Безумный дом Поттеров (гет)

Тишина в кабинете Отдела Тайн была гнетущей. Гермиона склонилась над древним свитком, но шестое чувство кричало об опасности. Барти Крауч-младший стоял у окна, его обычно бесстрастное лицо сегодня было напряжено, а в глазах мерцал холодный, расчетливый блеск, который она раньше приписывала лишь его фанатичной преданности порядку.

— Ваш отчет о временных аномалиях локальных пространств... исчерпывающий, мисс Грейнджер, — его голос был гладким, как лезвие. — Слишком исчерпывающий. Вы подобрались опасно близко к... личным проектам.

Он повернулся. В его руке был не палочка, а странный, резной артефакт из черного камня, испускавший едва заметное фиолетовое свечение. Гермиона почувствовала, как воздух сгустился, а магия вокруг артефакта заставила ее кожу покрыться мурашками. Это было не министерское снаряжение. Это было нечто... темное.

— Мистер Крауч, я... я лишь следовала протоколу исследования, — Гермиона встала, медленно отступая к двери. Ее рука незаметно потянулась к палочке в складках мантии.

— Протокол? — Крауч усмехнулся, звук был сухим и неприятным. — Вы думаете, я принял вас несмотря на тот цирк в вашем доме? Нет, мисс Грейнджер. Я принял вас благодаря ему. Ваша способность лгать, импровизировать, прикрывать хаос идеальным фасадом... это бесценно. Вы идеальная ширма. И идеальная... жертва для ритуала, требующего острого ума, пойманного в ловушку. — Он поднял артефакт. Свечение усилилось, заполняя комнату тягучим, зловещим гулом.

Гермиона выхватила палочку:

— Протего Тоталум! — но щит лишь дрогнул под напором темной энергии, исходящей от камня. Ее отбросило к стене. Артефакт тянул ее, как воронка, высасывая не только магию, но и силы. Крауч шагнул вперед, его глаза горели фанатичной решимостью.

* * *

Джеймс и Сириус, «заскучавшие» без Гарри и Гермионы (которые были на работе), решили «нанести дружеский визит». И, конечно, «проверить, не скучает ли начальник Гермионы». Они пробрались в Отдел Тайн, используя старые связи Сириуса и врожденный талант Джеймса находить незапертые двери.

— Скукотища, — шептал Сириус, заглядывая в очередную пустую лабораторию. — Ни тебе взрыва, ни крика, ни даже летающей тарелки с ядовитым паштетом! Как люди тут работают?

— А вот и кабинет Гермионы! — прошептал Джеймс, указывая на дверь с табличкой — «Г. Дж. Грейнджер, Исследователь Временных Аномалий». Дверь была приоткрыта. И из щели лился тот самый зловещий фиолетовый свет и нарастающий гул. А еще — едва слышный, но знакомый голос Гермионы, полный напряжения:

— Отойдите, Крауч!

Джеймс и Сириус переглянулись. Ни слова не сказав, они синхронно поняли: их «девочка» в беде. И ее начальник — тот еще гад. План созрел мгновенно — абсурдный, рискованный, но единственно возможный в их стиле.

Джеймс ворвался в кабинет не с той стороны. Он влетел, как ураган, крича:

— Крауч! Срочно! Вашу карету только что конфисковали за незаконную парковку на Трафальгарской площади! Там целый скандал! Феи-дорожницы в истерике! Они требуют вашу подпись СЕЙЧАС! Иначе назначат штраф размером с вашу годовую зарплату! — Он размахивал совершенно пустым пергаментом, тыча в него пальцем.

Пока Крауч, ошарашенный этим абсурдом, на долю секунды отвлекся от Гермионы и артефакта, Сириус действовал. Он не стал целиться в Крауча или артефакт — слишком сложно. Он выхватил свой «счастливый» Звездный Носок (подарок Гарри на день рождения, светившийся в темноте) и швырнул его... прямо в сложную, блестящую машину временного мониторинга в углу кабинета Гермионы.

