Не проверялось на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Гермиона Грейнджер — любимица всего Хогвартса, Министерства, да что уж там, всей магической Британии, с привычной всезнайской уверенностью направлялась к лифту. Сегодня в ее планах было написать отчет, сделать выговор Ленни из соседнего отдела за неэтичное использование чернил полярных ключехвостов(1) и, в конце концов, спасти нас всех от самих себя.
В ту же самую минуту Драко Малфой — человек с лицом кота, который разбил вазу(2), но смотрит на тебя так, будто это ты виноват — шёл по коридору уверенный в том, что весь истеблишмент магической Британии задолжал ему круглую сумму. Хотя, вероятнее всего, так и было.
Гермиона шагнула в лифт, и его яркий голубоватый свет добродушно резанул по глазам. Следом вошёл Драко.
Не то чтобы ей это приходилось делать слишком часто, но малфоевское присутствие она давно научилась фильтровать. Иначе можно было начать что-то к нему чувствовать. Правда чаще всего это что-то было раздражением, с легкой примесью усталости.
Грейнджер раскрыла утреннюю газету и в неверии уставилась на ее заголовок: «Драко Малфой — магический миллионер с душой реформатора».(3)
На первой странице нахально сияла его колдография: Малфой глядел в камеру, приподнимая бокал шампанского. Как будто поздравлял ее с тем, что опять всех переиграл.
Шанс, что Драко не заметит статью, был настолько же мал, как и на то, что он вдруг решит промолчать.
— «С душой реформатора»? — фыркнул он у нее над ухом. — Хорошо, хоть не с сердцем человеколюбца…
— А я думала, что ни души, ни сердца у тебя нет.
— Ходят такие слухи…
Судя по лицу Гермионы, она в этот момент проклинала самодовольный тон Малфоя и одновременно вспоминала его любимое «к сожалению, в казне Министерства на это нет средств в текущем квартале». Этим комментарием обычно заканчивались все ее презентации новых законопроектов.
Эмоции у нее всегда были на лице написаны красным по белому. Особенно когда Малфой получал то, что хотел, а она нет. Или когда даже не пытался притворяться, что хоть как-нибудь поменялся со школы.
«Мистер Малфой инициировал проект, субсидирующий учебники и прочие учебные принадлежности для магглорожденных студентов Хогвартса», — прочитала она первую строчку. И ей, видимо, этой информации хватило, потому что она тут же смяла газету и с удовольствием испепелила её прямо в воздухе.
Лифт в этот момент был слишком тесным для ее праведного гнева.
— Осторожнее, Грейнджер. Еще пара таких выходок, и люди начнут думать, что ты скрываешь ко мне чувства, — услышала она опять за спиной.
— Прямо сейчас я скрываю только отвращение к твоему лицемерию, Малфой.
Лифт звякнул, моргнул своей назойливой лампой и выпустил Гермиону на шестом этаже. Если бы она в тот момент обернулась, то увидела бы на лице Драко плохо подавленную растерянность.(4)
Но она не обернулась. Драко забылся сразу, как только она добралась до своего рабочего места.
В дверь постучали. В проеме показалась знакомая голова.
— Грейнджер, тебе тут особое поручение.
— А, Майк. Что там у тебя?
Майк Кроу, ее помощник, вошёл в кабинет. В одной руке у него было нечто похожее на гибрид музыкальной шкатулки и семейной реликвии скандального и очень древнего рода, а в другой — кружка кофе.
— Подношение, — он протянул ей кофе. — И новая игрушка на черном рынке. Поручили тебе проверить, не опасна ли.
— Почему опять я? Это вообще не входит в мои обязанности.
— Дереку больше не доверяют такие вещи, после того случая.(5) А ты всегда все делаешь оперативно.
Гермиона обреченно вздохнула. Обычно такой вздох означал "ну что поделать — всё равно никто не справится с этим лучше, чем я".
— Что известно?
— Пока только то, что чистокровные между собой обмениваются этой безделушкой. Похоже на артефакт с социальными амбициями. Изъяли у Теодора Нотта.
Гермиона скривилась.
— Это тот, что придумал Песочные часы продуктивности?
— Ага, Аманде до сих пор снятся кошмары после того, как часы ее целые сутки из кабинета не выпускали.(6)
— Что сам Нотт говорит?
— Ничего. Он, надменный гад, знает, что не обязан ничего отвечать, пока мы не докажем опасность артефакта.
— Значит, скорее всего, ничего слишком опасного…
— Аманда бы с тобой не согласилась…
Он поставил шкатулку перед ней. Гермиона наклонилась.
— «Amor subjugat»(7)… — прочитала она вслух, поморщилась. — Очень тонко. Угрожающая романтика. Мой любимый жанр.
— Думаешь, что-то личное? Может, приворот?
— Может быть. Или магическое внушение. У нас уже был случай с ароматической свечой: трое в нее влюбились, один предложил ей съехаться. Срочно?
— До конца дня надо.
Гермиона кивнула, и Майк вышел.
Она наклонилась ближе. Вид шкатулки сразу ее насторожил. Гладкое тёмное дерево, змеиные завитушки позолоты, крошечный замочек. Она бы это назвала пафосом на слизеринский манер. Почему-то Грейнджер казалось, что только у гриффиндорцев любовь свободная и превозмогающая все преграды, а у этих змеёнышей все через подчинение.
Диагностика бодро отрапортовала Гермионе: всё чисто. Ни тебе проклятий, ни подозрительных всплесков. Обычное сканирование магической ауры, никакого давления на носителя. Настолько безобидно, что Гермиона почти поверила. Почти. До тех пор, пока не вспомнила, как в прошлом месяце «безопасная» ваза вдруг накричала на министра на заседании совета.
Гермиона раскрыла шкатулку и увидела кристалл и клочок бумаги. Пальцами она подцепила пергамент и прочитала два слова, выведенные на нем элегантным курсивом — «Купидонус Тоталус»(8).
Она протянула руку к кристаллу, чтобы достать его из шкатулки и недовольно пробормотала под нос:
— Купидонус Тоталус?.. Что за идиот… Ай!
Кристалл выскользнул из её пальцев и с глухим звуком упал обратно в шкатулку. Кожа на ладонях мгновенно покраснела и заныла.
Свечение кристалла было настолько вызывающе малиновым, что "Фините Инкантатем" вырвалось у неё автоматически — то ли из страха за свою безопасность, то ли из желания больше никогда не видеть этого цвета. Безрезультатно. Кристалл продолжать пульсировать ей на зло. Тогда она накрыла шкатулку защитным куполом. На случай, если та решит взорваться. Или укусить. И то, и другое, увы, ей уже встречалось.
