Ананасовый джем (гет)

Когда он в следующий раз появился у ворот её сада, на его губах играла та самая кривая улыбка — как у мальчишки, который опять затеял что-то, за что завтра будет стыдно, но сегодня — чертовски весело.

— Идём со мной, принцесса. Сегодня — мир не имеет границ. Сегодня ты узнаешь, как живут те, кто не боится темноты.

Они шли по улицам, где пахло пролитым элем, карамелью и углём. Она шла под его плащом — не от холода, а от желания быть ближе. Кабак за кабаком — будто другой мир, спрятанный в щелях между днями.

В первой таверне играла скрипка — нестройно, но с душой. Он усадил её рядом, заказал себе какой-то яд в тёмной бутылке. Она отказалась, только тихо улыбалась. У неё не было желания пить. Ей было достаточно смотреть, как он смеётся, шепчет что-то бармену, как откидывает назад голову, и даже в этом движении — почти животная сила.

Он представил её друзьям: девушке с глазами, как у лесной совы, молчаливому наёмнику, покрытому татуировками, и юноше, который казался совсем ребёнком, но говорил, как древний философ.Они называли друг друга странными прозвищами.

Ей показалось, что все они — будто из другого времени. Они слушали её, будто она пела, даже когда молчала. Один из них сказал:— У тебя глаза, как у тех, кто уже видел смерть, но всё ещё хочет любить.

Позже они зашли в странное заведение. Вывеска была неразборчива, как будто и не нужна. Внутри было темно, но свет мерцал— красный, синий, золотой. В воздухе висел сладкий дым. Женщины танцевали на сцене, плавно, уверенно, словно они не раздевались, а сбрасывали с себя маски. Она смотрела — не с шоком, а с интересом. Там не было пошлости, как она боялась. Это было… откровение. Свобода. Каждый танец — как история. Кто-то страдал. Кто-то мстил. Кто-то молил о любви.

Он не касался её. Он просто смотрел, и в его взгляде было больше, чем во всех прикосновениях до этого. Она знала — он не смотрел на танцующих. Он смотрел только на неё. Всё остальное — фон.

Они вышли под утренние фонари, и мир уже начинал дрожать — не от ветра, а от времени. Его рука сжимала её, будто с каждой минутой он терял опору. В его пальцах ещё пульсировало вино и что-то древнее, упрямое, дикое.

— Мне кажется, я тебя выдумала, — сказала она. Он остановился. Поднял её ладонь к своим губам.

— А если ты — мой сон? Я проснусь — а тебя не будет. Я приду в свой замок — и пойму, что вся эта ночь была только проклятым сном.

Она коснулась его лица. Смотрела в глаза, такие синие, что в них можно было утонуть. Или воскреснуть.

— Тогда не просыпайся. Ни сегодня, ни завтра. Просто будь. Пока я дышу — будь.

И всё было живым. Пока длилась ночь хотелось жить. Пока они бежали по мостовой, где скользил лунный свет, пока звуки кабаков оставались позади, пока их души неслись вперёд, как будто можно было убежать от судьбы, если очень захотеть.

Но где-то в небе уже рождался рассвет.И он знал: скоро — назад. В замок. К теням. А она знала: скоро — в другой мир. Или в тишину.И потому — они жили. Целую ночь. Как последнюю. Как первую. Как вечную.