— Акцио, пульт управления! — соврал он громко для эффекта.

Машина, пораженная летящим носком (и невербальным заклинанием Сириуса), взорвалась не громко, но очень эффектно. Мириады блестящих шестеренок, пружинок и искр полетели во все стороны, как фейерверк безумия. Одна особенно крупная шестеренка звонко ударила по артефакту в руке Крауча.

Артефакт, пораженный в самый критический момент ритуала, дал сбой. Фиолетовая энергия дернулась, завихрилась и... ударила обратной волной в самого Крауча. Он вскрикнул, роняя камень, и отлетел к стене, ошеломленный и временно нейтрализованный. Гермиона, освобожденная от тянущей силы, мгновенно подняла палочку:

— Инкарцеро! — прочные веревки опутали Крауча. — Экспеллиармус! — артефакт отлетел в другой угол.

Тишина. Слышно было только шипение дымящейся машины и тяжелое дыхание. Гермиона стояла, опираясь на стол, ее руки дрожали. Джеймс подбирал с пола свои очки, сбитые взрывной волной. Сириус торжественно поднял свой слегка обгоревший Звездный Носок.

— Видал, Джеймс? — пропыхтел он, весь в саже, но с достоинством. — Говорил тебе, что этот носок — талисман! Спас жизнь!

Джеймс поглядел на связанного, бешено дергающегося Крауча:

— Так вот почему он так настаивал на ее приеме... Гадина! Гермиона, дорогая, ты цела?

Гермиона подошла к ним, ее взгляд переходил с ошеломленных Мародеров на поверженного Крауча. В ее глазах были и остатки страха, и невероятное облегчение, и... смех.

— Цела... благодаря... — она запнулась, глядя на дымящийся носок Сириуса и пустой пергамент Джеймса, — ...благодаря самому нелепому и гениальному спасению в истории Отдела Тайн. Вы... вы оба... идиоты. И герои. Одновременно.

В этот момент подоспели стражи правопорядка. Они быстро обезвредили Крауча и увели прочь.

Позже из газет все узнали: расследование вскрыло его тайные эксперименты с запрещенными временными артефактами. Крауч пытался использовать Гермиону как «ключ» и источник энергии для своих манипуляций. Теперь его ждал Азкабан. Его карьера рухнула громче, чем машина Гермионы.

Сама Гермиона стала героиней (хоть и слегка скандальной). Ее находчивость и хладнокровие отметили. А ее «нелепые родственники» неожиданно получили… благодарность от Министерства. Правда, неофициальную, ибо формально они все же устроили взрыв.

Так, Гермиона осталась работать в Отделе Тайн, но уже под новым, куда более приятным начальством.

Легенда Мародеров обрела новое измерение. Теперь они были не просто хулиганами, а «теми самыми Поттером и Блэком, которые случайно разнесли спасли Отдел Тайн». Сириус требовал повесить его обгоревший Носок в музее на первом этаже Министерства. Джеймс хвастался «дезориентирующей мощью бюрократической фантазии». Они получили ПОЖИЗНЕННЫЙ запрет на вход в Министерство... который, конечно же, немедленно начали нарушать, но теперь — с чувством праведной гордости.

Сидя вечером в Годриковой Лощине, Гарри и Гермиона слушали хвастливые рассказы отца и крестного об их «подвиге».

— Знаешь, я всегда боялся, что их безумие тебя спугнет, — тихо признался Гарри. — А оказалось...

Гермиона улыбнулась, глядя на Сириуса, размахивающего носком, и Джеймса, изображающего падающие шестеренки:

— Оказалось, что их безумие — это наш самый надежный щит. Хаотичный, абсурдный, невыносимый... но щит. И я научилась его ценить. Хотя бы за то, что он спасает меня от настоящих монстров. Даже если для этого нужен светящийся носок и ложный штраф за парковку на Трафальгарской площади.

Они рассмеялись. Хаос в гостиной Поттеров никогда не казался таким... необходимым и безопасным.

Наступило тихое утро. Хаос спал — Джеймс и Сириус куда-то смылись на «срочное дело» (что обычно означало либо гонки на садовых тачках, либо попытку подслушать совиную почту). Гермиона, заглянув в гостиную за забытой книгой, заметила приоткрытую дверь в кабинет Джеймса. Она редко туда заходила — это была его территория, обычно заваленная схемами квиддичных тактик и старыми «Проклятыми и Капризными» плакатами.

— Гарри? — негромко позвала она. — Ты не видел мой трактат о временных парадоксах в средневековом законодательстве? Кажется, я оставила его... — Она замерла на пороге кабинета. — Ох.

Гарри подошел сзади и улыбнулся:

— Да, это святая святых. Тут даже мама убирается только по особому разрешению и в шлеме. — Но его улыбка сменилась мягкой серьезностью, когда он увидел, куда смотрит Гермиона.

Стена. Не просто стена. Она была почти сплошь завешана. Но не плакатами. Письмами. Десятками писем. На пергаменте разного качества, в ярких конвертах, скрепленных булавками или просто аккуратно приколотых. Некоторые пожелтели от времени, другие были свежими, с блестящими печатями Хогвартса, Ильверморни и других магических школ.

Гермиона подошла ближе, читая заголовки вслух, ее голос был полон изумления:

— «Капитану Поттеру — спасибо за сезон!»... «Мистеру Поттеру, ваш совет изменил все!»... «Тренеру Джеймсу — без вас мы бы не выиграли Кубок!»... «Спасибо за веру в меня, когда даже я не верил»...

Она осторожно коснулась одного письма, написанного неровным детским почерком: «Вы научили меня не бояться высоты. Спасибо. Элиот Смит, ловец «Паддлмир Юнайтед»».

Гарри прислонился к косяку, наблюдая за ее реакцией:

— Он не просто дурачится с Сириусом и тренирует меня во дворе. Он — главный тренер юношеской сборной Великобритании по квиддичу. Вот уже лет десять. Отбирает таланты по всей Европе, тренирует, возит на турниры. Эти письма... он их хранит все. Каждое. Говорит, это лучше любых трофеев. Когда его игроки выигрывают, или просто находят себя... для него это главное.

Гермиона обошла кабинет. На столе, среди хаотично разбросанных пергаментов со схемами «Облава Бладжера — вариация 7Г», стояла скромная рамка. На фото был запечатлен молодой Джеймс в мантии капитана Гриффиндора, обнимающий сияющих первокурсников. На обороте была надпись: «Моя первая команда. Гриффиндорские львята. Помните, парни? Мы их разгромили!».

— Я... я и не думала. — тихо сказала Гермиона. — Он всегда такой... буйный. Шумный. Я видела его только в роли отца-ребенка или мужа Лили. Но это... это серьезно. По-настоящему.

Гарри кивнул:

— Да. Он вкладывает в это душу. Знаешь, почему он так нападал на тебя с «галантностью»? Он видел, как ты для меня важна. И по-своему пытался... помочь. Очень неуклюже. Но искренне. Он просто... он выражает важные вещи через дурачество. Иногда слишком громко.

Он подошел к книжной полке, где среди спортивных фолиантов стоял невзрачный черный альбом с выгоревшей серебряной надписью: «Ведуньи. Тур'83».

Гарри достал альбом:

— А это — про Сириуса. Ты же помнишь его вечные шутки про Барнаби и бэк-вокал? Это не просто розыгрыш. Ну, не совсем.

Он открыл альбом на пожелтевшей странице. На фото была изображена молодая, дико энергичная группа на сцене. В центре — ударник с развевающимися черными волосами и знакомой дерзкой ухмылкой. Сириус. А рядом с ним, с микрофоном в руке для бэк-вокала, широкоплечий парень с огненно-рыжими волосами и добродушным лицом — Барнаби Боунс.

— «Ведуньи» были огромны в начале восьмидесятых, — сказал Гарри. — Сириус играл на ударных под псевдонимом Бродяга. Барнаби был его лучшим другом, соседом по комнате в турне, его «братом по ритму», как он говорил. Они вместе написали хит «Метла в полночь». А потом... потом Барнаби погиб. Глупо. Неудачное зельеварение в перерыве между концертами. Сириус бросил музыку. Навсегда. Группа распалась. Он не говорит об этом. Никогда. Но «Барнаби» в его шутках... это не просто имя. Это память. Его способ... держать того парня рядом. Через абсурд.

Гермиона смотрела на фото молодого Сириуса — такого же бесшабашного, но с глазами, полными азарта и жизни, а не смутно-уловимой тени грусти, прикрытой внешней бравадой.

На Барнаби, запечатленного в вечном порыве песни.

— Я... — ее голос дрогнул. — я думала, он просто прикалывается. Что «Барнаби» — это случайное, смешное имя... Я даже дразнила его статистикой имен... Мерлин.

Гарри закрыл альбом.

— Он бы тебе никогда не признался. Но теперь ты знаешь. За их клоунадой, за вечным цирком... есть глубина. Серьезность. Боль даже. Просто они... носят ее легко. Как доспехи из смеха. Потому что иначе — тяжело.

Они стояли в тишине кабинета, нарушаемой только шелестом пергаментов под легким сквозняком. Гермиона смотрела на письма благодарных студентов Джеймса, на место, где лежал альбом Сириуса. Ее представление о двух главных источниках хаоса в ее жизни перевернулось. Они были не просто шутами. Они были Учителем. Музыкантом. Другом. Людьми, оставившими свой след в мире — пусть и не так, как она себе представляла.

Джеймс ввалился в кабинет с сияющим лицом, весь в земле и с лопатой:

— Ага! Попались! Шпионите за стариками? Сириус! Наши тайны раскрыты! Гарри Гермионе все про нас рассказал! Теперь она знает про мой секретный маневр «Плюющийся Бладжер» и про то, как Сириус в туре восемьдесят второго... — Он замолчал, увидев их лица. Улыбка сползла, сменившись на редкую для него неуверенность. — Э-э-э... Вы в порядке? Мы... мы не испортили что-то?

Сириус появился за его спиной, заинтересованно глядя на открытый альбом на полке, который Гарри не успел убрать. Его лицо на мгновение стало непроницаемым, потом он натянул привычную ухмылку:

— О, реликвии! Нашла, значит, наши темные прошлые жизни, умница? Не пугайся, Барнаби на фото не кусается. Только поет. Иногда фальшивит. Ужасно.

Гермиона посмотрела на них — на Джеймса, неуклюже сжимавшего лопату, на Сириуса, прятавшего боль за шуткой о фальши. Она подошла к Джеймсу, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Спасибо. За ваших «львят», — сказала она. — И за все остальное.

Потом повернулась к Сириусу. Она не стала говорить ничего громкого. Просто протянула ему найденный на столе маленький, стертый медиатор с выцарапанной буквой «Б».

— Он, должно быть, выпал из альбома.

Сириус взял медиатор, сжал его в кулаке. Его ухмылка смягчилась, став почти настоящей улыбкой:

— Эх, Барнаби... до сих пор гадит, вещи теряет. Спасибо, умница.

Джеймс растопырил руки, снова сияя:

— Ну все! Сенсации раскрыты, тайны повержены! Кто хочет пирожных? Я их... э-э-э... не трогал! Почти! Сириус, ставь пластинку «Ведуний»! Только не ту, где Барнаби фальшивит в припеве!

Хаос вернулся, но теперь Гермиона видела его иначе. Не как разрушительную силу, а как яркое, шумное, жизнеутверждающее покрывало, наброшенное поверх их настоящих, глубоких и порой очень серьезных историй. И в этом хаосе ей было по-настоящему хорошо. Потому что он был их. Настоящий.