Свет внезапно исчез. С характерным щелчком сверху ударил один-единственный луч — он точно прожектор, высветил лишь шкатулку. Гермиона попыталась рассмотреть источник света, но он только больше ее ослепил, оставляя в глазах темные расплывающиеся пятна.
— Та-дааа! Ваша заявка принята! — вырвалось из-под купола сдавленным, но очень возбужденным девичьим голосом.
— Простите… что?! Я не… я ничего не заявляла!
— Только представьте: мучительная, волнующая и, возможно, обречённая любовь… да, тут будет и полное отрицание чувств, и очевидное желание посидеть у него на коленях. Не благодарите, я всего лишь главный фанат ваших отношений.
— Я и не собиралась благодарить…
— Предпочтения в партнёре: болтливый блондин с драматическими наклонностями, редким чувством прекрасного, склонностью к сомнительной иронии и… удивительно развитой способностью к сочувствию. Никого не напоминает, а, Гермиона?
— Да какого вообще…
— Может угадаешь, на кого я намекаю? Давай, ты справишься…
— Ничего я не буду угадывать…
— Так уж и быть, сама тебе скажу. Твой идеальный партнер… — вдруг зазвучала откуда-то барабанная дробь. — Драко Люциус Малфой(9).
Пауза.
Взрыв хохота. Резкий, искренний, почти истеричный. Гермиона смеялась так, что заболел живот. Она вцепилась в стол, чтобы не упасть.
Шкатулка как будто на ее реакцию немного обиделась и приглушила свою театральность. Софиты погасли, офисные лампы медленно вернулись в строй.
Грейнджер подняла шкатулку, повертела в руках, как будто ожидала увидеть крошечную подпись в углу: «Попалась! Джордж Уизли.»
Но вместо этого шкатулка проголосила:
— У вас есть время до конца дня. Столько дают в хороших историях до того, как начнётся страсть, боль и моральные дилеммы.
Гермиона замерла. Значит, не Джордж…
— Да это же абсолютная чепуха… — сказала она, но смех куда-то исчез, оставив только лёгкое покалывание тревоги. — Время на что?
Шкатулка молчала. Кристалл внутри тускло вспыхнул и погас, словно ничего не произошло. Гермиона медленно поставила шкатулку на специальную полку, где хранили все артефакты низкого приоритета(10) до разборок с соответствующим отделом.
Если магия не определяет артефакт как опасный — значит, он не опасен. Просто какая-то дурацкая шутка чистокровных. Сначала определяют наименее совместимого с тобой кандидата, а затем торжественно объявляют его идеальной парой. Потому что, конечно, так веселее, когда тебе заняться нечем. И зачем-то еще угрожают. Просто игрушка для розыгрыша… Её отчёт будет обоснован. Её действия — рациональны. И всё, что произойдёт дальше… Ну что ж, это уже не ее проблема. Или, по крайней мере, так она думала.
Шкатулка забылась тут же, как только по ней был написан отчет.
1) Ключехвосты были запрещены к использованию в чернилах постановлением 843-Г, после того как стало известно, что извлечение слизи вызывает у существ глубокий экзистенциальный кризис. По заявлениям зоомагов, некоторые ключехвосты после доения начинали писать депрессивные стихи на своем ключехвостовом языке и отказывались возвращаться в гнезда.
2) Автор затрудняется назвать количество ваз, которые этот кот успел за свою жизнь перебить. В какой-то момент перестаешь считать и просто начинаешь собирать осколки.
3) Точное название статьи не принципиально важно для данной истории. Здесь указан восстановленный по словам очевидцев примерный заголовок.
4) Возможной причиной такого поведения Драко Малфоя является ожидание положительного подкрепления в форме похвалы, либо физического акта, ассоциируемого с одобрением (например, почесывание заушной области).
5) “Случай” с Дереком официально классифицирован как инцидент непреднамеренного хронобрачного взаимодействия. В процессе обработки нестабильного временного артефакта (идентифицированного позднее как “Амулет эпохального притяжения, вероятно поддельный”), Дерек был перемещён в 1993 год, где, по неполным данным, провёл восемь суток. В течение этого периода он вступил в брак с тогдашней магистранткой Элизой Грейм — ныне начальницей всего департамента. На момент возвращения в настоящее, он не сохранил воспоминаний о церемонии, за исключением фразы “у неё было слишком много ключей и совершенно нечитаемый почерк”. С юридической точки зрения, брак не имеет силы, однако Элиза, согласно собственным заявлениям, “помнит всё” и “не прощает ошибок, даже тех, что ещё не были совершены”. С тех пор Дереку запрещено прикасаться к магическим объектам старше 100 лет и находиться в одном помещении с начальством более 12 минут подряд.
6) Здесь стоит заметить, что большая часть великих изобретений не были признаны при жизни изобретателя. Поэтому мы полагаем, что концептуальная значимость Часов будет переосмыслена в более зрелом магическом сообществе.
7) “Amor subjugat” — предположительно искажённая форма старомагической сентенции “Amor subjugat voluntatem”, что вольно переводится как “Любовь подчиняет волю”. Термин впервые упоминается во флорентийской алхимической переписке XIV века и описывает состояние, когда человек не замечает магического внушения, но внезапно начинает вести себя романтически настроенно. Согласно слухам, девиз впервые появился на перстне Маркизы ди Валенти, известной тем, что она трижды выходила замуж за одного и того же мужчину и трижды пыталась отравить его в брачную ночь. Современные филологи спорят, является ли формулировка грамматически корректной, но маггловский лингвист Лиам Тёрнер справедливо заметил: “Если надпись на артефакте звучит как угроза — скорее всего, она ею и является.”
8) Заклинание не зарегистрировано в Министерском реестре и, по мнению соответствующих органов, “не соответствует высоким стандартам магопроизводства”. Автор, естественно, считает, что органы ничего не понимают в романтике.
9) Автор осознает, насколько предсказуемо звучит данный ответ шкатулки, и просит отметить, что сам к этому выбору никакого отношения не имеет. Он всего лишь рассказывает историю такой, как она произошла на самом деле.
10) Согласно протоколу, так называется всё, что не взрывается в первые двадцать минут. Иногда эта логика дает сбои.
Гермиона решительно распахнула дверь в просторную переговорную одной рукой, во второй у нее была чашка кофе. Она, как всегда, собиралась быть первой. Но Малфой уже сидел там, развалившись в кресле так, словно эту комнату ему передали по наследству(1). Это было подозрительно — он всегда приходил на ежеквартальные собрания за секунду до начала.
Она даже не взглянула на него и уверенно направилась к креслу на противоположной стороне комнаты. Подальше от Малфоя.
Села. Поставила на стол чашку. Вздохнула. Посмотрела вбок — и уперлась глазами в его взгляд. Меньше чем в метре от себя.
На ее лице вперемешку читалась паника, недоумение и некоторое сомнение в собственном психическом здоровье. На его — неприкрытое любопытство.
Когда он успел пересесть?
Гермиона быстро оглядела комнату. Стулья на месте. Его стул… на месте.
Нет. Это она сама села рядом.(2)
Она нахмурилась. Малфой продолжал смотреть на нее с таким выражением, как будто именно этого и добивался. Хотя на самом деле в то утро он добивался только одного — продержаться весь день и не назвать кого-нибудь идиотом. Гермиона же пыталась просто понять, как оказалась рядом с ним в физическом, логическом и, не дай Мерлин, эмоциональном плане.
Он делал вид, что всё под контролем. Она — что все объяснимо. И то, и другое было самообманом.
— Рад, что мы пришли к консенсусу по рассадке, Грейнджер.
Гермиона напряглась и сжала ручку между пальцев сильнее.
— Отсюда лучше видно докладчиков.
— Отсюда лучше видно всё. Особенно меня. Так что не смею осуждать.
Гермиона фыркнула и ничего не ответила. До ее носа долетел тонкий аромат, который абсолютно точно исходил от его пиджака.
Малфой этим ароматом, конечно, гордился. Заказывал его из безумно эксклюзивной, максимально ограниченной линейки парфюма под названием «Château Décliné»(3). Верхние ноты — свежие цитрусы, сверкающие так ярко, что у Гермионы свело зубы и запульсировало в висках. В сердце — дым, табак и намёк на сигары, которые он впрочем никогда не курил, но которые почему-то всё равно лезли прямо в нос, обволакивали горло и заставляли рефлекторно откашляться. А база… База была чисто малфоевской: едва заметный шлейф высокомерия с неожиданными всплесками чего-то тёплого.
Тонкий этот аромат или густой, судить не берусь, потому что запах чаще всего входил в комнату раньше Малфоя, но тут же исчезал, будто боялся затмить хозяина.
И вот сейчас Гермиона оказалась под действием этого аромата и, видимо, не совсем понимала, что ей на этот счет думать и чувствовать. А это значило лишь одно: духи работали ровно так, как Малфой и задумывал — как оружие массового отвлечения от его паршивого характера.
Она поправила папку, чуть отодвинулась вбок, как будто метра между ними было недостаточно. Пересядь она сейчас — и всё, уже сцена. А она не хотела привлекать еще больше его ненужного внимания.
Но все внимание, какое только можно привлечь, уже было привлечено. Драко в тот момент наверняка пытался понять, зачем она к нему подсела и что от него хочет. Это было настолько не в характере Грейнджер, что Драко начал продумывать дополнительные стратегии отвлечения.
Он молча откинулся в кресле, и она мельком заметила его руку, лежащую на подлокотнике.
Тонкие пальцы, длинные, как у заклинателя артефактов или того бедняги, который зарабатывает на жизнь распутыванием новогодних гирлянд. Движения размеренные. Спокойные. Он зачем-то крутил перо, и перо покорно слушалось, как дрессированное.
Драко был в курсе, какой эффект имеют его пальцы на женщин. Только вчера ему удалось получить бесплатный пончик в кафе за углом, заставить двух подчиненных на время забыть, что он бывший Пожиратель, и уговорить даму из архива выдать документы на неделю раньше — и всё это исключительно благодаря его привлекательным пальцам(4), лениво постукивавшим по столу.
В общем, он знал, как привлекать внимание к нужным вещам.
Драко не улыбался. Но в глазах мелькнуло что-то, подозрительно похожее на интерес. И Гермиону это, конечно же, раздражало. Ее вообще много что раздражало, и Драко был далеко не самым главным раздражителем в ее жизни. Но вот сейчас с этим запахом, игрой его проворных пальцев и общей дезориентацией в пространстве, уровень недовольства собой и в особенности Малфоем рос в геометрической прогрессии.
Из мыслей их вырвал шум входящих коллег. Комната начала наполняться — и с каждой новой парой глаз она чувствовала, как взгляды скользят по ним с Малфоем. Первые вошедшие окидывали их быстрым, но выразительным «что здесь вообще происходит?». Судя по лицам, выглядели они так будто еще чуть-чуть и дуэли между ними не миновать. Майк задержал взгляд дольше остальных, и даже кивнул ей с таким сочувствием, будто собирался прошептать: «моргни дважды, если он тебя держит рядом против воли», либо хотел предложить себя в качестве секунданта.(5)
Всё собрание Малфой будто нарочно то постукивал по столу своими неприлично длинными пальцами, то они случайно мелькали в её поле зрения. Чашка с кофе почему-то постоянно уезжала в его сторону, как будто он ее к себе притягивал невербальной магией. Гермионе все время приходилось возвращать ее на свою сторону, чтобы сделать очередной глоток.
Она отвлекалась, проверяла через пару минут — да, кофе по-прежнему не на её стороне стола.
В перерыве между докладчиками Малфой вдруг взял в руки ее чашку, которая по необъяснимой причине в тот момент стояла прямо перед ним, и отпил из нее.
— Спасибо, Грейнджер. Но в следующий раз можно добавить больше сахара.
Драко протянул ей кружку обратно. Гермиона поморщилась. Но кружку взяла. И в момент когда их пальцы соприкоснулись Драко подумал, что, кажется, ее кисти решили устроить ответную атаку. Потому что они вызвали в нем слишком уютную волну тепла. И ей даже не понадобилось устраивать пальцевый спектакль, чтобы достичь такого эффекта.
К концу совещания Гермиона была уже вся на иголках. Как только их отпустили, она с большим усилием медленно поднялась из кресла и слишком громкими шагами покинула зал первой, собирая на себе изумлённые взгляды коллег.
После этого случая, Малфой был везде. Так же как и его настойчивый запах, привилегированные пальцы и мальчишеская ухмылка.
Она выходила за кофе, и он стоял в очереди в кафетерии прямо перед ней.
Она шла в туалет, и почему-то как раз в этот момент он проходил мимо женских уборных.
Ей нужно было забрать какой-то важный документ из архива, и он, конечно же, стоял именно у той полки, на которой покоилась необходимая Гермионе коробка.
Гермиона уверенно объясняла себе, что видит теперь его везде по одной простой причине — иллюзия частотности. Типичный когнитивный сдвиг. Шкатулка и статья, кажется, ненадолго подкрутили настройки её восприятия, и теперь Малфой попадал в фокус чаще, чем хотелось бы. Раньше он всегда был где-то на периферии сознания, как офисный шум или кактус в углу. А теперь — бац, центр внимания(6). Никакой мистики.
Не один раз, а целых три она даже врезалась в него, когда стремительно выходила из-за поворота. Почему-то в таких случаях его парфюм отказывался оповещать о приближении своего хозяина. Она больно билась щекой о его плечо, всегда левое.
— Что за?..
Он тер ушибленное место, сквозь зубы шипел:
— Грейнджер, в следующий раз врезайся в правое для симметрии.
Но симметрии все никак не случалось. И Гермиона справедливо начинала подозревать, что никакое это не совпадение и даже никакая не иллюзия. Малфой что-то от нее хотел. И это что-то вряд ли было связано с исправлением сколиоза — осанка у него была и так идеальная.
Какие именно объяснения она себе придумывала теперь достаточно сложно воспроизвести. Возможно, она думала о готовящейся диверсии против её идеи ввести удвоенный налог на хранилища чистокровный аристократов. Или против законопроекта «О перераспределении фондов на магловскую интеграцию»(7), который бы урезал бюджеты всех чистокровных программ. Ничем другим Гермиона не могла объяснить ниоткуда взявшуюся слежку.
Более наблюдательные коллеги скорее всего вспоминали их совместное прошлое. А у этих двоих оно однозначно было. Да, был Хогвартс. Но мы же уже не дети помнить, кто кого дернул за косичку. Речь идёт о куда более взрослой истории — том самом случае на корпоративе в честь победы во второй магической войне полгода назад.
Видите ли, волшебники точно так же, как и маглы, на корпоративах пьют, совершают глупости и потом делают вид, что ничего не произошло. Иногда они даже целуются. С тем, кого под страхом смерти называли своим заклятым врагом.
Если спросить Гермиону, она сперва всё будет отрицать, а потом с неохотой признает: поцеловал её Малфой, а она… ну, не ударила его в ответ. Если спросить Драко о том случае, он ответит сразу без раздумий, что поцеловала его она. Из чего мы делаем логический вывод, что поцеловали они друг друга. Но, в их защиту, односолодовый огденский и не с такими чудесами справлялся.(8)
На вопрос понравилось ли им, Грейнджер ответила бы, что у Малфоя губы сухие и язык лезет куда не нужно. А Малфой, скривившись, признается, что да, понравилось, но ему нравится целоваться много с кем (хотя за последние несколько лет желающих находилось, прямо скажем, мало). Так что Грейнджер тут как будто вовсе и не при чем.
Однако, даже самые наблюдательные коллеги так и не узнали о последствиях того поцелуя. Ходили разные слухи, но следующие вопросы так и остались неотвечеными: было ли у поцелуя продолжение? Состоялся ли у них об этом разговор? Что они почувствовали, когда они протрезвели? Очевидно было одно — оба попытались подавить любые воспоминания о том вечере, чтобы не разрушить долго выстраиваемый в своей голове образ товарища по целованию.
Ошибки, твердила себе Гермиона, необходимы: они помогают выяснить пределы допустимой погрешности(9). Особенно в личной жизни. Особенно, когда дело доходит до поцелуев. А может даже и чего-то большего. Проблема была только в том, что Малфой состоял исключительно из этих погрешностей и найти какие бы то ни было пределы это никому и никогда не помогало.
Финальный аккорд этого странного дня прогремел, как водится, в лифте.
Гермиона шла к выходу — вымотанная, опустошенная, мечтала только о тишине и пледе. Министерство выдохлось тоже: коридоры пустые, свет тусклый, даже портреты зевали. Она нажала на кнопку вызова, лифт послушно прибыл — почти мгновенно, как будто поджидал ее. Двери разъехались, и там стоял…
Конечно. Малфой.
— Да ну ты должно быть издеваешься! — пробубнила она под нос.
— Ты что-то сказала, Грейнджер?
— Тебе не кажется странным, что мы с тобой пересекаемся уже десятый раз за день?
— По сравнению с тем как мы «пересекались» в прошлом, все очень даже в рамках стандартных рабочих отношений, не находишь?
— Мы же договорились забыть о том недоразумении.
— Всего одном?
Драко многозначительно улыбнулся, но тут же немного стушевался. Гермиона не собиралась комментировать его вопрос.
— Ты же знаешь, что… Если бы ты не бегала от… — начал он шепотом почти как жалобу.
— Я знаю, — она перебила его.
Гермиона ответила своим самым серьезным тоном, и Драко понял, что следует поменять тему разговора.
— Может это иллюзия частотности?(10)
— Что?..
— Ну знаешь, когнитивное искажение, при котором…
— Малфой, я знаю что это такое. Если у меня иллюзия частотности, то у тебя что? Иллюзия собственной значимости?
Дверцы со звоном раскрылись на первом этаже, и Гермиона вышла из лифта с надеждой, что Драко ничего ей на это не ответит. Она не знала, что настораживало её больше: то ли его самодовольная ухмылка и непрозрачные намеки, то ли тот факт, что они подумали об одном и том же. Она была почти уверена, что Драко не легилимент. И не двойной шпион. Хотя, зная, кем он восхищался в юности…
Драко остался в лифте. Двери медленно закрылись. Он усмехнулся.
— Иллюзия частотности, да… Конечно.
На самом деле ему тоже нужно было выходить на этом этаже, но он не решился пойти следом — вдруг она подумает, что он её и правда преследует. Поэтому он позволил себе проехаться в лифте вверх и вниз еще раз, чтобы отделаться от навязчивых мыслей.
Запах её шампуня, что-то между ромашкой, лавандой и проклятием, врезался в его память. Но расстояние между ними — точнее, его почти полное отсутствие — почему-то осталось незамеченным. Наверное, временная слепота. Магическая. Очень избирательная.
1) Это, на самом деле, не метафора. Рядом с дверью действительно красуется дощечка с фамилией Малфоев. Она там с тех пор, как Люциус в один особенно щедрый (и, вероятно, тактически просчитанный) день пожертвовал внушительную сумму на благо Министерства — задолго до победы над Темным Лордом. Почему дощечку не сняли до сих пор — вопрос открытый. Формально её судьбу должна была решить специальная комиссия, призванная найти в родословной Малфоев подходящего потомка, не замеченного ни в одном преступлении или Непростительном заклятии и не хмурившегося при слове "магл". Поиски до сих пор продолжаются.
2) Считаю необходимым отметить: на этапе редактуры я всерьёз рассматривал возможность исключения этого эпизода из-за его неправдоподобности. Однако, факты нельзя отрицать — всё именно так и произошло. Не могу утверждать с полной уверенностью, что выбор места был осознанным. Но могу сказать, что с этого момента вероятность внешнего влияния — скажем, некоего магического артефакта — начинает расти экспоненциально.
3) «Château Décliné» (фр. «Замок в Упадке» или «Отвергнутый замок») — это не просто парфюмерная линейка, а целая философия декаданса, тщательно дистиллированная и разлитая по флаконам. Создана в начале 20 века на юге Франции наследником аристократического рода, Арманом де Монсеньором, который к тому времени уже успел разочароваться в людях, искусстве, магии и собственном отражении. Он утверждал, что аромат должен не столько подчёркивать характер, сколько скрывать его наличие. Слоган линейки: «Pour ceux qui préfèrent le crépuscule à l'aube» — «Для тех, кто предпочитает сумерки рассвету.» Малфой, естественно, оказался в их клиентской базе почти сразу после суда — как только фирма вновь открыла экспорт для Британии, вдохновившись идеей «нового падения старой аристократии».
4) Институт Поведенческой Магии. Предварительные наблюдения за феноменом перстового внушения: кейс Малфоя Д.Л. // Журнал междисциплинарных исследований слизеринской харизмы, т. 17, № 3, 2005, с. 42-57. «Несмотря на многочисленные исследования, влияние пальцев Драко Малфоя на когнитивную функцию окружающих остаётся невыясненным. Одни эксперты говорят об “эрото-сенсорной харизме”, другие ссылаются на древнюю магию жестов, а третьи просто уходят с конференции, раздражённо бормоча “ну он просто… делает вот так, и всё”.»
5) Истинный характер взаимоотношений между Майком из Отдела магического правопорядка и Малфоем до сих пор не поддаётся точному анализу. Однако, есть основания полагать, что Майк либо ревновал Гермиону к Малфою, либо ревновал Малфоя к Гермионе. Или, в особенно плохую погоду, оба варианта одновременно.
6) Понятие "центр внимания" в моём личном опыте общения с Малфоем неразрывно связано с одним вечером в "Дырявом котле", когда я, между прочим, впервые надел свой винтажный сюртук и подготовил острый монолог о фискальной политике Министерства. Но никто его не услышал, потому что Малфой в тот вечер одновременно получил пощёчину от дочери владельца, выпивку от её брата и записку с сердечками от их бабушки. За что — я до сих пор не понял. Он даже ничего не сказал. Я же весь вечер просидел с бокалом в руке и выражением лица “я тоже, в общем-то, существую”. Но нет — весь зал был охвачен малфоевской аурой (даже сам Малфой). Я теперь называю такие вечера “малфоецентричными” и просто беру с собой книгу, чтобы скоротать как-то время.
7) Законопроект “О перераспределении фондов на магловскую интеграцию” был воспринят с вежливым, но решительным безразличием. Его сочли важным, правильным, своевременным — и немедленно отправили на бесконечную доработку, потому что “сейчас нет бюджета даже на бумагу для внутреннего аудита”. Впрочем, такая реакция была вполне закономерной: почти каждый проект Гермионы либо требовал реальных расходов, либо посягал на финансы элит, и поэтому находил у них один и тот же отклик. Она боролась, переписывала, убеждала, но всё реже верила, что кто-то вообще слушает.
8) Приведём только один, но весьма показательный случай с прошлого корпоратива. Ванесса из бухгалтерии по ошибке и по причине сильного опьянения выпила не из своего стакана — как позже выяснилось, в него была подлита Болтушка для молчунов. Сначала Ванесса просто делилась своими мыслями о новом бюджетном плане, но внезапно перешла на описания отчётности в стиле древнебританской баллады. Через полчаса она стояла на столе, скандируя поэму собственного сочинения о победе актов сверки над взаиморасчётами. Затем выдала любовное признание чарокалькулятору марки «Громплекс 5000» и требование премии «в стихах и в золотых монетах, как в старину». Сама Ванесса помнит только чувство триумфа и внезапную боль в икрах от попытки удержать равновесие на шаткой столешнице на шпильках.
9) “Пределы допустимой погрешности” — звучит, конечно, как то, чем могла бы руководствоваться Гермиона. Или, по крайней мере, как логическое прикрытие для того неловкого факта, что она целуется с бывшим Пожирателем. Более того, Пожирателем, которого она сперва хотела посадить в Азкабан, а потом — по необъяснимым причинам — решила выгораживать в суде. Честно говоря, автор уже не уверен, мыслит ли она логически, или просто делает вид. Впрочем, тут никто не внушает особого доверия: Малфой явно живёт по законам древнегреческих трагедий, Гермиона — по какой-то внутренней таблице причинно-следственного беззакония, а автор… автор просто хотел написать про любовь и налоги. И вот как далеко все это зашло.
10) Должен сказать, я тоже удивлен, что Драко знает о таких понятиях. Но он очень начитанный молодой человек, и, скорее всего, благодаря некоторому влиянию со стороны магического сообщества и отдельных молодых особ начал увлекаться чтением магловской литературы в свое свободное время.
Сон Драко Малфоя, записанный с его же слов (без купюр)
Для протокола — это был такой сон, в котором ты как будто заперт в собственном теле — все видишь, все чувствуешь, но ничего поменять не можешь.(1)
Я сидел на мягком пледе в тени яблони, но он почему-то все равно кололся. Трава была идеально зелёной, не по-британски яркой, помнишь, как на тех французских картинах с пастушками, которые мы с тобой в детстве любили рассматривать. А в воздухе пахло клубникой и… счастьем.
Рядом сидела она, едва касаясь меня коленями. Она смеялась — не язвительно, а по-настоящему. Ее смех звучал… как музыка. Знаю, знаю…
Рядом паслись овцы. Они казались абсолютно обычными (насколько я вообще могу судить об обычности овец), правда у каждой на спине был нарисован номер. Одна из них, с цифрой сто тридцать на короткой шерстке, начала медленно зачитывать стих с пугающе правильным акцентом, совсем как у матери, только немного больше блеющих ноток:
«Ее глаза на звезды не похожи…»
Захотелось как-то угодить овце (например, прочитать ей сонет в ответ с еще более идеальным акцентом), но это был всего лишь рефлекс, укоренившийся во мне с детства.
Гермиона протянула руку, и я вложил ей в пальцы сочную клубнику.
«Нельзя уста кораллами назвать…»
— Ты опять выбрал самую спелую, — сказала она, не отводя от меня взгляд.
«Не белоснежна плеч открытых кожа…»
— Ты заслуживаешь лучшее из того, что природа может предложить, — сказал я таким голосом, будто вот-вот собирался выиграть соревнование на звание идеального мужа.
Где-то недалеко громко закашляла овца под номером сто двадцать девять. Она пыталась подавить смех. Я бы наверно тоже засмеялся в тот момент, если бы собой управлял. Даже во сне я понимал: это уже перебор. Но это был слишком приятный перебор.
«И черной проволокой вьется прядь.»
Гермиона взяла клубнику, прикусила, и сок медленно потёк по её пальцам.
«С дамасской розой, алой или белой…»
И я с воодушевлением притянул её руку и перехватил её пальцы губами, прежде чем она успела стереть каплю сама. Гермиона улыбнулась мне в ответ очаровательной улыбкой.
«Нельзя сравнить оттенок этих щек.»
В тот момент я подумал, что никогда мне не было так спокойно. Никогда и ни с кем.
«А тело пахнет так, как пахнет т-е-е-е-е-е-е-л-о-о-о-о-о…»
БАХ.(2)
Я проснулся в холодном поту. Вокруг темно и тихо.
Наощупь я отправился на кухню и открыл зачарованную кладовку, чтобы на верхней полке там найти маленькую корзинку с клубникой, припасенную для совсем других случаев.
Я взял несколько ягод в руку и подумал, что она, кажется, немытая, но было так плевать… Я виновато надкусил одну из них — прохладный сок свербяще потек по горлу, он вязал, кислил и всячески не позволял собой наслаждаться. Потому что она еще не созрела. И тогда я понял, что между мной и всей этой спелостью, яркостью, идеальностью была не просто пара лужаек с овцами, а целая бездна.
* * *
Рабочий день у Драко начался с очередного столкновения.
Стоило ему выйти из каминной сети, как что-то низкое, но подозрительно твердолобое врезалось ему в грудь. Опустил глаза — конечно, Грейнджер.(3)
— Тебя не учили отходить после перемещения? — процедила Гермиона.
— Меня учили держаться подальше от тех, кто трётся слишком близко. Или хотя бы проверять после них карманы.
— Учитывая, что у тебя там только оскорбления и дорогие платки, вряд ли кто-то рискнёт.
Он ухмыльнулся одними уголками губ и проводил её взглядом к лифтам. Пальцы машинально коснулись кармана. Платок был на месте. А жаль — был бы повод.
Вчерашняя катавасия повторилась точь-в-точь. Грейнджер поджидала его опять у мужских уборных, за каждым углом, в очереди за кофе и на кухне. Чтобы сбить противника с курса, он даже ей подмигнул. Она только невозмутимо фыркнула в ответ, сдерживая любые другие звуки, которые могли бы вырваться из нее вместо этого.
Драко пытался ее игнорировать, как игнорируют особенно громкую кричалку из дома, когда в Хогвартсе «по ошибке» взорвался очередной котёл. Но от этого он как будто только замечал ее все чаще в наказание.(4)
Как и следовало ожидать, Драко стал подозревать слежку. Что Гермиона следит за ним по какой-то невообразимо коварной причине. Как назло, вчера Поттер тоже метнул в его сторону особенно косой взгляд — и Драко окончательно уверился: они что-то замышляют. Очередная месть за школьные годы. Хотя если подумать… нет, не они. Она. Мучительный образ Грейнджер, со всем ее пугающим интеллектом и упертостью, которая семь лет вынашивала какой-то макиавеллиевский план, заставил уши Драко вспотеть. Он и сам знал, что был перед ней виноват. Но разве настолько?
И вот под конец дня ему наконец удалось выйти из кабинета и не столкнуться с ней ни разу в кулуарах Министерства. Однако, возвращаясь обратно, он почувствовал себя героем дешёвого детектива, который с каждым шагом приближался к очередной засаде. Ладонь тяжело легла на ручку, и он вдруг увидел через рифленую поверхность дверного стекла искаженную кудрявую прическу и надломленный кружок ее раскрытого в удивлении рта.
Он распахнул дверь — и навис над пойманной с поличным заговорщицей.
— Грейнджер, какого пикси?!
Удивляло даже не то, что она так нагло рылась в его кабинете, а скорее сам факт, что она туда вообще попала — в комнате хранились финансовые документы, но зачарована она была против всяческих взломов так, будто в ней хранили как минимум один из крестражей, как максимум самого Волдеморта.(5)
Он шагнул вперёд, и Гермиона инстинктивно отступила. Он продолжал наступать — медленно, но решительно. Пока она не упёрлась в его стол. Сердце грохотало, как будто собиралось разнести грудную клетку. Близость Малфоя напоминала Гермионе не шутливое «опять ты», а нечто гораздо более опасное. Да и разве можно винить её за то, что она испугалась мужчины с подобным прошлым? Инстинкт самосохранения — вещь полезная.
— Я… это не… — ее голос дрогнул.
— Ты шпионишь за мной! — прошипел он. — Что вы с Поттером задумали?
— Что? Да сдался ты мне… Я не знаю, как сюда попала…
— Ты в моем кабинете, Грейнджер!
— Я понятия не имею даже, на каком этаже твой кабинет находится. Может, это ты меня заманил сюда вообще!
— Я? — он рассмеялся. — А может, тебя сюда принес почтовый голубь? Ты сходишь с ума? Или просто врать не умеешь?
Малфой смотрел на нее своим фирменным прищуром, заставляя Гермиону только еще больше хмуриться. Выглядели они как два филина, перед которыми помахали мышью и положили ее обратно в коробку. Самым серьезным тоном она ответила:
— Малфой… Я думаю, нас прокляли.
— То есть ты на самом деле не знаешь, как тут оказалась?
— Конечно!
Они оба задумчиво молчали, Гермиона присела на столешницу.
— Может, проклятие перманентной связи?..
— Мы бы тогда не смогли по домам расходиться.
— Эликсир рефлексного притяжения?
— Нет, у него очень специфичные побочки, это что-то другое…
Он сел на стул перед ней и что-то прилежно вспоминал. Гермиона внимательно смотрела на его лицо. А видела она темные круги под глазами и как будто углубившиеся морщинки у губ.
— Какой-то ты потрепанный.
— Спал плохо… Сны дурацкие снились.
— Сны? — Гермиона слегка развеселилась. — Не про клубнику случаем?
— Что? Как ты узнала?
— Да я пошутила…
Глаза Гермионы расширились.
— Ты кормил меня клубникой…
Бывает наступает такой момент, когда ты вдруг осознаёшь: вот перед ней ты по уши виноват — хотя, казалось бы, никогда ничего ужасного не делал. Это был не совсем их случай. Но именно так они себя и чувствовали.
Гермиона продолжала смотреть на него, запоздало обескураженная. Она прочистила горло — и этот звук, совершенно будничный, выдернул Драко из ступора. Он резко отвёл взгляд, чтобы не посмотреть опять на ее губы и не вспомнить клубничный сок, пальцы, смех, чувства... Он тут же почувствовал, как предательски нагреваются щеки.
Позже ни один из них не мог точно вспомнить, сколько длилось это молчание. Пару секунд? Минуту? Или, может быть, целую маленькую вечность, спрессованную между «ничего не было» и «всё уже случилось».
Это было то самое молчание, в котором отчётливо читалось, как два человека яростно борются с искушением сказать: «Давай просто притворимся, что этого не было».
Но все было. И оба это знали.
Потому что одно дело целоваться в пьяном угаре, и совсем другое — заботиться о ней. Пусть даже и во сне.
— Ты… — начала она неуверенно, словно еще не до конца знала, как эту мысль закончить, а это случалось с ней крайне редко.
— Грейнджер, думай, что с тобой произошло вчера необычного? Мы начали натыкаться друг на друга после того собрания.
— Да ничего особенного… Стой, а с чего ты взял, что это именно я?
— Я вчера точно никого не злил, а вот ты со своим характером…
— Зато знаешь, в жизни ты много чего… Нет… нет-нет-нет…
Гермиона как-то неестественно замотала головой.
— Что?!
— Шкатулка…
— Какая еще шкатулка?
— Черная такая, а на ней золотым написано…
— Amor Subjugat?
— Откуда ты…
— Я убью эту сволочь! Идем!
— Куда?
— В поместье Ноттов.
Драко схватил ее за руку и потащил к двери, на что она яро начала возмущаться.
— Но еще целый час до конца рабочего дня.
— Я все равно работать не могу, когда ты за мной постоянно хвостом увиваешься.
Гермиона нахмурилась еще сильнее, но все же пошла за Драко.
* * *
Домовик Тилли проводил их в одну из бесчисленных гостиных поместья Ноттов. Назвал её «голубой». Хотя с тем же успехом мог бы сказать «фиолетовая» — от этого она не стала бы хоть сколько-нибудь более узнаваемой.(6)
— Тео!
Приветствие Драко сложно было назвать дружеским, но и вражеским его назвать было тоже нельзя.
— А ты чего не на работе?.. О… Грейнджер? Ты тут как — официальный представитель Министерства или очередная жертва?
— Я не…
— Она со мной, — отрезал Драко.
— А, значит второе, — довольно кивнул Тео.
— Помнишь тех павлинов, что я натравил на тебя в детстве?(7)
— Ни один хороший разговор у меня так ещё не начинался.
— Так вот, будет намного хуже, если ты не разрешишь эту проблему сейчас же! — он выдал это так громко, что комната вздрогнула вместе с Тео.
— Да какую еще проблему?
— Я про твою шкатулку-сваху.
— Аа, я ее называю Амортензор.
— Прости, Амор-что?
— Звучит как название лекарства от аллергии!
— Аллергии на романтику, Грейнджер, да. Магия согласованной эмоциональной синхронизации. Объединяет людей по магическому резонансу.(8) Очень этично. Практически. Ну… почти.
— У нас с ним сны синхронные, а не эмоции! — взорвалась Гермиона. — Я в туалет не могу выйти, чтобы на его самодовольное лицо не полюбоваться. Я в аду, понимаешь!
Тео многозначительно хмыкнул и потянулся за блокнотом.
— Значит вот оно как, надо записать…
Мерзко заскрипело перо по плотной бумаге.
— Ты что, сам не знаешь, на что твое изобретение способно?!
Тео проигнорировал вопрос разъяренной Гермионы.
— Грейнджер, а тебе как она досталась?.. Ой, это та, что у меня изъяли пару дней назад? Мда… И как тебе?
— Не твое змеячье дело, — выдавила Гермиона.
— А твоя шкатулка где? — спросил Тео друга.
— Ты же не думал, что я поставлю ее на самое видное место и буду каждый день проверять нашлась моя суженная или нет?(9)
— На что шкатулка давала первый день? — вмешалась Гермиона.
— Она вам не рассказала? Черт… Подожди-подожди, запишу…
Тео снова стал черкать пером, и Гермиона узнала в его завитушках почерк, которым был написан «Купидонус Тоталус». Она мысленно опять назвала его идиотом.
— На то, чтобы вы договорились о свидании. Так звучал контракт…
Эта информация не понравилась никому в комнате.
— Какой еще… — начала Гермиона.
— Какого драккла ты меня не предупредил, Тео? — перебил Драко. — Контракт нужно давать прочитать до того, как человек его подпишет. Тебе это никто не рассказывал?
— Тебе дам, но ей чтобы не показывал. Министерство на меня уже давно зуб точит…
Тео достал из кармана какой-то потрепанный пергамент, на котором виднелись максимум десять строчек, и протянул его Драко.(10)
— В свое оправдание хочу заметить, что я настраивал шкатулку работать вообще не так, — затарабанил Тео. — Она должна была назвать вам идеального партнера, убедиться, что вы сходили на свидание и, может, вам какую-то романтическую песенку сыграть, пока вы ужинаете при свечах. Кто ж знал, что вы два таких упертых осла…
Драко подошел к другу вплотную, вырвал из его рук пергамент и угрожающе над ним навис.
— Тео! Ты не в том положении…
— Знаю-знаю, павлины и все дела…
— Отмени это все!
— Не могу…
— Что значит не можешь?!
— Контракт нельзя никак разорвать. Вам нужно сходить на свидание…
— Нет!
— Нет!
— Иначе станет хуже.
— Хуже как? — теперь и Гермиона нависала над ним, что при разнице в росте между ней и Тео было довольно впечатляюще.
— Ага, ну сны станут все более откровенными… Сближать вас начнут агрессивнее… Да и вообще, пойдите просто воплотите в жизнь то, что вам показал сон… Что вам мешает? Вам же понравилось…
Драко и Гермиона почти одновременно вздрогнули.
— Что за извращенное чувство юмора?!
— Никакого юмора. В любви и на войне, как говорится, — Тео игриво усмехнулся.
— Я расколочу все твои шкатулки, Тео.
— Ну и ничего этим не изменишь. Магический контракт уже не привязан к шкатулке. Он внутри вас двоих.
Гермиона и Драко переглянулись, будто пытались понять в какой именно части их двоих этот контракт спрятался. И как его оттуда выжечь.
— Я тебе это еще припомню, Нотт, — прорычал Драко и направился к выходу.
Гермиона посмотрела на Тео с таким выражением, будто уже мысленно писала на него жалобу. Потом развернулась и последовала за Малфоем.
Они шли к точке аппарации от поместья Ноттов. Драко понемногу успокаивался. Она шагала рядом с ним в своих мыслях. Наверняка пыталась понять, как можно перехитрить этот контракт, лишь бы не оказаться с ним в замкнутом пространстве в романтической обстановке.
— Так значит, тебе нравится Шекспир? — решил разрядить ситуацию Драко. — Или только когда его с выражением читают овцы?
— Кому в Британии не нравится Шекспир?
Драко ухмыльнулся так, будто она сказала какую-то глупость. Он знал как минимум пару Пожирателей, которые бы опровергли ее теорию.
— Сто тридцатый сонет — не самый лучший.
Гермиона удивленно подняла на него взгляд.
— Не любишь земных женщин? Предсказуемо…
— Не люблю, когда пародируют чужие чувства.
— И что, хочешь сказать, у тебя есть любимый сонет?
— Сто шестнадцатый намного лучше, — сказал он, почти нехотя.(11)
Драко тут же пожалел, что затеял эту литературную дискуссию, которая вместо того, чтобы помочь ему отвлечься, приводила к абсолютно противоположному результату.
Она замолчала, слишком надолго для обычной беседы. Потом медленно проговорила:
— «Любовь не знает убыли и тлена. Любовь — над бурей поднятый маяк…»
Он опустил взгляд. И будто стал немного меньше, на несколько сантиметров ниже.
— Да вы, оказывается, романтик, Драко Малфой, — сказала она чуть тише, чем собиралась.
— Только когда дело касается поэзии, — буркнул он и упрямо уставился на булыжник у дороги, как будто тот был потерянным братом философского камня.
— Удивительно. Из всего сна, в душу тебе запал именно выбор сонета. Не клубника. Не пальцы. Даже не овцы. Сонет.
— Об остальном я предпочитаю не думать, — буркнул он, но слишком поздно. Румянец уже незаметно добрался до скул.
1) Хотя подобные замечания не соответствуют нормам объективного опроса, следует указать — респондент демонстрировал явные признаки неискренности или тревожности. Избегал смотреть в глаза, постукивал пальцами по столешнице, уровень потоотделения — выше нормы. Выводов не делаю. Но вы можете.
2) (в этом месте респондент громко хлопает ладонью по столу)
3) Чтобы в полной мере оценить масштаб события, стоит уточнить: всё происходило на глазах у как минимум пятидесяти свидетелей. И, как это обычно бывает, каждый из этой полусотни составил собственную версию произошедшего — от «они сначала поцеловались, а потом она отвесила ему пощёчину» до «он наслал на неё летучемышиный сглаз, а она в ответ сделала книксен». В результате весь Министерский корпус оказался в курсе, что между Малфоем и Грейнджер что-то произошло — вот только ни один свидетель не совпал с другим в показаниях. На фоне этого в столовой вспыхнула как минимум одна ссора, в отделе связи — две, а в коридоре у транспортного отдела — одна полноценная дуэль, в которой пострадали шкаф для мётел и репутация одного стажёра.
4) Если верить одной старой философской премудрости (в которой, скорее всего, сомневаются даже те, кто её придумал), человек в момент абсурдной угрозы выбирает абсурдную защиту. Например: котёл взорвался — значит, лучше вести себя так, будто ты просто проходил мимо. Иногда работает. А иногда заканчивается лекцией отца, с которой, увы, не справляются даже сильнейшие заглушающие заклинания. Да, я знаю, что это звучит как личная история. Нет, я не обязан подтверждать или опровергать это предположение.
5) Вопрос о том, почему Министерство продолжает доверять Малфою документы, которые он приравнивает к крестражам, остаётся открытым. Возможно, это форма терапии. Или, может быть, кто-то просто решил: раз он уже общался с Волдемортом, то уж и с бухгалтерией как-нибудь справится. Что же до взлома — если кто-то способен обойти мои защитные чары, я обычно не сержусь. Я интересуюсь, как они это сделали, и предлагаю сотрудничество.
6) Система цветовой классификации гостиных была введена покойным лордом Ноттом — предположительно, как воспитательная мера. Или, что вероятнее, чтобы в случае внезапного визита гостей все чувствовали себя одинаково потерянными. Мнение сына, разумеется, не принималось в расчет.
7) Вся эта история с павлинами произошла, когда обоим участникам было лет по семь. Малфой-мэнор, праздничный день, декоративные птицы, которые внезапно перестали быть просто украшением. Классический сценарий: «Погладь, он ручной», — сказал один ребёнок, и в следующий момент зачем-то громко хлопнул в ладоши. Павлин, как и полагается гордой птице, взбушевался и кинулся на другого мальчика. Пострадавший с тех пор не переносит ни пернатых, ни дружеских жестов без предварительной проверки на подвох.
8) Амортензор™ — потому что любовь, как и пространство, искривляется под давлением. Этот артефакт использует принципы магического тензорного резонанса (мы тоже не уверены, что это значит), чтобы вычислить, с кем у вас будет максимальная эмоциональная совместимость. Затем он мягко подталкивает вас навстречу друг другу… иногда с грацией гиппогрифа. Побочные эффекты варьируются от кратковременного раздражения до брака.
9) Теодор Нотт, конечно, не ожидал, что Малфой воспримет его шкатулку всерьёз — и не был удивлён, когда тот без особого энтузиазма запихнул её в самый дальний ящик. Тем приятнее было наблюдать, как впоследствии именно этот «бесполезный сувенир» запустил череду событий, в результате которых скептик оказался в весьма деликатном положении. Всё-таки иногда недооценённые изобретения решают судьбы.
10) Контракт, устанавливающий правила взаимодействия с магическим артефактом "Амортензор": 1) Пользователь обязуется прикоснуться к артефакту добровольно, трезвым (умственно, не обязательно физически) и без применения Империуса. 2) С момента активации Шкатулка устанавливает Резонансную Эмоциональную Связь (РЭС) с первым подходящим субъектом поблизости. 3) Совместимость считается подтверждённой при возникновении общих сновидений, непроизвольной тяги друг к другу и словесных перепалок с элементами флирта. 4) Артефакт обязуется не вмешиваться физически, но оставляет за собой право слегка подкорректировать реальность (и отношение пользователей друг к другу). 5) Рекомендуется в течение 24 часов организовать свидание, чтобы минимизировать побочные эффекты (навязчивые мысли и высказывания, повышенное сексуальное напряжение, изменение пространственных ориентиров). 6) Магическая связь не является проклятием. В большинстве случаев. 7) Разрыв РЭС невозможен, никак и никогда. 8) Пользователи несут ответственность за сломанные шкатулки, стертые личные границы и непредвиденные эмоции. 9) Все совпадения с внутренней драмой — не случайны. 10) Теодор Нотт не несёт ответственности ни морально, ни материально, ни эмоционально.
11) Ваш покорный слуга, к счастью, свободен от поэтической слепоты, присущей обоим героям, и остаётся верен сонету №154 — тому самому, что прекрасно описывает любовь как явление… опосредованное. Иногда, чтобы зажечь пламя, нужен не только факел, но и тот, кто его подложит.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу