала различать признаки подступающего отчаяния на его лице, но оно так и не обрело форму.(11) Он одернул рубашку, выдохнул и сдержанным голосом ответил:
— Мы с этим разберемся, только дай мне сначала…
— Разберемся?! Ты вообще понимаешь, что произошло? Это не просто шуточки и флирт в министерских коридорах, это катастрофа!
С каждым словом её голос становился громче, и паника в груди нарастала, как буря — вот-вот готовая вырваться наружу и захлестнуть их обоих.
— Гермиона…
Она встала и начала ходить по комнате туда-сюда. Он смотрел на неё и про себя, не мигая, считал. Один вдох. Второй. Не срываться. Если она сорвётся. Он выдержит.
Мерзко сжалось горло, то ли от подступающего рвотного рефлекса, то ли от того как она мельтешила перед глазами.
— Мы попытались сходить на свидание, и шкатулка все равно отняла у нас магию! Я убью Теодора Нотта! Что нам теперь делать?! Это все… Это все чересчур!
Драко поднялся за ней и подошел ближе, схватил ее за плечо.
— Гермиона, тролль тебя дери, перестань носиться по комнате и кричать, моя голова…
Грейнджер сбросила его ладонь и подошла к нему вплотную. Она ткнула своей палочкой ему в грудь. Не больно, но он почувствовал укол.
— Если мы оба без магии — это не просто сбой! Это значит, что она… она не подстраивается — она контролирует. Следит. Наказывает.(12) Я не могу дышать, когда что-то меня контролирует, ты понимаешь?!
— Я понимаю, но…
— Я не могу потерять магию! Кто я без магии, Драко?!
— Ты — Гермиона Грейнджер!
— И что это вообще теперь значит?..
— Ты правда хочешь услышать ответ?
— Уж пожалуйста!
— Пожалуйста! Ты невыносима. Ты вечно лезешь куда не просят — в том числе в мою жизнь. Зачем, Гермиона? Зачем тебе это? Кто угодно почувствует себя идиотом рядом с тобой, и я чувствую себя полным придурком, который всё никак…
Он замолчал. Поймал себя, пока не стало неловко.
— …в общем, ты человек, из-за которого я толком не спал с понедельника, страдаю от ужасной головной боли и теперь ещё остался без магии. У тебя нет похмеляющего?
Она покачала головой и опустила палочку. И сама, будто сдувшись, поникла вслед за ней.
Драко пальцами приподнял ее подбородок, так чтоб она посмотрела ему в лицо.
— Грейнджер… о, прекрасно. Грейнджер, я не знаю, как ты это все делаешь, а главное почему, но я на сто процентов уверен, что все это не от магии.
Гермиона уперлась лбом ему в плечо и негромко всхлипнула. Она больше не могла спорить, не могла объяснять, не могла… ничего. Всё внутри нее отказывалось работать. Пока какая-то странная искра из палочки не отвлекла ее от этих страданий.
Драко как-то нелепо дважды похлопал ее по спине. Он стоял в нерешительности, морщась от мигрени. Похмелье лупило по черепу в ритме артиллерийского залпа. Он сглотнул, огляделся, нашел взглядом кружку, забытую на столе.
— Слушай… — выдавил он хрипло, — я не умею… быть полезным, когда умираю. Но могу принести тебе воды. Или чаю. Или может что-то еще выпить?..
Он не дождался ответа. Метнулся на кухню судорожно рыская по полкам. Возился там шумно, роняя столовые приборы, слова, похожие на проклятие, и что-то, что смахивало на просьбу к чайнику не взрываться.(13)
Вернулся с жидкостью болотистого цвета в чашке, глядя на нее так, будто она просто обязана была его осмеять.
— Я не знаю, что это. Но оно горячее.
Протянул кружку ближе к ней и с улыбкой добавил:
— Судя по запаху, в ней была валерьянка…
Уголки ее губ дернулись в подобии улыбки, она потянулась к нему, но вместо того чтобы взять кружку, схватила его за предплечье. Секунда и она уже произносила заклинание:
— Вингардиум Левиоса.
Стопка книг с пола полетела на полку.
Она отпустила его и сделала то же самое: взмахнула палочкой, но ничего не произошло. Обернулась опять к Драко, в глазах ее было еще больше отчаяния чем до того, как он ушел на кухню.
Драко ошарашено наблюдал за ее манипуляциями, все больше разбирая, что к чему. Поднес кружку ко рту и отпил немного, тут же шипя под нос очередной поток ругательств.
Гермиона не понимала, что ей чувствовать. Ей хотелось смеяться над ним, плакать от перспективы впредь делить всю магию на двоих и высказать все, что накопилось, всю благодарность за заботу, за нежность, за сон, который они все же делили на двоих. Вместо этого из нее вывалилось только нечленораздельное «это невозможно… я не могу, ты… это все…»
Он поставил чашку на стол и снова схватил ее за руку — быстро пробурчал какое-то заклинание под нос. Глаза его тут же стали ясными, плечи расправились.
— Так-то лучше.
Она смотрела на него и он почему-то улыбался.
— Драко, что за…
— Грейнджер, сходи уже со мной на это гребанное свидание! Со свечами, романтикой и всем прочим.
Она шумно выдохнула и обессиленно бросила свою палочку на диван. Хотела ли она этого свидания? Пожалуй...
— Я не уверена, что…
Драко вздрогнул, но не сдал позиций.
— Пожалуйста?..
— Я собиралась сказать: я не уверена, что это поможет.
— Грейнджер, мне лично уже ничего не поможет…
Он бросил палочку рядом с её — и с громким вздохом плюхнулся на диван.
— Мне кажется, я наконец понял чувство юмора этой коробки, — ответил он, сдерживая улыбку. Он похлопал по обивке дивана рядом с собой. — Она и так позаботилась, чтобы мы постоянно были в одном месте, так что все это даже удобно в каком-то смысле…
— Ты должно быть шутишь! — она все же опустилась на сидение рядом.
— Нет, и касаться тебя, чтобы наколдовать заклинание, мне не кажется такой уж большой ценой…(14)
Он подсел к ней ближе, взял опять за запястье, вложил ее руку между своих ладоней.
— И что теперь? Тебе придется ко мне переехать? — сказала она насупившись, полу-шутя.
Заливистый смех Драко заполнил комнату.
— Нет, лучше уж ты ко мне… Но сначала, нам нужно сходить на нормальное свидание.
— Значит, позволим диктовать какой-то деревянной коробке, что нам делать?
— Гермиона, это уже все давно не про шкатулку.
Глядя на него, на их переплетённые пальцы, Гермиона вдруг подумала: если бы эту неделю экранизировали, ни один голливудский режиссёр не смог бы понять, в каком жанре он работает. Там была бы и романтика, и трагикомедия, и психологический триллер, и, возможно, ужастик, где главную героиню сжигают на жертвенном костре.(15) А в центре всего — Драко Малфой. Человек, не вписывающийся ни в один шаблон. Слишком трагичный для комедии. Слишком комичный для драмы.
— Что поменялось, Драко?
— Блейз мне вчера сказал, что я просто никогда не пробовал что-то не портить. Вот, это я так пробую…(16)
— Я думаю, я готова попробовать не портить это что-то с тобой вместе… — ответила она осторожно.
Они сидели так рядом долго, молча, будто всё самое важное уже было сказано.
— Ты правда думаешь, что свидание поможет? — наконец спросила Гермиона.
— Уверен. Потому что твое свидание в сквере у мусорки… пускай и ненастоящее… было абсолютным провалом.
Она ударила его в плечо.
— Ай… На месте шкатулки, я бы даже оскорбился. Мне кажется с парной магией, это мы еще легко отделались, — продолжал дразнить он. — Я бы лишил нас магии насовсем…
— Ну посмотрим, что ты сможешь такого «непровального» придумать!
— О, Грейнджер, поверь мне, это будет самое романтичное свидание в твоей жизни, и забыть ты его не сможешь даже на смертном одре. Так что, готовься — завтра…
Она засмеялась. Как будто наконец позволила себе поверить, что он прав. Что все будет хорошо. Что он подхватит, если она оступится.
— Можешь остаться? — спросила она негромко.
— Боишься снова сорваться?
— Нет. Просто я не могу разгрести этот бардак без магии.
Он посмотрел на неё, как будто это было признание.
— Тогда с тебя кофе. Я подумал, что ты тут умираешь, даже носки не надел.(17)
Она кивнула.
— Правда у меня сахара нет.
Драко наигранно закатил глаза, а потом протянул ей руку.
— Начнём с пыли?
— Начнём с кухни. Я сломала кофейник.
1) Сама Гермиона Грейнджер отказалась свой сон рассказывать и участвовать в дальнейшем исследовании тоже, сославшись на неэтичность эксперимента, и вообще назвала интервьюера козлом. Джиневра Поттер была намного сговорчивее и согласилась на это интервью в обмен на ее фамилию в разделе с благодарностями и возможность прочитать финальную версию перед публикацией (чтобы «подправить кое-где реплики»).
2) Представить себе Драко Малфоя танцующим с магглорожденной ведьмой на четвёртом курсе мог, пожалуй, только сам Малфой — у которого память короче, чем моменты трезвости у Хагрида в праздничные дни. Мы могли бы списать такую наивность на его веру в любовь и всепрощение, но в такое объяснение не поверила бы даже Нарцисса, которая переодически в приливе материнской нежности все еще называла его Драконюшей.
3) Песня “Не целуйтесь, дети, между факультетами” действительно существовала и часто звучала в Хогвартсе в качестве профилактической меры в период острого всплеска межфакультетской романтики в 1860-х. Согласно архивам, её написал профессор Истории Магии Туллий Страч (не путать с призраком Кровавого Барона, у которого музыкальный вкус был чуть лучше). Примечательно, что хор преподавателей один раз действительно исполнял эту песню на школьном утреннике, но после того как Флитвик случайно добавил в последний куплет "целуйтесь только в шею и по взаимному согласию", песню убрали из репертуара хора навсегда.
4) Согласно “Соннику для ведьм, волшебников и тех, кому уже не помогает зелье сна без сноведений” (7-е издание, Мунти Бамбл, 1893), крысиные хвосты во сне могут символизировать: а) навязчивые мысли о прошлом, которые заставляют вас ненавидеть себя, б) скрытую тревогу по поводу потери контроля, или в) неожиданный визит кого-то, кто знает вас слишком хорошо. В разделе “романтические подтексты” указано, что крысиные хвосты могут намекать на «пугающе приятные чувства к тому, кого вы раньше считали вредителем». Особенно если хвосты склизкие. Особенно если в кладовке.
5) Тщательная проверка портретов в поместье Блэков установила, что данный экземпляр изображает пра-пра-пра-прадеда Драко — Арктуруса Блэка, служившего в Министерстве с 1873 по 1893 год в должности “охотника на грязнокровок”. Эта должность была упразднена сразу после его смерти, во многом потому, что Арктурус держал в страхе весь Аврорат, и только из трусости ему позволяли продолжать свои “травли”, выдавая ненастоящий яд за официальные меры. Умер он, по иронии, от инфаркта, когда выяснилось, что в том самом белом порошке, которым он пугал всех вокруг, была всего лишь сушёная валерьяна и немного крахмала, для текстуры.
6) Значит, и Джинни не осталась равнодушной к эффекту, который бёдра и пальцы Малфоя производят на женщин. Правда, в отличие от большинства, она этот эффект мгновенно положила на полку под названием «не впечатлена». От Джинни он бы в лучшем случае получил не пончик, а язвительный комментарий про его пробор. Поэтому мы советуем нашим коллегам, занимающимся изучением слизеринской харизмы, обратить внимание на этот конкретный пример иммунитета к малфоецентризму.
7) В это не поверил никто. Вернее, никто не поверил, что Драко мог сделать нечто подобное без какой-либо скрытой выгоды. Кроме Гермионы. Да, его отношения с отцом давно были натянутыми, но настолько жёстко наказывать человека в годах казалось всем откровенным кощунством. Гораздо вероятнее было предположить, что у Малфоя-младшего имелся расчёт: не только впечатлить Грейнджер благотворительным проектом, но и сохранить финансовую независимость от Люциуса, который, восстановив все свои права, получил бы доступ к семейным счетам и лишил бы Драко доступа к ним.
8) По мнению автора этого исследования, Малфой вписывается в очень простую формулу, и есть вероятность, что когда Гермиона эту формулу наконец разгадает, ей уже будет не так интересно в его компании. К счастью (или к сожалению), сама формула пока останется нерасшифрованной — из соображений научной этики и слабой надежды, что еще пара дней в неведении продлит их шаткое, но захватывающее взаимодействие.
9) Гермиона не будет каждый день слать письма, потому что с головой окунётся в болото под названием Малфой. В лучшем случае — будет отчитываться Джинни о своих любовных приключениях раз в неделю, по субботам, когда доберётся до дома на площади Гриммо, чтобы убедиться, что никто из Поттеров не взорвал кухню, а Джинни по-прежнему держит себя в руках и ещё не выпустила биографию под названием «Моя лучшая подруга и её хорёк: история выгорания». Лично я обеими руками за этот проект и уже предложил миссис Поттер свои услуги редактора, иллюстратора и, в случае необходимости, психотерапевта.
10) Свидетельства очевидцев (а именно — портрет тётушки Мелинды Малфой, висящий у камина) подтверждают, что Драко вступил в каминную сеть в помятых тёмных брюках, застёгнутых как-то на перекос, рубашке цвета мокрого пергамента, заправленной только с одной стороны. Волосы у него были в состоянии, которое только приблизительно можно описать как “взъерошенные спешкой и остатками сна”. Общее впечатление создавалось такое, будто он не просто собирался к Гермионе, цитирую, “как на пожар”, а что еще минуту и он сам воспламенится.
11) Считается, что волшебные ругательства делятся на семь уровней — от безобидного “Мерлина мне в ухо” до тех, что вызывают пожар размером с целый министерский отдел. Гермиона услышала у Малфоя как минимум три — одно из них, кажется, было запрещено международным соглашением. Снаружи он выглядел спокойно, но по меркам Малфоя, который чувства подавлял с профессиональной уверенностью, это был кризис вселенского масштаба.
12) На этом этапе, по словам одного из наблюдателей, который предпочел остаться неназванным, Гермиона Грейнджер мысленно успела найти в поведении шкатулки повадки некоего Темного Лорда, а после всерьёз задумалась, не отправиться ли в экспедицию за "опасным магическим существом, которое может быть с ней связано". Специалисты по магической психологии, с которыми я консультировался, позже отметили, что это, вероятно, не связано с реальными признаками опасности, а скорее с тем, что магглорожденные героини плохо переносят неоднозначность и очень скучают по временам, когда всё было ясно: был враг, был план, был Гарри.
13) Малфой и кухня — это как дракон и посудная лавка: никто не знает, как он туда попал и кто пострадает больше. По слухам, его первый (и последний) кулинарный опыт закончился тем, что у него молоко убежало из кастрюли и написало на него жалобу в профсоюз.
14) С учётом того, с какой настойчивостью Малфой в последнее время касался Гермионы — начиная с локтей и заканчивая позвоночником — такой способ колдовства ему скорее всего показался не проклятием, а приятным бонусом. А если вспомнить, что в это же утро он впервые оказался у неё дома, то для Драко это был не просто успех, а полноценная победа по всем фронтам интимности. Оставалось только найти место у нее в шкафу для его кашемировых свитеров и шелковых сорочек.
15) К слову, просмотр нескольких голливудских фильмов вызвал у автора стойкое недоумение: почему Министерство не включает подобные картины в учебную программу по маггловедению? Например, лента “Талантливый мистер Рипли” заставила меня серьезно задуматься. Главный персонаж, совсем как я (обаятельный, одержимый эстетикой, подозрительно свободный в отношении морали) просто живет и наслаждается жизнью. Его скоропостижная смерть наталкивает на простой и печальный вывод: людям с веслами доверять нельзя. Если бы подобные фильмы включали в школьную программу, возможно, больше чистокровных начали бы всерьёз относиться к маггловской культуре. Или, по крайней мере, перестали бы думать, что “режиссёр” — это разновидность опасной французской болезни, передающейся через кино.
16) Разговор произошёл в гостиной Забини в три часа ночи — аккурат между десятым бокалом вина и тем моментом, когда Блейз собирался тактично, но категорично намекнуть, что его винные запасы не выдержат ещё одного визита Малфоя. Блейз: — Ты, кстати, начал что-нибудь делать с тем крылом? Драко: — Ага. Мы выкинули сгоревшую мебель, стены зачистили, трещины залатали. Пахнет, конечно, всё ещё гарью… Блейз: — Ну, главное, ты больше не делаешь вид, будто его не существует. Драко: — Да сделаешь тут вид. Оно мне всё напоминало, что я так ничего и не исправил. Блейз: — Может, потому что ты действительно ничего не исправил. Драко: — Но я пытаюсь, я правда пытаюсь.
17) Как позже рассказал один из домашних эльфов, записка Гермионы была обнаружена на коврике у камина и немедленно доставлена "господину Драко" в спальню. Эльф робко положил её на подушку рядом с его носом и отошёл на безопасное расстояние. Малфой, открыв глаза, прочитал её вслух один раз, потом молча, но с выражением ужаса на лице — второй, и, не успев понять, одет ли он, метнулся к камину. Путь до камина он преодолел с грацией человека, которого в детстве не учили, что ковры могут скользить.
Драко сомневался.
Нет, не в том, что он хотел этого свидания. В этом он был уверен. Он сомневался, что его заслуживает. А еще — спланировал ли он всё идеально. Потому что все должно быть идеально. И никак иначе.
Ресторан он выбирал долго и тщательно. И все же остановился на том, где его родители до войны отмечали каждую годовщину, а значит лучше ресторана не существовало в магическом Лондоне. Он забронировал не просто столик, а целый зал; музыканты были оплачены, музыку он выбрал собственнолично(1).
Переоделся он как минимум десять раз за тот час, что провел перед зеркалом, и конечно на следующий день уже абсолютно не помнил, что на нем было надето. Всё, что случилось потом, затуманило ему голову.
Драко несся по каминной сети, когда вдруг понял, что все уже идет наперекосяк: аппарировать напрямую к ресторану он не сможет (спасибо, шкатулка), а от Дырявого котла ему пришлось тащиться через десятки маггловских кварталов. Когда он наконец дошел, вспотевший, запыхавшийся, Гермиона ждала его перед дверьми, поглядывая на часы. Он опоздал. Сильно.
Да, он абсолютно не помнил, что было надето на нем, но по какой-то необъяснимой причине описать, что было надето на ней он смог вплоть до мельчайших деталей.
Её платье. Темно-розовое… нет, коралловое… цвет зарождающегося дня, того, который еще не решил принесет он тебе удачу или разрушит к чертям все, что ты так долго строил. Плечи открыты. Ткань гладкая, юбка струится, будто дышит — или заставляет тебя забыть, как дышать.
Он собирался сделать ей комплимент — что-то остроумное, изысканное, но не слишком пошлое. Но всё, что у него получилось, было:
— Это платье… тебе… ммм… ты выглядишь так, будто… я не знаю, Гермиона, ты доведешь меня до инфаркта, прекрати.
На что она только фыркнула, скрывая улыбку, сунула руки в карманы (конечно в карманы!), и сказала:
— Ты уверен, что мы пришли, куда нужно?
Драко проследил за ее взглядом и увидел на двери ресторана табличку «закрыто на магическую профилактику».
— Какая нахер профилактика?
Пот на спине у Драко вдруг стал ледяным — он вздрогнул. Дракклова коробка все никак не успокоится. Он придумал идеальное свидание, но шкатулка и тут осталась недовольна. В голове Драко уже начал зреть план по ритуальному сожжению этого Амортензора, или как там его. Из мести. Потому что вот здесь, в эту самую секунду его безграничному терпению наконец пришел конец.(2)
А Гермиона смотрела через дорогу в сторону какого-то маленького и абсолютно несуразного кафе. Оно явно было из тех заведений, где скатерти — бумажные, а вино — из коробки. Ни то чтобы Драко когда-то такое вино видел или пробовал, но слышал, что оно существует.
Его спутница уже крепко держала его за руку и вела в сторону этой гастрономической несуразицы. От жара ее ладони и пот обратно нагрелся до комнатной температуры, и у него самого внутри стало тепло и уютно.
Очнулся Драко, только когда они очутились внутри, и их поприветствовала довольно милая женщина, у которой передник даже не был запачкан ни томатным, ни каким другим соусом.
Посетителей здесь почти не было, только они и еще одна пара. Скатерти действительно оказались бумажными, но вино им принесли в бутылке — на вкус вполне терпимое. И только когда Драко опустошил целый бокал слишком быстро, судя по неодобрительному взгляду Гермионы, он смог участвовать в каком-то подобии разговора достойного этого свидания.
Они успели поговорить о фискальной политике Министерства в отношении магических существ, от чего Гермионе почему-то стало совсем не по себе, о том самом происшествии на платформе 9 ¾ в прошлом сентябре(3), о том, как лучше избегать Дженкинса на любом корпоративе (у каждого нашлось как минимум пять проверенных способов) и о той пощечине, после которой он сбежал как последний трус (у каждого было свое видение произошедшего, что не помешало им все равно посмеяться над этим памятным днем).
И вот когда перед ними стояли уже почти пустые тарелки и бокалы, в которых белое вино на дне сливалось со стеклом, стало ясно, что все движется к логическому завершению.
— И вот мы здесь… — выдохнула Гермиона после паузы.
— Кто бы мог подумать…
— Хочешь сказать, что никогда об этом не думал?
— Ну знаешь, мечтать и получать то, о чем мечтаешь — две абсолютно разные вещи.
Гермиона ничего не ответила, только слегка покраснела то ли от его слов, то ли от пары бокалов вина, которые она пила с приемлемой скоростью в отличие от мужчины напротив.
— Извини, что все пошло не так, — добавил Драко. — Ты заслуживаешь… большего… а не это. — он обвел взглядом комнату.
— По-моему, все идеально, Драко. Признайся, у тебя наверняка была запланирована скрипка, черные свечи и ужин из десяти блюд?
— Не скрипка, а ансамбль из четырёх виолончелей и свечи были красные, потому что я не знаю твой любимый цвет.
— Зеленый.
— Что?
— Я люблю зеленый, — она широко улыбалась. Слишком заразительно.
— Тогда, наверное, к лучшему, что шкатулка привела нас сюда…
— Там ведь и устрицы были?
Драко неуверенно кивнул в ответ.
— Ну, афродизиак все-таки…
Гермиона чуть нахмурилась, но уголки ее губ предательски дернулись вверх. Драко расшифровал это выражение как «ты слишком много о себе возомнил, Малфой».
— Устрицы отвратительны.
— Вот видишь…
Они молчали. Гермиона мяла салфетку в левой руке. Чтобы чем-то заполнить эту казавшуюся ему некомфортной тишину, он спросил первое, что пришло на ум:
— Ты так и не ответила, зачем остаешься в Министерстве. Ты ведь только растрачиваешь впустую свои таланты…
Тень улыбки тут же исчезла с ее лица. Гермиона уставилась на салфетку, будто впервые в жизни видела ткань. Вышивка оказалась ярко-красной, узор — сложным, а ее внимание — полностью поглощённым.
— Мне страшно…
— Страшно? Не может быть, ты же…
— Что? С Гриффиндора? Все имеют право бояться, Драко, — она тяжело выдохнула и подняла на него глаза. — Я не умею больше ничего. Семь лет… я потратила на это семь лет… как я могу просто взять и уйти?
— Гермиона…
Драко не знал, что сказать, как ее поддержать, потому что вряд ли на самом деле понимал, насколько много это для нее значило.(4) Зачем он вообще вернулся к этой теме, слишком серьезной для первого свидания. Он и так все время балансировал на грани — и вот, похоже, наконец оступился. Лицо его, видимо, отражало внутреннюю агонию, потому что Гермиона сжалилась над ним и бросила многострадальную салфетку на тарелку со словами «я все».
Драко подскочил, собираясь отодвинуть для неё стул, помочь встать, но не успел. Всё, что ему оставалось — подать ей руку, которую Гермиона, к его облегчению, приняла. Он мысленно похвалил себя за то, что не упустил шанс проявить джентльменство. И заодно — украсть ещё одно касание.
Они ступили на тротуар, солнце уже зашло. Рассыпчатый свет уличных фонарей мягко играл бликами в ее прическе. Драко вдруг показалось, что стоит он к ней слишком близко, но менять он ничего не стал.
— Ну что ж…
— Знаешь, тебе ведь не обязательно идти до Дырявого котла пешком. Можем аппарировать вместе. Парная магия, помнишь?
Теперь уже она протягивала ему руку, которую Драко не раздумывая подхватил. Им потребовалось несколько шагов, чтобы укрыться в тихом переулке — все вокруг скрутилось в плотный узел и вынесло их в гостиную, уютную и такую знакомую.
— Не думал, что окажусь тут так скоро…
— Мой камин ничем не хуже остальных.
Гермиона не отпускала его руку. Они стояли так пару секунд, пока Драко не стало совсем неудобно за свое бездействие.
— Ну что ж, тогда я…
Но у Гермионы были другие планы. Плавно, почти незаметно она соскользнула его ладонь себе на талию. Ткань платья под его пальцами уже больше не дышала, была строптивее на ощупь — плотная, облегающая.
— Так значит распущенным ты бываешь только во сне или после убойной дозы алкоголя?(5)
И действительно, как глупо он, должно быть, сейчас выглядел. Его пригласили к себе домой после свидания, а он стоит тут как истукан. Просить исправить эту ошибку Драко не нужно было дважды. Он так же плавно добавил к первой ладони вторую, сминая ткань юбки. В тусклом свете, что долетал в комнату с улицы, платье почему-то казалось цвета густого вина на донышке — того самого последнего глотка: тёплого, терпкого, манящего. И сопротивляться такому удовольствию Драко все равно не умел никогда.
Он подался вперед, не оставляя между ними ни капли пространства, ладонью очерчивая открытую линию лопаток, предупреждая о следующем шаге. Он был предсказуем, но весь сегодняшний вечер вел именно к этой точке, и потому с самого начала не было ни малейшего шанса сделать что-то по-другому. Их губы соединились, и в этом не было ни полукругов, ни сложных фигур, но голова все равно кружилась, воздуха не хватало, и на секунду показалось, что, возможно, тот самый инфаркт его все же настиг прямо здесь в ее объятьях.
— Есть вопрос… поважнее… где спальня? — выдохнул Драко, когда оказалось, что поцелуй он все же пережил.
Гермиона указала на дверь у нее за спиной. Вопрос, конечно, глупый — в её неприлично крохотной квартире спальня не могла быть нигде, кроме как там. Но его глупость запустила эффект домино, и за первым гермиониным шагом последовал шаг Драко, затем второй, а потом и третий, пока они оба не упали на темные простыни со смехом и неожиданным волнением.
Кровать пружинисто приняла их обоих, и на мгновение всё замерло. Она чувствовала вес его тела на себе, он — тепло её дыхания на щеке. Платье теперь казалось просто черным пятном, в котором терялись очертания её фигуры, и, если быть честным, в тот момент Драко уже начинал продумывать, как можно потерять это платье из виду навсегда.
Оперевшись на локоть, он нащупал выключатель настольной лампы. Ее яркий свет заставил их обоих сощуриться, как будто хотел напомнить, что все между ними по-настоящему, а значит, вполне может закончиться в любую секунду. Но Драко даже не успел додумать эту мысль до конца — он вдруг нашел у себя под ладонью ярко-розовый кусочек пергамента, гладкий и хрустящий.(6) Он присмотрелся и не поверил своим глазам.
— Гермиона, нам послание. Послушай:
«ОФИЦИАЛЬНОЕ, НО ИСКРЕННЕЕ УВЕДОМЛЕНИЕ
Ну наконец-то.
Контракт выполнен. Вы свободны. Пока что.
Эмоциональная синхронизация достигнута на 97,8% (остаточные сомнения Гермионы в стиле «а вдруг он всё ещё идиот» не мешают продолжению сближения).
Путь «враги ➝ раздражённые союзники ➝ внезапное притяжение ➝ невротическое отрицание ➝ медленно горим ➝ поцелуй ➝ кровать» пройден успешно, с минимальными отклонениями.
Вы официально можете наслаждаться остатком своей выдуманной жизни, строить то, что вы называете нормальными отношениями, а я наконец-то отдохну. Спасибо, что разобрались хотя бы к воскресенью.
Но не обольщайтесь. В случае рецидива (срывов, недоразумений, драм на ровном месте) я оставляю за собой право вернуться.
С любовью (и миллионом сердечек),
Шкатулка
P.S. Гермиона, ты заслуживаешь кого-то получше, но так уж получилось, что подходит тебе именно он.
P.P.S. Драко, да, ты сам во всем виноват.»
Драко читал этот нелепый текст и с каждым словом чувствовал себя всё… нелепее. Ни посмеяться, ни всплакнуть — любая реакция казалась чудовищно не к месту. Когда он дошёл до конца, то с удивлением заметил, что успел откатиться от обладательницы кровати почти к самому краю. Он поднял глаза — Гермиона лежала на боку, опираясь локтем о матрас, и в её взгляде мерцало непривычное веселье.
— А в чем я собственно виноват? — выпалил Драко, не отрывая глаз от её губ.
Гермиона пересела к нему, устроившись на коленях, а её пальцы лениво потянулись к верхней пуговице рубашки. Как будто она просто хотела проверить не мешает ли ему одежда дышать. Ответ был очевиден: конечно, мешала.
— В том, что ты слишком много отвлекаешься, — прошептала она, наклоняя голову в сторону двери. — Закроешь?
— С удовольствием.
Он нащупал палочку во внутреннем кармане пиджака и, почти не отрывая взгляда от Гермионы, наложил Коллопортус — дверь за её спиной покорно щёлкнула замком. Её пальцы уже скользили к бегунку на левом боку платья. Возвращение магии никого в комнате не интересовало. Внимание Драко застряло на этой тоненькой змейке: помочь Гермионе с ней справиться было для него теперь настоящим делом чести.
Наши герои наконец остались в полном одиночестве — без навязчивого артефакта, без коллег и друзей, излишне заинтересованных в их личной жизни. И мы, пожалуй, дадим им немного личного пространства и останемся по ту сторону закрытой двери.
* * *
Тьму огромного кабинета в поместье Ноттов разрывала одинокая свеча на письменном столе. Над ним, склонившись так, что его нос почти касался заполненного мелким текстом пергамента, сидел изнуренный молодой человек.
Дверь вдруг приоткрылась, и из черной дыры дверного проема показалась голова Теодора, такая же черная как и все вокруг.
— Ну что, закончил наконец? Или ты собираешься процитировать еще Байрона, Китса и всю их братию? Мы же пить собирались…
Парень за столом, не поднимая головы, ответил усталым, почти театральным вздохом. Потянулся, и его длинные конечности раскинулись в стороны, прямо как у морской звезды.
— Я вообще-то подумывал о французской поэзии. Как тебе «я — жертвы стон и смех тирана»?
Тео издал какой-то непонятный звук, что-то между смешком, икотой и всхлипом, и быстрым шагом пересек комнату.
— Мерлин, что за ахинея? Дай сюда.
Он выхватил у друга охапку страниц и начал читать. Его взволнованное лицо в мягком отблеске свечи казалось еще и невыспавшимся. Он пробежал глазами по первой странице, фыркнул, потом листнул вторую, третью, фыркнул громче.
— Блейз, что это? Тут же половина неправда!
— Ну и что? Мы же всё равно всем врем. Драко врем, Грейнджер врем… Почему бы не соврать красиво? — он закончил фразу, эффектно разворачиваясь на стуле так, чтобы встретиться лицом с другом.
А Тео уже тыкал в другую страницу прямо перед его носом.
— А вот это… ты ведь не знаешь, что там у них произошло на этом свидании или после!
— Как будто догадаться так сложно…
— И заклятия слежения у тебя были только в Министерстве, разве нет?
— Ну да, остальное «восстановлено по рассказам свидетелей».
— И с каких пор Грейнджер думает про «дыры, которые невозможно залатать» или вот: «Малфой состоял исключительно из этих погрешностей…» Это же почти поэзия!
— Что значит «почти»?
Блейз замолчал на секунду, медленным но настойчивым движением забрал пергамент из сжатых пальцев Тео.
— Я просто подал нашу гениальную авантюру в понятной читателю форме.
— Не авантюра, а помощь… И вообще, ты помнишь, что это исследовательская работа? Как ты там говорил: «Метод волшебного несовпадения: эмоциональная совместимость как побочный продукт магического артефакта»?
Блейз расплылся в улыбке, раскинувшись в кресле так, будто уже получил Премию Мерлина за свою работу.
— Академия не готова к моим методам. А вот профессор Динкельберг — вполне. Она обожает «романы, в которых объятия нарушают все законы гравитации».
— Если она это прочитает, ты получишь не докторскую степень, а повестку в Визенгамот. А я за тобой следом.
— Лучше уж так, чем снова вести семинар о конфликтах между магическим правом и повседневными практиками, который какой-то придурок додумался назвать «Закон и беспорядок».
Тео покачал головой и рухнул в ближайшее кресло, прикрыв лицо ладонью.
— Драко меня убьёт. Блейз, я же правда этих его павлинов боюсь.
Блейз даже не моргнул. Он сложил листы пергамента в аккуратную стопку и отложил их на край стола.
— Пусть только попробует. Он теперь влюблен — а значит, должен быть благодарен. Без нас они бы и дальше спорили про бюджеты Министерства и делали вид, что ненавидят друг друга.
— Это была безумная идея.
— Всё гениальное — немножко безумно. Кто у нас следующий на очереди? Пэнси и Долгопупс?
Примечания:
Дорогие мои читатели,
Спасибо вам огромное, что читали, следили, комментировали. Для меня это был абсолютно новый, немного странный и очень весёлый опыт — ничего подобного я раньше не писала, и, честно говоря, не была уверена, что справлюсь. Но вы сделали этот путь лёгким и интересным.
Если вдруг у вас есть мысли, впечатления, замечания или просто желание сказать что-то — мне было бы очень приятно и полезно их почитать.
А пока — до новых встреч. Они обязательно будут.
С любовью (и миллионом сердечек),
автор
1) Одним из произведений была даже выбрана композиция под названием “Не целуйтесь, дети, между факультетами…” и Драко был очень доволен, что смог достать ноты для этого вечера (которые на самом деле пришлось доставать мне, потому что Драко был слишком занят свои туалетом), и уже предвкушал выражение ее лица, когда она песню услышит.
2) К счастью для всех участников событий (и в особенности для Драко), он так никогда и не узнал, что табличку “закрыто на магическую профилактику” на двери ресторана повесил не злой рок и не шкатулка, а я. Чисто из соображений тактической романтики — и чтобы избежать как минимум трёх потенциальных катастроф, которые точно случились бы за тем проклято идеальным ужином. Вино из коробки, как показывает практика, иногда лучший союзник в делах сердечных.
3) Речь, разумеется, о том злополучном сентябрьском инциденте, когда два шестикурсника из Хаффлпаффа решили признаться друг другу в чувствах с помощью зачарованной дымовой инсталляции, маггловской поп-музыки и живого пони, выданного за гиппогрифа. Гермиона тут же подала три служебных записки для предотвращения подобных происшествий в будущем — в Отдел магического транспорта, Отдел регулирования магических существ и в Комитет по образовательной политике. Драко, к удивлению всех при этом присутствующих, выразил обеспокоенность эмоциональным состоянием пони и в своей жалобе на имя Министра прямо назвал его “эволюционно более уравновешенной альтернативой гиппогрифам”. Есть подозрение, что именно в этот момент у Драко и Гермионы и произошёл первый разгорячённый спор — о свободе воли волшебных тварей и праве пони на уважение. Свидания, знаете ли, бывают разные.
4) Надо отдать Драко должное — он понимал про страх больше, чем хотел бы. Просто его страхи не имели ничего общего с паникой, они сидели тихо и дышали в затылок, когда он молчал. Он не умел их проговаривать — только угадывать в чужих словах. Именно поэтому он не пытался Гермиону переубедить. Он уже знал, что с такими страхами не спорят. Их просто держат за руку, пока не отпустит.
5) Распущенным Драко бывает регулярно — в мыслях, в словах, в том, как он держит бокал с вином. Но именно когда распущенность наконец была бы уместна, он замирает, как филин, рядом с которым пошевелилась слишком красивая ветка. Гермионе, как видно из представленной сцены, хватило такта и терпения подтолкнуть его — но, надо признать, она была в этом не одинока. Некоторые события этой истории слишком удачно совпали, чтобы быть случайностью. И если вы чувствуете запах тонко спланированного вмешательства — вы не ошиблись.
6) А к этому моменту автор уже не имеет никакого отношения. Просто чистая магия, инициированная исключительно Грейнджер, Малфоем и одним упрямым артефактом. Даже я не могу взять на себя моральную ответственность за такое количество внезапной интимности и сарказма.
 |
|
|
А Тео проказник ещё тот! 🤣🤣🤣🤣🤣
Ждём свидания❤ 1 |
|
 |
Anna Tomsbyавтор
|
|
Ashatan
И оно обязательно будет, но только как в типичном слоуберне не сразу и не без проблем ❤️ 1 |
|
|
|
|
1 |
|
|
|
|
Даже носки не надел, бедолажечка🤣🤣🤣🤣🤣
Благодарю и с нетерпением жду проду💋❤ 🌹 1 |
|
|
Anna Tomsbyавтор
|
|
Ashatan
На какие только жертвы Малфой не пойдет ради любви! Вам спасибо и последняя глава будет совсем скоро ❤️ 1 |
|
 |
Курочкакококо Онлайн
|
|
🤭 хихихи
А продолжение с Панси и Невиллом будет?) Подняли настроение, спасибо) 2 |
|
|
Anna Tomsbyавтор
|
|
Курочкакококо
Спасибо вам огромное за отзыв! ❤️ О продолжении подумываю, все может быть)) 1 |
|
 |
|
|
Спасибо за историю. Она оставила самые теплые впечатления и улыбку)
1 |
|
|
Anna Tomsbyавтор
|
|
Ledy_Daria
Спасибо вам большое, безумно рада, что вызвала у вас такие эмоции! 1 |
|
 |
|
|
просто лучшая! спасибо❤️
1 |
|
|
Anna Tomsbyавтор
|
|
Chitalochka
спасибище за такие приятные слова! ❤️ |
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу